Козлов Вильям Федорович. Президент не уходит в отставку

   Ей вдруг захотелось, чтобы он ее поцеловал. Она осторожно высвободила руку из-под головы и вытянула ее вдоль своего тела, растопырила пальцы и кончиками прикоснулась к нему. Кожа у него горячая, прокалилась на солнце. Он сделал вид, что ничего не заметил, хотя веко его дернулось, а губы дрогнули, будто он хотел улыбнуться или что-то сказать. Алена провела пальцами по его руке выше запястья и затаилась: что он теперь сделает? Ресницы его затрепетали, в глазах что-то мелькнуло, он нащупал ее руку, взял в свою большую ладонь и тихонько сжал…
   «Ну поцелуй же! — умоляла про себя Алена. — Слышишь, Тимофей!»
   Наверное, он услышал, потому что сжал ее руку сильнее, прерывисто, будто ребенок, вздохнул и сжал веки. Только темные ресницы вздрагивают. Тогда Алена приподнялась, нагнулась над ним, отвела пальцами желтую прядь со лба и сама крепко его поцеловала…
   — Я так и знал, что вы прячетесь здесь… — послышался голос Гарика. — Вы видели, что было на озере?
   — Видели, видели, — ответила Алена. На щеках ее пылали два красных пятна. Повернувшись к Нине, которая поднималась вверх от причала вслед за Гариком, она попросила у нее расческу.
   Сорока поднялся с травы, подал руку Алене. Лицо у него сконфуженное.
   — Извините, я забыл постучаться… — ухмыльнулся Гарик. В подобных ситуациях он не отличался особенной тонкостью. — Да вот дверь не нашел…
   — Ты бы и в дверь не постучался, — расчесывая волосы, заметила Алена.
   Сорока, все убыстряя шаги, прошел мимо него прямо к обрыву. Сделав небольшую пробежку, оттолкнулся от берега и исчез из глаз. Немного погодя внизу раздался громкий всплеск.
   Бледный костер потрескивал, сиреневый дымок тянулся вверх, рассеиваясь в сосновых ветвях. Нина сказала, что ее кусают комары, вот Гарик и соорудил небольшой костерок. Развалившись на траве, он положил темноволосую голову Нине на колени и блаженствовал. Алена сидела на широком пне, а Сорока прислонился спиной к дереву.
   — …Глеб рассказывал, что иногда до двух сотен в день зарабатывает, — говорил Гарик, снизу вверх глядя на Нину. — Купит, к примеру, у моряка импортный магнитофон и тут же перепродаст в два раза дороже… Это его законный бизнес.
   — Точнее, беззаконный, — ввернул Сорока.
   — Я делами Глеба не интересуюсь, — сказала Нина. — А покупатели на него не жалуются… И начальство им довольно. Не беспокойтесь, продавцы теперь сами стали хорошими психологами. Знают, у кого купить, кому продать. И сразу чувствуют, кто перед ними: работник ОБХСС или покупатель с бабками…
   — С чем? — переспросила Алена.
   — Так дельцы у нас называют деньги, — улыбнулась Нина.
   — Про «башли», «капусту» слышал, а про «бабки» — впервые! — подивился Гарик.
   — То-то они, голубчики, спелись… — думая о своем, произнес Сорока.
   — О ком ты? — спросила Алена.
   — И давно они дружки-приятели? — не ответив ей, обратилсн Сорока к Нине.
   — Дружки-приятели? — переспросила та.
   — Глеб и Борис, — пояснил Сорока.
   — Твой бывший… близкий друг, — не удержался и съязвил Гарик.
   — У Глеба есть еще один приятель — Борис, мастер спорта по автомобилизму, — наградив Гарика уничтожающим взглядом, спокойно ответила Нина.
   — Его фамилия Борисов?.. Борис Михайлович? — странным голосом спросил Сорока.
   — А ты его откуда знаешь? — удивилась Нина. — Впрочем, он человек известный, о нем в газете писали…
   У Сороки сначала кровь прилила к лицу, потом он побледнел. Никто, кроме Алены, этого не заметил.
   — Ты видела его? — хриплым голосом спросил он. Чтобы скрыть охватившее его волнение, Сорока откашлялся.
   — Бориса-то? — не замечая, что с ним творится, продолжала Нина. — Я его впервые увидела на даче у Глеба, интересный мужчина… Он часто заходит в комиссионку.
   — Тоже увлекается… музыкой? — поинтересовался Гарик.
   — Они все помешались на этих магнитофонах, усилителях, колонках! Платят шальные деньги.
   — Да, он ездит быстро… — произнес Сорока. — У него светло-зеленые «Жигули»?
   — Это очень важно? — не спускала с него встревоженных глаз Алена. В голосе Сороки прозвучали какие-то нотки, заставившие всех посмотреть на него. Взволнованный, он резко нагнулся, схватил толстую ветку с земли, разломал на несколько кусков и бросил в костер. Когда он снова выпрямился, лицо его было спокойным, как обычно.
   — Он тебе не рассказывал, как весной подбил на Приморском шоссе двух мотоциклистов? — после продолжительной паузы спросил Сорока.
   — Об этом мне не нужно было рассказывать, — ответила Нина. — Я сама там была.
   — Ты?! — вырвалось у Сороки. На лице его глубокое изумление и растерянность. — Ты была в этой машине?!
   И Гарик и Алена, чувствуя, что происходит что-то необычное, во все глаза смотрели на них.
   — Их никто не подшибал — они мчались за нами как сумасшедшие и перед поворотом, когда увидели встречный грузовик сами свернули в канаву, — продолжала Нина. — Я увидела, как они закувыркались, и закричала… Борис остановился, мы все выскочили из машины, ребята кинулись к ним, а я страшно испугалась, даже не подошла посмотреть… Девочки — тоже. Борис потом сказал, что они получили серьезные травмы, но будут живы.
   Гарик и Алена переглянулись.
   — Это ты про тот случай на Приморском шоссе? — спросила Сороку Алена.
   — Ты знаешь, кто был на мотоцикле? — сказал Гарик, глядя на Нину.
   — Какие-то дружинники, — ответила она. — Я же говорю, их не видела.
   — Дружинники! — воскликнул Гарик. — Вы убили Сашу и чуть не отправили на тот свет…
   — Нина, сколько вас было в машине? — перебил Сорока, бросив недовольный взгляд на Гарика.
   — Борис, я, Глеб, сестренки Оля и Аня и Борис… Шесть человек. Мы ехали на дачу Глеба.
   — Ты Бориса два раза назвала, — заметила Алена.
   — Один — Борис Михайлович Борисов, второй — Длинный Боб, — пояснила Нина. — Два Бориса, неужели непонятно?
   — Понятно, — сказал Сорока. — Непонятно только, куда испарился Длинный Боб…
   — Борис Михайлович и Глеб погрузили их в машину и повезли в Зеленогорск, а мы все сели на автобус и на нем доехали до дачи… — Нина обвела всех недоуменным взглядом. — Какого Сашу убили?
   — А с ним на мотоцикле был Сорока, — прибавил Гарик. Он сидел рядом с Ниной и накручивал на палец тонкий стебель.
   — Это правда? — Нина перевела взгляд с него на Сороку.
   — Вспомни: о чем они говорили, когда стали удирать от нас? — попросил Сорока.
   — Почему же я тебя не узнала? — произнесла Нина.
   — Я сидел сзади, — сказал Сорока.
   — Борисов хотел остановиться, когда вы замахали полосатой палкой, ну, а Длинный Боб…
   — Он сидел рядом с водителем? — перебил Сорока.
   — Да, он сказал, что не стоит останавливаться, это свои ребята, он их хорошо знает… Давайте, мол, их разыграем… Ну, тут и началась эта бешеная гонка!
   — Которая так трагически окончилась, — сказала Алена.
   — Ну и друзья у тебя! — покачал головой Гарик. — Тюрьма по ним плачет!
   — Я же не виновата, что ты мне так поздно встретился, — съязвила Нина.
   — Это Боб попросил вас не говорить следователю, что он был в машине? — спросил Сорока.
   — Он сказал, что у Борисова будут неприятности с ГАИ, если узнают, что в машине было шесть человек. И Борисов согласился… Ну, мы и не назвали его.
   — А вас спрашивали?
   — Да нет… Борисов привез нас в милицию и еще раз попросил не говорить про Длинного Боба. — Нина посмотрела на Сороку. — А что? Надо было сказать?
   — Зачем же подводить своих друзей, — усмехнулся Сорока.
   — Я не знала, что Саша погиб, — сказала Нина. — Борисов говорил, что он лежит в больнице…
   — Он умер не сразу, — сказал Сорока. — Его пытались спасти, сделали операцию, но он так и не пришел в сознание…
   — Боже мой, какой ужас! — воскликнула Нина. — А ты?
   — Я, как видишь, легко отделался…
   — Р-р-р! Ав! — раздался дикий рев, и из кустов с шумом и треском выломился улыбающийся Сережа. Подбежал к костру, оглядел всех веселыми глазами. — Что, испугались? Вы видели, какой смерч плясал на озере?
   — Он нас сюда по воздуху забросил, — сказала Алена.
   — Я так и подумал, когда увидел в камышах перевернутую лодку, — засмеялся Сережа. — Или вы прямо в рай к боженьке на небо попали, или — на Каменный остров.
   — Может, ты и мое платье нашел? — спросила Алена.
   — Удочку нашел, а на крючке знаешь кто был?..
   — Лещ! — воскликнула Алена.
   — Здоровенный окунь, — ответил Сережа.
   Алена бросила взгляд на Сороку, но тот не слушал их: опершись спиной о ствол, смотрел прямо перед собой, и глаза у него были чужие, беспощадные.
   — Я привез котелок, хлеб, ложки, рыбу… После бури такой потрясающий клев был! — весело рассказывал Сережа. — Давайте в наш последний вечер поужинаем здесь, на Каменном острове?
   — Меня комары живьем сожрут, — сказала Алена. — Смерч оставил на мне один купальник.
   — Я все привезу, что надо, — очнулся от своих невеселых дум Сорока.
   — Ты не знаешь, что мне надо, — поднялась с пня Алена.
   Он впереди, она — за ним стали спускаться вниз к причалу. Когда забрались в лодку и Сорока сел на весла, Алена сказала:
   — Они ведь ненарочно, Тима?
   — А ты как думаешь? — взглянул он ей в глаза.
   — Я не могу в это поверить, — помолчав, проговорила она. — Нина ведь сказала, что Борисов хотел остановиться…
   — Но не остановился…
   — По-твоему, Борис, или, как вы его называете, Длинный Боб… подстроил эту аварию?
   — Боюсь, что так, — процедил он, не глядя на нее.
   — За рулем-то сидел другой Борис! — с вызовом сказала она. — Как же он мог?
   — Ты его защищаешь? — чуть приметно усмехнулся Сорока.
   — Я тебя защищаю от самого себя! — горячо воскликнула она. — Я же вижу, как ты мучаешься, растравляешь себя… Ты же, Сорока, всегда был справедливым!
   — Посмотри: что это такое в камышах? — кивнул Сорока на мыс.
   — Мое платье! — обрадовалась Алена.
   Лодка была на полпути к острову. Тут наперерез ей со стороны бывшего детдома показалась еще одна плоскодонка с черным вытянутым носом. В ней сидели трое. Увидев Гороку и Алену, они зашевелились, о чем-то переговорили, потом один из них встал и, сложив руки рупором, протяжно закричал:
   — Сорока-а! Мы-ы к тебе-е!
   — Греби-и на Каменны-ый! — откликнулся тот.
   Над озером аукнулось эхо и пошло гулять по сосновому бору, березовой роще. Тот, кто встал, помахал рукой — мол, понял, — и лодка взяла курс на остров.
   — Кто это? — спросила Алена, глядя на черноносую лодку.
   — Моя команда… — улыбнулся Сорока. — Вася Остроумов, Егор Лопатин… Одного ты знаешь — Федя Гриб!
   — Твой лютый враг?
   — Он перевоспитался, — улыбнулся Сорока.
   — Ой, посмотри: что это такое? — показала на остров Алена. — Можно подумать, что республика возродилась!
   Над соснами разноцветным роем взвились шары с привязанными к ним человечками, рыбами и еще какими-то непонятными знаками.
   — Восемь, одиннадцать… тринадцать… Пятнадцать! Как красиво. Откуда их столько?
   — Сережа забавляется, — сказал Сорока. — Видно, нашел наш тайник…
   — Жалко отсюда уезжать, — вздохнула Алена. — А тебе, Президент?
   Он не успел ответить: неподалеку от лодки с негромким всплеском упал лопнувший шар с человечком. Сорока подцепил его веслом, взял в руки и стал разглядывать.
   — Мой личный знак, — с задумчивой грустью сказал он. — Стоило ему появиться в небе, я все бросал и мчался на остров.
   — И меня бы бросил? — без улыбки спросила Алена. Она черпала пригоршней воду и пропускала ее сквозь пальцы. Сверкающие капли со звоном разбивались о воду.
   — Тогда — да, а сейчас — нет! — сказал он.
   Еще один синий шарик с рыбкой лопнул в небе и мягко, без всплеска упал в озеро — на этот раз немного дальше.
   — Я хочу его взять на память, — сказала Алена.
   Сорока молча направил лодку к съежившемуся шарику с картонной рыбкой.
 

Часть третья
КАКИМ ТЫ БЫЛ…

Глава двадцать третья

   Сорока не заметил, как за спиной остановилась комсорг Наташа Ольгина. Некоторое время с интересом наблюдала за его работой, потом стала что-то быстро говорить, но в этот самый момент поднявший от двигателя голову Сорока сделал знак водителю, сидевшему в машине, и тот включил мотор. Наташа вынуждена была замолчать.
   Закончив регулировку, Сорока выпрямился, отключил провода приборов и захлопнул крышку капота. «Жигули» рывками стали пятиться со стенда. А в дверь уже заглядывали ожидавшие своей очереди автомобилисты.
   — Мы должны с тобой сейчас же засесть за составление доклада — до отчетно-выборного собрания осталось каких-то пять дней. Из райкома комсомола уже три раза звонили… Так что заканчивай все дела — и пошли в красный уголок. Я материалы подготовила.
   — Ты даешь! — усмехнулся Сорока. — Я сегодня один. Кто же будет работать?
   — А Кузьмин?
   — С неделю как в отпуске.
   — Я договорюсь с Томиным, и тебя кто-нибудь заменит.
   Наташа отступила к верстаку, пропуская на стенд очередную машину. Сорока, встав напротив дверей, показывал, как нужно заезжать. Водитель кивал, старательно вертел руль, но его почему-то все время вело в правую сторону. Когда «Москвич» наконец встал на место, Сорока повернулся к Наташе и коротко бросил:
   — После смены.
   Девушка всплеснула руками и возмущенно затрещала, но Сорока включил рубильник, и рубчатые металлические барабаны, на которых стояли колеса машины, со скрежетом стали вращаться.
   — Тормоз! — крикнул Сорока.
   Водитель нажал на педаль, и на светящемся табло прибора заметались зеленые пунктирные всплески.
   — С тобой разве договоришься! — обиженно сказала Наташа и стремительно выпорхнула из помещения. Однако через секунду в проеме двери снова показалась ее голова. — У нас незаменимых нет!.. — крикнула она. — Буду ждать в красном уголке…
   Не успел он обслужить «Москвич», как его позвали к начальнику производства.
   «Чертовка, уже пожаловалась! — с досадой подумал он, вытирая ветошью руки. — Почти неделя до собрания, а она горячку порет…»
   Однако Тимур Ильич пригласил его в свой светлый, отделанный деревом кабинет совсем для другого разговора. Он сидел на краешке полированного письменного стола и коротко бросал в телефонную трубку:
   — Мы лобовые стекла для «Жигулей» не изготавливаем. Мы получаем их со склада, товарищ… А на складе пусто. Конечно, ждем! Вот так, ясно? Все. Пока.
   Невысокого роста, с короткой стрижкой, в черном кожаном пиджаке, Томин выглядел молодо, хотя в светлых волосах и достаточно седины. Был он очень подвижным, минуты не мог посидеть спокойно: то встанет из-за стола и пройдется по просторному кабинету, то с бумагами в руках пристроится у окна, то, вот как сейчас, усядется на край стола. Казалось, он боится своего кресла, будто оно болотная кочка, которая может засосать, не отпустить. Да и в кабинете-то Томин старался поменьше бывать: выскакивал в производственный отдел или бухгалтерию, его можно было увидеть в цехах, на территории, где он давал указания мастерам и бригадирам. В узком длинном коридоре его ловили клиенты и просили подписать какие-то накладные, наряды на запчасти. Он выхватывал шариковую ручку, быстро взглядывал на текст и тут же подписывал.
   Вскочив со стола, Томин целеустремленно направился к Сороке, но, не доходя на один шаг, круто свернул и, обогнув длинный, застланный зеленым сукном стол — такие стоят во всех кабинетах, — вновь очутился у негромко задребезжавшего телефона.
   — Да? Я слушаю. Здравствуйте. ТО-1? Можно. В порядке очереди. Позвоните в регистратуру, вас запишут. Профессор? У нас одна очередь и для профессоров и для рабочих. Для академиков — тоже. Все. Пока.
   Положив трубку, посмотрел на Сороку, неподвижно стоявшего у двери.
   — Ты ученых без очереди обслуживаешь? — спросил он.
   В другой бы раз Сорока и ответил на шутку начальника, Тимур Ильич ему нравился, но сейчас на стенде стоит машина, а на очереди еще четыре… А он, единственный в смене электрик, торчит в кабинете и слушает стереотипные телефонные разговоры.
   — У меня там люди, — суховато сказал он. — Ждут.
   Бросив на него быстрый взгляд, Томин уселся в кресло, но тут же вскочил, будто обжегся. Обойдя вокруг стола, снова остановился напротив Сороки.
   Он был намного ниже, и ему пришлось задрать голову, чтобы посмотреть тому в лицо. И взгляд у него был вопросительный, будто начальник и не вызывал Сороку, а тот сам пришел к нему.
   — Думаешь, я вызвал тебя, чтобы полюбоваться на твои красивые глаза?
   Сорока пожал плечами, — мол, к чему лишние слова? Тимур Ильич подошел к подоконнику, пристроился на нем. Задумчиво глядя на Сороку, забарабанил пальцами по стеклу.
   — Дело вот в чем: я назначаю тебя старшим смены на поток, — невыразительным голосом сказал он. — Приказ подписан. Надеюсь, ты справишься. Не боги горшки… Вопросы будут? Нет? Все тогда. Пока.
   Сорока вытаращил на него глаза: он никак не ожидал такого оборота. Выходит, под его начало попадут все автослесари, мотористы… По сути дела, старший смены — помощник мастера, второе лицо в потоке. А когда мастер отсутствует, заменяет его. К старшему смены обращаются все: и рабочие и клиенты. И он отвечает за качество работ и выполнение плана.
   — В цехе есть ребята куда опытнее меня, — попробовал возразить он. — И стаж у них! А я тут без году неделя.
   — Испугался, Сорокин? — с усмешкой посмотрел на него Томин. — Простым-то слесарем оно, конечно, проще…
   Это задело Сороку. В трусости его еще никто не упрекал.
   — Когда заступать? — помрачнев, спросил он.
   — Это другой разговор, — заулыбался Тимур Ильич. — А то я уже засомневался в тебе. Может, думаю, Кузьмин перехвалил тебя?
   «Вон оно в чем дело? — подумал он. — Володина работа…» Мелькнула мысль, не захотел ли тот избавиться от него, но тут же отогнал эту недостойную мысль: Кузьмин не из тех, кто будет в кошки-мышки играть.
   — Ты что, недоволен? — весело прищурился на него Томин.
   — Прыгаю от радости, — пробурчал Сорока.
   Повернулся, чтобы выйти, но начальник остановил.
   — В этой смене Борис Садовский, Лунев и Гайдышев… Я скажу мастеру, чтобы их перевели в другую смену.
   — Зачем? — сказал Сорока. — Пусть работают, как работали.
   — Не нравится мне эта компания, — продолжал Тимур Ильич, наблюдая за Сорокой. — Но дело знают. И потом опытные автослесари на дороге не валяются. А на тебя у них зуб. Я этих ребят знаю… Начнут палки в колеса вставлять — сразу ко мне…
   — А это еще зачем? — удивился Сорока.
   — Думаешь, сам справишься?
   — Стоит ли тогда меня назначать старшим смены?
   Томин подошел к нему, крепко пожал руку.
   — Желаю успеха! — коротко сказал он.
   Как восприняли его назначение старшим смены Длинный Боб и его дружки, Сорока не знал, да, признаться, не очень это его и интересовало. Он был на станции не новичком, со многими ребятами нашел общий язык, а это в какой-то мере сдерживало Боба и его дружков: они не были уверены, что теперь их поддержат. Как бы там ни было, они работали, обращались к Сороке только по делу и старались не задираться, хотя по их виду не скажешь, что им пришлось по вкусу его повышение. Да иначе и быть не могло.
   Главным образом на потоке занимались очередным техническим обслуживанием автомобилей: крепежом, сменой масла, смазкой, регулировкой клапанов, проверкой на сходимость колес, балансировкой скатов. В общем, профилактикой.
   Быпали, конечно, и сложные случаи, когда вокруг одной машины собирались почти все слесари и гадали: что с ней? Мастер начинал нервничать, торопить, потому что очередь застопоривалась, но Сорока не отпускал машину с подъемника, пока не находили неисправность.
   Длинный Боб, Леонид Гайдышев и Миша Лунь всегда работали в одной смене. Они занимались крепежом, смазкой, регулировкой моторов. С ними работал и Василий Билибин. Он считался лучшим специалистом по наладке моторов. Вася открывал капот, просил включить зажигание и, наклонив большую, коротко остриженную голову и чуть прикрыв глаза, с минуту внимательно слушал двигатель — так врач слушает сердце больного, — затем захлопывал капот и коротко бросал:
   — Как часы.
   — И все? — удивлялся разочарованный автолюбитель который надеялся, что моторист будет что-то регулировать, подтягивать, подкручивать…
   — Следующий! — лениво бросал через плечо Вася. За смену ему надоедало объяснять каждому, что мотор в полном порядке и трогать его нет никакой необходимости.
   Наверное, поэтому Васе Билибину автолюбители не совали в замасленную руку рубли. Правда, он в отличие от Гайдышева был равнодушен к этому. Если ему давали, небрежно совал в карман спецовки, но сам никогда не напрашивался. Поработав год здесь, Сорока стал терпимее относиться к этому неизбежному злу. Если работникам станции и говорили на общих собраниях, что брать у клиентов чаевые недостойно звания рабочего человека, то автолюбителям никто этого не говорил. Поэтому они, когда находили нужным, совали слесарям рубли, трешки. И Вася Билибин, когда Сорока заговорил с ним на эту тему, заявил, что отказаться бывает просто невозможно: человека обидишь.
   Длинный Боб, встретившись с Сорокой после отпуска, первым подошел и о чем-то заговорил. А когда Сороку назначили старшим смены, с обычной своей вежливой улыбкой поздравил, хотя вряд ли ему это назначение пришлось по вкусу. Раньше Садовский был старшим смены, а как вернулся из отпуска, его перевели на регулировку сходимости колес. Эту работу, как правило, выполняли очень квалифицнрованные автослесари.
   Когда Боб преувеличенно горячо стал его поздравлять, Сорока, глядя ему в глаза, подумал: «Не вздумай протягивать свою грязную лапу — я тебе руки не подам!..» Садовский, наверное, понял, руки не протянул…
   Ни он, Сорока, ни Длинный Боб даже словом не обмолвились о том, что произошло на Островитинском озере. Пока все было как и прежде.
   Как-то на станцию за час до конца смены приехал Глеб. Как ни в чем не бывало подошел к Сороке, широко улыбаясь, протянул руку. Округлое лицо так и светилось радушием.
   — Что вы там, братцы-кролики, с Ниной Войковой на озере сделали? — спросил он. — Не узнать девицу: Боба к черту послала, со мной не разговаривает… Не ты ли, случайно, на ней жениться собираешься?
   — Не я, — усмехнулся Сорока. Он впервые услышал, что у Нины фамилия Войкова.
   — Черт дернул нас на это озеро завернуть, — продолжал Глеб. — Нинкина идея… А мы, два остолопа, послушались! Как оно называется, это треклятое озеро? Остро…
   — Островитинское, — сказал Сорока.
   — И близнецы потом как белены объелись — в один голос завели волынку: мол, хотим домой, к папе и маме… В общем, из Москвы быстренько вернулись в Питер… А как у вас закончился отпуск?
   — Ты знаешь, на редкость удачно, — не скрывая иронии, ответил Сорока. — Вы были для нас ложкой дегтя в бочке меда.
   Глеб не нашелся что ответить и стал шарить по многочисленным карманам своей пижонской куртки, отыскивая наряд.
   — Ерунда у меня получается, — деловитым тоном заговорил он. — На скорости сто километров начинается вибрация. Сначала маленько, потом все больше. Такое ощущение, что вот-вот машина на куски развалится. Трясется руль, рычаги, сиденья…
   — Надо колеса балансировать, — сказал Сорока. — Сколько твоя прошла?
   — Тысяч тридцать.
   — Протектор стерся, нарушилась балансировка. Снимай скаты по одному и тащи в цех.
   — Я? — удивился Глеб. — Уволь, пожалуйста, начальник!
   Сорока взглянул на часы и сказал:
   — Слесарь освободится через полчаса, тогда и займемся тобой.
   Глеб что-то пробормотал себе под нос и исчез. А немного погодя Гайдышев, оставив на подъемнике машину, которую шприцевал, куда-то ушел. Появился он через несколько минут, катя перед собой по бетонному полу скат.
   — Гайдышев, — остановил его Сорока. — Закончи профилактику машины, потом займешься балансировкой колес. Ленька блеснул на него из-под натянутого на лоб берета колючими глазами, но ничего не сказал: подкатил скат к балансировочному диску и стал его там закреплять. Миша Лунь бросил на Сороку насмешливый взгляд, ожидая, что будет дальше.
   Сорока подошел к Гайдышеву. Тот уже закрепил колесо на диске и включил пуск. Скат бешено завращался, а на приборе далеко вправо отклонилась стрелка. Сорока выключил пульт.
   И вот они стоят один напротив другого. Нахально глядя Сороке в глаза, Ленька снова нажал на кнопку. Сорока невозмутимо выключил.
   — Не лезь в бутылку, Сорокин, — негромко произнес Гайдышев. — Это мой дружок. И он спешит. Могу я его выручить?
   — Не в рабочее время, — отрезал Сорока. — У тебя машина на подъемнике. Совесть надо иметь.
   — Не свалится, — сказал Гайдышев. — До чего дошло: приятелю помочь нельзя!
   — Армейские порядочки! — ввернул Миша Лунь. Однако голос его прозвучал вполне миролюбиво. Миша старался теперь не задираться с Сорокой. Вот и сейчас вмешался лишь потому, что Ленька рядом. Дескать, ребята, я с вами. Чувствовалось, Миша тяготился своей зависимостью от дружков, что не укрылось от Сороки.
   Сорока не уступил бы Гайдышеву, но одно дело, когда ты выступаешь от собственного имени и защищаешь свою личную точку зрения, а тут ты — старший смены. Не бог весть какое серьезное нарушение совершил Ленька. И вряд ли остальные рабочие будут на стороне Сороки. Многие поступают так же, как Гайдышев. Правда, стараются это сделать незаметно, во время перекура или обеда. Другой раз отпрашиваются на полчаса — мол, потом задержусь и отработаю.