Козлов Вильям Федорович. Президент не уходит в отставку

   Сережа любовно гладил «Запорожец», трогал рукоятки, наконец не выдержал и забрался в кабину. Видя, как он там защелкал тумблерами, завертел баранкой, Алена обеспокоенно посмотрела на Сороку:
   — Он не заведет ее? Чего доброго, врежется в сарай?
   — Вряд ли, — улыбнулся тот.
   Во время аварии «Запорожца» аккумулятор треснул и вышел из строя, и сегодня Гарик должен был привезти новый, который два дня был на зарядке. Сорока не завидовап ему: тащить на себе в такую жару в продуктовой сетке пудовый аккумулятор! Вообще-то Гарик уже должен был бы приехать.
   — Теперь даже Ростислав Андреевич не назовет машину металлоломом, — сказала Алена. — Вот только цвет…
   — А что цвет? — высунул голову в окошко Сережа. — Наша голубая мечта и должна иметь голубой цвет.
   — Ты, оказывается, романтик, — улыбнулся сыну Владислав Иванович.
   — Какая же это романтика? — возразила Алена. — Голубая мечта… Банальщина!
   На тропинке — легок на помине! — показался профессор с фокстерьером. Он поздоровался со всеми за руку, критически осмотрел машину.
   — По-моему, эта вещь была другого цвета, — заметил он.
   Сорока отвернулся, чтобы не прыснуть. Алена кусала губы, а Сережа нагнулся над рулем, пряча лицо.
   — Кстати, почему вы ее сделали голубой? — спросил профессор.
   — Цвет голубой мечты, — сообщила Алена.
   — Гм, — изрек профессор, — звучит довольно вульгарно… Алена победоносно взглянула на Сережу — дескать, что я говорила?..
   — Вы перекрасьте этот агрегат в цвет слоновой кости, — с невозмутимым видом посоветовал Ростислав Андреевич.
   — Зачем? — поинтересовался Сережа.
   — Видите ли, цвет слоновой кости на семьдесят процентов будет отражать солнечные лучи… — В этот момент Грозный с рычанием бросился на вылезшую из большой сумки, что стояла у ног Алены, сиамскую кошку. Поднялся истошный лай, визг. Кошка взлетела на ближайшее дерево, причем совсем не высоко, и оттуда, махая когтистой лапой, тоненько рычала и фыркала на прыгавших у ствола собак.
   Это отвлекло профессора от машины, и он о чем-то оживленно заговорил с Владиславом Ивановичем. Видно, это был старый спор. Посыпались непонятные технические термины. Концом своего зонта он принялся на тропинке чертить какую-то сложную схему. Владислав Иванович сначала стоял и смотрел, вставляя слова, потом присел на корточки и, взяв с земли сучок, тоже принялся рядом чертить другую схему.
   Алена посмотрела на них и повернулась к Сороке.
   — Теперь до ужина не остановятся, — понизив голос, чтобы они не услышали, сказала она. Впрочем, если бы она и громко произнесла эти слова, они бы не услышали. Теперь оба ученых сидели на земле и, оживленно переговариваясь, чертили пересекающиеся линии и формулы на песке. А сверху с интересом смотрела сиамская кошка на двигающиеся палочки в их руках.
   Дед и Грозный, забыв про кошку, обследовали стволы деревьев. Оба пса давно были знакомы и жили в дружбе и мире. И оба терпеть не могли кошку. Той было скучно, и, по-видимому, чтобы развеселить себя, она при всяком удобном случае внезапно нападала на собак, кусала за ноги, хвост и тут же взлетала на ближайшее дерево.
   Алена поднялась наверх переодеться и скоро спустилась вниз в брюках и коричневой рубашке с засученными рукавами. Подошла к машине, провела пальцем по сверкающему стеклу.
   — Скорее бы каникулы, — вздохнула она. — Все куда-то собираются ехать…
   Сегодня после зачета она вместе с близнецами Олей и Аней зашла в кафе «Восточные сладости». Сестры рассказали, что, как только свалят последний экзамен, сразу уедут из города. Глеб пригласил в интереснейшую поездку на машине по историческим русским городам… Главное — родителей уговорить: кажется, Глеб понравился их отцу. «А нам — не очень!» — со смехом сказала одна из сестер.
   — Конь на мази, — сказал Сорока, похлопав по капоту. — Надо только свистнуть!
   — Свистни! — с усмешкой взглянула на него девушка. Сорока, не долго думая, заложил два пальца в рот и так оглушительно свистнул, что Дед и Грозный примчались из лесу и стали ошалело метаться вокруг дома. Лишь Владислав Иванович и профессор даже голов не подняли от своих чертежей.
   — Я чуть не оглохла, — проговорила девушка, глядя на него.
   — Извини, — улыбнулся он.
   — Сходим на залив? — предложила Алена. Сорока не возражал.
   Они зашагали по узкой тропинке: Алена впереди, Сорока сзади. Один раз прямо перед ними дымчатым клубком мелькнула в папоротнике белка, стремительно скользнула на дерево и исчезла в ветвях.
   Обычно белки здесь не были пугливыми. Алена рассказала, что зимой какой-то негодяй повадился тайком приходить в комаровский лес с мелкокалиберной винтовкой и стрелять в почти ручных белок.
   — Выродок какой-то! — заметил Сорока.
   — К нам часто спускалась одна белочка с дымчатым ухом, — продолжала Алена. — Брала прямо из рук сыр и орехи… Я ее прозвала Огонек. А теперь ее не видно. Неужели этот тип убил ее? Как можно выстрелить в такую прелесть? — проводив глазами белку, вздохнула Алена.
   — Даже если дурак и умный смотрят на одно и то же дерево, дураку оно кажется совсем иным, чем умному, — сказал Сорока. — Это я где-то вычитал…
   — Теперь мне понятно, почему ты поступил в Лесотехническую академию, — сказала Алена. — Ты ведь и там, на озере, боролся с браконьерами.
   — Можно распинаться в любви к природе, умиляться белками, птичками и вместе с тем палец о палец не ударить, чтобы чем-то помочь ей.
   — Посмотри, сколько мы с папой и Сережей птичьих кормушек повсюду поставили, — с обидой произнесла Алена. — Я специально зимой приезжала и привозила корм.
   — Я не о тебе, — улыбнулся он.
   — Почему ты думаешь только о себе? — упрекнула Алена. — Можно подумать, что ты вечно будешь один! Я уверена, что не каждая девушка согласится поселиться с тобой в глуши.
   — Черт возьми, о девушке-то я и не подумал! — неестественно громко рассмеялся Сорока и, понимая, что разговор принимает опасным оборот, переменил тему: — Я взял в библиотеке томик Тютчева. Послушай, что он пишет о природе:
   Не то, что мните вы, природа:
   Не слепок, не бездушный лик -
   В ней есть душа, в ней есть свобода,
   В ней есть любовь, в ней есть язык…
   — Тютчева ты хорошо изучил, — заметила Алена. — А кто тебе еще нравится?
   — Ты меня экзаменуешь? — усмехнулся он.
   — Это хорошо, что ты любишь стихи, — сказала она. — Вдруг там, в дремучем лесу, ты и сам станешь поэтом?
   — Ты меня прочила в космонавты, теперь в поэты, — засмеялся он.
   — А ты всего-навсего лесник, — сказала Алена.
   — Может быть, мне лучше стать дворником? — Сороке стало надоедать, что она его называет лесником. Лесотехническая академия готовит пе лесников, а инженеров лесного хозяйства широкого профиля. Но объяснять все это не хотелось.
   — Ну что ты! — живо возразила она. — Уж тогда лучше иди в милиционеры, — и официальным голосом произнесла: — Гражданин, с вас штраф три рубля!
   — Почему три? — не смог он сдержать улыбки.
   Они не успели перейти путь: к станции подошла электричка. Из первого вагона вышел Гарик с сеткой в руке. В сетке чернел аккумулятор. Гарик сразу увидел их, улыбнулся, помахал рукой. Однако когда подошел, сгибаясь в одну сторону от тяжести, лицо его было не таким жизнерадостным. Гарик вглядывался в их лица, будто пытался в чем-то уличить. Сорока уж в который раз подумал, что его друг неправильно ведет себя: Алена умная, тонкая девочка, и ничем не оправданная ревность ее оскорбляет. Вот и сейчас она нахмурилась и отвернулась. Зачем он постоянно испытывает ее терпение? Обычно независимый, уверенный в себе, гордый, он при Алене становится невыносимым. Сороке неприятны были их постоянные стычки: пользуясь любым предлогом, он уходил с дачи к заливу, где, все еще скособочившись, стоял ржавый поплавок с надписью: «Алена, я тебя буду ждать по субботам и воскресеньям с 20 до 21 часа!» Тоже хорош гусь! Тебя, Алена, буду ждать, а сам раскатывает на «Жигулях» по ресторанам с близнецами Олей и Аней!.. Чем бы стереть эту дурацкую надпись?..
   — Вы меня встречали? — спросил Гарик и наконец догадался опустить тяжелую сетку на землю.
   — Нет, — ответил Сорока. — Мы идем к заливу.
   — А что, нельзя? — вызывающе взглянула на него Алена.
   — Нам надо аккумулятор поставить, — заявил Гарик.
   — Ну и ставьте, — сказала Алена. — А я — на залив!
   И, бросив взгляд вдоль высокого перрона, перебежала через блестящие рельсы.
   — Тащи! — сунул Гарик Сороке тяжеленную сетку. — Я пока допер его до Финляндского, руку оттянул… — Он проводил взглядом Алену. — Наверное, этот типчик опять ее там поджидает!
   — Не думаю, — сказал Сорока.
   — Так я за ней сзади и побежал! — продолжал Гарик. — Позвольте вас, миледи, сопровождать. Подол вашего прскрасного платья нести!..
   — Она в джинсах, — заметил Сорока.
   — Поставим аккумулятор, заведем машину и махнем в Выборг? — предложил Гарик. — А Алена пусть нам ручкой помашет.
   — И что это тебе даст? — полюбопытствовал Сорока.
   — Пускай нос не задирает.
   — Что нового на работе? — перевел Сорока разговор на другое. — С мастером помирился?
   Гарик рассказывал ему, что у него в цехе произошла стычки с мастером: тот поставил его на токарный станок устарелой конструкции, а Гарик отказался на нем работать, и тогда мастер забрал чертежи и до конца смены оставил его без работы…
   — С мужчиной всегда можно найти общий язык, — туманно ответил Гарик.
   — Дали новый станок?
   — Пару бутылок в субботу после работы распили с мастером — и сейчас у меня станок — люкс! С программным управлением. Я давно уже понял: чем лезть в бутылку, лучше распить ее с хорошим человеком, — скаламбурил Гарик и первым рассмеялся. — А как у тебя? — поинтересовался он, просто так, из вежливости.
   — Я, видишь ли, не пью, — улыбнулся Сорока. — Наверное, поэтому у меня все по-другому…
   — Вы сейчас про меня говорили? — немного погодя нарочито равнодушным голосом спросил Гарик.
   — Больше нам не о чем говорить!
   — А все-таки — о чем? — Гарик старательно смотрел себе под ноги.
   — Я ей стихи читал.
   — Стихи? — изумился Гарик. — Пушкина или Лермонтова?
   — Ага, — сказал Сорока.
   — Если он опять ошивается у поплавка, я ему… — вдруг разозлился Гарик. — Я его, толсторожего, в заливе утоплю!
   — Ты лучше буй в море столкни, — посоветовал Сорока.
   — Это идея! — воскликнул Гарик и, повернувшись, бросился бежать в ту сторону, куда ушла Алена.
 

Глава одиннадцатая

   Сережа сидел на мотоцикле, судорожно вцепившись в руль, глаза его были широко раскрыты, смотрел он прямо перед собой.
   — Я тихо еду, — взволнованно говорил он. — Можно включить вторую?
   — Прижмись к обочине и остановись, — скомандовал сидевший позади Сорока.
   — Ну еще, пожалуйста? — взмолился Сережа.
   — Поедешь один, — сказал Сорока, когда Сережа остановился. — Включи вторую, доедешь до вон той железной бочки — развернись и снова сюда. Не забудь на развороте сбросить газ…
   Сережа все в точности выполнил, лишь остановился не возле своего учителя, а проехал дальше и вместо того, чтобы перевести рычаг на нейтралку, включил прямую передачу, мотоцикл дернулся и заглох.
   — Опять не ту скорость врубил! — сокрушался Сережа, сидя на мотоцикле.
   — У тебя получится, — обнадежил Сорока, взглянув на наручные часы.
   Он обучал Сережу на мотоцикле Саши Дружинина. Неподалеку от станции техобслуживания был песчаный пустырь с кучей металлолома. Площадка была вся исполосована следами протекторов.
   Второй раз они здесь тренируются с Сережей. Сегодня Сорока сдал еще один экзамен и мог позволить себе немного позаниматься с Сережей. Сорока дал бы ему еще поездить, но с минуты на минуту должен прийти Саша Дружинин и они отправятся на Приморское шоссе дежурить. Их, как автомобилистов, определили в районное ГАИ. И вот уже три месяца они — общественные инспектора. Им выдали красные с синим повязки, новенькие полосатые жезлы с загорающимися внутри лампочками. Таким жезлом любую машину даже ночью можно остановить. Их участок — Сестрорецк — Зеленогорск. Начиная с пятницы по Приморскому шоссе двигались на Карельский перешеек сотни машин: дачники и отдыхающие непрерывным потоком устремлялись на лоно природы. Даже дождь не был для них помехой. Это шоссе в Ленинградской области считалось самым аварийным. Помимо инспекторов ГАИ, здесь в выходные и праздничные дни патрулировали десятки общественных.
   Дожидаясь Сашу, они уселись на травянистый бугор, о который Сережа сегодня «споткнулся» на «Яве», но удержался в седле и не упал.
   — Если бы твою девушку… ну, которая тебе нравится… оскорбили, что бы ты сделал? — спросил Сережа, прилепляя маленький листик подорожника к кровоточащей ранке на большом пальце правой руки. Нынче пару раз он упал с мотоцикла и вот поцарапался.
   — Подрался? — взглянул на него Сорока. Он вспомнил, что как-то видел на даче Сережу с подбитым глазом, даже поинтересовался, где он синяк заработал, но Сережа не стал тогда ничего рассказывать. И настроение у него было препаршивое.
   — Значит, надо было ему в ухо дать?
   — Я этого не сказал, — осторожно заметил Сорока. — Ты или все расскажи, или не заводи об этом разговор.
   Сережа все выложил, как было и как он до сих пор мучается, что оказался малодушным.
   — Драка не лучший способ выяснения отношений, — после некоторого раздумья сказал Сорока. — И не терзайся — ты не трус. Это тебя больше всего волнует? Иногда удержаться от драки труднее, чем начать ее… Как Андрей после этого стал относиться к тебе?
   — Нормально, — ответил Сережа. — Теперь прежде, чем что-нибудь сказать про девчонок, подумает.
   — Видишь, ты своего добился: заставил приятеля считаться с собой.., А глупая драка могла обернуться по-другому: он бы, раз боксер, одержал верх над тобой и не считался бы с твоими принципами.
   — Ты врезал бы ему… Я знаю, — сказал Сережа. Слова Сороки, видно, не до конца его убедили.
   — Ты был абсолютно прав, — заметив приближающегося к ним Сашу, заключил Сорока. — А вот бить себя в глаз не стоило!
   — Лучше бы его? — гнул свое Сережа.
   — Если он еще когда-нибудь обзовет…
   — Лючию, — подсказал Сережа.
   — Твою девушку, — продолжал Сорока, — то попробуй…
   — Он больше не обзовет, — вздохнул Сережа.
   — Тогда о чем разговор? — поднялся с бугра Сорока. — Ты своего достиг: он все понял. Чего же ты еще хочешь?
   — Он понял, — повторил Сережа, подумав про себя: «А вот Лючия бы не поняла… Узнай она про эту историю — стала бы презирать меня…»
   — Сколько раз сегодня с землей поцеловался? — поздоровавшись с Сережей за руку, спросил Саша Дружинин.
   — Два, — сознался Сережа.
   — Надо же, нынче обошлось без вмятин, — осмотрев «Яву», подивился Саша.
   — Я уже умею разворачиваться и переключать скорости, — похвастался Сережа.
   — Прогресс! — похлопал его по плечу Саша.
   — Не могу я сегодня поехать с тобой, — обратился к нему Сорока. — Вечером лекция по экономике народного хозяйства, а я в этом деле ни черта не петрю.
   — Ты и так уже два дежурства подряд пропустил, — напомнил Саша. — Старший инспектор просил тебя сегодня обязательно быть. Суббота, а у них сейчас месячник безопасности движения, людей на трассе не хватает.
   Сколько раз потом Сорока, вспоминая этот день, клял себя за то, что не настоял на своем… Но, видно, злой рок тяготел над ними. Обычно, если Сорока что-либо решал для себя, то он уже не отступал от задуманного, но в этот раз заколебался: действительно, на него надеются в инспекции… Ну, пропустит одну лекцию, завтра по учебнику наверстает.
   И он дрогнул.
   — Ну что ж, как говорится, перед смертью не надышишься… — сказал он. — Поехали!
   Да, тогда он так и сказал: «Перед смертью не надышишься…» Потом, десятки раз перебирая в памяти события этого дня, он цеплялся к каждому своему слову, движению… А если бы он плюнул на дежурство и поехал в институт? Если бы они с Сашей не остановились в этом месте, а проехали бы дальше? Если бы, если бы… если бы…
   Сережа пошел к автобусной остановке, а они сели на мотоцикл и выехали на шоссе. Саша дал газ, мощная «Ява» рванулась вперед. Сережа остановился и проводил взглядом удаляющийся темно-вишневый мотоцикл. Будто зловещий красный глаз, вспыхнул задний фонарь, жарко сверкнули никелированные глушители — и «Ява» исчезла за поворотом.
 
   Сорока стоял на плоском сером камне и смотрел на залив. Со стороны далекого моря плыли облака. Множество больших и маленьких валунов разлеглось на мелководье. Отдыхающих здесь не видно, и какой-то первобытной дикостью веяло от пустынного каменистого побережья.
   На холмистом берегу, под гигантской сосной, простершей свои ветви над берегом, Саша Дружинин возился с мотоциклом. Ему показалось, что он плохо тянет. И вот теперь регулировал карбюратор.
   Почти у самой линии горизонта возник позолоченный солнцем треугольный парус. Он походил на язычок пламени, казалось, вырвавшийся из морской пучины. Самой яхты не видно. Сорока смотрел на парус, а видел синее озеро, «Казанку», несущуюся по нему, и себя, Президента Каменного острова, на носу моторки, с биноклем на шее…
   — Тимофей! — кричал Саша. — Кончай прохлаждаться… работать надо!
   И снова они вдвоем на мотоцикле едут по шоссе. Скорость ровно шестьдесят километров. Отрегулированный мотор недовольно фыркает, просит газу — что это за езда для быстроходной машины, которая может развить скорость в два раза больше? Но они не на соревнованиях, а на дежурстве. Их задача — следить, чтобы никто на участке Сестрорецк — Зеленогорск не нарушал правил движения. На обочинах дорожные знаки, ограничивающие скорость до шестидесяти километров, но некоторые водители не обращают на них внимания и жмут на все сто.
   Их лихо обогнали «Жигули», Саша прибавил газу, легко вырвался вперед, благо шоссе тут было свободное, и Сорока показал жезлом водителю, чтобы остановился.
   Из «Жигулей» вылез пожилой кряжистый человек в белой кепке с целлулоидным козырьком. Хотя он и старался быть вежливым, чувствовалось, что раздражение переполняет его: какие-то молокососы с красными повязками, понимаешь, останавливают…
   Общественные инспектора не имеют права штрафовать, делать дырки на талонах предупреждения, и поэтому, когда поблизости не видно работника милиции, с ними особенно не церемонятся, хотя и понимают, что дружинник может составить протокол, записать номер и даже до прибытия ипспектора ГАИ задержать права.
   Водитель в белой кепочке не стал спорить, оправдываться, хотя скулы его порозовели от негодования. Да, он превысил скорость, но ведь на шоссе нет встречных машин, крутых поворотов, зигзагов, почему же он, спрашивается, должен ползти, как черепаха? Какого же черта тогда у нас выпускают машины с максимальной скоростью сто пятьдесят километров в час?
   Они записали номер машины, фамилию водителя и вернули права. Забравшись в машину, тот в сердцах хрястнул дверцей, дал газ и умчался. Даже отсюда видно было, что он буквально через несколько секунд у них на глазах превысил скорость, выразив этим самым свое презрение общественникам…
   — Остановим еще раз, — предложил задетый за живое таким пренебрежением к ним Саша Дружинин.
   — А ведь он прав, — не двигаясь с места — они все еще стояли на обочине, — сказал Сорока. — Некоторые знаки, как, например, этот, не помогают движению, а только вредят. Сколько раз на этом участке создавались пробки. Здесь можно ехать со скоростью девяносто километров, что все и делают, когда не видно инспектора.
   — Не нам с тобой менять установленные правила, — усмехнулся Саша.
   — Неужели не видишь: этот знак устарел, он мешает движению.
   — Давай-давай, — подковырнул Саша, — наведи порядок…
   — Начертим на листке трассу и нанесем знаки, которые, на наш взгляд, должны помогать движению, а не тормозить его? — предложил Сорока.
   — А дальше?
   — Отдадим в ГАИ, пусть разбираются.
   — И думаешь, они будут разбираться?
   — Должны, — ответил Сорока.
   — Делать им нечего…
   Может быть, они и дальше продолжали бы этот спор, но тут из-за поворота со стороны Ленинграда на большой скорости выскочили салатного цвета «Жигули» и, завывая покрышками, пронеслись мимо. Машина даже присела на одну сторону. В заднее стекло видно было, что в машине полно людей. Не пять человек, как положено, а шесть или даже семь. Головы двигались, мелькали, невозможно было сосчитать.
   — Тоже едет как надо? — с усмешкой взглянул на приятеля Саша. — По своим собственным правилам… Почти на сто десять чешет!
   — Лихач, — ответил Сорока, надел на голову шлем и застегнул под подбородком ремешок.
   — И по-моему, пьяный, — заводя мотоцикл, сказал Саша.
   Мотоцикл сорвался с места и сразу набрал скорость. Сорока достал из-за пояса жезл, переложил его в правую руку — левой он держался за ремень седла. Дружинин ездил как бог, и скоро они нагнали нарушителей. Саша хотел обойти их, но «Жигули» резко взяли влево, и ему пришлось притормозить; тогда он стал сигналить, а Сорока — размахивать жезлом, приказывая остановиться на обочине.
   Две девушки на заднем сиденье обернулись и, глазея на преследователей, смеялись и что-то говорили своим дружкам, которые тоже изредка оборачивались, но не смеялись. Теперь можно было разглядеть, сколько их там набилось: на заднем сиденье примостились два парня и две девушки, рядом с водителем еще один парень. Шесть человек!
   «Жигули» не собирались останавливаться и пропускать их вперед. Редкая ситуация — как правило, машины останавливаются по требованию даже общественных инспекторов, которые «сели им на хвост». А если водитель не хочет остановиться, значит, либо он пьян, либо угнал чужую машину. И тут без штатных работников ГАИ не обойтись. Но в этот вечерний час, как назло, на шоссе машин было мало, пост ГАИ остался далеко позади. Теперь до самого Зеленогорска ни одного поста не будет. Вся надежда на то, что навстречу попадется патрулирующая по шоссе машина ГАИ или мотоцикл с коляской. И еще одно беспокоило Сороку: «Жигули» в любой момент могли с главного шоссе свернуть на ответвление или на проселок, а там им будет легче разговаривать с ощественниками, если даже они вынудят их остановиться.
   Если даже водитель и был пьян, все равно он вел «Жигули» мастерски. На крутых поворотах машину заносило, тягуче визжали покрышки, но еще ни разу не загорался на задних фонарях красный сигнал. А это значит, что шофер не дотрагивается ногой до педали тормоза. В заднем стекле смутно маячили лица девушек.
   Почти вплотную друг за другом они проскочили Репино, Комарово. Иногда Саша настолько близко подъезжал к заднему бамперу машины, что стоило водителю затормозить — и они в лепешку бы разбились об нее. Сидящие сзади загораживали шофера, и Сороке не удалось его рассмотреть, хотя Саша шел на риск и все ближе прижимался к «Жигулям». Один парень оглянулся, и Сороке показалось, что он где-то видел его, но мог и ошибиться: лицо пария мелькнуло и исчезло. Движение по Приморскому шоссе было двустороннее, сплошные зигзаги, то и дело сквозь кусты и стволы деревьев открывались окна на залив. «Жигули» сбавили скорость, но обогнать себя не позволяли.
   — Он не остановится. Что будем делать? — отрывисто бросил через плечо Саша. Белый с синими полосами шлем качнулся на его голове. Сорока обратил внимание, что ремешок под подбородком был не застегнут…
   Позже, вспоминая эту бешеную гонку, он упрекал себя за то, что не заставил Сашу остановиться и застегнуть ремешок шлема… Упрекать упрекал, но и сам прекрасно понимал, что Саша никогда бы его не послушался: остановиться из-за этой чепухи (!) значит упустить нарушителя…
   Правильно говорят: знал бы, где упасть, соломки бы постелил…
   — Поедем за ними до первого поста ГАИ! — крикнул ему тогда в ухо Сорока.
   Больше им ничего не оставалось делать, как проводить нарушителей до поста ГАИ, а он был лишь за Зеленогорском, и там сообщить номер машины. От патрульной «Волги» им не уйти.
   Километра за три до Зелеиогорска «Жигули» вдруг сбавили ход. Теперь снова Сорока видел смутные в наступающих сумерках лица девушек и парней. Они с явным любопытством смотрели на них, будто чего-то ожидали… Саша снова посигналил, а Сорока указал жезлом на обочину. Водитель включил мигалку, показывая, что он останавливается. Однако машина продолжала двигаться вперед примерно со скоростью девяносто километров. До этого она шла — сто двадцать. Саша держался сзади, соблюдая необходимую дистаицию. Но машина, больше не сбавляя скорости, с ритмично мигающим правым фонарем шла вперед. Она прижалась к самой обочине.
   Дальше произошло то, на что мог рассчитывать только очень хладнокровный и опытный шофер. Впереди был крутой поворот, скрадывавший видимость. «Жигули» внезапно стали тормозить, забирая еще больше вправо на обочину. Не ожидавший этого маневра Саша Дружинин не мог так быстро затормозить и, видя, что впереди идущая машина уступает дорогу, естественно прибавил газу, чтобы вырваться вперед и остановиться уже впереди тормозящих «Жигулей». Но Саша не видел того, что видел со своего участка дороги и ювелирно точно рассчитал шофер, — это идущую из-за поворота встречную машину. Шел тяжелый грузовик с прицепом. Конечно, Саша легко бы мог обойти почти остановившиеся «Жигули» и вывернуть на правую сторону, прежде чем грузовик поравняется с ним, но тут шофер «Жигулей» внезапно дал газ и стал выезжать на проезжую часть…