Козлов Вильям Федорович. Президент не уходит в отставку

   По самой кромке песчаной косы вперевалку, что-то высматривая, бродили вороны. Стоило шипящей волне приблизиться, птицы подпрыгивали, на миг взмывали в воздух — и снова опускались на песок.
   Редкие чайки, пролетая над ним, поворачивали белые точеные головы с грубыми серыми клювами и резко вскрикивали. Вороны, не обращая на них внимания, с сосредоточенным видом ковыляли дальше.
   К берегу приближалась лодка с двумя рыбаками. Один взмахивал веслами, второй с удочками сидел на корме.
   Ветер белым пузырем вздул на его спине рубашку. Который с удочками, помахал Сороке рукой и что-то крикнул, но ветер отнес слова в сторону. Вороны, заметив лодку, забеспокоились, запрыгали прочь, а потом взлетели.
   Нос узкой деревянной лодки с тихим шорохом зарылся в песок, Сорока помог ее вытащить подальше на берег.
   — Как рыбалка? — поинтересовался он.
   Владислав Иванович и Сережа переглянулись. И вид у обоих при этом был таинственный.
   — Ты не поверишь, мы на блесну зацепили… акулу, — стал рассказывать Сережа. — Я как увидел ее, чуть за борт не свалился…
   — Ну и где же она, ваша акула?
   — Оборвала блесну — и тю-тю!
   — Кто-то действительно большим схватил блесну, — проговорил Владислав Иванович, закуривая.
   — Я сам где-то читал, что однажды кит заплыл в Неву, — сказал Сережа. — И акула могла сюда приплыть…
   — Приплыть — вряд ли, — вступил в разговор Владислав Иванович. — А вот прилететь — да.
   — Откуда прилететь? — растерялся Сережа.
   — Из космоса, — подсказал Сорока.
   Сережа нагнулся к лодке и, взяв составную бамбуковую удочку, стал разбирать ее. Лицо у него было обиженное. За три года, что Сорока его не видел, Сережа вытянулся, давно перегнал в росте свою сестру. Волосы потемнели, лицо узкое, глазастое. Чем-то он походил на своего отца, а вот чем именно — было трудно определить.
   — Хорошо, это была не акула, — помолчав, сказал Сережа. — Но тогда кто?
   — Может быть, огромный судак? — сказал отец.
   — Или крокодил? — с кислой улыбкой проговорил Сережа. — Хватит об акуле. Я знал, что мне все равно никто не поверит… — Он бросил на отца красноречивый взгляд. — Даже ты!
   — Не верь чужим речам, а верь своим глазам, — сказал Владислав Иванович.
   — Где Алена? — спросил Сережа.
   — Думаешь, она поверит в акулу? — улыбнулся Сорока.
   — Она, — с ударением произнес Сережа, — она поверит.
   Владислав Иванович опрокинул лодку днищем вверх и примкнул ее цепью к ржавой железной трубе, вбитой в землю. Таких перевернутых лодок много лежало на берегу. Неподалеку возвышался гигантский, во многих местах проржавевший поплавок, очевидно, в шторм выброшенный на берег. К таким поплавкам в порту привязываются буксиры. Он стоял, наклонившись в сторону залива. На когда-то выкрашенном суриком боку железной посудины свежей белой краской было размашисто выведено: «Алена, я буду тебя ждать по субботам и воскресеньям с 20 до 21 часа!» Подписи не было.
   — Кто это, интересно, намалевал? — кивнул на бак Сережа.
   На этот риторический вопрос никто ему не ответил. Бак вышвырнуло на берег ранней весной, когда только что прошел лед, а вот белая надпись появилась совсем недавно. Еще в прошлое воскресенье ее не было.
   — Где он, интересно, ждет ее? — обвел пустынный берег глазами Сережа. — В баке, что ли, спрятался?
   Он подошел к поплавку и постучал носком резинового сапога. Посудина басисто загудела.
   — Надо бы стереть, — заметил Сергей.
   — Ты думаешь, это нашей Аленке написали? — спросил отец.
   — Кому же еще?
   — Мало Аленок на свете.
   — Нашей, — уверенно сказал Сережа. — Она хитрая и никому не говорит, где наша дача.
   Сережа заканчивает в этом году девятый класс. Ростом он догоняет отца. Впрочем, у них в классе почти все мальчишки высокие, да и девчонки не подкачали, одна выше другой.
   Летом Сереже в Комарове скучно. Слоняясь вокруг дачи, он вспоминает старый дом на берегу, Каменный остров, Островитинское озеро… Как ему хочется туда! Третий год они собираются повторить свое путешествие пешком, но в самый последний момент что-нибудь да помешает: то экзамены у Аленки на аттестат зрелости и поступление в институт, то заграничная поездка отца, то решили подождать, когда Сорока вернется из армии. Сорока в прошлом году осенью вернулся.
   Может быть, в этом году получится?.. Сорока и Гарик железно договорились, что в июне-июле поедут в Островнтино. У них и отпуска запланированы на это время. Отец пообещал и Сережу отпустить с ними. Вроде бы Алена тоже собирается. Даже купила десяток банок тушенки. Сказала, что для Островитина. Наверное, их дом еще больше обветшал, крыша совсем прохудилась. Правда, Сорока говорил, что ребята с острова будут приглядывать за домом. Но Сорока сам уже давно в тех краях не был, и неизвестно еще, сохранилась ли на острове мальчишеская республика…
   Владислав Иванович взвалил на плечо весла и зашагал к шоссе. Ноги его оставляли в песке глубокие рыхлые следы. Сережа и Сорока немного приотстали. В руках у Сережи спиннинг, удочки, подсачок. Сетка пустая: ни одной рыбины! Мелочь они ловить не захотели, а крупная…
   Сорока выше Сережиного отца. Какой же рост у Сороки? Кстати, теперь его Сорокой редко зовут — больше Тимофеем. Так и в паспорте записано: Тимофей Иванович Сорокин. Он все-таки настоял, чтобы его имя было Тимофей. В память о том лейтенанте, который его спас… Только давние друзья по-прежнему называют его Сорокой. Впрочем, он не обижается. Да и чего ему обижаться, если всю жизнь звали Сорокой?..
   Сережа поравнялся с Сорокой и на глаз прикинул, насколько тот выше его. Почти на голову. Сережа знает свой рост: метр семьдесят один. Недавно в школе мерили.
   Гарик теперь тоже живет в Ленинграде. Он приехал поступать в Кораблестроительный институт, но не прошел по конкурсу. Одного балла не хватило. Гарик не захотел уезжать из Ленинграда и поступил на Кировский завод учеником токаря. Теперь-то он уже давно токарем работает. У него четвертый разряд. Хвастался, что получает около двухсот рублей в месяц. Вечерами ходит на подготовительные курсы в институт. Свою мечту стать кораблестроителем не оставил. А вот он, Сережа, после школы поступит в Высшее мореходное училище. Пусть Гарик строит для него корабли, а он, Сережа, будет плавать на них. Сначала штурманом, а потом — капитаном…
   Они поднялись по Морской улице, пересекли шоссе и вышли к станции. На перроне Алены не видно. Только что разминулись две электрички.
   — Тимофей, когда ты машину купишь? — спросил Сережа. — Поехали бы на ней в Островитино.
   — Ради этого, конечно, стоит купить машину, — сказал Сорока. — Какую бы ты мне посоветовал?
   — «Мерседес», — ответил Сережа. — Говорят, сейчас самая лучшая машина.
   — Я подумаю, — улыбнулся Сорока.
   — Ремонтируешь машины, а сам ходишь пешком, — сказал Сережа.
   — Мне нравится ходить по городу. А что из машины увидишь? — Сорока развел руками. — Извини, брат, но пока нет у меня желания иметь машину.
   — Желания нет или денег? — уточнил Сережа.
   — И денег, — улыбнулся Сорока.
   — Папа, может, ты купишь «Жигули»? — переключился Сережа на отца. — Тимофей нам будет без очереди ремонтировать.
   — Я придерживаюсь твоей точки зрения, — взглянул на Сороку Владислав Иванович. — В городе человеку машина не нужна.
   — А вот Гарик на машину копит, — сказал Сережа. — Говорил, через три-четыре года будут у него собственные «Жигули».
   — Будут, — сказал Сорока. И непонятно было, завидует он или насмехается.
   — Четыре года долго ждать, — вздохнул Сережа.
   — Я думаю, он раньше купит, — сказал Сорока.
   — Мотоцикл тоже хорошо, — не мог слезть с любимого конька Сережа. — Я бы лучше мотоцикл купил… На нем можно быстро научиться ездить… Тут один дал Аленке прокатиться на «Яве», так она чуть в дерево не врезалась…
   — Я об этом не слышал, — оглянулся на него Владислав Иванович. Весла на его плече стукнулись друг о дружку.
   — Это было давно, — быстро сказал Сережа.
   — Я смотрю, у вас от меня появились тайны, — нахмурился Владислав Иванович.
   — Подумаешь, разок прокатилась…
   — А ты?
   — Я ведь не Аленка, — усмехнулся Сережа. — Мне не предлагают.
   — А хочется? — негромко, чтобы не услышал Владислав Иванович, спросил Сорока.
   — Еще бы! — воскликнул Сережа и прикусил язык, взглянув на онцовскую спину.
   — Приходи на этой неделе на станцию к концу рабочего дня, — сказал Сорока. — Я тебя поучу на мотоцикле.
   — На чем до тебя лучше добраться? — шепотом спросил Сережа.
   — Доберешься!
   — Теперь у вас от меня секреты? — Владислав Иванович остановился и посмотрел на них. На лице грустная улыбка.
   Сережа перевел взгляд с отца на Сороку, потом снова на отца.
   — Я попросил, — кивок в сторону Сороки, — чтобы Тимофей поучил меня на мотоцикле.
   — Я разве против? — сказал отец.
   — В понедельник приеду к тебе, — с облегчением произнес Сережа.
   — Когда ты все успеваешь? — спросил Сороку Владислав Иванович. — Учеба, работа, спорт…
   — Хорошо бы ночь тоже превратить в день, — сказал Сорока. — Тогда времени всем бы хватило.
   — Ты думаешь? — посмеялся Владислав Иванович. — Времени людям никогда не будет хватать, даже, если сутки растянуть вдвое…
   — Мне хватает, — заметил повеселевший Сережа.
   Они свернули с дороги на лесную тропинку, по которой утром Сорока уже проходил. В лесу слышались голоса. Эхо повторяло их и разносило окрест. Отдыхающие бродили меж деревьев, отыскивая запоздалые подснежники. Они еще кое-где в сырых низинах остались. Подснежники мерцали в руках, будто голубые фонарики.
   Навстречу им попался губастый мальчишка в клетчатой кепке. В руке у него лыжная палка. Мальчишка тыкал ею в мох, стволы деревьев и что-то воинственно насвистывал.
   — Вылитый Федя Гриб! — Сережа даже остановился, провожая того взглядом. — И замашки такие же… — Он взглянул на Сороку. — Ты не знаешь, почему он меня капустной кочерыжкой обзывал?
   — Действительно, почему? — стараясь не рассмеяться, сказал Сорока.
   — Что он сейчас поделывает, Федя?.. — мечтательно произнес Сережа. — Опять толом глушит рыбу?
   — Я у него охоту навсегда отбил, — заметил Сорока. Глаза у него стали задумчивые, тоже вспомнил про ребят, Каменный остров…
   Навстречу им от дачи шли Алена и Гарик — очевидно, они только что поругались: у девушки лицо сердитое, а у Гарика обескураженный вид. Он плелся позади Алены и пинал носком ржавую корсервную банку. Всякий раз, когда он ударял по ней, банка противно крякала.
   — Перестань! — не выдержала Алена.
   — А мы пошли вас встречать, — сказал Гарик и напоследок так поддал жестянку ногой, что она, взвизгнув, улетела в кусты.
   — Мы… — фыркнула Аленка. — Я — за подснежниками.
   И гордо прошла мимо, обронив на ходу:
   — Обед в духовке. Посуду вымойте сами. Не хватит хлеба — займите у профессора.
   — Вот дает!.. — покачал головой проголодавшийся Сережа. — Я думал, уже стол накрыт…
   Гарик посмотрел ей вслед и, перехватив взгляд Сороки, сокрушенно сказал:
   — Наша принцесса нынче не в духе… Надо полагать, не с той ноги встала.
 

Глава вторая

   Сорока привычно нажимает большим пальцем на красную кнопку, и сверкающие лаком «Жигули» начинают медленно опускаться вниз. Никелированный в смазке цилиндр гидравлического подъемника с шипением уходит в пол. Вот машина коснулась скатами цементного пола, присела на амортизаторах, затем качнулась вниз-вверх, и подъемник выключился. Теперь владельцу «Жигулей» нужно сесть за руль и откатить машину назад, но он что-то медлит, многозначительно смотрит на слесаря.
   — Не найдется парочки шарнирных опор? — негромко спрашивает он.
   — Машина в порядке, — отвечает Сорока. — Она совсем новая. Шарнирные опоры вам еще долго не понадобятся.
   — Понимаете, в запас, — говорит владелец.
   Этого Сорока не понимает. Еще года два-три пройдет, прежде чем шарнирная опора износится. И то еще неизвестно. Не у всех же такие новые машины, многим автолюбителям позарез нужны шарнирные опоры и другие дефицитные детали, которые каждый день выпрашивают у автослесарей владельцы частных машин. Причем готовы заплатить за них втридорога…
   — Я не обижу… — заговорщицки нагибается к уху Сороки хозяин «Жигулей».
   — Освободите площадку, — спокойно говорит Сорока. Раньше он краснел, возмущался, а теперь привык. Даже с такими клиентами он обязан быть вежливым. — У нас на станции есть магазин запасных частей.
   — Вы шутник, — усмехается клиент. — В вашей лавочке хоть шаром покати!
   Это верно, в магазине запасных частей мало, тем более дефицитных, но не может ведь он послать настырного клиента ко всем чертям?.. А некоторые слесари торгуют из-под полы дефицитными деталями, которые достают в том же магазине и на складе. У таких и спрашивать не надо — сами предложат.
   Владелец, бросив на Сороку недовольный взгляд, забрался в свою ухоженную, сверкающую машину и подал ее назад.
   По правде говоря, не надо было ее и ставить на подъемник, она в полном порядке, но хозяину показалось, что в заднем мосту что-то постукивает.
   Странный народ эти автолюбители! Одни тщательно вылизывают свою машину, как корова новорожденного теленка. Бегают по магазинам, приобретая нужные и ненужные детали, разные приспособления, финские чехлы, коврики, украшения… Такое впечатление, что они не ездят на машине, а украшают ее, как новогоднюю елку. Другие, наоборот, гоняют не разбирая дороги, пока колесо не отвалится или мотор не откажет. Раскроешь капот, а там грязищи невпроворот.
   Второй год Сорока работает на станции техобслуживания. Находится она на окраине города. С Кондратьевского проспекта, где он живет, почти час езды с пересадками.
   А попал он сюда случайно. Приехав после службы в армии в Ленинград, Сорока подал заявление в Лесотехническую академию. Никто из ребят не ожидал, что он выберет такую чудную специальность. Больше всех удивился Коля Гаврилов — он был уверен, что Президент Каменного острова непременно поступит в авиационное военное училище, а потом обязательно станет космонавтом. Оказывается, так же думала и Алена. Но у Сороки были другие планы…
   Экзамены он сдал на пятерки и был принят на дневное отделение, но попросился у декана, чтобы его перевели на вечернее. Это и понятно: на одну стипендию в большом городе не проживешь. Вот тогда-то он и занялся поисками работы. В Ленинграде это не проблема, на каждом заборе висели объявления, что такой-то фабрике или заводу требуется… и длинный список специальностей, которые необходимы. У кого не было специальности, пожалуйста, поступай учеником, за два-три месяца на этом предприятии научат любой рабочей профессии. Уже потом Владислав Иванович упрекал его: почему, мол, сразу не пришел к нему, у них в институте нашлась бы подходящая работа, которая не очень бы мешала учебе. Сорока к знакомым не обращался, не любил он это. Привык в любом деле рассчитывать только на себя.
   Он не сразу пришел на Кондратьевский проспект, хотя его там ждали: командир взвода десантников Юрий Викторович Татаринов, под началом которого служил Сорока, дал ему адрес своей матери и велел сразу, как только приедет в Ленинград (старший лейтенант Татаринов был в курсе всех планов своего лучшего десантника), идти к его матери и остановиться у нее на любой срок. Мать и ее двоюродная сестра занимали двухкомнатную квартиру в большом четырехэтажном доме, где в основном жили военные.
   Отец Юрия Викторовича, полковник, преподавал в Артиллерийской академии. Он умер от инфаркта два года назад.
   Сорока пришел на Кондратьевский передать привет от Татаринова да так там и остался. Радушные женщины сами предложили ему остановиться у них: мол, места много и он ничуть не стеснит. И потом они хорошо знают Сороку, Юра им много о нем писал. И даже показали любительскую фотографию, где он, Сорока, в форме десантника снят вместе со старшим лейтенантом Татариновым. Вид на этой фотографии у командира взвода несколько обескураженный: дело в том, что Сорока только что на занятиях по самообороне в тылу «противника» обезоружил и уложил на мох-ягель своего учителя. Надо полагать, об этом Татаринов не написал своей матери…
   Спал Сорока в комнате на диване-кровати, а занимался по ночам на кухне. Кухня в этом доме была большая, и он даже предложил ставить на ночь сюда раскладушку; но сестры и слышать об этом не захотели.
   Они наотрез отказались и деньги брать за жилье, тогда Сорока стал с каждой зарплаты делать им подарки. Они бранили его за транжирство, но женщины есть женщины — от подарков не отказывались.
   С Длинным Бобом и его дружками он повстречался в кафе-автомате на Невском проспекте. Сорока забежал сюда перекусить. Дело было осенью, в начале сентября. Стояла теплая солнечная погода, и ленинградцы ходили еще в летней одежде. Вдоль улицы Рубинштейна длинной цепочкой выстроились свободные такси. Однако шоферов в машинах не было. Они сюда, в кафе-автомат, заворачивали подкрепиться. Это любимая столовая ленинградских таксистов. Здесь без особых хлопот можно быстро и дешево пообедать. Сорока люби ч сосиски с горчицей и тоже частенько сюда заходил.
   За высоким мраморным столиком, к которому он подошел, уже стояли три парня. Перед ними дымились в металлических, из нержавейки тарелках сосиски в целлофане и картофельное пюре. Парни оживленно толковали о какой-то Ляльке с Лиговки, которая их нынче надула: обещала с подружками ждать у Московского вокзала, они пришли, а Ляльки нету… Наверное, кто-нибудь перехватил…
   Самый высокий из них, в джинсовом костюме — это и был Длинный Боб, — нагнулся к синей на длинном ремне сумке с белой надписью «Аэрофлот», достал оттуда бутылку вермута и, ловко отколупнув металлическую пробку, разлил по стаканам. Всем поровну. Не обращая внимания на Сороку, залпом выпил. Разговор с Ляльки перескочил на какого-то мастера Теребилова, с которым можно ладить, потом на свечи к «Жигулям». Свой парень из автомагазина сообщил, что на днях выбросят на прилавок целую партию. не прозевать бы…
   Сорока густо намазывал свои сосиски горчицей и краем уха слышал разговор.
   Длинный Боб извлек из сумки вторую бутылку, разлил по стаканам. Лица парней разрумянились, глаза заблестели, разговор снова вернулся к Ляльке с Лиговки, теперь со смаком обсуждались ее прелести и прочее… Как обычно бывает с подвыпившими, им захотелось общения и с другими людьми. Сорока уже несколько раз ловил на себе взгляд Длинного Боба. Кстати, он меньше всех пьянел. И когда остальные выпили по второму стакану, он свой лишь приподнял, чокнулся и снова поставил на место. Этот самый стакан с вермутом он широким жестом пододвинул Сороке.
   — За компанию, парень? — улыбнулся он, доставая третью бутылку. На этот раз распечатал ее и разлил по стаканам другой.
   — За Ляльку, — коротко сказал этот другой, небрежно чокаясь.
   — Я ее не знаю, — заметил Сорока.
   — Не знаешь? — удивился Длинный Боб. — Ляльку с Лиговки все знают! — и, подмигнув дружкам, рассмеялся.
   — Мне что-то не хочется за нее пить, — сдерживая улыбку, сказал Сорока.
   — Выпей тогда за свою Ляльку, — хихикнул чернявый круглолицый парень с большими ласковыми глазами навыкате. Был он рослый, с покатыми плечами, но излишне полный и рыхлый. Звали его Миша Лунь.
   Третьего, который больше помалкивал, звали Ленькой Гайдышевым. Взгляд у него был пристальный, тяжелый. Длинное лицо с треугольной челюстью нельзя было назвать симпатичным.
   Когда Боб пододвинул выпивку Сороке, лицо Гайдышева выразило неудовольствие, однако он промолчал. А потом даже провозгласил тост «за Ляльку».
   — Спасибо, ребята, — поблагодарил Сорока. — Я не пью.
   — Совсем? — удивился Длинный Боб.
   — Ну и дела! — восхитился Миша Лунь. — Первый раз вблизи вижу непьющего человека.
   — Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, — скупо улыбнулся Гайдышев.
   — Правильно делаешь, что не пьешь, — вдруг посерьезнев, сказал Длинный Боб. — Я тоже стараюсь поменьше…
   — Я за свои не пью, а за чужие — только давай… — рассмеялся Миша.
   Задумчиво глядя на Сороку, Боб сказал:
   — Ты приехал из провинции, провалил вступительные экзамены в институте и теперь ищешь работу. Верно?
   — Почти, — улыбнулся Сорока, подивившись проницательности этого парня.
   — Ты нашему начальнику понравишься, — сказал Миша Лунь. — Он сам в рот не берет и обожает непьющих.
   — Кстати, в нашем цехе есть вакантное место, — продолжал Длинный Боб. — Вчера Лобанова турнули…
   — Что за работа-то? — поинтересовался Сорока, пока еще имея смутное представление о том, чем занимаются ребята. Разумеется, он сообразил, что они имеют дело с автомобилями.
   — Работа первый класс, — сказал Длинный Боб. — Не будь я честным человеком, — Гайдышев и Лунь переглянулись и хмыкнули, — потребовал бы с тебя калым… К нам многие рвутся, да не тут-то было: строжайший отбор.
   — Ты думаешь, меня возьмут? — спросил Сорока, понимая, что надо кончать эту трепотню и уходить. Но что-то его удерживало на месте.
   — Я переговорю с начальником — примет, — уверенно сказал Боб.
   — Начальник его уважает, — ввернул Гайдышев.
   — Ребята заколачивают в месяц по две-три сотни, — прибавил Миша. — А если ты не дурак, — можно и больше.
   — У меня ведь нет специальности.
   — Мы тоже не родились слесарями, — буркнул Гайдышев.
   — Вообще-то я в институте учился, — солидно заметил Боб. — Ну, какие деньги сейчас инженер зарабатывает? С нашим заработком не сравнить.
   — У нас каждый второй работяга на станции собственную машину имеет, — сказал Миша. — Сколько я работаю? Три года, а уже на «Жигулях» езжу. Взял разбитую машину, по дешевке, и сам отремонтировал.
   — А сколько ты пролежал под ней? — бросил на него взгляд Боб. — Почти полгода. — Он снова повернулся к Сороке. — Машин много развелось, да еще быстроходных, а управлять не каждый может, вот и колошматятся. Куда девать разбитую машину? Естественно, к нам на станцию техобслуживания. Иногда за бесценок можно купить. Помнишь, предлагали «Волгу» за две тысячи? Ну, которая с трактором поцеловалась? Была бы тогда у меня капуста, сейчас бы на «Волге» разъезжал…
   — А что там надо делать? — поинтересовался Сорока. Он уже подумал, что, пожалуй, такая работа по нему. Он любил возиться с машинами, ремонтировать их. Еще школьником в Островитине водил грузовик, трактор. А в армии получил права профессионала.
   — Мойка, смазка, крепеж… — сказал Боб. — Ты видел когда-нибудь автомобиль?
   — Издали, — в тон ему ответил Сорока.
   — Тогда поехали с нами! — рассмеялся Длинный Боб.
   Они вышли из кафе-автомата, забрались в такси и поехали. Сорока не очень-то верил, что из этого что-либо получится. По делать ему было сегодня нечего, почему бы не прокатиться?..
   У Кировского моста Миша Лунь попросил его высадить. У него тут неподалеку есть одно дело… А если ребята захотят его найти, он будет… Миша запнулся и замолчал, наморщив лоб и хлопая глазами.
   — Ну, Штирлиц! — расхохотался и хлопнул его по спине Длинный Боб. — К Ляльке настропалился! Знаем мы тебя, тихоню!..
   Эта случайная встреча и решила судьбу Сороки: станция ему понравилась, а шум моторов, запах выхлопных газов, бряканье ключей вызвали в памяти гараж в школе-интернате, шофера дядю Колю, который до десятого класса обучал его автомобильному делу. Последний год Сорока ездил на грузовике и тракторе наравне с дядей Колей…
   Его приняли с испытательным сроком в две недели. Срок он выдержал и стал работать автослесарем в смене Бориса Садовского — такая была фамилия у Длинного Боба. Скоро его новые знакомые очень пожалели, что в тот теплый осенний вечер привезли его на такси на станцию технического обслуживания, где через десять минут имел с ним короткую беседу начальник производства Тимур Ильич Томин. Был он невысокого роста, с намечающимся животиком, подвижный, решал все вопросы оперативно, что сразу понравилось Сороке.
   Во время короткой беседы Томин сразу задал стремительный темп, чем несколько озадачил и поначалу сбил с толку Сороку, которому показалось, что он не нашел верного тона. И тогда он тоже стал коротко рубить по-армейски. Правда, в армии за такие ответы ему бы дали два наряда вне очереди… У них состоялся такой разговор.
   Т о м и н. Любишь автомобиль?
   С о р о к а. Это ведь не девушка… Чего его любить?
   Т о м и н (озадаченно). Гм… А девушек любишь?
   С о р о к а (скрывая недовольство). Это не имеет отношения к моей будущей работе.
   Т о м и н. Держал когда-нибудь в руках гаечный ключ?
   С о р о к а. Жалоб на меня не будет. (Помолчав.) С этой стороны.
   Т о м и н. А с какой, интересно, стороны будут?
   С о р о к а. Ну, мало ли что…
   Т о м и н. Пьешь?
   С о р о к а (с вызовом). Что вы имеете в виду?
   Т о м и н. Это хорошо, что непьющий… Пьяниц у меня тут хватает. Правда, понемногу избавляюсь… Я вижу, ты спортсмен? Бокс, самбо, тяжелая атлетика?
   С о р о к а. В армии занимался всем понемногу. По самбо первый разряд.
   Т о м и н (заинтересованно). В каких частях служил? Десантник?