Страница:
Уже скоро полгода, как Игорь Иванович в Пакистане. В его задачу входило инструктировать диверсантов, забрасываемых на территорию Афганистана, готовить разведчиков из числа наемников, допрашивать советских солдат и офицеров, захваченных моджахеддинами. Дважды он встречался с главой ДИРа Мухаммедом Наби. Подготовил к переброске несколько групп из его контрреволюционной организации. Люди Наби особенно зверствовали на территории Демократической Республики Афганистан. После каждого налета привозили в джутовых мешках отрубленные головы преданных Апрельской революции афганцев. Эти мало кого брали в плен – изощренно убивали на месте. Надо сказать, что советские солдаты и офицеры редко сдавались живыми. Приходилось устраивать засады, чтобы врасплох захватить солдата или офицера. Поэтому Найденов был очень доволен, что задуманный им план осуществился. Шофер «КамАЗа» и русский лейтенант были взяты живыми.
Офицера он уже допросил, тот разговаривал с ним сквозь зубы, мало чего интересного сообщил… Им еще займутся. Игорь Иванович сразу договорился с Фрэдом Николсом, что пытки к своим бывшим землякам применять не станет – это ему претит. Полковник – он в Пакистане уже скоро год – жаловался, что с русскими трудно иметь дело: свято блюдут военную тайну, отказываются сотрудничать с противником, не соблазняются «западным раем». А для мировой пропаганды такое просто необходимо. Пока они здесь, лишь два солдата выступили перед журналистами по телевидению, однако должного эффекта это почему-то не произвело. Парни выглядели забитыми, испуганными и явно говорили с чужой подсказки.
Полковник Фрэд Николс – это тот самый бывший капитан из американской спецшколы, где много лет назад учился сбежавший из СССР Игорь Найденов. Вот теперь полковник, а Игорь Иванович – капитан. Фрэд Николс сказал, что это он попросил вышестоящее начальство, чтобы сюда направили Дугласа Корка, снова ставшего Игорем Найденовым. Ведь Игорь Иванович владеет в совершенстве кроме русского еще двумя языками – английским и немецким.
Если бы знал Найденов, что попадет в такую дыру, то смог бы поторговаться с начальством: здесь жуткий климат, скука – могли бы за «вредность» и еще накинуть долларов…
Лейтенант Смирнов, которому Найденов предложил сотрудничество и наобещал златые горы в свободном от ига коммунистов мире, с таким откровенным презрением посмотрел на него, что сразу стало ясно – с этим человеком каши не сваришь.
– Вы русский? – спросил лейтенант.
Найденов принялся расписывать «западный рай», большие возможности, которые открываются перед Смирновым, но тот лишь презрительно заметил:
– То-то вы тут у них на подхвате… Неужели вы думаете, и я смог бы вот так же сидеть здесь и допрашивать своих товарищей по крови и оружию?
– Как это по крови? – удивился Найденов.
– Я не верю, что вы русский, – сказал лейтенант и отвернулся к окну.
– Хорошо, я вам предоставлю возможность… побеседовать с другими, – усмехнулся Найденов.
Больше он с лейтенантом не встречался.
Листая документы Андрея Абросимова и разглядывая его фотографию на водительском удостоверении, Игорь Иванович не мог отделаться от ощущения, что лицо этого молодого человека чем-то ему знакомо, не говоря уж о фамилии Абросимов… Неужели Андрей имеет какое-то отношение к Андрею Ивановичу Абросимову из Андреевки?.. Не может быть такого совпадения, чтобы здесь, на границе Пакистана и Афганистана, встретились бывшие земляки! Когда маленький Игорь Шмелев бегал в коротких штанах по Андреевке, Андрея Вадимовича Абросимова еще и на белом свете не было. Вадимович… Но у Вадима Федоровича фамилия Казаков, значит, Андрей никак не может быть его сыном. Мельком Найденов видел высокого парня с забинтованной головой. Его вели на допрос к Николсу вместе с лейтенантом. Судя по документам, Андрей Абросимов не военнослужащий, а вольнонаемный. Однако из автомата положил на той скалистой дороге троих, а когда пришел в себя, набросился с кулаками на охранников – пришлось связать. Может, именно ростом и силой он чем-то напомнил Игорю Ивановичу старика Абросимова?..
Когда охранник привел пленного, Найденов больше не сомневался, что перед ним стоит со связанными за спиной руками потомок Андрея Ивановича Абросимова. Тот же тяжелый взгляд исподлобья, широкие, вразлет брови, могучие плечи. Игорь Иванович мысленно приставил к подбородку парня широкую бороду и лишний раз убедился, что парень из абросимовского рода!
– Садитесь, Андрей Вадимович, – кивнул на второй стул Найденов.
Абросимов тяжело сел, казалось, связанные руки тянут его вниз. Он откинулся на жидкую плетеную спинку, облизал пересохшие губы. На повязке, как раз над бровью, алело пятно проступившей крови. Глаза серые с прозеленью, как у отца. У Андрея Ивановича глаза были темнее. Афганец, приведший пленного, враждебно поглядывал на него. Если бы не строгий приказ полковника Фрэда Николса, афганцы там, на горной дороге, убили бы Андрея…
– Как поживает далекая Андреевка? – предвкушая, как сейчас вытянется лицо парня, спокойно спросил Найденов.
Однако ничто не дрогнуло в лице Андрея. Он молча, даже с каким-то безразличием смотрел чуть повыше головы Игоря Ивановича в окно. Там налетевший ветер раскачивал ветви низкорослого дерева – не началась бы опять пыльная буря.
– Отец все творит? – продолжал все в том же снисходительно-добродушном тоне Найденов. – Роман пишет? Да, забыл представиться: Игорь Иванович Найденов, твой земляк.
На этот раз в глазах Андрея появился интерес, он повернул голову к Найденову, внимательно посмотрел на него.
– Развяжите руки, – попросил он. – Я ведь не буйнопомешанный.
Игорь Иванович приказал охраннику развязать руки пленному. Тот неохотно подчинился, что-то пробормотав себе под нос.
– Он толкует, что охотно бы снял с тебя, живого, кожу… Дело в том, что ты его племянника прикончил в горах.
– А это здесь тоже практикуется? – оглядывая свои запястья, поинтересовался Андрей.
– Дикий народ эти мусульмане, фанатики, – усмехнулся Найденов. – Солдаты Апрельской революции готовы нас растерзать, а противники ее люто ненавидят вас – что поделаешь!
– Значит, вы тот самый Игорь Шмелев из Андреевки? – с любопытством разглядывал его Андрей. – Я слышал о вас от отца… Не удалось завербовать его, теперь решили проделать такую же штуку со мной?
– Я еще не уверен, подойдешь ли ты нам, – улыбнулся Игорь Иванович.
– Вряд ли, – сказал Андрей. – Я ведь не офицер, а всего-навсего шофер из автоколонны. Никаких военных тайн не знаю, вез в кишлак, разграбленный вашими подручными, продукты и медикаменты…
– А стрелял из автомата, как заправский солдат! – вставил Найденов.
– Я не привык чуть что руки вверх поднимать.
– Можно подумать, что ты старый закаленный солдат! – усмехнулся Игорь Иванович. – В десантных войсках служил? Где, в какой части?
Андрей промолчал. В Найденове стало зреть раздражение против этого самоуверенного парня. Может, отдать его Абдулле и его молодцам на расправу? Эти и мертвого заставят говорить… Вернее, кричать так, что в ушах свербит.
– Ты героя-то, Абросимов, здесь из себя не корчи, – продолжал он. – Во-первых, никто о твоем геройстве не узнает, во-вторых, мы тут не таких обламывали… Будь любезен отвечать на мои вопросы!
– А вы не орите на меня, – разжал губы Андрей. – Хоть на куски разрубите – это у вас тут умеют… а мне нечего сказать… Да, по правде говоря, и толковать-то с таким… – Андрей сдержал себя и смягчил: – типом не хочется.
Найденов поднялся, подошел вплотную к парню и впился в чего взглядом. Он заметил, как сжались кулаки Абросимова, и подумал, что, если он его ударит, тот ответит… Обязательно ответит! Наверное, это почувствовал и Абдулла, потому что вскинул автомат на изготовку и что-то пробормотал сквозь зубы.
– Абросимовское отродье… – прошипел Найденов и кивнул охраннику, чтобы пленного увели.
К следующему допросу Игорь Иванович лучше подготовился: он понял, что с этим парнем нужно действовать по-хорошему, без нажима. Собственно, он не понимал полковника Николса, который приказал «обработать» Андрея, попытаться склонить его к сотрудничеству с ними, американцами. Можно пообещать ему златые горы, поездку в Штаты… Вообще, в этом Андрее что-то есть, и привлечение его к сотрудничеству было бы победой в идеологической борьбе… Об этом тоже нельзя забывать. И ради этого стоит с Абросимовым повозиться…
– Андреевка… – мечтательно начал Игорь Иванович. – Водонапорная башня – ее немцы так и не смогли разбомбить, – желтенький вокзал с конусной крышей… А сосны все еще стоят перед вашим домом?
«Сволочь! – подумал Андрей. – Бьет на мою чувствительность… Как же, так я сейчас и растаял…»
– Какие сосны? – равнодушно переспросил он. Кстати, он сейчас никак точно и не мог вспомнить – две или три сосны осталось на лужайке. От отца он слышал, что когда-то их было четыре…
– А я вот вспоминаю сосны, ваш дом, Андреевку… – все в том же духе продолжал Найденов. – Все-таки родина!..
– Нет у вас родины, – вырвалось у Андрея. – Кто продал свою Родину, тот продаст отца и мать…
– Жива Волокова? – проглотив оскорбление, спокойно спросил Найденов. Он дал себе слово, что не сорвется, не накричит на Абросимова.
– Бабка Саша умерла несколько лет назад, – нехотя ответил Андрей.
– «Бабка Саша»… – проговорил Игорь Иванович. – Вон как ее звали в Андреевке!
– Я ее мало знал, – посчитал нужным добавить Андрей.
Найденов встал из-за стола, машинально пощупал пистолет в заднем кармане. Охранник с автоматом стоял у дверей и настороженно следил за каждым движением пленного. Рубашка с погончиками и накладными карманами на груди у него порвана у воротника, черные курчавые волосы давно не чесаны, взгляд свирепый, иногда тонкие губы раздвигает непонятная усмешка.
– Ты, Андрей, делал свое дело, а я делаю свое, – негромко заговорил Игорь Иванович. – Так уж случилось, что нам довелось столкнуться нос к носу в этой дикой стране… Буду с тобой откровенен: все же ты мой земляк и в какой-то степени даже родственник… Ведь Павел Дмитриевич Абросимов – двоюродный брат твоего отца – доводится мне почти родным братом! Кто же я тебе? Пожалуй, троюродный дядя?
– Вы меня очень обрадовали!..
– В общем, зла я тебе не желаю, – сделав вид, что не заметил иронии, продолжал Игорь Иванович. – И даже могу помочь…
– Для этого я должен предать Родину? – прямо в глаза посмотрел ему Андрей.
– Не надо таких громких слов! – усмехнулся Найденов. – Речь идет о твоей жизни и смерти. Посмотри на Абдуллу. Скажи я одно слово, и он с великим удовольствием прикончит тебя из автомата… Это в лучшем случае, а в худшем они примутся тебя пытать… Говорить тебе, что это такое, я не буду. Об этом даже пишут в ваших газетах. И это действительно правда. Тут вы ничего не преувеличиваете. Так вот, у тебя есть лишь один разумный выход: подать на имя полковника Фрэда Николса прошение, что ты хочешь жить и трудиться в свободном мире… Не думай, что это мы всем предлагаем. Америке всякий сброд тоже ни к чему. Кстати, пленных можно и здесь неплохо использовать. Как о земляке и родственнике, я походатайствую за тебя перед полковником, уверен, что он мне не откажет.
– У меня нет никакого желания становиться гражданином Соединенных Штатов Америки, – ответил Андрей.
– А живым-то остаться у тебя есть желание? – с досадой взглянул на него Игорь Иванович.
У него и впрямь шевельнулось что-то похожее на сочувствие к этому видному здоровому парню, которого ничего не стоит прямо сейчас превратить в безобразный труп. Это дикое упорство советских военнослужащих, попавших в плен, раздражало его. Охотнее идут на смерть, чем на предательство. Даже не умеют притворяться, прикидываться лояльными, чтобы потом при случае перебежать к своим. После допроса лейтенанта Смирнова Фрэд Николс отправил его к своему коллеге, полковнику из контрразведки, – может, тот что-нибудь выжмет из пленного. А Андрея оставил, надеется, что они сломают его упорство. Но Игорь Иванович в этом сомневался: не смогли же фашисты уговорить его прадеда, Андрея Ивановича Абросимова, служить им?
– Конечно, я мог бы согласиться, чтобы остаться в живых, – как бы рассуждая сам с собой, заговорил Андрей. – Но, понимаете, я врать не приучен с детства. И в нашем абросимовском роду никогда не было изменников и предателей. И вы это прекрасно знаете. Не хочется подыхать тут у вас, как собаке, но можно ведь умереть и без пыток?..
Он вдруг, будто подброшенный пружиной, взлетел в воздух и с размаху упал на охранника, тот даже не успел нажать на спусковой крючок. Оба рухнули на пол, рука парня уже тянулась к автомату… И в это мгновение дверь распахнулась, в комнату стремительно шагнул Фрэд Николс и наступил ногой в тяжелом ботинке с рубчатой подошвой на руку Андрею. Найденов поднял автомат, а свой пистолет спрятал в карман.
Абдулла, изрыгая на своем языке проклятия, крепко связал за спиной руки Андрея. Он несколько раз пнул его ногой, но полковник отрывисто приказал ему прекратить. У парня на щеке кровоточила глубокая царапина – Абдулла ногтями оставил ее. Воротник рубашки охранника держался на ниточке, на скуле наливался синяк.
– Уведите, – приказал Николс. Когда они остались вдвоем, он заметил:
– У тебя, Игорь, реакция уже не та… Помнишь, как ты в США двух негров пришил? А тут с одним парнем не смог справиться!
– Не появись вы, я бы его убил, – спокойно ответил Найденов. – Кстати, он сам искал смерти.
– Такого бы парня напустить на своих, советских, – задумчиво проговорил Фрэд Николс. – Есть же у него какая-нибудь слабинка? Виски, девчонки? Наркотики?
– Знаю я эту абросимовскую породу… – усмехнулся Игорь Иванович. – С ними лучше не связываться.
– Вот такие крепкие нам и нужны… А что толку от слабаков? Как это по-русски говорится – ни богу свечка, ни черту кочерга?
– Крепкий орешек! Брось, не раскусить его нам.
– Знает английский… – задумчиво продолжал полковник. – А какие плечи, грудь, руки! Нет, такого богатыря не стоит отдавать на расправу этим дикарям. Абдуллу я отправлю за кордон. Поработай еще с земляком, Игорь Иванович!
3
4
Офицера он уже допросил, тот разговаривал с ним сквозь зубы, мало чего интересного сообщил… Им еще займутся. Игорь Иванович сразу договорился с Фрэдом Николсом, что пытки к своим бывшим землякам применять не станет – это ему претит. Полковник – он в Пакистане уже скоро год – жаловался, что с русскими трудно иметь дело: свято блюдут военную тайну, отказываются сотрудничать с противником, не соблазняются «западным раем». А для мировой пропаганды такое просто необходимо. Пока они здесь, лишь два солдата выступили перед журналистами по телевидению, однако должного эффекта это почему-то не произвело. Парни выглядели забитыми, испуганными и явно говорили с чужой подсказки.
Полковник Фрэд Николс – это тот самый бывший капитан из американской спецшколы, где много лет назад учился сбежавший из СССР Игорь Найденов. Вот теперь полковник, а Игорь Иванович – капитан. Фрэд Николс сказал, что это он попросил вышестоящее начальство, чтобы сюда направили Дугласа Корка, снова ставшего Игорем Найденовым. Ведь Игорь Иванович владеет в совершенстве кроме русского еще двумя языками – английским и немецким.
Если бы знал Найденов, что попадет в такую дыру, то смог бы поторговаться с начальством: здесь жуткий климат, скука – могли бы за «вредность» и еще накинуть долларов…
Лейтенант Смирнов, которому Найденов предложил сотрудничество и наобещал златые горы в свободном от ига коммунистов мире, с таким откровенным презрением посмотрел на него, что сразу стало ясно – с этим человеком каши не сваришь.
– Вы русский? – спросил лейтенант.
Найденов принялся расписывать «западный рай», большие возможности, которые открываются перед Смирновым, но тот лишь презрительно заметил:
– То-то вы тут у них на подхвате… Неужели вы думаете, и я смог бы вот так же сидеть здесь и допрашивать своих товарищей по крови и оружию?
– Как это по крови? – удивился Найденов.
– Я не верю, что вы русский, – сказал лейтенант и отвернулся к окну.
– Хорошо, я вам предоставлю возможность… побеседовать с другими, – усмехнулся Найденов.
Больше он с лейтенантом не встречался.
Листая документы Андрея Абросимова и разглядывая его фотографию на водительском удостоверении, Игорь Иванович не мог отделаться от ощущения, что лицо этого молодого человека чем-то ему знакомо, не говоря уж о фамилии Абросимов… Неужели Андрей имеет какое-то отношение к Андрею Ивановичу Абросимову из Андреевки?.. Не может быть такого совпадения, чтобы здесь, на границе Пакистана и Афганистана, встретились бывшие земляки! Когда маленький Игорь Шмелев бегал в коротких штанах по Андреевке, Андрея Вадимовича Абросимова еще и на белом свете не было. Вадимович… Но у Вадима Федоровича фамилия Казаков, значит, Андрей никак не может быть его сыном. Мельком Найденов видел высокого парня с забинтованной головой. Его вели на допрос к Николсу вместе с лейтенантом. Судя по документам, Андрей Абросимов не военнослужащий, а вольнонаемный. Однако из автомата положил на той скалистой дороге троих, а когда пришел в себя, набросился с кулаками на охранников – пришлось связать. Может, именно ростом и силой он чем-то напомнил Игорю Ивановичу старика Абросимова?..
Когда охранник привел пленного, Найденов больше не сомневался, что перед ним стоит со связанными за спиной руками потомок Андрея Ивановича Абросимова. Тот же тяжелый взгляд исподлобья, широкие, вразлет брови, могучие плечи. Игорь Иванович мысленно приставил к подбородку парня широкую бороду и лишний раз убедился, что парень из абросимовского рода!
– Садитесь, Андрей Вадимович, – кивнул на второй стул Найденов.
Абросимов тяжело сел, казалось, связанные руки тянут его вниз. Он откинулся на жидкую плетеную спинку, облизал пересохшие губы. На повязке, как раз над бровью, алело пятно проступившей крови. Глаза серые с прозеленью, как у отца. У Андрея Ивановича глаза были темнее. Афганец, приведший пленного, враждебно поглядывал на него. Если бы не строгий приказ полковника Фрэда Николса, афганцы там, на горной дороге, убили бы Андрея…
– Как поживает далекая Андреевка? – предвкушая, как сейчас вытянется лицо парня, спокойно спросил Найденов.
Однако ничто не дрогнуло в лице Андрея. Он молча, даже с каким-то безразличием смотрел чуть повыше головы Игоря Ивановича в окно. Там налетевший ветер раскачивал ветви низкорослого дерева – не началась бы опять пыльная буря.
– Отец все творит? – продолжал все в том же снисходительно-добродушном тоне Найденов. – Роман пишет? Да, забыл представиться: Игорь Иванович Найденов, твой земляк.
На этот раз в глазах Андрея появился интерес, он повернул голову к Найденову, внимательно посмотрел на него.
– Развяжите руки, – попросил он. – Я ведь не буйнопомешанный.
Игорь Иванович приказал охраннику развязать руки пленному. Тот неохотно подчинился, что-то пробормотав себе под нос.
– Он толкует, что охотно бы снял с тебя, живого, кожу… Дело в том, что ты его племянника прикончил в горах.
– А это здесь тоже практикуется? – оглядывая свои запястья, поинтересовался Андрей.
– Дикий народ эти мусульмане, фанатики, – усмехнулся Найденов. – Солдаты Апрельской революции готовы нас растерзать, а противники ее люто ненавидят вас – что поделаешь!
– Значит, вы тот самый Игорь Шмелев из Андреевки? – с любопытством разглядывал его Андрей. – Я слышал о вас от отца… Не удалось завербовать его, теперь решили проделать такую же штуку со мной?
– Я еще не уверен, подойдешь ли ты нам, – улыбнулся Игорь Иванович.
– Вряд ли, – сказал Андрей. – Я ведь не офицер, а всего-навсего шофер из автоколонны. Никаких военных тайн не знаю, вез в кишлак, разграбленный вашими подручными, продукты и медикаменты…
– А стрелял из автомата, как заправский солдат! – вставил Найденов.
– Я не привык чуть что руки вверх поднимать.
– Можно подумать, что ты старый закаленный солдат! – усмехнулся Игорь Иванович. – В десантных войсках служил? Где, в какой части?
Андрей промолчал. В Найденове стало зреть раздражение против этого самоуверенного парня. Может, отдать его Абдулле и его молодцам на расправу? Эти и мертвого заставят говорить… Вернее, кричать так, что в ушах свербит.
– Ты героя-то, Абросимов, здесь из себя не корчи, – продолжал он. – Во-первых, никто о твоем геройстве не узнает, во-вторых, мы тут не таких обламывали… Будь любезен отвечать на мои вопросы!
– А вы не орите на меня, – разжал губы Андрей. – Хоть на куски разрубите – это у вас тут умеют… а мне нечего сказать… Да, по правде говоря, и толковать-то с таким… – Андрей сдержал себя и смягчил: – типом не хочется.
Найденов поднялся, подошел вплотную к парню и впился в чего взглядом. Он заметил, как сжались кулаки Абросимова, и подумал, что, если он его ударит, тот ответит… Обязательно ответит! Наверное, это почувствовал и Абдулла, потому что вскинул автомат на изготовку и что-то пробормотал сквозь зубы.
– Абросимовское отродье… – прошипел Найденов и кивнул охраннику, чтобы пленного увели.
К следующему допросу Игорь Иванович лучше подготовился: он понял, что с этим парнем нужно действовать по-хорошему, без нажима. Собственно, он не понимал полковника Николса, который приказал «обработать» Андрея, попытаться склонить его к сотрудничеству с ними, американцами. Можно пообещать ему златые горы, поездку в Штаты… Вообще, в этом Андрее что-то есть, и привлечение его к сотрудничеству было бы победой в идеологической борьбе… Об этом тоже нельзя забывать. И ради этого стоит с Абросимовым повозиться…
– Андреевка… – мечтательно начал Игорь Иванович. – Водонапорная башня – ее немцы так и не смогли разбомбить, – желтенький вокзал с конусной крышей… А сосны все еще стоят перед вашим домом?
«Сволочь! – подумал Андрей. – Бьет на мою чувствительность… Как же, так я сейчас и растаял…»
– Какие сосны? – равнодушно переспросил он. Кстати, он сейчас никак точно и не мог вспомнить – две или три сосны осталось на лужайке. От отца он слышал, что когда-то их было четыре…
– А я вот вспоминаю сосны, ваш дом, Андреевку… – все в том же духе продолжал Найденов. – Все-таки родина!..
– Нет у вас родины, – вырвалось у Андрея. – Кто продал свою Родину, тот продаст отца и мать…
– Жива Волокова? – проглотив оскорбление, спокойно спросил Найденов. Он дал себе слово, что не сорвется, не накричит на Абросимова.
– Бабка Саша умерла несколько лет назад, – нехотя ответил Андрей.
– «Бабка Саша»… – проговорил Игорь Иванович. – Вон как ее звали в Андреевке!
– Я ее мало знал, – посчитал нужным добавить Андрей.
Найденов встал из-за стола, машинально пощупал пистолет в заднем кармане. Охранник с автоматом стоял у дверей и настороженно следил за каждым движением пленного. Рубашка с погончиками и накладными карманами на груди у него порвана у воротника, черные курчавые волосы давно не чесаны, взгляд свирепый, иногда тонкие губы раздвигает непонятная усмешка.
– Ты, Андрей, делал свое дело, а я делаю свое, – негромко заговорил Игорь Иванович. – Так уж случилось, что нам довелось столкнуться нос к носу в этой дикой стране… Буду с тобой откровенен: все же ты мой земляк и в какой-то степени даже родственник… Ведь Павел Дмитриевич Абросимов – двоюродный брат твоего отца – доводится мне почти родным братом! Кто же я тебе? Пожалуй, троюродный дядя?
– Вы меня очень обрадовали!..
– В общем, зла я тебе не желаю, – сделав вид, что не заметил иронии, продолжал Игорь Иванович. – И даже могу помочь…
– Для этого я должен предать Родину? – прямо в глаза посмотрел ему Андрей.
– Не надо таких громких слов! – усмехнулся Найденов. – Речь идет о твоей жизни и смерти. Посмотри на Абдуллу. Скажи я одно слово, и он с великим удовольствием прикончит тебя из автомата… Это в лучшем случае, а в худшем они примутся тебя пытать… Говорить тебе, что это такое, я не буду. Об этом даже пишут в ваших газетах. И это действительно правда. Тут вы ничего не преувеличиваете. Так вот, у тебя есть лишь один разумный выход: подать на имя полковника Фрэда Николса прошение, что ты хочешь жить и трудиться в свободном мире… Не думай, что это мы всем предлагаем. Америке всякий сброд тоже ни к чему. Кстати, пленных можно и здесь неплохо использовать. Как о земляке и родственнике, я походатайствую за тебя перед полковником, уверен, что он мне не откажет.
– У меня нет никакого желания становиться гражданином Соединенных Штатов Америки, – ответил Андрей.
– А живым-то остаться у тебя есть желание? – с досадой взглянул на него Игорь Иванович.
У него и впрямь шевельнулось что-то похожее на сочувствие к этому видному здоровому парню, которого ничего не стоит прямо сейчас превратить в безобразный труп. Это дикое упорство советских военнослужащих, попавших в плен, раздражало его. Охотнее идут на смерть, чем на предательство. Даже не умеют притворяться, прикидываться лояльными, чтобы потом при случае перебежать к своим. После допроса лейтенанта Смирнова Фрэд Николс отправил его к своему коллеге, полковнику из контрразведки, – может, тот что-нибудь выжмет из пленного. А Андрея оставил, надеется, что они сломают его упорство. Но Игорь Иванович в этом сомневался: не смогли же фашисты уговорить его прадеда, Андрея Ивановича Абросимова, служить им?
– Конечно, я мог бы согласиться, чтобы остаться в живых, – как бы рассуждая сам с собой, заговорил Андрей. – Но, понимаете, я врать не приучен с детства. И в нашем абросимовском роду никогда не было изменников и предателей. И вы это прекрасно знаете. Не хочется подыхать тут у вас, как собаке, но можно ведь умереть и без пыток?..
Он вдруг, будто подброшенный пружиной, взлетел в воздух и с размаху упал на охранника, тот даже не успел нажать на спусковой крючок. Оба рухнули на пол, рука парня уже тянулась к автомату… И в это мгновение дверь распахнулась, в комнату стремительно шагнул Фрэд Николс и наступил ногой в тяжелом ботинке с рубчатой подошвой на руку Андрею. Найденов поднял автомат, а свой пистолет спрятал в карман.
Абдулла, изрыгая на своем языке проклятия, крепко связал за спиной руки Андрея. Он несколько раз пнул его ногой, но полковник отрывисто приказал ему прекратить. У парня на щеке кровоточила глубокая царапина – Абдулла ногтями оставил ее. Воротник рубашки охранника держался на ниточке, на скуле наливался синяк.
– Уведите, – приказал Николс. Когда они остались вдвоем, он заметил:
– У тебя, Игорь, реакция уже не та… Помнишь, как ты в США двух негров пришил? А тут с одним парнем не смог справиться!
– Не появись вы, я бы его убил, – спокойно ответил Найденов. – Кстати, он сам искал смерти.
– Такого бы парня напустить на своих, советских, – задумчиво проговорил Фрэд Николс. – Есть же у него какая-нибудь слабинка? Виски, девчонки? Наркотики?
– Знаю я эту абросимовскую породу… – усмехнулся Игорь Иванович. – С ними лучше не связываться.
– Вот такие крепкие нам и нужны… А что толку от слабаков? Как это по-русски говорится – ни богу свечка, ни черту кочерга?
– Крепкий орешек! Брось, не раскусить его нам.
– Знает английский… – задумчиво продолжал полковник. – А какие плечи, грудь, руки! Нет, такого богатыря не стоит отдавать на расправу этим дикарям. Абдуллу я отправлю за кордон. Поработай еще с земляком, Игорь Иванович!
3
Ася Цветкова выглянула в вестибюле в окно и повернула смеющееся лицо к подруге:
– Вот же везет людям! Олька, тебя сегодня сразу двое поджидают на улице!
Оля Казакова тоже подошла к окну: на противоположной стороне Моховой на тротуаре стоял Глеб Андреев в серой пушистой кепке и стального цвета куртке с капюшоном, а у парадной с металлическим козырьком курил Михаил Ильич Бобриков. Он был в коричневом кожаном, с погончиками пальто и с неизменным пухлым портфелем. Бледное, с белыми ресницами и бровями лицо было невозмутимым, а вот Глеб явно нервничал: переступал с ноги на ногу, вертел головой, несколько раз зачем-то снял и снова надел свою кепку, глаза его были прикованы к парадной института.
– Не хочется мне с ними встречаться, – сказала Оля.
У нее только что был неприятный разговор с преподавателем, который упрекнул ее за пропуск практических занятий в театральной студии. Дело в том, что Олю снова пригласили на телестудию сняться в небольшой роли в музыкальном спектакле. Как раз в тот день были съемки в павильоне.
– Так и быть, я возьму на себя этого пожилого господинчика в кожаном пальто, кажется, это сам Бобриков? – великодушно предложила Ася. – А ты потолкуй с Глебом. Неужели не видишь, как он извелся, бедный? Олька, ну почему ты такая жестокая?
– Зато ты слишком добрая!
– О-о, мы сегодня не в духе… – рассмеялась Ася.
Оля уселась на низкий широкий подоконник, упрямо наклонила светловолосую голову.
– Буду сидеть здесь, пока не уйдут, – заявила она.
– Ты же знаешь, они не уйдут. Твои ухажеры на редкость упорные!
– И почему у нас нет другого выхода?
– Ты уже рассуждаешь, как избалованная звезда…
– Ася, у тебя бывает когда-нибудь плохое настроение?
– А что это такое? – рассмеялась подруга.
Минут десять они болтали о разных пустяках, затем Ася потащила ее за рукав к выходу:
– Олька, у тебя каменное сердце! Разве можно под дождем столько времени держать своих воздыхателей?
Едва они показались в дверях, как Глеб сорвался с места и бросился через дорогу к ним. «Жигули» резко затормозили, водитель что-то крикнул ему вслед, но Андреев даже не оглянулся.
– Рискует жизнью из-за тебя, – упрекнула Ася. – А ты, бесчувственная особа, мучаешь человека! Да я с таким парнем готова в огонь и в воду!
Михаил Ильич сразу правильно оценил обстановку и не подошел к девушкам, лишь издали поздоровался. Сигаретный дымок тонкой струйкой вился возле его невозмутимого лица.
– Хорошо, я был тысячу раз не прав, но нельзя же всякий раз бросать трубку, когда я тебе звоню, – взволнованно заговорил Глеб, не ответив на приветствие Аси. Наверное, он ее даже не заметил. – В конце концов, это… Ты же не знаешь, что я хотел тебе сказать.
– Что же ты хотел сказать? – не смогла сдержать улыбку Оля: очень уж был смешной вид у Глеба – высокий, с взъерошенными русыми волосами, свою ворсистую кепку он комкал в руке, с потемневшими от волнения глазами и сверкающими каплями на темных бровях он сейчас походил на обиженного мальчишку.
– То, что ты – дура! – гневно вырвалось у него, но заметив, как окаменело лицо девушки, совсем другим тоном прибавил: – Я хотел сказать, что люблю тебя! А на набережной я вел себя как последний дурак!
– О-о, у вас тут египетские страсти! – засмеялась Ася. – Пожалуй, подойду я к твоему старичку, подружка. Утешу бедного.
– Почему египетские? – растерянно спросила Оля, не зная, что делать. Таким Глеба она еще не видела.
– Я не думал, что ты такая жестокая, – говорил Глеб. – Честное слово, легче первенство города выиграть на ринге, чем с тобой договориться!
– Глеб, я не терплю хамства, – сказала девушка. – Оно все во мне убивает… Даже любовь.
– Зато я не притворяюсь, не стараюсь казаться лучше, чем я есть, – нашелся он.
– Ты полагаешь, откровенный хам лучше, чем замаскированный?
– Я не хам, и ты это знаешь… – ответил он.
С неба моросил мелкий дождь. Из водосточных труб на тротуар брызгали струи. Глядя вдоль Моховой, Оля обратила внимание, что в основном идут с раскрытыми зонтиками женщины, у мужчин редко у кого увидишь зонтик в руках. А вот Михаил Ильич достал из своего коричневого кожаного портфеля зонт, раскрыл его и, бросив на Олю красноречивый взгляд, взял Асю под руку, и они зашагали в сторону проспекта Чернышевского, где, очевидно, он оставил свой «мерседес». Подруга обернулась и помахала рукой. Лицо у нее было довольное. Она не скрывала, что считает свое знакомство с начальником станции техобслуживания полезным.
«С Асей он скорее найдет общий язык…» – равнодушно подумала Оля. Бобриков давно уже не вызывал в ней никаких чувств. Да и были ли эти чувства раньше? Скорее, интерес, любопытство, детское желание прокатиться на заграничной машине… Оля ведь недвусмысленно дала ему понять, что между ними все кончено, а он, умный человек, продолжает преследовать ее телефонными звонками, вот уже третий раз встречает у института. В общем, делает вид, что ничего не произошло. Самомнения ему не занимать! Может, сегодня, увидев ее с Глебом, Бобриков наконец оставит ее в покое?..
– Мне сегодня досталось от главного конструктора, – рассказывал Глеб. – Увидел из-за плеча, как я нарисовал на ватмане твой профиль…
– И отпустил тебя на свидание, – улыбнулась Оля.
– У меня осталось полчаса, – взглянув на часы, сказал Глеб. – Я тебе постараюсь изложить все то, что последнее время мучает меня… Не мы с тобой придумали этот мир, мужчину и женщину…
– По Библии, бог сотворил Еву из ребра Адама, – вставила Оля.
– Библию не читал… Я люблю тебя, Ольга…
– Совсем как в арии Ленского, – улыбнулась она.
– Ты можешь заткнуться? – свирепо воззрился он на девушку. – Я ей в любви объясняюсь, а она меня перебивает…
«"Заткнуться"… Какой он грубый!» – с сожалением подумала Оля, но перебивать больше не стала.
– Я думаю о тебе дома, на работе, ночью, – продолжал он. – Раньше я считал, что умею владеть собой. Я мог порвать с другом, который меня предал. Я забыл, правда с трудом, Регину…
– Ее звали Регина? – переспросила Оля. – Редкое имя.
– Да, эту дрянь звали Региной, – холодно подтвердил он, губы его сжались, скулы обострились. Снова что-то жестокое, так поразившее Олю в тот вечер, когда они сидели на камне у Невы, появилось в его лице.
– Девушки, не отвечающие на твое чувство, – дряни? – насмешливо посмотрела она ему в глаза. – Почему все должны быть в тебя влюблены? Потому что ты высокий, симпатичный, чемпион? Если я скажу, что ты мне не нравишься, значит, я тоже дрянь?
Он какое-то время смотрел ей прямо в зрачки, ледок в его глазах начал таять, голубизна снова разлилась вокруг черного острого зрачка. Губы его тронула улыбка, скулы порозовели.
– Очко в твою пользу, – сказал он. – Ты наносишь удары, как опытный боксер, прямо в самые чувствительные места.
– Ты опоздаешь, Глеб, – напомнила она, провожая взглядом троллейбус, отчаливший от мокрой остановки.
– Я чувствую, что несу что-то не то, – признался он. – Понимаю, что мои слова задевают тебя, но ничего с собой поделать не могу… Может, было бы лучше, если бы я читал стихи?
– Не думаю, – сказала она.
– Ведь ты вторая девушка в моей жизни… Точнее, первая, которую я так сильно полюбил.
– А я не уверена, что люблю тебя, – помолчав, сказала Оля. – И вообще, что-то мы с тобой слишком уж часто бросаемся этим словом – «люблю».
– Ты им не бросаешься…
– Глеб, у меня сейчас не то настроение, чтобы говорить о своих чувствах, да и погода… – она подставила ладонь, но на нее не упало ни одной капли, – не располагает к таким разговорам.
– Хорошо, я тебе признаюсь в любви в ясный солнечный день…
– Твой троллейбус, – сказала она.
– Солнце может еще неделю прятаться за облаками, – взглянув на серое небо, проговорил Глеб. – Давай завтра в семь встретимся у Дома офицеров? Кстати, в «Спартаке» идет «Человек из Рио»…
– Договорились, в семь, – с улыбкой сказала она.
– Я, кажется, не поздоровался с твоей подругой, – сказал Глеб. – Скажи, что я извиняюсь.
Он пожал ей руку, пружинисто побежал к остановке, где только что остановился троллейбус. Пропустив двух женщин, вскочил вовнутрь.
«А он не безнадежен… – идя домой, подумала Оля. – И надо же, ему нравится Бельмондо!..»
– Вот же везет людям! Олька, тебя сегодня сразу двое поджидают на улице!
Оля Казакова тоже подошла к окну: на противоположной стороне Моховой на тротуаре стоял Глеб Андреев в серой пушистой кепке и стального цвета куртке с капюшоном, а у парадной с металлическим козырьком курил Михаил Ильич Бобриков. Он был в коричневом кожаном, с погончиками пальто и с неизменным пухлым портфелем. Бледное, с белыми ресницами и бровями лицо было невозмутимым, а вот Глеб явно нервничал: переступал с ноги на ногу, вертел головой, несколько раз зачем-то снял и снова надел свою кепку, глаза его были прикованы к парадной института.
– Не хочется мне с ними встречаться, – сказала Оля.
У нее только что был неприятный разговор с преподавателем, который упрекнул ее за пропуск практических занятий в театральной студии. Дело в том, что Олю снова пригласили на телестудию сняться в небольшой роли в музыкальном спектакле. Как раз в тот день были съемки в павильоне.
– Так и быть, я возьму на себя этого пожилого господинчика в кожаном пальто, кажется, это сам Бобриков? – великодушно предложила Ася. – А ты потолкуй с Глебом. Неужели не видишь, как он извелся, бедный? Олька, ну почему ты такая жестокая?
– Зато ты слишком добрая!
– О-о, мы сегодня не в духе… – рассмеялась Ася.
Оля уселась на низкий широкий подоконник, упрямо наклонила светловолосую голову.
– Буду сидеть здесь, пока не уйдут, – заявила она.
– Ты же знаешь, они не уйдут. Твои ухажеры на редкость упорные!
– И почему у нас нет другого выхода?
– Ты уже рассуждаешь, как избалованная звезда…
– Ася, у тебя бывает когда-нибудь плохое настроение?
– А что это такое? – рассмеялась подруга.
Минут десять они болтали о разных пустяках, затем Ася потащила ее за рукав к выходу:
– Олька, у тебя каменное сердце! Разве можно под дождем столько времени держать своих воздыхателей?
Едва они показались в дверях, как Глеб сорвался с места и бросился через дорогу к ним. «Жигули» резко затормозили, водитель что-то крикнул ему вслед, но Андреев даже не оглянулся.
– Рискует жизнью из-за тебя, – упрекнула Ася. – А ты, бесчувственная особа, мучаешь человека! Да я с таким парнем готова в огонь и в воду!
Михаил Ильич сразу правильно оценил обстановку и не подошел к девушкам, лишь издали поздоровался. Сигаретный дымок тонкой струйкой вился возле его невозмутимого лица.
– Хорошо, я был тысячу раз не прав, но нельзя же всякий раз бросать трубку, когда я тебе звоню, – взволнованно заговорил Глеб, не ответив на приветствие Аси. Наверное, он ее даже не заметил. – В конце концов, это… Ты же не знаешь, что я хотел тебе сказать.
– Что же ты хотел сказать? – не смогла сдержать улыбку Оля: очень уж был смешной вид у Глеба – высокий, с взъерошенными русыми волосами, свою ворсистую кепку он комкал в руке, с потемневшими от волнения глазами и сверкающими каплями на темных бровях он сейчас походил на обиженного мальчишку.
– То, что ты – дура! – гневно вырвалось у него, но заметив, как окаменело лицо девушки, совсем другим тоном прибавил: – Я хотел сказать, что люблю тебя! А на набережной я вел себя как последний дурак!
– О-о, у вас тут египетские страсти! – засмеялась Ася. – Пожалуй, подойду я к твоему старичку, подружка. Утешу бедного.
– Почему египетские? – растерянно спросила Оля, не зная, что делать. Таким Глеба она еще не видела.
– Я не думал, что ты такая жестокая, – говорил Глеб. – Честное слово, легче первенство города выиграть на ринге, чем с тобой договориться!
– Глеб, я не терплю хамства, – сказала девушка. – Оно все во мне убивает… Даже любовь.
– Зато я не притворяюсь, не стараюсь казаться лучше, чем я есть, – нашелся он.
– Ты полагаешь, откровенный хам лучше, чем замаскированный?
– Я не хам, и ты это знаешь… – ответил он.
С неба моросил мелкий дождь. Из водосточных труб на тротуар брызгали струи. Глядя вдоль Моховой, Оля обратила внимание, что в основном идут с раскрытыми зонтиками женщины, у мужчин редко у кого увидишь зонтик в руках. А вот Михаил Ильич достал из своего коричневого кожаного портфеля зонт, раскрыл его и, бросив на Олю красноречивый взгляд, взял Асю под руку, и они зашагали в сторону проспекта Чернышевского, где, очевидно, он оставил свой «мерседес». Подруга обернулась и помахала рукой. Лицо у нее было довольное. Она не скрывала, что считает свое знакомство с начальником станции техобслуживания полезным.
«С Асей он скорее найдет общий язык…» – равнодушно подумала Оля. Бобриков давно уже не вызывал в ней никаких чувств. Да и были ли эти чувства раньше? Скорее, интерес, любопытство, детское желание прокатиться на заграничной машине… Оля ведь недвусмысленно дала ему понять, что между ними все кончено, а он, умный человек, продолжает преследовать ее телефонными звонками, вот уже третий раз встречает у института. В общем, делает вид, что ничего не произошло. Самомнения ему не занимать! Может, сегодня, увидев ее с Глебом, Бобриков наконец оставит ее в покое?..
– Мне сегодня досталось от главного конструктора, – рассказывал Глеб. – Увидел из-за плеча, как я нарисовал на ватмане твой профиль…
– И отпустил тебя на свидание, – улыбнулась Оля.
– У меня осталось полчаса, – взглянув на часы, сказал Глеб. – Я тебе постараюсь изложить все то, что последнее время мучает меня… Не мы с тобой придумали этот мир, мужчину и женщину…
– По Библии, бог сотворил Еву из ребра Адама, – вставила Оля.
– Библию не читал… Я люблю тебя, Ольга…
– Совсем как в арии Ленского, – улыбнулась она.
– Ты можешь заткнуться? – свирепо воззрился он на девушку. – Я ей в любви объясняюсь, а она меня перебивает…
«"Заткнуться"… Какой он грубый!» – с сожалением подумала Оля, но перебивать больше не стала.
– Я думаю о тебе дома, на работе, ночью, – продолжал он. – Раньше я считал, что умею владеть собой. Я мог порвать с другом, который меня предал. Я забыл, правда с трудом, Регину…
– Ее звали Регина? – переспросила Оля. – Редкое имя.
– Да, эту дрянь звали Региной, – холодно подтвердил он, губы его сжались, скулы обострились. Снова что-то жестокое, так поразившее Олю в тот вечер, когда они сидели на камне у Невы, появилось в его лице.
– Девушки, не отвечающие на твое чувство, – дряни? – насмешливо посмотрела она ему в глаза. – Почему все должны быть в тебя влюблены? Потому что ты высокий, симпатичный, чемпион? Если я скажу, что ты мне не нравишься, значит, я тоже дрянь?
Он какое-то время смотрел ей прямо в зрачки, ледок в его глазах начал таять, голубизна снова разлилась вокруг черного острого зрачка. Губы его тронула улыбка, скулы порозовели.
– Очко в твою пользу, – сказал он. – Ты наносишь удары, как опытный боксер, прямо в самые чувствительные места.
– Ты опоздаешь, Глеб, – напомнила она, провожая взглядом троллейбус, отчаливший от мокрой остановки.
– Я чувствую, что несу что-то не то, – признался он. – Понимаю, что мои слова задевают тебя, но ничего с собой поделать не могу… Может, было бы лучше, если бы я читал стихи?
– Не думаю, – сказала она.
– Ведь ты вторая девушка в моей жизни… Точнее, первая, которую я так сильно полюбил.
– А я не уверена, что люблю тебя, – помолчав, сказала Оля. – И вообще, что-то мы с тобой слишком уж часто бросаемся этим словом – «люблю».
– Ты им не бросаешься…
– Глеб, у меня сейчас не то настроение, чтобы говорить о своих чувствах, да и погода… – она подставила ладонь, но на нее не упало ни одной капли, – не располагает к таким разговорам.
– Хорошо, я тебе признаюсь в любви в ясный солнечный день…
– Твой троллейбус, – сказала она.
– Солнце может еще неделю прятаться за облаками, – взглянув на серое небо, проговорил Глеб. – Давай завтра в семь встретимся у Дома офицеров? Кстати, в «Спартаке» идет «Человек из Рио»…
– Договорились, в семь, – с улыбкой сказала она.
– Я, кажется, не поздоровался с твоей подругой, – сказал Глеб. – Скажи, что я извиняюсь.
Он пожал ей руку, пружинисто побежал к остановке, где только что остановился троллейбус. Пропустив двух женщин, вскочил вовнутрь.
«А он не безнадежен… – идя домой, подумала Оля. – И надо же, ему нравится Бельмондо!..»
4
– Здравствуйте, Вадим Федорович, – произнес в трубку незнакомый девичий голос – Вы меня, наверное, не знаете, я – Мария Знаменская… – Девушка сделала паузу и решительно закончила: – Я – невеста Андрея.
Голос был приятный, чуть глуховатый. Казаков попытался представить себе на том конце провода незнакомку: наверное, высокая, голубоглазая, с длинной русой косой… Дальше его фантазия не сработала. Сын никогда не рассказывал ему о своих отношениях с девушками. В этом все Казаковы были сдержанны, даже шуток за столом по этому поводу не допускали. Не знал Вадим Федорович и об увлечениях Ольги. Мысленно представлял себе ее героя чем-то похожим на Бельмондо. О том, что дочери нравится этот артист, он знал. На детей за скрытность Вадим Федорович не был в обиде: он, когда был юношей, тоже не делился своими сердечными делами с родителями.
– Я слушаю вас, Мария Знаменская, – ответил он в трубку. Он только сейчас понял, что это та самая девушка, которую сын привозил в Андреевку.
Голос был приятный, чуть глуховатый. Казаков попытался представить себе на том конце провода незнакомку: наверное, высокая, голубоглазая, с длинной русой косой… Дальше его фантазия не сработала. Сын никогда не рассказывал ему о своих отношениях с девушками. В этом все Казаковы были сдержанны, даже шуток за столом по этому поводу не допускали. Не знал Вадим Федорович и об увлечениях Ольги. Мысленно представлял себе ее героя чем-то похожим на Бельмондо. О том, что дочери нравится этот артист, он знал. На детей за скрытность Вадим Федорович не был в обиде: он, когда был юношей, тоже не делился своими сердечными делами с родителями.
– Я слушаю вас, Мария Знаменская, – ответил он в трубку. Он только сейчас понял, что это та самая девушка, которую сын привозил в Андреевку.