Страница:
Вскоре спаниель стал откликаться на «Патрика». Оля вспомнила, что у одних знакомых был спаниель Патрик, правда, он черно-белого цвета, и уши у него не такие длинные, а ресницы совсем короткие. С каждым днем девушка все больше привязывалась к умной, ласковой собаке. Патрик чувствовал себя в новой квартире, как дома. С Андреем сразу подружился, но тянулся больше к Оле. Три раза в день его выводили во двор, девушка старалась не смотреть на приклеенные в разных местах объявления, понимала, что с каждым минувшим днем все труднее и труднее будет расставаться с Патриком. Он как-то неназойливо, но довольно прочно вошел в их жизнь. Отец еще не приехал из Андреевки, но вчера позвонил, и Оля ему рассказала, какой у них появился замечательный пес. Животных Вадим Федорович любил, но оптимизма дочери не разделял, заявив, что хозяин обязательно найдется и Патрика, как это ни печально, придется вернуть.
Теперь Оля на улице подозрительно смотрела на всех, кто проявлял какое-либо внимание к Патрику. А обращали на него внимание многие. Очень уж необычной была у него расцветка, да и сам он был настолько приветлив и любвеобилен к людям, что многим хотелось остановиться, перекинуться несколькими словами с молодой хозяйкой и погладить собаку. Где-то через неделю Оле уже казалось невозможным вернуть Патрика какому-то растяпе хозяину, потерявшему его на людной улице. Она уже уверовала в то, что это сама судьба послала ей симпатичного четвероногого друга. Из института она чуть ли не бегом бежала домой, чтобы поскорее увидеть и прогулять Патрика. А как он встречал ее! Уже за дверью начинал радостно повизгивать, а как бросался навстречу, пытался подпрыгнуть и лизнуть в лицо!.. И еще несколько минут, пока Оля раздевалась, носился по прихожей, доставал тапки, прыгал на низкую тумбочку, обнюхивал сумку с конспектами. Карие глаза его так и лучились любовью и счастьем.
Оля купила в охотничье-рыболовном магазине ошейник с бляхами, кожаный поводок и даже фланелевую попонку для зимы. Она оказалась Патрику мала. Тогда она перешила ее, надставив другим материалом. Теперь самыми приятными минутами у нее стали вечерние прогулки с Патриком по проходным дворам и узким переулкам, на улицу Петра Лаврова она старалась не выходить. Спаниель не проявлял никакой заинтересованности к зданиям, не норовил юркнуть в парадную, и Оля понемногу успокоилась, решив, что, скорее всего, он попал сюда из другого района. Мог случайно выскочить из машины и потеряться…
Но в глубине души Оля знала, что рано или поздно хозяин объявится, быть такого не может, чтобы редкостного песика не искали. И хозяин действительно вскоре объявился…
Оля, как обычно, в сумерках вывела Патрика на прогулку, ветер гонял по асфальту рыжие листья, посвистывал в ветвях похудевших деревьев, иногда над железными крышами зданий возникали силуэты парящих чаек. Снизу они были подсвечены отражением электрических огней. С Литейного доносился шум трамваев. Патрик трусил по зеленому газону, останавливаясь у каждого дерева. Встречных собак он радостно приветствовал, махал хвостом, приглашал поиграть, но не все представители собачьего племени были настроены дружелюбно. Неожиданно черный, похожий на пуделя пес яростно бросился на спаниеля. С визгом отскочив от него, Патрик с укоризной смотрел на заливающегося злобным лаем пса. Хозяйка с трудом удерживала его на поводке. Оле было обидно за своего пса, что он не дал сдачи, и вместе с тем смешно видеть его сконфуженную морду. Оля давно уже заметила, что ее любимец в каждой встречной собаке видит лучшего друга и бросается к ней обнюхаться и поиграть, но далеко не все собаки были настроены столь миролюбиво.
Дворами они вышли на улицу Каляева, пересекли проспект Чернышевского и пошли к Таврическому саду. Патрик весело трусил впереди по зеленому скверу, разделяющему проезжую часть. Внезапно он остановился, как это делают охотничьи собаки, почуяв добычу, даже приподнял переднюю лапу. Голова его была повернута к мужчине, понуро сидящему на скамье. Довольно странная фигура в капроновом, видавшем виды плаще, приплюснутой кепке и в огромных туфлях, наверное сорок шестого размера. Кстати, сразу в глаза бросался не он, а именно желтые туфли с заостренными носами и сбитыми высокими каблуками. Одна нога у человека была заброшена на другую, мятая брючина задралась, обнажив тощую волосатую ногу. Человек с сигаретой во рту невозмутимо смотрел на Патрика, а тот на него. У девушки сжалось сердце: вот он, хозяин! Но почему спаниель не бросился к нему, не стал радостно визжать и лаять, как он обычно делал, стоило Оле переступить порог своей квартиры? Патрик все так же неподвижно стоял с поднятой лапой и не сводил глаз с человека.
– Здравствуй, Пират! – негромко произнес человек в огромных туфлях.
Патрик завилял хвостом, медленно подошел к нему, будто раздумывая, лизнул руку и сел рядом, не сводя с человека настороженного взгляда. Оля, понимая, что все пропало, тем не менее с удивлением смотрела на спаниельку. Если это хозяин, то почему та не сходит с ума от радости? Может, это просто знакомый хозяина? Впрочем, какая разница, человек сейчас встанет и уведет с собой собаку навсегда.
– Ну что ж, предатель, – продолжал человек, даже не погладив пса. – Ты выбрал себе весьма симпатичную хозяйку… – Он равнодушным взглядом окинул Олю. – Впрочем, ты всегда относился к женщинам лучше, чем к нам, мужчинам…
– Это ваш… ваша собака? – спросила Оля.
– Успокойтесь, милая девушка, я не собираюсь отбирать у вас Пирата, – все так же негромко тусклым голосом проговорил человек. – Дело в том, что он не убежал от меня. И не потерялся. Он просто взял и ушел. И надо сказать, его собачье чутье не подвело: он нашел мне достойную замену. Будем надеяться, что вас-то Пират не покинет.
Во время этого разговора Патрик переводил взгляд с человека на Олю, будто старался понять, о чем они толкуют, а может, и понял, потому что вдруг подбежал к девушке и стал тыкаться влажным холодным носом в ладонь.
– Его звать Пират? – с облегчением спросила Оля, и на ее лице появилась улыбка.
– Он и есть пират, – улыбнулся в ответ человек, швыряя окурок в стоявшую рядом громоздкую урну. – Любит свободу, не терпит насилия над собой, сам выбирает себе атамана, пардон, хозяина. Не вы же его приручили, а он вам себя навязал?
– Пожалуй, это так.
– Мы иногда говорим, что человек может тебя предать, а вот собака – никогда. Это не так. Если человек дерьмо, то и собака со временем может стать дерьмом. Даже больше того – предателем.
– Это вы о Патрике? – не поверила своим ушам девушка.
– Вы его назвали, Патрик? Гм… Пират, Патрик… Понятно, почему он принял это имя, – они созвучны. Вы не находите?
– Мне больше нравится Патрик, – сказала Оля.
– Я многих на этом свете предал, – продолжал человек. – Жену, дочь, друзей… Почему бы моей собаке, в конце концов, не предать и меня?
– Вы это серьезно? – только и нашла, чем заполнить наступившую тяжелую паузу, Оля.
– Вы видите перед собой типичного неудачника… – Человек впервые внимательно взглянул ей в глаза. – Раз Пират, пардон, Патрик свел нас тут, позвольте представиться: Рикошетов Родион Вячеславович. Редкая фамилия? Это верно, зато бьет не в бровь, а в глаз. Я и есть Рикошетов. Вся моя жизнь – это скольжение по поверхности рикошетом. Я уже давно смирился с этим и, поверите, даже нахожу во всем этом некое мазохистское удовлетворение. Вы, конечно, видели пьесу Горького «На дне»? Так вот я оттуда.
– Сатин? Или Лука?
– Я думал, Горький у нашей молодежи не в моде, – с интересом посмотрел на нее Рикошетов.
Оля тоже представилась и, поколебавшись, прибавила, что она студентка института театра и кино. Так что все пьесы Горького, Чехова и других известных драматургов она знает, а в некоторых даже играла на студенческой сцене.
Оля с интересом смотрела на человека: высокий, очень худой, остроносый, со светлыми, а потому, как ей показалось, холодными глазами. Щеки впалые, с выступившей щетиной, у носа глубокие морщины, волосы – он снял потрепанную кепку – неожиданно густые, темно-русые, свободно падающие на воротник плаща. На вид ему лет тридцать пять – сорок. А может, и все пятьдесят. И хотя Рикошетов назвал себя предателем, он не производил впечатления подлого человека, скорее, он и впрямь был неудачником… И совсем одиноким. Вон даже собака ушла от него…
Мимо проходили люди и оглядывались на помятого небритого мужчину в капроновом плаще, огромных туфлях и красивую девушку в модной светлой куртке, вельветовых джинсах и кроссовках, сидящих рядом на скамейке. Оглядывались и на спаниеля, не спускающего тревожного взгляда с этой парочки. Собака даже не обращала внимания на своих сородичей, резвящихся на газоне неподалеку. Как будто понимала, что сейчас решается ее судьба. Когда Оля поднялась со скамьи, Родион Вячеславович, поколебавшись мгновение, пошел ее проводить. И прогулка их оказалась довольно длительной. Бывший хозяин Пирата-Патрика вдруг стал незнакомой девушке рассказывать про свою жизнь. Рассказывал он образно, ни капельки не щадя себя, и к концу его исповеди Оля прониклась к этому несчастному человеку если не симпатией, то жалостью. И даже подумала, что надо бы познакомить Рикошетова с братом: ведь жизнь Родиона Вячеславовича – это настоящий роман.
Рикошетов закончил Ленинградский институт холодильной промышленности, женился на однокурснице. Получилось так, что его распределили на железную дорогу, где он имел дело с морозильными установками на колесах. Честно три года отработал инженером на железнодорожных рефрижераторах. А потом «умные» люди надоумили его перейти в вагон-ресторан – мол, там можно за один рейс сделать такие деньги, которые он как инженер и за месяц не зарабатывал. Правда, кое-кому нужно дать в лапу… Дело в том, что квартиру им с женой пока не обещали, а она ждала ребенка, и он решил, что, пожалуй, лучше всего вступить в жилищный кооператив, а для этого нужно много денег, чтобы сделать первый взнос. А вагон-ресторан – это золотое дно для умного, оборотистого парня. За пару лет можно скопить денег на кооператив.
Так началась его новая, торговая жизнь на колесах. Действительно, возможности тут были огромные. Мало того, что можно было зарабатывать непосредственно в вагоне-ресторане, деньги плыли в руки со стороны: нужно было доставлять закупленные в Ленинграде продукты и товары ширпотреба перекупщикам в другие города. Те платили щедро, и главное – никаких хлопот: сгрузил на платформу ящики и мешки, получил наличными и поезжай дальше, а сбыт товаров уже не твоя забота.
Жена жила у своих родителей. У них родилась дочь, которую назвали Тамарой. Сам Родион Вячеславович тогда был прописан у тетки – это единственный оставшийся в живых близкий человек. Но тетка жила на улице Салтыкова-Щедрина в коммунальной квартире, комнатенка метров пятнадцать, туда и ходить-то не хотелось, а с родителями жены – у них была отдельная двухкомнатная квартира – как-то сразу не заладились отношения. Обычная история – с тещей он нашел довольно быстро общий язык, а тесть почему-то невзлюбил своего зятя. Ворчал, что в квартире не повернуться, да тут еще ребенок не дает спать по ночам… В общем, все это в какой-то мере поначалу и повлияло на решение Рикошетова пойти работать в вагон-ресторан, хотя он понимал, что жизнь на колесах это не сахар.
Железнодорожный бизнес он быстро усвоил; если поначалу и были какие-то сомнения в законности своей деятельности, то он их быстренько притушил. После закрытия ресторана, под стук колес, стал с приятелями выпивать, тем более что выпивка всегда была даровая, за счет «сэкономленного» на клиентах спиртного.
Въехав в кооперативную квартиру, Рикошетов бы и покончил с вагон-ресторанным бизнесом, но, оказывается, это сделать уже было не так-то просто! Для квартиры нужна современная мебель, а тут еще увлекся магнитофонами-проигрывателями, а это тоже стоит немалых денег, да и друзья-приятели, которые были вокруг, жили на широкую ногу, а чем он хуже их? Когда квартира была обставлена и японский магнитофон с колонками бухал и визжал, выплескивая песни самых популярных исполнителей и поп-групп, захотелось приобрести «Жигули». Почему бы во время отпуска с женой и дочерью не прокатиться на юг к Черному морю?..
Однако не стоит забывать мудрую русскую пословицу: сколько веревочка ни вейся, а быть концу… Директора вагона-ресторана, попавшегося на крупной спекуляции, привлекли к суду, рядовые работники на первый раз отделались легким испугом. Рикошетову снова предложили место инженера на морозильных установках. Ему бы воспринять это как знак свыше, доброе предупреждение, но легкий рубль уже крепко держал его своей жирной лапой за горло. Зарплата рядового инженера показалась столь мизерной по сравнению с деньгами, которые сами плыли в руки в вагоне-ресторане, что Родион Вячеславович просто растерялся: мечта о покупке «Жигулей» отдалялась на неопределенное время. Кинулся к друзьям-приятелям – мол, помогите устроиться в какой-нибудь вагон-ресторан, но оказалось, что теперь это целая проблема: мест мало, а желающих легкого заработка много. И еще он узнал, что теперь, чтобы заполучить нечто подобное, нужно сунуть в лапу довольно солидную сумму. Такие синекуры теперь дорого стоят…
Один из прежних знакомых, которому он, как говорится, поплакался в жилетку, туманно заявил, что есть еще один довольно легкий способ получать приличные деньги. Каким образом, он не сказал, а дал адрес какой-то гарантийной часовой мастерской. Мастерская помещалась на втором этаже нового современного здания. В восемнадцать ноль-ноль она закрывалась, и здесь начиналась другая жизнь: азартная игра на деньги в карты. Встретил его приятель, познакомил с хозяином помещения, который сразу предупредил, что здесь собираются только свои и болтать о том, что тут происходит, никому не следует, даже жене, иначе у Родиона Вячеславовича будут большие неприятности. Серьезно предупрежденный, он в первый вечер за карточный стол не сел. Лишь смирно наблюдал за игрой. А играли по-крупному! Приятель не обманул: за вечер можно было спустить все или выиграть такую сумму, которую в вагоне-ресторане и за год не «сделаешь». Хотя его и подмывало испытать свое счастье, он сдержал себя, главным образом потому, что денег с собой мало взял. А в долг, как предлагал приятель, он не стал играть.
В другой раз Рикошетов пришел на тихую окраинную улицу с приличной суммой в кармане. Говорят, новичкам всегда везет, он выиграл за вечер две тысячи рублей…
Короче говоря, азартная игра, а играли в основном в «очко», настолько затянула его, что он уже не мог дождаться вечера, чтобы мчаться на такси после шести в мастерскую. Кстати, в небольшом светлом помещении с зашторенными окнами все было обставлено как надо: водка, коньяк, шампанское, иногда за столиком в углу, где на тумбе стоял стереомагнитофон, сидели приятельницы игроков. Они в карты не играли, но с нескрываемым, интересом следили за игрой, не забывая наливать в бокалы шампанское. Не хватало только цыган с бубнами… В какой-то иной мир попал Родион Вячеславович, и этот запретный мир заворожил его. Ему везло – он много выигрывал. Скоро приобрел вожделенные «Жигули». Дома начались скандалы, жена и особенно тесть упрекали, что он завел другую женщину, – иначе, где проводит вечера, иногда заявляясь домой под утро? Конечно, он им и не заикнулся, что играет в карты. Можно было играть в долг под машину, вещи, даже жену. И если что проиграл, кровь из носу, все отдай в обусловленный срок. Приятель рассказал, как один из игроков решил не отдавать долг и потом долго лежал в больнице с проломленным черепом. А деньги все равно вернул, продав «Жигули»…
А потом случилось неизбежное – он спустил в карты все деньги, машину, даже обручальное кольцо и тогда с горя запил. Причем так загулял, что допился до белой горячки. Тесть почти в бессознательном состоянии отправил его на принудительное лечение. Вышел оттуда и снова запил, еще страшнее. Несколько раз попадал в медвытрезвители, на него завели уголовное дело. Из дома его выставили, перебрался к тетке, та терпела-терпела, а потом в один прекрасный день просто не открыла ему дверь. Он колотил в нее руками и ногами до тех пор, пока соседи не вызвали милицию и его не посадили на десять суток.
Несколько раз давал зароки, полгода в рот не брал, устроился в жилконтору электриком, обещали комнату, а потом снова сорвался. Пирата он еще щенком выиграл в карты, собачонка прижилась у него, пожалуй, лишь она одна всегда хорошо относилась к нему, но, наверное, и Пирату надоело видеть его пьяную рожу и вдыхать запах алкоголя. Первый раз он ушел от него на неделю, потом вернулся. Жил он снова у тетки, но заявлялся домой только трезвый, пьяный уходил спать к таким же пьяницам-бедолагам, как и он сам. Узнал все злачные места в городе, людей, у которых можно было в любое время дня и ночи купить втридорога спиртное. Когда тетка попала в больницу с подозрением на рак, Пират сутками сидел в запертой комнате, дожидаясь хозяина, а тот, случалось, и ночевать не являлся домой… Соседи раз выломали дверь, чтобы выпустить воющую собаку на улицу. Пират с тех пор стал сам гулять и возвращаться домой. Терпеливо ждал, чтобы ему открыли дверь. Соседи подкармливали его, но у некоторых были дети, родители боялись, что запущенный пес заразит их чем-нибудь. И вот Пират, как говорится, махнул хвостом на него и отправился искать нового хозяина… И нашел хорошенькую хозяйку…
– Если я вас встречу на улице и буду просить десятку за Пирата, – на прощание сказал Оле Рикоше-тов, – вы мне не давайте. Друзей не продают. А Пират был мне другом, пока я его сам… не предал.
– И вы ничего не можете с собой поделать? – спросила Оля, испытывая все большую жалость к этому человеку.
– Наконец-то государство о нас, алкоголиках, подумало, – усмехнулся Родион Вячеславович. – Теперь не так-то просто напиться. Во-первых, нетрезвому водку в магазинах не продают, во-вторых, не успеешь накачаться и пойти за добавкой, как уже время для продажи спиртного вышло, в-третьих, не только милиция, а и народ стал на пьяниц смотреть подозрительно… Раньше, бывало, привяжутся к тебе дружинники – всегда найдутся защитники и выручат, а теперь, наоборот, кричат: «Забирайте его с глаз долой в вытрезвитель!»
– И вы нигде не работаете?
– Не работал бы, меня быстренько упекли бы в ЛТП! – ответил Рикошетов. – Я гружу на машины винно-водочную посуду. Приходите в любое время – без очереди обслужу.
– У нас в доме не пьют, – сказала Оля. – И бутылок-то нет.
– Я рад за Пирата, – неожиданно улыбнулся ясной улыбкой Родион Вячеславович. – Он, сразу видно, попал в хорошие руки. Собака, а какой психолог, а? Среди тысяч нашел себе именно вас!
– А что такое ЛТП? – поинтересовалась Оля.
– Лечебно-трудовой профилакторий, – пояснил Рикошетов. – Туда сразу на два года можно угодить. И ни аванса тебе там, ни пивной… Так, кажется, написал на смерть Сергея Есенина Маяковский?
– Почти, – улыбнулась Оля.
– Прощай, Пират! – с грустью в голосе произнес Рикошетов.
Патрик поднял на него печальные глаза, вяло махнул хвостом, поколебавшись, подошел, уткнулся носом в колени. Бывший хозяин погладил его, затем резко отпихнул от себя.
– Если соскучитесь по Патрику, приходите к нам, – великодушно предложила девушка.
– А вот этого не нужно! – вырвалось у него. – Я не хочу знать, в каком доме вы живете, номер вашей квартиры…
– Почему?
– Милая Оля, вы наивная девушка! Ведь я сейчас и я пьяный – это совершенно два разных человека. Эго даже не раздвоение личности, а хуже! Я невменяем, непредсказуем, живу в каком-то нереальном жутком мире. В моем сознании стираются такие понятия, как мораль, честь, совесть… Я могу украсть, разбить стекло, оскорбить постороннего человека. Если я узнаю ваш адрес, то могу пьяный прийти и требовать назад Пирата. Или деньги за него. Я доставлю вам массу беспокойства и неприятностей…
– И вы не можете бросить пить?!
– Я могу, – опять улыбнулся он мягкой, чуть грустной улыбкой. – А вот второй… – Рикошетов постучал себя по груди, – не может и, наверное, не хочет. Самое страшное, что я не знаю, когда на меня накатит эта проклятая волна… Я ведь могу и месяц, и два в рот не брать. Могу выпивать, как все нормальные люди, только по праздникам, но этот проклятым мой враг – второй – живет во мне и ждет своего часа… И я никогда не знаю, когда этот час пробьет. Вот в чем беда, милая Оля. Так что лучше не приглашайте меня к себе. Может, когда увижу вас с Пиратом, сам подойду… Я знал, что он уйдет от меня: с пьяницей даже собаке трудно. Честно говоря, я обиделся на него, думал, он предал меня. А ведь предал его я. Как и всех, кто был мне дорог.
Он кивнул, повернулся и, все убыстряя шаги, пошел по улице Каляева в сторону Литейного проспекта. Старенький плащ шуршал на ходу, как и листья под его огромными туфлями. Тонкая, чуть сутулая фигура незнакомого человека, который вдруг приоткрыл ей совершенно чуждый мир диких, непонятных страстей, способных перемолоть человеческую душу в пыль, прах. Смотрел вслед бывшему хозяину и бывший Пират, ставший Патриком. Он не сделал и попытки пойти за ним. Однако в выразительных карих глазах собаки затаилась глубокая печаль.
2
Теперь Оля на улице подозрительно смотрела на всех, кто проявлял какое-либо внимание к Патрику. А обращали на него внимание многие. Очень уж необычной была у него расцветка, да и сам он был настолько приветлив и любвеобилен к людям, что многим хотелось остановиться, перекинуться несколькими словами с молодой хозяйкой и погладить собаку. Где-то через неделю Оле уже казалось невозможным вернуть Патрика какому-то растяпе хозяину, потерявшему его на людной улице. Она уже уверовала в то, что это сама судьба послала ей симпатичного четвероногого друга. Из института она чуть ли не бегом бежала домой, чтобы поскорее увидеть и прогулять Патрика. А как он встречал ее! Уже за дверью начинал радостно повизгивать, а как бросался навстречу, пытался подпрыгнуть и лизнуть в лицо!.. И еще несколько минут, пока Оля раздевалась, носился по прихожей, доставал тапки, прыгал на низкую тумбочку, обнюхивал сумку с конспектами. Карие глаза его так и лучились любовью и счастьем.
Оля купила в охотничье-рыболовном магазине ошейник с бляхами, кожаный поводок и даже фланелевую попонку для зимы. Она оказалась Патрику мала. Тогда она перешила ее, надставив другим материалом. Теперь самыми приятными минутами у нее стали вечерние прогулки с Патриком по проходным дворам и узким переулкам, на улицу Петра Лаврова она старалась не выходить. Спаниель не проявлял никакой заинтересованности к зданиям, не норовил юркнуть в парадную, и Оля понемногу успокоилась, решив, что, скорее всего, он попал сюда из другого района. Мог случайно выскочить из машины и потеряться…
Но в глубине души Оля знала, что рано или поздно хозяин объявится, быть такого не может, чтобы редкостного песика не искали. И хозяин действительно вскоре объявился…
Оля, как обычно, в сумерках вывела Патрика на прогулку, ветер гонял по асфальту рыжие листья, посвистывал в ветвях похудевших деревьев, иногда над железными крышами зданий возникали силуэты парящих чаек. Снизу они были подсвечены отражением электрических огней. С Литейного доносился шум трамваев. Патрик трусил по зеленому газону, останавливаясь у каждого дерева. Встречных собак он радостно приветствовал, махал хвостом, приглашал поиграть, но не все представители собачьего племени были настроены дружелюбно. Неожиданно черный, похожий на пуделя пес яростно бросился на спаниеля. С визгом отскочив от него, Патрик с укоризной смотрел на заливающегося злобным лаем пса. Хозяйка с трудом удерживала его на поводке. Оле было обидно за своего пса, что он не дал сдачи, и вместе с тем смешно видеть его сконфуженную морду. Оля давно уже заметила, что ее любимец в каждой встречной собаке видит лучшего друга и бросается к ней обнюхаться и поиграть, но далеко не все собаки были настроены столь миролюбиво.
Дворами они вышли на улицу Каляева, пересекли проспект Чернышевского и пошли к Таврическому саду. Патрик весело трусил впереди по зеленому скверу, разделяющему проезжую часть. Внезапно он остановился, как это делают охотничьи собаки, почуяв добычу, даже приподнял переднюю лапу. Голова его была повернута к мужчине, понуро сидящему на скамье. Довольно странная фигура в капроновом, видавшем виды плаще, приплюснутой кепке и в огромных туфлях, наверное сорок шестого размера. Кстати, сразу в глаза бросался не он, а именно желтые туфли с заостренными носами и сбитыми высокими каблуками. Одна нога у человека была заброшена на другую, мятая брючина задралась, обнажив тощую волосатую ногу. Человек с сигаретой во рту невозмутимо смотрел на Патрика, а тот на него. У девушки сжалось сердце: вот он, хозяин! Но почему спаниель не бросился к нему, не стал радостно визжать и лаять, как он обычно делал, стоило Оле переступить порог своей квартиры? Патрик все так же неподвижно стоял с поднятой лапой и не сводил глаз с человека.
– Здравствуй, Пират! – негромко произнес человек в огромных туфлях.
Патрик завилял хвостом, медленно подошел к нему, будто раздумывая, лизнул руку и сел рядом, не сводя с человека настороженного взгляда. Оля, понимая, что все пропало, тем не менее с удивлением смотрела на спаниельку. Если это хозяин, то почему та не сходит с ума от радости? Может, это просто знакомый хозяина? Впрочем, какая разница, человек сейчас встанет и уведет с собой собаку навсегда.
– Ну что ж, предатель, – продолжал человек, даже не погладив пса. – Ты выбрал себе весьма симпатичную хозяйку… – Он равнодушным взглядом окинул Олю. – Впрочем, ты всегда относился к женщинам лучше, чем к нам, мужчинам…
– Это ваш… ваша собака? – спросила Оля.
– Успокойтесь, милая девушка, я не собираюсь отбирать у вас Пирата, – все так же негромко тусклым голосом проговорил человек. – Дело в том, что он не убежал от меня. И не потерялся. Он просто взял и ушел. И надо сказать, его собачье чутье не подвело: он нашел мне достойную замену. Будем надеяться, что вас-то Пират не покинет.
Во время этого разговора Патрик переводил взгляд с человека на Олю, будто старался понять, о чем они толкуют, а может, и понял, потому что вдруг подбежал к девушке и стал тыкаться влажным холодным носом в ладонь.
– Его звать Пират? – с облегчением спросила Оля, и на ее лице появилась улыбка.
– Он и есть пират, – улыбнулся в ответ человек, швыряя окурок в стоявшую рядом громоздкую урну. – Любит свободу, не терпит насилия над собой, сам выбирает себе атамана, пардон, хозяина. Не вы же его приручили, а он вам себя навязал?
– Пожалуй, это так.
– Мы иногда говорим, что человек может тебя предать, а вот собака – никогда. Это не так. Если человек дерьмо, то и собака со временем может стать дерьмом. Даже больше того – предателем.
– Это вы о Патрике? – не поверила своим ушам девушка.
– Вы его назвали, Патрик? Гм… Пират, Патрик… Понятно, почему он принял это имя, – они созвучны. Вы не находите?
– Мне больше нравится Патрик, – сказала Оля.
– Я многих на этом свете предал, – продолжал человек. – Жену, дочь, друзей… Почему бы моей собаке, в конце концов, не предать и меня?
– Вы это серьезно? – только и нашла, чем заполнить наступившую тяжелую паузу, Оля.
– Вы видите перед собой типичного неудачника… – Человек впервые внимательно взглянул ей в глаза. – Раз Пират, пардон, Патрик свел нас тут, позвольте представиться: Рикошетов Родион Вячеславович. Редкая фамилия? Это верно, зато бьет не в бровь, а в глаз. Я и есть Рикошетов. Вся моя жизнь – это скольжение по поверхности рикошетом. Я уже давно смирился с этим и, поверите, даже нахожу во всем этом некое мазохистское удовлетворение. Вы, конечно, видели пьесу Горького «На дне»? Так вот я оттуда.
– Сатин? Или Лука?
– Я думал, Горький у нашей молодежи не в моде, – с интересом посмотрел на нее Рикошетов.
Оля тоже представилась и, поколебавшись, прибавила, что она студентка института театра и кино. Так что все пьесы Горького, Чехова и других известных драматургов она знает, а в некоторых даже играла на студенческой сцене.
Оля с интересом смотрела на человека: высокий, очень худой, остроносый, со светлыми, а потому, как ей показалось, холодными глазами. Щеки впалые, с выступившей щетиной, у носа глубокие морщины, волосы – он снял потрепанную кепку – неожиданно густые, темно-русые, свободно падающие на воротник плаща. На вид ему лет тридцать пять – сорок. А может, и все пятьдесят. И хотя Рикошетов назвал себя предателем, он не производил впечатления подлого человека, скорее, он и впрямь был неудачником… И совсем одиноким. Вон даже собака ушла от него…
Мимо проходили люди и оглядывались на помятого небритого мужчину в капроновом плаще, огромных туфлях и красивую девушку в модной светлой куртке, вельветовых джинсах и кроссовках, сидящих рядом на скамейке. Оглядывались и на спаниеля, не спускающего тревожного взгляда с этой парочки. Собака даже не обращала внимания на своих сородичей, резвящихся на газоне неподалеку. Как будто понимала, что сейчас решается ее судьба. Когда Оля поднялась со скамьи, Родион Вячеславович, поколебавшись мгновение, пошел ее проводить. И прогулка их оказалась довольно длительной. Бывший хозяин Пирата-Патрика вдруг стал незнакомой девушке рассказывать про свою жизнь. Рассказывал он образно, ни капельки не щадя себя, и к концу его исповеди Оля прониклась к этому несчастному человеку если не симпатией, то жалостью. И даже подумала, что надо бы познакомить Рикошетова с братом: ведь жизнь Родиона Вячеславовича – это настоящий роман.
Рикошетов закончил Ленинградский институт холодильной промышленности, женился на однокурснице. Получилось так, что его распределили на железную дорогу, где он имел дело с морозильными установками на колесах. Честно три года отработал инженером на железнодорожных рефрижераторах. А потом «умные» люди надоумили его перейти в вагон-ресторан – мол, там можно за один рейс сделать такие деньги, которые он как инженер и за месяц не зарабатывал. Правда, кое-кому нужно дать в лапу… Дело в том, что квартиру им с женой пока не обещали, а она ждала ребенка, и он решил, что, пожалуй, лучше всего вступить в жилищный кооператив, а для этого нужно много денег, чтобы сделать первый взнос. А вагон-ресторан – это золотое дно для умного, оборотистого парня. За пару лет можно скопить денег на кооператив.
Так началась его новая, торговая жизнь на колесах. Действительно, возможности тут были огромные. Мало того, что можно было зарабатывать непосредственно в вагоне-ресторане, деньги плыли в руки со стороны: нужно было доставлять закупленные в Ленинграде продукты и товары ширпотреба перекупщикам в другие города. Те платили щедро, и главное – никаких хлопот: сгрузил на платформу ящики и мешки, получил наличными и поезжай дальше, а сбыт товаров уже не твоя забота.
Жена жила у своих родителей. У них родилась дочь, которую назвали Тамарой. Сам Родион Вячеславович тогда был прописан у тетки – это единственный оставшийся в живых близкий человек. Но тетка жила на улице Салтыкова-Щедрина в коммунальной квартире, комнатенка метров пятнадцать, туда и ходить-то не хотелось, а с родителями жены – у них была отдельная двухкомнатная квартира – как-то сразу не заладились отношения. Обычная история – с тещей он нашел довольно быстро общий язык, а тесть почему-то невзлюбил своего зятя. Ворчал, что в квартире не повернуться, да тут еще ребенок не дает спать по ночам… В общем, все это в какой-то мере поначалу и повлияло на решение Рикошетова пойти работать в вагон-ресторан, хотя он понимал, что жизнь на колесах это не сахар.
Железнодорожный бизнес он быстро усвоил; если поначалу и были какие-то сомнения в законности своей деятельности, то он их быстренько притушил. После закрытия ресторана, под стук колес, стал с приятелями выпивать, тем более что выпивка всегда была даровая, за счет «сэкономленного» на клиентах спиртного.
Въехав в кооперативную квартиру, Рикошетов бы и покончил с вагон-ресторанным бизнесом, но, оказывается, это сделать уже было не так-то просто! Для квартиры нужна современная мебель, а тут еще увлекся магнитофонами-проигрывателями, а это тоже стоит немалых денег, да и друзья-приятели, которые были вокруг, жили на широкую ногу, а чем он хуже их? Когда квартира была обставлена и японский магнитофон с колонками бухал и визжал, выплескивая песни самых популярных исполнителей и поп-групп, захотелось приобрести «Жигули». Почему бы во время отпуска с женой и дочерью не прокатиться на юг к Черному морю?..
Однако не стоит забывать мудрую русскую пословицу: сколько веревочка ни вейся, а быть концу… Директора вагона-ресторана, попавшегося на крупной спекуляции, привлекли к суду, рядовые работники на первый раз отделались легким испугом. Рикошетову снова предложили место инженера на морозильных установках. Ему бы воспринять это как знак свыше, доброе предупреждение, но легкий рубль уже крепко держал его своей жирной лапой за горло. Зарплата рядового инженера показалась столь мизерной по сравнению с деньгами, которые сами плыли в руки в вагоне-ресторане, что Родион Вячеславович просто растерялся: мечта о покупке «Жигулей» отдалялась на неопределенное время. Кинулся к друзьям-приятелям – мол, помогите устроиться в какой-нибудь вагон-ресторан, но оказалось, что теперь это целая проблема: мест мало, а желающих легкого заработка много. И еще он узнал, что теперь, чтобы заполучить нечто подобное, нужно сунуть в лапу довольно солидную сумму. Такие синекуры теперь дорого стоят…
Один из прежних знакомых, которому он, как говорится, поплакался в жилетку, туманно заявил, что есть еще один довольно легкий способ получать приличные деньги. Каким образом, он не сказал, а дал адрес какой-то гарантийной часовой мастерской. Мастерская помещалась на втором этаже нового современного здания. В восемнадцать ноль-ноль она закрывалась, и здесь начиналась другая жизнь: азартная игра на деньги в карты. Встретил его приятель, познакомил с хозяином помещения, который сразу предупредил, что здесь собираются только свои и болтать о том, что тут происходит, никому не следует, даже жене, иначе у Родиона Вячеславовича будут большие неприятности. Серьезно предупрежденный, он в первый вечер за карточный стол не сел. Лишь смирно наблюдал за игрой. А играли по-крупному! Приятель не обманул: за вечер можно было спустить все или выиграть такую сумму, которую в вагоне-ресторане и за год не «сделаешь». Хотя его и подмывало испытать свое счастье, он сдержал себя, главным образом потому, что денег с собой мало взял. А в долг, как предлагал приятель, он не стал играть.
В другой раз Рикошетов пришел на тихую окраинную улицу с приличной суммой в кармане. Говорят, новичкам всегда везет, он выиграл за вечер две тысячи рублей…
Короче говоря, азартная игра, а играли в основном в «очко», настолько затянула его, что он уже не мог дождаться вечера, чтобы мчаться на такси после шести в мастерскую. Кстати, в небольшом светлом помещении с зашторенными окнами все было обставлено как надо: водка, коньяк, шампанское, иногда за столиком в углу, где на тумбе стоял стереомагнитофон, сидели приятельницы игроков. Они в карты не играли, но с нескрываемым, интересом следили за игрой, не забывая наливать в бокалы шампанское. Не хватало только цыган с бубнами… В какой-то иной мир попал Родион Вячеславович, и этот запретный мир заворожил его. Ему везло – он много выигрывал. Скоро приобрел вожделенные «Жигули». Дома начались скандалы, жена и особенно тесть упрекали, что он завел другую женщину, – иначе, где проводит вечера, иногда заявляясь домой под утро? Конечно, он им и не заикнулся, что играет в карты. Можно было играть в долг под машину, вещи, даже жену. И если что проиграл, кровь из носу, все отдай в обусловленный срок. Приятель рассказал, как один из игроков решил не отдавать долг и потом долго лежал в больнице с проломленным черепом. А деньги все равно вернул, продав «Жигули»…
А потом случилось неизбежное – он спустил в карты все деньги, машину, даже обручальное кольцо и тогда с горя запил. Причем так загулял, что допился до белой горячки. Тесть почти в бессознательном состоянии отправил его на принудительное лечение. Вышел оттуда и снова запил, еще страшнее. Несколько раз попадал в медвытрезвители, на него завели уголовное дело. Из дома его выставили, перебрался к тетке, та терпела-терпела, а потом в один прекрасный день просто не открыла ему дверь. Он колотил в нее руками и ногами до тех пор, пока соседи не вызвали милицию и его не посадили на десять суток.
Несколько раз давал зароки, полгода в рот не брал, устроился в жилконтору электриком, обещали комнату, а потом снова сорвался. Пирата он еще щенком выиграл в карты, собачонка прижилась у него, пожалуй, лишь она одна всегда хорошо относилась к нему, но, наверное, и Пирату надоело видеть его пьяную рожу и вдыхать запах алкоголя. Первый раз он ушел от него на неделю, потом вернулся. Жил он снова у тетки, но заявлялся домой только трезвый, пьяный уходил спать к таким же пьяницам-бедолагам, как и он сам. Узнал все злачные места в городе, людей, у которых можно было в любое время дня и ночи купить втридорога спиртное. Когда тетка попала в больницу с подозрением на рак, Пират сутками сидел в запертой комнате, дожидаясь хозяина, а тот, случалось, и ночевать не являлся домой… Соседи раз выломали дверь, чтобы выпустить воющую собаку на улицу. Пират с тех пор стал сам гулять и возвращаться домой. Терпеливо ждал, чтобы ему открыли дверь. Соседи подкармливали его, но у некоторых были дети, родители боялись, что запущенный пес заразит их чем-нибудь. И вот Пират, как говорится, махнул хвостом на него и отправился искать нового хозяина… И нашел хорошенькую хозяйку…
– Если я вас встречу на улице и буду просить десятку за Пирата, – на прощание сказал Оле Рикоше-тов, – вы мне не давайте. Друзей не продают. А Пират был мне другом, пока я его сам… не предал.
– И вы ничего не можете с собой поделать? – спросила Оля, испытывая все большую жалость к этому человеку.
– Наконец-то государство о нас, алкоголиках, подумало, – усмехнулся Родион Вячеславович. – Теперь не так-то просто напиться. Во-первых, нетрезвому водку в магазинах не продают, во-вторых, не успеешь накачаться и пойти за добавкой, как уже время для продажи спиртного вышло, в-третьих, не только милиция, а и народ стал на пьяниц смотреть подозрительно… Раньше, бывало, привяжутся к тебе дружинники – всегда найдутся защитники и выручат, а теперь, наоборот, кричат: «Забирайте его с глаз долой в вытрезвитель!»
– И вы нигде не работаете?
– Не работал бы, меня быстренько упекли бы в ЛТП! – ответил Рикошетов. – Я гружу на машины винно-водочную посуду. Приходите в любое время – без очереди обслужу.
– У нас в доме не пьют, – сказала Оля. – И бутылок-то нет.
– Я рад за Пирата, – неожиданно улыбнулся ясной улыбкой Родион Вячеславович. – Он, сразу видно, попал в хорошие руки. Собака, а какой психолог, а? Среди тысяч нашел себе именно вас!
– А что такое ЛТП? – поинтересовалась Оля.
– Лечебно-трудовой профилакторий, – пояснил Рикошетов. – Туда сразу на два года можно угодить. И ни аванса тебе там, ни пивной… Так, кажется, написал на смерть Сергея Есенина Маяковский?
– Почти, – улыбнулась Оля.
– Прощай, Пират! – с грустью в голосе произнес Рикошетов.
Патрик поднял на него печальные глаза, вяло махнул хвостом, поколебавшись, подошел, уткнулся носом в колени. Бывший хозяин погладил его, затем резко отпихнул от себя.
– Если соскучитесь по Патрику, приходите к нам, – великодушно предложила девушка.
– А вот этого не нужно! – вырвалось у него. – Я не хочу знать, в каком доме вы живете, номер вашей квартиры…
– Почему?
– Милая Оля, вы наивная девушка! Ведь я сейчас и я пьяный – это совершенно два разных человека. Эго даже не раздвоение личности, а хуже! Я невменяем, непредсказуем, живу в каком-то нереальном жутком мире. В моем сознании стираются такие понятия, как мораль, честь, совесть… Я могу украсть, разбить стекло, оскорбить постороннего человека. Если я узнаю ваш адрес, то могу пьяный прийти и требовать назад Пирата. Или деньги за него. Я доставлю вам массу беспокойства и неприятностей…
– И вы не можете бросить пить?!
– Я могу, – опять улыбнулся он мягкой, чуть грустной улыбкой. – А вот второй… – Рикошетов постучал себя по груди, – не может и, наверное, не хочет. Самое страшное, что я не знаю, когда на меня накатит эта проклятая волна… Я ведь могу и месяц, и два в рот не брать. Могу выпивать, как все нормальные люди, только по праздникам, но этот проклятым мой враг – второй – живет во мне и ждет своего часа… И я никогда не знаю, когда этот час пробьет. Вот в чем беда, милая Оля. Так что лучше не приглашайте меня к себе. Может, когда увижу вас с Пиратом, сам подойду… Я знал, что он уйдет от меня: с пьяницей даже собаке трудно. Честно говоря, я обиделся на него, думал, он предал меня. А ведь предал его я. Как и всех, кто был мне дорог.
Он кивнул, повернулся и, все убыстряя шаги, пошел по улице Каляева в сторону Литейного проспекта. Старенький плащ шуршал на ходу, как и листья под его огромными туфлями. Тонкая, чуть сутулая фигура незнакомого человека, который вдруг приоткрыл ей совершенно чуждый мир диких, непонятных страстей, способных перемолоть человеческую душу в пыль, прах. Смотрел вслед бывшему хозяину и бывший Пират, ставший Патриком. Он не сделал и попытки пойти за ним. Однако в выразительных карих глазах собаки затаилась глубокая печаль.
2
Николай Евгеньевич Луков согнулся перед зеркалом над раковиной, оскалил рот и увидел, что в верхнем ряду снова из коренного зуба выскочила пломба. Со свистом втянул в себя воздух и почувствовал противный холодок. И что пошли теперь за врачи! Наверное, десятый раз ставят на зуб пломбу, и каждый раз через месяц-два она вылетает. Врач-стоматолог советует поставить золотую коронку.
Николай Евгеньевич провел ладонью по розовым полным щекам – не слышно даже скрипа. Бритва «Браун», которую он купил в Венгрии, отлично берет, не то что наш «Харьков»… Под глазами заметно набухли мешки. Зря вчера в «Красной стреле» на ночь выдул две бутылки рижского пива, захваченные с собой. На носу недавно появилось красное пятнышко и почему-то не проходит. Наверное, сосудик лопнул. Старость не радость… Пятьдесят четыре года! Когда-то девушки говорили, что у него красивые голубые глаза. А теперь даже не поймешь, какого они цвета – светло-серые или оловянно-свинцовые. И какие-то красные прожилки испещрили белки глаз.
Смотреть на свою физиономию надоело, и Луков отошел от раковины. Окно гостиницы «Октябрьская» выходило на широкий Лиговский проспект. День за окном занимался пасмурный, хотя вроде бы с неба не капало. Внизу с шумом проносились машины, у метро «Площадь Восстания» толпились люди, ленинградцы были в плащах, с зонтиками в руках. Николай Евгеньевич не любил Ленинград и бывал в нем редко. Все хвалят его архитектуру, дворцы, знаменитые площади и мосты, которых тут, кажется, около пятисот, но зато климат здесь ужасный. Один раз загубил новенький костюм. Попал на Невском под ливень, а потом два часа провел в душном зале какого-то кинотеатра, там шел занудливый двухсерийный фильм. Костюм высох, но весь скукожился – сколько жена его ни гладила, прежней формы так и не смогла вернуть. Такие вот теперь за границей костюмы шьют! Можно подумать, что у них дождей не бывает.
В Ленинград Николай Евгеньевич приехал к Славину. Он договорился с Монастырским опубликовать статью о Леониде Славине. Лет десять назад на каком-то московском совещании, посвященном проблемам современной критики, Лукова познакомили со Славиным. Помнится, ленинградец произвел на него впечатление умного человека. Леонид Ефимович повел речь о ленинградских критиках, которых следовало бы поддержать в Москве. Перед выступлением к нему подходили молодые люди, о чем-то советовались. Славин называл неизвестные Лукову фамилии литераторов, давая им меткие характеристики, – это тем, которые, на его взгляд, ничего из себя не представляют, а на некоторых настоятельно рекомендовал обратить внимание критики. И что еще заметил Николай Евгеньевич – почти все выступающие ленинградские критики в первом ряду известных советских писателей называли имя Славина. Еще тогда Луков подумал, что Леонид Ефимович напоминает полководца на поле боя, отдающего приказы штабным офицерам.
Выходя из гостиницы на шумный проспект, Николай Евгеньевич с досадой подумал, что опять забыл захватить из дома зонтик. Он взглянул на серое низкое небо, мокрые крыши зданий, поблескивающие серебристыми каплями провода, даже подставил растопыренные ладони с короткими толстыми пальцами – ни одна капля не упала на них. Чудеса! Все мокрое, крошечные капельки сверкают на зонтах, головных уборах прохожих, а руки сухие!
Славину он позвонил еще из Москвы, договорился о встрече в Союзе писателей на улице Воинова ровно в двенадцать дня. Еще было время, и Луков решил пройтись пешком. У автобусной остановки ему сказали, что на улицу Воинова ему лучше всего попасть таким образом: идти по улице Восстания до конца, на Салтыкова-Щедрина повернуть налево и по проспекту Чернышевского выйти прямо на улицу Воинова. Можно и на метро – до станции «Чернышевская».
К его удивлению, к Союзу писателей он пришел совершенно сухим, ленинградское небо так и не разразилось холодным осенним дождем. Даже вроде бы стало светлее, с Невы дул ветер и гнал над крышами зданий белесые клочья облаков.
Николай Евгеньевич провел ладонью по розовым полным щекам – не слышно даже скрипа. Бритва «Браун», которую он купил в Венгрии, отлично берет, не то что наш «Харьков»… Под глазами заметно набухли мешки. Зря вчера в «Красной стреле» на ночь выдул две бутылки рижского пива, захваченные с собой. На носу недавно появилось красное пятнышко и почему-то не проходит. Наверное, сосудик лопнул. Старость не радость… Пятьдесят четыре года! Когда-то девушки говорили, что у него красивые голубые глаза. А теперь даже не поймешь, какого они цвета – светло-серые или оловянно-свинцовые. И какие-то красные прожилки испещрили белки глаз.
Смотреть на свою физиономию надоело, и Луков отошел от раковины. Окно гостиницы «Октябрьская» выходило на широкий Лиговский проспект. День за окном занимался пасмурный, хотя вроде бы с неба не капало. Внизу с шумом проносились машины, у метро «Площадь Восстания» толпились люди, ленинградцы были в плащах, с зонтиками в руках. Николай Евгеньевич не любил Ленинград и бывал в нем редко. Все хвалят его архитектуру, дворцы, знаменитые площади и мосты, которых тут, кажется, около пятисот, но зато климат здесь ужасный. Один раз загубил новенький костюм. Попал на Невском под ливень, а потом два часа провел в душном зале какого-то кинотеатра, там шел занудливый двухсерийный фильм. Костюм высох, но весь скукожился – сколько жена его ни гладила, прежней формы так и не смогла вернуть. Такие вот теперь за границей костюмы шьют! Можно подумать, что у них дождей не бывает.
В Ленинград Николай Евгеньевич приехал к Славину. Он договорился с Монастырским опубликовать статью о Леониде Славине. Лет десять назад на каком-то московском совещании, посвященном проблемам современной критики, Лукова познакомили со Славиным. Помнится, ленинградец произвел на него впечатление умного человека. Леонид Ефимович повел речь о ленинградских критиках, которых следовало бы поддержать в Москве. Перед выступлением к нему подходили молодые люди, о чем-то советовались. Славин называл неизвестные Лукову фамилии литераторов, давая им меткие характеристики, – это тем, которые, на его взгляд, ничего из себя не представляют, а на некоторых настоятельно рекомендовал обратить внимание критики. И что еще заметил Николай Евгеньевич – почти все выступающие ленинградские критики в первом ряду известных советских писателей называли имя Славина. Еще тогда Луков подумал, что Леонид Ефимович напоминает полководца на поле боя, отдающего приказы штабным офицерам.
Выходя из гостиницы на шумный проспект, Николай Евгеньевич с досадой подумал, что опять забыл захватить из дома зонтик. Он взглянул на серое низкое небо, мокрые крыши зданий, поблескивающие серебристыми каплями провода, даже подставил растопыренные ладони с короткими толстыми пальцами – ни одна капля не упала на них. Чудеса! Все мокрое, крошечные капельки сверкают на зонтах, головных уборах прохожих, а руки сухие!
Славину он позвонил еще из Москвы, договорился о встрече в Союзе писателей на улице Воинова ровно в двенадцать дня. Еще было время, и Луков решил пройтись пешком. У автобусной остановки ему сказали, что на улицу Воинова ему лучше всего попасть таким образом: идти по улице Восстания до конца, на Салтыкова-Щедрина повернуть налево и по проспекту Чернышевского выйти прямо на улицу Воинова. Можно и на метро – до станции «Чернышевская».
К его удивлению, к Союзу писателей он пришел совершенно сухим, ленинградское небо так и не разразилось холодным осенним дождем. Даже вроде бы стало светлее, с Невы дул ветер и гнал над крышами зданий белесые клочья облаков.