– Ну, ладно, я пошел, – говорю я.
– А ты что, с нами не бухнешь?
– Как я бухну? Мои же дома – сразу засекут.
– Ну, оденься, пошли, типа, погуляем.
– Неохота, такой мороз.
– Ну, ладно, давай.
– Давай.
Синицкая ставит много двоек, и ее боятся. Все сидят, уткнувшись в учебники. Она еще некоторое время лижет дужку, листает журнал, потом говорит:
– Так, первый вопрос. Судебная система Советского государства. Так... так... так... Быркин.
Быра медленно выходит к доске, поворачивается к классу и смотрит в пол.
– Ну, включай звук, а то видимость есть, а изображения нету, – говорит Синицкая. – Форма не соответствует содержанию: на вид – нормальный ученик, в костюме, с галстуком, все, как положено, – она улыбается, показывая три золотых зуба вверху. – А вот содержание... Содержания пока не вижу.
Быра что-то мычит.
– Ну, выучил или нет? – спрашивает Синицкая.
– Нет.
– Садись. Два.
Быра идет на свое место, бурча под нос:
– Дура, проститутка, бля.
– Ты у меня там еще побубни, – говорит Синицкая. – Будешь иметь бледный вид и макаронную походку.
– Пошла на хуй, дура, – громко говорит Быра, но Синицкая не слышит или притворяется, что не слышит.
– Как по улице ходить в шапке натянутой на глаза, так это он может, – говорит Синицкая. Все пацаны на Рабочем, в том числе я и Быра, уже недели две, как натягиваем свои шерстяные шапки низко на глаза. Как это началось и кто первый придумал – уже никто не помнит. Просто так все на Рабочем ходят – и все.
– А вы ведь даже не знаете, почему так носят и откуда это пошло, – продолжает Синицкая. Все радуется, потому что если она начинает учить нас жить, то это надолго, и может уже никого не спросить. – Это все оттуда, с Запада. Но там так носят шапки, чтобы показать, что они не хотят видеть ужасы буржуазной действительности. А у нас-то действительность социалистическая, здесь ужасов никаких и в помине нет. Есть отдельные недостатки, но мы с ними обязательно справимся. А вообще, скажу вам не как учительница, а просто, по человечески, – Синицкая снова улыбается и блестит золотыми зубами. – Остерегайтесь всего этого западного, иностранного. Вот у моих соседей дочка купила майку на барахолке, надела, а кто-то увидел и говорит: а ты знаешь, что на ней написано? Это же плохое слово, и, значит, что ты – и есть это плохое слово. Вот.
– Вот, бля, намазались, суки, – Быра злобно смотрит на них, потом с громким звуком харкает себе под ноги.
Подходит Вэк.
– А где Бык? – спрашивает у него Клок.
– Дома. Говорит – не пойдет: надеть нечего.
– Сам дурак. Надо было покупать джемпер у Цыгана за тридцать. Поношенный, но еще ничего. Ну, пусть сидит теперь дома, хуй дрочит.
Вчетвером проходим внутрь. Петруха – «дежурный учитель», придурок и кретин – косо смотрит на нас. Бык пару месяцев назад заехал ему пару раз в грудняк: слишком много брал на себя, не нравилось ему, что курим в туалете. Но сейчас он нам хер что сделает: мы – из восьмого, имеем право придти на дискотеку.
Клок заходит поссать в туалет на втором этаже, и мы ждем его на лестнице. Наверху, на площадке третьего, стоят Сухая и Ленина Сергеевна – завуч. Они нас не замечают.
– Безобразие это, конечно, – говорит Ленина. – Буржуазная музыка, да еще вдобавок и на иностранном языке. О чем поют – мы не знаем. В зале практически темно...
– И не говорите. Дали свободу, что называется, – подлизывает ей задницу Сухая. – «Темнота – друг молодежи». Это же надо додуматься до такого!
– А если сейчас свет включить, разойдутся по углам, будут стоять, надувшись, а потом кто-нибудь в районо бумагу накатает – не организовываем культурный отдых учащихся. Они сейчас все ушлые стали. Вон, написали же анонимку в районо на Клима Яковлевича – матом ругается, часто выходит куда-то во время урока. Потом выяснилось, что это Букаев из 8-го «а» написал. И что вы думаете – извинился он? Ничего подобного. «Я и под своей фамилией могу это повторить», – говорит. В результате – проверка приезжала, осматривали мастерские, нашли нарушения. Ну, сами знаете, есть еще слабые места у нас, но у кого их нет? Представляете, как мне трудно было все это дело... ну, так сказать, чтобы все было нормально...
– Да, представляю.
– Так что, свет сейчас так просто не включишь. Вы уж, будьте добры, следите, чтобы все было нормально, а если заметите, что что-то явно не то, то можно и свет включить.
– Хорошо.
Вэк выходит из туалета, и мы все вместе поднимаемся по лестнице.
– Здравствуйте, Вера Алексеевна, – слишком весело и громко кричит Вэк.
– Здравствуйте, ребята, – отвечает Классная без улыбки. Как же, мы – «нежелательный элемент» на дискотеке, от нас только и жди, что неприятностей.
Свет в зале выключен, только моргают четыре фонаря цветомузыки – красный, зеленый, синий и желтый. Играет «Модерн токинг» – третий альбом, песня «Луи-Луи». Народ танцует, собравшись в кружки человек по пять-шесть.
– Пошли бухнем, – говорит Вэк. – Клок пузырь самогона где-то надыбал.
Мы смотрим на Клока. Он довольно улыбался.
– А чего сразу не сказал?
– Чтоб слюной не захлебнулись.
Мы опять спускаемся вниз, выходим на улицу и заворачиваем за угол школы.
– Закуски нет, надо голову нюхать, чтоб потом не шлифануть, – говорит Вэк.
Делаем по глотку, потом нюхаем головы друг друга.
– У меня еще одеколон есть, – Клок показывает маленький пузырек. – Так что, если кому мало...
– Ты что, серьезно? – спрашиваю я.
– Не-а, – ухмыляется он. – Я пока не ебанулся – одеколон пить. Вот намазаться можно, чтоб запаха не было.
– Ну, на хуй, – говорит Вэк. – Подумают еще – и правда одеколона напились.
– А может, выпьем его? – спрашивает Быра.
– Хочешь – пей, – говорит Вэк.
Возвращаемся в школу, снова заходим в актовый зал.
– Ну, что, пошли танцевать? – спрашивает Быра.
– Нет, давай посидим сначала, – отвечает Вэк.
Деревянные стулья с откидными сиденьями сдвинуты к стенам, и на них сидят несколько баб. Среди них – накрашенная Анохина в джинсовой юбке. Волосы начесаны и залиты лаком. Быра подсаживается к ней и начинает что-то трындеть. Она – явно без охоты – отвечает. Быра говорит что-то еще, встает и возвращается к нам.
– Ладно, давайте лучше танцевать, – говорит он.
– Что, опять послала? – Вэк смотрит на него и ржет. Мы тоже.
– Пошли танцевать, хули мы стоим, как лохи? – говорит Клок.
Встаем в круг. Сейчас играет первый альбом «Модерн токинга», песня «Ю май хо, ю май со». Потом ставят «медляк», и мы садимся на стулья.
После «медляка» снова встаем подрыгаться. В середине по залу идет какая-то тусовка. Некоторые перестают танцевать. Мы подходим поближе, посмотреть, что там такое.
Гриб пиздит какого-то «старого» мужика» – ему лет двадцать пять, усатый. Подскакивает Обезьяна и тоже несколько раз дает ему по морде. Мужик падает.
Включается свет, приходят Ленина и Сухая. Мужик сидит на полу и вытирает рукавом кровь из носа. Цыган подходит к Ленине:
– Ленина Сергеевна! Он сам виноват. Вязался к нашим девушкам. А все из-за чего – пускают кого попало на дискотеки. Надо только учеников и бывших учеников, чтоб пример показывали, – он громко смеется.
– Ладно, Остапчук. Ты бы уж лучше помолчал – нашелся мне тут пример. Бывшим ученикам на дискотеках тоже делать нечего. Как ты сюда прошел?
– Места надо знать, Ленина Сергеевна, места надо знать.
– Отведите его в туалет, пусть умоется, – она показывает на мужика.
Он поднимается и сам выходит из зала.
– Кто это? Ты его знаешь? – спрашиваю Вэка.
– Да. Это сестроеб Куцого. Я его пару раз видел на районе.
Свет потушили, и дискотека продолжается. Опять «медляк» – «Тайм» Скорпионсов.
– Ну, пошли кого-нибудь пригласим. Хули сидеть? – говорит Вэк.
Я рассматриваю толпу в поисках нормальной бабы, чтоб пригласить. Всех самых красивых уже пригласили. Недалеко стоит Кнопка из нашего класса, и я подхожу к ней.
– Привет. Можно тебя пригласить?
– Привет. Можно.
– Я, правда, не очень умею.
– Ну и я не очень. Не бойся.
Она прижимается ко мне, но грудей я не чувствую, только лифчик, твердый какой-то. Танцевать медляки я вообще не умею. Мы топчемся, переминаясь с ноги на ногу.
– Ты меня веди, – говорит Кнопка.
– Куда?
Она смеется.
– Так говорят, когда танцуют. За собой веди, чтобы я делала шаги за тобой.
– А, понятно.
Мы топчемся так до конца медляка – мне показалось, что он длился минут десять.
– Спасибо, – говорит Кнопка. Я улыбаюсь. Думаю, что если бы она не была такой мелкой и некрасивой, то, может быть, можно было бы...
Иду искать своих. Бык сидит на стуле в углу.
– Ну, как Кнопка?
– Как, как? Я, может быть, первый раз в жизни с бабой танцевал.
– Так я и спрашиваю – как?
– Никак. Я же не умею.
– Ну, позажиматься все равно можно. Правда, у Кнопки там ничего нет.
– А видел, какую пилу Клок снял? Не с нашей школы. Курить пошли.
– А Вэк?
– Тоже курит, наверное. Подошел к какой-то козе, а она его послала, как щенка. Ну, он психанул и ушел.
– А ты?
Бык не отвечает.
Приходят Вэк и Клок с какой-то накрашенной бабой в облегающих джинсах. Ей на вид лет семнадцать или даже больше.
– Знакомьтесь, – говорит Клок. – Это Люда. А это Андрей, Вова и Саша.
– Очень приятно, – говорит она блядским голосом и улыбается.
– Ну, мы пошли танцевать, – говорит Клок.
– Присоединяйтесь, мальчики, – говорит она, повернувшись к нам, и они уходят, взявшись за руки.
– Нашла, бля, мальчиков, – говорит Вэк. – Хотя пила ничего. А эту дуру убью на хуй. «Я с колхозниками не танцую» – передразнил он. – Сама колхозница ебучая.
– Ладно, успокойся. Ну ее на хуй, – говорит Бык. – Пошли лучше подрыгаемся.
Первый урок – история.
– Вот, позвольте представить вам нового одноклассника – Мишу Иванова, – говорит Сухая. – Он переехал сюда с родителями из Ленинграда.
Он встает и спокойно смотрит на нас, а мы все рассматриваем его, как придурка. У нас в городе, а тем более, на районе, неформалов еще не было. Кто-то из «старых» видел однажды в клубе металлиста с Космонавтов: с цепями, браслетами и прочей ерундой. Непонятно, зачем он вообще приперся на дискотеку: металлисты же такую музыку не слушают.
– Конечно, Мише нужно будет привести себя в порядок, – говорит Сухая. – Там, в Ленинграде, может быть, свои правила, а здесь надо выглядеть, как все ученики. Срок – до завтра.
На перемене мы с Вэком подходим к Неформалу.
– Так ты правда из Ленинграда? – спрашивает Вэк.
– Правда.
– А чего сюда приехал?
– С родителями. У меня папа военный, и его сюда перевели.
– Понятно. А нахуя тебе эти сережки, волосы?
– По музыке. Я «металл» слушаю, ну и...
– Ну, надо постричься. Здесь так не ходят.
– Почему?
– Не ходят и все. Раз приехал жить на Рабочий, должен быть, как другие. Выебываться ты здесь не будешь.
– Нет, ребята, вы чего?
– Ничего. Будешь свой пацан – все будет классно, а будешь залупляться – тогда лучше вообще пиздуй на хуй в свой Ленинград.
– Ну, как вам новенький?
Бык пожимает плечами.
– Какой-то он деловой слишком, – говорит Вэк. – Выпендривается.
– А у меня такое чувство, ребята, что он хороший парень на самом деле, – говорит Сухая. – Я это на самом деле чувствую. У меня за тридцать пять лет в школе чутье на хороших людей появилось. Но... Среда обитания, сами понимаете. Крупный город, почти столица, влияние буржуазной культуры... Опять же, капиталистическая страна под боком. Вот вы бы как-нибудь объяснили ему, что ли? Только по-хорошему, ребята, ну, вы меня понимаете. Никакого рукоприкладства, по-дружески. Скажите ему, что хотите с ним дружить. Предложите что-нибудь сделать вместе. В кино там сходить, ну, я не знаю... – Вэк ухмыляется, но Сухая не замечает. – Коллектив на самом деле – великая сила. А теперь – на урок.
Он стоит у окна с сигаретой и прикуривает импортной прозрачной зажигалкой.
– Дай сигарету, – говорит Бык. Неформал сует ему пачку, и Бык выгребает штук пять сигарет, дает по одной мне и Вэку, одну берет себе, а остальные кладет в карман. Все закуривают. Неформал забирает пачку, отворачивается и смотрит в окно.
– Ты это самое, не отворачивайся, когда с тобой разговаривают, – начинает Вэк. – Мы вчера поговорили с тобой, думали, ты пацан нормальный, все поймешь. А ты не понял. Так что, придется по-другому разговаривать.
– Ну, вы что, чуваки? Я думал, это вы так... В шутку.
– Мы тебе не чуваки.
Вэк дает Неформалу прямой в живот. Сигарета у него выпадает, он кашляет. Мы с Быком хватаем его за руки, а Вэк замахивается еще раз.
– Чуваки, не надо, вы что? – говорит Неформал.
Дверь открывается, и заходит Гнус.
– Что здесь происходит? Курите?
Он подскакивает к Быку, замахивается, но отводит руку.
– А это еще что за чудо? Что за прическа? Чтобы завтра же постригся. Я лично проконтролирую. В восемь утра, перед уроками – ко мне в кабинет. И чтоб не курили мне в туалетах. А тебе, Вакунов, уже было последнее предупреждение – чуть не на коленях умолял не переводить в спецшколу...
Звенит звонок.
– Все, быстро на урок, – говорит Гнус.
Вылезаем из троллейбуса и идем по центральной улице, мимо ободранных пятиэтажек, почти таких же, как и у нас на районе. Улица, правда, немного почище, бордюры побелены, а в пустых витринах висят подкрашенные свежей красной краской плакаты к Первому мая.
– Смотри, ничего пилы, – Вэк показывает на двух баб впереди. Им было лет по шестнадцать.
– Счас подойдем, зацепим, – ухмыляется Клок.
Мы ускоряем шаг и догоняем их.
– Здравствуйте, девушки, – бодро говорит Клок и улыбается.
Они смотрят на нас как-то презрительно. Обе в джинсах и новых югославских «ветровках» – такие недавно «давали» в ГУМе, и некоторым у нас на районе купили.
– А куда это вы идете? – продолжает Клок.
– А это что, допрос? – говорит одна.
– Катитесь в свой колхоз, – еще злее говорит вторая, и они ускоряют шаг, почти бегут.
– Э, что за базары такие, надо разобраться, – говорит Вэк.
– Ладно, ну их на хуй, – Клок смотрит им вслед. – Хотя пилы заебись.
– Хуйня, найдем еще, – говорю я.
Но мы так никого и не находим, шляемся по центру, пробуем подколоться еще к одним бабам, но они нас тоже посылают. Покупаем в центральном универсаме пива и садимся в парке на лавочку.
– Тут хуй ты кого снимешь. Все нормальные бабы уже с кем-то ебутся, – Вэк делает недовольную рожу.
– Ясный хуй, – говорит Клок. – Если бабу никто не ебет, значит она никому не нужна. У каждой нормальной бабы есть пацан, и он ебет ее постоянно, а те – кто со всеми ебутся, – бляди и проститутки. От них только трипером заразиться можно. Гриб с Гуроном заразились трипером от одной блядины, потом ездили в кожвендиспансер, лечились.
– А как найти такую, чтоб и нормальная и ебалась? – спрашиваю я.
– Очень просто, – ухмыляется Клок. – Любая баба хочет ебаться. Даже если у нее пацан есть или говорит, что целка, все равно ее можно раскрутить. А если бабу раскрутить не можешь, значит хуевый ты пацан. Нет таких баб, которые не дают, есть только пацаны, которые не умеют попросить. Понял?
– Видели? – говорит Вэк. – Это все Егоров, только он умеет рисовать. Пошлите дадим ему пизды.
– Может, не надо? Вдруг списать когда-нибудь понадобится?
– Не ссы. Найдем, у кого списать. У баб списывать будем. За жопу возьмешь – сразу даст списать, ну и все остальное тоже.
Егоров сидит за партой с учебником – все он что-то учит, чтоб пятерку получить. Мы подходим.
– Привет, – говорит Вэк. – А ты чего не читаешь? Интересная стенгазета.
– Повторить надо.
– А нахуя ты это сделал?
– Что сделал?
– Газету.
– Мне Сухая сказала – я нарисовал. Я же не вас рисовал, а просто... Как бы нарушителей. А подписи другие делали.
– Но там же написано, что это мы. Значит, про нас.
– Ничего не про вас, пацаны.
– Про нас, не про нас – кого ебет?
И Вэк дает ему оплеуху. Егоров вскакивает.
– Вы, что, пацаны?
– Сядь, – говорит Бык и дает ему кулаком в нос. На парту падают несколько капелек крови. Звенит звонок. Мы идем на свои места.
– Все газеты принесли?
Никто не отвечает. Она смотрит на столы – у всех, кроме Быры, Быка и Вэка газеты есть. Я принес «Комсомольскую правду», но ничего в ней не прочитал.
– Ладно. Газеты почти все принесли. А прочитали хоть что-нибудь?
Все притихли, никто не хочет высовываться.
– Меня поражает ваша пассивность, ребята. Мы живем в такое сложное время. Раньше все было понятно: вот друг, вот враг. А сейчас враг может легко замаскироваться. Да, Перестройка – это хорошо, но это и возможность для врагов воспользоваться ситуацией и нанести нам удар.
– Что, будет война? – спрашивает Кузнецова с первой парты.
– Нет, в обычном смысле войны не будет. Будет война идейная, и она, можно сказать, уже идет – война за сохранение наших коммунистических идеалов, которые многим хочется раздавить.
Сухая останавливается, обводит взглядом класс. Ее мало кто слушает: переговариваются между собой, смотрят в окно, читают газеты.
– И вы, ребята, должны понять, что коллектив – это очень важно, что надо быть один за всех и все за одного. И, кроме того, своей плохой учебой и политической безграмотностью вы играете на руку врагу.
– А кто враг сейчас – американцы? – снова спрашивает Кузнецова.
– Сами скоро поймете.
– А зачем это вы нас пугаете? – говорит Неформал. Он постригся и снял серьги. – Мы газеты читаем и телевизор смотрим. Ситуация меняется: разрядка напряженности, перестройка, демократизация, а вы нам про каких-то врагов. Нету сейчас больше врагов.
Все смотрят на Неформала, а Сухая нервно кусает свои синие губы.
– Видимо, в той школе, в которой ты учился, Иванов, идеологическая работа была поставлена не на высшем уровне, вот ты и напитался всякой антисоветской пропагандой. Враги у нас есть и будут всегда, потому что мы – первое коммунистическое государство в мире. Только когда во всем мире будет построен коммунизм...
Неформал хохочет. Смотрит прямо на нее и хохочет.
– Вон из класса, – говорит Сухая.
Он берет сумку и выходит. На роже у Сухой красные пятна, и она задыхается.
– Я сейчас, – говорит она и выходит.
– Заебись он ей, – говорит Вэк. – А представьте, если б Сухая счас взяла и подохла. Интересно, Неформала бы судили?
– А за что его судить? – спрашиваю я.
– Ну не знаю...
– Что, может, надо его отпиздить? – поворачивается с первой парты Бык.
– На хера? Ну, поучили мы его прошлый раз, а что мы с этого имели? Сухая все равно «неуды» поставила. Пошла она на хуй, дура.
– Леша, потанцуй нам, – говорит Вэк.
Леша дебильно улыбается, и изо рта у него вытекает слюна.
– Давай, не выебывайся, а то сейчас отпиздим – видишь, сколько нас много?
– А какой танец, быстрый или медленный? – голос у Леши – как у третьеклассника.
– Давай быстрый.
Леша начинает фальшиво петь «Посмотри на меня, братец Луи-Луи-Луи» и крутит жопой и махает руками.
– Ладно, заебись, хватит. Теперь медленный, – говорит Вэк.
Леша разводит руки далеко в стороны и топчется и поворачивается на месте и тоже что-то напевает себе под нос, только теперь тихо, и поэтому нельзя понять, что.
– Все, концерт окончен. Теперь пиздуй отсюда, – Вэк дал ему подсрачника, потом остальные, я тоже. Леша убегает, разбрасывая ноги в стороны, как обычно бегают бабы.
– А брат у него старший – нормальный, здоровый такой мужик, каждый день пьет, – Вэк смотрит Леше вслед. – Мамаше говорили не рожать, а она родила, вот такой и получился...
– Надо обязательно сходить в гастроном, купить костей, – говорила Синицкая. – Мне Тамара Ивановна говорила, что вчера давали. Такие хорошие кости – и всего по рупь-тридцать.
– Это в гастрономе возле остановки?
– Да, в нем. Там еще книжный магазин рядом. И хороший, должна вам сказать. Как-то зашла на днях – Мориса Дрюона давали. Я взяла.
– Да, магазины здесь хорошие. Сам район отвратительный – из-за химзавода этого, ну, и контингент соответствующий, а магазины – ничего. Ну, мне на урок. Всего хорошего.
Они уходят.
– Костей ей, блядь, суке захотелось. Пусть сходит на клейзавод – там не только костей дохуя, там и с крысиной еще можно... – говорит Вэк.
Мы хохочем, бросаем бычки в унитаз и идем на урок.
– Ребята, сейчас идем убирать улицу. В город приезжает правительственная комиссия. Надо, чтобы улица была чистой, чтобы не ударить в грязь лицом. Давайте, быстренько в подвал за инструментами. Я вас буду ждать на крыльце.
– Я не пойду, – говорит Неформал. – Я не обязан убирать улицу из-за какого-то начальника.
– А причем тут начальник? – Сухая удивленно смотрит на него. – Тебе что, приятно идти в школу по грязной улице?
– Мне все равно.
– Ну, как знаешь. Но, если не пойдешь, поведение «неуд» за неделю.
– Не имеете права. Я в районо напишу.
Сухая ничего не отвечает. Он уходит.
– Неформал, сука, – говорит Вэк, когда спускаемся по лестнице в подвал за метлами и лопатами. – Все выпендривается. Надо ему еще пиздюлей навешать.
– А Сухая ему ничего не сделает, – говорит Клок. – Не имеет права – он знает. Неформал и в районо и в хуйано, а она что?
– Получается, ему бля, можно, а нам нельзя, – говорит Вэк и несильно бьет по почкам Куню, который в это время поднимается с лопатой наверх. Куня кривится, как будто ему почки отбили.
– Сухой закон, бля, – говорю я Клоку. – Всю херню выпьют. А почему он сразу воды после одеколона?
– Это ж одеколон – ты все во рту спалишь себе.
– А-а.
– А мы твоего батьку видели пару дней назад в пивбаре. Мы подошли – я, Вэк, Бизон, взяли по пиву. Потом он подходит. Говорит, типа, моего сына знаете – Андрея Гонцова? Ну, ясный хуй, знаем. А он бухой уже, стоит, рассказывает. А вы знаете, типа, что я был поэт раньше? Меня в газетах публиковали – Константин Гонцов. Правда, что ли?
– Да, правда.
– А что потом?
– Ничего, ты видел.
– Ну и, короче, что-то еще говорил... А, что ты у него хороший сын и что-то еще.
– Не обращай внимания.
– Мы ему пива налили, и он отошел.
Подходит Вэк в неновых, но настоящих джинсах.
– Где взял?
– Купил у Черного за двадцать рублей. Почти новые – клепки-хуепки.
– Какая фирма?
– А хуй его знает.
– Счас посмотрим. – Я задираю ему куртку: на жопе приклепана железная бляшка «Монтана». – Ничего фирма.
– Нет, хуйня, – говорит Клок. – Самые лучшие – это «Левис».
– Как мы договорились? Каждый день двадцать копеек.
– Мне не дали сегодня.
– А меня это не ебет.
Карпекина встает с парты и подходит к ним:
– Ну-ка, отпусти его.
– А ты что, с нами не бухнешь?
– Как я бухну? Мои же дома – сразу засекут.
– Ну, оденься, пошли, типа, погуляем.
– Неохота, такой мороз.
– Ну, ладно, давай.
– Давай.
* * *
– Пять минут на подготовку, – говорит Синицкая. Она ведет у нас «Основы Советского государства и права». Потом берет в рот дужку своих очков и начала лизать ее, перелистывая журнал.Синицкая ставит много двоек, и ее боятся. Все сидят, уткнувшись в учебники. Она еще некоторое время лижет дужку, листает журнал, потом говорит:
– Так, первый вопрос. Судебная система Советского государства. Так... так... так... Быркин.
Быра медленно выходит к доске, поворачивается к классу и смотрит в пол.
– Ну, включай звук, а то видимость есть, а изображения нету, – говорит Синицкая. – Форма не соответствует содержанию: на вид – нормальный ученик, в костюме, с галстуком, все, как положено, – она улыбается, показывая три золотых зуба вверху. – А вот содержание... Содержания пока не вижу.
Быра что-то мычит.
– Ну, выучил или нет? – спрашивает Синицкая.
– Нет.
– Садись. Два.
Быра идет на свое место, бурча под нос:
– Дура, проститутка, бля.
– Ты у меня там еще побубни, – говорит Синицкая. – Будешь иметь бледный вид и макаронную походку.
– Пошла на хуй, дура, – громко говорит Быра, но Синицкая не слышит или притворяется, что не слышит.
– Как по улице ходить в шапке натянутой на глаза, так это он может, – говорит Синицкая. Все пацаны на Рабочем, в том числе я и Быра, уже недели две, как натягиваем свои шерстяные шапки низко на глаза. Как это началось и кто первый придумал – уже никто не помнит. Просто так все на Рабочем ходят – и все.
– А вы ведь даже не знаете, почему так носят и откуда это пошло, – продолжает Синицкая. Все радуется, потому что если она начинает учить нас жить, то это надолго, и может уже никого не спросить. – Это все оттуда, с Запада. Но там так носят шапки, чтобы показать, что они не хотят видеть ужасы буржуазной действительности. А у нас-то действительность социалистическая, здесь ужасов никаких и в помине нет. Есть отдельные недостатки, но мы с ними обязательно справимся. А вообще, скажу вам не как учительница, а просто, по человечески, – Синицкая снова улыбается и блестит золотыми зубами. – Остерегайтесь всего этого западного, иностранного. Вот у моих соседей дочка купила майку на барахолке, надела, а кто-то увидел и говорит: а ты знаешь, что на ней написано? Это же плохое слово, и, значит, что ты – и есть это плохое слово. Вот.
* * *
Перед восьмым марта в школе вечер, потом будет дискотека. Я, Клок и Быра курим у входа, а мимо нас прут накрашенные и начесанные бабы из восьмых, девятого и десятого классов.– Вот, бля, намазались, суки, – Быра злобно смотрит на них, потом с громким звуком харкает себе под ноги.
Подходит Вэк.
– А где Бык? – спрашивает у него Клок.
– Дома. Говорит – не пойдет: надеть нечего.
– Сам дурак. Надо было покупать джемпер у Цыгана за тридцать. Поношенный, но еще ничего. Ну, пусть сидит теперь дома, хуй дрочит.
Вчетвером проходим внутрь. Петруха – «дежурный учитель», придурок и кретин – косо смотрит на нас. Бык пару месяцев назад заехал ему пару раз в грудняк: слишком много брал на себя, не нравилось ему, что курим в туалете. Но сейчас он нам хер что сделает: мы – из восьмого, имеем право придти на дискотеку.
Клок заходит поссать в туалет на втором этаже, и мы ждем его на лестнице. Наверху, на площадке третьего, стоят Сухая и Ленина Сергеевна – завуч. Они нас не замечают.
– Безобразие это, конечно, – говорит Ленина. – Буржуазная музыка, да еще вдобавок и на иностранном языке. О чем поют – мы не знаем. В зале практически темно...
– И не говорите. Дали свободу, что называется, – подлизывает ей задницу Сухая. – «Темнота – друг молодежи». Это же надо додуматься до такого!
– А если сейчас свет включить, разойдутся по углам, будут стоять, надувшись, а потом кто-нибудь в районо бумагу накатает – не организовываем культурный отдых учащихся. Они сейчас все ушлые стали. Вон, написали же анонимку в районо на Клима Яковлевича – матом ругается, часто выходит куда-то во время урока. Потом выяснилось, что это Букаев из 8-го «а» написал. И что вы думаете – извинился он? Ничего подобного. «Я и под своей фамилией могу это повторить», – говорит. В результате – проверка приезжала, осматривали мастерские, нашли нарушения. Ну, сами знаете, есть еще слабые места у нас, но у кого их нет? Представляете, как мне трудно было все это дело... ну, так сказать, чтобы все было нормально...
– Да, представляю.
– Так что, свет сейчас так просто не включишь. Вы уж, будьте добры, следите, чтобы все было нормально, а если заметите, что что-то явно не то, то можно и свет включить.
– Хорошо.
Вэк выходит из туалета, и мы все вместе поднимаемся по лестнице.
– Здравствуйте, Вера Алексеевна, – слишком весело и громко кричит Вэк.
– Здравствуйте, ребята, – отвечает Классная без улыбки. Как же, мы – «нежелательный элемент» на дискотеке, от нас только и жди, что неприятностей.
Свет в зале выключен, только моргают четыре фонаря цветомузыки – красный, зеленый, синий и желтый. Играет «Модерн токинг» – третий альбом, песня «Луи-Луи». Народ танцует, собравшись в кружки человек по пять-шесть.
– Пошли бухнем, – говорит Вэк. – Клок пузырь самогона где-то надыбал.
Мы смотрим на Клока. Он довольно улыбался.
– А чего сразу не сказал?
– Чтоб слюной не захлебнулись.
Мы опять спускаемся вниз, выходим на улицу и заворачиваем за угол школы.
– Закуски нет, надо голову нюхать, чтоб потом не шлифануть, – говорит Вэк.
Делаем по глотку, потом нюхаем головы друг друга.
– У меня еще одеколон есть, – Клок показывает маленький пузырек. – Так что, если кому мало...
– Ты что, серьезно? – спрашиваю я.
– Не-а, – ухмыляется он. – Я пока не ебанулся – одеколон пить. Вот намазаться можно, чтоб запаха не было.
– Ну, на хуй, – говорит Вэк. – Подумают еще – и правда одеколона напились.
– А может, выпьем его? – спрашивает Быра.
– Хочешь – пей, – говорит Вэк.
Возвращаемся в школу, снова заходим в актовый зал.
– Ну, что, пошли танцевать? – спрашивает Быра.
– Нет, давай посидим сначала, – отвечает Вэк.
Деревянные стулья с откидными сиденьями сдвинуты к стенам, и на них сидят несколько баб. Среди них – накрашенная Анохина в джинсовой юбке. Волосы начесаны и залиты лаком. Быра подсаживается к ней и начинает что-то трындеть. Она – явно без охоты – отвечает. Быра говорит что-то еще, встает и возвращается к нам.
– Ладно, давайте лучше танцевать, – говорит он.
– Что, опять послала? – Вэк смотрит на него и ржет. Мы тоже.
– Пошли танцевать, хули мы стоим, как лохи? – говорит Клок.
Встаем в круг. Сейчас играет первый альбом «Модерн токинга», песня «Ю май хо, ю май со». Потом ставят «медляк», и мы садимся на стулья.
После «медляка» снова встаем подрыгаться. В середине по залу идет какая-то тусовка. Некоторые перестают танцевать. Мы подходим поближе, посмотреть, что там такое.
Гриб пиздит какого-то «старого» мужика» – ему лет двадцать пять, усатый. Подскакивает Обезьяна и тоже несколько раз дает ему по морде. Мужик падает.
Включается свет, приходят Ленина и Сухая. Мужик сидит на полу и вытирает рукавом кровь из носа. Цыган подходит к Ленине:
– Ленина Сергеевна! Он сам виноват. Вязался к нашим девушкам. А все из-за чего – пускают кого попало на дискотеки. Надо только учеников и бывших учеников, чтоб пример показывали, – он громко смеется.
– Ладно, Остапчук. Ты бы уж лучше помолчал – нашелся мне тут пример. Бывшим ученикам на дискотеках тоже делать нечего. Как ты сюда прошел?
– Места надо знать, Ленина Сергеевна, места надо знать.
– Отведите его в туалет, пусть умоется, – она показывает на мужика.
Он поднимается и сам выходит из зала.
– Кто это? Ты его знаешь? – спрашиваю Вэка.
– Да. Это сестроеб Куцого. Я его пару раз видел на районе.
Свет потушили, и дискотека продолжается. Опять «медляк» – «Тайм» Скорпионсов.
– Ну, пошли кого-нибудь пригласим. Хули сидеть? – говорит Вэк.
Я рассматриваю толпу в поисках нормальной бабы, чтоб пригласить. Всех самых красивых уже пригласили. Недалеко стоит Кнопка из нашего класса, и я подхожу к ней.
– Привет. Можно тебя пригласить?
– Привет. Можно.
– Я, правда, не очень умею.
– Ну и я не очень. Не бойся.
Она прижимается ко мне, но грудей я не чувствую, только лифчик, твердый какой-то. Танцевать медляки я вообще не умею. Мы топчемся, переминаясь с ноги на ногу.
– Ты меня веди, – говорит Кнопка.
– Куда?
Она смеется.
– Так говорят, когда танцуют. За собой веди, чтобы я делала шаги за тобой.
– А, понятно.
Мы топчемся так до конца медляка – мне показалось, что он длился минут десять.
– Спасибо, – говорит Кнопка. Я улыбаюсь. Думаю, что если бы она не была такой мелкой и некрасивой, то, может быть, можно было бы...
Иду искать своих. Бык сидит на стуле в углу.
– Ну, как Кнопка?
– Как, как? Я, может быть, первый раз в жизни с бабой танцевал.
– Так я и спрашиваю – как?
– Никак. Я же не умею.
– Ну, позажиматься все равно можно. Правда, у Кнопки там ничего нет.
– А видел, какую пилу Клок снял? Не с нашей школы. Курить пошли.
– А Вэк?
– Тоже курит, наверное. Подошел к какой-то козе, а она его послала, как щенка. Ну, он психанул и ушел.
– А ты?
Бык не отвечает.
Приходят Вэк и Клок с какой-то накрашенной бабой в облегающих джинсах. Ей на вид лет семнадцать или даже больше.
– Знакомьтесь, – говорит Клок. – Это Люда. А это Андрей, Вова и Саша.
– Очень приятно, – говорит она блядским голосом и улыбается.
– Ну, мы пошли танцевать, – говорит Клок.
– Присоединяйтесь, мальчики, – говорит она, повернувшись к нам, и они уходят, взявшись за руки.
– Нашла, бля, мальчиков, – говорит Вэк. – Хотя пила ничего. А эту дуру убью на хуй. «Я с колхозниками не танцую» – передразнил он. – Сама колхозница ебучая.
– Ладно, успокойся. Ну ее на хуй, – говорит Бык. – Пошли лучше подрыгаемся.
* * *
В первый день четвертой четверти в класс приходит новый пацан – с длинными волосами, с сережками в ушах, со всякими цепочками и заклепками на обычном школьном пиджаке. Неформал, короче говоря.Первый урок – история.
– Вот, позвольте представить вам нового одноклассника – Мишу Иванова, – говорит Сухая. – Он переехал сюда с родителями из Ленинграда.
Он встает и спокойно смотрит на нас, а мы все рассматриваем его, как придурка. У нас в городе, а тем более, на районе, неформалов еще не было. Кто-то из «старых» видел однажды в клубе металлиста с Космонавтов: с цепями, браслетами и прочей ерундой. Непонятно, зачем он вообще приперся на дискотеку: металлисты же такую музыку не слушают.
– Конечно, Мише нужно будет привести себя в порядок, – говорит Сухая. – Там, в Ленинграде, может быть, свои правила, а здесь надо выглядеть, как все ученики. Срок – до завтра.
На перемене мы с Вэком подходим к Неформалу.
– Так ты правда из Ленинграда? – спрашивает Вэк.
– Правда.
– А чего сюда приехал?
– С родителями. У меня папа военный, и его сюда перевели.
– Понятно. А нахуя тебе эти сережки, волосы?
– По музыке. Я «металл» слушаю, ну и...
– Ну, надо постричься. Здесь так не ходят.
– Почему?
– Не ходят и все. Раз приехал жить на Рабочий, должен быть, как другие. Выебываться ты здесь не будешь.
– Нет, ребята, вы чего?
– Ничего. Будешь свой пацан – все будет классно, а будешь залупляться – тогда лучше вообще пиздуй на хуй в свой Ленинград.
* * *
Назавтра Неформал сидит на первом уроке – географии – в том же виде. Все снова смотрят на него, но ему вроде как все до жопы. Сидит себе и смотрит в окно. После географии Сухая – она ведет у нас и историю и географию – подходит ко мне Вэку и Быку: мы позже других задержались в классе.– Ну, как вам новенький?
Бык пожимает плечами.
– Какой-то он деловой слишком, – говорит Вэк. – Выпендривается.
– А у меня такое чувство, ребята, что он хороший парень на самом деле, – говорит Сухая. – Я это на самом деле чувствую. У меня за тридцать пять лет в школе чутье на хороших людей появилось. Но... Среда обитания, сами понимаете. Крупный город, почти столица, влияние буржуазной культуры... Опять же, капиталистическая страна под боком. Вот вы бы как-нибудь объяснили ему, что ли? Только по-хорошему, ребята, ну, вы меня понимаете. Никакого рукоприкладства, по-дружески. Скажите ему, что хотите с ним дружить. Предложите что-нибудь сделать вместе. В кино там сходить, ну, я не знаю... – Вэк ухмыляется, но Сухая не замечает. – Коллектив на самом деле – великая сила. А теперь – на урок.
* * *
На следующей перемене идем за Неформалом в туалет. Мне не особо хочется его трогать. Он мне даже чем-то нравится, но все-таки он не свой пацан и ставит себя здесь слишком высоко.Он стоит у окна с сигаретой и прикуривает импортной прозрачной зажигалкой.
– Дай сигарету, – говорит Бык. Неформал сует ему пачку, и Бык выгребает штук пять сигарет, дает по одной мне и Вэку, одну берет себе, а остальные кладет в карман. Все закуривают. Неформал забирает пачку, отворачивается и смотрит в окно.
– Ты это самое, не отворачивайся, когда с тобой разговаривают, – начинает Вэк. – Мы вчера поговорили с тобой, думали, ты пацан нормальный, все поймешь. А ты не понял. Так что, придется по-другому разговаривать.
– Ну, вы что, чуваки? Я думал, это вы так... В шутку.
– Мы тебе не чуваки.
Вэк дает Неформалу прямой в живот. Сигарета у него выпадает, он кашляет. Мы с Быком хватаем его за руки, а Вэк замахивается еще раз.
– Чуваки, не надо, вы что? – говорит Неформал.
Дверь открывается, и заходит Гнус.
– Что здесь происходит? Курите?
Он подскакивает к Быку, замахивается, но отводит руку.
– А это еще что за чудо? Что за прическа? Чтобы завтра же постригся. Я лично проконтролирую. В восемь утра, перед уроками – ко мне в кабинет. И чтоб не курили мне в туалетах. А тебе, Вакунов, уже было последнее предупреждение – чуть не на коленях умолял не переводить в спецшколу...
Звенит звонок.
– Все, быстро на урок, – говорит Гнус.
* * *
Я, Вэк и Клок едем в троллейбусе в центр – просто так, погулять, «поснимать» баб. На всех нас «клеши» и одинаковые пуловеры с квадратными вырезами. Клеши мы сшили в нашем ателье на Рабочем – ширина снизу – 26 сантиметров, а пуловеры недавно «давали» в промтоварном магазине, и наши мамаши, отстояв в очереди, купили их. Вэк держит в руках свой задроченный кассетник «Весна», из которого звучит «Модерн токинг», третий альбом.Вылезаем из троллейбуса и идем по центральной улице, мимо ободранных пятиэтажек, почти таких же, как и у нас на районе. Улица, правда, немного почище, бордюры побелены, а в пустых витринах висят подкрашенные свежей красной краской плакаты к Первому мая.
– Смотри, ничего пилы, – Вэк показывает на двух баб впереди. Им было лет по шестнадцать.
– Счас подойдем, зацепим, – ухмыляется Клок.
Мы ускоряем шаг и догоняем их.
– Здравствуйте, девушки, – бодро говорит Клок и улыбается.
Они смотрят на нас как-то презрительно. Обе в джинсах и новых югославских «ветровках» – такие недавно «давали» в ГУМе, и некоторым у нас на районе купили.
– А куда это вы идете? – продолжает Клок.
– А это что, допрос? – говорит одна.
– Катитесь в свой колхоз, – еще злее говорит вторая, и они ускоряют шаг, почти бегут.
– Э, что за базары такие, надо разобраться, – говорит Вэк.
– Ладно, ну их на хуй, – Клок смотрит им вслед. – Хотя пилы заебись.
– Хуйня, найдем еще, – говорю я.
Но мы так никого и не находим, шляемся по центру, пробуем подколоться еще к одним бабам, но они нас тоже посылают. Покупаем в центральном универсаме пива и садимся в парке на лавочку.
– Тут хуй ты кого снимешь. Все нормальные бабы уже с кем-то ебутся, – Вэк делает недовольную рожу.
– Ясный хуй, – говорит Клок. – Если бабу никто не ебет, значит она никому не нужна. У каждой нормальной бабы есть пацан, и он ебет ее постоянно, а те – кто со всеми ебутся, – бляди и проститутки. От них только трипером заразиться можно. Гриб с Гуроном заразились трипером от одной блядины, потом ездили в кожвендиспансер, лечились.
– А как найти такую, чтоб и нормальная и ебалась? – спрашиваю я.
– Очень просто, – ухмыляется Клок. – Любая баба хочет ебаться. Даже если у нее пацан есть или говорит, что целка, все равно ее можно раскрутить. А если бабу раскрутить не можешь, значит хуевый ты пацан. Нет таких баб, которые не дают, есть только пацаны, которые не умеют попросить. Понял?
* * *
В кабинете истории вывесили стенгазету «Молния 8«б». В ней – карикатуры на тех, кто плохо учится или поведение плохое. Карикатуры ни на кого не похожие, зато в подписях – и я, и Вэк, и Быра, и Клок, и Бык и даже Кощей с Куней.– Видели? – говорит Вэк. – Это все Егоров, только он умеет рисовать. Пошлите дадим ему пизды.
– Может, не надо? Вдруг списать когда-нибудь понадобится?
– Не ссы. Найдем, у кого списать. У баб списывать будем. За жопу возьмешь – сразу даст списать, ну и все остальное тоже.
Егоров сидит за партой с учебником – все он что-то учит, чтоб пятерку получить. Мы подходим.
– Привет, – говорит Вэк. – А ты чего не читаешь? Интересная стенгазета.
– Повторить надо.
– А нахуя ты это сделал?
– Что сделал?
– Газету.
– Мне Сухая сказала – я нарисовал. Я же не вас рисовал, а просто... Как бы нарушителей. А подписи другие делали.
– Но там же написано, что это мы. Значит, про нас.
– Ничего не про вас, пацаны.
– Про нас, не про нас – кого ебет?
И Вэк дает ему оплеуху. Егоров вскакивает.
– Вы, что, пацаны?
– Сядь, – говорит Бык и дает ему кулаком в нос. На парту падают несколько капелек крови. Звенит звонок. Мы идем на свои места.
* * *
В понедельник на политинформации Сухая спрашивает:– Все газеты принесли?
Никто не отвечает. Она смотрит на столы – у всех, кроме Быры, Быка и Вэка газеты есть. Я принес «Комсомольскую правду», но ничего в ней не прочитал.
– Ладно. Газеты почти все принесли. А прочитали хоть что-нибудь?
Все притихли, никто не хочет высовываться.
– Меня поражает ваша пассивность, ребята. Мы живем в такое сложное время. Раньше все было понятно: вот друг, вот враг. А сейчас враг может легко замаскироваться. Да, Перестройка – это хорошо, но это и возможность для врагов воспользоваться ситуацией и нанести нам удар.
– Что, будет война? – спрашивает Кузнецова с первой парты.
– Нет, в обычном смысле войны не будет. Будет война идейная, и она, можно сказать, уже идет – война за сохранение наших коммунистических идеалов, которые многим хочется раздавить.
Сухая останавливается, обводит взглядом класс. Ее мало кто слушает: переговариваются между собой, смотрят в окно, читают газеты.
– И вы, ребята, должны понять, что коллектив – это очень важно, что надо быть один за всех и все за одного. И, кроме того, своей плохой учебой и политической безграмотностью вы играете на руку врагу.
– А кто враг сейчас – американцы? – снова спрашивает Кузнецова.
– Сами скоро поймете.
– А зачем это вы нас пугаете? – говорит Неформал. Он постригся и снял серьги. – Мы газеты читаем и телевизор смотрим. Ситуация меняется: разрядка напряженности, перестройка, демократизация, а вы нам про каких-то врагов. Нету сейчас больше врагов.
Все смотрят на Неформала, а Сухая нервно кусает свои синие губы.
– Видимо, в той школе, в которой ты учился, Иванов, идеологическая работа была поставлена не на высшем уровне, вот ты и напитался всякой антисоветской пропагандой. Враги у нас есть и будут всегда, потому что мы – первое коммунистическое государство в мире. Только когда во всем мире будет построен коммунизм...
Неформал хохочет. Смотрит прямо на нее и хохочет.
– Вон из класса, – говорит Сухая.
Он берет сумку и выходит. На роже у Сухой красные пятна, и она задыхается.
– Я сейчас, – говорит она и выходит.
– Заебись он ей, – говорит Вэк. – А представьте, если б Сухая счас взяла и подохла. Интересно, Неформала бы судили?
– А за что его судить? – спрашиваю я.
– Ну не знаю...
– Что, может, надо его отпиздить? – поворачивается с первой парты Бык.
– На хера? Ну, поучили мы его прошлый раз, а что мы с этого имели? Сухая все равно «неуды» поставила. Пошла она на хуй, дура.
* * *
– Э, иди сюда скорей, – зовет меня Вэк, когда я подхожу к остановке. За ларьком с талонами и проездными стоят Бык, Клок, еще пару пацанов с района – Кузя и Зеня, а в середине круга – ебанутый Леша. Он когда-то учился в нашей школе, когда я был классе первом или во втором. Он уже тогда был выше всех в своем классе, а сейчас вообще под метр девяносто.– Леша, потанцуй нам, – говорит Вэк.
Леша дебильно улыбается, и изо рта у него вытекает слюна.
– Давай, не выебывайся, а то сейчас отпиздим – видишь, сколько нас много?
– А какой танец, быстрый или медленный? – голос у Леши – как у третьеклассника.
– Давай быстрый.
Леша начинает фальшиво петь «Посмотри на меня, братец Луи-Луи-Луи» и крутит жопой и махает руками.
– Ладно, заебись, хватит. Теперь медленный, – говорит Вэк.
Леша разводит руки далеко в стороны и топчется и поворачивается на месте и тоже что-то напевает себе под нос, только теперь тихо, и поэтому нельзя понять, что.
– Все, концерт окончен. Теперь пиздуй отсюда, – Вэк дал ему подсрачника, потом остальные, я тоже. Леша убегает, разбрасывая ноги в стороны, как обычно бегают бабы.
– А брат у него старший – нормальный, здоровый такой мужик, каждый день пьет, – Вэк смотрит Леше вслед. – Мамаше говорили не рожать, а она родила, вот такой и получился...
* * *
Мы с Вэком курим в туалете, а рядом, в коридоре, стоят и трындят Синицкая со Шваброй.– Надо обязательно сходить в гастроном, купить костей, – говорила Синицкая. – Мне Тамара Ивановна говорила, что вчера давали. Такие хорошие кости – и всего по рупь-тридцать.
– Это в гастрономе возле остановки?
– Да, в нем. Там еще книжный магазин рядом. И хороший, должна вам сказать. Как-то зашла на днях – Мориса Дрюона давали. Я взяла.
– Да, магазины здесь хорошие. Сам район отвратительный – из-за химзавода этого, ну, и контингент соответствующий, а магазины – ничего. Ну, мне на урок. Всего хорошего.
Они уходят.
– Костей ей, блядь, суке захотелось. Пусть сходит на клейзавод – там не только костей дохуя, там и с крысиной еще можно... – говорит Вэк.
Мы хохочем, бросаем бычки в унитаз и идем на урок.
* * *
На истории приходит Ленина, вызывает Сухую, и она потом нам сообщает:– Ребята, сейчас идем убирать улицу. В город приезжает правительственная комиссия. Надо, чтобы улица была чистой, чтобы не ударить в грязь лицом. Давайте, быстренько в подвал за инструментами. Я вас буду ждать на крыльце.
– Я не пойду, – говорит Неформал. – Я не обязан убирать улицу из-за какого-то начальника.
– А причем тут начальник? – Сухая удивленно смотрит на него. – Тебе что, приятно идти в школу по грязной улице?
– Мне все равно.
– Ну, как знаешь. Но, если не пойдешь, поведение «неуд» за неделю.
– Не имеете права. Я в районо напишу.
Сухая ничего не отвечает. Он уходит.
– Неформал, сука, – говорит Вэк, когда спускаемся по лестнице в подвал за метлами и лопатами. – Все выпендривается. Надо ему еще пиздюлей навешать.
– А Сухая ему ничего не сделает, – говорит Клок. – Не имеет права – он знает. Неформал и в районо и в хуйано, а она что?
– Получается, ему бля, можно, а нам нельзя, – говорит Вэк и несильно бьет по почкам Куню, который в это время поднимается с лопатой наверх. Куня кривится, как будто ему почки отбили.
* * *
Недалеко от остановки, возле колонки, двое мужиков пьют одеколон. Мы с Клоком смотрим на них. Стакана у них нет. Сначала один пристраивается с бутылкой у крана, второй жмет на рычаг, и он глотает одеколона и тут же воды, потом они меняются.– Сухой закон, бля, – говорю я Клоку. – Всю херню выпьют. А почему он сразу воды после одеколона?
– Это ж одеколон – ты все во рту спалишь себе.
– А-а.
– А мы твоего батьку видели пару дней назад в пивбаре. Мы подошли – я, Вэк, Бизон, взяли по пиву. Потом он подходит. Говорит, типа, моего сына знаете – Андрея Гонцова? Ну, ясный хуй, знаем. А он бухой уже, стоит, рассказывает. А вы знаете, типа, что я был поэт раньше? Меня в газетах публиковали – Константин Гонцов. Правда, что ли?
– Да, правда.
– А что потом?
– Ничего, ты видел.
– Ну и, короче, что-то еще говорил... А, что ты у него хороший сын и что-то еще.
– Не обращай внимания.
– Мы ему пива налили, и он отошел.
Подходит Вэк в неновых, но настоящих джинсах.
– Где взял?
– Купил у Черного за двадцать рублей. Почти новые – клепки-хуепки.
– Какая фирма?
– А хуй его знает.
– Счас посмотрим. – Я задираю ему куртку: на жопе приклепана железная бляшка «Монтана». – Ничего фирма.
– Нет, хуйня, – говорит Клок. – Самые лучшие – это «Левис».
* * *
В коридоре Быра пиздит Куню:– Как мы договорились? Каждый день двадцать копеек.
– Мне не дали сегодня.
– А меня это не ебет.
Карпекина встает с парты и подходит к ним:
– Ну-ка, отпусти его.