Страница:
Члены процессии входили на площадь и занимали отведенные для них места. Женя поймал себя на мысли, что ему не столько страшно, сколько досадно… Всё-таки было во всём этом что-то от жестокой детской игры – а детские игры всегда жестоки.
Детям вечно досаден их возраст и быт,
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид,
– как пел один бард, до чьего рождения оставалось всего-навсего полтысячелетия, разве чуть меньше.
Дальнейшие подробности начавшегося аутодафе доходили до Афанасьева как в тумане: пение хористов, возносившийся над алтарем характерный запах ладана, от которого Владимир Ильич недовольно дергал носом (полуинфернал!), тощий прыщавый нотариус с сальными волосами, зачитывающий по длинному свитку приговоры… Очнулся Афанасьев от того, что прыщавый, нещадно коверкая каждый слог, произнес его, Жени, имя, а здоровенный альгвасил ухватил Афанасьева за плечо и буквально вознес в воздух, заставив подняться со скамьи. Та же процедура повторилась и в отношении Владимира Ильича.
– …приговариваются Святой палатой к шести годам каторжных работ на галерах их величеств, – прочитал нотариус, а Торквемада еле заметным кивком подтвердил этот приговор. – Осужденные передаются Святой палатой в руки светских властей, а именно коррехидору из Кадиса, который доставит их в Кадис либо Уэльву, портовые города, в которых эти двое осужденных будут доставлены на галеру и начнут отбывать отмеренное им наказание.
– Идем! – сказал альгвасил, хватая Афанасьева и сажая его на осла, а вслед за этим – водружая Владимира Ильича на спину того же осла.
Вскоре к ним присоединился бедный Джованни Джоппа, которому вкатили семь лет галер, на год больше, чем нашим путешественникам, а жабу Акваторию, явившуюся источником всех бед венецианца, торжественно конфисковали.
– Сколько лет? – пробормотал Афанасьев. – Шесть лет? За что?
– А мне семь, – тихо ответил Джоппа. – Что ты нос повесил? Легко отделались! Радуйся, что не пытали и не сожгли!
– Девчонку жалко, – шептал Афанасьев.
– Да она ж, товарищ Афанасьев, нас сожрала бы, если бы мы ее жалели, – вмешался Владимир Ильич, который, казалось, и не смутился относительной суровостью приговора. – Жалость, товарищи, – архивредное чувство, оно воспитывает ханжей и двурушников, а также мягкотелых приспособленцев и паразитов на теле общества!
– Молчать! – рявкнул зловредный альгвасил и толкнул в бок ни в чем не повинного осла, на котором как два болвана неловко восседали Владимир Ильич и Женя Афанасьев.
В сопровождении монахов-доминиканцев солдаты коррехидора уже собирались увозить их с площади, благо первая часть аутодафе, та ее часть, что проходила на площади, заканчивалась. Но тут к ним протолкался фрей Хуан и знаком велел солдатам подождать. Он сделал это как раз в тот момент, когда Владимир Ильич красочно рассуждал о том, что ничего страшного он не видит, а вот товарищ Сталин то ли шесть, то ли семь раз убегал из тюрем и ссылок. Фрей Хуан сказал:
– Послушайте, что сейчас скажет нотариус. Он зачитает королевский указ…
Заревели трубы, заглушая последние слова фрея Хуана. Прыщавый нотариус, казалось бы уже окончательно оставивший кафедру, с которой он оглашал приговоры, снова взобрался на нее своими короткими кривыми ножками. Торквемада уже откинулся было назад в своем кресле, куда он пересел с белого жеребца, но вдруг подался вперед и насторожился. По лицу Великого инквизитора можно было смутно догадываться, что ни о каком королевском указе он и не подозревает.
– Указ их королевских величеств – его величества короля Фердинанда Арагонского и ее величества королевы Изабеллы Кастильской! Их королевские величества милостиво повелевают дать амнистию всем, кто отбывает или должен отбывать наказание на галерах, принадлежащих испанской короне, либо в тюрьмах и тюремных поселениях, относящихся к юрисдикции испанской короны. Амнистия будет дана такому человеку при условии, что он примет участие в деле государственной важности – экспедиции Кристобаля Колона, имеющей целью достижение Индий путем неуклонного продвижения на запад, к заходящему солнцу. Сие предприятие, без сомнения, чрезвычайно опасно, но сеньор Колон обещает экипажу восьмую долю всех ценностей, которые он планирует обнаружить в открытых землях…14.
– Если они существуют! – крикнул кто-то из толпы.
– Я слышал об этом, – подал голос один из осужденных на галеры, – говорят, этот Колон сумасшедший и лезет прямиком в пасть дьявола. Он хочет плыть на край света, а обратного пути нет, потому что все ветра дуют только на запад.
– А еще говорят, что дорога туда кишит чудовищами, мороками и василисками, охраняющими свои владения, – добавили сбоку. – Ну уж нет, я лучше отработаю веслом на галере пять лет, чем стать игрушкой дьявольских сил!
– И я тоже!
– К свиньям Колона!
– Ищите дураков!!!
– Погоди… – пробормотал Афанасьев, который, даже и не зная испанского языка, начал понимать, о чем речь. – Неужели… неужели сейчас 1492 год, конец июля или начало августа? Ведь Кристобаль Колон – это испанская форма имени Христофора Колумба!!!
– Да, конечно, – подтвердил образованный вождь мирового пролетариата, – подождите, товарищ Афанасьев… что за мысль пришла вам в голову?
– Да очень просто, Владимир Ильич! – воскликнул Женя. – Я действительно припоминаю, что читал об экспедиции Колумба что-то наподобие. Что моряки Уэльвы и собственно Палоса – города, откуда он отправился в экспедицию…
– Третьего августа тысяча четыреста девяносто второго года, – не преминул блеснуть эрудицией товарищ Ульянов-Ленин.
– Ну да! Так, у него вышли большие трудности с набором экипажа, потому что моряки – народ суеверный, говорили, что они не поплывут на верную гибель туда, где кончаются воды великого океана и начинается преисподняя.
– Глупые средневековые предубеждения! – фыркнул Владимир Ильич и брезгливо оправил самарру, сползающую ему на лоб.
– Вот я о чем и говорю! Тут даже объявили амнистию всем, кто пожелает поплыть вместе с Колумбом!
– Да, публика там подберется еще та! Сплошной люмпен, батенька, абсолютно деклассированные элементы! – дудел в свою занудную дуду Ильич.
Женя посмотрел на того со сдержанным удивлением, переходящим в раздражение.
– Вы прикидываетесь дурачком, уважаемый товарищ Ленин, или хотите еще больше испортить мне настроение? Так вот, скажу: дальше портить уже некуда!
– Да нет же, я вас прекрасно понимаю, – заявил Владимир Ильич, – вы предлагаете попасть под эту амнистию и поплыть вместе с Колумбом открывать его Америку? Вы имеете в виду, товарищ Афанасьев, что все эти испанские товарищи находятся во власти суеверий и боятся плыть с Колумбом, в то время как мы с вами уже знаем, что вся эта затея с путешествием закончится благополучно?.. Так, да?
– Совершенно верно, – сказал Женя, – уж не собираетесь ли вы шесть лет гнить на галерах? Вы ведь за всю жизнь ни разу не работали физически, если не считать того дурацкого бревна на субботнике! А тут – шесть лет и галеры! Нет, я не говорю, что на каравеллах Колумба будет здорово. Каравелла – это, если мне не изменяет память, такая посудина, размером чуть побольше корыта. Самая маленькая каравелла Колумба была такая маленькая, что ей даже дали прозвище «Нинья», или «детка», хотя на самом деле она называлась «Санта-Клара». Так она была в длину семнадцать метров, чуть побольше троллейбуса, понятно, что на такой хреновине плыть через Атлантику боязно! Но лучше «детка», чем галера и весло каторжника!
Несмотря на то что Афанасьев говорил по-русски, создалось такое впечатление, что Джованни Джоппа понял его. Он спрыгнул со своего осла, несмотря на окрики альгвасила, и тронул Женю за локоть. Тот обернулся.
– А что, сеньор, – весело произнес бывший владелец говорящей жабы с таким морским именем Акватория, – может, не наше дело сидеть прикованными к галерному веслу? Я слыхал, что сеньор Колон рисковый человек и плывет, как говорят эти дурни, – он кивнул на закипевшую толпу, – прямиком в пасть к дьяволу! А по мне, так этот дьявол на фоне сами знаете кого, – он неуловимо взглянул в направлении Торквемады и окружающих его чопорных доминиканцев, – может оказаться весьма обходительным, покладистым и вежливым господином.
– Кто запишется в экипаж, плывущий по воле их величеств на открытие Индий, подходи к кафедре и записывайся! – провозгласил нотариус. – Коррехидор дон Франсиско де Нарваэс выступит наблюдателем со стороны светских властей, а фрей Хуан Арансуэло – со стороны святой инквизиции.
И он кивнул на того самого инквизитора, который был спасен Афанасьевым и Владимиром Ильичом от оборотня и принял участие в «смягчении» участи осужденных.
– Ну, кто?.. – повторил нотариус.
Женя решительно спрыгнул с осла и, уже с полным на то правом раздвинув строй альгвасилов, решительно направился по ступеням эшафота к кафедре, за которой вертелся прыщавый глашатай.
– Я! – объявил он.
– Интересно с ним познакомиться, батенька, всё-таки историческое лицо.
– Вы – тоже историческое лицо, Владимир Ильич. Только с вами постоянно рискуешь влипнуть в куда более скверную историю, нежели это возможно с сеньором Колоном, – ехидно парировал Женя Афанасьев.
Афанасьев, Владимир Ильич Ульянов-Ленин и венецианец Джованни Джоппа всё-таки записались добровольцами в экипаж одной из каравелл сеньора Кристобаля Колона, в нашей стране традиционно именуемого Христофором Колумбом. И в данный момент под конвоем десятка вооруженных стражников и в компании полудюжины таких же добровольцев направлялись на южное побережье Испании, в портовый городок Палос, где Колумб готовил свои каравеллы к плаванию. Помимо добровольцев и конвоя с ними ехал и инквизитор из дружной команды Торквемады, фрей Хуан. Но об истинной причине его путешествия в Палос пока что никто и не догадывался.
Палос де ла Фронтера, портовый городок на Средиземном море в нескольких милях от Уэльвы, был избран местом отплытия не случайно. Король Фердинанд, который был настолько скуп, что лично контролировал процесс приготовления королевской трапезы, опасаясь, что повара растратят слишком много продуктов, – так вот, король Фердинанд лично указал Колумбу на Палос.
Дело в том, что в свое время на этот городок был наложен штраф за какое-то административное прегрешение. Палосу было вменено в обязанность обеспечить полное снаряжение двух кораблей. Вот за эту-то возможность прокатить Колумба в будущую Америку на халяву и ухватился скупой король Фердинанд. Дескать, чего запускать руку в и без того скудную королевскую казну, когда можно взять даром?..
Дорога от Толедо до Палоса заняла у нашей не самой дружной компании примерно около недели. Сначала ехали на ослах и в повозках, потом, добравшись до Кордовы, пересели на галеру и стали сплавляться вниз по Гвадалквивиру. В Кордове к толедцам присоединилось несколько новых рекрутов на корабли Колумба. При том у всех были настолько бандитские морды и такие воровские или головорезские ухватки, что Афанасьев начал понимать, отчего открытие Америки протекало с таким трудностями. Путешествие из Толедо в Палос можно было назвать каким угодно, но скучным оно точно не было. Да уж!.. В первый же день отплытия из Кордовы вниз по реке с прихотливым и извилистым, как течение, названием Гвадалквивир несколько кордовцев попытались сбежать, убив таким образом двух зайцев: увильнув от правосудия и избавившись от необходимости плыть с каким-то Колоном к черту на рога. Следует заметить, что вместо зайцев прикончили их самих. К общему облегчению всех присутствующих, потому что кордовские головорезы умудрились достать всех за те несколько часов, что прошли от отправки из Кордовы до момента побега.
Вторым фактором, сглаживающим некоторое однообразие пути, был Джованни Джоппа. Этот бравый итальянец выступил в роли гида и трещал без умолку на всем протяжении маршрута Толедо – Кордова, Кордова – Севилья и Севилья – Палос (удивительно напомнив Жене Афанасьеву месье Пелисье, тоже любившего с поводом и без повода ковыряться в своей эрудиции):
– Кордова, друзья мои, один из величайших городов мира. Не так давно Кордова входила в созвездие трех так называемых больших «К» Европы – Константинополь, Кордова, Киев.
– Или Карпов, Каспаров, Крамник, – пискнул Афанасьев, оставшись, впрочем, непонятым всеми.
– Кордова, друзья, – продолжал новоявленный гид, – бывшая столица Кордовского халифата, жемчужина Пиренеев!.. Кордова славится своей архитектурой в стиле «мудехар»…
Афанасьев, слух которого притупился от малопонятной ему итальянской речи Джованни Джоппы, встрепенулся, услышав какие-то знакомые созвучия. Владимир Ильич скептически ухмыльнулся.
– «Мудехар» – это такой стиль зодчества, который… гм… для него характерны узорчатая кирпичная кладка, подковообразные арки, сводчатые перекрытия, образующие в плане звезду, потолки с богатым декором из цветных изразцов, резьба по алебастру и стуку… я в свое время торговал строительными материалами, так что…
Один из стражников замахнулся на Джоппу здоровенным кулачишем, после чего Джованни Луиджи умолк аж до самой Севильи.
– Севилья, друзья мои, один из самых красивых городов Испании, конечно, моя родная Венеция…
Кончилось тем, что сами стражники, личности в общем-то неотесанные и невежественные, с интересом слушали Джованни Джоппу, а присутствующий тут же фрей Хуан даже что-то заносил в свиток. Вид у него при этом был самый серьезный.
Заключительным аккордом путеводительской песни сеньора Джоппы стала следующая познавательная речь, произнесенная на пути из Севильи в Палос, когда партия рекрутов, конвоируемая альгвасилами, снова пересела на ослов, мулов и телеги:
– А сейчас, не доезжая пяти морских миль до Палоса, мы встретим толстые крепостные стены, которые некогда были выстроены арабами вокруг небольшого городка Ниебла…
Афанасьев, уже начавший считать Джоппу культурным человеком, встряхнулся, но тут же вспомнил, что Джованни ну никак не может знать современного русского языка.
– …что в переводе означает «туман», – вещал Джоппа, не заметив короткого замешательства Жени. – Во времена арабского правления город Ниебла был столицей одного из халифатов. Это место известно еще и тем, что здесь века три назад15, когда христиане в течение девяти месяцев осаждали город, впервые в Европе был использован порох. Кстати, недалеко отсюда протекает удивительная река Тинто, названная так потому, что воды ее темно-красного цвета.
– Ага, «тинто» – это такое превкусное испанское вино, – сказал Владимир Ильич. – Понятненько, батеньки!
Наконец приехали. Палос оказался маленьким и грязным портовым городком, кишевшим пьяными моряками самого разного, но почти всегда отвратительного, пошиба. Алькальд, то бишь градоначальник Палоса, мутноглазый толстяк с рожей отпетого пьяницы, в ответ на вопрос о местонахождении сеньора Кристобаля Колона отвечал следующим замечательным образом:
– А мне… ик!.. всё равно, где сейчас этот… ик!.. мерррр…завец! Грррр…абитель! Ик! Надеюсь, что он уже провалился в преисподнюю! Это… этого проклятого Колона… да чтоб я!.. И-ых!
И алькальд упал под стол, откуда уже через несколько секунд донесся его могучий храп.
Фрей Хуан осуждающе покачал головой, поджимая свои тонкие губы и морща утиный нос. Фрей Хуан недавно переоделся, и теперь на нем было белое облачение, которого раньше не видел у него Афанасьев. Инквизитор взял поиски Колона на себя, и вскоре искомая персона была найдена в монастыре Ла-Рабида неподалеку от Палоса. Колумб, приземистый седеющий человек неопределенного возраста, одетый кое-как, сидел в роскошном обществе бровастого типа, сильно похожего на Леонида Ильича Брежнева в самом начале его правления. Помимо светских особ присутствовал также аббат монастыря Ла-Рабида, тезка толедского инквизитора фрея Хуана, фрей Хуан Перес де Марчена. Все трое пили вино и громко, не слушая друг друга, галдели.
При появлении фрея Хуана Арансуэло в сопровождении сержанта альгвасилов все трое замолкли и уставились на вновь пришедших недовольными взглядами. Толедский фрей Хуан, минуя мирских, обратился к своему тезке и коллеге, фрею Хуану из Ла-Рабиды:
– Брат мой, я хотел бы видеть сеньора Кристобаля Колона. Мне сказали, что он в этой обители?
– Я, – коротко ответил седеющий тип и извлек из-под стола ногу в грубом сапоге с налипшей грязью. – Че надо?
Фрей Хуан не привык к такому нежному обращению, но тем не менее сохранил прежний тон:
– Мы привезли вам, сеньор Колон, около двух десятков добровольцев, которые готовы плыть с вами. Они дожидаются в Палосе. Вам следует немедленно ехать туда.
– Ты что, папаша, прямо так срочно? Не видишь, мы тут беседуем. Мартин, у тебя язык щас лучше работает, объясни этому, что мы заняты! А то прямо побежал я в Палос, как же! Поди, дохлятины разной каторжной приволокли, которую прямо на реях развесить за шейки?..
Фрей Хуан даже попятился. Бровастый тип, сидевший рядом с Колумбом, встал и сказал:
– Меня зовут Мартин Алонсо Пинсон, я отвечаю за набор экипажа. Поехали, что ли, что уставился, папаша?
Фрей Хуан заморгал:
– А сеньор Колон?
– Да на черта я вам сдался? – грубо заорал упомянутый последним индивид, который оказался столь далек от своего канонического образа тихого, интеллигентного и уравновешенного человека. – Мартин щас всё обстряпает, поглядит на вашу каторжную вонь! Кто полное дерьмо и ни в какое плавание не годится, Мартин его спишет обратно на галеру, или откуда там всю эту ватагу ко мне приперли?..
Впрочем, после недолгого раздумья вздорный сеньор Колон спонтанно изменил решение и решил ехать в Палос посмотреть на пополнение экипажа. Так состоялось историческое знакомство Христофора Колумба и Владимира Ильича Ленина, по понятным причинам не к вошедшее ни в одну энциклопедию или справочник.
…Сеньор Колон прошелся вдоль шеренги из приблизительно двадцати человек, прибывших в Палос днем. Почти перед каждым он останавливался и, оглядев с головы до ног, отпускал какое-нибудь колкое замечание, в девяти случаях из десяти сопровождаемое грубой, хотя и не лишенной фантазии, бранью:
– Клянусь святым Яго Компостельским, даже дохлый мул, валяющийся в овраге, больше похож на моряка, чем этот ушастый кретин!
– А этот стручок так тощ, что его перешибет первой же волной надвое!
– Что ты скалишься, черт плешивый? Ну-ка… и чем ты собираешься жевать корабельные сухари, дурень? Мартин, это же сброд оборванцев, а не пополнение экипажа! Посмотри вот на эту скотину! Типичный уголовник и бандит! К нему спиной не повернись, поди, тотчас же нож между лопаток засадит!
– А это что за хлыщ? Ты что, учитель танцев? Экая у тебя морда, приятель! Знаешь, что такое морская болезнь? Ты же, поди, из трюма вылезать не будешь, заблюешь все шпангоуты!
Последняя фраза относилась к Жене Афанасьеву, чье интеллигентное лицо резко выделялось на фоне харь предыдущих кандидатов в матросы, просмотренных будущим первооткрывателем Америки.
Афанасьев примерно понял смысла сказанного. За те полторы недели, которые он провел в средневековой Испании, он уже достаточно нахватался разговорных форм, чтобы понимать и с грехом пополам отвечать. Ответил он, впрочем, на итальянском – на языке, в котором достаточно напрактиковался под мудрым руководством Джованни Луиджи Джоппы:
– Возможно, я и похож на учителя танцев, синьор Коломбо, однако же, в отличие от всех этих молодцов, уверен, что мы поплывем совсем не в ад, а на славное открытие новых земель, которые, как я уверен, там непременно будут! Полные золота и населенные гостеприимными туземцами, которые охотно признают власть испанской короны и ваш вице-королевский титул обеих Индий, синьор Коломбо16.
Это оказалось настолько неожиданным для мореплавателя, что он вздрогнул и, покрывшись красными пятнами, вопросительно взглянул на Пинсона, потом на фрея Хуана, а затем вернул взгляд налившихся кровью серых, с желтоватыми прожилками глаз на Афанасьева.
– Это… ты кто такой?
Женя охотно представился. Его диковинное в местных условиях имя вызвало на лице Колумба некоторое замешательство, потом он сказал:
– Ты – ученый?
– Ну, можно сказать, что и так, – особо не привирая, ответил Женя. По меркам стоявших в шеренге невежественных головорезов он был просто светочем знаний. – Могу сказать, синьор Коломбо, что вы совершенно правы, что хотите плыть на запад и…
– Довольно! – проревел Колумб. – Этого берем!
Следующий за Афанасьевым Джованни Джоппа также вызвал одобрение будущего великого путешественника, без запинки назвав парусную и такелажную оснастку каравеллы. Даже Мартин Алонсо Пинсон одобрил:
– Дельно!
И в знак поощрения наградил Джоппу дружеским подзатыльником.
И вот – Колумб остановился напротив Владимира Ильича. Последний вертелся на месте, переминаясь с ноги на ногу, и пытался заложить пальцы больших рук за лацканы пиджака, как это он любил делать на заседаниях Совнаркома. Это не удавалось, так как пиджака не было, а была рваная блуза, вся в опилках, с плеча то ли плотника, то ли столяра, которой Ильича снабдили в Толедо. Взамен самарры, разумеется.
– А это еще что за гриб? – наконец спросил дон Кристобаль, с кривой усмешкой поворачиваясь к фрею Хуану. – Ты, приятель, не из бывших монахов, случаем? А то рожа у тебя, я смотрю, какая-то иезуитская.
– Вы, товарищ Колумб, ошибаетесь, – немедленно следовал ответ. – Меня постоянно принимают не за того, кто я есть. Вот однажды ко мне пришли ходоки, и один сказал, что видел меня под Нижним Новгородом, где я помогал пахать землю. А один красноармеец рассказал, что в бою, когда его отряд сражался с превосходящими силами белых, к ним на помощь прискакал всадник и давай рубить врага. Всех порубил!.. А когда у него спросили, кто он такой, он ответил: «Я – Ленин». А это, батенька, чистейшая провокация, потому что в этот момент я был в Кремле и готовил декрет!
– Этот человек постоянно говорит какие-то странные слова, но он один из двух храбрецов, что победили ужасного оборотня, ведьму, сожженную недавно в Толедо, – заметил фрей Хуан. – Так что если, дон Кристобаль, ваш путь к открытию новых земель в самом деле будет изобиловать разными чудовищами и порождениями дьявольских сил, то этот рекрут будет как нельзя кстати. Возблагодарим Господа!
Владимир Ильич хотел возразить, что никакого дьявола не существует, а уж его порождений – тем более, что всё это выдумки попов и помещиков, которые пудрят голову трудовому народу, чтобы ловчее его эксплуатировать. Но вспомнил недавнее происшествие в зале суда инквизиции, вспомнил окровавленный том Иоанна Златоуста и Женю Афанасьева, колотящего по башке ужасную тварь, – и, о чудо, промолчал.
На следующий день Женя Афанасьев, Джованни Джоппа и Владимир Ильич уже грузили на каравеллы необходимое в путешествии снаряжение: оружие, в частности – бомбарды и фальконеты.. чьи свинцовые и каменные ядра служили судам в том числе и в качестве балласта; в трюм загружались продукты питания, как то: бочки с солониной, рыба, копченое мясо, мешки с мукой, сыр, оливки, вино. Погрузкой последнего руководил лично сеньор Колон, причем, судя по всему, он уже успел продегустировать содержимое одного из бочонков почти до полного нестояния на ногах. За продуктами питания следовали запасные снасти и паруса, а также сменные части рангоута. А еще через неделю, отстояв службу в палосской церкви Сан-Хорхе, Колумб, Пинсон и экипажи всех трех каравелл отплыли на запад. На борту самой крупной каравеллы, известной всем «Санта-Марии», плыли Женя Афанасьев, товарищи Ульянов и Джоппа.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– А ну, слазь!
– Вы не смеете мне тыкать! Вы – оппортунист! – на чистом русском отвечал товарищ Ульянов.
Эта примечательная сцена имела место быть спустя несколько часов после отплытия из Палоса.
Сразу же после отплытия экипаж «Санта-Марии», на которой оказалось больше всего амнистированных, вышиб днище из нескольких бочонков с вином и стал целенаправленно и последовательно напиваться. Наверно, сказалась береговая нервотрепка, предшествующая отбытию из порта. Даже офицеры не препятствовали этому предосудительному в морских условиях занятию. Более того, посильное участие в этом приняли и Колумб с братом командира второй каравеллы Висенте Пинсоном. Те, кто отказывался пить, тотчас же оказывались за бортом, откуда их вытягивали талями только после обещания немедленно выпить. Боцман Аранда, который сначала хотел поддерживать хотя бы относительный порядок, вскоре отказался от этого бесплодного занятия и махнул рукой: паруса поставлены, курс задан, снасти закреплены как следует, рулевой трезв – слава всем святым, каравеллы будут идти вперед безотносительно к тому, загружены ли они трезвыми матросами или же пьяно гомонящим людом.
Детям вечно досаден их возраст и быт,
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид,
– как пел один бард, до чьего рождения оставалось всего-навсего полтысячелетия, разве чуть меньше.
Дальнейшие подробности начавшегося аутодафе доходили до Афанасьева как в тумане: пение хористов, возносившийся над алтарем характерный запах ладана, от которого Владимир Ильич недовольно дергал носом (полуинфернал!), тощий прыщавый нотариус с сальными волосами, зачитывающий по длинному свитку приговоры… Очнулся Афанасьев от того, что прыщавый, нещадно коверкая каждый слог, произнес его, Жени, имя, а здоровенный альгвасил ухватил Афанасьева за плечо и буквально вознес в воздух, заставив подняться со скамьи. Та же процедура повторилась и в отношении Владимира Ильича.
– …приговариваются Святой палатой к шести годам каторжных работ на галерах их величеств, – прочитал нотариус, а Торквемада еле заметным кивком подтвердил этот приговор. – Осужденные передаются Святой палатой в руки светских властей, а именно коррехидору из Кадиса, который доставит их в Кадис либо Уэльву, портовые города, в которых эти двое осужденных будут доставлены на галеру и начнут отбывать отмеренное им наказание.
– Идем! – сказал альгвасил, хватая Афанасьева и сажая его на осла, а вслед за этим – водружая Владимира Ильича на спину того же осла.
Вскоре к ним присоединился бедный Джованни Джоппа, которому вкатили семь лет галер, на год больше, чем нашим путешественникам, а жабу Акваторию, явившуюся источником всех бед венецианца, торжественно конфисковали.
– Сколько лет? – пробормотал Афанасьев. – Шесть лет? За что?
– А мне семь, – тихо ответил Джоппа. – Что ты нос повесил? Легко отделались! Радуйся, что не пытали и не сожгли!
– Девчонку жалко, – шептал Афанасьев.
– Да она ж, товарищ Афанасьев, нас сожрала бы, если бы мы ее жалели, – вмешался Владимир Ильич, который, казалось, и не смутился относительной суровостью приговора. – Жалость, товарищи, – архивредное чувство, оно воспитывает ханжей и двурушников, а также мягкотелых приспособленцев и паразитов на теле общества!
– Молчать! – рявкнул зловредный альгвасил и толкнул в бок ни в чем не повинного осла, на котором как два болвана неловко восседали Владимир Ильич и Женя Афанасьев.
В сопровождении монахов-доминиканцев солдаты коррехидора уже собирались увозить их с площади, благо первая часть аутодафе, та ее часть, что проходила на площади, заканчивалась. Но тут к ним протолкался фрей Хуан и знаком велел солдатам подождать. Он сделал это как раз в тот момент, когда Владимир Ильич красочно рассуждал о том, что ничего страшного он не видит, а вот товарищ Сталин то ли шесть, то ли семь раз убегал из тюрем и ссылок. Фрей Хуан сказал:
– Послушайте, что сейчас скажет нотариус. Он зачитает королевский указ…
Заревели трубы, заглушая последние слова фрея Хуана. Прыщавый нотариус, казалось бы уже окончательно оставивший кафедру, с которой он оглашал приговоры, снова взобрался на нее своими короткими кривыми ножками. Торквемада уже откинулся было назад в своем кресле, куда он пересел с белого жеребца, но вдруг подался вперед и насторожился. По лицу Великого инквизитора можно было смутно догадываться, что ни о каком королевском указе он и не подозревает.
– Указ их королевских величеств – его величества короля Фердинанда Арагонского и ее величества королевы Изабеллы Кастильской! Их королевские величества милостиво повелевают дать амнистию всем, кто отбывает или должен отбывать наказание на галерах, принадлежащих испанской короне, либо в тюрьмах и тюремных поселениях, относящихся к юрисдикции испанской короны. Амнистия будет дана такому человеку при условии, что он примет участие в деле государственной важности – экспедиции Кристобаля Колона, имеющей целью достижение Индий путем неуклонного продвижения на запад, к заходящему солнцу. Сие предприятие, без сомнения, чрезвычайно опасно, но сеньор Колон обещает экипажу восьмую долю всех ценностей, которые он планирует обнаружить в открытых землях…14.
– Если они существуют! – крикнул кто-то из толпы.
– Я слышал об этом, – подал голос один из осужденных на галеры, – говорят, этот Колон сумасшедший и лезет прямиком в пасть дьявола. Он хочет плыть на край света, а обратного пути нет, потому что все ветра дуют только на запад.
– А еще говорят, что дорога туда кишит чудовищами, мороками и василисками, охраняющими свои владения, – добавили сбоку. – Ну уж нет, я лучше отработаю веслом на галере пять лет, чем стать игрушкой дьявольских сил!
– И я тоже!
– К свиньям Колона!
– Ищите дураков!!!
– Погоди… – пробормотал Афанасьев, который, даже и не зная испанского языка, начал понимать, о чем речь. – Неужели… неужели сейчас 1492 год, конец июля или начало августа? Ведь Кристобаль Колон – это испанская форма имени Христофора Колумба!!!
– Да, конечно, – подтвердил образованный вождь мирового пролетариата, – подождите, товарищ Афанасьев… что за мысль пришла вам в голову?
– Да очень просто, Владимир Ильич! – воскликнул Женя. – Я действительно припоминаю, что читал об экспедиции Колумба что-то наподобие. Что моряки Уэльвы и собственно Палоса – города, откуда он отправился в экспедицию…
– Третьего августа тысяча четыреста девяносто второго года, – не преминул блеснуть эрудицией товарищ Ульянов-Ленин.
– Ну да! Так, у него вышли большие трудности с набором экипажа, потому что моряки – народ суеверный, говорили, что они не поплывут на верную гибель туда, где кончаются воды великого океана и начинается преисподняя.
– Глупые средневековые предубеждения! – фыркнул Владимир Ильич и брезгливо оправил самарру, сползающую ему на лоб.
– Вот я о чем и говорю! Тут даже объявили амнистию всем, кто пожелает поплыть вместе с Колумбом!
– Да, публика там подберется еще та! Сплошной люмпен, батенька, абсолютно деклассированные элементы! – дудел в свою занудную дуду Ильич.
Женя посмотрел на того со сдержанным удивлением, переходящим в раздражение.
– Вы прикидываетесь дурачком, уважаемый товарищ Ленин, или хотите еще больше испортить мне настроение? Так вот, скажу: дальше портить уже некуда!
– Да нет же, я вас прекрасно понимаю, – заявил Владимир Ильич, – вы предлагаете попасть под эту амнистию и поплыть вместе с Колумбом открывать его Америку? Вы имеете в виду, товарищ Афанасьев, что все эти испанские товарищи находятся во власти суеверий и боятся плыть с Колумбом, в то время как мы с вами уже знаем, что вся эта затея с путешествием закончится благополучно?.. Так, да?
– Совершенно верно, – сказал Женя, – уж не собираетесь ли вы шесть лет гнить на галерах? Вы ведь за всю жизнь ни разу не работали физически, если не считать того дурацкого бревна на субботнике! А тут – шесть лет и галеры! Нет, я не говорю, что на каравеллах Колумба будет здорово. Каравелла – это, если мне не изменяет память, такая посудина, размером чуть побольше корыта. Самая маленькая каравелла Колумба была такая маленькая, что ей даже дали прозвище «Нинья», или «детка», хотя на самом деле она называлась «Санта-Клара». Так она была в длину семнадцать метров, чуть побольше троллейбуса, понятно, что на такой хреновине плыть через Атлантику боязно! Но лучше «детка», чем галера и весло каторжника!
Несмотря на то что Афанасьев говорил по-русски, создалось такое впечатление, что Джованни Джоппа понял его. Он спрыгнул со своего осла, несмотря на окрики альгвасила, и тронул Женю за локоть. Тот обернулся.
– А что, сеньор, – весело произнес бывший владелец говорящей жабы с таким морским именем Акватория, – может, не наше дело сидеть прикованными к галерному веслу? Я слыхал, что сеньор Колон рисковый человек и плывет, как говорят эти дурни, – он кивнул на закипевшую толпу, – прямиком в пасть к дьяволу! А по мне, так этот дьявол на фоне сами знаете кого, – он неуловимо взглянул в направлении Торквемады и окружающих его чопорных доминиканцев, – может оказаться весьма обходительным, покладистым и вежливым господином.
– Кто запишется в экипаж, плывущий по воле их величеств на открытие Индий, подходи к кафедре и записывайся! – провозгласил нотариус. – Коррехидор дон Франсиско де Нарваэс выступит наблюдателем со стороны светских властей, а фрей Хуан Арансуэло – со стороны святой инквизиции.
И он кивнул на того самого инквизитора, который был спасен Афанасьевым и Владимиром Ильичом от оборотня и принял участие в «смягчении» участи осужденных.
– Ну, кто?.. – повторил нотариус.
Женя решительно спрыгнул с осла и, уже с полным на то правом раздвинув строй альгвасилов, решительно направился по ступеням эшафота к кафедре, за которой вертелся прыщавый глашатай.
– Я! – объявил он.
2
– Интересно с ним познакомиться, батенька, всё-таки историческое лицо.
– Вы – тоже историческое лицо, Владимир Ильич. Только с вами постоянно рискуешь влипнуть в куда более скверную историю, нежели это возможно с сеньором Колоном, – ехидно парировал Женя Афанасьев.
Афанасьев, Владимир Ильич Ульянов-Ленин и венецианец Джованни Джоппа всё-таки записались добровольцами в экипаж одной из каравелл сеньора Кристобаля Колона, в нашей стране традиционно именуемого Христофором Колумбом. И в данный момент под конвоем десятка вооруженных стражников и в компании полудюжины таких же добровольцев направлялись на южное побережье Испании, в портовый городок Палос, где Колумб готовил свои каравеллы к плаванию. Помимо добровольцев и конвоя с ними ехал и инквизитор из дружной команды Торквемады, фрей Хуан. Но об истинной причине его путешествия в Палос пока что никто и не догадывался.
Палос де ла Фронтера, портовый городок на Средиземном море в нескольких милях от Уэльвы, был избран местом отплытия не случайно. Король Фердинанд, который был настолько скуп, что лично контролировал процесс приготовления королевской трапезы, опасаясь, что повара растратят слишком много продуктов, – так вот, король Фердинанд лично указал Колумбу на Палос.
Дело в том, что в свое время на этот городок был наложен штраф за какое-то административное прегрешение. Палосу было вменено в обязанность обеспечить полное снаряжение двух кораблей. Вот за эту-то возможность прокатить Колумба в будущую Америку на халяву и ухватился скупой король Фердинанд. Дескать, чего запускать руку в и без того скудную королевскую казну, когда можно взять даром?..
Дорога от Толедо до Палоса заняла у нашей не самой дружной компании примерно около недели. Сначала ехали на ослах и в повозках, потом, добравшись до Кордовы, пересели на галеру и стали сплавляться вниз по Гвадалквивиру. В Кордове к толедцам присоединилось несколько новых рекрутов на корабли Колумба. При том у всех были настолько бандитские морды и такие воровские или головорезские ухватки, что Афанасьев начал понимать, отчего открытие Америки протекало с таким трудностями. Путешествие из Толедо в Палос можно было назвать каким угодно, но скучным оно точно не было. Да уж!.. В первый же день отплытия из Кордовы вниз по реке с прихотливым и извилистым, как течение, названием Гвадалквивир несколько кордовцев попытались сбежать, убив таким образом двух зайцев: увильнув от правосудия и избавившись от необходимости плыть с каким-то Колоном к черту на рога. Следует заметить, что вместо зайцев прикончили их самих. К общему облегчению всех присутствующих, потому что кордовские головорезы умудрились достать всех за те несколько часов, что прошли от отправки из Кордовы до момента побега.
Вторым фактором, сглаживающим некоторое однообразие пути, был Джованни Джоппа. Этот бравый итальянец выступил в роли гида и трещал без умолку на всем протяжении маршрута Толедо – Кордова, Кордова – Севилья и Севилья – Палос (удивительно напомнив Жене Афанасьеву месье Пелисье, тоже любившего с поводом и без повода ковыряться в своей эрудиции):
– Кордова, друзья мои, один из величайших городов мира. Не так давно Кордова входила в созвездие трех так называемых больших «К» Европы – Константинополь, Кордова, Киев.
– Или Карпов, Каспаров, Крамник, – пискнул Афанасьев, оставшись, впрочем, непонятым всеми.
– Кордова, друзья, – продолжал новоявленный гид, – бывшая столица Кордовского халифата, жемчужина Пиренеев!.. Кордова славится своей архитектурой в стиле «мудехар»…
Афанасьев, слух которого притупился от малопонятной ему итальянской речи Джованни Джоппы, встрепенулся, услышав какие-то знакомые созвучия. Владимир Ильич скептически ухмыльнулся.
– «Мудехар» – это такой стиль зодчества, который… гм… для него характерны узорчатая кирпичная кладка, подковообразные арки, сводчатые перекрытия, образующие в плане звезду, потолки с богатым декором из цветных изразцов, резьба по алебастру и стуку… я в свое время торговал строительными материалами, так что…
Один из стражников замахнулся на Джоппу здоровенным кулачишем, после чего Джованни Луиджи умолк аж до самой Севильи.
– Севилья, друзья мои, один из самых красивых городов Испании, конечно, моя родная Венеция…
Кончилось тем, что сами стражники, личности в общем-то неотесанные и невежественные, с интересом слушали Джованни Джоппу, а присутствующий тут же фрей Хуан даже что-то заносил в свиток. Вид у него при этом был самый серьезный.
Заключительным аккордом путеводительской песни сеньора Джоппы стала следующая познавательная речь, произнесенная на пути из Севильи в Палос, когда партия рекрутов, конвоируемая альгвасилами, снова пересела на ослов, мулов и телеги:
– А сейчас, не доезжая пяти морских миль до Палоса, мы встретим толстые крепостные стены, которые некогда были выстроены арабами вокруг небольшого городка Ниебла…
Афанасьев, уже начавший считать Джоппу культурным человеком, встряхнулся, но тут же вспомнил, что Джованни ну никак не может знать современного русского языка.
– …что в переводе означает «туман», – вещал Джоппа, не заметив короткого замешательства Жени. – Во времена арабского правления город Ниебла был столицей одного из халифатов. Это место известно еще и тем, что здесь века три назад15, когда христиане в течение девяти месяцев осаждали город, впервые в Европе был использован порох. Кстати, недалеко отсюда протекает удивительная река Тинто, названная так потому, что воды ее темно-красного цвета.
– Ага, «тинто» – это такое превкусное испанское вино, – сказал Владимир Ильич. – Понятненько, батеньки!
Наконец приехали. Палос оказался маленьким и грязным портовым городком, кишевшим пьяными моряками самого разного, но почти всегда отвратительного, пошиба. Алькальд, то бишь градоначальник Палоса, мутноглазый толстяк с рожей отпетого пьяницы, в ответ на вопрос о местонахождении сеньора Кристобаля Колона отвечал следующим замечательным образом:
– А мне… ик!.. всё равно, где сейчас этот… ик!.. мерррр…завец! Грррр…абитель! Ик! Надеюсь, что он уже провалился в преисподнюю! Это… этого проклятого Колона… да чтоб я!.. И-ых!
И алькальд упал под стол, откуда уже через несколько секунд донесся его могучий храп.
Фрей Хуан осуждающе покачал головой, поджимая свои тонкие губы и морща утиный нос. Фрей Хуан недавно переоделся, и теперь на нем было белое облачение, которого раньше не видел у него Афанасьев. Инквизитор взял поиски Колона на себя, и вскоре искомая персона была найдена в монастыре Ла-Рабида неподалеку от Палоса. Колумб, приземистый седеющий человек неопределенного возраста, одетый кое-как, сидел в роскошном обществе бровастого типа, сильно похожего на Леонида Ильича Брежнева в самом начале его правления. Помимо светских особ присутствовал также аббат монастыря Ла-Рабида, тезка толедского инквизитора фрея Хуана, фрей Хуан Перес де Марчена. Все трое пили вино и громко, не слушая друг друга, галдели.
При появлении фрея Хуана Арансуэло в сопровождении сержанта альгвасилов все трое замолкли и уставились на вновь пришедших недовольными взглядами. Толедский фрей Хуан, минуя мирских, обратился к своему тезке и коллеге, фрею Хуану из Ла-Рабиды:
– Брат мой, я хотел бы видеть сеньора Кристобаля Колона. Мне сказали, что он в этой обители?
– Я, – коротко ответил седеющий тип и извлек из-под стола ногу в грубом сапоге с налипшей грязью. – Че надо?
Фрей Хуан не привык к такому нежному обращению, но тем не менее сохранил прежний тон:
– Мы привезли вам, сеньор Колон, около двух десятков добровольцев, которые готовы плыть с вами. Они дожидаются в Палосе. Вам следует немедленно ехать туда.
– Ты что, папаша, прямо так срочно? Не видишь, мы тут беседуем. Мартин, у тебя язык щас лучше работает, объясни этому, что мы заняты! А то прямо побежал я в Палос, как же! Поди, дохлятины разной каторжной приволокли, которую прямо на реях развесить за шейки?..
Фрей Хуан даже попятился. Бровастый тип, сидевший рядом с Колумбом, встал и сказал:
– Меня зовут Мартин Алонсо Пинсон, я отвечаю за набор экипажа. Поехали, что ли, что уставился, папаша?
Фрей Хуан заморгал:
– А сеньор Колон?
– Да на черта я вам сдался? – грубо заорал упомянутый последним индивид, который оказался столь далек от своего канонического образа тихого, интеллигентного и уравновешенного человека. – Мартин щас всё обстряпает, поглядит на вашу каторжную вонь! Кто полное дерьмо и ни в какое плавание не годится, Мартин его спишет обратно на галеру, или откуда там всю эту ватагу ко мне приперли?..
Впрочем, после недолгого раздумья вздорный сеньор Колон спонтанно изменил решение и решил ехать в Палос посмотреть на пополнение экипажа. Так состоялось историческое знакомство Христофора Колумба и Владимира Ильича Ленина, по понятным причинам не к вошедшее ни в одну энциклопедию или справочник.
…Сеньор Колон прошелся вдоль шеренги из приблизительно двадцати человек, прибывших в Палос днем. Почти перед каждым он останавливался и, оглядев с головы до ног, отпускал какое-нибудь колкое замечание, в девяти случаях из десяти сопровождаемое грубой, хотя и не лишенной фантазии, бранью:
– Клянусь святым Яго Компостельским, даже дохлый мул, валяющийся в овраге, больше похож на моряка, чем этот ушастый кретин!
– А этот стручок так тощ, что его перешибет первой же волной надвое!
– Что ты скалишься, черт плешивый? Ну-ка… и чем ты собираешься жевать корабельные сухари, дурень? Мартин, это же сброд оборванцев, а не пополнение экипажа! Посмотри вот на эту скотину! Типичный уголовник и бандит! К нему спиной не повернись, поди, тотчас же нож между лопаток засадит!
– А это что за хлыщ? Ты что, учитель танцев? Экая у тебя морда, приятель! Знаешь, что такое морская болезнь? Ты же, поди, из трюма вылезать не будешь, заблюешь все шпангоуты!
Последняя фраза относилась к Жене Афанасьеву, чье интеллигентное лицо резко выделялось на фоне харь предыдущих кандидатов в матросы, просмотренных будущим первооткрывателем Америки.
Афанасьев примерно понял смысла сказанного. За те полторы недели, которые он провел в средневековой Испании, он уже достаточно нахватался разговорных форм, чтобы понимать и с грехом пополам отвечать. Ответил он, впрочем, на итальянском – на языке, в котором достаточно напрактиковался под мудрым руководством Джованни Луиджи Джоппы:
– Возможно, я и похож на учителя танцев, синьор Коломбо, однако же, в отличие от всех этих молодцов, уверен, что мы поплывем совсем не в ад, а на славное открытие новых земель, которые, как я уверен, там непременно будут! Полные золота и населенные гостеприимными туземцами, которые охотно признают власть испанской короны и ваш вице-королевский титул обеих Индий, синьор Коломбо16.
Это оказалось настолько неожиданным для мореплавателя, что он вздрогнул и, покрывшись красными пятнами, вопросительно взглянул на Пинсона, потом на фрея Хуана, а затем вернул взгляд налившихся кровью серых, с желтоватыми прожилками глаз на Афанасьева.
– Это… ты кто такой?
Женя охотно представился. Его диковинное в местных условиях имя вызвало на лице Колумба некоторое замешательство, потом он сказал:
– Ты – ученый?
– Ну, можно сказать, что и так, – особо не привирая, ответил Женя. По меркам стоявших в шеренге невежественных головорезов он был просто светочем знаний. – Могу сказать, синьор Коломбо, что вы совершенно правы, что хотите плыть на запад и…
– Довольно! – проревел Колумб. – Этого берем!
Следующий за Афанасьевым Джованни Джоппа также вызвал одобрение будущего великого путешественника, без запинки назвав парусную и такелажную оснастку каравеллы. Даже Мартин Алонсо Пинсон одобрил:
– Дельно!
И в знак поощрения наградил Джоппу дружеским подзатыльником.
И вот – Колумб остановился напротив Владимира Ильича. Последний вертелся на месте, переминаясь с ноги на ногу, и пытался заложить пальцы больших рук за лацканы пиджака, как это он любил делать на заседаниях Совнаркома. Это не удавалось, так как пиджака не было, а была рваная блуза, вся в опилках, с плеча то ли плотника, то ли столяра, которой Ильича снабдили в Толедо. Взамен самарры, разумеется.
– А это еще что за гриб? – наконец спросил дон Кристобаль, с кривой усмешкой поворачиваясь к фрею Хуану. – Ты, приятель, не из бывших монахов, случаем? А то рожа у тебя, я смотрю, какая-то иезуитская.
– Вы, товарищ Колумб, ошибаетесь, – немедленно следовал ответ. – Меня постоянно принимают не за того, кто я есть. Вот однажды ко мне пришли ходоки, и один сказал, что видел меня под Нижним Новгородом, где я помогал пахать землю. А один красноармеец рассказал, что в бою, когда его отряд сражался с превосходящими силами белых, к ним на помощь прискакал всадник и давай рубить врага. Всех порубил!.. А когда у него спросили, кто он такой, он ответил: «Я – Ленин». А это, батенька, чистейшая провокация, потому что в этот момент я был в Кремле и готовил декрет!
– Этот человек постоянно говорит какие-то странные слова, но он один из двух храбрецов, что победили ужасного оборотня, ведьму, сожженную недавно в Толедо, – заметил фрей Хуан. – Так что если, дон Кристобаль, ваш путь к открытию новых земель в самом деле будет изобиловать разными чудовищами и порождениями дьявольских сил, то этот рекрут будет как нельзя кстати. Возблагодарим Господа!
Владимир Ильич хотел возразить, что никакого дьявола не существует, а уж его порождений – тем более, что всё это выдумки попов и помещиков, которые пудрят голову трудовому народу, чтобы ловчее его эксплуатировать. Но вспомнил недавнее происшествие в зале суда инквизиции, вспомнил окровавленный том Иоанна Златоуста и Женю Афанасьева, колотящего по башке ужасную тварь, – и, о чудо, промолчал.
На следующий день Женя Афанасьев, Джованни Джоппа и Владимир Ильич уже грузили на каравеллы необходимое в путешествии снаряжение: оружие, в частности – бомбарды и фальконеты.. чьи свинцовые и каменные ядра служили судам в том числе и в качестве балласта; в трюм загружались продукты питания, как то: бочки с солониной, рыба, копченое мясо, мешки с мукой, сыр, оливки, вино. Погрузкой последнего руководил лично сеньор Колон, причем, судя по всему, он уже успел продегустировать содержимое одного из бочонков почти до полного нестояния на ногах. За продуктами питания следовали запасные снасти и паруса, а также сменные части рангоута. А еще через неделю, отстояв службу в палосской церкви Сан-Хорхе, Колумб, Пинсон и экипажи всех трех каравелл отплыли на запад. На борту самой крупной каравеллы, известной всем «Санта-Марии», плыли Женя Афанасьев, товарищи Ульянов и Джоппа.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Выдержки из дневника Жени Афанасьева во время плавания с Колумбом, или Несколько неизвестных подробностей из взаимоотношений товарища Ленина и американского империализма
1
– Верной дорогой плывете, товарищи! – кричал Владимир Ильич, болтаясь на бушприте и тыча указующим перстом в неизведанный горизонт.– А ну, слазь!
– Вы не смеете мне тыкать! Вы – оппортунист! – на чистом русском отвечал товарищ Ульянов.
Эта примечательная сцена имела место быть спустя несколько часов после отплытия из Палоса.
Сразу же после отплытия экипаж «Санта-Марии», на которой оказалось больше всего амнистированных, вышиб днище из нескольких бочонков с вином и стал целенаправленно и последовательно напиваться. Наверно, сказалась береговая нервотрепка, предшествующая отбытию из порта. Даже офицеры не препятствовали этому предосудительному в морских условиях занятию. Более того, посильное участие в этом приняли и Колумб с братом командира второй каравеллы Висенте Пинсоном. Те, кто отказывался пить, тотчас же оказывались за бортом, откуда их вытягивали талями только после обещания немедленно выпить. Боцман Аранда, который сначала хотел поддерживать хотя бы относительный порядок, вскоре отказался от этого бесплодного занятия и махнул рукой: паруса поставлены, курс задан, снасти закреплены как следует, рулевой трезв – слава всем святым, каравеллы будут идти вперед безотносительно к тому, загружены ли они трезвыми матросами или же пьяно гомонящим людом.