Страница:
– Стоять, Женек! Пускай их… пусть выберутся! И так перепало им на орехи!
– Что это ты сегодня такой человеколюбивый, Николай? – насмешливо спросила Галлена. – Уж они бы тебя не помиловали. Тем более у них время обеденное подходит, как раз сгодился бы им на шницели.
– А знаешь что? – ответил Колян. – Среди этих людей, которые… которых мы, между прочим, САМИ сделали такими… могут быть м-мои друзья, родственники, да и вообще!.. Я не хочу убивать своих, не хочу, понимаешь?
– А-а, малой кровью хочешь? – прищурилась она. – Только, боюсь, может не получиться. Что это у тебя вдруг совесть вспыхнула? Да нет, Коля. Теперь мы в одной связке до конца, и тут или они нас, или мы их. В конце концов, если мы победим, может так статься, что ничего этого НЕ БЫЛО!
– Не понял…
– Я говорю о том, что если семь Ключей Всевластия, врученные Лориеру, дали ему власть, то следующие семь Ключей Разрушения и Зла, как написано в том пергаменте… могут уравновесить последствия катаклизма, вызванного действием первых Ключей. Понимаешь? То есть всё станет как раньше… ничего не было, никто не убит, и всё забыто!
Ковалев внимательно смотрел на Галлену, а потом выговорил:
– Ты и вправду так думаешь?
Она помолчала. Облизнула губы. Вымолвила:
– Не знаю, Коля. Это только мое предположение. А сейчас – сейчас мы должны драться. Тем более в бой введены свежие части. Видишь тот рогатый батальон? Не иначе это инфернальная гвардия пошла в атаку!
Слова Галлены, произнесенные не без доли горькой иронии, оказались совершенной правдой. В бой ринулись колонны, укомплектованные только инферналами. Очевидно, главный черт, представитель Лориера в этой локальной битве, счел, что пещерные люди дерутся слишком вяло, очень мало умеют и обладают слишком неразвитым коллективным сознанием для того, чтобы слаженно идти на штурм.
Черти шли во всей красе. По всей видимости, для того, чтобы вооружить этот отряд приблизительно из двухсот инферналов, потребовалось разграбить склад садово-огородного инвентаря. Вооружены они были очень пестро: в их кривых вертких руках были и вилы, и лопаты штыковые и совковые, и тяпки, и мотыги, а самый огромный черт вооружился бензопилой, которую он, впрочем, не умел включать и потому нес наперевес, как бревно.
Позади них ехал всё тот же штаб на колесах, трактор «Беларусь», в котором сидел командующий и выкрикивал что-то сиплым, неприятным, безбожно тянущим гласные басом.
– Женек! Ксюха! – заорал Колян и замахал рукой. – Разворачивайте минометы! Вотан Борыч! По наступающей нечисти прррямой наводкой – пли!!!
– Ага, – проговорил себе под нос Женя, наводя миномет, – вооруженные нечистые силы! Очень хорошо! Нечистые! Да и с чего бы этим диким бесам быть чистыми, они же не американские морские пехотинцы, за которыми по иракской пустыне возят автобус с душевыми кабинками, чтобы эти чудо-вояки три раза в день принимали душ!
– Что, правда? – бросила Ксюша, закрывая один глаз и прицеливаясь.
– А то! Как же ты, Ксения, жила в Израиле, а не ведала, что под боком творится, блин!
– …Пли!!! – скомандовал Ковалев, и Женя выстрелил.
А вслед за ним и Ксения. Промахнуться на таком расстоянии было достаточно сложно, так что мины легли точно в первую шеренгу наступающих. Чертей расшвыряло в разные стороны, от некоторых из них в прямом смысле остались рожки да ножки; однако прочие достигли стены и принялись на нее карабкаться. Делали они это слаженно и отрепетированно: один нагибался, второй вспрыгивал на плечи, третий лез по первым двум… Тем удобнее было электрическим разрядам прошить насквозь всю эту пирамиду, как только верхний черт коснулся волосатой рукой проволоки.
Черт повис на стене, свесив ножки по одну сторону, а голову окунув вовнутрь огражденной территории базы. Впрочем, уже следующий черт перелез через висящего на проволоке, отделавшись несколькими легкими уколами тока (звериные шкуры, надетые на инферналов в качестве воинского обмундирования, сослужили роль изоляции), и перепрыгнул через стену. Он еще разгибался после удачного прыжка, стоя уже по ту сторону, как подоспел Альдаир с бревном в руке и легонько зацепил бедного инфернала так, что тот перелетел обратно, как теннисный мяч, пущенный опытным игроком, перелетает через сетку. Владимир Ильич завел бронетранспортер и ждал приказа, чтобы перейти в контратаку. Время от времени он наводил автомат на головы и тела появляющихся над краем бетонной стены чертей и стрелял. Рядом лежали еще несколько автоматов, заботливо перезаряженных рекрутом Ушастовым.
Но вот тут Колян и начал кричать, чтобы товарищ Ульянов немедленно выезжал на берег реки, прорвав окружение…
– Вла-а-адимир Ильич!!!
Товарищ Ленин поднял голову и ахнул. Не так далеко от них, над неровной кромкой леса, увеличенное непонятно каким оптическим ухищрением, в налитом звоном и воплями борьбы осеннем воздухе повисло гигантское изображение рыжеволосого человека неопределенного возраста, бледного, с темными глазами и кроткой, почти доброй полуулыбкой. Сквозь огромный силуэт просвечивало клонящееся к закату солнце, и рыжие волосы, казалось, воспламенились изнутри глубоким, искренним, живым огнем. Фигура была огромной, ибо самые высокие деревья доходили до колен полупрозрачного силуэта… Стоявшая на вышке Галлена побледнела так страшно, что Колян машинально схватил ее в объятия – и, как оказалось, очень вовремя, потому что у нее подогнулись ноги.
– Он… – выдохнула дионка. – Если он решил показаться нам так беспардонно и нагло и при этом улыбаться… значит, плохи наши дела. Нет ничего хуже, когда Лориер улыбается. Уж я-то знаю… Его кровь у меня в жилах.
– Н-да, – сказал Колян. – Ни хрена ж себе размерчик у него сегодня. В прошлый раз поменьше был. А сейчас прямо как высотка этажей в сорок. А улыбочка у него в самом деле мерзкая. У меня так один знакомый улыбался, когда по его распоряжению человечка асфальтоукладчиком под асфальт закатывали. Душевный был человек.
– Нужно на берег реки… – сказала Галлена. – Как можно быстрее!.. Если не Ключи, то против него уже нет иной СИЛЫ! Владимир Ильич, заводите движок, ну же!..
– Архиспешка нужна только при ловле меньшевистских блох, – ворчал Владимир Ильич, кидая в голову лезущего через стену настырного черта автомат Калашникова, как это уже описывалось выше. После этого Ильич огляделся вокруг себя и, взяв гранатомет «Муха», уже опробованный им на «контрреволюционных элементах», прицелился и выстрелил. Граната перелетела через стену и угодила точно в трактор «Беларусь», который лавировал вдоль бетонки, как бывалый моряк дефилирует по набережной взад-вперед в поисках дамы на вечер.
Трактор взорвался с чудовищным грохотом; плюясь огненными сгустками горящей соляры, он опрокинулся набок, давя вопящих чертей. Главный инфернал с горящим задом вылетел из кабины и принялся интенсивно кататься по земле. Владимир Ильич, который не мог видеть всего этого безобразия, между тем деловито перезаряжал свое ставшее излюбленным оружие. И тут…
…горящий обломок трактора «Беларусь», перелетев стену, предпринял оскорбительное для трудящихся и индейцев всего мира деяние: он упал точно на голову товарищу Ульянову. Доблестный защитник упал с бронетранспортера и покатился прямо к ногам Альдаира, который заготавливал очередное оборонное бревно.
– Ну вот, – упавшим голосом сказал Женя, увидев, как два диких рекрута, Корытько и Ушастов, по команде Альдаира несут потерявшего сознание вождя в главный корпус, куда уже ринулся Поджо, выступающий в роли медбрата. – Ильича ранили. Кто же теперь поведет бронетранспортер?
– А ехать надо, – твердо сказал Галлена, – ОНИ могут не прибыть из Китая ни сегодня, ни завтра, ни через неделю, но наш последний шанс – если они прибудут СЕГОДНЯ! Сейчас! И мы не можем упускать этот единственный шанс, иначе всё пропало! Значит, так: Вотан, Альдаир и Поджо остаются под твоим началом, а также Ксения в придачу, а я и Афанасьев выезжаем немедленно. Он умеет водить, я в него верю… он парень с головой!
– Но Афанасьев будет нужен мне здесь! – буквально взвыл Колян. – Ты что же, хочешь меня оставить начальником над тремя вконец отупевшими божками, тремя дегенератами и одной стервозной бабой… а ей командовать еще труднее, чем сотней мужиков! Ты и Афанасьев – единственные, у кого остались хоть какие-то мозги, а ты отнимаешь у меня…
– Хватит! – заорала Галлена. – Иди руководи обороной и обеспечь безопасность ворот, пока мы будем проезжать. Женя!!!
– Да? – откликнулся с крыши складского помещения Афанасьев.
– Мы едем на берег реки!
И Галлена, подняв глаза на громадный призрак Лориера над темнеющим лесом, вдруг увидела, как саркастически искривился угол его большого рта и еще веселее вспыхнули рыжие волосы в лучах заходящего солнца.
Нет, нельзя, сказать, чтобы Афанасьеву и Галлене удалось с большим трудом преодолеть атакующие порядки диких инферналов и пещерных людей, которых капризная воля Лориера швыряла о стены военной базы, как пенные барашки волн на приступ каменистого берега. Нет, бэтээр прошел через позиции противника с еще большей легкостью, чем нож проходит сквозь масло. Но было в этой легкости что-то зловещее.
Бронетранспортер выехал на берег реки, окунувшись во влажные предночные сумерки. Глухо шелестели опадавшие листья, и ветер, обессилев, стелился к земле точно так же, как если бы не было всего этого кошмара, одурманенного мира и последнего боя. Афанасьев спрыгнул на землю и стал жадно слушать тишину. Такой тишины никогда не бывает в цивилизованном мире даже в глубине самого густого и непроходимого леса. Всегда найдется что-то, что стряхнет это оцепенение абсолютной тишины, как стряхивают ртуть в градуснике. Пролетит ли самолет, прорвется ли звук шин на далеком шоссе или забьется гудок теплохода – всё напомнит о том, что ты не можешь остаться совсем один. А тут… Афанасьев резко обернулся к Галлене, чтобы убедиться, что она еще с ним. На ее лице промелькнула кривая улыбка: наверно, своей угасающей способностью читать мысли она всё-таки подхватила то, о чем он подумал, выйдя на берег реки…
– Даже если мы проиграли, – сказал Женя, – нужно идти до последнего… Как ты думаешь, Галлена, какие у нас шансы?.
– Честно?..
– Да ладно, не надо, – махнул рукой Афанасьев, вынимая пистолет и на всякий случай перезаряжая обойму. – Галлена, а что мы сидим на этой базе, как в крысоловке? Может, сесть на бронетранспортеры и рвануть оттуда куда глаза глядят?
– Именно так посоветовал бы тебе мой папенька, буде имел такую возможность. Впрочем, он совсем скоро и будет иметь ЛЮБУЮ возможность. Всё, что ему захочется. Кстати, а кто сказал, что он нас уничтожит? ОН, быть может, возьмет всех нас в свой штат. Ему же тоже грамотные помощники нужны. Чертей дрессировать, ковать кадры…
– Хрена с два! – поспешно сказал Афанасьев. – Буду я ему служить, да! Он всё равно нас угробит, не сейчас, так после.
Галлена хотела что-то сказать, но в темнеющем небе вдруг возник какой-то неясный звук, он разросся до слепящего свиста… белая линия располосовала глубокий темно-синий бархат небосклона, и что-то тяжело ухнуло, повалившись в ближний подлесок и распавшись на сотню отголосков, шепотков и отзвуков. Воздушная волна пригнула молодой ивняк, но уже через несколько мгновений все успокоилось.
– Метеор, – сказала Галлена.
– Да, – отозвался он. – Даже до таких подробностей угадано…
– Ты о чем?
– Я – о пергаменте! Всё о той же проклятой седьмой «отмычке», зашифрованной в этих кудрявых словах! Помнишь?
Галлена повернулась к огромной неподвижной фигуре Лориера, растворяющейся в сумерках над громадой серого холма и неровной щетиной леса, Афанасьев невольно последовал ее примеру. «…И если померкнет небо, а звезды упадут каменными иглами, остывая в теле земли, – спроси сердце свое, готово ли оно разорваться от любви к этой земле?..» – вдруг вспомнилось Жене, и он, резко отвернувшись от громадной фигуры Властителя, застывшей словно между небом и землей, вдруг отчего-то воочию, словно живые и близкие, увидел чистые синие глаза человека из древней Иудеи.
И тут – снова совпадение?.. Вновь глухо зашелестела трава, порыв ветра шевельнул волосы на макушке Афанасьева, и он увидел, как метрах в ста от бэтээра из лимонного сияния, полукругом легшего на вечерние воды, высвобождаются одна за другой четыре фигуры. Афанасьев подпрыгнул, желая верить своим глазам, и закричал, чтобы поверить еще и ушам своим, и голосу:
– Галлена, они!.. Галлена, есть!.. Смотри, Анни, Эллер! А какой важный Астарат, с косичкой на темечке! А что это на Васягине? Да-а-а! У него на щеке намалевана тушью какая-то картинка, что ли? Васек, это что у тебя такое?
– Что ты орешь? – с досадой спросила Галлена.
– Знаешь что… – произнес Афанасьев с веселой мальчишеской злостью, – знаешь что, Галлена? Как тебя сокращенно? Галя…. Лена? Ну что мне, плакать в два ручья и сопли по пузу размазывать, что ли? Помирать, так с музыкой! Эллер! Смотри, он нам машет какой-то чушкой! Кирпич! Чтоб мне провалиться, кирпич от Великой Китайской стены, да! Я, конечно, навскидку не могу определить, но они вряд ли будут таскать из древнего Китая разные левые стройматериалы!
Путешественники из древнего Китая приблизились к ожидающим их Галлене и Жене Афанасьеву. Все они были одеты во что-то среднее между утепленным красно-черным халатом и длинным пальто с отложным вышитым воротником. Как оказалось чуть позже, это – типичная для северокитайской зимы одежда «дзяпао». Длинные волосы дионов были скручены в узел на темени, а надо лбом, на висках и на затылке – тщательно приглажены. Хитрое круглое лицо Добродеева, как уже успел заметить Женя, было украшено рисунком тушью на правой щеке. На ярко-красном наряде Анни были вышиты цветные круги, внутрь которых помещены искусные изображения лотоса, китайского павильона и почему-то летучей мыши.
– Ух ты! – воскликнул Афанасьев. – Здорово выглядите! Особенно ты, Анни. На тебе не иначе как женился сам император Поднебесной, великий Цинь Шихуанди?
Анни лукаво улыбнулась. Добродеев старательно щурился – верно, никакие мог отвыкнуть. Галлена с чисто женским любопытством, которое не угаснет даже перед концом света, грозящим вот-вот нагрянуть! – рассматривала узоры на одежде подруги.
– А почему летучая мышь? – спросила она.
– А-а, это потому, что слова «счастье» и «летучая мышь» на китайском языке звучат одинаково, – ответила та.
Галлена помрачнела.
– Счастье… – неопределенно сказала она. – Ладно, грузитесь. Где камень? Вот этот? Вы что, присутствовали на церемонии его закладки? Ладно, потом расскажете… если время будет.
Уже управляя бронетранспортером, Афанасьев спросил сидящего рядом важного Добродеева, похожего на заевшегося китайского мандарина:
– А у тебя, Астарот Вельзевулыч, что это намалевано на щеке?
– Это не намалевано, – ответил тот не без заносчивости. – Между прочим, нас так встретили благодаря мне. Я заслужил уважение… Я… Я…
– На щеке-то что, ексель-моксель?!
– Эта роспись на правой шеке означает, что ее носитель, то есть я, – человек неподкупный. Меня даже прозвали почетным именем Дунь Сунь Вынь, что означает «Неподкупный мудрец, преклонивший слух вечности».
Как ни был загружен проблемами Афанасьев, он прыснул от смеха. Конечно, в ответ на такое важное пояснение он не полез за словом в карман:
– Да-а, Вельзевулыч! Я думаю, что ты легко найдешь общий язык с другим замечательным человеком, прозванным Кальфоукоуру Солнечная Голова. Как это будет в переводе, я сам не помню, но там абзаца два перевода намотано. Никак не меньше!
Впрочем, стоило выехать на гребень холма, откуда открывался вид на военную базу и подступившие к ней толпы пещерных людей и одичавших инферналов, всю веселость как рукой сняло. Особенно когда удалось разглядеть, что ворота базы не только открыты, но и сорваны и валяются на земле, а прямо по ним вливается внутрь базы толпа инферналов и мезолитических вояк. Все размахивают дубинами и сельскохозяйственным инвентарем с риском поранить друг друга, орут и толкаются… Все сидящие в бэтээре похолодели, увидев, что база, кажется, взята.
Афанасьев выжал из бэтээра максимальную скорость. Бронемашина летела по дороге, окутываясь клубами серой пыли, и два световых клина от фар впарывались в тучное тело заваливающегося вечера. «Нет, нужно со всем этим заканчивать, – думал Афанасьев, – шестой Ключ есть… Седьмая, седьмая „отмычка“!.. Но если моя догадка верна, то… то…»
По броне разом ударило несколько камней, зазвенел металл: это дикари, увидев, что из сгущающихся сумерек на них выкатывается бронированное чудовище с двумя огненными глазами, стали бомбардировать бэтээр всем, что ни попадется под руку. Однако быстро удостоверились, что толку от этого мало, и стали с воплями расступаться, давая дорогу. Почти не снижая скорости и сбив несколько захватчиков, бронетранспортер вкатился на территорию базы.
– К церкви, Женя, к церкви!.. – закричала Галлена. – Наши все там! Наверно, эта нечисть всё-таки не может войти внутрь храма, а для троглодитов-людей существует, кроме креста и молитвы, такая нежная штука, как пулемет!
Галлена оказалась совершенно права: не выдержав натиска превосходящих сил соперника, Коляново воинство под руководством коменданта организованно отступило в самое прочное здание на территории базы – храм. Бывший склад. И здесь забаррикадировалось.
– Коля-а-а-а-ан!!! Колян, мы! Ребят привезли из Китая!
Звякнуло окошечко в боковом притворе царских врат, и высунулась физиономия Ковалева:
– Из Китая? Быстро доехали. Ну, входите, только скорее, вишь, они как наседают, хотя к храму боятся приблизиться вплотную. Иосифыч нас бережет, что ли! Подождите… Вотан Борович, дорогой, подчисть-ка подходы к царским вратам, чтобы ребятам дать дорогу.
Брызнула пулеметная очередь, подметая всё на своем пути. Несколько особо продвинутых «штурмовиков» упали замертво, толпа отхлынула… бэтээр подкатил вплотную к входу в храм, и через минуту все члены последней миссии, а также сопровождавшие их Афанасьев и Галлена оказались внутри осажденной церкви. Лязгнул, затворяясь, массивный засов. Ни запиравший церковь Колян, ни только что вошедшие, ни те, кто уже были здесь, не видели, как на стене, словно черный развод, сгустилась тень и скользнула в храмовое помещение, туда, где на алтаре лежали пять Ключей. И уже присоединился предпоследний – шестой…
Никто не заметил, только Галлена подняла голову и, тревожно шевельнув тонкими ноздрями, сказала несколько слов на своем родном – тягучем и опьяняющем, как выдержанный мед, – языке.
– Ну ты, родная, скажешь, – глядя на мрачную Галлену, выпустившую обойму этих убийственных слов, отозвался Колян. – Сейчас пойду и немедленно повешусь. А если в натуре, то нечего киснуть. В той ксиве ведь сказано что-то по поводу седьмой «отмычки»? Ну, вот и кумекайте! Эх, нет Ваньки Пелисье, братана моего двоюродного, кузена, если по-ихнему. Он любой текст враз бы расколол! – сокрушался Колян. – Особенно сейчас, когда жареный петух уже всю задницу исклевал!
Галлена посмотрела на Ковалева и произнесла:
– Странные вы все.
– Кто?
– Люди. Нет никакой надежды, а вы улыбаетесь, как будто вам приснился самый прекрасный, самый розовый и цветущий сон этой земли. Вот и ты, Коля…
И Галлена отвернулась.
– Была бы ты человеком, нормальной бабой, а не этой… кандидаткой в богини со всеми прилагающимися понтами, – вдруг глухо выговорил Колян, – я бы тебе объяснил, почему мы, люди – такие…
– Может, еще и будет, – отозвался Афанасьев, устанавливая кирпич из Великой Китайской стены прямо на алтарь.
– Едва ли… – вдруг прошелестел тихий голос, и тень, спорхнув из-под купола храма, распласталась у ног Жени. Сделалась выпуклой, разрослась и разогнулась – и вот рядом с Афанасьевым стоял ОН. Тот, кого так долго ждали. На его плече сидел ворон, а вокруг левого запястья обвилась маленькая бронзовокожая змейка. Лориер криво улыбнулся, показывая обломанный полторы тысячелетия назад левый клык, и произнес:
– Едва ли будет у вас такая возможность. Нет. Ваши силы иссякли. Да, вы сделали максимум из того, что могли. Собрать шесть Ключей Разрушения и Зла – это огромный риск. Вы четко следовали инструкции, которую написал для вас почти две тысячи лет назад Иоанн Богослов и зарыл в Гефсиманском саду. Да нет, Иоанном Богословом он стал позже, когда написал Апокалипсис; а в тот момент, когда он копал ямку, а его подельник, Иешуа из Гамалы, укладывал ларец с пергаментом, – он был всё тем же Пелисье, каким вы его знали здесь и ТАМ.
– Почему ты вспомнил Иешуа из Гамалы, Люцифер? – вдруг глухо спросила Ксения, и впервые разнеслось под сводами храма имя Властителя. Глухо застонало эхо, забившись в самые дальние и темные уголки.
– Почему? Да потому что он единственный, кто мог бы помочь вам обрести Ключ номер семь! Он прямо указал на этот Ключ, но вы оказались слишком малодушны, чтобы понять, ЧТО от вас требуется!!
Голос Лориера загремел, и его рыжие волосы вспыхнули, трепеща и волнуясь, хотя в церкви не было и не могло быть никакого ветра – и показалось, будто голова Сатаны охвачена пламенем! Он поднял руку, сделал неуловимое движение пальцами, и врата церкви, так тщательно запертые Ковалевым, рухнули с ужасающим грохотом. Толпа окровавленных дикарей и скалящихся инферналов, чьи глаза тускло светились в полумраке, вкатилась в храм и остановилась в нескольких метрах от алтаря. Впереди громоздился тот самый жирный черт, которого взорвал вместе с трактором «Беларусь» Владимир Ильич Ульянов-Ленин метким выстрелом из гранатомета. Рожа у черта была самая что ни на есть свирепая, и было видно, что по первому же знаку Лориера он прикажет своим ублюдкам разорвать в клочья всех защитников базы и – дотлевающего СВЕТЛОГО мира…
Лориер осклабился.
– Вот видите, – сказал он, – теперь даже инферналы не боятся вступать в православный храм, осененный именем Иисусовым. Ау-у! Астарот Вельзевулович, Владимир Ильич, можете войти! Я же знаю, что вы на крыше, так как не можете себе позволить попасть внутрь церкви! Теперь этот запрет снят! Да идите сюда, все равно я до вас, скотов, доберусь!!!
Это был первый случай, когда Лориер позволил себе откровенно гневаться. С его скрюченных пальцев левой руки сорвался сполох яркого, туго закрученного пламени, и треснул, расходясь, каменный настил пола. Лориер поднял голову. Его глаза мерцали магическим лимонным отсветом. Он стал выше ростом по меньшей мере вдвое.
– Ну что же, мои БЫВШИЕ соплеменники, – произнес он. – Пора готовиться к каникулам. Вечным каникулам! Вы сделели почти невозможное, – кивнул он на груду «отмычек», показавшихся вдруг ненужным пыльным хламом на фоне великолепия и мощи Владыки, – но это «почти» вас и сгубило. Ибо сказано в седьмом пункте…
– Ну так что же! – вдруг прозвучал чей-то звонкий голос, и Афанасьев сделал несколько шагов вперед и оказался перед ликом Светоносного. У него оборвалось дыхание, но Женя помедлил только секунду: – Мы помним, Лориер! «Тот, кто прочтет сии строки, подумает: кто есть мы и какова цена искупления? Спроси ветер, спроси небо, спроси мглу, спроси солнце, вопроси и звезды, пронизывающие твердь небесную; спроси мать, спроси отца и крышу твоего дома…» – Голос Афанасьева на мгновение пресекся, и он увидел, что все вокруг стоят в каком-то странном пугающем оцепенении и ждут, ждут. Женя продолжал с отчаянно кружащейся головой:
– «…спроси любовь, восходящую в глазах, как высокое светило именем Божиим озаряет небосвод…»
– «спроси женщину, стоящую перед тобою, женщину любимую и единственную, — вдруг раздалось сбоку, и Афанасьев увидел Ксению, вставшую рядом с ним; она была страшно бледна и почему-то прятала руки под одеждой, – и скажи, сумеет ли она понять, кто из вас отдаст свою кровь за молодость и свет мира сего! И если померкнет небо, а звезды упадут каменными иглами, остывая в теле земли, – спроси сердце свое, готово ли оно разорваться от любви к этой земле?..» Да, мы невелики и малодушны, но всё-таки… но всё-таки…
Слова застыли на губах Ксюши, слова кончились, она высвободила руки, и Афанасьев увидел, ЧТО она прятала под одеждой. Это был обычный армейский нож, но уже в следующую секунду Женя понял, каким образом этот нож может превратиться в… КЛЮЧ НОМЕР СЕМЬ!!! Он протянул руку, то ли малодушно отгораживая от себя Ксению, то ли пытаясь ей помешать. Она бледно улыбнулась и, вздохнув, всадила нож себе в грудь.
Да!!!
Лориер вдруг пошатнулся, как будто этот нож вошел между его бессмертных ребер, а не в нежное тело девушки. Она вскинула ресницы и, повернув голову к Афанасьеву, выговорила уже прерывающимся голосом:
– Ты ведь… хотел это сделать сам?.. Не… вот… вот и седьмая… Нужна жизнь одного из нас – это и есть… это и есть седьмой Ключ!..
Афанасьев подхватил падающую девушку и, уже слабо осознавая, что делает, вырвал окровавленный нож из ее груди и бросил на алтарь – к шести другим Ключам Разрушения и Зла. И вскинул глаза на Лориера.
– Ты не верил, что кто-то из нас может сделать ЭТО?! – крикнул Женя. – Так получи!!!
– Что это ты сегодня такой человеколюбивый, Николай? – насмешливо спросила Галлена. – Уж они бы тебя не помиловали. Тем более у них время обеденное подходит, как раз сгодился бы им на шницели.
– А знаешь что? – ответил Колян. – Среди этих людей, которые… которых мы, между прочим, САМИ сделали такими… могут быть м-мои друзья, родственники, да и вообще!.. Я не хочу убивать своих, не хочу, понимаешь?
– А-а, малой кровью хочешь? – прищурилась она. – Только, боюсь, может не получиться. Что это у тебя вдруг совесть вспыхнула? Да нет, Коля. Теперь мы в одной связке до конца, и тут или они нас, или мы их. В конце концов, если мы победим, может так статься, что ничего этого НЕ БЫЛО!
– Не понял…
– Я говорю о том, что если семь Ключей Всевластия, врученные Лориеру, дали ему власть, то следующие семь Ключей Разрушения и Зла, как написано в том пергаменте… могут уравновесить последствия катаклизма, вызванного действием первых Ключей. Понимаешь? То есть всё станет как раньше… ничего не было, никто не убит, и всё забыто!
Ковалев внимательно смотрел на Галлену, а потом выговорил:
– Ты и вправду так думаешь?
Она помолчала. Облизнула губы. Вымолвила:
– Не знаю, Коля. Это только мое предположение. А сейчас – сейчас мы должны драться. Тем более в бой введены свежие части. Видишь тот рогатый батальон? Не иначе это инфернальная гвардия пошла в атаку!
Слова Галлены, произнесенные не без доли горькой иронии, оказались совершенной правдой. В бой ринулись колонны, укомплектованные только инферналами. Очевидно, главный черт, представитель Лориера в этой локальной битве, счел, что пещерные люди дерутся слишком вяло, очень мало умеют и обладают слишком неразвитым коллективным сознанием для того, чтобы слаженно идти на штурм.
Черти шли во всей красе. По всей видимости, для того, чтобы вооружить этот отряд приблизительно из двухсот инферналов, потребовалось разграбить склад садово-огородного инвентаря. Вооружены они были очень пестро: в их кривых вертких руках были и вилы, и лопаты штыковые и совковые, и тяпки, и мотыги, а самый огромный черт вооружился бензопилой, которую он, впрочем, не умел включать и потому нес наперевес, как бревно.
Позади них ехал всё тот же штаб на колесах, трактор «Беларусь», в котором сидел командующий и выкрикивал что-то сиплым, неприятным, безбожно тянущим гласные басом.
– Женек! Ксюха! – заорал Колян и замахал рукой. – Разворачивайте минометы! Вотан Борыч! По наступающей нечисти прррямой наводкой – пли!!!
– Ага, – проговорил себе под нос Женя, наводя миномет, – вооруженные нечистые силы! Очень хорошо! Нечистые! Да и с чего бы этим диким бесам быть чистыми, они же не американские морские пехотинцы, за которыми по иракской пустыне возят автобус с душевыми кабинками, чтобы эти чудо-вояки три раза в день принимали душ!
– Что, правда? – бросила Ксюша, закрывая один глаз и прицеливаясь.
– А то! Как же ты, Ксения, жила в Израиле, а не ведала, что под боком творится, блин!
– …Пли!!! – скомандовал Ковалев, и Женя выстрелил.
А вслед за ним и Ксения. Промахнуться на таком расстоянии было достаточно сложно, так что мины легли точно в первую шеренгу наступающих. Чертей расшвыряло в разные стороны, от некоторых из них в прямом смысле остались рожки да ножки; однако прочие достигли стены и принялись на нее карабкаться. Делали они это слаженно и отрепетированно: один нагибался, второй вспрыгивал на плечи, третий лез по первым двум… Тем удобнее было электрическим разрядам прошить насквозь всю эту пирамиду, как только верхний черт коснулся волосатой рукой проволоки.
Черт повис на стене, свесив ножки по одну сторону, а голову окунув вовнутрь огражденной территории базы. Впрочем, уже следующий черт перелез через висящего на проволоке, отделавшись несколькими легкими уколами тока (звериные шкуры, надетые на инферналов в качестве воинского обмундирования, сослужили роль изоляции), и перепрыгнул через стену. Он еще разгибался после удачного прыжка, стоя уже по ту сторону, как подоспел Альдаир с бревном в руке и легонько зацепил бедного инфернала так, что тот перелетел обратно, как теннисный мяч, пущенный опытным игроком, перелетает через сетку. Владимир Ильич завел бронетранспортер и ждал приказа, чтобы перейти в контратаку. Время от времени он наводил автомат на головы и тела появляющихся над краем бетонной стены чертей и стрелял. Рядом лежали еще несколько автоматов, заботливо перезаряженных рекрутом Ушастовым.
Но вот тут Колян и начал кричать, чтобы товарищ Ульянов немедленно выезжал на берег реки, прорвав окружение…
– Вла-а-адимир Ильич!!!
Товарищ Ленин поднял голову и ахнул. Не так далеко от них, над неровной кромкой леса, увеличенное непонятно каким оптическим ухищрением, в налитом звоном и воплями борьбы осеннем воздухе повисло гигантское изображение рыжеволосого человека неопределенного возраста, бледного, с темными глазами и кроткой, почти доброй полуулыбкой. Сквозь огромный силуэт просвечивало клонящееся к закату солнце, и рыжие волосы, казалось, воспламенились изнутри глубоким, искренним, живым огнем. Фигура была огромной, ибо самые высокие деревья доходили до колен полупрозрачного силуэта… Стоявшая на вышке Галлена побледнела так страшно, что Колян машинально схватил ее в объятия – и, как оказалось, очень вовремя, потому что у нее подогнулись ноги.
– Он… – выдохнула дионка. – Если он решил показаться нам так беспардонно и нагло и при этом улыбаться… значит, плохи наши дела. Нет ничего хуже, когда Лориер улыбается. Уж я-то знаю… Его кровь у меня в жилах.
– Н-да, – сказал Колян. – Ни хрена ж себе размерчик у него сегодня. В прошлый раз поменьше был. А сейчас прямо как высотка этажей в сорок. А улыбочка у него в самом деле мерзкая. У меня так один знакомый улыбался, когда по его распоряжению человечка асфальтоукладчиком под асфальт закатывали. Душевный был человек.
– Нужно на берег реки… – сказала Галлена. – Как можно быстрее!.. Если не Ключи, то против него уже нет иной СИЛЫ! Владимир Ильич, заводите движок, ну же!..
– Архиспешка нужна только при ловле меньшевистских блох, – ворчал Владимир Ильич, кидая в голову лезущего через стену настырного черта автомат Калашникова, как это уже описывалось выше. После этого Ильич огляделся вокруг себя и, взяв гранатомет «Муха», уже опробованный им на «контрреволюционных элементах», прицелился и выстрелил. Граната перелетела через стену и угодила точно в трактор «Беларусь», который лавировал вдоль бетонки, как бывалый моряк дефилирует по набережной взад-вперед в поисках дамы на вечер.
Трактор взорвался с чудовищным грохотом; плюясь огненными сгустками горящей соляры, он опрокинулся набок, давя вопящих чертей. Главный инфернал с горящим задом вылетел из кабины и принялся интенсивно кататься по земле. Владимир Ильич, который не мог видеть всего этого безобразия, между тем деловито перезаряжал свое ставшее излюбленным оружие. И тут…
…горящий обломок трактора «Беларусь», перелетев стену, предпринял оскорбительное для трудящихся и индейцев всего мира деяние: он упал точно на голову товарищу Ульянову. Доблестный защитник упал с бронетранспортера и покатился прямо к ногам Альдаира, который заготавливал очередное оборонное бревно.
– Ну вот, – упавшим голосом сказал Женя, увидев, как два диких рекрута, Корытько и Ушастов, по команде Альдаира несут потерявшего сознание вождя в главный корпус, куда уже ринулся Поджо, выступающий в роли медбрата. – Ильича ранили. Кто же теперь поведет бронетранспортер?
– А ехать надо, – твердо сказал Галлена, – ОНИ могут не прибыть из Китая ни сегодня, ни завтра, ни через неделю, но наш последний шанс – если они прибудут СЕГОДНЯ! Сейчас! И мы не можем упускать этот единственный шанс, иначе всё пропало! Значит, так: Вотан, Альдаир и Поджо остаются под твоим началом, а также Ксения в придачу, а я и Афанасьев выезжаем немедленно. Он умеет водить, я в него верю… он парень с головой!
– Но Афанасьев будет нужен мне здесь! – буквально взвыл Колян. – Ты что же, хочешь меня оставить начальником над тремя вконец отупевшими божками, тремя дегенератами и одной стервозной бабой… а ей командовать еще труднее, чем сотней мужиков! Ты и Афанасьев – единственные, у кого остались хоть какие-то мозги, а ты отнимаешь у меня…
– Хватит! – заорала Галлена. – Иди руководи обороной и обеспечь безопасность ворот, пока мы будем проезжать. Женя!!!
– Да? – откликнулся с крыши складского помещения Афанасьев.
– Мы едем на берег реки!
И Галлена, подняв глаза на громадный призрак Лориера над темнеющим лесом, вдруг увидела, как саркастически искривился угол его большого рта и еще веселее вспыхнули рыжие волосы в лучах заходящего солнца.
3
Бронетранспортер выехал на пустынный берег реки.Нет, нельзя, сказать, чтобы Афанасьеву и Галлене удалось с большим трудом преодолеть атакующие порядки диких инферналов и пещерных людей, которых капризная воля Лориера швыряла о стены военной базы, как пенные барашки волн на приступ каменистого берега. Нет, бэтээр прошел через позиции противника с еще большей легкостью, чем нож проходит сквозь масло. Но было в этой легкости что-то зловещее.
Бронетранспортер выехал на берег реки, окунувшись во влажные предночные сумерки. Глухо шелестели опадавшие листья, и ветер, обессилев, стелился к земле точно так же, как если бы не было всего этого кошмара, одурманенного мира и последнего боя. Афанасьев спрыгнул на землю и стал жадно слушать тишину. Такой тишины никогда не бывает в цивилизованном мире даже в глубине самого густого и непроходимого леса. Всегда найдется что-то, что стряхнет это оцепенение абсолютной тишины, как стряхивают ртуть в градуснике. Пролетит ли самолет, прорвется ли звук шин на далеком шоссе или забьется гудок теплохода – всё напомнит о том, что ты не можешь остаться совсем один. А тут… Афанасьев резко обернулся к Галлене, чтобы убедиться, что она еще с ним. На ее лице промелькнула кривая улыбка: наверно, своей угасающей способностью читать мысли она всё-таки подхватила то, о чем он подумал, выйдя на берег реки…
– Даже если мы проиграли, – сказал Женя, – нужно идти до последнего… Как ты думаешь, Галлена, какие у нас шансы?.
– Честно?..
– Да ладно, не надо, – махнул рукой Афанасьев, вынимая пистолет и на всякий случай перезаряжая обойму. – Галлена, а что мы сидим на этой базе, как в крысоловке? Может, сесть на бронетранспортеры и рвануть оттуда куда глаза глядят?
– Именно так посоветовал бы тебе мой папенька, буде имел такую возможность. Впрочем, он совсем скоро и будет иметь ЛЮБУЮ возможность. Всё, что ему захочется. Кстати, а кто сказал, что он нас уничтожит? ОН, быть может, возьмет всех нас в свой штат. Ему же тоже грамотные помощники нужны. Чертей дрессировать, ковать кадры…
– Хрена с два! – поспешно сказал Афанасьев. – Буду я ему служить, да! Он всё равно нас угробит, не сейчас, так после.
Галлена хотела что-то сказать, но в темнеющем небе вдруг возник какой-то неясный звук, он разросся до слепящего свиста… белая линия располосовала глубокий темно-синий бархат небосклона, и что-то тяжело ухнуло, повалившись в ближний подлесок и распавшись на сотню отголосков, шепотков и отзвуков. Воздушная волна пригнула молодой ивняк, но уже через несколько мгновений все успокоилось.
– Метеор, – сказала Галлена.
– Да, – отозвался он. – Даже до таких подробностей угадано…
– Ты о чем?
– Я – о пергаменте! Всё о той же проклятой седьмой «отмычке», зашифрованной в этих кудрявых словах! Помнишь?
Галлена повернулась к огромной неподвижной фигуре Лориера, растворяющейся в сумерках над громадой серого холма и неровной щетиной леса, Афанасьев невольно последовал ее примеру. «…И если померкнет небо, а звезды упадут каменными иглами, остывая в теле земли, – спроси сердце свое, готово ли оно разорваться от любви к этой земле?..» – вдруг вспомнилось Жене, и он, резко отвернувшись от громадной фигуры Властителя, застывшей словно между небом и землей, вдруг отчего-то воочию, словно живые и близкие, увидел чистые синие глаза человека из древней Иудеи.
И тут – снова совпадение?.. Вновь глухо зашелестела трава, порыв ветра шевельнул волосы на макушке Афанасьева, и он увидел, как метрах в ста от бэтээра из лимонного сияния, полукругом легшего на вечерние воды, высвобождаются одна за другой четыре фигуры. Афанасьев подпрыгнул, желая верить своим глазам, и закричал, чтобы поверить еще и ушам своим, и голосу:
– Галлена, они!.. Галлена, есть!.. Смотри, Анни, Эллер! А какой важный Астарат, с косичкой на темечке! А что это на Васягине? Да-а-а! У него на щеке намалевана тушью какая-то картинка, что ли? Васек, это что у тебя такое?
– Что ты орешь? – с досадой спросила Галлена.
– Знаешь что… – произнес Афанасьев с веселой мальчишеской злостью, – знаешь что, Галлена? Как тебя сокращенно? Галя…. Лена? Ну что мне, плакать в два ручья и сопли по пузу размазывать, что ли? Помирать, так с музыкой! Эллер! Смотри, он нам машет какой-то чушкой! Кирпич! Чтоб мне провалиться, кирпич от Великой Китайской стены, да! Я, конечно, навскидку не могу определить, но они вряд ли будут таскать из древнего Китая разные левые стройматериалы!
Путешественники из древнего Китая приблизились к ожидающим их Галлене и Жене Афанасьеву. Все они были одеты во что-то среднее между утепленным красно-черным халатом и длинным пальто с отложным вышитым воротником. Как оказалось чуть позже, это – типичная для северокитайской зимы одежда «дзяпао». Длинные волосы дионов были скручены в узел на темени, а надо лбом, на висках и на затылке – тщательно приглажены. Хитрое круглое лицо Добродеева, как уже успел заметить Женя, было украшено рисунком тушью на правой щеке. На ярко-красном наряде Анни были вышиты цветные круги, внутрь которых помещены искусные изображения лотоса, китайского павильона и почему-то летучей мыши.
– Ух ты! – воскликнул Афанасьев. – Здорово выглядите! Особенно ты, Анни. На тебе не иначе как женился сам император Поднебесной, великий Цинь Шихуанди?
Анни лукаво улыбнулась. Добродеев старательно щурился – верно, никакие мог отвыкнуть. Галлена с чисто женским любопытством, которое не угаснет даже перед концом света, грозящим вот-вот нагрянуть! – рассматривала узоры на одежде подруги.
– А почему летучая мышь? – спросила она.
– А-а, это потому, что слова «счастье» и «летучая мышь» на китайском языке звучат одинаково, – ответила та.
Галлена помрачнела.
– Счастье… – неопределенно сказала она. – Ладно, грузитесь. Где камень? Вот этот? Вы что, присутствовали на церемонии его закладки? Ладно, потом расскажете… если время будет.
Уже управляя бронетранспортером, Афанасьев спросил сидящего рядом важного Добродеева, похожего на заевшегося китайского мандарина:
– А у тебя, Астарот Вельзевулыч, что это намалевано на щеке?
– Это не намалевано, – ответил тот не без заносчивости. – Между прочим, нас так встретили благодаря мне. Я заслужил уважение… Я… Я…
– На щеке-то что, ексель-моксель?!
– Эта роспись на правой шеке означает, что ее носитель, то есть я, – человек неподкупный. Меня даже прозвали почетным именем Дунь Сунь Вынь, что означает «Неподкупный мудрец, преклонивший слух вечности».
Как ни был загружен проблемами Афанасьев, он прыснул от смеха. Конечно, в ответ на такое важное пояснение он не полез за словом в карман:
– Да-а, Вельзевулыч! Я думаю, что ты легко найдешь общий язык с другим замечательным человеком, прозванным Кальфоукоуру Солнечная Голова. Как это будет в переводе, я сам не помню, но там абзаца два перевода намотано. Никак не меньше!
Впрочем, стоило выехать на гребень холма, откуда открывался вид на военную базу и подступившие к ней толпы пещерных людей и одичавших инферналов, всю веселость как рукой сняло. Особенно когда удалось разглядеть, что ворота базы не только открыты, но и сорваны и валяются на земле, а прямо по ним вливается внутрь базы толпа инферналов и мезолитических вояк. Все размахивают дубинами и сельскохозяйственным инвентарем с риском поранить друг друга, орут и толкаются… Все сидящие в бэтээре похолодели, увидев, что база, кажется, взята.
Афанасьев выжал из бэтээра максимальную скорость. Бронемашина летела по дороге, окутываясь клубами серой пыли, и два световых клина от фар впарывались в тучное тело заваливающегося вечера. «Нет, нужно со всем этим заканчивать, – думал Афанасьев, – шестой Ключ есть… Седьмая, седьмая „отмычка“!.. Но если моя догадка верна, то… то…»
По броне разом ударило несколько камней, зазвенел металл: это дикари, увидев, что из сгущающихся сумерек на них выкатывается бронированное чудовище с двумя огненными глазами, стали бомбардировать бэтээр всем, что ни попадется под руку. Однако быстро удостоверились, что толку от этого мало, и стали с воплями расступаться, давая дорогу. Почти не снижая скорости и сбив несколько захватчиков, бронетранспортер вкатился на территорию базы.
– К церкви, Женя, к церкви!.. – закричала Галлена. – Наши все там! Наверно, эта нечисть всё-таки не может войти внутрь храма, а для троглодитов-людей существует, кроме креста и молитвы, такая нежная штука, как пулемет!
Галлена оказалась совершенно права: не выдержав натиска превосходящих сил соперника, Коляново воинство под руководством коменданта организованно отступило в самое прочное здание на территории базы – храм. Бывший склад. И здесь забаррикадировалось.
– Коля-а-а-а-ан!!! Колян, мы! Ребят привезли из Китая!
Звякнуло окошечко в боковом притворе царских врат, и высунулась физиономия Ковалева:
– Из Китая? Быстро доехали. Ну, входите, только скорее, вишь, они как наседают, хотя к храму боятся приблизиться вплотную. Иосифыч нас бережет, что ли! Подождите… Вотан Борович, дорогой, подчисть-ка подходы к царским вратам, чтобы ребятам дать дорогу.
Брызнула пулеметная очередь, подметая всё на своем пути. Несколько особо продвинутых «штурмовиков» упали замертво, толпа отхлынула… бэтээр подкатил вплотную к входу в храм, и через минуту все члены последней миссии, а также сопровождавшие их Афанасьев и Галлена оказались внутри осажденной церкви. Лязгнул, затворяясь, массивный засов. Ни запиравший церковь Колян, ни только что вошедшие, ни те, кто уже были здесь, не видели, как на стене, словно черный развод, сгустилась тень и скользнула в храмовое помещение, туда, где на алтаре лежали пять Ключей. И уже присоединился предпоследний – шестой…
Никто не заметил, только Галлена подняла голову и, тревожно шевельнув тонкими ноздрями, сказала несколько слов на своем родном – тягучем и опьяняющем, как выдержанный мед, – языке.
4
– И что же? Вот они, шесть Ключей, а за стенами толпа головорезов и нечисти, и уже нет сил, чтобы сопротивляться…– Ну ты, родная, скажешь, – глядя на мрачную Галлену, выпустившую обойму этих убийственных слов, отозвался Колян. – Сейчас пойду и немедленно повешусь. А если в натуре, то нечего киснуть. В той ксиве ведь сказано что-то по поводу седьмой «отмычки»? Ну, вот и кумекайте! Эх, нет Ваньки Пелисье, братана моего двоюродного, кузена, если по-ихнему. Он любой текст враз бы расколол! – сокрушался Колян. – Особенно сейчас, когда жареный петух уже всю задницу исклевал!
Галлена посмотрела на Ковалева и произнесла:
– Странные вы все.
– Кто?
– Люди. Нет никакой надежды, а вы улыбаетесь, как будто вам приснился самый прекрасный, самый розовый и цветущий сон этой земли. Вот и ты, Коля…
И Галлена отвернулась.
– Была бы ты человеком, нормальной бабой, а не этой… кандидаткой в богини со всеми прилагающимися понтами, – вдруг глухо выговорил Колян, – я бы тебе объяснил, почему мы, люди – такие…
– Может, еще и будет, – отозвался Афанасьев, устанавливая кирпич из Великой Китайской стены прямо на алтарь.
– Едва ли… – вдруг прошелестел тихий голос, и тень, спорхнув из-под купола храма, распласталась у ног Жени. Сделалась выпуклой, разрослась и разогнулась – и вот рядом с Афанасьевым стоял ОН. Тот, кого так долго ждали. На его плече сидел ворон, а вокруг левого запястья обвилась маленькая бронзовокожая змейка. Лориер криво улыбнулся, показывая обломанный полторы тысячелетия назад левый клык, и произнес:
– Едва ли будет у вас такая возможность. Нет. Ваши силы иссякли. Да, вы сделали максимум из того, что могли. Собрать шесть Ключей Разрушения и Зла – это огромный риск. Вы четко следовали инструкции, которую написал для вас почти две тысячи лет назад Иоанн Богослов и зарыл в Гефсиманском саду. Да нет, Иоанном Богословом он стал позже, когда написал Апокалипсис; а в тот момент, когда он копал ямку, а его подельник, Иешуа из Гамалы, укладывал ларец с пергаментом, – он был всё тем же Пелисье, каким вы его знали здесь и ТАМ.
– Почему ты вспомнил Иешуа из Гамалы, Люцифер? – вдруг глухо спросила Ксения, и впервые разнеслось под сводами храма имя Властителя. Глухо застонало эхо, забившись в самые дальние и темные уголки.
– Почему? Да потому что он единственный, кто мог бы помочь вам обрести Ключ номер семь! Он прямо указал на этот Ключ, но вы оказались слишком малодушны, чтобы понять, ЧТО от вас требуется!!
Голос Лориера загремел, и его рыжие волосы вспыхнули, трепеща и волнуясь, хотя в церкви не было и не могло быть никакого ветра – и показалось, будто голова Сатаны охвачена пламенем! Он поднял руку, сделал неуловимое движение пальцами, и врата церкви, так тщательно запертые Ковалевым, рухнули с ужасающим грохотом. Толпа окровавленных дикарей и скалящихся инферналов, чьи глаза тускло светились в полумраке, вкатилась в храм и остановилась в нескольких метрах от алтаря. Впереди громоздился тот самый жирный черт, которого взорвал вместе с трактором «Беларусь» Владимир Ильич Ульянов-Ленин метким выстрелом из гранатомета. Рожа у черта была самая что ни на есть свирепая, и было видно, что по первому же знаку Лориера он прикажет своим ублюдкам разорвать в клочья всех защитников базы и – дотлевающего СВЕТЛОГО мира…
Лориер осклабился.
– Вот видите, – сказал он, – теперь даже инферналы не боятся вступать в православный храм, осененный именем Иисусовым. Ау-у! Астарот Вельзевулович, Владимир Ильич, можете войти! Я же знаю, что вы на крыше, так как не можете себе позволить попасть внутрь церкви! Теперь этот запрет снят! Да идите сюда, все равно я до вас, скотов, доберусь!!!
Это был первый случай, когда Лориер позволил себе откровенно гневаться. С его скрюченных пальцев левой руки сорвался сполох яркого, туго закрученного пламени, и треснул, расходясь, каменный настил пола. Лориер поднял голову. Его глаза мерцали магическим лимонным отсветом. Он стал выше ростом по меньшей мере вдвое.
– Ну что же, мои БЫВШИЕ соплеменники, – произнес он. – Пора готовиться к каникулам. Вечным каникулам! Вы сделели почти невозможное, – кивнул он на груду «отмычек», показавшихся вдруг ненужным пыльным хламом на фоне великолепия и мощи Владыки, – но это «почти» вас и сгубило. Ибо сказано в седьмом пункте…
– Ну так что же! – вдруг прозвучал чей-то звонкий голос, и Афанасьев сделал несколько шагов вперед и оказался перед ликом Светоносного. У него оборвалось дыхание, но Женя помедлил только секунду: – Мы помним, Лориер! «Тот, кто прочтет сии строки, подумает: кто есть мы и какова цена искупления? Спроси ветер, спроси небо, спроси мглу, спроси солнце, вопроси и звезды, пронизывающие твердь небесную; спроси мать, спроси отца и крышу твоего дома…» – Голос Афанасьева на мгновение пресекся, и он увидел, что все вокруг стоят в каком-то странном пугающем оцепенении и ждут, ждут. Женя продолжал с отчаянно кружащейся головой:
– «…спроси любовь, восходящую в глазах, как высокое светило именем Божиим озаряет небосвод…»
– «спроси женщину, стоящую перед тобою, женщину любимую и единственную, — вдруг раздалось сбоку, и Афанасьев увидел Ксению, вставшую рядом с ним; она была страшно бледна и почему-то прятала руки под одеждой, – и скажи, сумеет ли она понять, кто из вас отдаст свою кровь за молодость и свет мира сего! И если померкнет небо, а звезды упадут каменными иглами, остывая в теле земли, – спроси сердце свое, готово ли оно разорваться от любви к этой земле?..» Да, мы невелики и малодушны, но всё-таки… но всё-таки…
Слова застыли на губах Ксюши, слова кончились, она высвободила руки, и Афанасьев увидел, ЧТО она прятала под одеждой. Это был обычный армейский нож, но уже в следующую секунду Женя понял, каким образом этот нож может превратиться в… КЛЮЧ НОМЕР СЕМЬ!!! Он протянул руку, то ли малодушно отгораживая от себя Ксению, то ли пытаясь ей помешать. Она бледно улыбнулась и, вздохнув, всадила нож себе в грудь.
Да!!!
Лориер вдруг пошатнулся, как будто этот нож вошел между его бессмертных ребер, а не в нежное тело девушки. Она вскинула ресницы и, повернув голову к Афанасьеву, выговорила уже прерывающимся голосом:
– Ты ведь… хотел это сделать сам?.. Не… вот… вот и седьмая… Нужна жизнь одного из нас – это и есть… это и есть седьмой Ключ!..
Афанасьев подхватил падающую девушку и, уже слабо осознавая, что делает, вырвал окровавленный нож из ее груди и бросил на алтарь – к шести другим Ключам Разрушения и Зла. И вскинул глаза на Лориера.
– Ты не верил, что кто-то из нас может сделать ЭТО?! – крикнул Женя. – Так получи!!!