Кренц Джейн Энн. Скрытые таланты

   — Не забывайте дышать. Может, я не приду в себя еще долго-предолго.
   — Я подожду. — Калеб поднял брови, наблюдая, как она готовит чай. — А меня не угостите? Я так долго сюда добирался.
   Сиренити заколебалась. Искушение отказать ему в чашке чая было почти непреодолимым. Но это выгглядело бы проявлением мелочной злобы, сказала он себе.
   — Ладно. — Она неохотно открыла шкаф и достала еще одну кружку, которая была сделана в виде ярко-желтого цветка.
   — Мне без молока и без сахара, — услужливо подсказал Калеб.
   — Я вас не спрашивала. — Она сунула кружку-цветок ему в руки.
   — Знаю. Но уверен, что спросили бы рано или поздно. — Калеб принялся рассматривать красиво сделанную керамическую кружку, которую держал в руках. — Образчик одного из местных промыслов?
   — Их в свободное время делает Зоун.
   — Кто это — Зоун?
   — Она помогает мне в магазине.
   — Мне нравится ее стиль. — Калеб провел длинным пальцем по абстрактно выполненным лепесткам. — Искусная работа, с фантазией. Но в ней есть и острая, свежая резкость модерна.
   Сиренити была удивлена точностью его восприятия.
   — Хорошее описание ее работы.
   — Это пойдет.
   — Простите?
   Калеб поднял глаза и посмотрел на Сиренити.
   — Я сказал, что это пойдет. Мы включим ее кружки в ваш каталог. Если, конечно, Зоун сможет делать достаточное количество за определенный срок.
   — Я уверена, что сможет. — Она помолчала. — Откуда вы знаете, что на ее кружки будет спрос?
   — Знать такие вещи — моя работа. У меня есть чутье. И это одна из причин моего успеха.
   — Вы когда-нибудь продавали кружки?
   Он пожал плечами.
   — До сих пор не приходилось. Поверьте мне, Сиренити, эти пойдут.
   — Ну, раз вы так считаете. — Ее охватила бурная радость. Ему понравились красивые кружки работы Зоун. Он считает, что их будут покупать. Скорее бы рассказать подруге эту потрясающую новость. Зоун будет в восторге. Сиренити стоило больших усилий не показать своего волнения.
   Калеб в задумчивости пил чай маленькими глотками.
   — Я не считаю вас половой тряпкой, знаете ли.
   — Еще как считаете. — Она направилась к двери, где он стоял, преграждая ей путь. — Но меня не особенно волнует, что вы обо мне думаете. С моей стороны вообще было верхом глупости связаться с таким человеком, как вы.
   Калеб лишь в самый последний момент посторонился и пропустил ее.
   — С таким человеком, как я? Что сие должно означать, черт побери?
   — Высокомерие, снобизм, косность, ханжество и негибкость. — Сиренити остро ощутила теплоту и силу его тела, проходя мимо него в дверь. Он стоял слишком близко. Она быстро прошла в комнату и устроилась в уголке мягкого дивана.
   — Ничего себе списочек.
   — Разве? Давайте говорить начистоту. Как бы вы охарактеризовали меня?
   Он подумал над ее вопросом, пока усаживался в единственное в комнате кресло.
   — Вы наивны, легковерны, слишком доверчивы, эмоциональны и совершенно неопытны в деловом отношении.
   — Возможно, вы правы, — согласилась Сиренити. — Должно быть, у меня целая куча этих блестящих качеств, иначе я не судила бы о вас так превратно.
   — Вы можете мне не поверить, но я не имел в виду, чтобы этот разговор деградировал до уровня боя на рогатках.
   — А чего же иного вы могли ожидать, учитывая мою эмоциональность и всякое такое?
   — Я хотел бы поговорить о деле, — невозмутимо заявил Калеб.
   Сиренити поджала губы.
   — Сомневаюсь, что у нас это получится — теперь, когда мы обнаружили, что между нами нет ничего общего. — Она ни за что не покажет виду, как сильно ее обидели его сказанные снисходительным тоном слова. И уж определенно не даст ему понять, что по крайней мере некоторые его стрелы попали в цель.
   Хотя чего уж там — все стрелы, мрачно подумала она. Она ведь и в самом деле была и наивной, и слишком доверчивой, и эмоциональной, и определенно неопытной в обращении с такими мужчинами, как Калеб.
   — Постарайтесь увидеть эту ситуацию в ее истинном свете, Сиренити. — Голос Калеба приобрел более глубокий тембр. — Это только бизнес.
   — Если верить вам, то бизнес не относится к числу моих сильных сторон.
   Он сделал глубокий вдох.
   — Послушайте, я нужен вам, если вы собираетесь осуществить ваши грандиозные планы с организацией в Уиттс-Эндс торговли но почтовым заказам. Признайте это.
   — Может, я попробую сделать это вообще без помощи всяких там модных консультантов, — проговорила Сиренити задумчиво. — Видит Бог, что каждый раз, когда я связываюсь с мужчинами из вашего мира, я обязательно в итоге обжигаюсь. — Она досадой покачала головой. — Кажется, пора бы уж мне усвоить наконец урок.
   — Мужчины из моего мира? Что это значит? Послушать вас, так я чуть ли не пришелец из космоса.
   — Для меня вы все равно что марсианин. — Сиренити подобрала под себя ноги и отпила глоток чаю.
   — Черт побери, я ведь не монстр какой-нибудь.
   Нотка ярости в его голосе поразила ее. Как будто в глубине души Калеб считал, что действительно может быть чем-то вроде монстра. Непрошеное сочувствие шевельнулось в душе у Сиренити. Ей было знаком это ощущение непохожести на других, чужеродности отторжения. Оно довольно часто посещало ее в годы учебы в Буллингтонском колледже.
   — Послушайте, мы не сможем обойти того факта, что принадлежим к разным мирам, — сказала она. — К вашему сведению, я однажды попробовала жить вашем мире. Это была катастрофа.
   — Попробовали жить в моем мире? — нахмурил Калеб. — Что вы хотите этим сказать?
   Сиренити пожала одним плечом.
   — Хотите верьте, хотите нет, но было время, когда мне больше всего хотелось увидеть Уиттс-Энд в зеркале заднего обзора. Мне было тогда семнадцать и я готова была померяться силами со всем миром. Решила начать с Буллингтона.
   У Калеба дернулся уголок рта.
   — Отсюда до Буллингтона всего тридцать миль.
   — Надо было с чего-то начать. Однако для меня это было все равно что оказаться на другом конце света.
   — Мне понятно, что у вас, выросшей здесь, в Уиттс-Энде, могло и не сложиться задатков истинного космополитизма, — сухо заметил Калеб.
   — Жизнь здесь другая, — мирно согласилась она. — Как бы там ни было, я поступила в Буллингтонский колледж, а после его окончания работала там некоторое время преподавателем на кафедре социологии. И жила на территории колледжа. Понимаете, хотела быть как все.
   — Как все? — Калеб вопросительно взглянул на нее.
   — Я думаю, все дети бунтуют против того стиля жизни и воспитания, которые им прививают в детстве. Дети, выросшие в консервативных буржуазных семьях, хотят свободы. Хотят нарушать правила.
   — Чего же хотели вы?
   — Я? — Сиренити скорчила гримаску. — Хотите верьте, хотите нет, но я хотела жить по правилам. Меня воспитывали без определенной системы и режима, поэтому я, естественно, испытывала тягу к миру, где все делалось в определенное время. Меня влекло туда, где можно было рассчитывать на какую-то степень порядка. Туда, где люди строили планы на будущее, а не просто плыли по течению. Я думала, что хочу жить среди людей, которые работают в определенные часы, а не ждут, когда на них найдет вдохновение.
   — Понимаю.
   — Я хотела, чтобы у меня был счет в банке, — продолжала Сиренити, привычно усмехаясь этим своим мечтаниям юности. — Я хотела иметь дело с таким автомехаником, который не пытается починить неисправный водяной насос с помощью медитационной мантры. Я хотела, чтобы у меня получилась приносящая удовлетворение и успешная академическая карьера, включая солидную пенсию.
   — Что же оказалось?
   — Оказалось, что по вкладам в сберегательном банке идет очень низкий процент, что автомеханики, не распевающие мантр, ничем не лучше распевающих, что лестница академической карьеры очень скользка и что никто не может больше рассчитывать на хорошую пенсию.
   — Вы узнали немало.
   — Вот именно. А урок, который я усвоила лучше всего, состоит в том, что я не вписываюсь в так называемый нормальный мир. Нет, я, конечно, могу какое то время побыть в нем, но не могу там жить долго и быть счастливой. Я родилась в эксцентричном обществе, и только в нем всегда буду чувствовать себя удобно.
   — Вы считаете, что здесь, в Уиттс-Энде, вы на месте? — спросил Калеб.
   — Это мой дом. Люди здесь меня знают. Они понимают и принимают меня такой, какая я есть. Здесь в Уиттс-Энде, мы все очень терпимо относимся к странностям друг друга.
   — Неужели?
   — Хотите верьте, хотите нет, но здесь никто и глазом не моргнет, если кто-то позирует художнику в обнаженном виде. Такое бывает здесь сплошь и рядом.
   Калеб осторожно поставил свою кружку на красиво отполированный столик, который Джулиус Мейкпис сделал своими руками.
   — Но вам нужен кто-то из моего мира, чтобы помочь с реализацией ваших деловых идей, не так ли?
   — Я так думала раньше. — Сиренити сузила глаза. — Но теперь не совсем в этом уверена.
   — Поверьте мне, — сказал Калеб, — я вам нужен. Если вас оставить на произвол судьбы, то вы потеряете все деньги, которые вложите в проект, до последнего цента.
   Это уж он чересчур.
   — Я не дура. Неопытная — может быть. Но определенно не дура.
   Калеб посмотрел на нее с легким удивлением.
   — Я с вами согласен. Но у вас действительно нет опыта в таком деле, как торговля по почтовым заказам. Вам многому придется учиться, сударыня.
   — И вы собираетесь меня учить?
   — Похоже на то.
   — Независимо от того, хочу я или нет пойти к вам на выучку?
   Калеб вытянул ноги перед собой, откинулся на спинку кресла и полуприкрыл глаза.
   — Как я уже говорил несколько минут назад, у меня репутация человека, ведущего дела на определенном уровне. Я не намерен позволить вам испортить мне послужной список.
   В душе Сиренити зашевелилось сомнение. Ей вдруг пришло в голову, что Калеб не говорит ей правды о своих мотивах. Другого объяснения его приезду в Уиттс-Энд она не могла себе представить.
   — В этом уравнении чего-то не хватает, — сказала она наконец. — Кажется, я упускаю из виду финансовую сторону дела.
   — Какую финансовую сторону?
   — Может быть, вы соглашаетесь смотреть сквозь пальцы на мое порочное прошлое ради будущей прибыли, которую рассчитываете получать как пассивный партнер фирмы «Уиттс-Энд — почтой»? Так или нет?
   Калеб плотно сжал губы.
   — А вы как думаете?
   — Я думаю, что с подобными мотивами надо обладать изрядным нахальством, чтобы презирать меня просто потому, что я один раз позировала в обнаженном виде. Вот уж поистине — чья бы корова мычала
   — Вы вольны думать о моих мотивах все, что вам угодно, — произнес Калеб голосом, в котором звенели льдинки. — Но, к вашему сведению, прибыль, которую я ожидаю получить от вашего будущего бизнеса, будет таких размеров, что ее и в лупу едва ли увидишь.
   — Ха! Держу пари, что любой пронырливый консультант сказал бы то же самое.
   — Почему бы нам не согласиться, что в этом вопросе каждый из нас остается при своем мнении, — предложил Калеб. — Давайте попробуем подойти к нашим отношениям с другой точки зрения.
   — Между нами нет никаких отношений, — быстро отпарировала Сиренити.
   — Нет?
   — Нет. — Сиренити вспыхнула, вспомнив тот поцелуй в офисе у Калеба. По его глазам она поняла, что он думает о том же. — Признаюсь, одно время я думала, что они у нас могут быть, но вижу теперь, что ошиблась. Вы и я… в общем, у нас с вами…
   — Вы меня не так поняли, — вежливо сказал Калеб. — Я говорил не о личных отношениях. Я имел в виду наши деловые отношения.
   — Вот как. — Щеки Сиренити пылали.
   — Предлагаю вам перестать думать об этом соглашении в личном плане и начать рассуждать по-деловому.
   — Это что, урок номер один?
   — Именно.
   Он лжет, поняла вдруг Сиренити. Она почувствовала, что, несмотря на все разговоры об отношениях на чисто деловой основе, Калеба привели сюда причины весьма личного свойства. Возможно, он действительно так печется о своей репутации, хотя ей было трудно понять, каким образом потеря одного мелкого клиента в Уиттс-Энде, штат Вашингтон, может подорвать его профессиональное реноме.
   С другой стороны, думала она, Калеб проникнут ледяной гордостью. Он такой человек, для которого принципы и репутация — это, несомненно, вещи чрезвычайно личного свойства. Вероятно, его ничуть не волнует, что могут подумать другие, но она чувствовала, что он ревностно заботится о том, чтобы самому не нарушать своего кодекса.
   — Давайте посмотрим, правильно ли я все поняла, — сказала Сиренити. — По сути дела, вы готовы оказать на меня серьезное давление и вынудить принять вас в качестве консультанта, и все это только для того, чтобы не поступиться своими профессиональными принципами. Так или нет?
   Калеб ответил не сразу.
   — Скажем просто, что это практический подход к оценке ситуации.
   Сиренити пожала плечами.
   — Ладно, ваша взяла. Ступайте и постройте мне империю торговли но почтовым заказам.
   Калеб не двинулся с места.
   — Это будет не легко, знаете ли.
   — Чепуха. Для человека с вашими способностями это будет, я уверена, проще простого. Наверно, к следующему вторнику у вас все уже будет на мази. Позвоните, когда закончите.
   — Для такого дела необходимо взаимодействие, Сиренити.
   — Вам придется меня извинить, но в данный момент я что-то не очень расположена взаимодействовать. Да и голова забита кучей других вещей. Ведь не каждый день мне доводится спотыкаться о мертвое тело соседа.
   — Соседа, сделавшего снимки, которые потом кто-то использовал, чтобы вас шантажировать, — мрачно заметил Калеб. — Не очень-то этот парень тянет на друга.
   — Я считала Эмброуза другом, — спокойно возразила Сиренити. — Именно так я и хочу сохранить его в памяти.
   — Несмотря на то что он, возможно, и организовал эту попытку шантажа?
   — Если это был Эмброуз, то у него, должно быть, были веские причины. Возможно, он пошел на это от отчаяния.
   — Какого отчаяния? — резко спросил Калеб. — Черт, я ушам своим не верю. Вы изобретаете оправдания для шантажиста?
   — Мы же не знаем, он ли это.
   — Ладно, пойдем по другому пути. Кто еще имел доступ к фотографиям?
   Сиренити вздохнула. От логики никуда не денешься.
   — Насколько мне известно, никто. Не могу себе представить, чтобы Эмброуз кому-то их отдал. У него не было причины так поступать.
   — Шантажист хотел вынудить вас отказаться от деловых переговоров со мной, — сказал Калеб. — Кто бы мог желать, чтобы ваши планы рухнули?
   — Я не знаю. — Расследование стало действовать Сиренити на нервы. Это не человек, а локомотив какой-то. Как поедет, так его уже не остановишь. — К тому же вас это не касается.
   — Не согласен. Я ваш консультант, помните?
   — Предпочла бы забыть.
   — Я не позволю этому обстоятельству выскользнуть у вас из памяти, — заявил Калеб. — Но мы можем обсудить кое-какие аспекты этого дела позже.
   — Вот спасибо.
   — Первым пунктом у меня на повестке дня стоит найти место для ночлега. В Уиттс-Энде я нигде не заметил ни одного мотеля.
   — Ближайший находится в тридцати милях в обратном направлении, в Буллингтоне, — с готовностью сообщила она.
   — Это будет немного затруднительно. — Калеб посмотрел в окно. — Туман сгустился. Надо быть сумасшедшим, чтобы пытаться проехать тридцать миль вниз по горной дороге в таком молоке.
   — На меня не смотрите. — Сиренити встревожило направление, какое принимал, похоже, этот разговор. — Я не предоставляю ночлег и завтрак.
   Калеб с задумчивым видом обвел глазами гостиную коттеджа, похожую из-за книг на библиотеку.
   — Я мог бы поспать здесь на диване.
   — Нет.
   — Он довольно большой.
   — Нет.
   Брови Калеба поднялись.
   — Даже на одну ночь?
   — Нет.
   — В чем дело, Сиренити? Вы меня боитесь?
   — Да.
   — Ну и зря. — Он пристально смотрел на нее. — Я не собираюсь набрасываться на вас.
   — А разве я могу быть в этом уверена? Вы ведь считаете меня потаскушкой. Кто знает, чего можно от вас ожидать?
   — Я не считаю вас потаскушкой, — устало сказал Калеб. — Я считаю вас наивной. Узнав вас за эти три недели общения, я могу понять, как Эстерли сумел уговорить вас позировать ему. По всей вероятности, он подцепил вас на удочку, разглагольствуя о том, что вы должны сделать это ради искусства.
   — Какое потрясающее великодушие с вашей стороны! Но я должна, наверное, предупредить вас, что ваше второе мнение о моей персоне нравится мне ничуть не больше, чем первое. Вас послушать, так я просто какая-то безмозглая кретинка.
   — Я пытаюсь подойти к ситуации терпимо и без предубеждения, — напряженно проговорил он.
   — Надо же! Это наверняка стоит вам огромных усилий.
   — У вас чертовски дурное настроение, не так ли?
   — Можно ли меня винить? У меня был тяжелый день.
   — Я знаю. И, как я уже сказал, мне очень жаль.
   — Знаете что? Вы можете работать над своей терпимостью и практиковаться в вашем новом, непредвзятом подходе, пока будете искать мотель. — Сиренити демонстративно взглянула на часы.
   — Неужели вы действительно собираетесь выставить меня и вынудить добираться обратно по незнакомой горной дороге, да еще в таком тумане?
   — Ну, во всяком случае, здесь вы не останетесь. — Она была полна решимости не уступать. К несчастью, она также понимала, что он прав. И ей не хотелось взваливать на себя бремя ответственности за его безопасность. — Думаю, вы могли бы переночевать в доме Джулиуса. Он не будет возражать.
   — Кто такой Джулиус?
   — Джулиус Мейкпис. Это мой отец. В некотором роде.
   — Ваш отец? — Калеб казался ошеломленным. — Я совсем не уверен, что это хорошая мысль.
   — Не волнуйтесь. — Сиренити встала, чувствуя облегчение оттого, что нашла какое-то разумное решение проблемы. — Джулиуса и Бетэнн сейчас нет в городе.
   — Где же они? — Калеб тоже поднялся, выжидающе глядя на нее.
   — Они в свадебном путешествии.
   — В свадебном путешествии?
   Сиренити вынула ключи от дома Джулиуса из небольшой керамической вазочки.
   — Это была любовь с первого взгляда, можно сказать. В один прекрасный день пятнадцать лет назад Бетэнн въехала в поселок на ревущем «харлей-дэвидсоне». Джулиус только взглянул на нее — и пропала его головушка. С тех пор они неразлучны.
   Калеб нахмурился.
   — Значит, они все-таки женятся после пятнадцати лет совместной жизни?
   Сиренити пожала плечами.
   — Бетэнн сказала, что пора.
   — Вам это не кажется немного странным?
   — В Уиттс-Энде это никому не кажется странным. Как долго были знакомы ваши отец и мать до того, как поженились?
   — Они не были женаты, — сказал Калеб странно невыразительным голосом.
   — Ваши родители не были женаты? — Сиренити удивленно заморгала. — Мои тоже.
   — Но вы только что сказали, что ваш отец в конце концов женился на этой Бетэнн. — Калеб помолчал. — Которая приехала сюда пятнадцать лет назад. А, понимаю. Бетэнн вам не мать.
   — И Джулиус мне не отец. Просто так получилось, что его фамилия стоит на моем свидетельстве о рождении. Я думаю о нем скорее как о дяде. Так же, как думаю о Монтроузе, Куинтоне и Блейде.
   Калеб взглянул на нее с непроницаемым выражением.
   — У вас куча дядюшек.
   — И несколько тетушек, — сказала Сиренити. — Моих настоящих родителей нет в живых. Они оба умерли, не успев пожениться. Мой отец умер еще до моего рождения. Погиб в результате несчастного случая в учебном военном лагере. Мать умерла в тот день, когда родилась я. — Она потрогала маленького металлического грифона, висевшего у нее на шее.
   — Вас удочерили?
   — Я приемная дочь города Уиттс-Энда. — Ей показалось, что так ему будет понятнее.
   — Не обижайтесь, но это звучит не вполне законно.
   — Кого волнуют такие мелочи? У меня есть семья, а это ведь главное, не так ли?
   — Это зависит от точки зрения, — медленно проговорил Калеб. — Мне кажется, у нас есть кое-что общее. Мои родители погибли, когда мне было три месяца от роду. Они еще не были женаты. Я вырос в доме деда.
   Эти слова как бы повисли в воздухе между ними. Сиренити не хотелось, чтобы они дотянулись до нее, коснулись ее. Но вышло именно так. Похоже, все в этом человеке так или иначе касалось ее.
   — Мне очень жаль. Странно, правда?
   — Что странно?
   — Не знать своих родителей. Я даже не знаю, как они выглядели. У меня нет ни одной их фотографии. А у вас есть фотографии ваших?
   — Да. — Глаза Калеба смотрели холодно. — Есть.
   — Значит, вам повезло.
   — Вы так думаете?
   Сиренити поняла, что ступила на какую-то очень опасную почву. Она попыталась найти путь к отступлению от той невидимой ей черты, где взгляд Калеба сделался таким холодным.
   — Ну, пошли. Дом Джулиуса недалеко отсюда. Можно дойти пешком.
   Она сняла с крючка куртку, быстро надела ее и открыла входную дверь. Перед ней оказалась на вид непроницаемая стена серого тумана.
   — Не найдется ли у вас фонарика? — вежливо спросил Калеб. — Здесь, в горах, ночь наступает быстро.
   — Да, конечно. — Она открыла шкаф и, порывшись в нем, нашла ручной фонарь. Вытащила его, включила и стала решительно спускаться по ступеням, тонувшим в тумане.
   — А вдруг мы заблудимся? — Калеб застегнул свою куртку и поднял воротник.
   — Ну, поплутаем несколько часов, потом умрем от переохлаждения, — безмятежно ответила Сиренити. — Хорошо то, что, если такое случится, мы не узнаем о вторжении.
   — О каком вторжении?
   — О том, которого Блейд ожидает со дня на день.
   — Спасибо за предупреждение.
   — Всегда пожалуйста. — Сиренити поняла, что не видит даже машин, стоящих у нее на подъездной дорожке. Несмотря на это, она смело двинулась вперед. Ей нужно было во что бы то ни стало выдворить Калеба из своего дома.
   — Эта идея не кажется мне очень удачной, — сказал у нее за спиной Калеб. — Может быть, стоит пока подождать и посмотреть, не поредеет ли хоть немного этот туман.
   — В Уиттс-Энде я знаю все как свои пять пальцев. — Сиренити сделала еще один шаг вперед и налетела на жесткое металлическое крыло своего джипа. — Ой!
   — И свою дорожку тоже? — Калеб подошел и взял у нее фонарь. — С вами все в порядке?
   Она поморщилась. Удар пришелся на колено.
   — Да-да, все нормально.
   — Рад это слышать. Однако дальше мы сейчас не пойдем. Вам, может, и нравится спотыкаться тут в тумане, а я не хочу изуродовать себя, пока ищу этот дом. — Калеб взял Сиренити за руку, развернул ее кругом и повел обратно сквозь туман к коттеджу.
   У потерпевшей фиаско Сиренити настроение было хуже некуда.
   — Ладно. Сначала поужинаем, а потом пойдем к Джулиусу.
   — Ну, наконец. А то я уже стал бояться, что вы так и не пригласите меня на ужин.
 
   Проснувшись на следующее утро после беспокойного сна, Калеб вдруг ощутил, что кровать почему-то двигается. Ответ напрашивался сам собой. Землетрясение.
   Он резко сел в постели, готовый ринуться к выходу. Постель закачалась еще сильнее, и Калеб наконец вспомнил, что постель Джулиуса Мейкписа была подвешена к деревянному потолку на четырех толстых цепях. От малейшего движения она начинала дрожать и качаться. Он еще подумал, не вызовет ли это у него приступа морской болезни.
   Он снова откинулся на подушки и стал задумчиво смотреть, как серый свет раннего утра просачивается в спальню через цветные витражи.
   Он нерешительно высунул было одну ногу из-под груды лоскутных одеял ручной работы, но тут же втянул ее обратно. Было дьявольски холодно. Похоже, что в печке, которую ему удалось растопить накануне вечером, до конца прогорели все угли.
   Хорошо, что он все еще в Уиттс-Энде, а не в тридцати милях отсюда, не в Буллингтоне.
   Собравшись с духом, Калеб отбросил одеяла и выбрался из постели. Он схватил свою сумку и направился в малюсенькую ванную комнату. К сожалению, он забыл в Сиэтле свой халат и, вероятно, еще несколько очень нужных вещей. Обычно он тщательнее упаковывался, собираясь в дорогу.
   Конечно, у него не оказалось времени на сборы в эту поездку по живописным окрестностям Уиттс-Энда, напомнил он себе. Решение было неожиданным для него самого. Совершенно не в его характере. Уж не сошел ли он с ума?
   Калеб прошествовал в ванную и включил подогрев воды в душе. Его поразило, что одна стена была целиком стеклянной. Подняв глаза к потолку, он обнаружил там световой люк. Как видно, Мейкпису нравилась иллюзия купания в лесу. Кроме деревьев, за окном ничего не было видно, но Калеб знал, что будет чувствовать себя ужасно незащищенным от чужих глаз, моясь под этим душем.
   Ожидая, пока нагреется вода, он мельком поймал в зеркале отражение собственной физиономии, мрачной и небритой, и поспешил отвернуться. В последнее время он стал избегать зеркал и других отражающих поверхностей. Они пугали его.
   Он понимал, как это дико, но почему-то начал бояться, что в один прекрасный день, случайно бросив взгляд в зеркало или на какую-нибудь другую полированную поверхность, он там вообще ничего не увидит. Он не был уверен, что призраки видят свои отражения.
   Он встал под душ и постарался сосредоточиться на том, что ему предстояло.
   За каким дьяволом он здесь? Уж никак не из деловых соображений. Тогда зачем?
   В холодном свете раннего утра он заставил себя прямо взглянуть на свои истинные мотивы. Горячая вода струилась по телу, согревая его, а сквозь стекло он видел лес. Какой смысл лгать самому себе? Он приехал в Уиттс-Энд не из-за этого незавершенного контракта, своей профессиональной репутации или прибыли, которую мог бы получать в будущем от какой-то там мелкой фирмы, торгующей по почтовым заказам.