Кренц Джейн Энн. Скрытые таланты

   — Ничего не получилось?
   — В общем, нет. — Сиренити усмехнулась уголком рта. — Я так и не смогла привыкнуть к жизни в Буллингтоне. Во всяком случае, как только я нашла способ зарабатывать на жизнь здесь, то ушла с работы на кафедре социологии и открыла свой магазин. Это было три года назад. Ллойд даже еще и не работал в Буллингтоне, когда я там была. Его приняли на кафедру около года назад.
   — Как вы с ним познакомились?
   Сиренити наморщила нос.
   — Он начал появляться здесь по субботам и воскресеньям в начале прошлой весны. Околачивался возле магазина и кафе Ариадны, стараясь вписаться в общую картину. Как-то так незаметно мы и познакомились.
   — Как-то так? — спросил Калеб, не оборачиваясь.
   Сиренити откашлялась.
   — Вы, может быть, обратили внимание, что у нас в Уиттс-Энде людей моего возраста очень мало. Кстати, это одно из того, что я надеюсь здесь изменить. Хотелось бы, чтобы Уиттс-Энд опять привлекал молодых людей, как это было вначале. Нам нужны здесь дети и семьи. Я единственный человек, фактически родившийся и выросший здесь за последние тридцать лет.
   — Так что Рэдберн оказался первым подходящим мужчиной, объявившимся в городе за довольно долгое время, ведь так?
   — Наверно, можно и так сказать. — Сиренити насторожилась. Она совершенно не представляла, что делается в голове у Калеба. — Он может быть очень обаятельным в общении, к тому же у нас с ним было кое-что общее и помимо возраста.
   — Социология. Жизнь и обстановка колледжа.
   — Верно. Я преподавала в Буллингтонском колледже, пока работала над диссертацией. Как бы там ни было, Ллойд услышал об Уиттс-Энде и заинтересовался. Приехал, чтобы осмотреться. Решил изучать меня. Только забыл упомянуть, что это и было настоящей причиной его интереса ко мне.
   — И когда же вы узнали, что вы — просто объект исследований, а не что-то большее для него?
   — Я узнала правду в тот день, когда случайно обнаружила его магнитофон. — Сиренити невесело усмехнулась этому воспоминанию. — Он как раз надиктовывал на пленку. Что-то там о роли мифа в социальной структуре Уиттс-Энда. Он решил, что я каким-то образом вплетена в местную легенду, имеющую pешающеe значение для структурной динамики общины. Это было нагромождение всякой чепухи, но на бумаге, должно быть, выглядело интересно.
   — И что же произошло?
   — Я взбесилась. Швырнула его магнитофон на землю и стала топтать. Велела ему убираться из города и больше не показываться. Сцена была еще та, можете мне поверить. Давно я не была в таком бешенстве. Сегодня он звонил в первый раз после того выяснении отношений.
   — Когда вы говорили с ним по телефону несколько минут назад, было не похоже, что вы все еще в бешенстве. Вы были лишь немного раздражены.
   Сиренити тихонько засмеялась.
   — Ну, все-таки полгода прошло. У меня было время успокоиться. Кроме того, очень трудно долго cердиться на такого человека, как Ллойд. Признаюсь тогда мне было больно. Думаю, в основном пострадала моя гордость. Я чувствовала себя круглой идиоткой из-за того, что позволила себя использовать.
   — Собираетесь позволить ему использовать вас опять?
   — Нет. — Сиренити бросила записи на стол. — Даже если бы я хотела помочь ему в изучении Уиттс-Энда, это было бы напрасной тратой сил.
   — Почему?
   — Вы можете, положа руку на сердце, представить себе, как кто-то из здешних жителей заполняет подробную анкету или отвечает на сугубо личные вопросы какому-то чужаку, собирающему данные для своего социологического исследования?
   Несколько секунд Калеб молчал, размышляя над этим сценарием.
   — Пожалуй, было бы интересно видеть, как будет реагировать Блейд, если к нему пристанут с кучей личных вопросов относительно его стиля жизни и социальных взаимодействий.
   Сиренити коротко усмехнулась.
   — В этом что-то есть. Может, надо позволить Ллойду приехать сюда в конце концов. В прошлый раз у него не было возможности встретиться с Блейдом. Дело в том, что днем Блейд обычно спит. Я могла бы представить их друг другу, а потом отойти в сторонку и полюбоваться взрывом.
   — Но вы ведь не сделаете этого? — спросил Калеб.
   — Нет. У меня есть дела поважнее.
   — Вы пытаетесь спасти городок.
   — Верно. А вы, помнится, что-то говорили насчет того, что поможете мне.
   — Сиренити?
   У него в голосе появился какой-то новый оттенок. Он заставил ее насторожиться.
   — Что?
   — Знаете, чего бы мне хотелось сегодня вечером?
   — Нет. — Прилив волнения был похож на удар тока. От выброса адреналина у нее задрожали пальцы. Что она скажет, если он предложит ей лечь с ним в постель, лихорадочно думала она. Одна ее часть страшилась этого момента. Другая жаждала его.
   — Мне хотелось бы забраться в ваш хот-таб.
   Сиренити ощутила себя детским воздушным шариком, в который ткнули иглой. Все стало плоским.
   — В мой хот-таб?
   — Я никогда еще не сидел в хот-табе.
   — Вы шутите.
   — Нет, не шучу. — Он покачал головой.
   Сиренити не находила слов. Она-то ведь принимала такие ванны почти с самого детства. Обитатели Уиттс-Энда считали это обычной формой расслабления, сродни медитации. Она часто приглашала Ариадну, Джесси и некоторых других жительниц городка к себе на приятные процедуры.
   — Ну что ж. В таком случае, можете воспользоваться им, если хотите, — вежливо проговорила наконец она.
   Калеб повернулся к ней. Его лицо было неподвижным и непроницаемым.
   — Хочу.
   — Ладно, хорошо. — Все еще в замешательстве от его странной просьбы, она встала и пошла к задней двери. — Я покажу вам, как он включается.
   Калеб вышел за ней на крыльцо.
   — Сегодня на дворе холодно.
   — Скоро станет намного холоднее. — Сиренити отодвинула задвижную стеклянную дверь темной ванной кабины и вошла внутрь. Воздух там был влажный. Включать освещение она не стала. Света из окон коттеджа было вполне достаточно, чтобы ориентироваться. — Помогите мне снять чехол, пожалуйста.
   — Давайте. — Калеб занялся застежками, которыми крепился чехол. Ему не потребовалось много времени, чтобы разобраться в крючках.
   Сиренити показала ему, как скрутить в рулон тяжелый виниловый лист и убрать его на стоящую рядом скамейку. Потом она включила механизм, который заставлял горячую воду крутиться и мягко пульсировать в большом, глубоком резервуаре. Открыв шкафчик, она достала несколько махровых полотенец и сложила их в стопку рядом с хот-табом.
   Когда все было готово, она посмотрела на Калеба. Из-за теней ей не было видно, какое у него выражение лица, но Сиренити знала, что он наблюдает за ней со знакомым мрачноватым напряжением, которое она часто в нем замечала. Какой-то новый, не изведанный еще холодок сексуального волнения прошелся по ее телу. На этот раз ощущение не было просто плодом ее воображения — оно явно шло от него. Она почувствовала себя опасно возбужденной.
   — Вот. Она в полном вашем распоряжении, — сказала Сиренити. — Прошу.
   — А вы не хотите присоединиться?
   Идея никуда не годная, подумала она. Определенно ни к чему. Она открыла рот, собираясь сказать ему, что ее ждет работа.
   — Почему бы и нет? — услышала Сиренити свой голос. Она с трудом верила своим ушам. Это же глупо, в самом деле глупо. — Небольшой сеанс релаксационной терапии мне не повредит.
   Она сняла просвечивающее зеленое платье, надетое поверх вязаного костюма-комбинезона, и аккуратно повесила его на медный крючок. Ее пальцы нащупали «молнию» комбинезона. Она остановилась, стараясь припомнить, куда убрала свой старый купальник. Обычно для горячей ванны ей не нужен был купальник.
   Она вдруг поняла, что от сомнений и неуверенности нервы ее совершенно расшатались. При первом знакомстве с Калебом она была так уверена, так радостно убеждена, что у них обязательно будет роман. Она смотрела на него и видела смутные проблески их общего будущего, надежду на обретение семьи. Но его реакция, когда он узнал о существовании сделанных Эмброузом фотографий, резко все изменила. Швырнула ее в эту трясину смятения. Обычно она не стеснялась своей наготы. Но при Калебе все было иначе. В этот вечер у нее не было ясности ни в чем — кроме того, что воздух в стеклянной кабине был заряжен электричеством.
   По другую сторону ванны Калеб начал медленно расстегивать рубашку. Его сильные пальцы методически переходили от одной пуговицы к другой. Рубашка распахнулась до пояса.
   Сиренити замерла. Ее словно пригвоздил к месту вид темных, курчавых волос, едва различимых в затененной области, которую обнажила расстегнутая рубашка Калеба. Она с трудом проглотила комок в горле.
   — Что-то не так? — спросил Калеб.
   — Я… я не помню, куда задевала свой старый купальник. И у меня нет плавок, чтобы дать вам.
   — Я думал, что в хот-табе люди не пользуются купальниками и плавками.
   — А, ну да, то есть нет, обычно не пользуются. Принимать такую ванну почти то же самое, что купаться в горячем источнике или в японской бане.
   — Прекрасно. Значит, нам не нужны купальные костюмы. — Калеб расстегнул пряжку на поясе.
   Сиренити быстро повернулась к нему спиной. Она сбросила туфли и до конца расстегнула «молнию» на комбинезоне. До сегодняшнего вечера она никогда не думала о хот-табе как о чувственном приключении. Но ведь ей до этого никогда и не приходилось принимать горячую ванну вместе с мужчиной, от которого у нее внутри все таяло.
   У себя за спиной она услышала, как Калеб вошел в пузырящуюся воду.
   — Ощущение очень приятное, — негромко сказал он.
   — Ванна дает большой лечебный эффект. Чудесный способ расслабления. — Она поморщилась. Ее голос даже ей самой показался слишком высоким.
   — Теперь мне понятно, почему это вам так нравится.
   Побуждаемая чем-то глубоко у себя внутри, чем-то, что и назвать боялась, Сиренити очень осторожно повернулась. К чувству облегчения примешалась доза явного разочарования, когда она увидела, что Калеб был надежно погружен по грудь в бурлящую воду.
   Но хотя она не видела выражения его оказавшегося в тени лица, да и темнота определенно гарантировала им обоим высокую степень благопристойности, ей все же никак не удавалось заслониться от сильных флюидов мужской сущности Калеба. Либо у нее разыгралось воображение, либо, как сказал бы Ллойд, сегодня она просто, видимо, не в состоянии преодолеть эту штуку «мужчина — женщина». Напротив, она никогда еще не ощущала ее так остро.
   Калеб вытянул руки вдоль края ванны и расслабился в бурлящей воде. Неяркий отсвет из окон коттеджа обрисовывал его мощно вылепленные плечи, давая представление о силе его мускулисто-гладкого тела. Сиренити почти не дышала. Несмотря на парную, тропическую атмосферу, она все никак не могла остановить дрожь. Эта ее затея явно была необдуманной.
   Снова повернувшись к ванне спиной, она стянула с себя комбинезон и схватила полотенце. Но ведь эта идея была вовсе и не ее, напомнила она себе, закрепляя полотенце на талии. Это Калеб предложил забраться в ванну вдвоем. Интересно, трудно ли eму игнорировать их разнополость или же это волнение ощущает лишь она одна?
   Во влажной, жаркой темноте Калеб ждал ее. Подходя к краю ванны, она чувствовала на себе его взгляд. Она знала, что двигается с изящной осторожностью лани, приближающейся к водопою. К тому же она не могла отделаться от мысли, что, в то время как Калеб виделся ей только как силуэт на фоне света из окон у него за спиной, сама она была ясно видима в этом неярком освещении.
   Она окунула в воду носок ноги и замерла, не в силах заставить себя снять полотенце. Она беспомощно смотрела в затененное лицо Калеба, мысленно прося его прийти ей на помощь, придумать выход из этой глупой ситуации.
   Как бы прочитав ее мысли, Калеб прислонился головой к краю ванны и просто закрыл глаза.
   С легким вздохом облегчения Сиренити освободилась от полотенца и, скользнув в ванну, быстро села на погруженную в воду скамейку.
   Успокоенная мыслью о том, что под пенящейся водой он мог видеть ее не больше, чем она его, Сиренити стала лихорадочно искать тему для вежливого paзговоpa. Она ухватилась за первое, что пришло ей в голову:
   — А вы прекрасно справились с Блейдом сегодня утром.
   — Да, пожалуй, неплохо. — Глаза Калеба оставались закрытыми. — Особенно если учесть, что в тот момент он меня по-настоящему достал.
   Сиренити хотела увидеть выражение его лица, но это ей не удалось.
   — Достал?
   — Да, достал. Не помню, когда в последний раз мне так хотелось как следует врезать кому-то.
   — О-о… — Сиренити не знала, что на это ответить. — Я благодарна вам за то, что вы сдержались.
   — Не стоит благодарности. Это я вас должен благодарить за то, что вы бросились меня защищать. Кстати, я не помню, когда в последний раз кто-то так поступил ради меня.
   — Кровь на полу магазина — это плохо для бизнеса.
   — У вас все задатки удачливого предпринимателя. — Он слегка повернул голову. Света было как раз достаточно, чтобы увидеть его чуть тронутый улыбкой рот. — А знаете, в общем и целом, эта неделя была у меня весьма необычная.
   — Правда?
   — Многое случилось со мной впервые.
   — Например?
   — Впервые в жизни я взялся консультировать такой сумасбродный проект.
   — Он не сумасбродный, — возразила Сиренити, сразу переходя к обороне.
   — Впервые в жизни я был близок к тому, чтобы ввязатъся в драку с психом-параноиком.
   — Блейд не псих. Просто он функционирует одновременно в двух разных реальностях. Такое встречается довольно часто. Зоун тоже это делает.
   — Впервые в жизни я участвовал в акте взлома и проникновения…
   — Одну минуту. — Теперь Сиренити не на шутку рассердилась. — Вы имеете в виду то, что было в подвале у Эмброуза сегодня утром? Это был никакой не взлом и не проникновение. Я имела полное право искать эти негативы.
   — Впервые в жизни я испытал ревность к человеку, которого никогда не видел.
   — Ревность? — Сиренити была сражена этим пунктом в его списке пережитого впервые. — Вы говорите о Ллойде?
   — Да.
   — Но почему ни с того ни с сего он вдруг вызвал у вас ревность?
   Калеб проигнорировал этот вопрос.
   — Впервые в жизни я сижу в хот-табе.
   — Вы уже говорили это раньше, — сказала Сиренити, недовольная переменой темы разговора. Интересно, неужели он на самом деле приревновал ее к Ллойду? — Невелика важность. Лично я практически не вылезаю из горячих ванн.
   — Вы когда-нибудь сидели в вашей горячей ванне в компании с Рэдберном?
   — Что? Нет, никогда. Хотя это совсем не ваше дело.
   Калеб поднял ресницы и посмотрел на нее.
   — Я хочу быть с вами.
   Сиренити буквально онемела. Не могла придумать подходящего ответа. Не могла придумать вообще никакого ответа. Если бы он не ополчился тогда на нее из-за фотографий. Если бы она могла доверять ему. Если бы да кабы.
   — Сиренити? — В его голосе слышалась хрипотца нескрываемого желания.
   Она облизнула губы кончиком языка, сделала несколько глотательных движений, чтобы прочистить горло, и глубоко вздохнула.
   — А как же фотографии?
   — К черту эти проклятые фотографии. Они не имеют значения.
   — Калеб, вы уверены? — Если бы только она могла ему поверить.
   — Уверен, — сказал Калеб. — В тот день, когда я поцеловал вас у себя в офисе, вы сказали мне, что я пожалею, что так бурно реагировал на эти фотографии. — Он протянул ей руку. — Вы были правы.
   Сиренити несколько долгих мгновений изучала его сильные пальцы. Она знала, что все время, с самого начала хотела этого. Именно это и было настоящей причиной, почему она позволила Калебу вновь войти в ее жизнь.
   Но это случилось слишком рано. Она еще не совсем уверена.
   Медленным движением, загипнотизированная сознанием того, что он хочет ее, она вынула руку из воды и вложила ее в его ладонь.
   Он крепко сжал ее пальцы в своих. Ни слова не говоря, потянул ее к себе сквозь пенящуюся воду. Она невесомо скользнула прямо к нему в объятия. Он прижал ее к себе и впился в ее губы с жадным неистовством, захлестнувшим все ее чувства.
   Сиренити наслаждалась его горячим, мужским вкусом. Его руки крепко обнимали ее. Она остро ощущала своим бедром твердую выпуклость его бедра, чувствовала всю силу его возбуждения.
   — Я был дурак, что позволил тебе выйти из моего офиса в тот день, — прошептал Калеб, почти не отрываясь от поцелуя. — Я знал, что именно так и будет у нас с тобой.
   — Да. — Она тоже это знала. Подгоняемая настоятельной потребностью, которая все росла и росла у нее внутри, она теперь сама прильнула к нему. Ее потрясла сила испытываемого ею желания. Такая мощь льющихся через нее ощущений была ей внове. Она грозила заставить ее преступить те безопасные границы, в которых ей, она знала, следовало с ним держаться.
   Рука Калеба опустилась ниже и приподняла на ладони ее мягкую тяжелую грудь. Большим пальцем он провел по ее нежному кончику. Ощущение напряжения и стягивания охватило Сиренити. Она судорожно глотнула воздух открытым ртом, ее голова опять склонилась к нему на плечо.
   Еще нет. Слишком рано.
   Калеб слегка приподнял ее невесомое тело — так чтобы из воды показался бутон соска. Его голова склонилась к нему. Она содрогнулась, когда почувствовала, как края его зубов слегка сдавили cocок Она запустила пальцы ему в волосы и, повернув голову, легонько укусила его за плечо. Потом поцеловала в шею. Ей нравилось ощущать под руками его тело, нравилось чувствовать, как по ней прокатываются волны возбуждения. Ей нравилось состояние предвкушения.
   Ей очень нравился он.
   — Ты вкусная, — пробормотал Калеб. — Очень, очень вкусная. А я в жизни еще не был так голоден.
   Его рука скользнула вниз по ее животу к тому месту, где ее ноги все еще были плотно сдвинуты. Ощутив, что он пробует проникнуть между ними, она медленно развела бедра. Его пальцы нашли что искали, погладили, осторожно раскрыли и вошли внутрь.
   — Калеб.
   — Там так тесно. — От страсти голос Калеба стал хриплым и прерывистым. — Тесно и горячо. Ты меня хочешь.
   — Да. — Она поцеловала его в шею со странным отчаянием, которое не могла бы объяснить.
   Он медленно вынул палец, потом снова погрузил его глубоко внутрь. Краем большого пальца он провел по маленькому пульсирующему узелку, скрытому в складках ее плоти. Он повторял эту ласку снова и снова, пока Сиренити не стало казаться, что она вот-вот разлетится на мелкие кусочки. Она судорожно изогнулась, прижимаясь к нему, ее ногти впились ему в кожу.
   — Я сейчас сойду с ума, — прошептал Калеб. Он убрал ласкавшую ее руку, прижал Сиренити к груди и стал вставать.
   Реальность накатилась болезненной волной, вернулась на свое место вслед за сбегавшими с нее каскадами воды.
   — Нет, подожди, — выдохнула Сиренити. Он вцепилась в него и зарылась лицом в изгиб его шеи. — Прости, я не могу. Пока еще не могу. Это слишком быстро.
   — Слишком быстро?
   — Разве ты не видишь? Я больше ни в чем не уверена. Все теперь запуталось. Пожалуйста, прости. Я не могу объяснить. Просто считаю, что сейчас не время.
   — Не время?
   — О, черт, я сама во всем виновата. Мне вообще не надо было забираться в эту лохань. Я знала это. Знала, но ничего не могла с собой поделать.
   Калеб молчал. Он стоял по пояс в бурлящей воде и держал ее в объятиях. Мышцы у него на груди затвердели. Руки и плечи были напряжены для схватки или любви. Сиренити почудилось, что он вот-вот поднимет голову и завоет на луну в гневе и разочаровании.
   Но он ничего такого не сделал. Вместо этого он медленно опустился обратно в пузырящуюся воду и притянул ее к себе. Она чувствовала, что он сдерживает себя ценой огромного усилия воли. Это ее поразило.
   — Калеб, мне очень жаль.
   — Молчи. — Он тяжело запустил руку в ее мокрые волосы и грубо поцеловал ее в губы. — Я это начал, я и закончу.
   Она подняла голову и заглянула ему в лицо, лихорадочно ища способ как-то объяснить то, что нельзя было выразить словами.
   — Просто еще не пришло время. Для меня.
   — Я знаю. Ты прекрасна. Немного со странностями, но прекрасна. — Света было достаточно, чтобы видеть глубоко чувственный изгиб его губ. Было не похоже, чтобы он сердился. — Ты моя вольная птица, моя волшебная принцесса. — Его рука скользнула вниз, к ее груди. Он потрогал висящего там грифона, потом рука спустилась ниже, к ее талии. — Ты заставляешь меня гореть.
   — Калеб…
   — Я знаю. Сейчас слишком рано для того, что я хочу, — прошептал он. — А для этого тоже слишком рано? — Он опустил руку еще ниже и снова нашел теплую, влажную щель, спрятанную у нее между ног.
   Сиренити вздрогнула и сквозь зубы втянула воздух.
   — Может быть, не надо…
   — Я просто хочу прикасаться к тебе. Уж настолько ты можешь мне довериться?
   — А как же ты? — Она почувствовала себя идиоткой.
   Он тихонько засмеялся под покровом теней.
   — Ты тоже можешь потрогать меня. То есть, если хочешь, конечно.
   — Хочу, — сказала она. — Очень. Но, Калеб…
   — Доверься мне на этот вечер. — Он поцеловал ее в шею, нащупывая рукой мягкие лепестки ее плоти. — Позволь мне хотя бы это. Я только потрогаю тебя, и все.
   — О Калеб… — Ее тихий вскрик оборвался, когда он стал ласкать ее. То невыносимо пронзительное ощущение взлета и парения, которое она испытала несколько минут назад, бурным приливом вернулось к ней.
   Оказавшись во власти этого нового для нее ощущения, от которого внутри у нее все словно закручивалось, сворачиваясь в тугую спираль, она могла лишь сильнее цепляться за него. Глаза ее расширились, потом крепко зажмурились, так как интимная ласка не прерывалась.
   Сиренити знала, что он наблюдает за ее лицом в полутьме. Она чувствовала в нем мужское предвкушение. Он ждал чего-то, что должно было случиться. Она тоже ждала, хотя и не знала, чего именно.
   Вдруг она вспомнила, что и ей полагалось прикасаться к нему. Она положила руки ладонями ему на грудь и провела ими вниз, по его плоскому животу.
   — Нет, — сказал он ей на ухо. — Я передумал. Не делай этого, а то я не справлюсь.
   — Но я хочу прикасаться к тебе.
   — В другой раз.
   Она застонала, когда он сделал рукой что-то невероятно эротическое. И тут же оцепенела от удивления.
   — Все в порядке. Дай этому случиться. Доверься мне.
   — Я не… я не могу… О Боже, я ведь сейчас… правда… — Недоверие, потом изумление охватили ее и прокатились по ней вместе с ее первым оргазмом. Беспомощная под ударами этой бури, она обвила его шею руками и судорожно вздрагивала в его объятиях.
   — Сиренити?
   Она засмеялась, потом заплакала, потом в сладком изнеможении прильнула к его груди, чувствуя счастливое облегчение.
   — Черт меня побери, — сказал Калеб. — Неужели это с тобой впервые?
   Несколько минут спустя Сиренити полусонно шевельнулась и инстинктивно прижалась теснее к Калебу. Вода бурлила вокруг нее. Может быть, время все-таки пришло, подумала она.
   Она чувствовала себя чудесно, была полна уверенности в себе. Недавние сомнения и колебания почти бесследно исчезли в содроганиях ее оргазма. Это было поразительно.
   Да, время определенно пришло. Странно, почему она не поняла этого раньше. Просто на какое-то время все немного смешалось.
   — Калеб?
   Он поймал ее руку, блуждавшую у него по груди, сжал ее пальцы, снова прислонился головой к краю ванны и закрыл глаза.
   — У меня маленький вопрос, если ты не против.
   — Уг-гум-м? — Она поерзала по его ноге и принялась покусывать мочку его уха.
   — Скажи, ты впервые или не впервые испытала сегодня оргазм?
   — Впервые. Было приятно.
   — Очень. — Его улыбка была сексуально-волнующей и насмешливой, с немалой толикой мужского тщеславия. — Можешь сказать мне, почему у тебя этого не было раньше?
   — Ну, я пыталась. Только как-то не очень получалось.
   — Понимаю. — Он ждал, что она скажет дальше.
   — Три года назад был один человек. Его звали Стюарт. Стюарт Бартлет. Останови меня, если тебе не слишком хочется все это выслушивать.
   — Я слушаю.
   — Стюарт приехал в Уиттс-Энд, потому что ему нужно было именно это место.
   — Зачем?
   — Он нуждался в исцелении. Масса людей приезжают сюда по этой причине. Остаются здесь на самое разное время. Я уже говорила тебе: миру нужны такие места, как Уиттс-Энд.
   Калеб открыл глаза и пальцами коснулся ее губ.
   — Он был болен?
   — Да. Но не телом, а душой. Его жена и сын погибли, когда разбился маленький самолет, на котором они все летели. Стюарт был пилотом. Он сидел за штурвалом, когда произошла катастрофа. Он выбрался из-под обломков без единой царапины. И не простил себе этого.
   — И приехал сюда, чтобы забыть? И встретил тебя?
   Сиренити кивнула.
   — Какое-то время мы были очень близки. Фактически два с половиной года. А потом однажды он понял, что с ним опять все будет нормально. Понял, что может вернуться к той жизни, что ждала eго в Сиэтле. И уехал.
   — Почему он не взял тебя с собой?
   Она мягко улыбнулась.
   — Ты не понимаешь. Никогда и не предполагалось, что я поеду с ним. Я всегда это знала. И он тоже. Эти два с половиной года, что мы провели вместе, были особым временем, специально отведенным для нас двоих. Временем узнавания, исцеления и роста. Это было хорошее время, но ему не суждено было продлиться. Видишь ли, он был из внешнего мира.