Страница:
– Вот следы их траков. Они двинули туда. Такое ощущение, что там у них назначена встреча, – обратился Береза к охотникам, хмуро смотрящим на него исподлобья. – Не дадим им шанса! Всем держаться в пределах видимости. Будем осторожны, но не трусливы! Будем гнать их, пока есть топливо. Горючее подвезут на вертаке – я уже распорядился. Штрафники показали зубы. Что ж, это повышает цену каждой головы! Призовые увеличиваются вдвое. Если хоть один из них просочится на Материк, мы все поедем на Объект ударно трудиться в забое, а кое с кого и голову снимут.
– Хочешь второго акта? Первого тебе не хватило? – Дудник сверлил хохла ненавидящим взглядом.
– Хватило, – усмехнулся Береза. – Это я для ребят сказал. Чтобы поддержать у них боевой дух. С вертака будут сразу на поражение бить. Ракетами! А ребята мне нужны, если штрафники надумают пешком драпать. Не бойся, Боря, у нас только один путь обратно – с головами беглецов под мышкой!
Пак был без сознания. Губы его слабо шевелились: он не то молился, не то бредил. Но скоро лицо корейца стало серым, он задышал часто и неглубоко.
Ким сидел рядом с товарищем и, равнодушно заглядывая Паку в лицо, ждал его смерти. В том, что кореец с минуты на минуту умрет, никто уже не сомневался.
Они ехали в туманном сумраке, не включая огней. Скрывая тягач от глаз преследователей, короткая полярная ночь была сейчас союзницей беглецов. По всем расчетам они достигнут мелколесья еще до рассвета.
Гряды сопок остались позади, и на пути стали попадаться хвойные деревья – чахлые, едва живые, как туберкулезники в зоне. Мерзлота пряталась вглубь, и первые деревья начинали пока еще робко отвоевывать у мхов и карликовых растений жизненное пространство.
Небо постепенно очистилось от туманной дымки и приобрело стальной оттенок. Сильный ветер дул в открытые окна «Фердинанда». Солнце вот-вот должно было показаться над землей своей холодно блистающей дутой…
Пак умер, не приходя в сознание.
Ким накрыл его улыбающееся лицо курткой.
– Хорошо умер, – сказал он Донскому. – Утром, как и собирался. Хорошо.
Серый начал было поскуливать, но Донской строго посмотрел на пса, и тот замолчал, отодвинувшись от покойника в угол.
Неожиданно Бармин вывернул тягач вправо, а слева от них вспыхнул огненный шар и раздался взрыв. Донской ничего не понял. Тут же грянул второй взрыв, уже у траков «Фердинанда», машину закрутило на месте.
– Подбили, – вскрикнул изумленный Глеб и схватил автомат.
Все выскочили из тягача и испуганно смотрели в небо, где прямо на них по нисходящей траектории летел вертолет. Внезапно из-под его брюха вырвались языки пламени. Беглецы дружно бросились на землю, накрывая голову руками.
Поднимая фонтаны земли и мха, вертолет длинной очередью вспорол тундру перед тягачом и впечатал в его исковерканную крышу десяток пуль.
Разрывая лопастями воздух, он, показав металлическое брюхо, пошел на следующий заход.
Еще издали вертолет выпустил в направлении «Фердинанда» ракету, которая легла в нескольких метрах перед Барминым, опрокинув его взрывной волной навзничь. И сразу же застрочил пулемет.
Когда вертолет пролетел над беглецами, Бармин вскочил и, хрипло матерясь, выпустил по вертушке длинную очередь.
Вертолет вновь набирал высоту и разворачивался.
– Сейчас он нас накроет! – закричал Донской и, схватив вездеходчика за руку, потянул его от вездехода.
Из-за куцых деревьев им отчаянно махал руками Ким, обвешанный оружием, как американский морской пехотинец. А вертолет упрямо снижался на них, отплевываясь огненными вспышками. На этот раз летчик не промахнулся: ракета угодила в заднюю часть вездехода. Красные в черном обрамлении клубы взмыли в воздух. Затем грянул оглушительный взрыв.
Рядом с Донским падали какие-то горящие клочья. Глеб на миг приоткрыл глаза: окрестные деревья были охвачены пламенем. Казалось, горит земля. Это топливо растекалось огненными языками, и едкий черный дым на скрывал от летчиков прижатых к земле беглецов.
Вертолет довольно низко завис над ними. Донской чувствовал, что на нем уже тлеют штаны и куртка, но не шевелился, понимая, что те, кто в вертолете, пытаются разглядеть их за черным дымом, держа Пальцы на спусковых крючках.
«Сейчас ударят!» – подумал Донской, и тут же с вертолета открыли огонь.
Но стреляли куда-то в сторону от него…
Языки пламени уже лизали его тело. Глеб понял, что лежать не шевелясь больше не сможет. Он поднял голову и увидел, как стрелки пытаются длинными очередями достать Кима, мелькающего между деревьев.
Посчитав Бармина и Глеба мертвыми, вертолет их оставил и, качнувшись, медленно поплыл вслед за корейцам.
Началась охота. Ким все дальше уводил вертолет от догорающего «Фердинанда». Он петлял, менял направление, всякий раз чудом уходя от пуль. Кореец не отстреливался: на стрельбу у него не было времени.
Загасив огонь на штанах и куртке, Донской подполз к Бармину.
– Ты живой? – спросил он, шевеля вездеходчика и закрывая глаза от едкого дыма.
– Не знаю, – ответил Бармин. – Где кореец?
– Убежал туда.
– Уводит вертак… Карта с тобой?
– Да, здесь! – Глеб похлопал себя по груди.
Вертолет сел на землю метрах в двухстах от них.
– Береза приказал кончать всех без разбору! – второй стрелок оттолкнул брюхатого и прицелился в неподвижного корейца.
– Да мы его и так кончим! Что ты лошадей гонишь, лишаешь людей удовольствия? Или ты против того, чтобы косой помучился? – Брюхатый открыл дверь в кабину пилотов и крикнул: – Командир! Надо мясо забрать! Майнай помаленьку!
Пуля, бросившая Кима на землю, пробила ему легкое: кровь на краях раны пузырилась. Еще раньше ему перебило руку: кореец ее не чувствовал.
Охотники грубо схватили Кима и как мешок швырнули в вертолет – на металлический пол. Кореец застонал.
– Ты смотри, он еще и одноглазый! Ну что, жив, морда косая? – злорадно засмеялся брюхатый и ударил корейца сапогом в лицо. – Дыши, пока ты нам не нужен. Займемся твоими дружками.
Брюхатый еще раз ударил корейца сапогом в челюсть. Кость хрустнула, и Ким потерял сознание…
Когда он открыл глаза, зомби стреляли у открытой двери.
Ким задыхался: он никак не мог вздохнуть. Воздух комком стоял в горле и не проходил в легкие. Губы корейца посинели, лицо исказилось от невыносимых страданий. Ким понял, что сейчас задохнется, и невольно позавидовал Паку, умершему с улыбкой на губах. Боль железным панцирем сдавливала его тело, выталкивая из него жизнь, как пасту из тюбика. Перед глазами плыли рваные черные пятна. Через несколько секунд он должен был умереть от удушья. Через несколько секунд…
Пули жалили мох под ногами Донского, пятящегося от стальной громады, медленно плывущей на него сверху. Охотники не могли отказать себе в удовольствии перед последним выстрелом в цель поиграть с жертвой в кошки-мышки.
Глеб без остановки стрелял в закрывшую небо гигантскую стрекозу с вылупленными бронированными глазами.
Бармин остался во мху. Донской видел, как очередь пересекла его, бегущего по кочкам, и он, споткнувшись, рухнул ничком.
Донской не сразу понял, что его автомат молчит. Молчит, хотя он и давит изо всех сил на спусковой крючок. И тут же, наткнувшись на что-то позади себя, Глеб упал навзничь. Он потерял ощущение реальности и оглох, видя перед собой только красные от возбуждения лица стрелков, которые что-то орали ему из открытой двери вертолета.
Один из них, толстый, сидя на корточках, радостно показывал ему большой палец, опущенный вниз, сотрясаясь от беззвучного смеха. Второй, прижавшись щекой к прикладу, целил Глебу в голову, но ему мешал толстый…
Но был еще и третий. Страшный и окровавленный, он вдруг поднялся за их спинами.
«Только не в голову!» – подумал Глеб, заслоняясь руками.
В этот момент слух вернулся к Донскому: он услышал, как раскололось небо. Что-то толкнуло его в плечо, бросив на бок. Уже теряя сознание, Донской зажмурился, пытаясь вырваться из порочного круга кошмара.
У буровой, тарахтя мощным дизелем, остановился вездеход.
– Эй, студент! Ты едешь за куропатками или нет? – крикнул крепкий парень с открытым лицом.
Это был местный геолог, которого на прииске в глаза называли Рыжим. Геолог принимал это как должное и ни на кого не обижался. Его красноватое веснушчатое лицо сияло добродушием, а лучистые белесоватые глаза смеялись.
– А поесть?! – закричал Глеб. – Я ведь даже чаю не глотнул!
– У нас есть с собой! – кричал Рыжий. – Давай, прыгай на броню! Время теряем!
Уже через минуту они летели по тундре.
Глеб сидел на броне, с удовольствием подставляя лицо упругому холодному ветру. Холодное солнце делало очередной круг. На душе у Донского было светло и радостно…
Все, что им удалось добыть за три часа охоты, – взрослая куропатка с выводком.
– Мало, – констатировал Рыжий.
– А может, рванем к заброшенной скважине? – спросил водитель.
– Да туда не менее двух часов на форсаже! – засомневался Рыжий.
– А тебе-то что? Не твоя горючка, а моя! И потом, сегодня праздник! А там рядышком озера. Очень может быть, что в озерах сейчас гуси. У них линька, и они не летают! Просекаешь, Рыжий? Если повезет – тачку гусятиной забьем!
– Тогда действуй, мастер! – согласился Рыжий, вылезая на броню и садясь рядом с Глебом У Рыжего была охотничья двустволка.
Глеб заметил это сооружение, когда они были еще в десятке километров от него. В сизоватой дымке у подножия сопок громоздился не то небоскреб с разрушенными верхними этажами, не то гигантская водонапорная башня. Вокруг строения ютились полусгнившие сарайчики и проржавевшие ангары, валялись части машин.
– Что это? – спросил Глеб Рыжего.
– Сверхглубокая. Правда, бывшая, – ответил геолог.
– А почему бывшая?
– Потому что закрыли.
– Выработали проектную глубину?
– Куда там выработали! Только начали, а тут приказ из Москвы: «Отставить!» Такие деньги коту под хвост!
– Но почему закрыли-то? – не унимался Глеб.
– По каким-то высшим соображениям… – Рыжий помрачнел. – Я так думаю, тут вмешалась политика. Кстати, знаешь, кто там работал?
– Откуда?! – Глеб развел руками.
– Отец Вероники. Этой странной девчушки. Коля был серьезный специалист… – Рыжий помолчал. – Они там сразу результат получили. Причем совершенно неожиданно!
– Неожиданно?
– Да, Коля рассказывал, что все началось с аварии.
– Ну-ну! – напрягся Донской, приготовившись слушать местную байку.
– Вот тебе и ну… В общем, как-то на трое суток оставили в скважине снаряд. Что-то там у них с электричеством случилось. Глубина скважины была еще небольшая – несколько сотен метров. Через три дня буровая вновь заработала. Подняли снаряд, смотрят, а буровая коронка – как зеркало! Ну, в общем, вся платиной покрыта. Как?! Почему?! Не может быть! Коля быстренько химией проверил – точно, платина. Все начальство заполярное нагрянуло на буровую. Понятное дело: где платина, там всегда высокое начальство. Принялись выяснять причину фокуса. Ведь в керне, который с этих глубин подняли, платины не было. Откуда ж она там взялась? Николай объяснил, что платина поступила из растворов, которые просачиваются на поверхность из верхних слоев мантии. Так вот, когда меняются физико-химические условия на глубине – ну там, давление, температура, кислотность, – происходит «разгрузка» этих растворов, в частности, от платиноидов. Растворы идут от мантии перенасыщенными. А тут дырку просверлили, то есть понизили давление. Ну, металл и осел на коронке. Что-то вроде электролиза или гальванирования… Одним словом – факт налицо! Начальники долго успокоиться не могли. План бурения побоку. Второй раз оставили снаряд в скважине: может, случайность? Ничего подобного: коронка и на этот раз платиновой пришла. А Коля тем временем из химлаборатории не вылезает. Химики ему разрешили, так он все свободное время анализирует. Ночами не спит: глаза горят, ходит улыбается. Встречаю его как-то в конторе: он только что от Блюма вышел, бледный, злой. Как дела, спрашиваю? А он говорит, что Блюм либо дурак, либо подлец. Я, говорит Коля, открытие сделал, а Илья его на тормозах спустить хочет. Вот! И показывает мне папку. А там результаты анализов этой платины с коронок и сопроводительная записка. Я попытался его успокоить. Посоветовал вести себя потише, не гневить Илюшу, потому что Блюм любого, кто поперек встанет, в порошок сотрет. А Коля меня по плечу хлопнул и говорит: «Ничего, прорвемся! Вот увидишь, здесь лет эдак через двадцать город построят, потому что шила в мешке не утаишь!» – «Платину добывать будут?» – спрашиваю. «Если бы, – отвечает. – Платина что! Тут вещи посерьезней! Я эти результаты хочу на Материк отправить… »
– А что посерьезней-то? – спросил Глеб Рыжего. Геолог усмехнулся, скосил на Донского глаз и покачал головой.
– Потом как-нибудь, ладно? Могу, кстати, и ту папку показать. С результатами анализов. Николай мне ее передал. Как чувствовал, что недолго ему осталось…
На озерах они так ничего и не взяли.
На обратном пути геолог помалкивал.
– А что все-таки случилось с Николаем? – спросил Глеб. – Мне Вероника говорила, что отец ее умер. От чего умер?
– Никто не знает, – Рыжий мрачно смотрел вперед. – Абсолютно здоровый был человек, и вдруг сгорел, как свечка.
– Да, странно… А может, это открытие и погубило его?! Кстати, что все же он открыл?
– Слишком много хочешь знать. Ты еще молодой! – усмехнулся Рыжий. – Кстати, знаешь, кто сверхглубокую эту закрыл?
– Я тут вообще ничего не знаю и не понимаю.
– Правильно, здоровее будешь… А закрыл ее Илюша.
– Блюм?
– Так точно! Обыкновенный начальник экспедиции. Рядовой советский геолог, правда, с орденом. Плюс член обкома партии.
– Как же он закрыл? Ведь проект-то на уровне министерства в Москве утверждается! Это не его уровень, – не поверил Донской.
– Ты его еще не знаешь. Думаешь, он – душа-парень и друг всех студентов? А я тебе скажу, птенчик, наш Илюша – зверь. Правда, ночной и бесшумный. А днем он зубы на полку прячет, днем он образцовый руководитель.
– Но зачем же ему было закрывать сверхглубокую?! – не унимался Донской. – Тем более когда на платину нарвались.
– Значит, был интерес. Не беспокойся, Блюм умеет считать варианты.
Когда они вернулись на прииск, там царило необыкновенное оживление. Буровики и проходчики были уже под градусом: хохотали во все горло и уже начинали поигрывать желваками, выглядывая в хмельной толпе своих давнишних обидчиков. Приближалось время разборок. На прииске праздновали день молодежи.
Утром в поселок привезли с побережья несколько бочек с пивом и до вечера разливали его всем желающим прямо в ведра.
Илья Борисович лично выписывал праздничные записочки, по которым разбитные девицы из лабаза продавали истосковавшейся по гульбе молодежи (от двадцати до пятидесяти!) по две бутылки горькой на рыло.
Донской шел мимо конторы экспедиции, размышляя о том, что услышал от Рыжего. Его окликнули.
– Глеб, а вы что же не идете к начальнику на праздничный ужин?! Ведь вы в списке приглашенных! – кричала ему секретарша Блюма из открытого окна. Она была в роскошном вечернем платье.
– Я не знал, – ответил Донской.
– Где ж вы были? Я к вам в общежитие девочек посылала! Подождите, я сейчас выйду.
Она появилась на улице в длинном с глубоким вырезом темно-зеленом платье, из-под которого выглядывали кирзовые сапоги. В руках она несла туфли на высоком каблуке. На бледных дрябловатых щеках ее густо лежал грим, призванный хотя бы на этот вечер обмануть мужскую половину прииска.
– На охоте!
– Ого, какие мы мужчины! – сморщила нос секретарша и масляно посмотрела Глебу в глаза. – А я на секунду сюда заскочила. Туфли забыла! Идите же скорей, переодевайтесь! Мы ждем вас!
Она положила свою грубоватую ладонь на плечо Глебу и нежно улыбнулась. Донской невольно отметил, что у секретарши от выпитого уже кроличьи глаза…
Он сел где-то в конце длинного стола между толстомясых бабенок, теревшихся о него тучными боками и ненароком давивших ему под столом туфелькой на ступню. Донской ел, не поднимая головы.
Когда застолье было уже в самом разгаре, к Глебу подсел Блюм. Илья Борисович был оживлен, расспрашивал Донского о работе, что-то советовал. Потом размечтался о планах добычи «рыжья», звал Донского после университета приезжать к нему, обещая перспективу быстрого роста и материалы для диссертации…
Выждав момент, Глеб неожиданно спросил Блюма:
– Илья Борисович, почему вы настояли на закрытии сверхглубокой скважины? Там же намечалось месторождение платиноидов!
– Кто это тебе сказал? – Блюм даже поперхнулся, недовольно вскинув брови.
Еще секунду назад сверкавший, как бильярдный шар, он вдруг потускнел.
– Да геолог один. Рыжий! Но это не важно.
– Вот что я тебе скажу, Глеб. Никакой сверхглубокой я не закрывал. Не моя прерогатива закрывать всесоюзные проекты. Просто московское начальство сочло это дело бесперспективным. Скважину заложили не в том месте. И для того, чтобы не пускать на ветер миллионы народных рублей, ее законсервировали.
– Но ведь геолог, который работал на ней, сделал какое-то интересное открытие? Что-то обнаружил.
– Бред, – отрезал Илья Борисович.
Он смотрел на Донского, недовольно хмурясь.
– Ну хорошо, бред. Но те буровые коронки, которые покрывались слоем платины, где они? Ведь столько народу их видело!
– Да кто это тебе сказал? Кто этот сказочник? Рыжий? – напряженно улыбаясь, Илья Борисович поднялся со стула.
– Имеется папка с результатами анализов! Мне обещали ее показать! – Глеб и сам не заметил, что говорит с начальником экспедиции на повышенных тонах.
– С результатами? – Илья Борисович ухмыльнулся. – Все, Донской, тебе надо отдохнуть. В голове у тебя какая-то мешанина. Иди-ка лучше потанцуй с девушками.
Блюм отправился во главу стола, где его тут же взяли в оборот подхалимы. А Донского немедленно закрутили в танце «девушки». Они вырывали его друг у друга, как переходящий приз, несли пьяную чушь и строили глазки.
Наконец Донской попал в руки секретарши Блюма. Она держала Глеба крепче всех.
– Что ты пристаешь к Илюше? – перешла на «ты» секретарша. – Оставь его в покое, ему и так несладко с нами.
– Да я только хотел узнать про коронки со сверхглубокой. Хотелось посмотреть на них.
– На них ты уже никогда не посмотришь, – перебила секретарша сахарным голосом. – Лучше смотри на меня!
– Почему никогда?
– Потому что Блюм продал их.
– Кому?
– Кому, не знаю, – прошептала она в ухо Донскому, – зато знаю куда.
– Куда, если не секрет?
– Секрет. Большой секрет… Но тебе скажу. В Англию, малыш. В Англию… – Она еще теснее прижалась к Донскому, дыша в лицо перегаром. – И за наличные…
Если верить циферблату, была глубокая ночь, однако солнце все накручивало круги над тундрой, не сходя с дистанции.
Пошатываясь, Глеб возвращался в общежитие. Ему насилу удалось отбиться от ухватистой секретарши, всерьез грозившей распахнуть ему свои жаркие объятия.
Молодежь прииска догуливала.
Где-то за ангаром кричали в голос пьяные мужики, страшно матерясь. Слышались глухие удары и протяжные стоны.
Глеб пошел на голоса.
Несколько человек топтали кого-то, лежащего на земле. Один, правда, пробовал защитить несчастного, хватая остальных за руки.
– Вы что, идиоты, делаете?! Вы же убьете его! Хорош, мужики! – кричал он.
Глеб узнал Рыжего. Тот был в спортивном костюме и домашних тапочках. Вероятно, выскочил на крики из дома…
«Наших бьют!» – подумал Донской и с глупой улыбкой двинулся на помощь Рыжему, сжимая кулаки.
– А ну, в сторону! – заорал Донской, кидаясь к озверевшим мужикам.
Те прекратили месить лежащего и тупо уставились на Донского, шевеля отвислыми губами. Его окрик подействовал на работяг: звериная ярость тут же испарилась. Они недоуменно смотрели на шевелящегося под ногами человека, который уже пробовал встать. Рыжий помогал ему.
Но тут высокий расхлябанный парень с плутоватым лицом ударил жертву ногой в грудь.
Несчастный, охнув, упал навзничь. Удар был силен. Донскому даже показалось, что он услышал хруст костей.
Рыжий, стиснув зубы, схватил ударившего за грудки.
– Ты что, гад, делаешь! Сам же просил меня разнять их!
– Он вор!
– Так не у тебя же он украл! – Рыжий был бледен, глаза его сузились, губы дрожали.
– Ударить хочешь?! Ударить хочешь?! – с наглой улыбочкой глядя на Рыжего, по-петушиному кричал парень.
– Мразь! – Рыжий отшвырнул его от себя.
Оступившись, расхлябанный упал. Никто из работяг не обратил на это никакого внимания. Словно пробудившись от сна, они во все глаза смотрели на Рыжего, который пытался привести в сознание избитого. Смотрели и не могли поверить в то, что только что едва не забили человека насмерть.
Расхлябанный тем временем вскочил, глаза его сверкнули, а на губах появилась скользящая улыбочка. Работяги стояли спиной к нему. Наклонив голову, он сунул руку в карман ватника, исподлобья глядя на Рыжего…
Между Глебом и работягами оставалось не более десяти шагов. И до него вдруг дошло.
– Нож! – закричал Донской и кинулся наперерез расхлябанному. – У него нож!
Однако тот уже подскочил к геологу и резко выкинул правую руку куда-то под ребра Рыжему. Тот замер, вытянулся и растерянно посмотрел на расхлябанного. Рыжий хотел что-то сказать ему, глумливо ухмыляющемуся, но вдруг осел, опустился на колени, потом упал набок и, со стоном выдохнув, затих. Расхлябанный тут же закричал:
– Я защищался! Он хотел меня убить! Вы видели! Видели!
– Ты что, Валера! – заорали работяги и двинулись на расхлябанного. – Ты же убил его!
– Я защищался! – кричал Валера, пятясь от работяг. – Если б не я его сейчас, то он бы меня потом… Он борец, мастер спорта, он сильный! Я защищался!
Выставив перед собой нож, Валера оскалился. Подлая улыбочка не сходила с его тонких губ.
Донской склонился над Рыжим. Геолог был мертв. В открытых глазах его застыло удивление ребенка.
Потом…
Потом Валеру привели в контору к Блюму. Глеб выступал перед начальником экспедиции как свидетель.
– Илья Борисович! Я все видел! Врет он, что защищался! Я видел, как он сзади, подло, в спину!
– Успокойся, Глеб! Валера говорит, что покойный угрожал ему расправой. Он ведь ударил его? Ведь ты упал, Валера?
– Так точно, Илья Борисович! – ответил Валера, сидя на стуле в кабинете Блюма, наполненном людьми.
– Нет, не так было! – не унимался Донской. – Следователю я изложу точную картину убийства!
– Всех попрошу очистить помещение! – Блюм повернулся к толпящимся и стал вытеснять их в коридор. – Естественно, свидетели будут давать показания следователю. Он прилетит послезавтра. Кстати, все и свидетели, и соучастники кажется, под градусом?
– А как же, Илья Борисович, ведь праздник, сами знаете! – загудели работяги.
– И ты, Глеб, тоже… не в себе. Еле на ногах стоишь! Мало ли что тебе привиделось! А только Валеру Березу я знаю не год и не два. Я ему верю! Следствие, конечно, разберется, что там произошло… но только человека уже не вернуть! По-моему, произошел несчастный случай. Слышите? Несчастный случай! А иначе вы, мужики, загремите вместе с Валерой лет этак на пять каждый, за пьяную драку с поножовщиной. Все понятно? – Илья Борисович строго посмотрел на хмурых работяг. – Несчастный случай! Так будет лучше для всех!
– Но ведь он убил его! – закричал Глеб.
– Молчать, щенок! – сверкнул глазами Илья Борисович и зашипел: – Или ты хочешь посадить всех этих мужиков за решетку, а сам вылететь из университета в армию с волчьим билетом?!
Донской выходил из кабинета последним. Он был потрясен.
Отойдя на несколько шагов, он обернулся и увидел, что не закрыл дверь. Пришлось вернуться. Перед тем как прикрыть дверь, Донской заглянул в щель: в кабинете оставались Блюм и Валера, который должен писать объяснительную. Однако не писал, а смотрел на Блюма и улыбался своей гадкой улыбочкой. Донского поразило то, что и Блюм… улыбался. Одними глазами.
На следующий день Глеб попытался попасть в комнату убитого. Он хотел отыскать там обещанную ему папку с результатами анализов. Донской вошел в барак, стал подниматься по лестнице… и тут столкнулся с Березой.
Тот спокойно спускался вниз с сумкой в руках. Глеб остолбенел. Валера проскочил мимо Донского, оттерев его плечом к стене, и, весело насвистывая, исчез за дверью.
Дверь комнаты Рыжего была опечатана. Из-под бумажки с печатью и неразборчивой подписью стекала кайля клея.
– Хочешь второго акта? Первого тебе не хватило? – Дудник сверлил хохла ненавидящим взглядом.
– Хватило, – усмехнулся Береза. – Это я для ребят сказал. Чтобы поддержать у них боевой дух. С вертака будут сразу на поражение бить. Ракетами! А ребята мне нужны, если штрафники надумают пешком драпать. Не бойся, Боря, у нас только один путь обратно – с головами беглецов под мышкой!
25
«Фердинанд» покинул поле боя и лег на прежний курс.Пак был без сознания. Губы его слабо шевелились: он не то молился, не то бредил. Но скоро лицо корейца стало серым, он задышал часто и неглубоко.
Ким сидел рядом с товарищем и, равнодушно заглядывая Паку в лицо, ждал его смерти. В том, что кореец с минуты на минуту умрет, никто уже не сомневался.
Они ехали в туманном сумраке, не включая огней. Скрывая тягач от глаз преследователей, короткая полярная ночь была сейчас союзницей беглецов. По всем расчетам они достигнут мелколесья еще до рассвета.
Гряды сопок остались позади, и на пути стали попадаться хвойные деревья – чахлые, едва живые, как туберкулезники в зоне. Мерзлота пряталась вглубь, и первые деревья начинали пока еще робко отвоевывать у мхов и карликовых растений жизненное пространство.
Небо постепенно очистилось от туманной дымки и приобрело стальной оттенок. Сильный ветер дул в открытые окна «Фердинанда». Солнце вот-вот должно было показаться над землей своей холодно блистающей дутой…
Пак умер, не приходя в сознание.
Ким накрыл его улыбающееся лицо курткой.
– Хорошо умер, – сказал он Донскому. – Утром, как и собирался. Хорошо.
Серый начал было поскуливать, но Донской строго посмотрел на пса, и тот замолчал, отодвинувшись от покойника в угол.
Неожиданно Бармин вывернул тягач вправо, а слева от них вспыхнул огненный шар и раздался взрыв. Донской ничего не понял. Тут же грянул второй взрыв, уже у траков «Фердинанда», машину закрутило на месте.
– Подбили, – вскрикнул изумленный Глеб и схватил автомат.
Все выскочили из тягача и испуганно смотрели в небо, где прямо на них по нисходящей траектории летел вертолет. Внезапно из-под его брюха вырвались языки пламени. Беглецы дружно бросились на землю, накрывая голову руками.
Поднимая фонтаны земли и мха, вертолет длинной очередью вспорол тундру перед тягачом и впечатал в его исковерканную крышу десяток пуль.
Разрывая лопастями воздух, он, показав металлическое брюхо, пошел на следующий заход.
Еще издали вертолет выпустил в направлении «Фердинанда» ракету, которая легла в нескольких метрах перед Барминым, опрокинув его взрывной волной навзничь. И сразу же застрочил пулемет.
Когда вертолет пролетел над беглецами, Бармин вскочил и, хрипло матерясь, выпустил по вертушке длинную очередь.
Вертолет вновь набирал высоту и разворачивался.
– Сейчас он нас накроет! – закричал Донской и, схватив вездеходчика за руку, потянул его от вездехода.
Из-за куцых деревьев им отчаянно махал руками Ким, обвешанный оружием, как американский морской пехотинец. А вертолет упрямо снижался на них, отплевываясь огненными вспышками. На этот раз летчик не промахнулся: ракета угодила в заднюю часть вездехода. Красные в черном обрамлении клубы взмыли в воздух. Затем грянул оглушительный взрыв.
Рядом с Донским падали какие-то горящие клочья. Глеб на миг приоткрыл глаза: окрестные деревья были охвачены пламенем. Казалось, горит земля. Это топливо растекалось огненными языками, и едкий черный дым на скрывал от летчиков прижатых к земле беглецов.
Вертолет довольно низко завис над ними. Донской чувствовал, что на нем уже тлеют штаны и куртка, но не шевелился, понимая, что те, кто в вертолете, пытаются разглядеть их за черным дымом, держа Пальцы на спусковых крючках.
«Сейчас ударят!» – подумал Донской, и тут же с вертолета открыли огонь.
Но стреляли куда-то в сторону от него…
Языки пламени уже лизали его тело. Глеб понял, что лежать не шевелясь больше не сможет. Он поднял голову и увидел, как стрелки пытаются длинными очередями достать Кима, мелькающего между деревьев.
Посчитав Бармина и Глеба мертвыми, вертолет их оставил и, качнувшись, медленно поплыл вслед за корейцам.
Началась охота. Ким все дальше уводил вертолет от догорающего «Фердинанда». Он петлял, менял направление, всякий раз чудом уходя от пуль. Кореец не отстреливался: на стрельбу у него не было времени.
Загасив огонь на штанах и куртке, Донской подполз к Бармину.
– Ты живой? – спросил он, шевеля вездеходчика и закрывая глаза от едкого дыма.
– Не знаю, – ответил Бармин. – Где кореец?
– Убежал туда.
– Уводит вертак… Карта с тобой?
– Да, здесь! – Глеб похлопал себя по груди.
Вертолет сел на землю метрах в двухстах от них.
26
– Есть! Срезал косого! Не добивай его! – закричал стрелок с помповым ружьем в руке, толкая своего товарища под руку, когда Ким вдруг упал лицом в мох, неловко подвернув под себя руку с автоматом. – Возьмем живым! Живой дороже! – радостно кричал он.– Береза приказал кончать всех без разбору! – второй стрелок оттолкнул брюхатого и прицелился в неподвижного корейца.
– Да мы его и так кончим! Что ты лошадей гонишь, лишаешь людей удовольствия? Или ты против того, чтобы косой помучился? – Брюхатый открыл дверь в кабину пилотов и крикнул: – Командир! Надо мясо забрать! Майнай помаленьку!
Пуля, бросившая Кима на землю, пробила ему легкое: кровь на краях раны пузырилась. Еще раньше ему перебило руку: кореец ее не чувствовал.
Охотники грубо схватили Кима и как мешок швырнули в вертолет – на металлический пол. Кореец застонал.
– Ты смотри, он еще и одноглазый! Ну что, жив, морда косая? – злорадно засмеялся брюхатый и ударил корейца сапогом в лицо. – Дыши, пока ты нам не нужен. Займемся твоими дружками.
Брюхатый еще раз ударил корейца сапогом в челюсть. Кость хрустнула, и Ким потерял сознание…
Когда он открыл глаза, зомби стреляли у открытой двери.
Ким задыхался: он никак не мог вздохнуть. Воздух комком стоял в горле и не проходил в легкие. Губы корейца посинели, лицо исказилось от невыносимых страданий. Ким понял, что сейчас задохнется, и невольно позавидовал Паку, умершему с улыбкой на губах. Боль железным панцирем сдавливала его тело, выталкивая из него жизнь, как пасту из тюбика. Перед глазами плыли рваные черные пятна. Через несколько секунд он должен был умереть от удушья. Через несколько секунд…
Пули жалили мох под ногами Донского, пятящегося от стальной громады, медленно плывущей на него сверху. Охотники не могли отказать себе в удовольствии перед последним выстрелом в цель поиграть с жертвой в кошки-мышки.
Глеб без остановки стрелял в закрывшую небо гигантскую стрекозу с вылупленными бронированными глазами.
Бармин остался во мху. Донской видел, как очередь пересекла его, бегущего по кочкам, и он, споткнувшись, рухнул ничком.
Донской не сразу понял, что его автомат молчит. Молчит, хотя он и давит изо всех сил на спусковой крючок. И тут же, наткнувшись на что-то позади себя, Глеб упал навзничь. Он потерял ощущение реальности и оглох, видя перед собой только красные от возбуждения лица стрелков, которые что-то орали ему из открытой двери вертолета.
Один из них, толстый, сидя на корточках, радостно показывал ему большой палец, опущенный вниз, сотрясаясь от беззвучного смеха. Второй, прижавшись щекой к прикладу, целил Глебу в голову, но ему мешал толстый…
Но был еще и третий. Страшный и окровавленный, он вдруг поднялся за их спинами.
«Только не в голову!» – подумал Глеб, заслоняясь руками.
В этот момент слух вернулся к Донскому: он услышал, как раскололось небо. Что-то толкнуло его в плечо, бросив на бок. Уже теряя сознание, Донской зажмурился, пытаясь вырваться из порочного круга кошмара.
27
… Кончалась смена. Буровик с помощником гремели штангами, торопясь побыстрей развязаться с работой, а Глеб, пометив и сложив в ящики поднятый из скважины материал, делал последние записи в дневник, где описывал керн и строил колонку геологического разреза.У буровой, тарахтя мощным дизелем, остановился вездеход.
– Эй, студент! Ты едешь за куропатками или нет? – крикнул крепкий парень с открытым лицом.
Это был местный геолог, которого на прииске в глаза называли Рыжим. Геолог принимал это как должное и ни на кого не обижался. Его красноватое веснушчатое лицо сияло добродушием, а лучистые белесоватые глаза смеялись.
– А поесть?! – закричал Глеб. – Я ведь даже чаю не глотнул!
– У нас есть с собой! – кричал Рыжий. – Давай, прыгай на броню! Время теряем!
Уже через минуту они летели по тундре.
Глеб сидел на броне, с удовольствием подставляя лицо упругому холодному ветру. Холодное солнце делало очередной круг. На душе у Донского было светло и радостно…
Все, что им удалось добыть за три часа охоты, – взрослая куропатка с выводком.
– Мало, – констатировал Рыжий.
– А может, рванем к заброшенной скважине? – спросил водитель.
– Да туда не менее двух часов на форсаже! – засомневался Рыжий.
– А тебе-то что? Не твоя горючка, а моя! И потом, сегодня праздник! А там рядышком озера. Очень может быть, что в озерах сейчас гуси. У них линька, и они не летают! Просекаешь, Рыжий? Если повезет – тачку гусятиной забьем!
– Тогда действуй, мастер! – согласился Рыжий, вылезая на броню и садясь рядом с Глебом У Рыжего была охотничья двустволка.
Глеб заметил это сооружение, когда они были еще в десятке километров от него. В сизоватой дымке у подножия сопок громоздился не то небоскреб с разрушенными верхними этажами, не то гигантская водонапорная башня. Вокруг строения ютились полусгнившие сарайчики и проржавевшие ангары, валялись части машин.
– Что это? – спросил Глеб Рыжего.
– Сверхглубокая. Правда, бывшая, – ответил геолог.
– А почему бывшая?
– Потому что закрыли.
– Выработали проектную глубину?
– Куда там выработали! Только начали, а тут приказ из Москвы: «Отставить!» Такие деньги коту под хвост!
– Но почему закрыли-то? – не унимался Глеб.
– По каким-то высшим соображениям… – Рыжий помрачнел. – Я так думаю, тут вмешалась политика. Кстати, знаешь, кто там работал?
– Откуда?! – Глеб развел руками.
– Отец Вероники. Этой странной девчушки. Коля был серьезный специалист… – Рыжий помолчал. – Они там сразу результат получили. Причем совершенно неожиданно!
– Неожиданно?
– Да, Коля рассказывал, что все началось с аварии.
– Ну-ну! – напрягся Донской, приготовившись слушать местную байку.
– Вот тебе и ну… В общем, как-то на трое суток оставили в скважине снаряд. Что-то там у них с электричеством случилось. Глубина скважины была еще небольшая – несколько сотен метров. Через три дня буровая вновь заработала. Подняли снаряд, смотрят, а буровая коронка – как зеркало! Ну, в общем, вся платиной покрыта. Как?! Почему?! Не может быть! Коля быстренько химией проверил – точно, платина. Все начальство заполярное нагрянуло на буровую. Понятное дело: где платина, там всегда высокое начальство. Принялись выяснять причину фокуса. Ведь в керне, который с этих глубин подняли, платины не было. Откуда ж она там взялась? Николай объяснил, что платина поступила из растворов, которые просачиваются на поверхность из верхних слоев мантии. Так вот, когда меняются физико-химические условия на глубине – ну там, давление, температура, кислотность, – происходит «разгрузка» этих растворов, в частности, от платиноидов. Растворы идут от мантии перенасыщенными. А тут дырку просверлили, то есть понизили давление. Ну, металл и осел на коронке. Что-то вроде электролиза или гальванирования… Одним словом – факт налицо! Начальники долго успокоиться не могли. План бурения побоку. Второй раз оставили снаряд в скважине: может, случайность? Ничего подобного: коронка и на этот раз платиновой пришла. А Коля тем временем из химлаборатории не вылезает. Химики ему разрешили, так он все свободное время анализирует. Ночами не спит: глаза горят, ходит улыбается. Встречаю его как-то в конторе: он только что от Блюма вышел, бледный, злой. Как дела, спрашиваю? А он говорит, что Блюм либо дурак, либо подлец. Я, говорит Коля, открытие сделал, а Илья его на тормозах спустить хочет. Вот! И показывает мне папку. А там результаты анализов этой платины с коронок и сопроводительная записка. Я попытался его успокоить. Посоветовал вести себя потише, не гневить Илюшу, потому что Блюм любого, кто поперек встанет, в порошок сотрет. А Коля меня по плечу хлопнул и говорит: «Ничего, прорвемся! Вот увидишь, здесь лет эдак через двадцать город построят, потому что шила в мешке не утаишь!» – «Платину добывать будут?» – спрашиваю. «Если бы, – отвечает. – Платина что! Тут вещи посерьезней! Я эти результаты хочу на Материк отправить… »
– А что посерьезней-то? – спросил Глеб Рыжего. Геолог усмехнулся, скосил на Донского глаз и покачал головой.
– Потом как-нибудь, ладно? Могу, кстати, и ту папку показать. С результатами анализов. Николай мне ее передал. Как чувствовал, что недолго ему осталось…
На озерах они так ничего и не взяли.
На обратном пути геолог помалкивал.
– А что все-таки случилось с Николаем? – спросил Глеб. – Мне Вероника говорила, что отец ее умер. От чего умер?
– Никто не знает, – Рыжий мрачно смотрел вперед. – Абсолютно здоровый был человек, и вдруг сгорел, как свечка.
– Да, странно… А может, это открытие и погубило его?! Кстати, что все же он открыл?
– Слишком много хочешь знать. Ты еще молодой! – усмехнулся Рыжий. – Кстати, знаешь, кто сверхглубокую эту закрыл?
– Я тут вообще ничего не знаю и не понимаю.
– Правильно, здоровее будешь… А закрыл ее Илюша.
– Блюм?
– Так точно! Обыкновенный начальник экспедиции. Рядовой советский геолог, правда, с орденом. Плюс член обкома партии.
– Как же он закрыл? Ведь проект-то на уровне министерства в Москве утверждается! Это не его уровень, – не поверил Донской.
– Ты его еще не знаешь. Думаешь, он – душа-парень и друг всех студентов? А я тебе скажу, птенчик, наш Илюша – зверь. Правда, ночной и бесшумный. А днем он зубы на полку прячет, днем он образцовый руководитель.
– Но зачем же ему было закрывать сверхглубокую?! – не унимался Донской. – Тем более когда на платину нарвались.
– Значит, был интерес. Не беспокойся, Блюм умеет считать варианты.
Когда они вернулись на прииск, там царило необыкновенное оживление. Буровики и проходчики были уже под градусом: хохотали во все горло и уже начинали поигрывать желваками, выглядывая в хмельной толпе своих давнишних обидчиков. Приближалось время разборок. На прииске праздновали день молодежи.
Утром в поселок привезли с побережья несколько бочек с пивом и до вечера разливали его всем желающим прямо в ведра.
Илья Борисович лично выписывал праздничные записочки, по которым разбитные девицы из лабаза продавали истосковавшейся по гульбе молодежи (от двадцати до пятидесяти!) по две бутылки горькой на рыло.
Донской шел мимо конторы экспедиции, размышляя о том, что услышал от Рыжего. Его окликнули.
– Глеб, а вы что же не идете к начальнику на праздничный ужин?! Ведь вы в списке приглашенных! – кричала ему секретарша Блюма из открытого окна. Она была в роскошном вечернем платье.
– Я не знал, – ответил Донской.
– Где ж вы были? Я к вам в общежитие девочек посылала! Подождите, я сейчас выйду.
Она появилась на улице в длинном с глубоким вырезом темно-зеленом платье, из-под которого выглядывали кирзовые сапоги. В руках она несла туфли на высоком каблуке. На бледных дрябловатых щеках ее густо лежал грим, призванный хотя бы на этот вечер обмануть мужскую половину прииска.
– На охоте!
– Ого, какие мы мужчины! – сморщила нос секретарша и масляно посмотрела Глебу в глаза. – А я на секунду сюда заскочила. Туфли забыла! Идите же скорей, переодевайтесь! Мы ждем вас!
Она положила свою грубоватую ладонь на плечо Глебу и нежно улыбнулась. Донской невольно отметил, что у секретарши от выпитого уже кроличьи глаза…
Он сел где-то в конце длинного стола между толстомясых бабенок, теревшихся о него тучными боками и ненароком давивших ему под столом туфелькой на ступню. Донской ел, не поднимая головы.
Когда застолье было уже в самом разгаре, к Глебу подсел Блюм. Илья Борисович был оживлен, расспрашивал Донского о работе, что-то советовал. Потом размечтался о планах добычи «рыжья», звал Донского после университета приезжать к нему, обещая перспективу быстрого роста и материалы для диссертации…
Выждав момент, Глеб неожиданно спросил Блюма:
– Илья Борисович, почему вы настояли на закрытии сверхглубокой скважины? Там же намечалось месторождение платиноидов!
– Кто это тебе сказал? – Блюм даже поперхнулся, недовольно вскинув брови.
Еще секунду назад сверкавший, как бильярдный шар, он вдруг потускнел.
– Да геолог один. Рыжий! Но это не важно.
– Вот что я тебе скажу, Глеб. Никакой сверхглубокой я не закрывал. Не моя прерогатива закрывать всесоюзные проекты. Просто московское начальство сочло это дело бесперспективным. Скважину заложили не в том месте. И для того, чтобы не пускать на ветер миллионы народных рублей, ее законсервировали.
– Но ведь геолог, который работал на ней, сделал какое-то интересное открытие? Что-то обнаружил.
– Бред, – отрезал Илья Борисович.
Он смотрел на Донского, недовольно хмурясь.
– Ну хорошо, бред. Но те буровые коронки, которые покрывались слоем платины, где они? Ведь столько народу их видело!
– Да кто это тебе сказал? Кто этот сказочник? Рыжий? – напряженно улыбаясь, Илья Борисович поднялся со стула.
– Имеется папка с результатами анализов! Мне обещали ее показать! – Глеб и сам не заметил, что говорит с начальником экспедиции на повышенных тонах.
– С результатами? – Илья Борисович ухмыльнулся. – Все, Донской, тебе надо отдохнуть. В голове у тебя какая-то мешанина. Иди-ка лучше потанцуй с девушками.
Блюм отправился во главу стола, где его тут же взяли в оборот подхалимы. А Донского немедленно закрутили в танце «девушки». Они вырывали его друг у друга, как переходящий приз, несли пьяную чушь и строили глазки.
Наконец Донской попал в руки секретарши Блюма. Она держала Глеба крепче всех.
– Что ты пристаешь к Илюше? – перешла на «ты» секретарша. – Оставь его в покое, ему и так несладко с нами.
– Да я только хотел узнать про коронки со сверхглубокой. Хотелось посмотреть на них.
– На них ты уже никогда не посмотришь, – перебила секретарша сахарным голосом. – Лучше смотри на меня!
– Почему никогда?
– Потому что Блюм продал их.
– Кому?
– Кому, не знаю, – прошептала она в ухо Донскому, – зато знаю куда.
– Куда, если не секрет?
– Секрет. Большой секрет… Но тебе скажу. В Англию, малыш. В Англию… – Она еще теснее прижалась к Донскому, дыша в лицо перегаром. – И за наличные…
Если верить циферблату, была глубокая ночь, однако солнце все накручивало круги над тундрой, не сходя с дистанции.
Пошатываясь, Глеб возвращался в общежитие. Ему насилу удалось отбиться от ухватистой секретарши, всерьез грозившей распахнуть ему свои жаркие объятия.
Молодежь прииска догуливала.
Где-то за ангаром кричали в голос пьяные мужики, страшно матерясь. Слышались глухие удары и протяжные стоны.
Глеб пошел на голоса.
Несколько человек топтали кого-то, лежащего на земле. Один, правда, пробовал защитить несчастного, хватая остальных за руки.
– Вы что, идиоты, делаете?! Вы же убьете его! Хорош, мужики! – кричал он.
Глеб узнал Рыжего. Тот был в спортивном костюме и домашних тапочках. Вероятно, выскочил на крики из дома…
«Наших бьют!» – подумал Донской и с глупой улыбкой двинулся на помощь Рыжему, сжимая кулаки.
– А ну, в сторону! – заорал Донской, кидаясь к озверевшим мужикам.
Те прекратили месить лежащего и тупо уставились на Донского, шевеля отвислыми губами. Его окрик подействовал на работяг: звериная ярость тут же испарилась. Они недоуменно смотрели на шевелящегося под ногами человека, который уже пробовал встать. Рыжий помогал ему.
Но тут высокий расхлябанный парень с плутоватым лицом ударил жертву ногой в грудь.
Несчастный, охнув, упал навзничь. Удар был силен. Донскому даже показалось, что он услышал хруст костей.
Рыжий, стиснув зубы, схватил ударившего за грудки.
– Ты что, гад, делаешь! Сам же просил меня разнять их!
– Он вор!
– Так не у тебя же он украл! – Рыжий был бледен, глаза его сузились, губы дрожали.
– Ударить хочешь?! Ударить хочешь?! – с наглой улыбочкой глядя на Рыжего, по-петушиному кричал парень.
– Мразь! – Рыжий отшвырнул его от себя.
Оступившись, расхлябанный упал. Никто из работяг не обратил на это никакого внимания. Словно пробудившись от сна, они во все глаза смотрели на Рыжего, который пытался привести в сознание избитого. Смотрели и не могли поверить в то, что только что едва не забили человека насмерть.
Расхлябанный тем временем вскочил, глаза его сверкнули, а на губах появилась скользящая улыбочка. Работяги стояли спиной к нему. Наклонив голову, он сунул руку в карман ватника, исподлобья глядя на Рыжего…
Между Глебом и работягами оставалось не более десяти шагов. И до него вдруг дошло.
– Нож! – закричал Донской и кинулся наперерез расхлябанному. – У него нож!
Однако тот уже подскочил к геологу и резко выкинул правую руку куда-то под ребра Рыжему. Тот замер, вытянулся и растерянно посмотрел на расхлябанного. Рыжий хотел что-то сказать ему, глумливо ухмыляющемуся, но вдруг осел, опустился на колени, потом упал набок и, со стоном выдохнув, затих. Расхлябанный тут же закричал:
– Я защищался! Он хотел меня убить! Вы видели! Видели!
– Ты что, Валера! – заорали работяги и двинулись на расхлябанного. – Ты же убил его!
– Я защищался! – кричал Валера, пятясь от работяг. – Если б не я его сейчас, то он бы меня потом… Он борец, мастер спорта, он сильный! Я защищался!
Выставив перед собой нож, Валера оскалился. Подлая улыбочка не сходила с его тонких губ.
Донской склонился над Рыжим. Геолог был мертв. В открытых глазах его застыло удивление ребенка.
Потом…
Потом Валеру привели в контору к Блюму. Глеб выступал перед начальником экспедиции как свидетель.
– Илья Борисович! Я все видел! Врет он, что защищался! Я видел, как он сзади, подло, в спину!
– Успокойся, Глеб! Валера говорит, что покойный угрожал ему расправой. Он ведь ударил его? Ведь ты упал, Валера?
– Так точно, Илья Борисович! – ответил Валера, сидя на стуле в кабинете Блюма, наполненном людьми.
– Нет, не так было! – не унимался Донской. – Следователю я изложу точную картину убийства!
– Всех попрошу очистить помещение! – Блюм повернулся к толпящимся и стал вытеснять их в коридор. – Естественно, свидетели будут давать показания следователю. Он прилетит послезавтра. Кстати, все и свидетели, и соучастники кажется, под градусом?
– А как же, Илья Борисович, ведь праздник, сами знаете! – загудели работяги.
– И ты, Глеб, тоже… не в себе. Еле на ногах стоишь! Мало ли что тебе привиделось! А только Валеру Березу я знаю не год и не два. Я ему верю! Следствие, конечно, разберется, что там произошло… но только человека уже не вернуть! По-моему, произошел несчастный случай. Слышите? Несчастный случай! А иначе вы, мужики, загремите вместе с Валерой лет этак на пять каждый, за пьяную драку с поножовщиной. Все понятно? – Илья Борисович строго посмотрел на хмурых работяг. – Несчастный случай! Так будет лучше для всех!
– Но ведь он убил его! – закричал Глеб.
– Молчать, щенок! – сверкнул глазами Илья Борисович и зашипел: – Или ты хочешь посадить всех этих мужиков за решетку, а сам вылететь из университета в армию с волчьим билетом?!
Донской выходил из кабинета последним. Он был потрясен.
Отойдя на несколько шагов, он обернулся и увидел, что не закрыл дверь. Пришлось вернуться. Перед тем как прикрыть дверь, Донской заглянул в щель: в кабинете оставались Блюм и Валера, который должен писать объяснительную. Однако не писал, а смотрел на Блюма и улыбался своей гадкой улыбочкой. Донского поразило то, что и Блюм… улыбался. Одними глазами.
На следующий день Глеб попытался попасть в комнату убитого. Он хотел отыскать там обещанную ему папку с результатами анализов. Донской вошел в барак, стал подниматься по лестнице… и тут столкнулся с Березой.
Тот спокойно спускался вниз с сумкой в руках. Глеб остолбенел. Валера проскочил мимо Донского, оттерев его плечом к стене, и, весело насвистывая, исчез за дверью.
Дверь комнаты Рыжего была опечатана. Из-под бумажки с печатью и неразборчивой подписью стекала кайля клея.