Крестовский Евгений. Холодное солнце

   Оставшиеся без работы специалисты днями валялись на раскладушках, а ближе к ночи собирались в забегаловках и рюмочных Буферной зоны, где просиживали до утра, вдрызг пропивая заработанное и ведя бесконечные разговоры о том, какая теперь сказочная жизнь на Материке. Эти ночные разговоры, как правило, заканчивались поножовщиной или мордобоем. Приезжали сонные патрульные и, колотя налево и направо резиновыми дубинками, раскидывали «кучу малу», забирая наиболее отличившихся в дежурку. Там их ставили под ледяной душ, штрафовали и отпускали на просушку домой.
   Многие специалисты привыкли к Объекту и вовсе не собирались уезжать отсюда, справедливо полагая, что на Материке им придется искать себе место под солнцем. А здесь каждый из них хоть немножко, но ощущал себя если не рабовладельцем, то надсмотрщиком с широкими палочными полномочиями…
   Однако были и такие, кто не желал оставаться на Объекте ни минуты, поскольку контракт закончился. Их никто не держал: им выплачивали аванс и группами увозили на побережье, где швартовались суда с мазутом для ТЭЦ или ледокол с продуктами.
   Улететь на Материк было теперь проблематично. Самолеты в Москву летали всего два раза в месяц, да и то с частыми отменами и задержками. Поэтому те, кто всерьез собирался убраться отсюда, предпочитали морской путь.
   Пока одна половина населения Объекта наливалась спиртным, заполняя безвременье, другая убивала время у телевизоров, просматривая огромную коллекцию боевиков и порнушек…
   Трудовые будни Объекта отошли в прошлое, и в моду вошли женщины, которых на Объекте было не больше сотни. Их добивались, за ними охотились…
   Верхушка администрации проводила время на голубых дорожках бассейна, в саунах и спортзалах. Физкультурники часами просиживали в «райском саду» Блюма – под фикусами и пальмами в кадках, пересказывая свои любовные приключения и запивая это вранье кислым вином. Жизнь в «Жемчужине» не изменилась, оставаясь все той же размеренной и вялотекущей, как шизофрения.
   Серьезные проблемы после отъезда косых возникли со Службой безопасности Объекта. Она пошла вразнос, как лишенный нагрузки, сорвавшийся с оси механизм. Ведь основной криминальный элемент, державший их в боевой форме, покинул Промзону…
   Охранники беспробудно пили, даже на дежурстве не продирая мутных кроличьих глаз, дрались смертным боем, засыпая в собственной крови и блевотине. Никто не слушал командиров, обещая им в случае чего пулю в спину. Начались кровавые разборки.
   Сработала мина замедленного действия, заложенная в основание системы: уголовники и скрывающиеся от наказания преступники, некогда принимаемые на службу, теперь давали ход своим наклонностям, стреляя по любому поводу.
   Немотивированные убийства стали обычными. Какой-нибудь обезумевший от выпитого охранник ни с того ни с сего стрелял в соседей по столу. Убийцу сажали в карцер на хлеб и воду, бесконечными полярными ночами вымораживая дурь в его мозгах. Однако через неделю убийца возвращался в казарму, чтобы играть в карты, злобно материться и тянуться рукой к ножу. Неделя в карцере – все, чем наказывал преступника неисправимый гуманист Блюм…
   Джинн беззакония вырвался из бутылки, и волевому Илье Борисовичу было не под силу загнать его обратно в узкое горло дисциплины.
   На Объекте объявились автобусы-вахтовки. Каждое утро, груженные ящиками и катушками, они ползли с включенными фарами по черным от грязи улицам.
   Это была специальная бригада, состоявшая из пятнадцати человек, набранных из числа мастеров и специалистов горного дела, временно оставшихся без работы. Неохотно отвечая на расспросы любопытных, эти люди называли себя «консерваторами», объясняя, что занимаются консервацией объектов до начала следующего производственного цикла, который, как известно, откладывается в связи с затянувшимся бурением.
   Консерваторы имели, доступ в любое помещение, в любой потайной угол Объекта. Их всегда сопровождали охранники, следившие за тем, чтобы никто из зевак не проник во время их работы в помещение. Первые дни они работали под землей – в каналах и туннелях Объекта где-то в районе жилых кварталов. Потом занялись наземными строениями. Двери законсервированных зданий не только закрывались на ключ, но и намертво заколачивались и опечатывались. Блюм предупреждал всех, что Объект с его шахтами, перерабатывающим комбинатом, ТЭЦ и десятком подсобных производств – сложнейший механизм, каждый узел которого жизненно важен. Поэтому проникновение в законсервированное здание должно рассматриваться как попытка террористического акта.
   Руководил бригадой Немой, временно оставивший обязанности заместителя начальника ТЭЦ по режиму. После встречи с бешеной лайкой голова циклопа легла щекой на судорожно приподнятое плечо. Не имея возможности поднять голову, стянутую снизу многочисленными швами, Немой смотрел на окружающих исподлобья.
   Жизнь ему тогда спас Аптекарь, вколов истекающему кровью Немому какую-то химию и чудом удержав в нем нитевидный пульс. Через час циклоп зашевелился, засвистел рваным горлом… Кажется, он не собирался умирать. Следивший за зрачками циклопа Аптекарь только похохатывал:
   – Ай да зверюга! Уникум! Вот бы заспиртовать такого!..
   Сегодня был законсервирован последний объект по списку, и членов бригады ждал праздничный ужин. Они находились в радостном возбуждении.
   Немой нацарапал на бумажке несколько слов и показал ее работникам. Консерваторы собрали инструмент и направились к автобусам.
   Один из них по пути отстал. По-утиному переваливаясь, он подошел к стене сарая и расстегнул ширинку.
   – Ты что, Андреич? Дома сольешь! – сказал ему охранник.
   – До дома не дотерплю! Иди, Теля, я быстро! – сказал Андрей Андреевич и повернулся к нему спиной.
   Охранник зевнул и пошел к вахтовкам… а Андрей Андреевич, несмотря на свою грузную комплекцию, резво кинулся за угол сарая, на ходу застегивая пуговицы. Быстро перебирая ногами, он покатился загаженным проходом между бараком и ангаром, впечатывая подошвы в кучи дерьма.
   Он бежал из последних сил, боясь услышать за спиной окрик охранника, лязг затвора и… Там, впереди, было его спасение, лаз, ведущий под землю…
   Подойдя к автобусам, Теля порыскал глазами и, не обнаружив толстяка, крикнул: «Эй, где ты там?» Члены бригады уже расселись по вахтовкам. Немой вышел из автобуса и заковылял к охраннику. Теля, чеша затылок, сообщил, что Андрей Андреевич исчез. Немой отпихнул Телю локтем и бросился было назад, но остановился, глядя на серые сараи и ангары с заколоченными дверями, уже сливающиеся в сумерках в один бесформенный слепок. Искать Андрея Андреевича сейчас было бесполезно. Немой скривил губы и толкнул Телю к автобусу.
   Автобусы направились к казарме.
   – Где этот долбаный Андрей Андреевич? – вполголоса спросил Телю его товарищ, исподлобья поглядывавший на оживленных консерваторов.
   – Пропал… Наверное, сбег!
   – Сбег! – передразнил Телю охранник. – Теперь Немой тебя на кол посадит!
   Теля повернул к ухмыляющемуся товарищу свое круглое лицо и равнодушно пожал плечами,
   У здания лабораторного корпуса вахтовки свернули на окраину и скоро запрыгали по кочкам.
   – Куда эго он свернул? – спросил кто-то Телю.
   – А пес его знает… – сонно ответил он. – Наверно, где-то раскопали. Объезд.
   – Жрать охота! Хорошо, что сегодня борщ на ужин! Бросаешь туда сало, натертое с чесночком, мажешь хлеб горчицей… Друг, у тебя есть что пожевать?
   – Щас посмотрю. – Теля положил автомат на пол и стал рыться в карманах, извлекая оттуда грязный носовой платок, горсть семечек, наручные часы без стекла… – Кусок колбасы должен остаться! Мне тоже куснуть захотелось.
   – Это потому, что я про борщ сказал! Я вкусно рассказываю! Эх, люблю борщ с салом!
   Тут автобусы резко затормозили. Пассажиры повалились на ящики с оборудованием и прильнули к окнам, вглядываясь в темноту.
   Как-то странно улыбаясь, товарищ взглянул на Телю и дернул его за рукав:
   – Кончай рыться, придурок!
   В этот момент совсем близко заработали автоматы. Консерваторы тревожно переглянулись, а охранники передернули затворы и встали; в руке у Тели был кусок колбасы. Товарищ ткнул Телю локтем в бок и открыл огонь по консерваторам. Теля выронил колбасу и присоединился к товарищу, с удивлением глядя на бьющееся в руках оружие. Автомат напомнил ему большую рыбину, взятую поперек спины.
   Через несколько секунд стрельба прекратилась.
   – Ты что, гад, надумал в самый ответственный момент с колбасой вошкаться? – спросил охранник Телю.
   Теля уже подобрал с пола драгоценный кусок и сдувал с него соринки.
   – Жрать захотелось. Как этот дядя про борщ сказал, так у меня слюна потекла, – ответил он.
   – С чего ты вздумал фраеров колбасой кормить? – спросил охранник, смахивая с комбинезона капли крови.
   – Хотел угостить.
   – Угощать фраера, когда ему на тот свет пора? ! – загоготал охранник. – На пустой желудок на том свете легче!
   – А последнее желание? Последнее желание – закон! – серьезно ответил Теля.
   Все пассажиры были мертвы.
   Когда товарищ Тели ушел докладывать Немому о результатах, Теля сел на скамейку и принялся меланхолично перемалывать колбасу челюстями, равнодушно глядя на покойников.
   Пассажиров побросали в вырытую еще вчера яму и присыпали сланцем. Автобусы поехали домой.
   – Ну-ка, угости меня твоей колбасой! – Зябко потирая ладони, товарищ весело подмигнул Теле.
   – Не могу, – пробубнил Теля.
   – А последнее желание? – Охранник хлопнул его по плечу и радостно захохотал: – Желаю!
   – Но ты же сам сказал, что на пустой желудок легче?
   – Так то помирать, дура! – захохотал охранник. Вахтовки остановились у одноэтажного строения,
   стоящего немного на отшибе. Здесь жили только те, кто был причастен к консервации Объекта.
   Водители и охранники направились в душ, а Немой сел на скамейку у входа и принялся массировать затекшую шею.
   Теля задержался в столовой, жадно бегая глазами по накрытому к ужину столу. В двадцатилитровой кастрюле остывал борщ. Высилась стопка алюминиевых тарелок, гора ложек и вилок. Хлеб, нарезанный толстыми треугольниками, лежал на подносе вместе с розовыми ломтями сала и головками чеснока. На столе поблёскивали бутылки водки.
   Проглотив слюну, Теля сел за стол и, положив автомат на колени, схватил кусок сала потолще, положил его на осьмушку хлеба, оторвал от головки чеснока зубок и надкусил его. Потом с жадностью впился зубами в бутерброд, закрыв от наслаждения глаза. Глухо урча, он жевал вязкий пряный ком, кругло оттопыривая румяные щеки. Слюна тоненькой струйкой текла ему на подбородок, но Теля, кажется, не замечал этого.
   Проглотив недожеванное месиво, он сбросил крышку с кастрюли и уставился на дымящийся борщ. Запустил в кастрюлю руку и, обжигаясь, принялся ловить мясо, как рыбку в аквариуме. Нащупав кусок с косточкой, Теля улыбнулся. Кость попалась знатная, с мозгом! Чуть слышно постанывая и шлепая мокрым ртом, Теля наслаждался: жевал, жевал, жевал…
   Внезапно он замер и посмотрел на часы. Проглотив недожеванное мясо, вытер жирные руки о куртку и громко икнул. Тяжело поднявшись из-за стола, Теля взял бутылку водки, сорвал с нее «бескозырку» и осторожно глотнул. Потом еще… Компота не было, так что приходилось запивать «горькой»…
   Глаза его замаслились. Облегченно вздохнув, он вытащил из кармана куртки рожок с патронами.
   Не переставая икать, Теля с автоматом вошел в предбанник душевой, где охранники и водители уже одевались. Из душевой валил густой пар, и охранники были как в тумане. Тупо переводя взгляд с одной взъерошенной головы на другую, Теля топтался на месте.
   – Как думаешь, водяру консерваторов нам отдадут или зажмут? – спрашивал один охранник другого, надевая майку на потное тело.
   – Какая разница? Все равно нажремся! Только бы борщ не остыл. Ненавижу теплый! – отвечал второй. – Эй, Теля! Ты уже отведал борща?! Скажи нам, как он?
   – Небось гаденыш с руками в кастрюлю залез! – злобно процедил кто-то из водителей.
   – Теле можно! – захохотал кто-то. – Пусть лазит на здоровье, лишь бы в кастрюлю не сморкался!
   Теля качал головой и испуганно улыбался.
   В предбаннике было восемь человек – пять охранников и три водителя. Теля наконец сосчитал их. Громко икнув, он вскинул автомат и открыл огонь, краем глаза глядя на прыгающую в руках рыбину… Охранники и водители бросились на пол, пытаясь спрятаться от пуль. Теля пошел вперед, по-бухгалтерски точно выполняя порученное ему дело.
   Все восемь не двигаясь лежали на полу, но Теля на всякий случай поставил новый рожок и повторил «упражнение». Закончив стрельбу, он бросился в столовую, схватил открытую бутылку волки и жадно глотнул.
   Ему впервые понравилась водка!
   Он еще немного порылся в борще, вяло цепляя пальцами куски мяса. Наконец, с интересом прислушиваясь к своему набитому желудку, зевнул и направился к выходу, где его поджидал Немой.
   … Немой принял доклад Тели и тут же отправился в душевую проверять. Когда он вернулся, Теля вновь сидел за столом и чавкал. Теле было жарко от сала, чеснока и водки.
   – Можно я заберу эту водку себе? – спросил он циклопа, вытирая ладонью пот над губой и на лбу. – Сегодня вечером я встречаюсь с женщиной. Мне хотелось бы ее угостить.
   Немой кивнул головой и сел напротив, буравя пустоглазого охранника кровавым оком. Ему нравился этот паренек. Несколько минут Немой умильно смотрел на пыхтящего и чавкающего Телю. Наконец тот наелся и отвалился от стола. Немой подошел к нему, положил ладонь на его влажный затылок и указал на дверь в душевую, напоминая, что там нужно прибрать.
   Доверчиво улыбнувшись циклопу, охранник направился в душевую. Немой пошел следом. Подойдя к Теле сзади, он вытащил пистолет.
   Теля повернул к циклопу раскрасневшееся лицо, увидел пистолет и растерянно улыбнулся. Немой вздохнул и выстрелил…
   Через двадцать минут все девять были сложены штабелем и накрыты сырым брезентом. Оставалось только заколотить двери казармы и опечатать их.
   Тяжело дыша, циклоп сел за стол. Теперь можно было и поужинать.
   Неторопливо налив полный стакан водки, он поднес его ко рту, но потом поставил на место. Рядом стояла кастрюля с борщом. Наполнив тарелку, он снова взял в руку стакан и уже собрался залпом выпить его, как вдруг замер. Его тонкие губы задрожали: в тарелке среди капусты и свеклы болтался здоровенный таракан, усы которого в желтоватой оболочке жира вылезали на край тарелки. Циклоп бросил ложку и мучительно заикал.
   Немого стошнило. Проклятый таракан лишил его аппетита.
 

33

   Бармин очнулся на мерзлой земле, со связанными руками. Кто-то пихал его сапогами под ребра.
   Вместо черного неба, проткнутого скупыми звездами, над ним навис сырой каменный свод. Метрах в двадцати виднелась серая полоска неба над горбами сопок. Это был туннель Уклона. Хорошо еще, что они находились все это время в туннеле, где не было ледяного ветра и можно было как-то удержать тепло.
   Рядом лежал подполковник с испачканным в крови лицом и, кажется, не дышал.
   У Бармина слипались глаза. Он замерзал, время от времени впадая в забытье. Кто-то тряс его, был по щекам, наконец, звал. Бармин решил не откликаться. Какой смысл? Сейчас ему хотелось, чтобы эти люди дали ему спокойно заснуть. Заснуть и навсегда уплыть к звездам.
   В нескольких метрах от них горел костерок, сотворенный в трехлитровой консервной банке из солярки и обрывков тряпья. У костерка стояли двое и вполголоса разговаривали, держа в руках кружки.
   – Да что с ними возиться! – слышал Бармин приглушенный голос. – По пуле на брата, и в снег их!
   – Нельзя! Их десять должно быть?
   – Было десять!
   – Не важно. Сначала допросим этих, узнаем, где остальные, а потом уж…
   Меховые рукавицы Бармина пропали: он не чувствовал пальцев рук.
   – Тогда начнем? – спросил один из стоявших у огня.
   – Дай им для начала в себя прийти. Или ты умеешь говорить с трупами?
   Бармина и подполковника привели в чувство энергичными ударами ног. Затем им дали выпить водки Оба молчали, исподлобья глядя на людей в маскировочных халатах.
   – Вы кто?
   – Охотники, – ответил подполковник.
   – Ясно… Где остальные? Вас десять должно быть.
   – Остальные погибли, когда вертолет упал. Мы шли наугад, хотели выйти на какое-нибудь зимовье.
   – Шли, шли и вышли как раз там, где вас ждали! – издевательски улыбнулся тот, кто вел допрос. – На кого охотиться-то собирались?
   – На медведя.
   – О! Это, ребята, запрещено законом. Пять лет тюрьмы! Слыхали? Ладно, чую, правды вы нам не скажете. Кстати, среди вас есть местный, с Объекта. Может, это ты? Или ты, беззубый?
   – Нет, мы сибирские. Я же говорю – охотники! – Подполковник был абсолютно спокоен.
   – А что ж ты, охотник, нашего человека завалил? Сам говоришь, к людям шел!
   – Так он нашего товарища…
   – Да, с ним мы перестарались. Живой он там, Петро?
   – Мертвяк! – бодро ответил Петро, стоявший за спиной допрашивающего.
   – Где упал вертолет?
   – Почти сутки шли. Надо прикинуть…
   – Ну, это не проблема. Прилетит вертак с начальством, поищет. Мы ведь знаем, откуда вы летели. Нам, мужички, все известно! Ладно, кончай базар! Раз уж вам так повезло, – допрашивающий оглянулся и подмигнул Петро, – и вы попали к нам в гости, то не будем терять времени, поохотимся. Вы ж хотели поохотиться?! Ну вот, и мы это любим! Только охота у нас особая. Как ты, Петро, на это смотришь?! Разомнем кости, а заодно помянем Березу. Вот великий-то выдумщик был!
   Подполковник повернул к Бармину голову и вопросительно взглянул на него. Бармин кивнул: да, он рассказывал Борису Алексеевичу об «охотах» своего шефа. Но тогда подполковник не очень-то верил, а теперь… И все же Борис Алексеевич оставался спокоен: он словно был уверен в том, что и на этот раз выйдет сухим из воды.
   «Дичь» должна была выбраться из низины, где находился Уклон, и подняться на вершину сопки. На это у Бармина и подполковника было двадцать минут. Через двадцать минут люди в маскировочных халатах начнут стрельбу…
   Бармин понимал, что ни двадцать, ни сорок минут их не спасут, но подполковник удовлетворенно кивал головой и под конец спросил допрашивающего, что будет с ними, если они все же доберутся до вершины, счастливо избежав пули?
   – Вряд ли! – усмехнулся тот. – Но если вам повезет, сдадим вас начальству.
   – Но лучше б вам сразу отмучиться! – захохотал Петро, держащий под мышкой короткоствольный автомат подполковника.
   Бармину показалось, что стрелки его часов перемещаются вдвое быстрее обычного. Прошла уже половина выделенного времени, а им все еще не удалось достичь подножия сопки.
   Стрелки в маскхалатах наблюдали за их перемещениями и грели руки. У них были винтовки с оптикой, и они держали в перекрестьях нелепые фигуры бегущих.
   Поднялся ветер, небо сделалось грязно-серым. Низкие тучи тяжелыми сырыми клочьями полетели над сопками, неся в себе ледяную влагу. Мелкие колючие снежинки густо зарились в воздухе.
   – Бармин, живее! – кричал, скаля зубы, подполковник. – Держим курс вон на того парня! Думаю, он неважно стреляет!
   Борис Алексеевич еще и шутил перед смертью.
   – Но у него, кажется, автомат! – в отчаянии воскликнул Бармин и остановился.
   Бежать дальше не имело смысла. Удаляясь от одних стрелков, они приближались к другим.
   – Но-но, без истерик! – прикрикнул подполковник на Бармина, подталкивая его в спину. – Вперед!
   – Зачем вам это надо? – Бармин не двигался с места.
   – Для куража! И потом, мне не хочется быть зайцем в тире. Пусть стреляют по бегущему кабану! – ответил подполковник.
   – Я предупреждал вас, – кричал ему вслед Бармин, – что живыми отсюда не выбраться. Мало вам было одного слитка? Теперь вы потеряли все!
   – Ну, жизнь у меня пока еще имеется, Бармин, – говорил Борис Алексеевич, не сводя глаз со стрелка метрах в ста пятидесяти от них, – а в остальном вы правы! А вот если мы возьмем метров на пятьдесят левей, этот парень с автоматом окажется как раз на одной линии с нами и вон теми двумя стрелками. Понимаете? Эти ребята могут друг друга перестрелять!
   Подполковник уже карабкался по склону, не сводя глаз с автоматчика, который начал потихоньку пятиться от него. Подполковник старался держаться на одной линии между ним и остальными стрелками.
   До назначенного срока оставалось около трех минут, и парень с автоматом, глядя на приближающуюся «дичь», заметно нервничал. Он до боли сжимал в руках автомат и был готов в любой момент нажать на курок. Однако стрелять раньше времени парень не решался. Правила игры были жесткими для всех ее участников.
   Послышался отдаленный рокот. Бармин порыскал глазами в небе и увидел над сопками черную точку. К ним приближался вертолет.
   Бармин посмотрел на часы и тут же упал в снег: время истекло. Пуля прожужжала совсем рядом и звякнула о сланец, подняв снежный фонтанчик.
   Тут же заработал автомат. Это парень на склоне пытался срезать подполковника, который кинулся за каменный выступ. Стрелявший мог пройти несколько шагов в сторону и без труда достать подполковника. Но он почему-то не делал этого: словно загипнотизированный, он бил в каменный выступ, словно надеялся раскрошить его в пыль. Он не стрелял, он отстреливался и, главное, не обращал внимания на Бармина. В то же время стрелки позади них не решались стрелять в подполковника, за плечами которого маячил их товарищ с автоматом,
   Бармин лежал на снегу. Чувствуя, что «охотники» держат его на мушке, он перекатился по снегу в сторону. Раздались выстрелы: пули легли рядом.
   И тут Бармин увидел на заснеженном склоне, где автоматными очередями испуганный парень поднимал брызги сланца, трещину, ведущую в распадок. До нее и пытался добраться подполковник, перебегая от уступа к уступу и ожидая, когда у парня кончатся патроны и он станет перезаряжать оружие.
   Метель мешала стрелкам: снежная крупа била в глаза, сплошной пеленой вилась в перекрестье оптических прицелов. Еще одна пуля расплющилась о камень у головы Бармина, и он, чувствуя, как сразу кисло стало во рту, вскочил на ноги и побежал.
   Что-то больно уязвило его под левую лопатку, и он упал носом в снег. Упал и приготовился умереть, однако сознание было ясным и боль стихала. Бармин вспомнил, что на нем бронежилет. Тут же перекатившись в сторону, он вскочил на ноги и побежал, пригнув голову, к трещине.
   Снег повалил крупными хлопьями. Подхватываемый порывами ветра, он носился между сопками, крутил небольшие буруны. Стрелки на сопках не могли вести прицельный огонь и бросились в погоню, спотыкаясь и вставая на колено, чтобы выстрелить.
   А парень с автоматом продолжал крошить каменную глыбу. Кажется, только ее он и видел перед собой. Бармин поднялся в полный рост и побежал. Еще чуть, и ему удалось бы добраться до трещины. А там можно затеряться в пурге…
   Вертолет, завершив круг, лег на обратный курс. Вряд ли Бармин был виден летчикам. Непогода свирепствовала вовсю.
   У Бармина появлялся шанс.
   Он скатился в трещину и побежал вперед.
   «Может, и на этот раз… » – мелькнуло в его мозгу.
   Внезапно на пути у него вырос человек с автоматом и, широко расставив ноги, направил на него ствол.
   Откуда он взялся?
   Споткнувшись, Бармин полетел прямо под ноги стрелку…
   В низине захлопали одиночные выстрелы. Это охотники пытались завалить подполковника. Ближе всех к скользящему по склону Борису Алексеевичу был тот самый парень с автоматом. Он не стрелял: кто-то из своих все же ранил его в руку.
   Подполковник спешил повторить маневр Бармина. Непогода была ему на руку. И все же он не успевал добежать до спасительной трещины. Стрелки перерезали ему путь и остановились напротив трещины. Выстроившись в линию, четверо в маскхалатах уже поднимали свои стволы.
   Подполковник знал, что у него нет шансов, и все же не останавливался: умереть он предпочел на бегу. Вжимая голову в плечи, он ждал рокового выстрела. И дождался.
   Ударила короткая очередь, и… двое охотников повалились в снег, другие завертели головами, ища невидимого стрелка. Подполковник понял, что стреляют из распадка, как раз оттуда, где скрылся Бармин.
   Робинзон шел впереди Богданова, бубня под нос какой-то занудный мотив. Всю дорогу они не разговаривали. Майору с величайшим трудом удалось-таки уговорить Робинзона отвести его на Объект.
   Неожиданно до них донеслось эхо выстрелов.
   – Дальше не пойду, – сказал Робинзон и развернулся. – Объект там. Валяйте без меня, майор. Лезть под пули – не мой профиль.
   – Может, это всего лишь охота! – воскликнул Богданов.
   – Вот именно, охота! – Робинзон сердито посмотрел на майора.
   И тут Богданов увидел бегущих по тундре людей и вновь услышал стрельбу. Пули поднимали фонтанчики снега под ногами у бегущих.
   Позади сердито пыхтел Робинзон, тихо ненавидя майора. Спасенный им опер толкал его под пули. Робинзон давно собирался плюнуть на этого упрямца и рвануть в родные пенаты, но что-то удерживало его. О, как Робинзон сейчас ненавидел Богданова. Проклятый опер вынимал из него душу!..