Мэтт нарушил повисшее на миг молчание:
– Не думаю, что тебе хотелось увидеть меня на его похоронах, иначе я бы приехал.
Она уставилась в окно, и ему был виден лишь ее профиль.
– Ты написал мне, и этого было достаточно. Я поняла, почему ты не приехал. Тогда уже ничего нельзя было поправить.
– Тебе до сих пор больно, Линда? Ты сильно скучаешь по нему?
Едва проговорив эти слова, Мэтт уже пожалел об этом. Ведь он уже раз задал этот вопрос, и она предпочла не отвечать. И у него нет никакого права лезть к ней в душу и допытываться о ее чувствах к покойному мужу.
По ее профилю невозможно было понять, о чем она думает, но, когда она заговорила, Мэтт расслышал в ее голосе боль и сожаление об умершем муже.
– Джим был самым великодушным и добрым человеком, каких мне когда-либо доводилось встречать, – ответила она. – Он работал шестьдесят часов в неделю в церкви и все-таки находил еще время, чтобы помогать мне справляться с близнецами. При рождении они весили всего по два с половиной килограмма и почти четыре месяца не спали по ночам. Джим знал, как меня вымотала беременность, и вставал в два часа ночи кормить детей так же часто, как и я. Он стал бы просто потрясающим отцом. Вокруг него возникало ощущение... ну... заботы. Он умел... лелеять.
– Родители рассказывали мне, какой вы были счастливой парой и какой у вас получился удачный брак. Ты потеряла замечательного мужа, Линда.
Она закрыла глаза, но все равно не сумела удержать слезы, которые тихо заструились по ее щекам.
Мэтт заметил это, и сердце его болезненно сжалось.
– Мне жаль, – пробормотал он. – Мне искренне жаль, Линда.
Она вытащила из кармана носовой платок и прижала его к глазам. К счастью, в этот момент Кейт стукнула брата по макушке, и в ходе усмирения последовавшей за этим потасовки слезы у Линды сами собой высохли, и она снова стала прежней – улыбающейся и заботливой. И когда машина остановилась на берегу водохранилища, она уже весело смеялась, готовя все для пикника, как будто разговора о Джиме Петри и не было вовсе.
Мэтт задержался у машины. Он с запозданием понял, что поразило его во время их разговора. Хотя Линда охотно перечисляла все бесчисленные достоинства Джима Петри, она так и не ответила на его вопрос. Не сказала, скучает ли она по мужу или нет.
Впрочем, Джим Петри предстал в ее описании таким образцовым мужем, что Мэтт счел такое ее умолчание за простую случайность.
Линда убрала последнюю косточку цыпленка в картонную коробку и вытерла пальцы о предварительно смоченное бумажное полотенце. Затем перекатилась на живот и уронила голову на руки.
– Похоже, Дрю и Кейт собрались разорить муравейник, – пробормотал Мэтт. – Ты им разрешаешь это?
– Вообще-то нет, но я так объелась, что не в состоянии пошевелиться. Как ты думаешь, эти муравьи кусачие?
– Понятия не имею. Впрочем, пойду проверю. – Он вздохнул с деланным смирением и тихонько ткнул ее в бок. – Хорошо, что хоть один из нас смог вовремя удержаться от переедания. А ты весь день так и будешь лежать в коматозном состоянии?
– Вероятно.
Линда не поднимала головы и делала вид, что дремлет. И благодаря этому он не мог заметить яркой краски, которая залила ее щеки, когда он случайно задел ладонью ее грудь. Она чувствовала его взгляд, устремленный ей в затылок, несколько секунд, а затем он легко поднялся на ноги и направился в сторону дубовой рощицы.
Когда Мэтт оказался на безопасном расстоянии, Линда подперла рукой подбородок и стала смотреть, как он наклонился к близнецам и стал вместе с ними разглядывать муравейник. Линда не удивилась, увидев, что Кейт встретила его сияющей улыбкой. Кейт твердо верила, что вокруг нее одни лишь друзья. С Дрю совсем другое дело, и Линда испытала укол радости, когда увидела, как непринужденно ведет себя ее сын, как он настойчиво тянет Мэтта за руку, чтобы показать ему что-то особенно интересное.
Постепенно ее внимание переключилось с детей на Мэтта. Его тело отличалось изрядной мускулатурой, приобретенной за время серьезных занятий спортом. Широкие плечи вырисовывались под тонкой рубашкой, а тугие мышцы бедер так натягивали линялую ткань джинсов, что хоть сейчас снимай в коммерческую рекламу. Если добавить к этому смеющиеся синие глаза и губы, соединяющие в заманчивой пропорции цинизм и нежность, то Мэтью Дейтон отличался изрядной сексуальной привлекательностью.
«Даже теперь, при своей временной неустроенности, он явно привлекает в свою жизнь и в постель всякую женщину, какую захочет», – подумала Линда. Да что там, она не сомневалась, что от желающих у него нет отбоя, и автоответчик без устали записывает телефонные звонки его подружек, раздающиеся в пустой квартире во время его отсутствия.
Внутри нее что-то дрогнуло, и она поспешно села, сжав колени. С ней произошло что-то странное. В эти два дня она думала о сексе и мужчинах больше, чем за все последние годы.
Утром Линда даже нарисовала Урчалку-девочку в полосатой юбочке, которая прижимает к сердцу неуклюжие лапы и смотрит вслед Урчалке-мужчине в шляпе, уходящему от нее. Прожив три целомудренных года, Линда теперь опасалась, что ее гормоны взорвутся от такой перегрузки.
Мэтт вернулся и с размаху опустился рядом с ней на подстилку.
– Это старый муравейник. Я не заметил ни одного муравья-воина, – сообщил он. – Но мне удалось все-таки уговорить детей, чтобы они рыли ямы где-нибудь в другом месте, пообещав, что скоро мы разрешим им искупаться.
Заслонив рукой глаза от солнца, Линда увидела, что близнецы с увлечением насыпают песок в свои карманы.
– Обычно они гораздо упрямей.
– Я обнаружил, что они падки на подкуп, как и большинство из нас, и пообещал купить на обратном пути по громадной порции мороженого.
– Остроумно, – одобрила Линда. Она выяснила, что сможет удерживать дрожь в голосе, если не будет смотреть на него. Может, никакого взрыва гормонов у нее и не будет.
– Ты оказался прав насчет купальника, Мэтт. Я рада, что взяла его с собой. Тут просто настоящее пекло, и мне захотелось немного позже искупаться.
– А почему бы тебе не снять шорты и рубашку, раз так жарко? – предложил Мэтт.
– Э-э... что?
– Тебе будет прохладней, если ты останешься в купальнике.
– Нет, спасибо, я лучше останусь пока в одежде. – Линда вздохнула и поспешно объяснила: – Я очень быстро обгораю.
Он не стал спорить, хотя и догадался, что она хитрит.
– Бедняжка. У меня никогда не было этой проблемы, хотя мать постоянно пугает меня, что я заработаю себе к пятидесяти годам рак кожи.
– Матери обязаны пугать детей, это закон природы. Я всегда зарекалась это делать, но тут как-то поймала себя на том, что пугаю Кейт тем, что она не вырастет большой, если не будет есть хлебные корки. И едва не прикусила язык.
Мэтт засмеялся.
– Меня просто угнетает, что мы идем по стопам своих родителей.
– Только не ты. Ты ухитрился вырваться отсюда.
– Но ведь моя мать всегда слыла в нашем городке белой вороной. И я в каком-то смысле иду по ее стопам, – усмехнулся Мэтью.
У Линды не хватило духу напомнить ему о том, что между Мэттом и его матерью существует большая разница. Бунтарство Салли Дейтон ограничивалось тем, что она рисовала эскизы посуды в переоборудованном под мастерскую гараже и отказывалась печь пироги к пасхальной благотворительной распродаже. Мэтт же взбунтовался в тот день, когда его отвели в детский сад, и бросил, не закончив, школу, когда местный скульптор предложил ему посвятить все время изучению искусства. И потом, едва избежав тюрьмы по обвинению в изнасиловании, он и вовсе отказался от образа жизни, присущего маленькому городку.
Линда услышала, что Мэтт встает, и забыла про свою решимость не глядеть на него. Она повернулась как раз в тот момент, когда он швырнул на подстилку рубашку и расстегивал «молнию» на джинсах.
Завороженная, она смотрела, как он стянул с себя джинсы и остался в темно-синих нейлоновых плавках, которые вполне могли бы сойти за нарисованные, поскольку не скрывали, а подчеркивали то, что было под ними.
Мэтт снова опустился на подстилку.
– Я думаю, мы можем подождать еще минут двадцать, верно?
Она напомнила себе, что нужно все-таки дышать.
– Дв-вадцать минут?
– До того, как пойдем купаться, – терпеливо объяснил он.
Линда уставилась куда-то в одну точку и не отрывала взгляда.
– Что ж, двадцать минут меня устроят. Он растянулся на подстилке во весь рост, выставив на обозрение свое сильное стройное тело. Линда закрыла глаза, чтобы не распалять себя его созерцанием. Пронзительный крик вывел ее из оцепенения. Она вскочила на ноги и бросилась по песку к близнецам.
– Что случилось, миленькие мои? – Она прижала к себе Кейт. – Что такое, детки?
Дрю показал на ногу сестры.
– У нее кровь.
Линда осмотрела сломанный ноготь на большом пальце дочери, и сердце у нее постепенно успокоилось. Судя по крику девочки, чувствовалось, что ей по-настоящему больно, но, слава Богу, травма оказалась незначительной, ничего серьезного.
– Обо что ты ушибла пальчик? – спросила Линда, убирая со лба дочки кудряшки. – О камень?
Кейт кивнула, не переставая всхлипывать.
– О большой камень, – уточнила она, показывая на маленький булыжник, валявшийся неподалеку. – Он сделал мне больно. Эй, Мэтт! – крикнула Кейт, подняв ногу и помахав ею в воздухе. – Посмотри на меня! У меня течет кровь.
Он опустился возле нее на колени.
– Верно, – согласился он. – Пойдем I со мной в воду и смоем кровь с твоего пальчика!
Кейт, еще не оправившаяся от испуга, прижалась к Линде.
– Пусть мамочка пойдет тоже.
– И я! – вскочил Дрю. – Я хочу поплавать с мамочкой.
Мэтт взглянул на Линду поверх детских головок.
– Ну что, занять их чем-нибудь, пока ты переоденешься?
– Спасибо, если тебе нетрудно. Я быстро.
Линда торопливо направилась к расстеленному одеялу; сердце снова бешено колотилось, но на этот раз не от испуга. Повернувшись спиной к Мэтту и близнецам, она расстегнула сандалии и аккуратно поставила на угол одеяла. Под шортами и рубашкой на ней был черный закрытый купальник. Мать одобрила консервативный покрой и темный цвет, но Линда понимала, что его скромный вид обманчив. Строгий стиль подчеркивал каждый изгиб тела, а темная бархатистая ткань очень шла к золотистому загару и светлым волосам. В чем-то он был еще более вызывающим, чем бикини.
Она стала расстегивать блузку, и дрожащие пальцы никак не могли справиться с тугими петлями. «Такая нервозность вызвана не скромностью и не робостью», – призналась она себе. Настоящий страх. Страх, что Мэтту Дейтону она больше не покажется привлекательной. Ведь у нее живы в памяти те дни, когда одного взгляда на ее тело, едва прикрытое бикини, было достаточно, чтобы он загорелся желанием. Несмотря на все последующие годы, несмотря на замужество и боль вдовства, ей казалась невыносимой мысль о том, что Мэтт посмотрит на нее сейчас с безразличием.
Линда сняла шорты и обернулась.
Проработав семь лет в Нью-Йорке, да еще в таком бизнесе, где женщины готовы переспать с любым, кто обладает властью дать им работу, Мэтт думал, что сделался невосприимчивым к виду любого, пусть даже самого красивого женского тела. Линда убедила его в обратном. Пока она снимала блузку, он чувствовал, как в нем зреет напряжение. Когда же она сняла шорты, в его памяти всплыло такое, о чем бы он предпочел навсегда забыть. Во рту возник вкус тех ее давних поцелуев, и он вспомнил каждое из тех запретных мест, к которым тогда прикасался.
Она повернулась, и они посмотрели друг на друга с ожиданием и беспокойством.
Боже, она все-таки изменилась за эти семь лет! Тогда, в неполные восемнадцать лет, ее тело лишь предвещало грядущий расцвет женственности. А теперь, в двадцать пять, все обещания оказались перевыполненными.
Глаза Мэтта пожирали полные груди, узкую талию, нежный изгиб бедер и невероятную, бесконечную длину ног. Он невесело улыбнулся. Ирония заключалась в том, что он не мог отважиться и посмотреть на нее хоть чуточку дольше. Как бы он ни уговаривал себя, что в Нью-Йорке у него найдется с десяток женщин еще более красивых, его плоть уже затвердела от желания.
«Совсем как в старые времена, – подумал он с легкой усмешкой. – Опять придется нырять в холодную воду, чтобы не смущать нас обоих». Ситуация приобретала комический оттенок, но ему было не до смеха.
В нем поднялась волна раздражения. Что он, мальчишка, чтобы холодной водой лечить свою неутоленную страсть?
Он взял близнецов за руки и направился навстречу Линде.
– Дети хотят войти в воду вместе с тобой, – отрывисто сказал он.
Ее огромные глаза потемнели, и в них появилось что-то похожее на боль. Мэтт отпустил руки детей, резко повернулся и побежал по узкой песчаной полосе, потом в два прыжка преодолел мелководье и нырнул в глубину.
Водная процедура помогла меньше, чем он рассчитывал, и в его душе кипело что-то среднее между раздражением и злостью. Он понял, что злится на Линду, на ее вид недоступной, добродетельной вдовы. Нет чтобы быть попроще! Конечно, глупо винить Линду за его чувства, но он и так уже семь лет назад провел целое лето, сгорая от страсти к ней, и теперь не намерен погружаться на предстоящие две недели в состояние непрерывной неудовлетворенности.
Мэтт напомнил себе, что его проблема легко разрешима. Доктор направил его домой в Колорадо для отдыха и развлечений. Пока он только отдыхает. А сегодня вечером для разнообразия посвятит себя развлечениям.
Он сядет в Гранд-Джанкшене на вечерний самолет до Денвера и посмотрит, что может предложить ему этот город, каких женщин.
Мэтт стал думать о роскошных женских телах, лежащих на смятых простынях в нижнем белье из красного атласа. Как ни странно, эти мысли помогли уменьшить возбуждение, так что теперь он мог приплыть на мелководье и играть с близнецами. У него хватило ума не подходить близко к Линде. Мысли о красном атласе защищали его не слишком надежно.
После купания он заявил, что ему нужно срочно возвращаться в Карсон. Как он и рассчитывал, Линда из вежливости не стала допытываться, что за неотложное дело зовет его в город. Да и вообще она на обратном пути больше молчала, что оказалось весьма кстати, поскольку Мэтту было не до праздной болтовни.
Близнецы спали почти всю дорогу, а Линда, кажется, с удовольствием слушала звучавшую по радио музыку кантри и смотрела в окно, откинувшись на спинку кресла.
Проехав полдороги, Мэтт пришел к выводу, что возвращение домой внесло в его душу изрядное смятение. Если он проведет в обществе Линды еще несколько часов, ему грозит возвращение к прежнему саморазрушительному поведению. Однако он сумрачно напомнил себе, что теперь он на семь лет умней, чем был тогда, когда впервые влюбился в невинную, беззащитную Линди Бет Оуэн. И теперь он будет руководствоваться извилинами серого вещества мозга, а не предательскими гормонами.
В Денвере ему предстоит решить кое-какие вопросы, и несколько дней, проведенные вдали от Карсона, казались ему с каждой минутой все более привлекательными. Сегодня вечером он определенно полетит туда. А если опоздает на последний рейс, наймет самолет.
Жизнь миллионера имеет свои плюсы.
5
– Не думаю, что тебе хотелось увидеть меня на его похоронах, иначе я бы приехал.
Она уставилась в окно, и ему был виден лишь ее профиль.
– Ты написал мне, и этого было достаточно. Я поняла, почему ты не приехал. Тогда уже ничего нельзя было поправить.
– Тебе до сих пор больно, Линда? Ты сильно скучаешь по нему?
Едва проговорив эти слова, Мэтт уже пожалел об этом. Ведь он уже раз задал этот вопрос, и она предпочла не отвечать. И у него нет никакого права лезть к ней в душу и допытываться о ее чувствах к покойному мужу.
По ее профилю невозможно было понять, о чем она думает, но, когда она заговорила, Мэтт расслышал в ее голосе боль и сожаление об умершем муже.
– Джим был самым великодушным и добрым человеком, каких мне когда-либо доводилось встречать, – ответила она. – Он работал шестьдесят часов в неделю в церкви и все-таки находил еще время, чтобы помогать мне справляться с близнецами. При рождении они весили всего по два с половиной килограмма и почти четыре месяца не спали по ночам. Джим знал, как меня вымотала беременность, и вставал в два часа ночи кормить детей так же часто, как и я. Он стал бы просто потрясающим отцом. Вокруг него возникало ощущение... ну... заботы. Он умел... лелеять.
– Родители рассказывали мне, какой вы были счастливой парой и какой у вас получился удачный брак. Ты потеряла замечательного мужа, Линда.
Она закрыла глаза, но все равно не сумела удержать слезы, которые тихо заструились по ее щекам.
Мэтт заметил это, и сердце его болезненно сжалось.
– Мне жаль, – пробормотал он. – Мне искренне жаль, Линда.
Она вытащила из кармана носовой платок и прижала его к глазам. К счастью, в этот момент Кейт стукнула брата по макушке, и в ходе усмирения последовавшей за этим потасовки слезы у Линды сами собой высохли, и она снова стала прежней – улыбающейся и заботливой. И когда машина остановилась на берегу водохранилища, она уже весело смеялась, готовя все для пикника, как будто разговора о Джиме Петри и не было вовсе.
Мэтт задержался у машины. Он с запозданием понял, что поразило его во время их разговора. Хотя Линда охотно перечисляла все бесчисленные достоинства Джима Петри, она так и не ответила на его вопрос. Не сказала, скучает ли она по мужу или нет.
Впрочем, Джим Петри предстал в ее описании таким образцовым мужем, что Мэтт счел такое ее умолчание за простую случайность.
Линда убрала последнюю косточку цыпленка в картонную коробку и вытерла пальцы о предварительно смоченное бумажное полотенце. Затем перекатилась на живот и уронила голову на руки.
– Похоже, Дрю и Кейт собрались разорить муравейник, – пробормотал Мэтт. – Ты им разрешаешь это?
– Вообще-то нет, но я так объелась, что не в состоянии пошевелиться. Как ты думаешь, эти муравьи кусачие?
– Понятия не имею. Впрочем, пойду проверю. – Он вздохнул с деланным смирением и тихонько ткнул ее в бок. – Хорошо, что хоть один из нас смог вовремя удержаться от переедания. А ты весь день так и будешь лежать в коматозном состоянии?
– Вероятно.
Линда не поднимала головы и делала вид, что дремлет. И благодаря этому он не мог заметить яркой краски, которая залила ее щеки, когда он случайно задел ладонью ее грудь. Она чувствовала его взгляд, устремленный ей в затылок, несколько секунд, а затем он легко поднялся на ноги и направился в сторону дубовой рощицы.
Когда Мэтт оказался на безопасном расстоянии, Линда подперла рукой подбородок и стала смотреть, как он наклонился к близнецам и стал вместе с ними разглядывать муравейник. Линда не удивилась, увидев, что Кейт встретила его сияющей улыбкой. Кейт твердо верила, что вокруг нее одни лишь друзья. С Дрю совсем другое дело, и Линда испытала укол радости, когда увидела, как непринужденно ведет себя ее сын, как он настойчиво тянет Мэтта за руку, чтобы показать ему что-то особенно интересное.
Постепенно ее внимание переключилось с детей на Мэтта. Его тело отличалось изрядной мускулатурой, приобретенной за время серьезных занятий спортом. Широкие плечи вырисовывались под тонкой рубашкой, а тугие мышцы бедер так натягивали линялую ткань джинсов, что хоть сейчас снимай в коммерческую рекламу. Если добавить к этому смеющиеся синие глаза и губы, соединяющие в заманчивой пропорции цинизм и нежность, то Мэтью Дейтон отличался изрядной сексуальной привлекательностью.
«Даже теперь, при своей временной неустроенности, он явно привлекает в свою жизнь и в постель всякую женщину, какую захочет», – подумала Линда. Да что там, она не сомневалась, что от желающих у него нет отбоя, и автоответчик без устали записывает телефонные звонки его подружек, раздающиеся в пустой квартире во время его отсутствия.
Внутри нее что-то дрогнуло, и она поспешно села, сжав колени. С ней произошло что-то странное. В эти два дня она думала о сексе и мужчинах больше, чем за все последние годы.
Утром Линда даже нарисовала Урчалку-девочку в полосатой юбочке, которая прижимает к сердцу неуклюжие лапы и смотрит вслед Урчалке-мужчине в шляпе, уходящему от нее. Прожив три целомудренных года, Линда теперь опасалась, что ее гормоны взорвутся от такой перегрузки.
Мэтт вернулся и с размаху опустился рядом с ней на подстилку.
– Это старый муравейник. Я не заметил ни одного муравья-воина, – сообщил он. – Но мне удалось все-таки уговорить детей, чтобы они рыли ямы где-нибудь в другом месте, пообещав, что скоро мы разрешим им искупаться.
Заслонив рукой глаза от солнца, Линда увидела, что близнецы с увлечением насыпают песок в свои карманы.
– Обычно они гораздо упрямей.
– Я обнаружил, что они падки на подкуп, как и большинство из нас, и пообещал купить на обратном пути по громадной порции мороженого.
– Остроумно, – одобрила Линда. Она выяснила, что сможет удерживать дрожь в голосе, если не будет смотреть на него. Может, никакого взрыва гормонов у нее и не будет.
– Ты оказался прав насчет купальника, Мэтт. Я рада, что взяла его с собой. Тут просто настоящее пекло, и мне захотелось немного позже искупаться.
– А почему бы тебе не снять шорты и рубашку, раз так жарко? – предложил Мэтт.
– Э-э... что?
– Тебе будет прохладней, если ты останешься в купальнике.
– Нет, спасибо, я лучше останусь пока в одежде. – Линда вздохнула и поспешно объяснила: – Я очень быстро обгораю.
Он не стал спорить, хотя и догадался, что она хитрит.
– Бедняжка. У меня никогда не было этой проблемы, хотя мать постоянно пугает меня, что я заработаю себе к пятидесяти годам рак кожи.
– Матери обязаны пугать детей, это закон природы. Я всегда зарекалась это делать, но тут как-то поймала себя на том, что пугаю Кейт тем, что она не вырастет большой, если не будет есть хлебные корки. И едва не прикусила язык.
Мэтт засмеялся.
– Меня просто угнетает, что мы идем по стопам своих родителей.
– Только не ты. Ты ухитрился вырваться отсюда.
– Но ведь моя мать всегда слыла в нашем городке белой вороной. И я в каком-то смысле иду по ее стопам, – усмехнулся Мэтью.
У Линды не хватило духу напомнить ему о том, что между Мэттом и его матерью существует большая разница. Бунтарство Салли Дейтон ограничивалось тем, что она рисовала эскизы посуды в переоборудованном под мастерскую гараже и отказывалась печь пироги к пасхальной благотворительной распродаже. Мэтт же взбунтовался в тот день, когда его отвели в детский сад, и бросил, не закончив, школу, когда местный скульптор предложил ему посвятить все время изучению искусства. И потом, едва избежав тюрьмы по обвинению в изнасиловании, он и вовсе отказался от образа жизни, присущего маленькому городку.
Линда услышала, что Мэтт встает, и забыла про свою решимость не глядеть на него. Она повернулась как раз в тот момент, когда он швырнул на подстилку рубашку и расстегивал «молнию» на джинсах.
Завороженная, она смотрела, как он стянул с себя джинсы и остался в темно-синих нейлоновых плавках, которые вполне могли бы сойти за нарисованные, поскольку не скрывали, а подчеркивали то, что было под ними.
Мэтт снова опустился на подстилку.
– Я думаю, мы можем подождать еще минут двадцать, верно?
Она напомнила себе, что нужно все-таки дышать.
– Дв-вадцать минут?
– До того, как пойдем купаться, – терпеливо объяснил он.
Линда уставилась куда-то в одну точку и не отрывала взгляда.
– Что ж, двадцать минут меня устроят. Он растянулся на подстилке во весь рост, выставив на обозрение свое сильное стройное тело. Линда закрыла глаза, чтобы не распалять себя его созерцанием. Пронзительный крик вывел ее из оцепенения. Она вскочила на ноги и бросилась по песку к близнецам.
– Что случилось, миленькие мои? – Она прижала к себе Кейт. – Что такое, детки?
Дрю показал на ногу сестры.
– У нее кровь.
Линда осмотрела сломанный ноготь на большом пальце дочери, и сердце у нее постепенно успокоилось. Судя по крику девочки, чувствовалось, что ей по-настоящему больно, но, слава Богу, травма оказалась незначительной, ничего серьезного.
– Обо что ты ушибла пальчик? – спросила Линда, убирая со лба дочки кудряшки. – О камень?
Кейт кивнула, не переставая всхлипывать.
– О большой камень, – уточнила она, показывая на маленький булыжник, валявшийся неподалеку. – Он сделал мне больно. Эй, Мэтт! – крикнула Кейт, подняв ногу и помахав ею в воздухе. – Посмотри на меня! У меня течет кровь.
Он опустился возле нее на колени.
– Верно, – согласился он. – Пойдем I со мной в воду и смоем кровь с твоего пальчика!
Кейт, еще не оправившаяся от испуга, прижалась к Линде.
– Пусть мамочка пойдет тоже.
– И я! – вскочил Дрю. – Я хочу поплавать с мамочкой.
Мэтт взглянул на Линду поверх детских головок.
– Ну что, занять их чем-нибудь, пока ты переоденешься?
– Спасибо, если тебе нетрудно. Я быстро.
Линда торопливо направилась к расстеленному одеялу; сердце снова бешено колотилось, но на этот раз не от испуга. Повернувшись спиной к Мэтту и близнецам, она расстегнула сандалии и аккуратно поставила на угол одеяла. Под шортами и рубашкой на ней был черный закрытый купальник. Мать одобрила консервативный покрой и темный цвет, но Линда понимала, что его скромный вид обманчив. Строгий стиль подчеркивал каждый изгиб тела, а темная бархатистая ткань очень шла к золотистому загару и светлым волосам. В чем-то он был еще более вызывающим, чем бикини.
Она стала расстегивать блузку, и дрожащие пальцы никак не могли справиться с тугими петлями. «Такая нервозность вызвана не скромностью и не робостью», – призналась она себе. Настоящий страх. Страх, что Мэтту Дейтону она больше не покажется привлекательной. Ведь у нее живы в памяти те дни, когда одного взгляда на ее тело, едва прикрытое бикини, было достаточно, чтобы он загорелся желанием. Несмотря на все последующие годы, несмотря на замужество и боль вдовства, ей казалась невыносимой мысль о том, что Мэтт посмотрит на нее сейчас с безразличием.
Линда сняла шорты и обернулась.
Проработав семь лет в Нью-Йорке, да еще в таком бизнесе, где женщины готовы переспать с любым, кто обладает властью дать им работу, Мэтт думал, что сделался невосприимчивым к виду любого, пусть даже самого красивого женского тела. Линда убедила его в обратном. Пока она снимала блузку, он чувствовал, как в нем зреет напряжение. Когда же она сняла шорты, в его памяти всплыло такое, о чем бы он предпочел навсегда забыть. Во рту возник вкус тех ее давних поцелуев, и он вспомнил каждое из тех запретных мест, к которым тогда прикасался.
Она повернулась, и они посмотрели друг на друга с ожиданием и беспокойством.
Боже, она все-таки изменилась за эти семь лет! Тогда, в неполные восемнадцать лет, ее тело лишь предвещало грядущий расцвет женственности. А теперь, в двадцать пять, все обещания оказались перевыполненными.
Глаза Мэтта пожирали полные груди, узкую талию, нежный изгиб бедер и невероятную, бесконечную длину ног. Он невесело улыбнулся. Ирония заключалась в том, что он не мог отважиться и посмотреть на нее хоть чуточку дольше. Как бы он ни уговаривал себя, что в Нью-Йорке у него найдется с десяток женщин еще более красивых, его плоть уже затвердела от желания.
«Совсем как в старые времена, – подумал он с легкой усмешкой. – Опять придется нырять в холодную воду, чтобы не смущать нас обоих». Ситуация приобретала комический оттенок, но ему было не до смеха.
В нем поднялась волна раздражения. Что он, мальчишка, чтобы холодной водой лечить свою неутоленную страсть?
Он взял близнецов за руки и направился навстречу Линде.
– Дети хотят войти в воду вместе с тобой, – отрывисто сказал он.
Ее огромные глаза потемнели, и в них появилось что-то похожее на боль. Мэтт отпустил руки детей, резко повернулся и побежал по узкой песчаной полосе, потом в два прыжка преодолел мелководье и нырнул в глубину.
Водная процедура помогла меньше, чем он рассчитывал, и в его душе кипело что-то среднее между раздражением и злостью. Он понял, что злится на Линду, на ее вид недоступной, добродетельной вдовы. Нет чтобы быть попроще! Конечно, глупо винить Линду за его чувства, но он и так уже семь лет назад провел целое лето, сгорая от страсти к ней, и теперь не намерен погружаться на предстоящие две недели в состояние непрерывной неудовлетворенности.
Мэтт напомнил себе, что его проблема легко разрешима. Доктор направил его домой в Колорадо для отдыха и развлечений. Пока он только отдыхает. А сегодня вечером для разнообразия посвятит себя развлечениям.
Он сядет в Гранд-Джанкшене на вечерний самолет до Денвера и посмотрит, что может предложить ему этот город, каких женщин.
Мэтт стал думать о роскошных женских телах, лежащих на смятых простынях в нижнем белье из красного атласа. Как ни странно, эти мысли помогли уменьшить возбуждение, так что теперь он мог приплыть на мелководье и играть с близнецами. У него хватило ума не подходить близко к Линде. Мысли о красном атласе защищали его не слишком надежно.
После купания он заявил, что ему нужно срочно возвращаться в Карсон. Как он и рассчитывал, Линда из вежливости не стала допытываться, что за неотложное дело зовет его в город. Да и вообще она на обратном пути больше молчала, что оказалось весьма кстати, поскольку Мэтту было не до праздной болтовни.
Близнецы спали почти всю дорогу, а Линда, кажется, с удовольствием слушала звучавшую по радио музыку кантри и смотрела в окно, откинувшись на спинку кресла.
Проехав полдороги, Мэтт пришел к выводу, что возвращение домой внесло в его душу изрядное смятение. Если он проведет в обществе Линды еще несколько часов, ему грозит возвращение к прежнему саморазрушительному поведению. Однако он сумрачно напомнил себе, что теперь он на семь лет умней, чем был тогда, когда впервые влюбился в невинную, беззащитную Линди Бет Оуэн. И теперь он будет руководствоваться извилинами серого вещества мозга, а не предательскими гормонами.
В Денвере ему предстоит решить кое-какие вопросы, и несколько дней, проведенные вдали от Карсона, казались ему с каждой минутой все более привлекательными. Сегодня вечером он определенно полетит туда. А если опоздает на последний рейс, наймет самолет.
Жизнь миллионера имеет свои плюсы.
5
К огромному облегчению Линды, близнецы отправились спать во вторник днем почти безропотно. Ей хотелось поработать над своими эскизами, а Дрю и Кейт входили в тот возраст, когда на долгий дневной покой рассчитывать уже не приходилось. Иногда Линде казалось, что больше всего она мечтает лишь об одном – побыть целый день наедине с собой и чтобы ей никто не мешал.
Она тихонько прикрыла дверь детской и вышла в коридор. И тут же у нее оборвалось сердце и упало в аккуратные белые сандалии, когда она увидела, что мать стоит на коленях и изо всех сил трет дверь своей спальни.
Нора окунула губку в ведро с горячей водой, пахнущей гигиенической жидкостью.
– Дети уснули? – живо спросила она, не прекращая своей яростной работы.
– Да, слава Богу. Надеюсь, что они поспят по крайней мере пару часов.
– Всегда легче работается, когда дети не путаются под ногами, – согласилась Нора. – Тебе нужен фартук? Я захватила еще одну губку и пару резиновых перчаток. Когда они проснутся, все вокруг будет просто сверкать чистотой.
Вина нахлынула на Линду жаркой, удушливой волной.
– Мама, извини. Я сейчас не могу тебе помочь. Пока дети спят, мне нужно сделать кое-какие срочные дела.
Работа на долю секунды замерла, потом возобновилась с еще более яростной энергией, чем до этого.
– Ты куда-то собираешься?
– Нет. Мне нужно закончить наброски к моим Урчалкам. В Нью-Йорке – какой-то владелец фирмы хочет посмотреть всю серию, а она еще не готова. Сами-то эскизы, по-моему, достаточно проработаны, но вот над выкройками для игрушек придется еще немного потрудиться.
Нора сосредоточенно терла губкой пластинку дверного замка, не пропуская ни единой бороздки.
– Господи, как трудно поддерживать чистоту! – пробормотала она, приложив руку к худой спине и болезненно морщась. – Иногда я задумываюсь, долго ли еще я смогу выдержать все это. Мы с отцом уже немолоды, как тебе известно. Ему уже скоро стукнет шестьдесят три года.
Линда стиснула зубы, чтобы удержать готовые сорваться с языка извинения.
– Мама, в прошлом месяце мы все это уже протирали. – Она попыталась шуткой разрядить обстановку. – Так ты смоешь всю краску, если будешь тереть дверь губкой каждый месяц, и отцу вместо отдыха во время отпуска придется снова все красить.
– Ты можешь смеяться над моей привычкой к чистоте сколько тебе угодно, Линди Бет, но я не потерплю грязи в своем доме. А тебе неплохо бы приучать близнецов к чистоте, чтобы они не хватались грязными руками за стену, когда идут наверх.
От напряжения пальцы Линды сами собой крепко сжались в кулаки. Она спрятала руки за спину и попыталась говорить спокойно.
– Мама, стены я вымою сегодня вечером, когда близнецы лягут спать, но сейчас мне нужно поработать над рисунками, пока еще хороший свет.
У Норы сжались губы.
– А откуда тебе вообще-то известно, что кому-то там в Нью-Йорке захотелось посмотреть на твои эскизы? Мне кажется, что у них и без того хватает художников. Их там и так больше чем достаточно. И кого вообще могут заинтересовать работы неопытной художницы из далекого Колорадо?
– У Мэтта друг президент... Нора фыркнула.
– Я так и думала, что тут не обошлось без этого проходимца! Честное слово, Линди Бет, как ты можешь верить тому, что говорит Мэтью Дейтон! Если у него среди знакомых есть президент компании, почему тогда он сам не работает у него, вместо того чтобы забивать тебе голову разной чепухой?
У Линды заныло под ложечкой. Она никогда не умела одерживать верх в спорах, особенно в тех случаях, когда у нее не было никакой уверенности в своей правоте.
Инстинктивно она почему-то верила Мэтту, но, быть может, все дело в ее наивности, которой он воспользовался, чтобы сочинить историю про друга, который мог бы ей помочь. Но зачем ему это нужно?
Может, с ее стороны эгоистично не помочь сейчас матери. Близнецы доставляют родителям много дополнительных хлопот, и ей следует быть более внимательной. Ведь, в конце концов, не так уж много матерей трехлетних близнецов могут похвастаться, что располагают свободным временем для каких-то своих личных занятий.
Живи она одна, ей пришлось бы вести самостоятельно все хозяйство, а не какую-то его часть.
«Но если бы ты жила одна, – проворчал внутренний голос, – то не стала бы тратить время и силы на мытье дверей, которые и без того сверкают чистотой».
«Мать моет дом вовсе не из-за необходимости это делать, – подумала Линда. – Просто это ее личное увлечение, поглотившее всю ее целиком». Нравится, ну и пусть, это ее дело. Но почему Линда должна заражаться этой одержимостью?
У Линды дрожала рука, когда она взялась за дверную ручку своей спальни, но она заставила себя твердо встретить недовольный взгляд Норы.
– Мама, я уже сказала, что вымою все сегодня вечером, но сейчас мне нужно поработать над эскизами.
На щеках у Норы выступили яркие пятна.
– Ну, прямо и не знаю, что сказал бы на это Джим...
– Не знаешь? – В улыбке Линды уже не осталось ни следа веселья. – Он сказал бы, что я вольна делать все, что мне нужно. И сказал бы это искренне, хоть и считал мои рисунки пустой тратой времени. Джим всегда был предельно терпим к людским слабостям. И это одна из причин, почему мне было так тяжело с ним.
Нора просто опешила от неожиданности, и, воспользовавшись ее замешательством, Линда проскользнула к себе в спальню, захлопнув дверь. Закрыв глаза, она на минуту прислонилась спиной к прохладному дереву дверной рамы.
Впервые она призналась кому-то, кроме себя, что ее семейная жизнь была далека от совершенства, и теперь ее всю трясло от такого откровения. Когда колени наконец-то перестали дрожать, Линда решительно направилась к рабочему столу, взяла из стакана мягкий карандаш и с беспощадностью, которую она позволяла себе лишь во время работы, выбросила из головы все, кроме придуманной ею страны, в которой жили забавные Урчалки.
В поглощенное работой сознание не проникали никакие звуки, раздававшиеся в доме, пока по приглушенной возне она не поняла, что близнецы проснулись. Растерянно моргая уставшими от напряженной работы глазами, Линда вернулась в реальный мир – и тут же ее захлестнуло ощущение вины. Она не только не уважила просьбу матери, но еще и нагрубила ей. И что еще хуже, ее бунтарство не имело веских оснований. Как справедливо сказала Нора, у Мэтта скорее всего не было влиятельных знакомых, по крайней мере таких, кто обладал бы властью делать заказы для фирм, изготавливающих игрушки.
Линда бросила карандаш в стакан и поспешно направилась в комнату близнецов, дав себе слово, что извинится перед матерью за эту вспышку.
Нора была в детской и помогала близнецам надевать носочки.
С мученическим выражением на лице она процедила сквозь зубы:
– Линди Бет, если у тебя найдется несколько минут, чтобы заняться своими детьми, я вернусь на кухню. Мне нужно дочистить картошку для обеда.
Линда молча сосчитала мысленно до десяти.
– Конечно, мама. Я хочу сходить с детьми в парк. Пусть покормят уток и покачаются на качелях. Конечно, если у тебя нет сейчас для меня других поручений.
– Ох, нет, смею надеяться, что я справлюсь со всем сама, как делаю это всегда.
Линде теперь пришлось сосчитать до двадцати.
– Тогда мы пойдем. Вы готовы, дети?
– Мы хочем пить, – заявила Кейт.
– Хотите, я куплю вам содовой в павильоне мороженого? – обратилась она к детям.
– Не надо портить им аппетит перед обедом, – предупредила Нора под восторженный писк близнецов.
– Да-да, не буду, мама.
– Кстати, если ты рассчитываешь встретить во время прогулки этого типа, тебя ждет разочарование. Он в Денвере, и, по словам миссис Виттмейер, никто не знает, когда он вернется назад.
Дрю вытащил руку из ладони Линды.
– Ой, мамочка! Мне больно!
– Прости, сынок. Я нечаянно. Линда поднесла ладошку сына к губам и рассеянно поцеловала. Затем подняла глаза и с вызовом улыбнулась матери.
– Я не знала, что Мэтт уехал из города, но, когда он вернется, я уверена, что он захочет увидеть мои работы. Если я поработаю еще хотя бы раза два вот так, как сегодня, я уверена, что мне будет не стыдно их показать.
Нора расправила одеяло на кроватке Кейт.
– Этот тип всегда морочил тебе голову, Линди Бет.
– Тебе, видимо, известно об этом гораздо больше, чем мне. Хотя, впрочем, мне это едва ли интересно.
Линда увидела, что у матери скорбно поджались губы при этих ее словах. Она вышла из детской комнаты, ощущая триумф в душе целых тридцать секунд, и бросилась вниз по лестнице. Близнецы повисли у нее на руках.
Ей надоело быть Миссис Совершенство, надоело делать то, что ожидают от нее другие.
Однако у подножия лестницы вспышка гнева рассеялась, на ее лице появилось выражение раскаяния. Все-таки ей придется извиниться перед матерью и пойти на мировую. Если она будет продолжать в таком духе и дальше, весь город вскоре решит, что ангел превратился в коварную ведьму. Впрочем, в эту минуту роль коварной ведьмы казалась Линде грешным делом вполне симпатичной...
Салли Дейтон подтвердила, что сын и впрямь уехал в Денвер, но не стала уточнять, надолго ли и с какой целью, так что его планы по-прежнему оставались тайной для любопытных обитателей Карсона. Не спас положения даже джунглевый телеграф миссис Виттмейер. К своей неимоверной досаде, она не смогла сообщить никаких новостей о нем. Дженнифер Дейтон несколько раз обмолвилась, что у него там какие-то деловые встречи. Разумеется, ей никто не поверил, хотя опровергнуть ее слова тоже никому не удавалось.
Через два-три дня обитатели Карсона постепенно смирились с досадной неизбежностью того, что их любимая белая ворона может и не вернуться больше в Карсон. Их надежды на новый скандал постепенно увядали.
Лишенные лакомой добычи, обыватели городка набросились на экстравагантные одежды Дженнифер и ее прическу, но даже она не смогла оказаться на высоте их ожиданий. Они с матерью провели два дня – среду и четверг – в магазинах Гранд-Джанкшена, однако миссис Виттмейер удалось пронюхать, ко всеобщему разочарованию, что Дага Хочкисса при этом замечено не было. Много времени Дженнифер проводила совсем неинтересно для любопытных кумушек, общаясь с Линдой и близнецами либо возле их дома, либо у своего. Так что даже самым заядлым сплетникам ничего не удавалось извлечь из такого невинного времяпрепровождения.
Она тихонько прикрыла дверь детской и вышла в коридор. И тут же у нее оборвалось сердце и упало в аккуратные белые сандалии, когда она увидела, что мать стоит на коленях и изо всех сил трет дверь своей спальни.
Нора окунула губку в ведро с горячей водой, пахнущей гигиенической жидкостью.
– Дети уснули? – живо спросила она, не прекращая своей яростной работы.
– Да, слава Богу. Надеюсь, что они поспят по крайней мере пару часов.
– Всегда легче работается, когда дети не путаются под ногами, – согласилась Нора. – Тебе нужен фартук? Я захватила еще одну губку и пару резиновых перчаток. Когда они проснутся, все вокруг будет просто сверкать чистотой.
Вина нахлынула на Линду жаркой, удушливой волной.
– Мама, извини. Я сейчас не могу тебе помочь. Пока дети спят, мне нужно сделать кое-какие срочные дела.
Работа на долю секунды замерла, потом возобновилась с еще более яростной энергией, чем до этого.
– Ты куда-то собираешься?
– Нет. Мне нужно закончить наброски к моим Урчалкам. В Нью-Йорке – какой-то владелец фирмы хочет посмотреть всю серию, а она еще не готова. Сами-то эскизы, по-моему, достаточно проработаны, но вот над выкройками для игрушек придется еще немного потрудиться.
Нора сосредоточенно терла губкой пластинку дверного замка, не пропуская ни единой бороздки.
– Господи, как трудно поддерживать чистоту! – пробормотала она, приложив руку к худой спине и болезненно морщась. – Иногда я задумываюсь, долго ли еще я смогу выдержать все это. Мы с отцом уже немолоды, как тебе известно. Ему уже скоро стукнет шестьдесят три года.
Линда стиснула зубы, чтобы удержать готовые сорваться с языка извинения.
– Мама, в прошлом месяце мы все это уже протирали. – Она попыталась шуткой разрядить обстановку. – Так ты смоешь всю краску, если будешь тереть дверь губкой каждый месяц, и отцу вместо отдыха во время отпуска придется снова все красить.
– Ты можешь смеяться над моей привычкой к чистоте сколько тебе угодно, Линди Бет, но я не потерплю грязи в своем доме. А тебе неплохо бы приучать близнецов к чистоте, чтобы они не хватались грязными руками за стену, когда идут наверх.
От напряжения пальцы Линды сами собой крепко сжались в кулаки. Она спрятала руки за спину и попыталась говорить спокойно.
– Мама, стены я вымою сегодня вечером, когда близнецы лягут спать, но сейчас мне нужно поработать над рисунками, пока еще хороший свет.
У Норы сжались губы.
– А откуда тебе вообще-то известно, что кому-то там в Нью-Йорке захотелось посмотреть на твои эскизы? Мне кажется, что у них и без того хватает художников. Их там и так больше чем достаточно. И кого вообще могут заинтересовать работы неопытной художницы из далекого Колорадо?
– У Мэтта друг президент... Нора фыркнула.
– Я так и думала, что тут не обошлось без этого проходимца! Честное слово, Линди Бет, как ты можешь верить тому, что говорит Мэтью Дейтон! Если у него среди знакомых есть президент компании, почему тогда он сам не работает у него, вместо того чтобы забивать тебе голову разной чепухой?
У Линды заныло под ложечкой. Она никогда не умела одерживать верх в спорах, особенно в тех случаях, когда у нее не было никакой уверенности в своей правоте.
Инстинктивно она почему-то верила Мэтту, но, быть может, все дело в ее наивности, которой он воспользовался, чтобы сочинить историю про друга, который мог бы ей помочь. Но зачем ему это нужно?
Может, с ее стороны эгоистично не помочь сейчас матери. Близнецы доставляют родителям много дополнительных хлопот, и ей следует быть более внимательной. Ведь, в конце концов, не так уж много матерей трехлетних близнецов могут похвастаться, что располагают свободным временем для каких-то своих личных занятий.
Живи она одна, ей пришлось бы вести самостоятельно все хозяйство, а не какую-то его часть.
«Но если бы ты жила одна, – проворчал внутренний голос, – то не стала бы тратить время и силы на мытье дверей, которые и без того сверкают чистотой».
«Мать моет дом вовсе не из-за необходимости это делать, – подумала Линда. – Просто это ее личное увлечение, поглотившее всю ее целиком». Нравится, ну и пусть, это ее дело. Но почему Линда должна заражаться этой одержимостью?
У Линды дрожала рука, когда она взялась за дверную ручку своей спальни, но она заставила себя твердо встретить недовольный взгляд Норы.
– Мама, я уже сказала, что вымою все сегодня вечером, но сейчас мне нужно поработать над эскизами.
На щеках у Норы выступили яркие пятна.
– Ну, прямо и не знаю, что сказал бы на это Джим...
– Не знаешь? – В улыбке Линды уже не осталось ни следа веселья. – Он сказал бы, что я вольна делать все, что мне нужно. И сказал бы это искренне, хоть и считал мои рисунки пустой тратой времени. Джим всегда был предельно терпим к людским слабостям. И это одна из причин, почему мне было так тяжело с ним.
Нора просто опешила от неожиданности, и, воспользовавшись ее замешательством, Линда проскользнула к себе в спальню, захлопнув дверь. Закрыв глаза, она на минуту прислонилась спиной к прохладному дереву дверной рамы.
Впервые она призналась кому-то, кроме себя, что ее семейная жизнь была далека от совершенства, и теперь ее всю трясло от такого откровения. Когда колени наконец-то перестали дрожать, Линда решительно направилась к рабочему столу, взяла из стакана мягкий карандаш и с беспощадностью, которую она позволяла себе лишь во время работы, выбросила из головы все, кроме придуманной ею страны, в которой жили забавные Урчалки.
В поглощенное работой сознание не проникали никакие звуки, раздававшиеся в доме, пока по приглушенной возне она не поняла, что близнецы проснулись. Растерянно моргая уставшими от напряженной работы глазами, Линда вернулась в реальный мир – и тут же ее захлестнуло ощущение вины. Она не только не уважила просьбу матери, но еще и нагрубила ей. И что еще хуже, ее бунтарство не имело веских оснований. Как справедливо сказала Нора, у Мэтта скорее всего не было влиятельных знакомых, по крайней мере таких, кто обладал бы властью делать заказы для фирм, изготавливающих игрушки.
Линда бросила карандаш в стакан и поспешно направилась в комнату близнецов, дав себе слово, что извинится перед матерью за эту вспышку.
Нора была в детской и помогала близнецам надевать носочки.
С мученическим выражением на лице она процедила сквозь зубы:
– Линди Бет, если у тебя найдется несколько минут, чтобы заняться своими детьми, я вернусь на кухню. Мне нужно дочистить картошку для обеда.
Линда молча сосчитала мысленно до десяти.
– Конечно, мама. Я хочу сходить с детьми в парк. Пусть покормят уток и покачаются на качелях. Конечно, если у тебя нет сейчас для меня других поручений.
– Ох, нет, смею надеяться, что я справлюсь со всем сама, как делаю это всегда.
Линде теперь пришлось сосчитать до двадцати.
– Тогда мы пойдем. Вы готовы, дети?
– Мы хочем пить, – заявила Кейт.
– Хотите, я куплю вам содовой в павильоне мороженого? – обратилась она к детям.
– Не надо портить им аппетит перед обедом, – предупредила Нора под восторженный писк близнецов.
– Да-да, не буду, мама.
– Кстати, если ты рассчитываешь встретить во время прогулки этого типа, тебя ждет разочарование. Он в Денвере, и, по словам миссис Виттмейер, никто не знает, когда он вернется назад.
Дрю вытащил руку из ладони Линды.
– Ой, мамочка! Мне больно!
– Прости, сынок. Я нечаянно. Линда поднесла ладошку сына к губам и рассеянно поцеловала. Затем подняла глаза и с вызовом улыбнулась матери.
– Я не знала, что Мэтт уехал из города, но, когда он вернется, я уверена, что он захочет увидеть мои работы. Если я поработаю еще хотя бы раза два вот так, как сегодня, я уверена, что мне будет не стыдно их показать.
Нора расправила одеяло на кроватке Кейт.
– Этот тип всегда морочил тебе голову, Линди Бет.
– Тебе, видимо, известно об этом гораздо больше, чем мне. Хотя, впрочем, мне это едва ли интересно.
Линда увидела, что у матери скорбно поджались губы при этих ее словах. Она вышла из детской комнаты, ощущая триумф в душе целых тридцать секунд, и бросилась вниз по лестнице. Близнецы повисли у нее на руках.
Ей надоело быть Миссис Совершенство, надоело делать то, что ожидают от нее другие.
Однако у подножия лестницы вспышка гнева рассеялась, на ее лице появилось выражение раскаяния. Все-таки ей придется извиниться перед матерью и пойти на мировую. Если она будет продолжать в таком духе и дальше, весь город вскоре решит, что ангел превратился в коварную ведьму. Впрочем, в эту минуту роль коварной ведьмы казалась Линде грешным делом вполне симпатичной...
Салли Дейтон подтвердила, что сын и впрямь уехал в Денвер, но не стала уточнять, надолго ли и с какой целью, так что его планы по-прежнему оставались тайной для любопытных обитателей Карсона. Не спас положения даже джунглевый телеграф миссис Виттмейер. К своей неимоверной досаде, она не смогла сообщить никаких новостей о нем. Дженнифер Дейтон несколько раз обмолвилась, что у него там какие-то деловые встречи. Разумеется, ей никто не поверил, хотя опровергнуть ее слова тоже никому не удавалось.
Через два-три дня обитатели Карсона постепенно смирились с досадной неизбежностью того, что их любимая белая ворона может и не вернуться больше в Карсон. Их надежды на новый скандал постепенно увядали.
Лишенные лакомой добычи, обыватели городка набросились на экстравагантные одежды Дженнифер и ее прическу, но даже она не смогла оказаться на высоте их ожиданий. Они с матерью провели два дня – среду и четверг – в магазинах Гранд-Джанкшена, однако миссис Виттмейер удалось пронюхать, ко всеобщему разочарованию, что Дага Хочкисса при этом замечено не было. Много времени Дженнифер проводила совсем неинтересно для любопытных кумушек, общаясь с Линдой и близнецами либо возле их дома, либо у своего. Так что даже самым заядлым сплетникам ничего не удавалось извлечь из такого невинного времяпрепровождения.