Страница:
Маськин Левый тапок, сам начавший напоминать тапочного крокодила, с трудом оправившись от ужасов своей касторной пересылки по почте, вдруг заявил Маськину, что всему есть предел и что эдакий гуманизм (переходящий в сосулизм) по отношению к Сосульке в ущерб всякому благоразумию, – это уже слишком. Маськину даже показалось, что если бы у Левого Маськиного тапка были бы ручки, то он обязательно покрутил бы пальцем у виска, чтобы наглядно показать Маськину, насколько тот свихнулся.
Правый Маськин тапок был более умеренным в своих высказываниях, однако тоже действия Маськина не одобрял. Дело в том, что оба Маськиных тапка давно износились и живо интересовались питанием в доме Маськина, потому что всё время просили есть. Именно поэтому в некоторых жестоких домах люди выбрасывают износившуюся, «просящую каши» обувь исключительно из экономии пищевых ресурсов.
– Что же это получается? Позвольте задать риторический вопрос, – вопрошал Маськин Правый тапок. – Маськин, ты пытаешься встать на дороге у природы вещей, нарушить их естественный ход, застопорить круговорот воды в природе! Что же это, Маськин, ты теперь стал сосулелюбом? Даже если так, всё равно сопротивляться закономерным изменениям не только бесполезно, но и опасно!
– Это всё здесь ни при чём, – решительно заявил Маськин, заслоняя собой дверцу холодильника от надоедливого Плюшевого Медведя, который имел привычку раскрывать холодильник и подолгу смотреть внутрь. Плюшевый Медведь утверждал, что он таким образом медитирует и что в этом заключается один из основных элементов хатки[40] -йоги, на которую Плюшевый Медведь был особенно падок. Да-да, представьте себе, он был падкий на хатки! Медведь считал, что если у йога есть своя хатка, то почему у него не может быть своей, медвежьей, и в качестве потенциальной хатки присматривал себе холодильник. Во-первых, там было прохладно, а Плюшевый Медведь, как вы помните, прохладу любил и уважал, а во-вторых, там было много провианта, который, по мнению Плюшевого Медведя, просто должен был находиться в хатке любого йога. А иначе отчего же йоги такие худые? Раз они ничего не едят, значит, у них должно много чего оставаться после обеда, и Плюшевый Медведь всегда тайно мечтал набрести на такую хатку йога, где полно всякой вкусной всячины. Всячину Плюшевый Медведь очень любил в любом виде: жареную, пареную и даже в сахаре[41]. Он всегда наедался всякой всячиной, пока у него не разбаливался животик и Маськину не приходилось оказывать ему первую помощь, подходящую для всех плюшевых медведей, – гладить по животику и активировать музыкальный механизм под названием «пукалка».
– Ни при чём тут всё это, – повторил Маськин, обращаясь уже к обоим своим тапкам, убедившись, что Плюшевый Медведь отчалил производить дополнительные замеры усосанности своей лапы. – Я не предаю друзей. Я люблю эту Сосульку и ни за что не брошу её в беде. И не бросил бы её, даже если б не любил. Мы всю зиму любовались её блеском, а теперь дать ей растаять без следа, равнодушно наблюдая, как безжалостное солнце испаряет из неё последние капли её леденистой сути? Нет, я плевать хотел на законы природы. На то мы и не скалы бездушные, мы обязаны добавлять к этим гибельным законам что-то своё, пусть безнадёжно нерациональное, пусть сумасшедшее с точки зрения бесчувственных скал. Я стоял и буду стоять на защите всех немощных и подыхающих, я выхожу эту Сосульку, как щеночка, как маленькую несчастную кошечку, как покусанного зайчика, наконец. Для меня нет разницы, и мне плевать, что черстводушая царица Природа слепо лупит несчастных тварей своим смертельным скипетром. Я встану на её дороге и противопоставлю ей нечто, что сильнее самой природы.
– И что же это сильнее самой Природы, позвольте полюбопытствовать? – нахально встрял уже почти проснувшийся, но по-прежнему вечно что-то жующий Гипнотизёр.
– Сострадание, милостивый государь, да, именно сострадание, – столь же высокопарно, в тон ему, заявил Маськин, и Гипнотизёр немедленно впал обратно в спячку от греха подальше.
– Но это же противоречит разуму! – заявил Левый Маськин тапок.
– Ну и что? – заупрямился Маськин. – Возможно, твоему левотапочному разуму это и противоречит, но я верю, что кроме наших низменных умишек на свете есть и высший разум, который сам проникнут милосердием…
– Это Бог, что ли? – не унимался Левый Маськин тапок.
– А хотя бы и Бог, что с того? Что, нельзя? – насупился Маськин.
– Ну, почему нельзя, можно… Я просто уточнил-с, – заехидничал Левый Маськин тапок, который сам был атеистом до религиозности.
– Посмотри, сколько на свете беспомощных жалких существ: мелкие детишки, детёнышы, птенчики… Всем им Господь дал шанс вдохнуть воздух этого мира, на краткий миг открыть подслеповатые глазки и увидеть шелестящую траву, голубое небо, почувствовать свежий ветерок… И мы, у кого есть силы, должны сделать всё, чтобы эти твари Божьи укрепились, поправились, совершили невозможное, из отъявленных нежильцов на этом свете превратились в здоровых, весёлых и упитанных пузотёров!
– Я никогда не рассматривал Сосульку в качестве пузотёра, – снова встрял Гипнотизёр Федя. – Вот меня нередко так называют: Гипнотизёр-пузотёр… Ещё говорят: «Брысь со сцены, гнида…» Но я-то другое дело! Сосулька ведь предмет неодушевлённый… Вы взялись бы ещё сосульки спасать… Хотя, впрочем, речь именно и идёт о сосульках… – сам себя запутал Фёдор и от этого снова впал в беспокойное беспамятство, слегка отдающее умеренной бредятинкой.
– А я считаю, что сострадание, – это лучшее, чего достигло человечество. Не случайно Иисус учил не основам электронной техники и ядерной физики. Он учил состраданию к ближнему, а в наш электронный век ближним становится даже самый-самый дальний! – совершенно серьёзно промолвил Маськин и, открыв холодильник, стал заботливо кормить Сосульку мороженым с ложечки, что являлось для неё наинеобходимейшим лекарством.
– И не скучно тебе возиться со всем этим? – спросил Маськина барабашка Тыркин, который случайно забрёл на кухню в дневное время и в качестве кандидатки на стыривание приглядел Маськину ложку, которой тот кормил Сосульку мороженым. – Ты хоть отдаёшь себе отчёт, сколько народу эти сосульки погубили? Тяп по башке – и нет человека! Во как! Вы думаете, отчего это я свой викингский шлем даже дома не снимаю? Боюсь, что сосулькой по башке огреет. У нас в Норвегии мало кто неушибленный остался… Всем припечатало. Несправедливо это – так с этими убийцами возиться.
– А сострадание и есть высшая справедливость. А то, что происходит с убийственными сосульками, то, поверь, когда сосулька пускается в свой гибельный полёт, то и для неё этот полёт – последний, – заявил Маськин.
– Так что же нам теперь, террористов-самоубийц тоже нежить и холить? Они ведь бросаются на нас, как сосульки, убивая себя и нас в последнем полёте… – поправил на носу очки Правый Маськин тапок.
– Террористами не рождаются, – твёрдо сказал Маськин. – Я никогда не видел семимесячного голопуза – прирождённого террориста. Они взрывают себя от недостатка внимания и сострадания, а вовсе не оттого, что у них некая врождённая потребность убивать себя и нас. Дайте мне любого будущего террориста, поселите его в детстве к нам, в масечную среду, разорвите его гибельные связи с серыми безжалостными кардиналами, которые используют недостаток сострадания к молодым как механизм наёма убийц. Я уверяю вас, у нас в доме не вырастет террорист…
– А как же кот Эль-Бандидо? – внезапно заговорил золотой кот Лисик. – Он что же, не террорист? Он что же, не у нас дома воспитывался? Вспомни его подвиги на острове Лос-Паганос!
– Исключение только подтверждает правило, – не растерялся Маськин, но ему показалось, что он так никого и не убедил…
Глава 33
Глава 34
Правый Маськин тапок был более умеренным в своих высказываниях, однако тоже действия Маськина не одобрял. Дело в том, что оба Маськиных тапка давно износились и живо интересовались питанием в доме Маськина, потому что всё время просили есть. Именно поэтому в некоторых жестоких домах люди выбрасывают износившуюся, «просящую каши» обувь исключительно из экономии пищевых ресурсов.
– Что же это получается? Позвольте задать риторический вопрос, – вопрошал Маськин Правый тапок. – Маськин, ты пытаешься встать на дороге у природы вещей, нарушить их естественный ход, застопорить круговорот воды в природе! Что же это, Маськин, ты теперь стал сосулелюбом? Даже если так, всё равно сопротивляться закономерным изменениям не только бесполезно, но и опасно!
– Это всё здесь ни при чём, – решительно заявил Маськин, заслоняя собой дверцу холодильника от надоедливого Плюшевого Медведя, который имел привычку раскрывать холодильник и подолгу смотреть внутрь. Плюшевый Медведь утверждал, что он таким образом медитирует и что в этом заключается один из основных элементов хатки[40] -йоги, на которую Плюшевый Медведь был особенно падок. Да-да, представьте себе, он был падкий на хатки! Медведь считал, что если у йога есть своя хатка, то почему у него не может быть своей, медвежьей, и в качестве потенциальной хатки присматривал себе холодильник. Во-первых, там было прохладно, а Плюшевый Медведь, как вы помните, прохладу любил и уважал, а во-вторых, там было много провианта, который, по мнению Плюшевого Медведя, просто должен был находиться в хатке любого йога. А иначе отчего же йоги такие худые? Раз они ничего не едят, значит, у них должно много чего оставаться после обеда, и Плюшевый Медведь всегда тайно мечтал набрести на такую хатку йога, где полно всякой вкусной всячины. Всячину Плюшевый Медведь очень любил в любом виде: жареную, пареную и даже в сахаре[41]. Он всегда наедался всякой всячиной, пока у него не разбаливался животик и Маськину не приходилось оказывать ему первую помощь, подходящую для всех плюшевых медведей, – гладить по животику и активировать музыкальный механизм под названием «пукалка».
– Ни при чём тут всё это, – повторил Маськин, обращаясь уже к обоим своим тапкам, убедившись, что Плюшевый Медведь отчалил производить дополнительные замеры усосанности своей лапы. – Я не предаю друзей. Я люблю эту Сосульку и ни за что не брошу её в беде. И не бросил бы её, даже если б не любил. Мы всю зиму любовались её блеском, а теперь дать ей растаять без следа, равнодушно наблюдая, как безжалостное солнце испаряет из неё последние капли её леденистой сути? Нет, я плевать хотел на законы природы. На то мы и не скалы бездушные, мы обязаны добавлять к этим гибельным законам что-то своё, пусть безнадёжно нерациональное, пусть сумасшедшее с точки зрения бесчувственных скал. Я стоял и буду стоять на защите всех немощных и подыхающих, я выхожу эту Сосульку, как щеночка, как маленькую несчастную кошечку, как покусанного зайчика, наконец. Для меня нет разницы, и мне плевать, что черстводушая царица Природа слепо лупит несчастных тварей своим смертельным скипетром. Я встану на её дороге и противопоставлю ей нечто, что сильнее самой природы.
– И что же это сильнее самой Природы, позвольте полюбопытствовать? – нахально встрял уже почти проснувшийся, но по-прежнему вечно что-то жующий Гипнотизёр.
– Сострадание, милостивый государь, да, именно сострадание, – столь же высокопарно, в тон ему, заявил Маськин, и Гипнотизёр немедленно впал обратно в спячку от греха подальше.
– Но это же противоречит разуму! – заявил Левый Маськин тапок.
– Ну и что? – заупрямился Маськин. – Возможно, твоему левотапочному разуму это и противоречит, но я верю, что кроме наших низменных умишек на свете есть и высший разум, который сам проникнут милосердием…
– Это Бог, что ли? – не унимался Левый Маськин тапок.
– А хотя бы и Бог, что с того? Что, нельзя? – насупился Маськин.
– Ну, почему нельзя, можно… Я просто уточнил-с, – заехидничал Левый Маськин тапок, который сам был атеистом до религиозности.
– Посмотри, сколько на свете беспомощных жалких существ: мелкие детишки, детёнышы, птенчики… Всем им Господь дал шанс вдохнуть воздух этого мира, на краткий миг открыть подслеповатые глазки и увидеть шелестящую траву, голубое небо, почувствовать свежий ветерок… И мы, у кого есть силы, должны сделать всё, чтобы эти твари Божьи укрепились, поправились, совершили невозможное, из отъявленных нежильцов на этом свете превратились в здоровых, весёлых и упитанных пузотёров!
– Я никогда не рассматривал Сосульку в качестве пузотёра, – снова встрял Гипнотизёр Федя. – Вот меня нередко так называют: Гипнотизёр-пузотёр… Ещё говорят: «Брысь со сцены, гнида…» Но я-то другое дело! Сосулька ведь предмет неодушевлённый… Вы взялись бы ещё сосульки спасать… Хотя, впрочем, речь именно и идёт о сосульках… – сам себя запутал Фёдор и от этого снова впал в беспокойное беспамятство, слегка отдающее умеренной бредятинкой.
– А я считаю, что сострадание, – это лучшее, чего достигло человечество. Не случайно Иисус учил не основам электронной техники и ядерной физики. Он учил состраданию к ближнему, а в наш электронный век ближним становится даже самый-самый дальний! – совершенно серьёзно промолвил Маськин и, открыв холодильник, стал заботливо кормить Сосульку мороженым с ложечки, что являлось для неё наинеобходимейшим лекарством.
– И не скучно тебе возиться со всем этим? – спросил Маськина барабашка Тыркин, который случайно забрёл на кухню в дневное время и в качестве кандидатки на стыривание приглядел Маськину ложку, которой тот кормил Сосульку мороженым. – Ты хоть отдаёшь себе отчёт, сколько народу эти сосульки погубили? Тяп по башке – и нет человека! Во как! Вы думаете, отчего это я свой викингский шлем даже дома не снимаю? Боюсь, что сосулькой по башке огреет. У нас в Норвегии мало кто неушибленный остался… Всем припечатало. Несправедливо это – так с этими убийцами возиться.
– А сострадание и есть высшая справедливость. А то, что происходит с убийственными сосульками, то, поверь, когда сосулька пускается в свой гибельный полёт, то и для неё этот полёт – последний, – заявил Маськин.
– Так что же нам теперь, террористов-самоубийц тоже нежить и холить? Они ведь бросаются на нас, как сосульки, убивая себя и нас в последнем полёте… – поправил на носу очки Правый Маськин тапок.
– Террористами не рождаются, – твёрдо сказал Маськин. – Я никогда не видел семимесячного голопуза – прирождённого террориста. Они взрывают себя от недостатка внимания и сострадания, а вовсе не оттого, что у них некая врождённая потребность убивать себя и нас. Дайте мне любого будущего террориста, поселите его в детстве к нам, в масечную среду, разорвите его гибельные связи с серыми безжалостными кардиналами, которые используют недостаток сострадания к молодым как механизм наёма убийц. Я уверяю вас, у нас в доме не вырастет террорист…
– А как же кот Эль-Бандидо? – внезапно заговорил золотой кот Лисик. – Он что же, не террорист? Он что же, не у нас дома воспитывался? Вспомни его подвиги на острове Лос-Паганос!
– Исключение только подтверждает правило, – не растерялся Маськин, но ему показалось, что он так никого и не убедил…
Глава 33
Маськино утрирование
Я без излишних промедлений имею честь доложить, что значение слова «утрирование» в Маськином толковом словаре[42] вовсе не соответствует указанному в словарях Даля, Ушакова или Ожегова, которые наивно и крайне ошибочно полагали, что утрировать якобы означает преувеличивать, вдаваться в крайности, превзойти всякую меру, раздувать что-либо чересчур, и что якобы это слово происходит от немецкого utrieren, которое, в свою очередь, проистекло от французского outrer, позаимствованного из латыни («ultra» означает «сверх»). Всё это не более чем высокомудрое заблуждение утомлённых составлением словарей учёных мужей.
«Утрирование», по Маськину, – это процесс проведения утра. Утрировать можно по-разному. Некоторые утрируют до безобразия невосхитительно. Они очумело вскакивают с кроватей под омерзительный мат будильников и мчатся на свои удушливые работы.
Маськин утрировал вовсе не так. У Маськина утрирование превращалось в целый ритуал, в который входило долгое валяние в постели с потягиваниями, позёвываниями, почёсываниями, а также улыбками разных мастей и толков, от полуулыбки, направленной внутрь, как у Будды, до широкополой американской улыбочки в стиле «всё о’кей!!!», в переводе обозначающей «всё путём».
Иногда Маськин позволял себе утрировать до вечера, так и не снимая пижамки, потому что если Незнайка спал в уличной одежде, ибо какой смысл её снимать, если наутро всё равно надо надевать обратно, то Маськин поступал наоборот и иногда не одевался с утра, потому что какой смысл одеваться, если вечером всё равно придётся раздеваться? Маськин жил натуральным хозяйством, и у него на все эти глупости с переодеванием просто не хватало времени.
Вы спросите, как же такое может быть, чтобы Маськин, живущий натуральным хозяйством, мог позволить себе такую роскошь, как валяние в постели по утрам?
А всё дело в том, что Маськин наладил своё хозяйство настолько самостоятельным образом, что практически всё в нём происходило само собой.
Господь Бог ведь именно так и наладил свой удивительный мир, чтобы ему не приходилось по утрам будить каждого его обитателя с колокольчиком.
Так же и Маськин, который во всём старался брать с Бога пример, особенно после того как сам был назначен ещё осенью рыбкиным богом, всё в своём хозяйстве настроил на самопроизвольный лад. Например, завтрак подавал себя Маськину в постель сам. Вы спросите, как же такое возможно? Да очень просто. Вы разве не помните, что Маськин на Новый год сам себе подарил скатерть-самобранку? Так вот, если обеды у неё выходили не очень стильные и Маськину приходилось всё же самому варить свои похлёбки и супы, то с завтраками скатерть-самобранка справлялась вполне сносно. Она сначала плелась к Плюшевому Медведю с горячей манной кашей, а потом приносила Маськину свежих морковок. И лишь затем, угостив всех обитателей Маськиного дома чем бог послал, отправлялась на кухню кормить Гипнотизёра Федю, который в последнее время завтракал аж до самого обеда.
Навалявшись вдоволь, Маськин весело вскакивал с кровати и хватал свою маськотрубу, в которую начинал восторженно трубить, так что в соседних хозяйствах петухи даже падали с заборов.
Вы спросите, почему я вдруг вспомнил о Маськином утрировании? Да потому что весна – это утро года, а весной Маськин утрировал особенно подробно. Конечно, у Маськина было в чести и вечерирование, я бы даже сказал, не в меньшей степени, – все эти его традиционные чаепития зимой на кухне, а летом в беседке стали уже притчей во языцех и скоро будут использоваться как темы школьных сочинений, например: «Роль Маськиных чаепитий в формировании нового российского национального самосознания» или: «В жизни всегда есть место Маськину». Хотя по прочтении концовки этой главы вы поймёте, почему «Маськина», пожалуй, никогда не будут проходить на уроках литературы или каких-либо других уроках в школе… Хотя школам не мешало бы ввести обязательные часы маськообразования и обучения правильному утрированию. Ведь именно утрирование занимало в Маськином доме особое место.
В Маськином хозяйстве всё обслуживало само себя. Козы сами умывались, кролики сами барабанили в барабаны.
Шушутка сам садился за книжки и использовал в качестве учителей всех обитателей Маськиного дома. Тыркин, будучи девятисот лет от роду, преподавал ему историю, причём при этом сам узнавал огромное количество ранее не известных ему фактов о своих временах. Так ведь всегда получается, что, уча, сам учишься больше, чем твои ученики.
Барабуська как истинный голландец преподавал Шушутке географию, кораблестроение и навигацию. Они подолгу пускали самостоятельно изготовленные модельки парусников в едва появившихся весенних ручейках.
Кахабасечка преподавала Шушутке английский язык, причём настаивала именно на кахабасширском произношении, которое отличалось удивительными «у», например «Большое вам спасибо» (Thank you very much) в Кахабасшире произносили «У-сеньки У-вери у-мяч!», хотя при этом кахабаский диалект по-прежнему считался одной из легитимных разновидностей английского языка…
Философию Шушутке преподавал, конечно же, золотой кот Лисик. Правда, он большей частью делал это молча, что, нужно признать, было чрезвычайно эффективно, потому что многие учителя философии подчас несут такую чушь, что лучше бы они молчали и не мешали читать настоящих философов.
Кошка Бася занималась с Шушуткой физкультурой, птички – пением, рядовой Колбаскин – военным делом, а Сосискин преподавал Шушутке криминалистику и науку сыскного нюха. Шушутка ведь подумывал, когда вырастет, стать не иначе как Шерлокохомсой или хотя бы доктором Ватсоном. Шушутка знал, что с некоторых пор ставка Ватсона освободилась, поскольку, как писала «Таймс» в колонке новостей:
Нет ничего полезнее для собственного образования, как учить других, поэтому Маськин самолично преподавал Шушутке секреты кулинарии, от чего Маськина стряпня становилась ещё вкуснее, а сонный Гипнотизёр учил Шушутку секретам гипноза и прочим фокусам, отчего у него самого, к его удивлению, некоторые фокусы даже начинали получаться.
Правый Маськин тапок, поднаторевший в юриспрунденции за годы отсидок и ссылок, преподавал Шушутке право. Право включает в себя свод законов и основы понятия справедливости. Левый тапок, как вы догадались, преподавал Шушутке лево. Это такой свод беззаконий, по которому живут и действуют настоящие левые на протяжении всей истории. Изучение и права и лева очень важно. Этот двухстороний сбалансированный подход помогал Шушутке развиваться не однобоко, а широко и вразумительно. То есть ему не говорилось: «Вот, Шушутка, это – белое», или: «Вот, Шушутка, это – чёрное». А ему говорилось: «Чёрные утверждают, что это белое, в то время как белые полагают, что это чёрное. А ты, Шушутка, сам решай, что тебе думать и считать. Формируй своё собственное, так сказать, неоднобокое мнение».
Нет ничего хуже, чем воспитывать детей в однобоком ключе. Таким ключом не открывается ни одна дверь в этом мире, полном замков и запоров. Вы можете возразить, что, например, население Африки не страдает от запоров, и даже наоборот… Это верно: когда у тебя нет двери, то и запирать нечего, а когда в пищу употребляешь одну воду, то пристало ли жаловаться на запор?
С тех пор как мы передоверили образование наших детей скучным тётям из школ, мир пришёл в упадок и страдает непрекращающимся запором. Ну чему могут научить эти серые неудачницы? Только стать такими же, как они – протокольными до остервенения, тупыми до икания и вялыми до бормотания…
Мы ведь не доверяем зачатие своих детей соседу, во всяком случае, пытаемся поучаствовать в какой-то мере в этом лично, передать им, так сказать, свою генетическую нудятину… Так почему же в воспитании наших отпрысков мы полагаемся на всякую шваль?
Не доверяйте воспитание своих детей тем, кому вы даже не доверили бы выгуливать не то что свою – соседскую собаку!
Мир дурён вовсе не из-за того, что в человеках буйствует врождённая пришибленность. Это всё оттого, что мир вывернул себя наизнанку, и вместо того чтобы утрировать, как Маськин, со вкусом и потихоньку, все полагают, что «утрирование» якобы означает преувеличивать, вдаваться в крайности, превзойти меру, раздувать что-либо чересчур…
А ведь как начнёшь утро – таким и будет весь день. Как начнёшь весну – таким и будет весь год. А как начнёшь юность – такой и будет вся остальная жизнь…
«Утрирование», по Маськину, – это процесс проведения утра. Утрировать можно по-разному. Некоторые утрируют до безобразия невосхитительно. Они очумело вскакивают с кроватей под омерзительный мат будильников и мчатся на свои удушливые работы.
Маськин утрировал вовсе не так. У Маськина утрирование превращалось в целый ритуал, в который входило долгое валяние в постели с потягиваниями, позёвываниями, почёсываниями, а также улыбками разных мастей и толков, от полуулыбки, направленной внутрь, как у Будды, до широкополой американской улыбочки в стиле «всё о’кей!!!», в переводе обозначающей «всё путём».
Иногда Маськин позволял себе утрировать до вечера, так и не снимая пижамки, потому что если Незнайка спал в уличной одежде, ибо какой смысл её снимать, если наутро всё равно надо надевать обратно, то Маськин поступал наоборот и иногда не одевался с утра, потому что какой смысл одеваться, если вечером всё равно придётся раздеваться? Маськин жил натуральным хозяйством, и у него на все эти глупости с переодеванием просто не хватало времени.
Вы спросите, как же такое может быть, чтобы Маськин, живущий натуральным хозяйством, мог позволить себе такую роскошь, как валяние в постели по утрам?
А всё дело в том, что Маськин наладил своё хозяйство настолько самостоятельным образом, что практически всё в нём происходило само собой.
Господь Бог ведь именно так и наладил свой удивительный мир, чтобы ему не приходилось по утрам будить каждого его обитателя с колокольчиком.
Так же и Маськин, который во всём старался брать с Бога пример, особенно после того как сам был назначен ещё осенью рыбкиным богом, всё в своём хозяйстве настроил на самопроизвольный лад. Например, завтрак подавал себя Маськину в постель сам. Вы спросите, как же такое возможно? Да очень просто. Вы разве не помните, что Маськин на Новый год сам себе подарил скатерть-самобранку? Так вот, если обеды у неё выходили не очень стильные и Маськину приходилось всё же самому варить свои похлёбки и супы, то с завтраками скатерть-самобранка справлялась вполне сносно. Она сначала плелась к Плюшевому Медведю с горячей манной кашей, а потом приносила Маськину свежих морковок. И лишь затем, угостив всех обитателей Маськиного дома чем бог послал, отправлялась на кухню кормить Гипнотизёра Федю, который в последнее время завтракал аж до самого обеда.
Навалявшись вдоволь, Маськин весело вскакивал с кровати и хватал свою маськотрубу, в которую начинал восторженно трубить, так что в соседних хозяйствах петухи даже падали с заборов.
Вы спросите, почему я вдруг вспомнил о Маськином утрировании? Да потому что весна – это утро года, а весной Маськин утрировал особенно подробно. Конечно, у Маськина было в чести и вечерирование, я бы даже сказал, не в меньшей степени, – все эти его традиционные чаепития зимой на кухне, а летом в беседке стали уже притчей во языцех и скоро будут использоваться как темы школьных сочинений, например: «Роль Маськиных чаепитий в формировании нового российского национального самосознания» или: «В жизни всегда есть место Маськину». Хотя по прочтении концовки этой главы вы поймёте, почему «Маськина», пожалуй, никогда не будут проходить на уроках литературы или каких-либо других уроках в школе… Хотя школам не мешало бы ввести обязательные часы маськообразования и обучения правильному утрированию. Ведь именно утрирование занимало в Маськином доме особое место.
В Маськином хозяйстве всё обслуживало само себя. Козы сами умывались, кролики сами барабанили в барабаны.
Шушутка сам садился за книжки и использовал в качестве учителей всех обитателей Маськиного дома. Тыркин, будучи девятисот лет от роду, преподавал ему историю, причём при этом сам узнавал огромное количество ранее не известных ему фактов о своих временах. Так ведь всегда получается, что, уча, сам учишься больше, чем твои ученики.
Барабуська как истинный голландец преподавал Шушутке географию, кораблестроение и навигацию. Они подолгу пускали самостоятельно изготовленные модельки парусников в едва появившихся весенних ручейках.
Кахабасечка преподавала Шушутке английский язык, причём настаивала именно на кахабасширском произношении, которое отличалось удивительными «у», например «Большое вам спасибо» (Thank you very much) в Кахабасшире произносили «У-сеньки У-вери у-мяч!», хотя при этом кахабаский диалект по-прежнему считался одной из легитимных разновидностей английского языка…
Философию Шушутке преподавал, конечно же, золотой кот Лисик. Правда, он большей частью делал это молча, что, нужно признать, было чрезвычайно эффективно, потому что многие учителя философии подчас несут такую чушь, что лучше бы они молчали и не мешали читать настоящих философов.
Кошка Бася занималась с Шушуткой физкультурой, птички – пением, рядовой Колбаскин – военным делом, а Сосискин преподавал Шушутке криминалистику и науку сыскного нюха. Шушутка ведь подумывал, когда вырастет, стать не иначе как Шерлокохомсой или хотя бы доктором Ватсоном. Шушутка знал, что с некоторых пор ставка Ватсона освободилась, поскольку, как писала «Таймс» в колонке новостей:
А для того чтобы стать полноценным доктором Ватсоном, медицинского образования вовсе не нужно, потому что, как мне кажется, практически ни в одной книжке Конан Дойла доктор Ватсон никого так и не излечил.
Собаке Баскервилей
Ватсона скормили,
И, отвлекшись от вокала,
Она Ватсоном икала…
Нет ничего полезнее для собственного образования, как учить других, поэтому Маськин самолично преподавал Шушутке секреты кулинарии, от чего Маськина стряпня становилась ещё вкуснее, а сонный Гипнотизёр учил Шушутку секретам гипноза и прочим фокусам, отчего у него самого, к его удивлению, некоторые фокусы даже начинали получаться.
Правый Маськин тапок, поднаторевший в юриспрунденции за годы отсидок и ссылок, преподавал Шушутке право. Право включает в себя свод законов и основы понятия справедливости. Левый тапок, как вы догадались, преподавал Шушутке лево. Это такой свод беззаконий, по которому живут и действуют настоящие левые на протяжении всей истории. Изучение и права и лева очень важно. Этот двухстороний сбалансированный подход помогал Шушутке развиваться не однобоко, а широко и вразумительно. То есть ему не говорилось: «Вот, Шушутка, это – белое», или: «Вот, Шушутка, это – чёрное». А ему говорилось: «Чёрные утверждают, что это белое, в то время как белые полагают, что это чёрное. А ты, Шушутка, сам решай, что тебе думать и считать. Формируй своё собственное, так сказать, неоднобокое мнение».
Нет ничего хуже, чем воспитывать детей в однобоком ключе. Таким ключом не открывается ни одна дверь в этом мире, полном замков и запоров. Вы можете возразить, что, например, население Африки не страдает от запоров, и даже наоборот… Это верно: когда у тебя нет двери, то и запирать нечего, а когда в пищу употребляешь одну воду, то пристало ли жаловаться на запор?
С тех пор как мы передоверили образование наших детей скучным тётям из школ, мир пришёл в упадок и страдает непрекращающимся запором. Ну чему могут научить эти серые неудачницы? Только стать такими же, как они – протокольными до остервенения, тупыми до икания и вялыми до бормотания…
Мы ведь не доверяем зачатие своих детей соседу, во всяком случае, пытаемся поучаствовать в какой-то мере в этом лично, передать им, так сказать, свою генетическую нудятину… Так почему же в воспитании наших отпрысков мы полагаемся на всякую шваль?
Не доверяйте воспитание своих детей тем, кому вы даже не доверили бы выгуливать не то что свою – соседскую собаку!
Мир дурён вовсе не из-за того, что в человеках буйствует врождённая пришибленность. Это всё оттого, что мир вывернул себя наизнанку, и вместо того чтобы утрировать, как Маськин, со вкусом и потихоньку, все полагают, что «утрирование» якобы означает преувеличивать, вдаваться в крайности, превзойти меру, раздувать что-либо чересчур…
А ведь как начнёшь утро – таким и будет весь день. Как начнёшь весну – таким и будет весь год. А как начнёшь юность – такой и будет вся остальная жизнь…
Глава 34
Маськин и весенняя побудка
Наконец весна принялась напористо вступать в свои природные права и нашелестела Маськину ручьистыми ветерками, что всех, кто был в спячке, пора будить, а то так недолго и лето проспать.
Многие, например, умудряются проспать всю жизнь… А некоторые, и умерев, так и не пробуждаются… Бесконечная вереница снов, перетекающих из никуда в никуда. Вам это ничего не напоминает? Боже мой, неужели это и есть наша жизнь и смерть? Неужели во Вселенной кроме снов, перетекающих в сны, больше ничего нет?
Нет, уж. Полноте… Ту-ру-ру, труба зовёт! Вставайте, пробуждайтесь, поднимайтесь! Хватит спать! Но нет ответа. В нашем самом сонном из всех возможных и невозможных царств, именуемом текущей реальностью, нет ни одного трезвого взгляда, ни одной ясной мысли. Всё подёрнуто маревом сна, тяжёлого, как гири у спортсмена.
Но Маськин, будучи единственным известным мне реальным героем, если уж сам не спал, то и другим спать не давал.
Маськин, разумеется, начал побудку с Гипнотизёра Феди, который к тому времени и сам почти уже проснулся, стал чинно прохаживаться по дому и совать нос в чужие дела, хотя официально совершенно проснувшимся себя пока ещё не признавал.
Маськин всё его спрашивал: «Товарищ Гипнотизёр, вы уже проснулись?» А Гипнотизёр неторопливо начинал раскачиваться на ходу и отвечал как бы во сне: «Никак нет-с, пока ещё не проснулся!»
Можете себе представить, какова была радость Маськина, когда однажды Федя вдруг ответил на поставленный Маськиным вопрос вполне положительно, и даже, казалось бы, охотно. Маськин, говоря по совести, не заметил большой разницы в степени сонности или пробуждённости Гипнотизёра, но спорить не стал. Гипнотизёр Федя оказался вовсе не Федей, Который Съел Медведя, как его прозвали жители Маськиного дома, а Плутоном Измаиловичем Кузинни, потомком известного чёрно-белого мага Меркурия Кузинни, который заснул ещё в прошлом веке, посещая подшефный коллектив пивзавода, производящего пиво марки «Икни!», и, как говорили, до сих пор не проснулся, хотя потреблял пиво и воблу в поразительном для спящего человека количестве и при этом почти не икал. Этот случай даже попал в книгу рекордов Гиннеса, в раздел «Рекорды магического плутовства», между записью о факте прикуривания от молнии и рапортом о получении серы из золота, причём книга утверждала, что выданный магу под честное слово кусок золота превратился в серу без остатка, в то время как обратное превращение произвести не удалось… Когда у мага при обыске обнаружили точно такой же слиток, он заявил, что у него такой кусок золота был с детства, что вовсе это не тот кусок и что это никакое не золото, а просто металл жёлтого цвета китайской национальности, и ему поверили, потому что маг обильно подтвердил свои аргументы гипнозом.
Плутон Измаилович был не такой. Он зарабатывал себе на жизнь честным ремеслом. После некоторого замешательства маэстро степенно представился всем обитателям Маськиного дома, с которыми в бессознательном состоянии провёл всю зиму, и предъявил счёт за свои услуги на круглую сумму, включавшую потарифную оплату всех проспанных часов и приличные командировочные. Маськин отметил, что черты лица проснувшегося мага не лишены благородства, и счёт оплатил немедленно, потому что не хотел Гипнотизёра задерживать. «Дома-то его, небось, заждались!» – вздохнул с состраданием Маськин и пошёл угощать свою Сосульку мороженым, потому что ей нужно было питаться по часам.
Гипнотизёр спрятал деньги в портмоне и ещё потолкался для приличия по Маськиному дому часика полтора, дождавшись обеда, за которым плотно закусил, и лишь потом откланялся, пообещав зайти к будущей осени и уж тогда попытаться ввести всех в высококачественную спячку, если, конечно, «ваш Плюшевый Медведь перестанет нарушать чистоту эксперимента своей усосанной лапой».
Плюшевый Медведь поклялся исправиться гораздо раньше – не к следующей осени, а к ближайшему понедельнику, и потом так раскормить свою лапу за лето, чтобы она вообще больше никогда не усасывалась! Эти обещания всех удовлетворили.
Вообще, если Плюшевого Медведя справедливо критиковали, он обычно живо отвечал, что если вам так уж не нравится поведение Медведя, то… он критику принимает и постарается исправиться к понедельнику. По понедельникам Плюшевый Медведь, действительно, был всегда особенно исправленный, но потом, к середине недели, иногда случайно портился обратно.
Есть некоторые невоспитанные типы, которые обещают выполнить различные вещи «после дождичка в четверг» и никогда обещаний своих не выполняют. Но Плюшевый Медведь был совсем не такой. Он был добрый и очень порядочный. А также чрезвычайно пуктуальный, то есть пукал исключительно по часам, никогда не опаздывая. По нему могли сверять часы все вокзалы мира…
А кроме того, он был, что называется, созданием, которое «мухи не обидит», больше того, он мог заставить Маськина спасать эту самую муху, если та случайно падала в аквариум к рыбкам Глоткину и Селёдкину и те настраивались её, как бы это помягче выразиться, слопать… Вот какой добрый медведь, а вы говорите, что всем этим обещаниям исправиться к понедельнику верить нельзя. Зря вы это, зря…
Уладив дела с проснувшимся Гипнотизёром, прозванным Федей, который практически съел медведя, а оказавшимся никем иным, как самим господином Плутоном Кузинни, известным чародеем, Маськин закрыл за этим славным магом дверь, прислушиваясь ещё некоторое время к затихающим за дверью шагам и вздохам гипнотизёра: «Уж не выболтал ли я часом во сне каких-нибудь важных секретов своего искусства? За этими Маськиными глаз да глаз нужен… Уж больно шустро он по счёту расплатился. Хм… Хм… Подозрительно…»
Маськин сказал себе: «Всё-таки как тяжело с талантами… Но ничего не поделаешь. Без них мир был бы очень скучным местом!» и отправился за рыбой 007, проживавшей всю зиму в бочке Диогена в Маськином доме. Маськину была срочно нужна бочка для засолки новой партии огурцов, и Маськин решил рыбу 007 отпустить в озеро, благо лёд уже сошёл, а заодно он собирался разбудить там рыбок, раз уж они назначили его рыбьим богом и поскольку именно он со своим тапками собственнолапно уложил их осенью спать. Только пользоваться Шушуткиным скафандром он больше не желал, потому что не собирался мочить уши, – да и будить, знаете ли, это вам не укладывать… Можно плеснуть ведром воды – и готово. Правда, с рыбками такой фокус не прошёл бы, потому что они и так характеризовались водной средой обитания. В случае с рыбками можно, например, и трубой обойтись. Да-да, так точно, трубой. Маськин собирался дунуть пару раз под воду, – глядишь, рыбки и проснутся.
Заодно Маськин планировал вернуть черепыхе Кексилле её ключелло, потому что всем надоело открывать потайные тайнеллы душ, а хорошего тоже надо в меру. А то по дому всю зиму валялись разные тайнеллы, и Маськину даже приходилось выметать их веником. А если вы помните, народная пословица гласит, что нехорошо, мол, выметать сор из избы, а потайные тайнеллы душ и подавно.
Возможно, вы спросите, чего это вдруг Маськин решил отпустить рыбу 007? Он ведь в своё время за ней гонялся чуть ли не по всему свету. А отчего Наполеошкин в своё время не выгнал предателей Талейрана?[43] и Фуше[44]
Помнится, когда Маськин гостил у Наполеошкина на острове святой Линет, тот ему частенько говорил: «Если бы я вовремя повесил этих негодяев, то до сих пор был бы императором, а теперь я стал тортом».[45]
Это может показаться странным, но Маськин живо интересовался судьбой экс-императора в качестве торта, потому что частенько стряпал торт «наполеон», и без его совета эксперта вряд ли мог обойтись.[46]
Многие, например, умудряются проспать всю жизнь… А некоторые, и умерев, так и не пробуждаются… Бесконечная вереница снов, перетекающих из никуда в никуда. Вам это ничего не напоминает? Боже мой, неужели это и есть наша жизнь и смерть? Неужели во Вселенной кроме снов, перетекающих в сны, больше ничего нет?
Нет, уж. Полноте… Ту-ру-ру, труба зовёт! Вставайте, пробуждайтесь, поднимайтесь! Хватит спать! Но нет ответа. В нашем самом сонном из всех возможных и невозможных царств, именуемом текущей реальностью, нет ни одного трезвого взгляда, ни одной ясной мысли. Всё подёрнуто маревом сна, тяжёлого, как гири у спортсмена.
Но Маськин, будучи единственным известным мне реальным героем, если уж сам не спал, то и другим спать не давал.
Маськин, разумеется, начал побудку с Гипнотизёра Феди, который к тому времени и сам почти уже проснулся, стал чинно прохаживаться по дому и совать нос в чужие дела, хотя официально совершенно проснувшимся себя пока ещё не признавал.
Маськин всё его спрашивал: «Товарищ Гипнотизёр, вы уже проснулись?» А Гипнотизёр неторопливо начинал раскачиваться на ходу и отвечал как бы во сне: «Никак нет-с, пока ещё не проснулся!»
Можете себе представить, какова была радость Маськина, когда однажды Федя вдруг ответил на поставленный Маськиным вопрос вполне положительно, и даже, казалось бы, охотно. Маськин, говоря по совести, не заметил большой разницы в степени сонности или пробуждённости Гипнотизёра, но спорить не стал. Гипнотизёр Федя оказался вовсе не Федей, Который Съел Медведя, как его прозвали жители Маськиного дома, а Плутоном Измаиловичем Кузинни, потомком известного чёрно-белого мага Меркурия Кузинни, который заснул ещё в прошлом веке, посещая подшефный коллектив пивзавода, производящего пиво марки «Икни!», и, как говорили, до сих пор не проснулся, хотя потреблял пиво и воблу в поразительном для спящего человека количестве и при этом почти не икал. Этот случай даже попал в книгу рекордов Гиннеса, в раздел «Рекорды магического плутовства», между записью о факте прикуривания от молнии и рапортом о получении серы из золота, причём книга утверждала, что выданный магу под честное слово кусок золота превратился в серу без остатка, в то время как обратное превращение произвести не удалось… Когда у мага при обыске обнаружили точно такой же слиток, он заявил, что у него такой кусок золота был с детства, что вовсе это не тот кусок и что это никакое не золото, а просто металл жёлтого цвета китайской национальности, и ему поверили, потому что маг обильно подтвердил свои аргументы гипнозом.
Плутон Измаилович был не такой. Он зарабатывал себе на жизнь честным ремеслом. После некоторого замешательства маэстро степенно представился всем обитателям Маськиного дома, с которыми в бессознательном состоянии провёл всю зиму, и предъявил счёт за свои услуги на круглую сумму, включавшую потарифную оплату всех проспанных часов и приличные командировочные. Маськин отметил, что черты лица проснувшегося мага не лишены благородства, и счёт оплатил немедленно, потому что не хотел Гипнотизёра задерживать. «Дома-то его, небось, заждались!» – вздохнул с состраданием Маськин и пошёл угощать свою Сосульку мороженым, потому что ей нужно было питаться по часам.
Гипнотизёр спрятал деньги в портмоне и ещё потолкался для приличия по Маськиному дому часика полтора, дождавшись обеда, за которым плотно закусил, и лишь потом откланялся, пообещав зайти к будущей осени и уж тогда попытаться ввести всех в высококачественную спячку, если, конечно, «ваш Плюшевый Медведь перестанет нарушать чистоту эксперимента своей усосанной лапой».
Плюшевый Медведь поклялся исправиться гораздо раньше – не к следующей осени, а к ближайшему понедельнику, и потом так раскормить свою лапу за лето, чтобы она вообще больше никогда не усасывалась! Эти обещания всех удовлетворили.
Вообще, если Плюшевого Медведя справедливо критиковали, он обычно живо отвечал, что если вам так уж не нравится поведение Медведя, то… он критику принимает и постарается исправиться к понедельнику. По понедельникам Плюшевый Медведь, действительно, был всегда особенно исправленный, но потом, к середине недели, иногда случайно портился обратно.
Есть некоторые невоспитанные типы, которые обещают выполнить различные вещи «после дождичка в четверг» и никогда обещаний своих не выполняют. Но Плюшевый Медведь был совсем не такой. Он был добрый и очень порядочный. А также чрезвычайно пуктуальный, то есть пукал исключительно по часам, никогда не опаздывая. По нему могли сверять часы все вокзалы мира…
А кроме того, он был, что называется, созданием, которое «мухи не обидит», больше того, он мог заставить Маськина спасать эту самую муху, если та случайно падала в аквариум к рыбкам Глоткину и Селёдкину и те настраивались её, как бы это помягче выразиться, слопать… Вот какой добрый медведь, а вы говорите, что всем этим обещаниям исправиться к понедельнику верить нельзя. Зря вы это, зря…
Уладив дела с проснувшимся Гипнотизёром, прозванным Федей, который практически съел медведя, а оказавшимся никем иным, как самим господином Плутоном Кузинни, известным чародеем, Маськин закрыл за этим славным магом дверь, прислушиваясь ещё некоторое время к затихающим за дверью шагам и вздохам гипнотизёра: «Уж не выболтал ли я часом во сне каких-нибудь важных секретов своего искусства? За этими Маськиными глаз да глаз нужен… Уж больно шустро он по счёту расплатился. Хм… Хм… Подозрительно…»
Маськин сказал себе: «Всё-таки как тяжело с талантами… Но ничего не поделаешь. Без них мир был бы очень скучным местом!» и отправился за рыбой 007, проживавшей всю зиму в бочке Диогена в Маськином доме. Маськину была срочно нужна бочка для засолки новой партии огурцов, и Маськин решил рыбу 007 отпустить в озеро, благо лёд уже сошёл, а заодно он собирался разбудить там рыбок, раз уж они назначили его рыбьим богом и поскольку именно он со своим тапками собственнолапно уложил их осенью спать. Только пользоваться Шушуткиным скафандром он больше не желал, потому что не собирался мочить уши, – да и будить, знаете ли, это вам не укладывать… Можно плеснуть ведром воды – и готово. Правда, с рыбками такой фокус не прошёл бы, потому что они и так характеризовались водной средой обитания. В случае с рыбками можно, например, и трубой обойтись. Да-да, так точно, трубой. Маськин собирался дунуть пару раз под воду, – глядишь, рыбки и проснутся.
Заодно Маськин планировал вернуть черепыхе Кексилле её ключелло, потому что всем надоело открывать потайные тайнеллы душ, а хорошего тоже надо в меру. А то по дому всю зиму валялись разные тайнеллы, и Маськину даже приходилось выметать их веником. А если вы помните, народная пословица гласит, что нехорошо, мол, выметать сор из избы, а потайные тайнеллы душ и подавно.
Возможно, вы спросите, чего это вдруг Маськин решил отпустить рыбу 007? Он ведь в своё время за ней гонялся чуть ли не по всему свету. А отчего Наполеошкин в своё время не выгнал предателей Талейрана?[43] и Фуше[44]
Помнится, когда Маськин гостил у Наполеошкина на острове святой Линет, тот ему частенько говорил: «Если бы я вовремя повесил этих негодяев, то до сих пор был бы императором, а теперь я стал тортом».[45]
Это может показаться странным, но Маськин живо интересовался судьбой экс-императора в качестве торта, потому что частенько стряпал торт «наполеон», и без его совета эксперта вряд ли мог обойтись.[46]