Так что искать их – напрасная трата сил.
– Выходит, мы потеряли обоих механиков? Ты слишком легко к этому относишься!
– Я тоже встревожен. Но некоторые наши люди достаточно наловчились, чтобы производить мелкий ремонт. Что до крупных поломок, то их все равно пришлось бы устранять в мастерской, так что от Карлоу с Прентисом здесь было бы немного толку. Невелика потеря.
Разумность аргументов, выдвинутых Абониту, и его непробиваемое спокойствие вывели Муталли из себя. Он выпалил, едва не срываясь на крик:
– Белым нельзя доверять! Тебе следовало бы это знать, парень! Ты забыл, что им нельзя доверять?
– Не я выбрал эту парочку для экспедиции.
Обмену репликами не было видно конца, и к спорящим со всех сторон стали подтягиваться африканцы, привлекаемые громкими голосами. Эндрю заметил, что одни стараются держаться поближе к Муталли, другие льнут к Абониту. Первых набралось больше, но и меньшинство, избравшее своим лидером Абониту, оказалось весьма представительным. Среди их оппонентов тоже росли признаки того, что спокойная уверенность внушает им больше доверия, нежели пустые угрозы. Муталли выдержал паузу и сказал негромким, но полным сарказма голосом:
– Ладно, оставим эту парочку. Но ты все-таки выбрал себе в друзья белого, ведь так? Может быть, ты полюбил белых, когда ездил в Англию, а? Ты предпочитаешь держать при себе белого и слушать его советы, как поступать, как добиваться дисциплины, как охранять лагерь. Разве не так?
Его слова не прошли даром. По толпе пробежал одобрительный ропот, два-три голоса прокричали слова поддержки.
– Лидон – техник, – возразил Абониту, – поэтому его и выбрали.
– Ну да, те двое – они ведь тоже техники. Что ты об этом думаешь?
– А что тут думать? – спокойно спросил Абониту.
– Я тебе скажу. Может быть, ты сообразишь тогда, что к чему. Я думаю, что хватит с нас белых в экспедиции. Я думаю, что нам надо обезопасить себя от нового предательства, иначе не избежать беды. Ты отвечаешь за свое судно, Абониту. Так что решать тебе.
– Я отвечаю за Лидона! – крикнул Абониту. – С ним все в порядке.
В ответ послышался смех и новые крики. Один африканец показал Лидону кулак.
– Что-то ты медленно соображаешь, – не отступал Муталли. – Я всего лишь велел тебе выбрать наилучший способ. Ты считаешь, что на него можно потратить пулю?
Вообще-то нож ничуть не хуже. И экономнее.
Он отцепил с пояса кинжал, подбросил в воздух и поймал. Утреннее солнце сверкнуло на лезвии. Муталли не стал вешать его обратно, а остался стоять с кинжалом в огромной лапе.
– Бессмыслица, – проговорил Абониту, не повышая голоса.
Муталли покачал головой:
– Выходит, ты размазня. Я-то думал, что ты большой герой. Такого вчера наговорил!
– И варварство! – Теперь голос Абониту звучал тверже. – От ибо ничего иного и не дождешься.
В экспедиции были и другие ибо, однако они составляли незначительное меньшинство по сравнению с людьми из других племен, особенно йоруба. Эндрю понимал, в чем состоит замысел Абониту. Это был опасный ход, и он не принес успеха. Раздался яростный рев, ибо тесно встали вокруг Муталли, остальные примолкли.
Твердым голосом, в котором звучали нотки торжества, Муталли произнес:
– Вот тебе мой приказ, Абониту. Убей белого! Каким угодно способом, но убей! Тебе все ясно?
Абониту медленно покачал головой.
– Ты пытаешься меня унизить. Ладно, я унижен. Ты руководишь этой экспедицией. С этим все согласны. Ты доказал это. Теперь давай работать.
Муталли с улыбкой протянул Абониту кинжал рукояткой вперед:
– Я дал тебе поручение. Ты что, не слышал?
Абониту повел плечами и отвернулся. Муталли повысил голос:
– Считаю до десяти. Прежде чем я закончу счет. И ты должен повиноваться.
Он начал считать. Эндрю охватил страх. Он видел, что Муталли решил принести его в жертву и пользуется поддержкой толпы. Теперь уже не важно, сможет ли Абониту выскользнуть из ловушки: он окончательно изолирован.
Муталли досчитал до десяти. Абониту так ничего и не сказал, даже не шелохнулся. Он просто глядел на гиганта с невозмутимым видом, слегка насупившись.
– Невыполнение приказа? Да это бунт! – крикнул Муталли, голова его резко дернулась. – Так. Прикончите их обоих!
Видя, что толпа надвигается на него, Абониту заговорил настолько твердо, что люди остановились как вкопанные:
– Подождите. – Он смотрел Муталли прямо в глаза. – Ты велишь мне убить его, Муталли?
– Почему убить? Казнить, а не убить. Ты вспомнил про дядюшку? Думаю, он не даст тебя в обиду, Абониту. Он повесит тебе на шею медаль. Так тебе спокойнее?
– Нет, – сказал Абониту. – Мне спокойнее оттого, что ты показал, какой ты трус. Когда тебе захотелось растерзать белого, ты приказал сделать это мне. Теперь тебе понадобилось расправиться со мной, и ты ждешь, что это сделают за тебя другие. Смелый мужчина сделал бы это сам – или по крайней мере попытался. Но ты – не смельчак, Муталли, верно? Зато у тебя есть голова на плечах. Ведь ты подошел ко мне сам, сам протянул кинжал, ты не ждешь ни от кого помощи. Думаешь, я не смогу убить тебя?
Муталли ничего не ответил, а только перебросил кинжал из правой руки в левую и обратно. Теперь он держал его за рукоятку, обратив лезвие в сторону Абониту. Он сделал шаг вперед, и люди расступились, образовав на снегу круг. Двое схватили Абониту за руки и оттащили назад. Ему не оставалось ничего другого, кроме как принять правила игры. Противники стали сходиться. Абониту напал первым: когда между ним и Муталли оставалось всего два ярда, он прыгнул вперед и схватил врага за руку, сжимавшую кинжал. Другой рукой он успел выхватить собственное оружие и размахнулся, целясь в шею. Муталли обхватил его руками, и они закружились, сопя от натуги и разбрасывая ногами мерзлый снег.
У Абониту не было шансов: его соперник был сильнее и тяжелее. Однако в последнюю минуту ему удалось вывернуться из гибельных объятий. Муталли занес нож. Эндрю увидел, как с носа Абониту слетели очки, сверкнув на солнце. Муталли поспешил раздавить их правым сапогом. Абониту отступил. Эндрю увидел у него на лице кровь, уже стекающую на снег. По толпе африканцев пробежал рокот возбуждения.
Абониту все отступал, Муталли медленно шел на него. Пару раз он попытался совершить бросок, но Абониту удавалось увернуться. Тогда Муталли насмешливо заговорил с ним:
– Давай, давай, парень! Ты не боишься, а? Покажи-ка нам, как умеют драться настоящие герои. Ну, быстрее! Ты совсем закоченеешь, если будешь так медлить. Докажи нам, что умеешь обращаться с кинжалом! Порадуй же нас!
Абониту метнулся к нему, как будто подстрекательство достигло цели. Муталли отскочил с неожиданной для такого гиганта легкостью и проворством, успев пустить в ход кинжал. На этот раз лезвие располосовало Абониту рукав, на котором тоже выступила кровь. Толпа взревела.
– Придется тебя немного покромсать, – не унимался Муталли. – Ты такой полнокровный! Иди-ка сюда, я пущу тебе еще кровушки!
Они продолжали ходить по кругу, утаптывая снег: Муталли наступал, Абониту пятился.
– Давай! – дразнил его Муталли. – Ну, давай же, парень! Покажи нам, какой ты герой!
С этими словами он бросился на врага. Абониту только и оставалось, что уворачиваться. Схватка все больше напоминала игру в кошки-мышки. Как только Абониту отступал слишком далеко, руки из толпы выталкивали его в центр круга. Кровь на лице и на руке заставляла людей требовать продолжения. Эндрю с трудом сдерживался, чтобы не пуститься наутек. Как только они покончат с Абониту, наступит и его черед – в этом не было ни малейших сомнений.
– Раз ты не идешь ко мне, то мне придется самому до тебя добраться. Берегись!
Болельщики сжали Абониту со всех сторон, вынуждая прекратить отступление и принять бой. Теперь ему некуда было податься при виде надвигающегося, как гора, Муталли. Абониту отпрыгнул вправо, однако натолкнулся на стену рук. Видимо, он отчаянно пытался избежать решающей схватки, но теперь это было невозможно. Грозный враг изготовился к расправе.
Однако, сделав рывок, Муталли поскользнулся на утоптанном снегу. Ему удалось устоять на ногах, но, пока он восстанавливал утраченное на долю секунды равновесие, Абониту ринулся вперед и врезался головой ему в грудь, одновременно погрузив кулак ему в живот. Муталли рухнул на снег. Падая, он раскинул руки, чтобы поудобнее опереться о землю и побыстрее встать на ноги. Абониту ударил его сапогом по руке, сжимающей кинжал. Муталли остался безоружен. Другим сапогом Абониту нанес ему сильный удар прямо в лицо, а потом занес собственный кинжал, готовясь к смертельному удару.
Но в последнее мгновение Муталли удалось увернуться от удара и схватить Абониту за ноги. Колени Абониту подогнулись, и они вдвоем покатились по снегу. Однако Муталли не смог ничего больше предпринять; Абониту орудовал кинжалом как бешеный, нанося удары Муталли в лицо, в бок, в плечи, пока не всадил его с размаху глубоко в грудь.
Муталли поперхнулся и замер. Из уголка его рта побежала на снег струйка крови.
Абониту медленно выпрямился и огляделся, всматриваясь в лица, чтобы понять их выражение. Эндрю видел, что на них нельзя что-либо прочесть. Люди были потрясены исходом битвы и не знали пока, как к нему отнестись. Вдруг они бросятся на Абониту? Достаточно было всего одной искры – а ею мог стать враждебный выкрик кого-нибудь из ибо, – чтобы начался разгул кровожадной ненависти и мести.
Словно зная, что именно с этой опасностью сейчас следует считаться больше всего, Абониту впился глазами в людей из племени ибо, как будто провоцируя их, и, простояв так какое-то время, презрительно пнул тело Муталли ногой.
– Уберите это, – произнес он и, помолчав, добавил:
– И заройте. Мы не бросаем своих мертвых как мусор. Земля слишком тверда, чтобы рыть ее лопатой, придется прибегнуть к бурам.
Он отвернулся и побрел прочь. При его приближении люди расступились, и круг распался. Отойдя ярдов на двадцать, он остановился и указал на Эндрю:
– Отпустите его. И пускай повара займутся завтраком.
Через час мы отправляемся в путь.
Попыток оспорить главенство Абониту не последовало.
Когда экспедиция тронулась с места, его «ховеркрафт» встал во главе колонны, остальные вытянулись цепочкой позади, Во время дневного привала люди высыпали на снег и собрались вокруг судна Абониту, подобно тому как раньше центром притяжения служил корабль Муталли. Все утро Абониту не выпускал из рук бумагу и карандаш. Стоя как можно дальше от него, чтобы не навлекать лишних подозрений, Эндрю все же не мог не подметить его прямую осанку и важность, отличающую лидера.
– Вот имена командиров экипажей! – Абониту огласил список. – Они подчиняются только мне. Каждый назначает себе заместителя, который сможет заменить его в случае необходимости, и докладывает мне о своем выборе сегодня же вечером. Своим заместителем я назначаю полковника Зиггури. Если со мной что-нибудь случится, он займет мое место. Понятно?
По толпе пробежал гул одобрения. Зиггури, такой же йоруба, как Абониту и большинство участников экспедиции, имел наивысшее воинское звание после Муталли и был бы назначен заместителем даже им. Это был высокий худощавый человек с бородкой клинышком и спокойным, пристальным взглядом. Он коротко кивнул Абониту, соглашаясь с назначением и как бы обещая преданность. Абониту сделал самый лучший, даже единственно возможный выбор. Не забыл он и об ибо: двое из них были назначены командирами экипажей – как раз те, от которых следовало бы ожидать больше всего беспокойства, останься они вместе.
– Теперь порядок действий, – продолжил Абониту. – На время привала от каждого экипажа выделяется по одному караульному. Никто не покидает судна, пока не последует команда капитана, а тот дожидается моего распоряжения. Экипажи подчиняются своим капитанам без пререканий. Любая жалоба на капитана адресуется полковнику Зиггури. Однако главное требование – подчинение приказам непосредственного командира.
Он обвел свое войско пристальным взглядом.
– Пока все. Позднее я вызову капитанов.
Абониту махнул рукой, распуская людей, и спустился на снег. Африканцы расступились. Он оглянулся:
– Эндрю, пошли со мной!
Они протиснулись сквозь толпу и побрели в сторону от круга, образованного замершими «ховеркрафтами». У подножия холма, поднимающегося рядом не то с замерзшей рекой, не то с дорогой, они замедлили шаг. Вокруг высились заиндевелые скелеты деревьев; по тому, как они уходили вдаль, следуя прихотливой траектории, можно было заключить, что между ними вьется речное русло – дорожный комитет графств, окружающих Лондон, ни за что не позволил бы строить такую извилистую дорогу. В отдалении тянулось нечто напоминающее железнодорожное полотно.
Абониту поправил очки; над его правым ухом красовался теперь глубокий шрам, и пластырь не давал правильно пристроить дужку.
– Эти очки надо беречь как зеницу ока, – пояснил он. – Единственная запасная пара.
– Ты считаешь, что это правильный ход – уйти и беседовать со мной наедине? Я старался держаться от тебя подальше.
– Спасибо, что ты обо мне позаботился, но в этом не было необходимости. Теперь я держу их в руках, и было бы ошибкой хоть в чем-то идти на компромисс. Они не поднимутся против меня, увидев, что я говорю с тобой наедине.
Другое дело – если бы они решили, что я боюсь это делать.
– Возможно, ты и прав. Я молился за тебя все это утро. – Эндрю посмотрел на приятеля. – Я не думал, что ты добьешься успеха, Або.
– Я тоже в какой-то момент утратил надежду. Но моим родичам всегда везло в бою. Рассказывают, что один мой предок уже лежал простертый на земле, ожидая, когда в него вонзится копье, но в этот момент человека, стоявшего над ним, поразило молнией.
Он сопроводил свои слова улыбкой. Перед Эндрю стоял совершенно спокойный, учтивый человек. Было трудно поверить, что он еще сегодня утром пинал Муталли в лицо и, задыхаясь, всаживал в него раз за разом окровавленный кинжал.
– Что же ты сообщишь в Лагос?
Они поддерживали связь с Нигерией с помощью мощного коротковолнового передатчика, находившегося раньше на борту судна, которым командовал Муталли. Абониту уже успел пересадить оператора вместе с передатчиком в свой «ховеркрафт». Каждый вечер им полагалось передавать в Лагос закодированное послание.
– Скажу, что он погиб в результате несчастного случая и что члены экспедиции избрали меня его преемником. Это руководству понравится: они гордятся своей демократичностью.
– А что будет после возвращения?
Абониту пожал плечами:
– Если нам удастся вернуться невредимыми, это уже не будет иметь значения.
– Что ты за человек? – не удержался от вопроса Эндрю.
Абониту окинул его взглядом.
– Черный человек. Несколько лет назад один из ваших лидеров заявил в парламенте, что все африканцы – лгуны. – Он улыбнулся. – Пусть это звучит как парадокс Эпименида,[22] но я могу присоединиться к этому заявлению: африканец Абониту называет всех африканцев лгунами. На самом деле это, конечно, никакой не парадокс. Быть лгуном – не значит не говорить ни единого слова правды. Кроме того, мы убийцы, мошенники и тираны. Иногда. Именно этого ты, Эндрю, и не можешь в нас понять.
– Зачем ты меня спас?
– Я спасал не тебя, а себя. – Он оглядел белую пустыню. – Хотел бы я знать, где сейчас Карлоу и Прентис – если они еще живы.
– Должно быть, жалеют о содеянном. Им, наверное, сейчас очень одиноко.
– Значит, ты не последуешь их примеру, Эндрю?
– Разве ты не клялся в моей надежности еще сегодня утром? Не из-за этого ли возник весь сыр-бор?
– Частично. Ты не последуешь за ними?
– Нет. К чему подвергать себя опасности замерзнуть, умереть от голода или погибнуть от руки выжившего, но одичавшего соплеменника?
– Это не ответ.
– Тогда давай так: я сделал свой выбор. В отличие от них.
И каждый мой поступок только подтверждает это. С каждым днем решение становится все более непоколебимым.
– Хорошо, – резко произнес Абониту. – Завтра мы будем в Лондоне. Ты понадобишься мне в качестве проводника. – Он усмехнулся. – Кстати, теперь будешь управляться с камерами самостоятельно. Лидеру это не к лицу.
– Жаль, что у меня не оказалось камеры сегодня утром.
– И мне жаль. Осталось бы хоть что-то для потомков – если мне суждено пасть от удара молнии.
– Лондон, – молвил Эндрю, – уже завтра… Как ты думаешь туда въезжать? По реке?
– Единственный разумный путь. И единственно возможный. Как по-твоему?
– Верно.
– Что ты скажешь о таком возвращении в свой город?
– Не знаю…
– Ты растроган? Возбужден?
– Нет. Скорее ошеломлен. Мне хотелось бы побыстрее покончить со всем этим.
– А я чувствую воодушевление, – признался Абониту. – И сам себе противен из-за этого. Принцессы и фараонши Древнего Египта требовали, чтобы их тела переодевали после смерти для бальзамирования только разложившимися. Они полагали, что в противном случае бальзамировщик не сможет удержаться и надругается над ними. Лондон – это мертвая фараонша…
– Но не разложившаяся. Она заморожена. Ты сможешь беспрепятственно предаваться некрофилии, Або. Но у египтян были более простые и куда более приятные возможности – например, оскопить бальзамировщиков.
– Дело в том, что страсть знакома даже евнухам. Кроме того, у них могли трудиться и полноценные мужчины. Бывают случаи, когда единственным выходом может служить только неприятное решение. Ты не согласен?
– Полностью согласен, – ответил Эндрю.
Абониту взял Эндрю за руку; это был прямой, откровенный жест. Стоя в стороне от остальных, они были видны как на ладони.
– Ты мне нужен, Эндрю, – сказал он. – Не как проводник и не как оператор. Нужен как друг. Если ты бросишь меня одного с моими соплеменниками, мне конец.
Так ты остаешься?
– Да, – сказал Эндрю. – Остаюсь.
– Видишь? – спросил Абониту у Эндрю, когда они медленно продвигались по этому жуткому полю. Ближайший курган был усеян следами недавней деятельности – скорее всего раскопок. Выдранные из мерзлоты трупы еще не успело замести снегом. У одного не хватало руки, у другого – ноги. Эндрю поймал себя на том, что представшее глазам зрелище не вызывает у него ничего, кроме легкого приступа тошноты.
– Да, – отозвался он. – Я этого и ожидал.
– Я тоже. Но видеть все самому – другое дело. Погляди-ка туда.
Эндрю повиновался.
– Что-то застигло его – или ее – врасплох.
На снегу валялась отрубленная от туловища рука. Она определенно принадлежала молодой, изнеженной женщине. На запястье оставались золотые часики.
– Должно быть, здорово перепугался, раз бросил добычу. Мы можем возвращаться к реке?
– Думаю, да. Сворачиваем на северо-восток – туда, между деревьев.
– Хорошо, – согласился Абониту. – Здесь слишком гадко.
В Чисвике их встретило некое подобие жизни. Сперва на берегу замерзшей реки мелькнули странные фигуры, некоторые из которых при приближении «ховеркрафтов» отступили к домам, другие – посмелее или полюбопытнее – остались поглазеть и даже размахивали руками. Рев турбин заглушал любые звуки, какие могли бы доноситься с их стороны, однако один мужчина определенно взывал о помощи. Видя, что «ховеркрафты», не останавливаясь, мчатся по льду, он побежал, стараясь не отстать от них. Команда наблюдала за ним с интересом и подбадривала криками, когда же он растянулся на снегу, окончательно выдохнувшись, осыпала его глумливыми насмешками.
В районе Чисвикского моста копошение людей имело более осмысленный характер. На левом берегу Темзы и на самом мосту собралась толпа. Эндрю насчитал примерно тридцать – сорок душ; в основном это были мужчины, но среди них затесалось несколько молодых женщин самого непреклонного вида. Их определенно собрала здесь новость о приближении «ховеркрафтов», однако в отличие от оставшейся позади группы эти люди были настроены враждебно: они потрясали кулаками и выкрикивали угрозы. Некоторые нагибались и, нащупав предметы потверже, швыряли их в сторону «ховеркрафтов».
– Местное население как будто настроено не слишком дружелюбно, – с улыбкой прокомментировал Абониту.
Над их головами пронесся свист.
– Кто-то из них вооружен, – сказал Эндрю.
Али, мусульманин из племени хауса, исполнявший обязанности капитана на судне Абониту, предложил:
– Надо бы притормозить, сэр, и произвести по ним пару залпов.
– Хочешь преподать им урок, Али? Чтобы бросились врассыпную, попрятались за деревьями, где их все равно отыщет пуля? Добрая старая традиция, только здесь она не сработает. У них есть где прятаться, и они быстро отступят.
Лучше не рисковать. Будем надеяться, что нас минует шальная пуля. Не думаю, чтобы они открыли сплошной огонь.
Патроны – слишком большая ценность, чтобы расходовать их просто так, сдуру.
Река сделалась шире; впереди взметнулись ввысь трубы Баттерсийской электростанции, однако над ними не вилось даже подобия дымка.
– Сбавь скорость до пяти узлов, – приказал Абониту штурману и посмотрел на Эндрю. – Гляди, вдоль реки идет заграждение. – Он поднял бинокль. – Явно не новое.
– Мы достигли оконечности Пейла, – объяснил Эндрю. – Однако ко времени моего отъезда никаких заграждений еще не построили. Наверное, они появились позже.
Банды совершали налеты через реку и раньше; видимо, потом дело приняло совсем печальный оборот.
– Не вижу ни малейших признаков жизни.
– Я тоже, – подтвердил Эндрю.
Сказав это, он почувствовал, что у него защемило сердце, – совсем как раньше. Сколько еще раз ему доведется испытать это мучительное чувство безнадежности?
Они медленно продвигались между безмолвных белых возвышений по обеим сторонам Темзы. Позади полыхало вечернее небо с грозно нависшими тяжелыми облаками, подсвечиваемыми клонящимся к закату солнцем. Эндрю установил треногу с камерой и снял сперва панораму вмерзшего в лед города, а потом зловещий закат. Будет эффектно смотреться как в цвете, так и на черно-белом экране телевизора, подумал он, стараясь не поддаваться горечи.
Взору предстала галерея Тейт. Здание показалось бы такими же безликими руинами, покрытыми белым саваном, как и окружающие строения, если бы не следы сильного пожара; через разбитые окна было видно царившее внутри запустение. Самые ценные полотна исчезли из этих стен еще до окончательного краха, чтобы выплыть по смехотворным ценам на аукционах в южных странах и принести хоть какую-то иностранную валюту. Эндрю вспомнил бум вокруг картин из собрания Чантри,[23] пришедшихся по вкусу африканским ценителям живописи своей монументальностью; их собрали на чердаке, отряхнули от пыли и продали по ценам, пусть и не выдерживавшим сравнения с суммами, которые могли бы быть уплачены за них в благословенные времена королевы Виктории и короля Эдуарда, но все же оказавшимся достаточно высокими в сравнении с пренебрежительно встреченными Пикассо, Браком и Матиссом. Это были хоть и небольшие, но все-таки деньги; от абстракционистов же покупатели дружно воротили нос. Их пришлось вешать обратно на стены на обозрение оставшимся в живых, замерзающим обитателям Пейла. Видимо, после того, как все пошло вразнос, кто-то развел из них костер, который превратился в пожар. Эндрю попытался вспомнить, какая судьба постигла скульптуры. На аукционах пробовали выставлять маленькие бронзовые статуэтки, однако за них удавалось выручить так мало, что это не окупало даже их доставку по воздуху. Крупные изваяния, естественно, так и остались стоять. Скорее всего они высятся на прежних местах по сию пору, усыпанные пеплом пожарища и снегом, залетающим в разбитые окна, – все эти шедевры Хэпуорта, Эпштейна и Мура. Ожидает ли их новая жизнь? Даже если проект колонизации увенчается успехом, у африканцев имеется свой, более глубокий и не такой искусственный примитивизм, тем более что за его образцами не надо отправляться за тридевять земель.
Русло реки вильнуло в сторону, и их взглядам предстала новая линия горизонта, в которой безошибочно узнавались башни и ажурные детали крыш парламента.
– Биг-Бен, – сказал Абониту. – Ты должен усматривать в этом горчайшую иронию, Эндрю. «Под часами ровно в три…» Или около того…
– Только ночи, а не дня. И не летом, а зимой. Часы остановились в февральскую метель: от холода лопнул основной вал, и никто уже не смог запустить механизм.
– «Мед для чая не бери…» Да, дела обстоят еще хуже, чем я ожидал. – Абониту повернулся к штурману. – Причаливаем к левому берегу. У самого моста.
– Прямо здесь? Хочешь устроить привал? – поразился Эндрю.
– Выходит, мы потеряли обоих механиков? Ты слишком легко к этому относишься!
– Я тоже встревожен. Но некоторые наши люди достаточно наловчились, чтобы производить мелкий ремонт. Что до крупных поломок, то их все равно пришлось бы устранять в мастерской, так что от Карлоу с Прентисом здесь было бы немного толку. Невелика потеря.
Разумность аргументов, выдвинутых Абониту, и его непробиваемое спокойствие вывели Муталли из себя. Он выпалил, едва не срываясь на крик:
– Белым нельзя доверять! Тебе следовало бы это знать, парень! Ты забыл, что им нельзя доверять?
– Не я выбрал эту парочку для экспедиции.
Обмену репликами не было видно конца, и к спорящим со всех сторон стали подтягиваться африканцы, привлекаемые громкими голосами. Эндрю заметил, что одни стараются держаться поближе к Муталли, другие льнут к Абониту. Первых набралось больше, но и меньшинство, избравшее своим лидером Абониту, оказалось весьма представительным. Среди их оппонентов тоже росли признаки того, что спокойная уверенность внушает им больше доверия, нежели пустые угрозы. Муталли выдержал паузу и сказал негромким, но полным сарказма голосом:
– Ладно, оставим эту парочку. Но ты все-таки выбрал себе в друзья белого, ведь так? Может быть, ты полюбил белых, когда ездил в Англию, а? Ты предпочитаешь держать при себе белого и слушать его советы, как поступать, как добиваться дисциплины, как охранять лагерь. Разве не так?
Его слова не прошли даром. По толпе пробежал одобрительный ропот, два-три голоса прокричали слова поддержки.
– Лидон – техник, – возразил Абониту, – поэтому его и выбрали.
– Ну да, те двое – они ведь тоже техники. Что ты об этом думаешь?
– А что тут думать? – спокойно спросил Абониту.
– Я тебе скажу. Может быть, ты сообразишь тогда, что к чему. Я думаю, что хватит с нас белых в экспедиции. Я думаю, что нам надо обезопасить себя от нового предательства, иначе не избежать беды. Ты отвечаешь за свое судно, Абониту. Так что решать тебе.
– Я отвечаю за Лидона! – крикнул Абониту. – С ним все в порядке.
В ответ послышался смех и новые крики. Один африканец показал Лидону кулак.
– Что-то ты медленно соображаешь, – не отступал Муталли. – Я всего лишь велел тебе выбрать наилучший способ. Ты считаешь, что на него можно потратить пулю?
Вообще-то нож ничуть не хуже. И экономнее.
Он отцепил с пояса кинжал, подбросил в воздух и поймал. Утреннее солнце сверкнуло на лезвии. Муталли не стал вешать его обратно, а остался стоять с кинжалом в огромной лапе.
– Бессмыслица, – проговорил Абониту, не повышая голоса.
Муталли покачал головой:
– Выходит, ты размазня. Я-то думал, что ты большой герой. Такого вчера наговорил!
– И варварство! – Теперь голос Абониту звучал тверже. – От ибо ничего иного и не дождешься.
В экспедиции были и другие ибо, однако они составляли незначительное меньшинство по сравнению с людьми из других племен, особенно йоруба. Эндрю понимал, в чем состоит замысел Абониту. Это был опасный ход, и он не принес успеха. Раздался яростный рев, ибо тесно встали вокруг Муталли, остальные примолкли.
Твердым голосом, в котором звучали нотки торжества, Муталли произнес:
– Вот тебе мой приказ, Абониту. Убей белого! Каким угодно способом, но убей! Тебе все ясно?
Абониту медленно покачал головой.
– Ты пытаешься меня унизить. Ладно, я унижен. Ты руководишь этой экспедицией. С этим все согласны. Ты доказал это. Теперь давай работать.
Муталли с улыбкой протянул Абониту кинжал рукояткой вперед:
– Я дал тебе поручение. Ты что, не слышал?
Абониту повел плечами и отвернулся. Муталли повысил голос:
– Считаю до десяти. Прежде чем я закончу счет. И ты должен повиноваться.
Он начал считать. Эндрю охватил страх. Он видел, что Муталли решил принести его в жертву и пользуется поддержкой толпы. Теперь уже не важно, сможет ли Абониту выскользнуть из ловушки: он окончательно изолирован.
Муталли досчитал до десяти. Абониту так ничего и не сказал, даже не шелохнулся. Он просто глядел на гиганта с невозмутимым видом, слегка насупившись.
– Невыполнение приказа? Да это бунт! – крикнул Муталли, голова его резко дернулась. – Так. Прикончите их обоих!
Видя, что толпа надвигается на него, Абониту заговорил настолько твердо, что люди остановились как вкопанные:
– Подождите. – Он смотрел Муталли прямо в глаза. – Ты велишь мне убить его, Муталли?
– Почему убить? Казнить, а не убить. Ты вспомнил про дядюшку? Думаю, он не даст тебя в обиду, Абониту. Он повесит тебе на шею медаль. Так тебе спокойнее?
– Нет, – сказал Абониту. – Мне спокойнее оттого, что ты показал, какой ты трус. Когда тебе захотелось растерзать белого, ты приказал сделать это мне. Теперь тебе понадобилось расправиться со мной, и ты ждешь, что это сделают за тебя другие. Смелый мужчина сделал бы это сам – или по крайней мере попытался. Но ты – не смельчак, Муталли, верно? Зато у тебя есть голова на плечах. Ведь ты подошел ко мне сам, сам протянул кинжал, ты не ждешь ни от кого помощи. Думаешь, я не смогу убить тебя?
Муталли ничего не ответил, а только перебросил кинжал из правой руки в левую и обратно. Теперь он держал его за рукоятку, обратив лезвие в сторону Абониту. Он сделал шаг вперед, и люди расступились, образовав на снегу круг. Двое схватили Абониту за руки и оттащили назад. Ему не оставалось ничего другого, кроме как принять правила игры. Противники стали сходиться. Абониту напал первым: когда между ним и Муталли оставалось всего два ярда, он прыгнул вперед и схватил врага за руку, сжимавшую кинжал. Другой рукой он успел выхватить собственное оружие и размахнулся, целясь в шею. Муталли обхватил его руками, и они закружились, сопя от натуги и разбрасывая ногами мерзлый снег.
У Абониту не было шансов: его соперник был сильнее и тяжелее. Однако в последнюю минуту ему удалось вывернуться из гибельных объятий. Муталли занес нож. Эндрю увидел, как с носа Абониту слетели очки, сверкнув на солнце. Муталли поспешил раздавить их правым сапогом. Абониту отступил. Эндрю увидел у него на лице кровь, уже стекающую на снег. По толпе африканцев пробежал рокот возбуждения.
Абониту все отступал, Муталли медленно шел на него. Пару раз он попытался совершить бросок, но Абониту удавалось увернуться. Тогда Муталли насмешливо заговорил с ним:
– Давай, давай, парень! Ты не боишься, а? Покажи-ка нам, как умеют драться настоящие герои. Ну, быстрее! Ты совсем закоченеешь, если будешь так медлить. Докажи нам, что умеешь обращаться с кинжалом! Порадуй же нас!
Абониту метнулся к нему, как будто подстрекательство достигло цели. Муталли отскочил с неожиданной для такого гиганта легкостью и проворством, успев пустить в ход кинжал. На этот раз лезвие располосовало Абониту рукав, на котором тоже выступила кровь. Толпа взревела.
– Придется тебя немного покромсать, – не унимался Муталли. – Ты такой полнокровный! Иди-ка сюда, я пущу тебе еще кровушки!
Они продолжали ходить по кругу, утаптывая снег: Муталли наступал, Абониту пятился.
– Давай! – дразнил его Муталли. – Ну, давай же, парень! Покажи нам, какой ты герой!
С этими словами он бросился на врага. Абониту только и оставалось, что уворачиваться. Схватка все больше напоминала игру в кошки-мышки. Как только Абониту отступал слишком далеко, руки из толпы выталкивали его в центр круга. Кровь на лице и на руке заставляла людей требовать продолжения. Эндрю с трудом сдерживался, чтобы не пуститься наутек. Как только они покончат с Абониту, наступит и его черед – в этом не было ни малейших сомнений.
– Раз ты не идешь ко мне, то мне придется самому до тебя добраться. Берегись!
Болельщики сжали Абониту со всех сторон, вынуждая прекратить отступление и принять бой. Теперь ему некуда было податься при виде надвигающегося, как гора, Муталли. Абониту отпрыгнул вправо, однако натолкнулся на стену рук. Видимо, он отчаянно пытался избежать решающей схватки, но теперь это было невозможно. Грозный враг изготовился к расправе.
Однако, сделав рывок, Муталли поскользнулся на утоптанном снегу. Ему удалось устоять на ногах, но, пока он восстанавливал утраченное на долю секунды равновесие, Абониту ринулся вперед и врезался головой ему в грудь, одновременно погрузив кулак ему в живот. Муталли рухнул на снег. Падая, он раскинул руки, чтобы поудобнее опереться о землю и побыстрее встать на ноги. Абониту ударил его сапогом по руке, сжимающей кинжал. Муталли остался безоружен. Другим сапогом Абониту нанес ему сильный удар прямо в лицо, а потом занес собственный кинжал, готовясь к смертельному удару.
Но в последнее мгновение Муталли удалось увернуться от удара и схватить Абониту за ноги. Колени Абониту подогнулись, и они вдвоем покатились по снегу. Однако Муталли не смог ничего больше предпринять; Абониту орудовал кинжалом как бешеный, нанося удары Муталли в лицо, в бок, в плечи, пока не всадил его с размаху глубоко в грудь.
Муталли поперхнулся и замер. Из уголка его рта побежала на снег струйка крови.
Абониту медленно выпрямился и огляделся, всматриваясь в лица, чтобы понять их выражение. Эндрю видел, что на них нельзя что-либо прочесть. Люди были потрясены исходом битвы и не знали пока, как к нему отнестись. Вдруг они бросятся на Абониту? Достаточно было всего одной искры – а ею мог стать враждебный выкрик кого-нибудь из ибо, – чтобы начался разгул кровожадной ненависти и мести.
Словно зная, что именно с этой опасностью сейчас следует считаться больше всего, Абониту впился глазами в людей из племени ибо, как будто провоцируя их, и, простояв так какое-то время, презрительно пнул тело Муталли ногой.
– Уберите это, – произнес он и, помолчав, добавил:
– И заройте. Мы не бросаем своих мертвых как мусор. Земля слишком тверда, чтобы рыть ее лопатой, придется прибегнуть к бурам.
Он отвернулся и побрел прочь. При его приближении люди расступились, и круг распался. Отойдя ярдов на двадцать, он остановился и указал на Эндрю:
– Отпустите его. И пускай повара займутся завтраком.
Через час мы отправляемся в путь.
Попыток оспорить главенство Абониту не последовало.
Когда экспедиция тронулась с места, его «ховеркрафт» встал во главе колонны, остальные вытянулись цепочкой позади, Во время дневного привала люди высыпали на снег и собрались вокруг судна Абониту, подобно тому как раньше центром притяжения служил корабль Муталли. Все утро Абониту не выпускал из рук бумагу и карандаш. Стоя как можно дальше от него, чтобы не навлекать лишних подозрений, Эндрю все же не мог не подметить его прямую осанку и важность, отличающую лидера.
– Вот имена командиров экипажей! – Абониту огласил список. – Они подчиняются только мне. Каждый назначает себе заместителя, который сможет заменить его в случае необходимости, и докладывает мне о своем выборе сегодня же вечером. Своим заместителем я назначаю полковника Зиггури. Если со мной что-нибудь случится, он займет мое место. Понятно?
По толпе пробежал гул одобрения. Зиггури, такой же йоруба, как Абониту и большинство участников экспедиции, имел наивысшее воинское звание после Муталли и был бы назначен заместителем даже им. Это был высокий худощавый человек с бородкой клинышком и спокойным, пристальным взглядом. Он коротко кивнул Абониту, соглашаясь с назначением и как бы обещая преданность. Абониту сделал самый лучший, даже единственно возможный выбор. Не забыл он и об ибо: двое из них были назначены командирами экипажей – как раз те, от которых следовало бы ожидать больше всего беспокойства, останься они вместе.
– Теперь порядок действий, – продолжил Абониту. – На время привала от каждого экипажа выделяется по одному караульному. Никто не покидает судна, пока не последует команда капитана, а тот дожидается моего распоряжения. Экипажи подчиняются своим капитанам без пререканий. Любая жалоба на капитана адресуется полковнику Зиггури. Однако главное требование – подчинение приказам непосредственного командира.
Он обвел свое войско пристальным взглядом.
– Пока все. Позднее я вызову капитанов.
Абониту махнул рукой, распуская людей, и спустился на снег. Африканцы расступились. Он оглянулся:
– Эндрю, пошли со мной!
Они протиснулись сквозь толпу и побрели в сторону от круга, образованного замершими «ховеркрафтами». У подножия холма, поднимающегося рядом не то с замерзшей рекой, не то с дорогой, они замедлили шаг. Вокруг высились заиндевелые скелеты деревьев; по тому, как они уходили вдаль, следуя прихотливой траектории, можно было заключить, что между ними вьется речное русло – дорожный комитет графств, окружающих Лондон, ни за что не позволил бы строить такую извилистую дорогу. В отдалении тянулось нечто напоминающее железнодорожное полотно.
Абониту поправил очки; над его правым ухом красовался теперь глубокий шрам, и пластырь не давал правильно пристроить дужку.
– Эти очки надо беречь как зеницу ока, – пояснил он. – Единственная запасная пара.
– Ты считаешь, что это правильный ход – уйти и беседовать со мной наедине? Я старался держаться от тебя подальше.
– Спасибо, что ты обо мне позаботился, но в этом не было необходимости. Теперь я держу их в руках, и было бы ошибкой хоть в чем-то идти на компромисс. Они не поднимутся против меня, увидев, что я говорю с тобой наедине.
Другое дело – если бы они решили, что я боюсь это делать.
– Возможно, ты и прав. Я молился за тебя все это утро. – Эндрю посмотрел на приятеля. – Я не думал, что ты добьешься успеха, Або.
– Я тоже в какой-то момент утратил надежду. Но моим родичам всегда везло в бою. Рассказывают, что один мой предок уже лежал простертый на земле, ожидая, когда в него вонзится копье, но в этот момент человека, стоявшего над ним, поразило молнией.
Он сопроводил свои слова улыбкой. Перед Эндрю стоял совершенно спокойный, учтивый человек. Было трудно поверить, что он еще сегодня утром пинал Муталли в лицо и, задыхаясь, всаживал в него раз за разом окровавленный кинжал.
– Что же ты сообщишь в Лагос?
Они поддерживали связь с Нигерией с помощью мощного коротковолнового передатчика, находившегося раньше на борту судна, которым командовал Муталли. Абониту уже успел пересадить оператора вместе с передатчиком в свой «ховеркрафт». Каждый вечер им полагалось передавать в Лагос закодированное послание.
– Скажу, что он погиб в результате несчастного случая и что члены экспедиции избрали меня его преемником. Это руководству понравится: они гордятся своей демократичностью.
– А что будет после возвращения?
Абониту пожал плечами:
– Если нам удастся вернуться невредимыми, это уже не будет иметь значения.
– Что ты за человек? – не удержался от вопроса Эндрю.
Абониту окинул его взглядом.
– Черный человек. Несколько лет назад один из ваших лидеров заявил в парламенте, что все африканцы – лгуны. – Он улыбнулся. – Пусть это звучит как парадокс Эпименида,[22] но я могу присоединиться к этому заявлению: африканец Абониту называет всех африканцев лгунами. На самом деле это, конечно, никакой не парадокс. Быть лгуном – не значит не говорить ни единого слова правды. Кроме того, мы убийцы, мошенники и тираны. Иногда. Именно этого ты, Эндрю, и не можешь в нас понять.
– Зачем ты меня спас?
– Я спасал не тебя, а себя. – Он оглядел белую пустыню. – Хотел бы я знать, где сейчас Карлоу и Прентис – если они еще живы.
– Должно быть, жалеют о содеянном. Им, наверное, сейчас очень одиноко.
– Значит, ты не последуешь их примеру, Эндрю?
– Разве ты не клялся в моей надежности еще сегодня утром? Не из-за этого ли возник весь сыр-бор?
– Частично. Ты не последуешь за ними?
– Нет. К чему подвергать себя опасности замерзнуть, умереть от голода или погибнуть от руки выжившего, но одичавшего соплеменника?
– Это не ответ.
– Тогда давай так: я сделал свой выбор. В отличие от них.
И каждый мой поступок только подтверждает это. С каждым днем решение становится все более непоколебимым.
– Хорошо, – резко произнес Абониту. – Завтра мы будем в Лондоне. Ты понадобишься мне в качестве проводника. – Он усмехнулся. – Кстати, теперь будешь управляться с камерами самостоятельно. Лидеру это не к лицу.
– Жаль, что у меня не оказалось камеры сегодня утром.
– И мне жаль. Осталось бы хоть что-то для потомков – если мне суждено пасть от удара молнии.
– Лондон, – молвил Эндрю, – уже завтра… Как ты думаешь туда въезжать? По реке?
– Единственный разумный путь. И единственно возможный. Как по-твоему?
– Верно.
– Что ты скажешь о таком возвращении в свой город?
– Не знаю…
– Ты растроган? Возбужден?
– Нет. Скорее ошеломлен. Мне хотелось бы побыстрее покончить со всем этим.
– А я чувствую воодушевление, – признался Абониту. – И сам себе противен из-за этого. Принцессы и фараонши Древнего Египта требовали, чтобы их тела переодевали после смерти для бальзамирования только разложившимися. Они полагали, что в противном случае бальзамировщик не сможет удержаться и надругается над ними. Лондон – это мертвая фараонша…
– Но не разложившаяся. Она заморожена. Ты сможешь беспрепятственно предаваться некрофилии, Або. Но у египтян были более простые и куда более приятные возможности – например, оскопить бальзамировщиков.
– Дело в том, что страсть знакома даже евнухам. Кроме того, у них могли трудиться и полноценные мужчины. Бывают случаи, когда единственным выходом может служить только неприятное решение. Ты не согласен?
– Полностью согласен, – ответил Эндрю.
Абониту взял Эндрю за руку; это был прямой, откровенный жест. Стоя в стороне от остальных, они были видны как на ладони.
– Ты мне нужен, Эндрю, – сказал он. – Не как проводник и не как оператор. Нужен как друг. Если ты бросишь меня одного с моими соплеменниками, мне конец.
Так ты остаешься?
– Да, – сказал Эндрю. – Остаюсь.
* * *
Шлюзы в верховьях Темзы заставили снизить скорость; кое-где приходилось делать крюк, чтобы преодолеть препятствие. В районе Тедцингтона, совершая очередной объезд, они очутились на поле сражения или расправы. Повсюду возвышались снеговые курганы, из которых торчали замороженные руки и ноги, неестественно скрюченные в смертельной агонии.– Видишь? – спросил Абониту у Эндрю, когда они медленно продвигались по этому жуткому полю. Ближайший курган был усеян следами недавней деятельности – скорее всего раскопок. Выдранные из мерзлоты трупы еще не успело замести снегом. У одного не хватало руки, у другого – ноги. Эндрю поймал себя на том, что представшее глазам зрелище не вызывает у него ничего, кроме легкого приступа тошноты.
– Да, – отозвался он. – Я этого и ожидал.
– Я тоже. Но видеть все самому – другое дело. Погляди-ка туда.
Эндрю повиновался.
– Что-то застигло его – или ее – врасплох.
На снегу валялась отрубленная от туловища рука. Она определенно принадлежала молодой, изнеженной женщине. На запястье оставались золотые часики.
– Должно быть, здорово перепугался, раз бросил добычу. Мы можем возвращаться к реке?
– Думаю, да. Сворачиваем на северо-восток – туда, между деревьев.
– Хорошо, – согласился Абониту. – Здесь слишком гадко.
В Чисвике их встретило некое подобие жизни. Сперва на берегу замерзшей реки мелькнули странные фигуры, некоторые из которых при приближении «ховеркрафтов» отступили к домам, другие – посмелее или полюбопытнее – остались поглазеть и даже размахивали руками. Рев турбин заглушал любые звуки, какие могли бы доноситься с их стороны, однако один мужчина определенно взывал о помощи. Видя, что «ховеркрафты», не останавливаясь, мчатся по льду, он побежал, стараясь не отстать от них. Команда наблюдала за ним с интересом и подбадривала криками, когда же он растянулся на снегу, окончательно выдохнувшись, осыпала его глумливыми насмешками.
В районе Чисвикского моста копошение людей имело более осмысленный характер. На левом берегу Темзы и на самом мосту собралась толпа. Эндрю насчитал примерно тридцать – сорок душ; в основном это были мужчины, но среди них затесалось несколько молодых женщин самого непреклонного вида. Их определенно собрала здесь новость о приближении «ховеркрафтов», однако в отличие от оставшейся позади группы эти люди были настроены враждебно: они потрясали кулаками и выкрикивали угрозы. Некоторые нагибались и, нащупав предметы потверже, швыряли их в сторону «ховеркрафтов».
– Местное население как будто настроено не слишком дружелюбно, – с улыбкой прокомментировал Абониту.
Над их головами пронесся свист.
– Кто-то из них вооружен, – сказал Эндрю.
Али, мусульманин из племени хауса, исполнявший обязанности капитана на судне Абониту, предложил:
– Надо бы притормозить, сэр, и произвести по ним пару залпов.
– Хочешь преподать им урок, Али? Чтобы бросились врассыпную, попрятались за деревьями, где их все равно отыщет пуля? Добрая старая традиция, только здесь она не сработает. У них есть где прятаться, и они быстро отступят.
Лучше не рисковать. Будем надеяться, что нас минует шальная пуля. Не думаю, чтобы они открыли сплошной огонь.
Патроны – слишком большая ценность, чтобы расходовать их просто так, сдуру.
Река сделалась шире; впереди взметнулись ввысь трубы Баттерсийской электростанции, однако над ними не вилось даже подобия дымка.
– Сбавь скорость до пяти узлов, – приказал Абониту штурману и посмотрел на Эндрю. – Гляди, вдоль реки идет заграждение. – Он поднял бинокль. – Явно не новое.
– Мы достигли оконечности Пейла, – объяснил Эндрю. – Однако ко времени моего отъезда никаких заграждений еще не построили. Наверное, они появились позже.
Банды совершали налеты через реку и раньше; видимо, потом дело приняло совсем печальный оборот.
– Не вижу ни малейших признаков жизни.
– Я тоже, – подтвердил Эндрю.
Сказав это, он почувствовал, что у него защемило сердце, – совсем как раньше. Сколько еще раз ему доведется испытать это мучительное чувство безнадежности?
Они медленно продвигались между безмолвных белых возвышений по обеим сторонам Темзы. Позади полыхало вечернее небо с грозно нависшими тяжелыми облаками, подсвечиваемыми клонящимся к закату солнцем. Эндрю установил треногу с камерой и снял сперва панораму вмерзшего в лед города, а потом зловещий закат. Будет эффектно смотреться как в цвете, так и на черно-белом экране телевизора, подумал он, стараясь не поддаваться горечи.
Взору предстала галерея Тейт. Здание показалось бы такими же безликими руинами, покрытыми белым саваном, как и окружающие строения, если бы не следы сильного пожара; через разбитые окна было видно царившее внутри запустение. Самые ценные полотна исчезли из этих стен еще до окончательного краха, чтобы выплыть по смехотворным ценам на аукционах в южных странах и принести хоть какую-то иностранную валюту. Эндрю вспомнил бум вокруг картин из собрания Чантри,[23] пришедшихся по вкусу африканским ценителям живописи своей монументальностью; их собрали на чердаке, отряхнули от пыли и продали по ценам, пусть и не выдерживавшим сравнения с суммами, которые могли бы быть уплачены за них в благословенные времена королевы Виктории и короля Эдуарда, но все же оказавшимся достаточно высокими в сравнении с пренебрежительно встреченными Пикассо, Браком и Матиссом. Это были хоть и небольшие, но все-таки деньги; от абстракционистов же покупатели дружно воротили нос. Их пришлось вешать обратно на стены на обозрение оставшимся в живых, замерзающим обитателям Пейла. Видимо, после того, как все пошло вразнос, кто-то развел из них костер, который превратился в пожар. Эндрю попытался вспомнить, какая судьба постигла скульптуры. На аукционах пробовали выставлять маленькие бронзовые статуэтки, однако за них удавалось выручить так мало, что это не окупало даже их доставку по воздуху. Крупные изваяния, естественно, так и остались стоять. Скорее всего они высятся на прежних местах по сию пору, усыпанные пеплом пожарища и снегом, залетающим в разбитые окна, – все эти шедевры Хэпуорта, Эпштейна и Мура. Ожидает ли их новая жизнь? Даже если проект колонизации увенчается успехом, у африканцев имеется свой, более глубокий и не такой искусственный примитивизм, тем более что за его образцами не надо отправляться за тридевять земель.
Русло реки вильнуло в сторону, и их взглядам предстала новая линия горизонта, в которой безошибочно узнавались башни и ажурные детали крыш парламента.
– Биг-Бен, – сказал Абониту. – Ты должен усматривать в этом горчайшую иронию, Эндрю. «Под часами ровно в три…» Или около того…
– Только ночи, а не дня. И не летом, а зимой. Часы остановились в февральскую метель: от холода лопнул основной вал, и никто уже не смог запустить механизм.
– «Мед для чая не бери…» Да, дела обстоят еще хуже, чем я ожидал. – Абониту повернулся к штурману. – Причаливаем к левому берегу. У самого моста.
– Прямо здесь? Хочешь устроить привал? – поразился Эндрю.