– Теперь я уже не припомню всего.
– Позволь освежить твою память. Получаемая Землей солнечная радиация более или менее постоянна. Внешние слои атмосферы получают в среднем 1,94 калории на квадратный метр. Колебания, – он сверился с бумажкой, – не должны превышать трех процентов.
– Я помню, – кивнул Эндрю.
– Снижение, предсказанное Фрателлини, находилось в пределах обычных флюктуации.
– Ну.
– Десять дней назад американский метеорологический спутник передал последние данные. – Дэвид ткнул пальцем в бумажку. – Вот новая цифра: чуть выше 1,80 – примерно 1,805. Снижение равно примерно семи процентам.
Максимальный параметр, который должен был вызвать нежелательные отклонения, высчитанный Фрателлини, не превышал шести.
– Лишний процент – уже повод для тревоги? – удивился Эндрю.
– Это было десять дней назад. Три дня назад получены свежие данные: 1,80 ровно.
– Мне все это не очень понятно, – призналась Мадлен. – Неужели из этого следует, что теперь будет все холоднее и холоднее и так до бесконечности?
– Возможно, падение скоро прекратится. Пока же оно продолжается. Фрателлини говорил о двух-трех процентах, но реальная цифра уже в четыре раза выше. Кажется, ученые подсчитали, что в ледниковый период средняя температура была всего на девять-десять градусов ниже, чем сейчас.
– Но, возможно, между падением солнечной активности и температурой воздуха не существует прямой зависимости – надо учитывать множество различных факторов: облачный слой и тому подобное. Средняя температура у нас равна всего пятидесяти градусам по Фаренгейту. Четыре процента от пятидесяти – это какие-то два градуса.
– Четыре процента – это если говорить о нормальных отклонениях. А тут – семь процентов от среднего значения.
И процесс не останавливается. В этом все дело: снижение продолжается. Расчеты Фрателлини можно отправлять на свалку. Открыт полный простор для догадок.
– Какова же твоя догадка? – спросила Мадлен.
– Ледниковый период, – ответил за него Эндрю. – Лондон скован вечными снегами. «Дейли мейл» организует новую гонку Лондон – Париж на лыжах и на коньках. Я прав?
– На этом острове проживают пятьдесят миллионов человек, – сказал Дэвид. – На восточном побережье Гренландии, которое по протяженности в два раза превосходит расстояние между Лендс-Энд и Джон-о'Гротс,[7] помещаются всего две деревушки. Однако для того, чтобы сделать жизнь невыносимой, не обязательно нужен ледниковый период. Сколько еды произведут фермеры, если зима продлится до мая и снова начнется уже в сентябре? Что станет с канадским зерновым поясом? Абсолютное большинство потребляемых нами продуктов поступает из районов с умеренным климатом. Что будет, когда они превратятся в приполярные?
– Послушать тебя, так уменьшение солнечной активности будет постоянным, – проговорил Эндрю.
– Нет никаких оснований для того, чтобы сомневаться в этом, – медленно произнес Дэвид. – Фрателлини предрекал шесть – девять месяцев, но он же говорил о максимальном уменьшении на три процента, а реальность ушла от его прогнозов на немалое расстояние. Теперь мы не знаем, что нас ждет.
– Тогда, наверное, было бы несколько преждевременным покидать страну?
– Позже это может стать уже не таким простым делом.
Мадлен взглянула на него:
– Об этом тоже написано в твоем конфиденциальном документе?
– Нет. Это разумное предчувствие – качество, которым полагается обладать всем высокопоставленным государственным служащим. Вы не подумали еще об одном: страны будущей иммиграции могут ввести ограничения.
– Какие же страны ты подразумеваешь? – поинтересовалась Мадлен.
– Американцы потянутся в Южную Америку, пока у них будет оставаться такая возможность. Некоторые из них уже снимаются с места. За последний месяц цены на недвижимость в Рио и Монтевидео подскочили более чем на сто процентов. Думаю, лучше обратить взоры на Африку. Какая-нибудь из бывших наших колоний: Нигерия, Гана – что-нибудь в этом роде.
– Ты серьезно? – недоверчиво протянул Эндрю.
– Вполне.
– Ты тоже уедешь?
Прежде чем ответить, Дэвид выдержал паузу.
– Крыса, которой достался собственный спасательный круг, может повременить, прежде чем покинуть тонущий корабль. Помни, я – один из «них», а не один из «нас».
Могу строить планы и не торопиться. Твое положение не столь надежно.
– А Кэрол? – спросила Мадлен.
– Пока я с ней об этом не говорил. Доклад попался мне на глаза только вчера вечером. Надеюсь, мне удастся убедить ее уехать. Не хотелось ошарашивать ее под Рождество, тем более когда с ней мальчишки.
– Кстати, что будет с моими сыновьями? – спокойно спросил Эндрю.
– Полагаю, Кэрол захватит детей с собой в Африку.
– Забрав их из школы? Ты подумал, что за школы в Нигерии или Гане?
– Она может попробовать обосноваться в Алжире или Египте, а то и в Южной Африке. Мне кажется, что чем ближе к экватору – тем лучше. Думаю, больше перспектив будет в черной стране. Хотя, конечно, сейчас трудно заниматься предсказаниями. Если сбудутся самые худшие прогнозы, то одному Богу известно, что произойдет.
– До сих пор я все время шел на уступки: согласился на развод, не предъявлял прав на сыновей. Но теперь я тебе скажу вот что: послезавтра утром я уже буду стоять у двери моего адвоката.
– Чтобы рассказать все ему?
– Не думаю, что это потребуется. Я просто попрошу запретить вывозить парней из страны без моего согласия.
От меня не станут требовать объяснений, не так ли?
Дэвид допил холодный кофе и подлил себе еще.
– Ты добьешься своего. Никто не пытается отнять у тебя твоих мальчиков, Энди. Я думаю, что тебе следовало бы отправиться за ними следом. И Мадди.
– Ты все-таки увлекаешься, Дэвид, – сказала Мадлен. – Мы будем иметь довольно глупый вид, если все это окажется просто очередной холодной зимой.
– Я побывал вчера у Лондонской Заводи, – сказал Дэвид. – В воде плавают льдины. За Чисвиком можно перейти на другую сторону по льду.
– Холодные зимы случались и раньше.
– Эта будет хуже, – ответил Дэвид с пугающей обреченностью. – Гораздо хуже.
– Но время пока есть, правда?
– Следует учитывать финансовую сторону. Уезжая сейчас, можно реализовать капитал – продать оба дома и так далее. И перевести фунты стерлингов в любую валюту. Позже такой возможности может не представиться.
– Почему же?
– Потому что паника, которой я опасаюсь, способна всего за одну ночь лишить дом в Лондоне всякой цены, а фунт стерлингов превратить просто в бумажку.
– Можно мне воспользоваться твоим прогнозом? – спросил Эндрю. – В программе это пойдет на ура.
– Тебе не позволят этого сделать. Попробуй – убедишься сам. Мы стоим слишком близко к краю пропасти.
– Мадлен и Кэрол вольны решать свою судьбу самостоятельно. Не вижу причин, почему бы им не воспользоваться твоим советом. Я же не нахожу в нем ни малейшего смысла.
И сделаю так, чтобы в случае отъезда Кэрол мальчики остались здесь. Я добьюсь запрета через суд.
Дэвид покачал головой:
– Ты совершаешь ошибку.
– Возможно. Но, думаю, было бы куда большей ошибкой хоть в чем-то довериться тебе.
Глава 7
Глава 8
– Позволь освежить твою память. Получаемая Землей солнечная радиация более или менее постоянна. Внешние слои атмосферы получают в среднем 1,94 калории на квадратный метр. Колебания, – он сверился с бумажкой, – не должны превышать трех процентов.
– Я помню, – кивнул Эндрю.
– Снижение, предсказанное Фрателлини, находилось в пределах обычных флюктуации.
– Ну.
– Десять дней назад американский метеорологический спутник передал последние данные. – Дэвид ткнул пальцем в бумажку. – Вот новая цифра: чуть выше 1,80 – примерно 1,805. Снижение равно примерно семи процентам.
Максимальный параметр, который должен был вызвать нежелательные отклонения, высчитанный Фрателлини, не превышал шести.
– Лишний процент – уже повод для тревоги? – удивился Эндрю.
– Это было десять дней назад. Три дня назад получены свежие данные: 1,80 ровно.
– Мне все это не очень понятно, – призналась Мадлен. – Неужели из этого следует, что теперь будет все холоднее и холоднее и так до бесконечности?
– Возможно, падение скоро прекратится. Пока же оно продолжается. Фрателлини говорил о двух-трех процентах, но реальная цифра уже в четыре раза выше. Кажется, ученые подсчитали, что в ледниковый период средняя температура была всего на девять-десять градусов ниже, чем сейчас.
– Но, возможно, между падением солнечной активности и температурой воздуха не существует прямой зависимости – надо учитывать множество различных факторов: облачный слой и тому подобное. Средняя температура у нас равна всего пятидесяти градусам по Фаренгейту. Четыре процента от пятидесяти – это какие-то два градуса.
– Четыре процента – это если говорить о нормальных отклонениях. А тут – семь процентов от среднего значения.
И процесс не останавливается. В этом все дело: снижение продолжается. Расчеты Фрателлини можно отправлять на свалку. Открыт полный простор для догадок.
– Какова же твоя догадка? – спросила Мадлен.
– Ледниковый период, – ответил за него Эндрю. – Лондон скован вечными снегами. «Дейли мейл» организует новую гонку Лондон – Париж на лыжах и на коньках. Я прав?
– На этом острове проживают пятьдесят миллионов человек, – сказал Дэвид. – На восточном побережье Гренландии, которое по протяженности в два раза превосходит расстояние между Лендс-Энд и Джон-о'Гротс,[7] помещаются всего две деревушки. Однако для того, чтобы сделать жизнь невыносимой, не обязательно нужен ледниковый период. Сколько еды произведут фермеры, если зима продлится до мая и снова начнется уже в сентябре? Что станет с канадским зерновым поясом? Абсолютное большинство потребляемых нами продуктов поступает из районов с умеренным климатом. Что будет, когда они превратятся в приполярные?
– Послушать тебя, так уменьшение солнечной активности будет постоянным, – проговорил Эндрю.
– Нет никаких оснований для того, чтобы сомневаться в этом, – медленно произнес Дэвид. – Фрателлини предрекал шесть – девять месяцев, но он же говорил о максимальном уменьшении на три процента, а реальность ушла от его прогнозов на немалое расстояние. Теперь мы не знаем, что нас ждет.
– Тогда, наверное, было бы несколько преждевременным покидать страну?
– Позже это может стать уже не таким простым делом.
Мадлен взглянула на него:
– Об этом тоже написано в твоем конфиденциальном документе?
– Нет. Это разумное предчувствие – качество, которым полагается обладать всем высокопоставленным государственным служащим. Вы не подумали еще об одном: страны будущей иммиграции могут ввести ограничения.
– Какие же страны ты подразумеваешь? – поинтересовалась Мадлен.
– Американцы потянутся в Южную Америку, пока у них будет оставаться такая возможность. Некоторые из них уже снимаются с места. За последний месяц цены на недвижимость в Рио и Монтевидео подскочили более чем на сто процентов. Думаю, лучше обратить взоры на Африку. Какая-нибудь из бывших наших колоний: Нигерия, Гана – что-нибудь в этом роде.
– Ты серьезно? – недоверчиво протянул Эндрю.
– Вполне.
– Ты тоже уедешь?
Прежде чем ответить, Дэвид выдержал паузу.
– Крыса, которой достался собственный спасательный круг, может повременить, прежде чем покинуть тонущий корабль. Помни, я – один из «них», а не один из «нас».
Могу строить планы и не торопиться. Твое положение не столь надежно.
– А Кэрол? – спросила Мадлен.
– Пока я с ней об этом не говорил. Доклад попался мне на глаза только вчера вечером. Надеюсь, мне удастся убедить ее уехать. Не хотелось ошарашивать ее под Рождество, тем более когда с ней мальчишки.
– Кстати, что будет с моими сыновьями? – спокойно спросил Эндрю.
– Полагаю, Кэрол захватит детей с собой в Африку.
– Забрав их из школы? Ты подумал, что за школы в Нигерии или Гане?
– Она может попробовать обосноваться в Алжире или Египте, а то и в Южной Африке. Мне кажется, что чем ближе к экватору – тем лучше. Думаю, больше перспектив будет в черной стране. Хотя, конечно, сейчас трудно заниматься предсказаниями. Если сбудутся самые худшие прогнозы, то одному Богу известно, что произойдет.
– До сих пор я все время шел на уступки: согласился на развод, не предъявлял прав на сыновей. Но теперь я тебе скажу вот что: послезавтра утром я уже буду стоять у двери моего адвоката.
– Чтобы рассказать все ему?
– Не думаю, что это потребуется. Я просто попрошу запретить вывозить парней из страны без моего согласия.
От меня не станут требовать объяснений, не так ли?
Дэвид допил холодный кофе и подлил себе еще.
– Ты добьешься своего. Никто не пытается отнять у тебя твоих мальчиков, Энди. Я думаю, что тебе следовало бы отправиться за ними следом. И Мадди.
– Ты все-таки увлекаешься, Дэвид, – сказала Мадлен. – Мы будем иметь довольно глупый вид, если все это окажется просто очередной холодной зимой.
– Я побывал вчера у Лондонской Заводи, – сказал Дэвид. – В воде плавают льдины. За Чисвиком можно перейти на другую сторону по льду.
– Холодные зимы случались и раньше.
– Эта будет хуже, – ответил Дэвид с пугающей обреченностью. – Гораздо хуже.
– Но время пока есть, правда?
– Следует учитывать финансовую сторону. Уезжая сейчас, можно реализовать капитал – продать оба дома и так далее. И перевести фунты стерлингов в любую валюту. Позже такой возможности может не представиться.
– Почему же?
– Потому что паника, которой я опасаюсь, способна всего за одну ночь лишить дом в Лондоне всякой цены, а фунт стерлингов превратить просто в бумажку.
– Можно мне воспользоваться твоим прогнозом? – спросил Эндрю. – В программе это пойдет на ура.
– Тебе не позволят этого сделать. Попробуй – убедишься сам. Мы стоим слишком близко к краю пропасти.
– Мадлен и Кэрол вольны решать свою судьбу самостоятельно. Не вижу причин, почему бы им не воспользоваться твоим советом. Я же не нахожу в нем ни малейшего смысла.
И сделаю так, чтобы в случае отъезда Кэрол мальчики остались здесь. Я добьюсь запрета через суд.
Дэвид покачал головой:
– Ты совершаешь ошибку.
– Возможно. Но, думаю, было бы куда большей ошибкой хоть в чем-то довериться тебе.
Глава 7
В январе и феврале стояли трескучие морозы. Темза замерзла до самого Тауэрского моста; устье было забито ледяной кашей. Как-то раз вечерние газеты осмелились объявить Зимнюю ярмарку на реке, но затея провалилась. Ночью разгулялся ветер, и нестойкие сооружения, кое-как установленные на льду, не выдержали его напора. Да и вообще, любые призывы покинуть кров звучали бы злой насмешкой.
Март начался с более умеренных температур, но до оттепели дело так и не дошло. Цены на продовольствие, и прежде немалые, взмыли вверх, подобно ракете. По стране прокатилась волна забастовок, вылившаяся в конце концов во всеобщую стачку, продлившуюся три дня; за это время цены успели удвоиться, а потом утроиться. Правительство, объявившее чрезвычайное положение и присвоившее себе необходимые полномочия, не собиралось от них отказываться. Была введена строжайшая цензура, полицейским раздали оружие. Вернулось рационирование и контроль над ценами на широкий ассортимент товаров. К дверям продовольственных магазинов змеились по слежавшемуся снегу покорные очереди. Пресса и телевидение призывали народ к терпению, напоминая о традиционно присущем британцам хладнокровии. «Когда придет зима, то это значит, что не за горами и весна», – звучала у всех в ушах знаменитая поэтическая строка, которую без устали цитировал своим вкрадчивым голосом премьер-министр.
После Рождества Эндрю обратился к адвокатам, и они вызвали Кэрол. Договориться с ней не составило особого труда. Она согласилась на опекунство над детьми со стороны суда на время, предшествующее бракоразводному процессу, которому и предстояло решить вопрос о попечительстве. Слушание дела было назначено на начало апреля.
Тем временем близился конец марта, а вместе с ним и пасхальные каникулы. Эндрю предстояло встретить детей на вокзале Ватерлоо. Такси везло его на вокзал сквозь метель, громыхая цепями на колесах. Эндрю понял, что улицы почти перестали посыпать песком, это теперь делалось скорее для проформы.
– Жуткая погода, – пожаловался Водитель. – И ведь никак не улучшается!
Эндрю согласился и посмотрел на часы:
– Наверное, опоздаем.
– Не беспокойтесь. Все равно поезд задержится еще больше.
Подойдя к вокзальному табло, Эндрю удостоверился, что поезд опаздывает на полтора часа. Отправившись в поисках чего-нибудь съестного, он столкнулся с идущим ему навстречу Дэвидом.
– Хэлло, Энди, – приветствовал его Дэвид. – Я как раз тебя ищу.
Эндрю не появлялся на студии с самого утра и решил, что Кэрол понадобилось что-то ему сообщить. У него мелькнула мысль, что школа, находящаяся в пяти милях от ближайшей станции, могла быть отрезана последним снегопадом и что мальчикам не удастся попасть в Лондон.
– Насчет ребят?
– Да. – Дэвид взял его за руку. – Но сперва я хотел кое о чем с тобой побеседовать.
Он указал на вооруженного часового, охраняющего вход на платформу номер 9. Вокзал был забит солдатами.
– Что происходит? – не понял Эндрю.
– Армия занимает позиции, – объяснил Дэвид. – Не только здесь, а в стратегических пунктах по всей территории страны. В Англии объявлено военное положение.
– Что, ожидаются беспорядки?
– Во второй половине дня будет объявлено о сокращении продовольственного рационирования. Очень резком.
– Кстати, – спохватился Эндрю, – я ведь не завтракал!
Как раз собирался съесть булочку с сосиской.
– Я пойду с тобой, – сказал Дэвид. – Ты сможешь съесть мою порцию.
В буфетах продавали по одной порции на покупателя. На двери красовалась знакомая надпись: «Извините, пива нет».
– Что с мальчиками? – спросил Эндрю. – Наверное, их задержали в школе?
– У меня для тебя письмо, – сказал Дэвид.
Конверт был чистым. Открыв его, Эндрю обнаружил внутри листок бумаги. Почерк принадлежал Кэрол.
– В основном да. Ну, поедешь?
– В Лагос? Чтобы узнать, что она увезла их в Каир, Солсбери или Йоханнесбург? Я был бы дураком, если бы поверил хоть единой строчке в ее письме.
– Они действительно улетели в Лагос, – успокоил его Дэвид. – Если бы ты отправился за ними следом, то только для того, чтобы привезти их назад?
– Для чего же еще?
– Там пока царит хаос. Тебе не сразу удастся получить распоряжение суда. А к тому времени, когда ты его все-таки добьешься, ты уже не захочешь пускать его в ход.
– Почему же?
Дэвид кивнул в сторону солдата с автоматической винтовкой, стоящего на часах в нескольких футах от них.
– Всего-навсего потому, что правительству взбрело в голову вывести на улицы солдат?
– Глазго находится в руках толпы уже на протяжении двух дней, – сказал Дэвид. – По одним сообщениям, это коммунисты, по другим – просто громилы. Думаю, суть не в этом.
Эндрю недоверчиво посмотрел на него:
– Я бы знал – через службу новостей…
– Меры безопасности теперь строжайшие. Но ты все равно скоро об этом узнаешь. И кое о чем еще тоже. Если в конце концов решишь оставить страну, то просто поразишься, насколько иначе все видится со стороны. Мне-то лучше знать – у меня есть доступ к иностранной прессе.
– Снова пропаганда эмиграции?
Эндрю был несколько озадачен собственным спокойствием; ему следовало быть вне себя от гнева – ведь Дэвид опять сыграл главную роль в очередном акте предательства.
Вялость собственной реакции на отъезд сыновей помогла ему осознать, насколько все переменилось, насколько помимо его воли обострились опасения за развитие событий.
Эндрю чувствовал не только негодование, но и облегчение.
Он представил своих детей под ярким африканским солнцем, и эта картина не вызвала у него дурных чувств.
– Думаю, тебе следует уехать, – не унимался Дэвид. – Проклятый показатель, кстати, уже опустился до 1,74.
– Падение замедляется. В начале месяца он равнялся 1,75.
– Замедляется.
– Так что скоро крайняя точка. Худшее, возможно, уже позади.
Дэвид отрицательно помотал головой, нисколько не сомневаясь в своей правоте.
– Худшее не позади. Оно только впереди.
Лондонский бунт вспыхнул в пасхальный понедельник.
Утро того дня выдалось ясным, и к полудню стал слышен звон капели, ибо лед на крышах начал потихоньку подтаивать, не выдержав ярких солнечных лучей. Эндрю и Мадлен отправились прогуляться по Найтсбриджу и Гайд-парку.
Многие лондонцы последовали их примеру; улицы неожиданно заполнились людьми. На аллеях для верховой езды дети обстреливали друг друга снежками. Под мостом «Серпантин» молодежь выписывала круги на коньках.
На подходе к Мраморной арке Эндрю сказал:
– Здесь еще больше народу. Может, повернем назад?
Мадлен указала на толпу впереди:
– Пойдем послушаем ораторов. Это должно быть забавно.
– Нам все равно к ним не пробраться, – возразил Эндрю. – Там несколько тысяч народу.
– Если ничего не расслышим, то уйдем.
– Ладно. – Эндрю указал на небо. – Видишь тучи?
Тучи тем временем закрыли солнце, и картина, представшая их взору, тут же изменилась, словно то был условленный сигнал. Толпа забурлила, будто по доселе неподвижному пруду прокатился жестокий шквал. Мадлен стиснула Эндрю руку.
– Что это? Куда они бегут?
– В нашу сторону. – Он оглянулся, проверяя, не находится ли за их спинами цель, к которой могли устремиться все эти люди. – Может быть, их разгоняет полиция?
Позднее он узнал, что произошло. Толпу, стекавшуюся от вокзала Паддингтон и из Северного Кенсингтона, раззадорили призывы самозваных главарей. Люди имеют право на пищу, и она есть в магазинах, но доступна только богачам, процветающим благодаря сделкам на черном рынке!
– Мой недельный рацион! – выкрикивал один из ораторов, размахивая тонким ломтем ветчины. – Тут неподалеку «Дорчестер»! Думаете, они в «Дорчестере» ограничиваются одним ломтем ветчины в неделю?
Власти в месте скопления людей были представлены полицией и войсками. Офицер, командовавший солдатами, собирался разогнать митинг в самом начале, но полицейский чин сумел его разубедить. Он предпочитал наступлению оборонительные действия. У Арки и вдоль Оксфорд-стрит и Парк-Лейн были расставлены вооруженные автоматами посты, и, по мнению полицейского чина, толпа еще не достигла такой степени отчаяния, чтобы пойти на них грудью и прорваться на оперативный простор. Первый вывод оказался совершенно справедливым, не слишком ошибочным было и второе умозаключение. Однако полицейскому не хватило воображения, чтобы предвидеть развитие событий. На открытом пространстве самого Гайд-парка у стражей порядка не оказалось застав. Именно этим и воспользовался временный главарь бунта.
– Они выставили полицейских, чтобы преградить нам дорогу! – вопил он. – Полицейских и проклятую солдатню!
Если мы двинемся к «Дорчестеру», «Ритцу», «Фортнум-и-Мейсону»,[8] чтобы забрать то, что принадлежит нам по праву, нас встретят пули. Но к чему нам бросаться под пули, братцы? Может, прочешем парк? Как насчет «Харродз», где покупают себе жратву богатые? Там не берут наличных. Им подавай банковский чек – и к черту талоны! Так пойдемте предъявим им наши чеки! Выпишем их в Английском банке! Что вы на это скажете?
В первый момент, когда толпа качнулась и устремилась вперед, хватило бы всего нескольких выстрелов, чтобы рассеять ее, однако направление стремительного продвижения толпы оказалось совсем не тем, какое ожидалось. Одно дело – отдать приказ стрелять по безоружным согражданам, когда они вот-вот сметут вооруженные посты, и совсем другое – когда они, по всей видимости, просто разбегаются кто куда. Через несколько минут приказ все же прозвучал, и над головами бегущих просвистело несколько пуль, но это всего лишь ускорило их бег.
При звуке залпа Эндрю схватил Мадлен за руку.
– Беги с толпой! – крикнул он. – Что бы ни произошло, не бросайся им наперерез! Иначе в два счета затопчут!
Людская масса пронесла их на расстояние нескольких сот ярдов, пока им наконец не удалось протиснуться к краю бурлящего потока и выбраться на волю. Тяжело дыша, они наблюдали за устремившейся к Найтсбриджу толпой, оставляющей за собой тела упавших. Мальчуган лет семи сидел в сугробе и хныкал. Мадлен попробовала с ним заговорить, но он и не подумал утихомириться. Наконец, утерев нос, он помчался вдогонку за остальными.
– Может быть, его надо остановить? – спросила Мадлен.
– Не надо, – отозвался Эндрю, сознавая свою беспомощность. – Ничего не получится.
Они направились к дому, петляя по боковым улочкам.
Издали доносились выстрелы и крики, а с одного из перекрестков их взгляду открылся «Харродз», осажденный толпой. Послышался звук разбиваемых стекол. Солнце все еще пряталось за облаками, вдоль улиц дул промозглый ветер.
Кварталы, по которым пролегал их путь, были пустынны; лишь изредка из двери высовывался жилец, прислушивался и торопился скрыться. Стремясь побыстрее очутиться под крышей, Мадлен и Эндрю почти не разговаривали.
Когда они оказались в безопасности, он сказал:
– Я перееду к тебе, Мадлен. Так будет спокойнее.
Она кивнула:
– Да, сделай милость.
Март начался с более умеренных температур, но до оттепели дело так и не дошло. Цены на продовольствие, и прежде немалые, взмыли вверх, подобно ракете. По стране прокатилась волна забастовок, вылившаяся в конце концов во всеобщую стачку, продлившуюся три дня; за это время цены успели удвоиться, а потом утроиться. Правительство, объявившее чрезвычайное положение и присвоившее себе необходимые полномочия, не собиралось от них отказываться. Была введена строжайшая цензура, полицейским раздали оружие. Вернулось рационирование и контроль над ценами на широкий ассортимент товаров. К дверям продовольственных магазинов змеились по слежавшемуся снегу покорные очереди. Пресса и телевидение призывали народ к терпению, напоминая о традиционно присущем британцам хладнокровии. «Когда придет зима, то это значит, что не за горами и весна», – звучала у всех в ушах знаменитая поэтическая строка, которую без устали цитировал своим вкрадчивым голосом премьер-министр.
После Рождества Эндрю обратился к адвокатам, и они вызвали Кэрол. Договориться с ней не составило особого труда. Она согласилась на опекунство над детьми со стороны суда на время, предшествующее бракоразводному процессу, которому и предстояло решить вопрос о попечительстве. Слушание дела было назначено на начало апреля.
Тем временем близился конец марта, а вместе с ним и пасхальные каникулы. Эндрю предстояло встретить детей на вокзале Ватерлоо. Такси везло его на вокзал сквозь метель, громыхая цепями на колесах. Эндрю понял, что улицы почти перестали посыпать песком, это теперь делалось скорее для проформы.
– Жуткая погода, – пожаловался Водитель. – И ведь никак не улучшается!
Эндрю согласился и посмотрел на часы:
– Наверное, опоздаем.
– Не беспокойтесь. Все равно поезд задержится еще больше.
Подойдя к вокзальному табло, Эндрю удостоверился, что поезд опаздывает на полтора часа. Отправившись в поисках чего-нибудь съестного, он столкнулся с идущим ему навстречу Дэвидом.
– Хэлло, Энди, – приветствовал его Дэвид. – Я как раз тебя ищу.
Эндрю не появлялся на студии с самого утра и решил, что Кэрол понадобилось что-то ему сообщить. У него мелькнула мысль, что школа, находящаяся в пяти милях от ближайшей станции, могла быть отрезана последним снегопадом и что мальчикам не удастся попасть в Лондон.
– Насчет ребят?
– Да. – Дэвид взял его за руку. – Но сперва я хотел кое о чем с тобой побеседовать.
Он указал на вооруженного часового, охраняющего вход на платформу номер 9. Вокзал был забит солдатами.
– Что происходит? – не понял Эндрю.
– Армия занимает позиции, – объяснил Дэвид. – Не только здесь, а в стратегических пунктах по всей территории страны. В Англии объявлено военное положение.
– Что, ожидаются беспорядки?
– Во второй половине дня будет объявлено о сокращении продовольственного рационирования. Очень резком.
– Кстати, – спохватился Эндрю, – я ведь не завтракал!
Как раз собирался съесть булочку с сосиской.
– Я пойду с тобой, – сказал Дэвид. – Ты сможешь съесть мою порцию.
В буфетах продавали по одной порции на покупателя. На двери красовалась знакомая надпись: «Извините, пива нет».
– Что с мальчиками? – спросил Эндрю. – Наверное, их задержали в школе?
– У меня для тебя письмо, – сказал Дэвид.
Конверт был чистым. Открыв его, Эндрю обнаружил внутри листок бумаги. Почерк принадлежал Кэрол.
Дорогой Энди,– Видимо, ты прочел это, – сказал Эндрю. Дэвид покачал головой, и Эндрю протянул ему письмо. – Ведь это твоя идея?
К тому времени, когда ты получишь это письмо, мы с мальчиками уже будем в Африке. Мне очень жаль, что приходится снова тебя обманывать, но так лучше для всех. Дэвид совершенно прав: дальше будет только хуже. Если у тебя осталась хоть крупица здравого смысла, то и ты беги, пока не поздно. Должна признаться, что продала дом, подделав твою подпись в контракте. Ты не ожидал, что я так поступлю, правда? Дали всего 3200 фунтов, но я была рада и этому.
Также закрыла и свой счет, взяв наличными все сбережения. В общей сложности получилось меньше четырех тысяч.
По совету Дэвида я еду в Лагос. Как только у меня появится адрес, сообщу. Думаю, тебе тоже пора выбираться.
Твоя Кэрол.
– В основном да. Ну, поедешь?
– В Лагос? Чтобы узнать, что она увезла их в Каир, Солсбери или Йоханнесбург? Я был бы дураком, если бы поверил хоть единой строчке в ее письме.
– Они действительно улетели в Лагос, – успокоил его Дэвид. – Если бы ты отправился за ними следом, то только для того, чтобы привезти их назад?
– Для чего же еще?
– Там пока царит хаос. Тебе не сразу удастся получить распоряжение суда. А к тому времени, когда ты его все-таки добьешься, ты уже не захочешь пускать его в ход.
– Почему же?
Дэвид кивнул в сторону солдата с автоматической винтовкой, стоящего на часах в нескольких футах от них.
– Всего-навсего потому, что правительству взбрело в голову вывести на улицы солдат?
– Глазго находится в руках толпы уже на протяжении двух дней, – сказал Дэвид. – По одним сообщениям, это коммунисты, по другим – просто громилы. Думаю, суть не в этом.
Эндрю недоверчиво посмотрел на него:
– Я бы знал – через службу новостей…
– Меры безопасности теперь строжайшие. Но ты все равно скоро об этом узнаешь. И кое о чем еще тоже. Если в конце концов решишь оставить страну, то просто поразишься, насколько иначе все видится со стороны. Мне-то лучше знать – у меня есть доступ к иностранной прессе.
– Снова пропаганда эмиграции?
Эндрю был несколько озадачен собственным спокойствием; ему следовало быть вне себя от гнева – ведь Дэвид опять сыграл главную роль в очередном акте предательства.
Вялость собственной реакции на отъезд сыновей помогла ему осознать, насколько все переменилось, насколько помимо его воли обострились опасения за развитие событий.
Эндрю чувствовал не только негодование, но и облегчение.
Он представил своих детей под ярким африканским солнцем, и эта картина не вызвала у него дурных чувств.
– Думаю, тебе следует уехать, – не унимался Дэвид. – Проклятый показатель, кстати, уже опустился до 1,74.
– Падение замедляется. В начале месяца он равнялся 1,75.
– Замедляется.
– Так что скоро крайняя точка. Худшее, возможно, уже позади.
Дэвид отрицательно помотал головой, нисколько не сомневаясь в своей правоте.
– Худшее не позади. Оно только впереди.
Лондонский бунт вспыхнул в пасхальный понедельник.
Утро того дня выдалось ясным, и к полудню стал слышен звон капели, ибо лед на крышах начал потихоньку подтаивать, не выдержав ярких солнечных лучей. Эндрю и Мадлен отправились прогуляться по Найтсбриджу и Гайд-парку.
Многие лондонцы последовали их примеру; улицы неожиданно заполнились людьми. На аллеях для верховой езды дети обстреливали друг друга снежками. Под мостом «Серпантин» молодежь выписывала круги на коньках.
На подходе к Мраморной арке Эндрю сказал:
– Здесь еще больше народу. Может, повернем назад?
Мадлен указала на толпу впереди:
– Пойдем послушаем ораторов. Это должно быть забавно.
– Нам все равно к ним не пробраться, – возразил Эндрю. – Там несколько тысяч народу.
– Если ничего не расслышим, то уйдем.
– Ладно. – Эндрю указал на небо. – Видишь тучи?
Тучи тем временем закрыли солнце, и картина, представшая их взору, тут же изменилась, словно то был условленный сигнал. Толпа забурлила, будто по доселе неподвижному пруду прокатился жестокий шквал. Мадлен стиснула Эндрю руку.
– Что это? Куда они бегут?
– В нашу сторону. – Он оглянулся, проверяя, не находится ли за их спинами цель, к которой могли устремиться все эти люди. – Может быть, их разгоняет полиция?
Позднее он узнал, что произошло. Толпу, стекавшуюся от вокзала Паддингтон и из Северного Кенсингтона, раззадорили призывы самозваных главарей. Люди имеют право на пищу, и она есть в магазинах, но доступна только богачам, процветающим благодаря сделкам на черном рынке!
– Мой недельный рацион! – выкрикивал один из ораторов, размахивая тонким ломтем ветчины. – Тут неподалеку «Дорчестер»! Думаете, они в «Дорчестере» ограничиваются одним ломтем ветчины в неделю?
Власти в месте скопления людей были представлены полицией и войсками. Офицер, командовавший солдатами, собирался разогнать митинг в самом начале, но полицейский чин сумел его разубедить. Он предпочитал наступлению оборонительные действия. У Арки и вдоль Оксфорд-стрит и Парк-Лейн были расставлены вооруженные автоматами посты, и, по мнению полицейского чина, толпа еще не достигла такой степени отчаяния, чтобы пойти на них грудью и прорваться на оперативный простор. Первый вывод оказался совершенно справедливым, не слишком ошибочным было и второе умозаключение. Однако полицейскому не хватило воображения, чтобы предвидеть развитие событий. На открытом пространстве самого Гайд-парка у стражей порядка не оказалось застав. Именно этим и воспользовался временный главарь бунта.
– Они выставили полицейских, чтобы преградить нам дорогу! – вопил он. – Полицейских и проклятую солдатню!
Если мы двинемся к «Дорчестеру», «Ритцу», «Фортнум-и-Мейсону»,[8] чтобы забрать то, что принадлежит нам по праву, нас встретят пули. Но к чему нам бросаться под пули, братцы? Может, прочешем парк? Как насчет «Харродз», где покупают себе жратву богатые? Там не берут наличных. Им подавай банковский чек – и к черту талоны! Так пойдемте предъявим им наши чеки! Выпишем их в Английском банке! Что вы на это скажете?
В первый момент, когда толпа качнулась и устремилась вперед, хватило бы всего нескольких выстрелов, чтобы рассеять ее, однако направление стремительного продвижения толпы оказалось совсем не тем, какое ожидалось. Одно дело – отдать приказ стрелять по безоружным согражданам, когда они вот-вот сметут вооруженные посты, и совсем другое – когда они, по всей видимости, просто разбегаются кто куда. Через несколько минут приказ все же прозвучал, и над головами бегущих просвистело несколько пуль, но это всего лишь ускорило их бег.
При звуке залпа Эндрю схватил Мадлен за руку.
– Беги с толпой! – крикнул он. – Что бы ни произошло, не бросайся им наперерез! Иначе в два счета затопчут!
Людская масса пронесла их на расстояние нескольких сот ярдов, пока им наконец не удалось протиснуться к краю бурлящего потока и выбраться на волю. Тяжело дыша, они наблюдали за устремившейся к Найтсбриджу толпой, оставляющей за собой тела упавших. Мальчуган лет семи сидел в сугробе и хныкал. Мадлен попробовала с ним заговорить, но он и не подумал утихомириться. Наконец, утерев нос, он помчался вдогонку за остальными.
– Может быть, его надо остановить? – спросила Мадлен.
– Не надо, – отозвался Эндрю, сознавая свою беспомощность. – Ничего не получится.
Они направились к дому, петляя по боковым улочкам.
Издали доносились выстрелы и крики, а с одного из перекрестков их взгляду открылся «Харродз», осажденный толпой. Послышался звук разбиваемых стекол. Солнце все еще пряталось за облаками, вдоль улиц дул промозглый ветер.
Кварталы, по которым пролегал их путь, были пустынны; лишь изредка из двери высовывался жилец, прислушивался и торопился скрыться. Стремясь побыстрее очутиться под крышей, Мадлен и Эндрю почти не разговаривали.
Когда они оказались в безопасности, он сказал:
– Я перееду к тебе, Мадлен. Так будет спокойнее.
Она кивнула:
– Да, сделай милость.
Глава 8
– Что-то я запамятовал – ты был с нами во дворце Александры?[9] – спросил Мак-Кей.
– Нет, – ответил Эндрю, – я тогда еще работал на радио.
– Все возвращается на круги своя, – сказал Мак-Кей. – Мы снова перебираемся туда, причем не мешкая.
– Почему?
– Там небольшое помещение, которое нетрудно защитить. Все под одной крышей; кроме того, нам будут приданы две роты солдат. Хотя что с нас возьмешь?
– А как будем ездить туда и обратно – на бронеавтомобиле? Или ночевать придется прямо на работе?
– Пока до этого не дошло. Нас будут возить под охраной от дворца до станции метро.
– Хорошо хоть так.
– Да. Тебя это удивляет?
– Необходимость эскорта? Отнюдь. Меня чуть не зада вили при разгроме универмага «Харродз».
Мак-Кей устремил на него задумчивый взгляд:
– На твоем месте я бы задумался, сколько времени еще можно полагаться на метро!
– И сколько же?
– Мне не положено разглашать секреты, однако новость все равно прозвучит в вечерней сводке, поэтому было бы чудачеством продолжать темнить. Метро закроют сегодня вечером – целиком, кроме линии «Пиккадилли». Да и там поезд будет останавливаться всего на трех станциях: «Пиккадилли» в центре, «Вуд Грин» на севере – чтобы доехать до дворца Александры – и «Уэст Хаунслоу» на западе.
– «Уэст Хаунслоу»?..
– Ближайшая к аэропорту станция.
До Эндрю все еще не доходил смысл услышанного. Понимая, что демонстрирует глупость, он все-таки спросил:
– При чем тут подземка?
На столе Мак-Кея была разложена крупномасштабная карта центральной части Лондона. Он схватил толстый синий карандаш и прочертил линию от реки на север.
– От засыпанных снегом газонов Чейни-Уок;[10] к Эрлз-Корт-Роуд[11] затем по прямой – Холланд-парк-авеню, Бейсуотер-Роуд, Оксфорд-стрит и Хай-Холборн. Затем Кларкенуэлл и Олд-стрит, потом по Бишопсгейт, маленькое отклонение по Лиденхолл-стрит в сторону Монетного двора, Тауэр и несколько причалов в Заводи. Что же мы получим, приняв реку за южную границу? – Мак-Кей оторвался от карты и сверкнул глазами. – Лондонский Пейл.[12] Это неофициальное название, но оно вполне к месту. В этих границах сохраняется порядок, за их пределами – хаос и варварство. Ну, еще наш крохотный оазис во дворце Александры и аэропорт.
– Это серьезно?
– Очень.
– Ты хочешь сказать, что власти оставят на произвол судьбы весь Большой Лондон? Что же станет с людьми вне границ Пейла? Как насчет тех, кто приезжает в центр на работу?
– Основные предприятия уже втихую договорились с необходимым им персоналом. Остальным укажут на дверь.
Отныне они будут предоставлены самим себе.
– А провинция?
– Аналогичный принцип: удержание ключевых позиций.
– Нельзя же бросить народ на произвол судьбы!
– Такой была и моя первая реакция. Но ведь и защитить его невозможно! Если попытаться рассредоточить вооруженные силы по всей территории, то от страны вообще ничего не останется. Так по крайней мере удастся сохранить порядок в центре.
– Надолго ли?
– Думаю, у этого плана есть и иная сторона, – сказал Мак-Кей. – Когда жизнь вернется в нормальную колею, будет нетрудно выйти из цитадели и восстановить порядок.
Ряды противника за это время сильно поредеют.
– Бог мой!
– Действительно, следовало бы поблагодарить Его, попав в число счастливчиков. Ты, кажется, обретаешься в пределах Пейла?
– Саут-Кен, – кивнул Эндрю.
– Я перевожу своих из Хэмпстеда, – сообщил Мак-Кей. – Насколько я понимаю, нас расквартируют в «Савое». – Он улыбнулся, но улыбка вышла холодной и совсем не радостной. – Никогда бы не подумал, что все так обернется. Между прочим, держи язык за зубами, пока не передадут новости. Такие вести распространяются быстро, но давай хотя бы не подстегивать их.
– Хорошо.
Раздался стук в дверь.
– Войдите! – крикнул Мак-Кей.
Появился посыльный с красочной картинкой. Это была репродукция зимнего пейзажа Утрилло.
– Что за чертовщина? – удивился Мак-Кей.
– Пасха прошла, – сообщил рассыльный. – Вы всегда меняете пейзаж на Пасху.
– Только не в этом году, – промолвил Мак-Кей. Рассыльный нерешительно переминался у двери со своей картинкой. – Давай ее сюда, – сжалился Мак-Кей. – Клади на стол.
Он некоторое время молча взирал на белые обводы парижских домов.
– Разве кому-нибудь нужно теперь это вдохновенное воспевание зимы? – обратился он к Эндрю. – Полагаю, что нет. – Наклонившись над столом, Мак-Кей принялся с таким ожесточением черкать своим синим карандашом по репродукции, что в конце концов наделал в ней дыр, однако не удовлетворился этим и продолжал рвать ни в чем не повинную бумагу. Наконец он выбросил затупившийся карандаш в корзину и смахнул пейзаж со стола.
– Забери, сынок, – велел он рассыльному. – Это может гореть. Хотя бы погреешься холодным весенним вечерком.
– Не уверен, что мы сможем воспользоваться материалом, который вы привезете, – сказал он. – Полагаю, что бы вы ни сняли, пускай всего лишь безлюдные улицы, это только посеет в сердцах людей лишнюю тревогу и уныние.
Разве пригодится как документальный материал на будущее… В общем, если не горишь желанием – то и не надо.
– Нет, – ответил Эндрю, – я тогда еще работал на радио.
– Все возвращается на круги своя, – сказал Мак-Кей. – Мы снова перебираемся туда, причем не мешкая.
– Почему?
– Там небольшое помещение, которое нетрудно защитить. Все под одной крышей; кроме того, нам будут приданы две роты солдат. Хотя что с нас возьмешь?
– А как будем ездить туда и обратно – на бронеавтомобиле? Или ночевать придется прямо на работе?
– Пока до этого не дошло. Нас будут возить под охраной от дворца до станции метро.
– Хорошо хоть так.
– Да. Тебя это удивляет?
– Необходимость эскорта? Отнюдь. Меня чуть не зада вили при разгроме универмага «Харродз».
Мак-Кей устремил на него задумчивый взгляд:
– На твоем месте я бы задумался, сколько времени еще можно полагаться на метро!
– И сколько же?
– Мне не положено разглашать секреты, однако новость все равно прозвучит в вечерней сводке, поэтому было бы чудачеством продолжать темнить. Метро закроют сегодня вечером – целиком, кроме линии «Пиккадилли». Да и там поезд будет останавливаться всего на трех станциях: «Пиккадилли» в центре, «Вуд Грин» на севере – чтобы доехать до дворца Александры – и «Уэст Хаунслоу» на западе.
– «Уэст Хаунслоу»?..
– Ближайшая к аэропорту станция.
До Эндрю все еще не доходил смысл услышанного. Понимая, что демонстрирует глупость, он все-таки спросил:
– При чем тут подземка?
На столе Мак-Кея была разложена крупномасштабная карта центральной части Лондона. Он схватил толстый синий карандаш и прочертил линию от реки на север.
– От засыпанных снегом газонов Чейни-Уок;[10] к Эрлз-Корт-Роуд[11] затем по прямой – Холланд-парк-авеню, Бейсуотер-Роуд, Оксфорд-стрит и Хай-Холборн. Затем Кларкенуэлл и Олд-стрит, потом по Бишопсгейт, маленькое отклонение по Лиденхолл-стрит в сторону Монетного двора, Тауэр и несколько причалов в Заводи. Что же мы получим, приняв реку за южную границу? – Мак-Кей оторвался от карты и сверкнул глазами. – Лондонский Пейл.[12] Это неофициальное название, но оно вполне к месту. В этих границах сохраняется порядок, за их пределами – хаос и варварство. Ну, еще наш крохотный оазис во дворце Александры и аэропорт.
– Это серьезно?
– Очень.
– Ты хочешь сказать, что власти оставят на произвол судьбы весь Большой Лондон? Что же станет с людьми вне границ Пейла? Как насчет тех, кто приезжает в центр на работу?
– Основные предприятия уже втихую договорились с необходимым им персоналом. Остальным укажут на дверь.
Отныне они будут предоставлены самим себе.
– А провинция?
– Аналогичный принцип: удержание ключевых позиций.
– Нельзя же бросить народ на произвол судьбы!
– Такой была и моя первая реакция. Но ведь и защитить его невозможно! Если попытаться рассредоточить вооруженные силы по всей территории, то от страны вообще ничего не останется. Так по крайней мере удастся сохранить порядок в центре.
– Надолго ли?
– Думаю, у этого плана есть и иная сторона, – сказал Мак-Кей. – Когда жизнь вернется в нормальную колею, будет нетрудно выйти из цитадели и восстановить порядок.
Ряды противника за это время сильно поредеют.
– Бог мой!
– Действительно, следовало бы поблагодарить Его, попав в число счастливчиков. Ты, кажется, обретаешься в пределах Пейла?
– Саут-Кен, – кивнул Эндрю.
– Я перевожу своих из Хэмпстеда, – сообщил Мак-Кей. – Насколько я понимаю, нас расквартируют в «Савое». – Он улыбнулся, но улыбка вышла холодной и совсем не радостной. – Никогда бы не подумал, что все так обернется. Между прочим, держи язык за зубами, пока не передадут новости. Такие вести распространяются быстро, но давай хотя бы не подстегивать их.
– Хорошо.
Раздался стук в дверь.
– Войдите! – крикнул Мак-Кей.
Появился посыльный с красочной картинкой. Это была репродукция зимнего пейзажа Утрилло.
– Что за чертовщина? – удивился Мак-Кей.
– Пасха прошла, – сообщил рассыльный. – Вы всегда меняете пейзаж на Пасху.
– Только не в этом году, – промолвил Мак-Кей. Рассыльный нерешительно переминался у двери со своей картинкой. – Давай ее сюда, – сжалился Мак-Кей. – Клади на стол.
Он некоторое время молча взирал на белые обводы парижских домов.
– Разве кому-нибудь нужно теперь это вдохновенное воспевание зимы? – обратился он к Эндрю. – Полагаю, что нет. – Наклонившись над столом, Мак-Кей принялся с таким ожесточением черкать своим синим карандашом по репродукции, что в конце концов наделал в ней дыр, однако не удовлетворился этим и продолжал рвать ни в чем не повинную бумагу. Наконец он выбросил затупившийся карандаш в корзину и смахнул пейзаж со стола.
– Забери, сынок, – велел он рассыльному. – Это может гореть. Хотя бы погреешься холодным весенним вечерком.
* * *
Через три дня после создания Пейла Эндрю в сопровождении двух операторов выехал на патрулирование в северном направлении. Предлагая эту авантюру, Мак-Кей подчеркивал сугубую добровольность участия в ней.– Не уверен, что мы сможем воспользоваться материалом, который вы привезете, – сказал он. – Полагаю, что бы вы ни сняли, пускай всего лишь безлюдные улицы, это только посеет в сердцах людей лишнюю тревогу и уныние.
Разве пригодится как документальный материал на будущее… В общем, если не горишь желанием – то и не надо.