– А вы? Как насчет вины перед вами?
– Бывают разные степени вины, правда? Я сама подложила себе свинью, не следовало закрывать глаза на его проделки. Вина Дэвида словно бы уменьшилась после всех его прежних признаний. Бросая меня ради Кэрол, он смотрит на это просто как на более серьезный обман по сравнению с тем, что бывало раньше. Вот обмануть ее – значило бы совершить настоящее предательство. Кроме того, Дэвид утешается мыслью, что так будет лучше и для меня – ведь я лишусь дурного мужа. – Мадлен попробовала изобразить на лице улыбку. – Собственно, он уже говорил мне об этом.
– Да, похоже, вы хорошо его знаете, – сказал Эндрю.
– А вы избавляетесь от дурной жены. Нам обоим неслыханно повезло и надлежит испытывать благодарность: мне – к Кэрол, вам – к Дэвиду. Иначе это тянулось бы еще долгие годы. А то и всю жизнь.
– Не знаю, что теперь делать, – пробормотал он. – Идя к вам, я еще не понимал, до какой степени это серьезно – для него. Я думал, что надо просто подождать – и все само собой рассосется.
Поставив рюмки на столик, Эндрю опустился в кресло.
Мадлен встала, подошла к нему и положила свои холодные сухие ладони ему на лоб, примостившись на подлокотнике.
– Бедненький Энди, – прошептала она, – какой удар…
Вы теряете не только близкого человека, но и невинность.
Я была бы рада вам помочь.
Направляясь к Мадлен, Эндрю думал о том, как будет сочувствовать ей, а она – ему, однако сейчас ему сделалось горько от ощущения ее близости, напомнившей об утрате.
Не зная, куда себя деть, он встал и отошел к окну.
– Я плачу по ночам, – призналась Мадлен. – Наверное, женщины счастливее мужчин.
Он повернулся к ней лицом и попросил:
– Скажите что-нибудь еще.
– Что?
– Не имеет значения.
Она печально улыбнулась:
– Да, ни малейшего.
Глава 5
Глава 6
– Бывают разные степени вины, правда? Я сама подложила себе свинью, не следовало закрывать глаза на его проделки. Вина Дэвида словно бы уменьшилась после всех его прежних признаний. Бросая меня ради Кэрол, он смотрит на это просто как на более серьезный обман по сравнению с тем, что бывало раньше. Вот обмануть ее – значило бы совершить настоящее предательство. Кроме того, Дэвид утешается мыслью, что так будет лучше и для меня – ведь я лишусь дурного мужа. – Мадлен попробовала изобразить на лице улыбку. – Собственно, он уже говорил мне об этом.
– Да, похоже, вы хорошо его знаете, – сказал Эндрю.
– А вы избавляетесь от дурной жены. Нам обоим неслыханно повезло и надлежит испытывать благодарность: мне – к Кэрол, вам – к Дэвиду. Иначе это тянулось бы еще долгие годы. А то и всю жизнь.
– Не знаю, что теперь делать, – пробормотал он. – Идя к вам, я еще не понимал, до какой степени это серьезно – для него. Я думал, что надо просто подождать – и все само собой рассосется.
Поставив рюмки на столик, Эндрю опустился в кресло.
Мадлен встала, подошла к нему и положила свои холодные сухие ладони ему на лоб, примостившись на подлокотнике.
– Бедненький Энди, – прошептала она, – какой удар…
Вы теряете не только близкого человека, но и невинность.
Я была бы рада вам помочь.
Направляясь к Мадлен, Эндрю думал о том, как будет сочувствовать ей, а она – ему, однако сейчас ему сделалось горько от ощущения ее близости, напомнившей об утрате.
Не зная, куда себя деть, он встал и отошел к окну.
– Я плачу по ночам, – призналась Мадлен. – Наверное, женщины счастливее мужчин.
Он повернулся к ней лицом и попросил:
– Скажите что-нибудь еще.
– Что?
– Не имеет значения.
Она печально улыбнулась:
– Да, ни малейшего.
Глава 5
Дэвид уже сидел в баре, облокотившись о стойку, когда появился Эндрю.
– Привет! Тебе как обычно?
Секунду поколебавшись, Эндрю пожал плечами:
– Благодарю.
Перед ним немедленно появилась полная кружка, оставалось только поднести ее к губам. Дэвид ухватился за свою.
– За здоровье и благополучие! – провозгласил он и, поставив кружку на стойку, добавил:
– Рад, что ты пришел.
По чести говоря, сомневался…
– Во всяком случае, я пришел сюда не из удовольствия тебя видеть.
– А для чего? – спросил Дэвид с улыбочкой.
– Полагаю, нам надо выяснить кое-какие детали.
– Пусть этим занимаются адвокаты. Энди, мне и вправду жаль, что все так вышло. Возможно, тебе трудно в это поверить, но так оно и есть.
– Главное в тебе – даже не беспринципность, а безответственность, – произнес Эндрю с холодной яростью. – Ты не в состоянии понять, что у твоих действий могут быть последствия.
– Как раз в состоянии. Но я считаю, что следует спасать из развалин только то, что еще можно спасти.
– На твоих условиях?
Дэвид пожал плечами:
– На самых лучших, взаимосогласованных условиях.
– Уже несколько недель ты спишь с моей женой и продолжаешь встречаться со мной так, как будто мы остаемся друзьями.
– Никаких «как будто». У меня началось с Кэрол еще тогда, когда я тебя почти не знал – в первый же раз, когда вы пришли к нам пропустить рюмочку. Учти, что я разглядел в ней кое-что такое, чего ты за все время супружеской жизни так и не удосужился распознать.
– Ты очень откровенен насчет своей будущей жены, – с горечью сказал Эндрю.
– Да. Буду откровенен и насчет самого себя. Даже если бы ты тогда уже был моим другом, все вышло бы точно так же.
– Конечно. Ты всегда хватаешь желаемое, не считаясь с законным владельцем.
– Человек – не собственность. Мы вольны в своем выборе, Энди. Я – такой же противник насилия, как и все вокруг.
– Любящие дают друг другу обязательства. А обязательства предполагают ответственность.
– Ты слишком серьезно относишься к людям.
– Думаешь, это плохо?
– Наверное, все зависит от подхода. Когда речь шла о бессмертных душах и об опасности навечно угодить в пекло, приходилось поневоле относиться к самому себе без всяких шуток. Теперь угол зрения изменился.
– Угол зрения – еще не стандарт поведения.
– Но влияет на него. В тот самый момент, когда ты утрачиваешь веру в Ревнивого Бога и в заповеди Моисея, земля скрывается из виду, и каждый становится сам себе штурманом. Вот ты толкуешь об ответственности… Мы ответственны за себя, перед собой – вот и все. Еще за детей, которые могут у нас появиться, но это уже побочная ответственность. Когда интересы детей ставятся на первое место, это причиняет им больше вреда, чем пользы. Уж это-то я хорошо знаю: моя матушка была готова идти ради меня на любые жертвы.
– Ты прямо какой-то выродок, – не сдержался Эндрю.
– Да, причем в обоих смыслах этого слова. Наверное, этим и объяснялась степень ее самопожертвования. А еще я – реалист.
– Извини, не знал, – произнес Эндрю деревянным голосом.
– Я не пытаюсь тебя пристыдить, – усмехнулся Дэвид. – И извиняться тоже не буду. Мальчишки никогда меня не дразнили, а матушка была вполне состоятельной и выдавала себя за молодую вдову. Я находился в неведении, пока не поступил в Оксфорд. Там мне раскрыли глаза, но это не произвело на меня сильного впечатления. Тщательно все взвесив, я пришел к заключению, что в свободном плавании находятся не одни лишь выродки. Это – практика, распространяющаяся на всех.
– Однако существуют кое-какие правила, и некоторые их соблюдают.
– Возможно. Но не найдется и двоих людей, которые следовали бы одному и тому же кодексу. Да и откуда берутся правила? Вряд ли до сих пор сыщется достаточно много легковерных, готовых проглотить идею о скрижалях, сверкающих с горной вершины. Приходится выдумывать собственные правила. Да еще уважать законы страны. Но убери с улиц полицейских – и что получится?
– Кое-кто станет безобразничать. Поэтому остальным, большинству, придется создавать новые полицейские силы.
– Да. Чтобы обеспечить себе спокойную жизнь. Чтобы мирно спать по ночам. Абстрактное добро здесь ни при чем, Энди.
Ему была присуща откровенность, искренность, оставлявшая собеседника безоружным; в присутствии Дэвида становилось невозможным испытывать к нему антипатию. Он окинул Эндрю почти по-мальчишески невинным взглядом и заявил:
– Мы и дальше будем видеться, правда? И не только ради выяснения практических деталей.
Да, не только ради этого. Дэвид был единственной ниточкой, связывавшей его с Кэрол; порвать с ним означало потерять всякую возможность оставаться в курсе ее дел.
– Мак-Кей снова затеял сегодня утром старый разговор, – сказал Эндрю. – До него дошли слухи, что правительство стало относиться к «Зиме Фрателлини» более серьезно, поэтому он попросил вытянуть что-нибудь из тебя.
Пришлось воспользоваться старым предлогом, о котором уже давно не было речи, но ничего не поделаешь.
– Если наши встречи не прервутся, мне совершенно все равно, какова их причина. Что касается слухов, то, думаю, они исходят от ребят из ведомства энергетики и топливных ресурсов – хотят обезопасить себя от повторения истории 1947 года. Сейчас мы закупаем впрок американский уголь.
– Есть ли что-нибудь новенькое об уменьшении солнечной активности?
– Ничего из ряда вон выходящего. Активность продолжает падать. Американцы рассчитывают получить новую информацию с недавно запущенных спутников.
– И никто не тревожится всерьез?
– Думаю, в Совете по углю, наоборот, потирают руки.
Было большое перепроизводство, едва отделались от излишков, а теперь нахватали новых заказов. Кстати, ты заметил, как взлетели акции нефтяных компаний?
– Это все дурь, больше ничего, – сказал Эндрю и с прежней горечью продолжал:
– Холод неприятен только тогда, когда ты оказываешься в его власти незащищенным.
А так даже любопытно понаблюдать из окна уютной натопленной комнаты за озябшими прохожими на улице.
После затянувшейся паузы Дэвид ответил:
– Не думаю, что так и будет, Энди. – Он приподнял кружку, демонстрируя, что она пуста. – Ну, поставишь мне еще?
Все ученики из их частной школы набились в один поезд; в окнах мелькали лица мальчиков и юношей в возрасте от восьми до восемнадцати лет, а на платформе толпились родители. Эндрю был из небогатой семьи и поэтому учился в обычной классической школе. Когда ему было лет тринадцать, он единственный раз видел такой же забитый важничающими мальчишками состав, и теперь подивился, насколько же все осталось по-прежнему. Системе удалось восторжествовать над средой. Он не знал, счастливы ли его сыновья; оставалось надеяться, что счастливы.
– Где мое письмо заведующей? – спросила Кэрол.
– Кажется, где-то здесь, – ответил Робин.
– Поищи получше.
Мальчик пошарил по карманам и нашел письмо.
– Все в пятнах от ириски, – всполошилась Кэрол. – Нет, не отойдет. Оставь в этом конверте, а когда приедешь в школу, переложи в чистый.
– Она решит, что я специально вскрыл письмо, если увидит на конверте мой почерк.
– Вряд ли. Там нет ничего особенного. Просто насчет снимков.
– Заведующая – ходячий ужас, – сказал Джерими.
– Хитрющая, – пояснил Робин.
– Тогда отдайте ей испачканный ириской конверт и объясните все как есть, – предложил Эндрю.
– Это вызовет у нее еще больше подозрений, – сказал Робин. – Что ж, придется попробовать. Кажется, мы сейчас тронемся.
Кэрол подставила лицо для поцелуя. Мальчики потрясли Эндрю руку.
– Будьте молодцами, – напутствовал их Эндрю.
– И вы, – откликнулся Робин. По его лицу пробежала тень сомнения. – Наверное, лучше мы станем писать вам обоим? По отдельности?
– Можете черкнуть мне пару словечек, когда выдастся время, – сказал Эндрю. – В студию, у меня пока нет постоянного адреса.
– Ясное дело, – кивнул Робин.
– Да.
Он подал контролеру перронные билеты.
– Может быть, выпьем чего-нибудь, прежде чем разбежаться?
Кэрол неуверенно подняла на него глаза:
– Ну, не знаю…
– Ладно, ладно, даю слово, что не стану ничего подсыпать в твой джин.
– Хорошо, – улыбнулась она.
Идя рядом, они соблюдали точно отмеренную дистанцию: достаточно большую, но не слишком, чтобы не вызвать удивленных взглядов. Его рука время от времени касалась ее руки, и он бормотал слова извинения, думая, что проходит полезную практику в ведомстве жизненных нелепостей.
Эндрю поставил рюмки на маленький столик у двери буфета. Стол был довольно грязным, на нем громоздился поднос с использованной посудой. Рядом полная женщина громогласно призывала к порядку троих откормленных отпрысков.
– Есть ли в Британии хоть один вокзал, где бы можно было спокойно посидеть и выпить в приличной обстановке? Ненавижу вокзалы!
– Думаю, мы станем в конце концов просто друзьями, Энди, – сказала Кэрол. – Но пока слишком остра память о разрыве. Если мы будем часто видеться, ты обязательно станешь демонстрировать обиду.
– А если мы не видимся, то я будто и не обижаюсь?
– Хотя бы не показываешь обиды.
– Тут есть существенная разница?
– Я и без того буду мучить себя упреками. Может, не так настойчиво, зато я по-прежнему буду тебя уважать.
– Это крайне важно. Ты даже представить себе не можешь, до чего это важно!
– Ну вот, демонстрируешь обиду… Я эгоистка, да?
На Кэрол был голубой шерстяной костюм, под цвет глаз.
Высокий ворот закрывал шею, гладкая ткань облегала грудь.
До Эндрю донесся запах незнакомых духов – скорее всего подарок Дэвида. С каждым днем она все больше отдалялась от той жизни, какой они жили недавно вдвоем; с каждым днем возвращение становилось все более немыслимым.
– Я вижусь с Дэвидом. Вот когда, наверное, обида должна проявляться больше всего. Или ты воображаешь, что в счастливом будущем, нарисованном твоим воображением, я смогу дружить с тобой, оставив побоку твоего мужа?
– Пусть Дэвид сам разбирается с этим. Но не думаю, чтобы твоя обида стала заботить его столь же сильно, как меня. Да и ты не сможешь слишком долго глядеть на него зверем.
Эндрю был вынужден согласиться.
– Очарование беспринципности, – определил он. – Мечта всякой женщины.
– Ты снова за свое! Если бы я на это реагировала, то только рассерженно. А Дэвид умеет обратить все в шутку.
Ты бы просто покатился со смеху.
А он еще питал надежду на сближение! Ничего конкретного, никаких чувств – просто прощупать, не утратила ли страсть частички недавнего накала, просто обрести хотя бы призрачную надежду, что путь назад не заказан. Теперь Эндрю понимал, насколько тщетными были его мечты, и предпочитал помалкивать.
– Я рада, что вы с ним встречаетесь, – сказала Кэрол. – И что ты видишься с Мадди.
Она употребила то же уменьшительное имя, которым пользовался Дэвид, – еще один намек на ее близость с другим и на его, Эндрю, отверженность. Бог знает, была ли это любовь, но он еще никогда в жизни так ее не хотел. Эндрю припомнил их первую встречу, на летней вечеринке: на Кэрол было красное платье с кисеей, и она флиртовала со Стивом Уилтширом. Молва считала их любовниками. Эндрю вспомнил и желание, и обжигающую ревность, и ясное осознание того, что он ей совершенно не пара. Только на этот раз все было во сто крат хуже.
– Итак, дела устраиваются наилучшим образом, верно? – саркастически произнес он.
Кэрол встала и натянула белые шелковые перчатки.
– Не поможет, Энди. Мне пора. Спасибо за угощение.
– Привет! Тебе как обычно?
Секунду поколебавшись, Эндрю пожал плечами:
– Благодарю.
Перед ним немедленно появилась полная кружка, оставалось только поднести ее к губам. Дэвид ухватился за свою.
– За здоровье и благополучие! – провозгласил он и, поставив кружку на стойку, добавил:
– Рад, что ты пришел.
По чести говоря, сомневался…
– Во всяком случае, я пришел сюда не из удовольствия тебя видеть.
– А для чего? – спросил Дэвид с улыбочкой.
– Полагаю, нам надо выяснить кое-какие детали.
– Пусть этим занимаются адвокаты. Энди, мне и вправду жаль, что все так вышло. Возможно, тебе трудно в это поверить, но так оно и есть.
– Главное в тебе – даже не беспринципность, а безответственность, – произнес Эндрю с холодной яростью. – Ты не в состоянии понять, что у твоих действий могут быть последствия.
– Как раз в состоянии. Но я считаю, что следует спасать из развалин только то, что еще можно спасти.
– На твоих условиях?
Дэвид пожал плечами:
– На самых лучших, взаимосогласованных условиях.
– Уже несколько недель ты спишь с моей женой и продолжаешь встречаться со мной так, как будто мы остаемся друзьями.
– Никаких «как будто». У меня началось с Кэрол еще тогда, когда я тебя почти не знал – в первый же раз, когда вы пришли к нам пропустить рюмочку. Учти, что я разглядел в ней кое-что такое, чего ты за все время супружеской жизни так и не удосужился распознать.
– Ты очень откровенен насчет своей будущей жены, – с горечью сказал Эндрю.
– Да. Буду откровенен и насчет самого себя. Даже если бы ты тогда уже был моим другом, все вышло бы точно так же.
– Конечно. Ты всегда хватаешь желаемое, не считаясь с законным владельцем.
– Человек – не собственность. Мы вольны в своем выборе, Энди. Я – такой же противник насилия, как и все вокруг.
– Любящие дают друг другу обязательства. А обязательства предполагают ответственность.
– Ты слишком серьезно относишься к людям.
– Думаешь, это плохо?
– Наверное, все зависит от подхода. Когда речь шла о бессмертных душах и об опасности навечно угодить в пекло, приходилось поневоле относиться к самому себе без всяких шуток. Теперь угол зрения изменился.
– Угол зрения – еще не стандарт поведения.
– Но влияет на него. В тот самый момент, когда ты утрачиваешь веру в Ревнивого Бога и в заповеди Моисея, земля скрывается из виду, и каждый становится сам себе штурманом. Вот ты толкуешь об ответственности… Мы ответственны за себя, перед собой – вот и все. Еще за детей, которые могут у нас появиться, но это уже побочная ответственность. Когда интересы детей ставятся на первое место, это причиняет им больше вреда, чем пользы. Уж это-то я хорошо знаю: моя матушка была готова идти ради меня на любые жертвы.
– Ты прямо какой-то выродок, – не сдержался Эндрю.
– Да, причем в обоих смыслах этого слова. Наверное, этим и объяснялась степень ее самопожертвования. А еще я – реалист.
– Извини, не знал, – произнес Эндрю деревянным голосом.
– Я не пытаюсь тебя пристыдить, – усмехнулся Дэвид. – И извиняться тоже не буду. Мальчишки никогда меня не дразнили, а матушка была вполне состоятельной и выдавала себя за молодую вдову. Я находился в неведении, пока не поступил в Оксфорд. Там мне раскрыли глаза, но это не произвело на меня сильного впечатления. Тщательно все взвесив, я пришел к заключению, что в свободном плавании находятся не одни лишь выродки. Это – практика, распространяющаяся на всех.
– Однако существуют кое-какие правила, и некоторые их соблюдают.
– Возможно. Но не найдется и двоих людей, которые следовали бы одному и тому же кодексу. Да и откуда берутся правила? Вряд ли до сих пор сыщется достаточно много легковерных, готовых проглотить идею о скрижалях, сверкающих с горной вершины. Приходится выдумывать собственные правила. Да еще уважать законы страны. Но убери с улиц полицейских – и что получится?
– Кое-кто станет безобразничать. Поэтому остальным, большинству, придется создавать новые полицейские силы.
– Да. Чтобы обеспечить себе спокойную жизнь. Чтобы мирно спать по ночам. Абстрактное добро здесь ни при чем, Энди.
Ему была присуща откровенность, искренность, оставлявшая собеседника безоружным; в присутствии Дэвида становилось невозможным испытывать к нему антипатию. Он окинул Эндрю почти по-мальчишески невинным взглядом и заявил:
– Мы и дальше будем видеться, правда? И не только ради выяснения практических деталей.
Да, не только ради этого. Дэвид был единственной ниточкой, связывавшей его с Кэрол; порвать с ним означало потерять всякую возможность оставаться в курсе ее дел.
– Мак-Кей снова затеял сегодня утром старый разговор, – сказал Эндрю. – До него дошли слухи, что правительство стало относиться к «Зиме Фрателлини» более серьезно, поэтому он попросил вытянуть что-нибудь из тебя.
Пришлось воспользоваться старым предлогом, о котором уже давно не было речи, но ничего не поделаешь.
– Если наши встречи не прервутся, мне совершенно все равно, какова их причина. Что касается слухов, то, думаю, они исходят от ребят из ведомства энергетики и топливных ресурсов – хотят обезопасить себя от повторения истории 1947 года. Сейчас мы закупаем впрок американский уголь.
– Есть ли что-нибудь новенькое об уменьшении солнечной активности?
– Ничего из ряда вон выходящего. Активность продолжает падать. Американцы рассчитывают получить новую информацию с недавно запущенных спутников.
– И никто не тревожится всерьез?
– Думаю, в Совете по углю, наоборот, потирают руки.
Было большое перепроизводство, едва отделались от излишков, а теперь нахватали новых заказов. Кстати, ты заметил, как взлетели акции нефтяных компаний?
– Это все дурь, больше ничего, – сказал Эндрю и с прежней горечью продолжал:
– Холод неприятен только тогда, когда ты оказываешься в его власти незащищенным.
А так даже любопытно понаблюдать из окна уютной натопленной комнаты за озябшими прохожими на улице.
После затянувшейся паузы Дэвид ответил:
– Не думаю, что так и будет, Энди. – Он приподнял кружку, демонстрируя, что она пуста. – Ну, поставишь мне еще?
* * *
Дети приехали домой на короткие каникулы, и Эндрю виделся с ними всего два раза. Все остальное время они провели с Кэрол. Однако провожать их на вокзал Ватерлоо явились оба.Все ученики из их частной школы набились в один поезд; в окнах мелькали лица мальчиков и юношей в возрасте от восьми до восемнадцати лет, а на платформе толпились родители. Эндрю был из небогатой семьи и поэтому учился в обычной классической школе. Когда ему было лет тринадцать, он единственный раз видел такой же забитый важничающими мальчишками состав, и теперь подивился, насколько же все осталось по-прежнему. Системе удалось восторжествовать над средой. Он не знал, счастливы ли его сыновья; оставалось надеяться, что счастливы.
– Где мое письмо заведующей? – спросила Кэрол.
– Кажется, где-то здесь, – ответил Робин.
– Поищи получше.
Мальчик пошарил по карманам и нашел письмо.
– Все в пятнах от ириски, – всполошилась Кэрол. – Нет, не отойдет. Оставь в этом конверте, а когда приедешь в школу, переложи в чистый.
– Она решит, что я специально вскрыл письмо, если увидит на конверте мой почерк.
– Вряд ли. Там нет ничего особенного. Просто насчет снимков.
– Заведующая – ходячий ужас, – сказал Джерими.
– Хитрющая, – пояснил Робин.
– Тогда отдайте ей испачканный ириской конверт и объясните все как есть, – предложил Эндрю.
– Это вызовет у нее еще больше подозрений, – сказал Робин. – Что ж, придется попробовать. Кажется, мы сейчас тронемся.
Кэрол подставила лицо для поцелуя. Мальчики потрясли Эндрю руку.
– Будьте молодцами, – напутствовал их Эндрю.
– И вы, – откликнулся Робин. По его лицу пробежала тень сомнения. – Наверное, лучше мы станем писать вам обоим? По отдельности?
– Можете черкнуть мне пару словечек, когда выдастся время, – сказал Эндрю. – В студию, у меня пока нет постоянного адреса.
– Ясное дело, – кивнул Робин.
* * *
– Нам повезло, что у нас такие смышленые дети, – сказал Эндрю, когда они покидали платформу.– Да.
Он подал контролеру перронные билеты.
– Может быть, выпьем чего-нибудь, прежде чем разбежаться?
Кэрол неуверенно подняла на него глаза:
– Ну, не знаю…
– Ладно, ладно, даю слово, что не стану ничего подсыпать в твой джин.
– Хорошо, – улыбнулась она.
Идя рядом, они соблюдали точно отмеренную дистанцию: достаточно большую, но не слишком, чтобы не вызвать удивленных взглядов. Его рука время от времени касалась ее руки, и он бормотал слова извинения, думая, что проходит полезную практику в ведомстве жизненных нелепостей.
Эндрю поставил рюмки на маленький столик у двери буфета. Стол был довольно грязным, на нем громоздился поднос с использованной посудой. Рядом полная женщина громогласно призывала к порядку троих откормленных отпрысков.
– Есть ли в Британии хоть один вокзал, где бы можно было спокойно посидеть и выпить в приличной обстановке? Ненавижу вокзалы!
– Думаю, мы станем в конце концов просто друзьями, Энди, – сказала Кэрол. – Но пока слишком остра память о разрыве. Если мы будем часто видеться, ты обязательно станешь демонстрировать обиду.
– А если мы не видимся, то я будто и не обижаюсь?
– Хотя бы не показываешь обиды.
– Тут есть существенная разница?
– Я и без того буду мучить себя упреками. Может, не так настойчиво, зато я по-прежнему буду тебя уважать.
– Это крайне важно. Ты даже представить себе не можешь, до чего это важно!
– Ну вот, демонстрируешь обиду… Я эгоистка, да?
На Кэрол был голубой шерстяной костюм, под цвет глаз.
Высокий ворот закрывал шею, гладкая ткань облегала грудь.
До Эндрю донесся запах незнакомых духов – скорее всего подарок Дэвида. С каждым днем она все больше отдалялась от той жизни, какой они жили недавно вдвоем; с каждым днем возвращение становилось все более немыслимым.
– Я вижусь с Дэвидом. Вот когда, наверное, обида должна проявляться больше всего. Или ты воображаешь, что в счастливом будущем, нарисованном твоим воображением, я смогу дружить с тобой, оставив побоку твоего мужа?
– Пусть Дэвид сам разбирается с этим. Но не думаю, чтобы твоя обида стала заботить его столь же сильно, как меня. Да и ты не сможешь слишком долго глядеть на него зверем.
Эндрю был вынужден согласиться.
– Очарование беспринципности, – определил он. – Мечта всякой женщины.
– Ты снова за свое! Если бы я на это реагировала, то только рассерженно. А Дэвид умеет обратить все в шутку.
Ты бы просто покатился со смеху.
А он еще питал надежду на сближение! Ничего конкретного, никаких чувств – просто прощупать, не утратила ли страсть частички недавнего накала, просто обрести хотя бы призрачную надежду, что путь назад не заказан. Теперь Эндрю понимал, насколько тщетными были его мечты, и предпочитал помалкивать.
– Я рада, что вы с ним встречаетесь, – сказала Кэрол. – И что ты видишься с Мадди.
Она употребила то же уменьшительное имя, которым пользовался Дэвид, – еще один намек на ее близость с другим и на его, Эндрю, отверженность. Бог знает, была ли это любовь, но он еще никогда в жизни так ее не хотел. Эндрю припомнил их первую встречу, на летней вечеринке: на Кэрол было красное платье с кисеей, и она флиртовала со Стивом Уилтширом. Молва считала их любовниками. Эндрю вспомнил и желание, и обжигающую ревность, и ясное осознание того, что он ей совершенно не пара. Только на этот раз все было во сто крат хуже.
– Итак, дела устраиваются наилучшим образом, верно? – саркастически произнес он.
Кэрол встала и натянула белые шелковые перчатки.
– Не поможет, Энди. Мне пора. Спасибо за угощение.
Глава 6
В первых числах ноября началась вьюга, а следом, когда еще не успел растаять снег, скопившийся в канавах и в садах, разразилась еще одна, куда более свирепая и ледяная.
Потом снег валил уже без сопровождения ураганного ветра, зато почти не переставая. К концу месяца столбик термометра опустился ниже нуля и застыл. Переполненные поезда и автобусы еле ползли в Лондон и обратно по обледеневшим рельсам и дорогам. Запасы угля быстро таяли, в прессе и по телевидению людей вовсю призывали экономить топливо. В первую неделю декабря метели почти прекратились, и среди туч стало иногда проглядывать водянистое солнце; однако за день успевал подтаять только верхний слой снега, который тут же застывал с наступлением сумерек. Вскоре снегопады возобновились.
Пережив первый шок и привыкнув к неудобствам, люди примирились с новыми условиями существования. Со временем транспорт стал ходить получше; рано поутру в город въезжали грузовики, разбрасывавшие по асфальту мелкий песок, на железных дорогах постоянно трудились бригады, очищавшие рельсы, переезды и путевые знаки от наледи.
На лондонской бирже резко поднялась стоимость акций нефтяных компаний, перегруженные танкеры везли на север все имеющиеся в мире излишки нефти. В обеденный перерыв чиновники катались на коньках на льду Серпантина[5] и других водоемов в королевских парках; смотрители, сперва пытавшиеся их усовестить, вынуждены были смириться. По мере приближения Нового года песенка «Белое Рождество», сперва настойчиво звучавшая на всех волнах, была предана забвению. В голове списка «Поп-парад» прочно утвердился перевод немецкой баллады, родившейся в темные дни Второй мировой войны:
Кэрол предстояло взять к себе мальчиков на Рождество, а Эндрю – на Новый год. До самого утра в сочельник он все еще питал надежду, что Кэрол пригласит и его – хотя бы на праздничный обед, однако так ничего и не дождался.
Зато во второй половине дня случилось неожиданное: в телестудию позвонила Мадлен.
– Если у вас есть свои планы, так и скажите, Энди, иначе – как насчет того, чтобы навестить завтра меня?
– Вы будете одна?
– Собственно, да.
– Очень мило с вашей стороны, Мадлен. Я тоже думаю, что нам стоит согреть друг друга рождественскими пожеланиями. Только не вздумайте утруждать себя стряпней. Лучше куда-нибудь сходим. Может, в «Дорчестер»?[6] Я слыхал, что там подают весьма приличный рождественский ужин.
– Нет, мы отлично пообедаем дома. Птица уже покрылась корочкой. Часиков в двенадцать?
– Договорились.
Немного поколебавшись, она добавила:
– Если передумаете или найдете более интересный вариант – просто позвоните.
– Не передумаю. До завтра.
Эндрю захватил с собой две бутылки шампанского. Дверь, как всегда, открылась просто от толчка плечом. Войдя, он услышал с кухни голос Мадлен:
– Кто там?
Она хлопотала над столом, облачившись в передник.
Бледное лицо раскраснелось от жара.
– Простите, кажется, я заявился слишком рано. Просто подумал, что бутылкам надо охладиться.
Мадлен улыбнулась:
– Вот и чудесно. Поставьте их в холодильник и пойдите выпейте чего-нибудь. Мне потребуется еще полчаса.
– Лучше я принесу выпивку сюда, чтобы вам не было скучно.
– Тогда у меня найдется, чем вас занять, – пригрозила она.
– И все же рискну.
Вернувшись в кухню, он спросил:
– Вы знали вчера, что я не приглашен в Далидж?
Мадлен приняла протянутый ей бокал и слегка нахмурилась.
– Я разговаривала с Дэвидом. Он сказал, что Кэрол собирается побыть одна с детьми, а сам он может зайти ко мне, если здесь не окажется вас.
Эндрю поставил свой бокал.
– Вы вполне могли отменить нашу встречу. Я бы не обиделся.
– Это было еще до того, как я позвонила вам. Я сразу сказала ему, что собираюсь вас пригласить. – Она улыбнулась. – Разве не странно? Оказывается, я могу теперь его обманывать. Раньше у меня это никогда не получалось.
Мадлен вернулась к своим хлопотам.
– Это разумно, по-вашему? – спросил Эндрю.
– Что я сказала ему не правду?
– Что отказались его принять. Дэвид как-никак сделал шаг навстречу.
– Первый признак слабости. Думаете, он попытался бы затащить меня в постель? Я почти уверена в этом. Дэвид вполне мог бы не уйти отсюда. Кэрол приняла бы вас назад, и все бы вернулось на круги своя. – Она покачала головой. – У меня не осталось никаких иллюзий на свой и его счет. Просто он не любит одиночества на Рождество. Пикантно было бы соблазнить меня после развода. Но и тогда ничего бы не изменилось. Он все равно вернулся бы к Кэрол.
– Если бы она приняла его. Вы могли бы рассказать…
– Энди, дорогой, вы все еще не понимаете? Он сам бы ей все рассказал. Кажется, вы до сих пор в них не разобрались.
– Должно быть, – согласился он упавшим голосом.
– Если у меня и остался хоть малейший шанс вернуть Дэвида, то вовсе не через постель. Сейчас он испытывает хотя бы какие-то сомнения. Это не столь важно, но все-таки… – Мадлен ласково улыбнулась. – Кроме того, у меня есть вы. Это уже немало.
– Почему вы обманули его? Разве не правильнее было бы просто отказать Дэвиду, сообщив, что место занято мною?
– Ложь – всегда признак слабости, – тихонько сказала она. – Кстати, он предложил, чтобы я дала вам от ворот поворот.
– Этого следовало ожидать. А вы не согласились.
– У меня хватило на это сил. И я рада.
Стоя позади Мадлен, Эндрю ласково прикоснулся к ее руке.
– Я тоже рад.
Покончив с трапезой, они убрали тарелки в моечную машину и, перейдя пить кофе в гостиную, сели на длинный диван. В полтретьего на улице уже смеркалось. В окнах были видны белые контуры домов напротив, на них все ложился и ложился снег, извергаемый серыми небесами.
Поставив чашку, Эндрю поцеловал Мадлен. Им приходилось обмениваться невинными поцелуями и раньше. В этот раз все началось как будто так же, только теперь одиночество показалось обоим особенно невыносимым, а мир вокруг словно излучал покой и печаль.
– Нет, – сказала Мадлен, – нет, дорогой…
Ее голос прозвучал вяло, как-то жалобно. На ней было серое шерстяное платье с пуговицами спереди. Ее рука на мгновение задержала его руку, но потом упала.
– Прошу тебя, Энди…
Грудь была белоснежной, как улица за окном. Он прижался к ней губами. Мадлен лежала неподвижно; через некоторое время она коснулась его головы. Эндрю боялся, что Мадлен оттолкнет его, но она только сильнее прижала его к груди. Он почувствовал, как под губами трепещет ее сердце.
Это был момент сладостного покоя, которому противопоказана спешка и нетерпение. Им было хорошо и удобно в объятиях друг друга; они не сразу обратили внимание на деликатное позвякивание телефона.
Прошло полминуты, а телефон все не умолкал. Мадлен напряглась и сказала:
– Лучше я подойду, милый.
– Пусть звонит.
Она высвободилась и встала с дивана, застегивая платье.
– Я ненадолго, – шепнула она.
Он прикоснулся к ее шее:
– Не застегивай хотя бы верхнюю пуговицу. Обещаешь?
Она улыбнулась и кивнула:
– Хорошо.
Эндрю прислушался к удаляющимся шагам и к голосу, раздававшемуся в холле так тихо, что он не смог различить ни единого слова. Потом шаги зазвучали снова. Мадлен вернулась в гостиную, но уже не приближалась к нему, а предпочла местечко у дальнего края стола.
– Это Дэвид, – сообщила она. – Спрашивал, здесь ли ты.
– Чего он хочет?
– Спросил, можно ли ему прийти и попить с нами кофе.
Ее пальцы машинально скользнули к вороту платья и застегнули верхнюю пуговицу.
– Черт! – выругался Эндрю. – Черт бы его побрал! Зачем ты согласилась?
– Прости, – взмолилась она и развела руками. – Что же мне еще оставалось?
– Когда он явится?
– Уже через несколько минут. Он звонил со станции «Саут-Кен». Прошу тебя, Энди, будь умницей. Я не позволю ему остаться здесь надолго.
– Конечно. Но с определенной точки зрения теперь уже не имеет значения, как долго он останется – четверть часа или весь день.
– Мы вели себя глупо, – сказала Мадлен. – Оба.
– Просто тебе так удобнее.
– Разве? – выдохнула она. – Разве?
Она крепко обняла Эндрю, но в этом объятии чувствовалась не страсть, а отчаяние. Мадлен не отпускала его до того самого мига, когда открылась входная дверь и в холле раздался голос Дэвида. Она поспешно пригладила волосы; ее лицо стало еще бледнее обычного.
Дэвид вошел в комнату и жизнерадостно провозгласил:
– Надеюсь, вы смиритесь с моим присутствием, хотя бы ненадолго. Я держался на булочках с яйцами, однако на стадии растворимого кофе понял, что с меня довольно.
– Есть холодная индюшатина. Могу разогреть на гарнир что-нибудь из овощей.
– Пока достаточно кофе. Потом возьмусь за сандвичи с индюшкой.
Мадлен вышла и вернулась с кофейником, чашкой и блюдцем.
– У нас с Энди есть планы на остаток дня. Надеемся, ты не останешься надолго.
– Вежливое замечание, тончайший намек. Нет, я не собираюсь злоупотреблять вашей добротой.
Дэвид одарил ее учтивой улыбкой. Мадлен собралась было что-то сказать, но передумала. Эндрю не дал ей собраться с мыслями.
– Кажется, все понятно, Дэвид? Или ты намерен закатить сцену ревности?
– Если бы я умел ревновать, то знал бы и стыд. На самом деле у меня был еще один мотив, чтобы заглянуть сюда, – скрытый, но вовсе не низменный. Я хочу дать вам обоим добрый совет.
– Ты и впрямь считаешь, что нам могут пригодиться твои советы?
– Не знаю. Это будет зависеть от того, воспользуетесь ли вы ими.
– Что за совет, Дэвид? – вмешалась Мадлен.
– Эмигрировать. Куда-нибудь на юг. Предпочтительнее в тропики.
– Я думал, что с паникой покончено, – презрительно бросил Эндрю.
– Она еще не начиналась, – спокойно возразил Дэвид. – Лучше, наверное, кое о чем вас проинформировать. Существует один документ, который до вчерашнего дня предназначался только для членов Кабинета министров. Сегодня же он доведен до сведения высокопоставленных чиновников, которым предстоит заняться мерами предосторожности. В прошлом году я получил повышение по службе, так что теперь вхожу в их число.
– Ты готов доверить мне такую конфиденциальную информацию? – удивился Эндрю. – Несмотря на род моей деятельности и, так сказать, личные обстоятельства?
– Да, готов. Хочу, чтобы ты уговорил Мадди. Да и что я теряю, если произойдет утечка информации и станет ясно, что ее источник – я? – Он криво усмехнулся. – Пенсию?
– О чем же речь, Дэвид? – не вытерпела Мадлен.
Дэвид извлек бумажник и продемонстрировал записи на свернутом листке.
– Помнишь разговор о вашей программе, посвященной «Зиме Фрателлини»? – обратился он к Эндрю. – Ты сказал тогда, что поднял кое-какие материалы.
Потом снег валил уже без сопровождения ураганного ветра, зато почти не переставая. К концу месяца столбик термометра опустился ниже нуля и застыл. Переполненные поезда и автобусы еле ползли в Лондон и обратно по обледеневшим рельсам и дорогам. Запасы угля быстро таяли, в прессе и по телевидению людей вовсю призывали экономить топливо. В первую неделю декабря метели почти прекратились, и среди туч стало иногда проглядывать водянистое солнце; однако за день успевал подтаять только верхний слой снега, который тут же застывал с наступлением сумерек. Вскоре снегопады возобновились.
Пережив первый шок и привыкнув к неудобствам, люди примирились с новыми условиями существования. Со временем транспорт стал ходить получше; рано поутру в город въезжали грузовики, разбрасывавшие по асфальту мелкий песок, на железных дорогах постоянно трудились бригады, очищавшие рельсы, переезды и путевые знаки от наледи.
На лондонской бирже резко поднялась стоимость акций нефтяных компаний, перегруженные танкеры везли на север все имеющиеся в мире излишки нефти. В обеденный перерыв чиновники катались на коньках на льду Серпантина[5] и других водоемов в королевских парках; смотрители, сперва пытавшиеся их усовестить, вынуждены были смириться. По мере приближения Нового года песенка «Белое Рождество», сперва настойчиво звучавшая на всех волнах, была предана забвению. В голове списка «Поп-парад» прочно утвердился перевод немецкой баллады, родившейся в темные дни Второй мировой войны:
От этой тоскливой мелодии некуда было укрыться.
Все наши беды уносятся прочь,
Мы замерзаем, но знаем:
Пусть в декабре воцаряется ночь —
Солнце согреет нас в мае.
Кэрол предстояло взять к себе мальчиков на Рождество, а Эндрю – на Новый год. До самого утра в сочельник он все еще питал надежду, что Кэрол пригласит и его – хотя бы на праздничный обед, однако так ничего и не дождался.
Зато во второй половине дня случилось неожиданное: в телестудию позвонила Мадлен.
– Если у вас есть свои планы, так и скажите, Энди, иначе – как насчет того, чтобы навестить завтра меня?
– Вы будете одна?
– Собственно, да.
– Очень мило с вашей стороны, Мадлен. Я тоже думаю, что нам стоит согреть друг друга рождественскими пожеланиями. Только не вздумайте утруждать себя стряпней. Лучше куда-нибудь сходим. Может, в «Дорчестер»?[6] Я слыхал, что там подают весьма приличный рождественский ужин.
– Нет, мы отлично пообедаем дома. Птица уже покрылась корочкой. Часиков в двенадцать?
– Договорились.
Немного поколебавшись, она добавила:
– Если передумаете или найдете более интересный вариант – просто позвоните.
– Не передумаю. До завтра.
Эндрю захватил с собой две бутылки шампанского. Дверь, как всегда, открылась просто от толчка плечом. Войдя, он услышал с кухни голос Мадлен:
– Кто там?
Она хлопотала над столом, облачившись в передник.
Бледное лицо раскраснелось от жара.
– Простите, кажется, я заявился слишком рано. Просто подумал, что бутылкам надо охладиться.
Мадлен улыбнулась:
– Вот и чудесно. Поставьте их в холодильник и пойдите выпейте чего-нибудь. Мне потребуется еще полчаса.
– Лучше я принесу выпивку сюда, чтобы вам не было скучно.
– Тогда у меня найдется, чем вас занять, – пригрозила она.
– И все же рискну.
Вернувшись в кухню, он спросил:
– Вы знали вчера, что я не приглашен в Далидж?
Мадлен приняла протянутый ей бокал и слегка нахмурилась.
– Я разговаривала с Дэвидом. Он сказал, что Кэрол собирается побыть одна с детьми, а сам он может зайти ко мне, если здесь не окажется вас.
Эндрю поставил свой бокал.
– Вы вполне могли отменить нашу встречу. Я бы не обиделся.
– Это было еще до того, как я позвонила вам. Я сразу сказала ему, что собираюсь вас пригласить. – Она улыбнулась. – Разве не странно? Оказывается, я могу теперь его обманывать. Раньше у меня это никогда не получалось.
Мадлен вернулась к своим хлопотам.
– Это разумно, по-вашему? – спросил Эндрю.
– Что я сказала ему не правду?
– Что отказались его принять. Дэвид как-никак сделал шаг навстречу.
– Первый признак слабости. Думаете, он попытался бы затащить меня в постель? Я почти уверена в этом. Дэвид вполне мог бы не уйти отсюда. Кэрол приняла бы вас назад, и все бы вернулось на круги своя. – Она покачала головой. – У меня не осталось никаких иллюзий на свой и его счет. Просто он не любит одиночества на Рождество. Пикантно было бы соблазнить меня после развода. Но и тогда ничего бы не изменилось. Он все равно вернулся бы к Кэрол.
– Если бы она приняла его. Вы могли бы рассказать…
– Энди, дорогой, вы все еще не понимаете? Он сам бы ей все рассказал. Кажется, вы до сих пор в них не разобрались.
– Должно быть, – согласился он упавшим голосом.
– Если у меня и остался хоть малейший шанс вернуть Дэвида, то вовсе не через постель. Сейчас он испытывает хотя бы какие-то сомнения. Это не столь важно, но все-таки… – Мадлен ласково улыбнулась. – Кроме того, у меня есть вы. Это уже немало.
– Почему вы обманули его? Разве не правильнее было бы просто отказать Дэвиду, сообщив, что место занято мною?
– Ложь – всегда признак слабости, – тихонько сказала она. – Кстати, он предложил, чтобы я дала вам от ворот поворот.
– Этого следовало ожидать. А вы не согласились.
– У меня хватило на это сил. И я рада.
Стоя позади Мадлен, Эндрю ласково прикоснулся к ее руке.
– Я тоже рад.
Покончив с трапезой, они убрали тарелки в моечную машину и, перейдя пить кофе в гостиную, сели на длинный диван. В полтретьего на улице уже смеркалось. В окнах были видны белые контуры домов напротив, на них все ложился и ложился снег, извергаемый серыми небесами.
Поставив чашку, Эндрю поцеловал Мадлен. Им приходилось обмениваться невинными поцелуями и раньше. В этот раз все началось как будто так же, только теперь одиночество показалось обоим особенно невыносимым, а мир вокруг словно излучал покой и печаль.
– Нет, – сказала Мадлен, – нет, дорогой…
Ее голос прозвучал вяло, как-то жалобно. На ней было серое шерстяное платье с пуговицами спереди. Ее рука на мгновение задержала его руку, но потом упала.
– Прошу тебя, Энди…
Грудь была белоснежной, как улица за окном. Он прижался к ней губами. Мадлен лежала неподвижно; через некоторое время она коснулась его головы. Эндрю боялся, что Мадлен оттолкнет его, но она только сильнее прижала его к груди. Он почувствовал, как под губами трепещет ее сердце.
Это был момент сладостного покоя, которому противопоказана спешка и нетерпение. Им было хорошо и удобно в объятиях друг друга; они не сразу обратили внимание на деликатное позвякивание телефона.
Прошло полминуты, а телефон все не умолкал. Мадлен напряглась и сказала:
– Лучше я подойду, милый.
– Пусть звонит.
Она высвободилась и встала с дивана, застегивая платье.
– Я ненадолго, – шепнула она.
Он прикоснулся к ее шее:
– Не застегивай хотя бы верхнюю пуговицу. Обещаешь?
Она улыбнулась и кивнула:
– Хорошо.
Эндрю прислушался к удаляющимся шагам и к голосу, раздававшемуся в холле так тихо, что он не смог различить ни единого слова. Потом шаги зазвучали снова. Мадлен вернулась в гостиную, но уже не приближалась к нему, а предпочла местечко у дальнего края стола.
– Это Дэвид, – сообщила она. – Спрашивал, здесь ли ты.
– Чего он хочет?
– Спросил, можно ли ему прийти и попить с нами кофе.
Ее пальцы машинально скользнули к вороту платья и застегнули верхнюю пуговицу.
– Черт! – выругался Эндрю. – Черт бы его побрал! Зачем ты согласилась?
– Прости, – взмолилась она и развела руками. – Что же мне еще оставалось?
– Когда он явится?
– Уже через несколько минут. Он звонил со станции «Саут-Кен». Прошу тебя, Энди, будь умницей. Я не позволю ему остаться здесь надолго.
– Конечно. Но с определенной точки зрения теперь уже не имеет значения, как долго он останется – четверть часа или весь день.
– Мы вели себя глупо, – сказала Мадлен. – Оба.
– Просто тебе так удобнее.
– Разве? – выдохнула она. – Разве?
Она крепко обняла Эндрю, но в этом объятии чувствовалась не страсть, а отчаяние. Мадлен не отпускала его до того самого мига, когда открылась входная дверь и в холле раздался голос Дэвида. Она поспешно пригладила волосы; ее лицо стало еще бледнее обычного.
Дэвид вошел в комнату и жизнерадостно провозгласил:
– Надеюсь, вы смиритесь с моим присутствием, хотя бы ненадолго. Я держался на булочках с яйцами, однако на стадии растворимого кофе понял, что с меня довольно.
– Есть холодная индюшатина. Могу разогреть на гарнир что-нибудь из овощей.
– Пока достаточно кофе. Потом возьмусь за сандвичи с индюшкой.
Мадлен вышла и вернулась с кофейником, чашкой и блюдцем.
– У нас с Энди есть планы на остаток дня. Надеемся, ты не останешься надолго.
– Вежливое замечание, тончайший намек. Нет, я не собираюсь злоупотреблять вашей добротой.
Дэвид одарил ее учтивой улыбкой. Мадлен собралась было что-то сказать, но передумала. Эндрю не дал ей собраться с мыслями.
– Кажется, все понятно, Дэвид? Или ты намерен закатить сцену ревности?
– Если бы я умел ревновать, то знал бы и стыд. На самом деле у меня был еще один мотив, чтобы заглянуть сюда, – скрытый, но вовсе не низменный. Я хочу дать вам обоим добрый совет.
– Ты и впрямь считаешь, что нам могут пригодиться твои советы?
– Не знаю. Это будет зависеть от того, воспользуетесь ли вы ими.
– Что за совет, Дэвид? – вмешалась Мадлен.
– Эмигрировать. Куда-нибудь на юг. Предпочтительнее в тропики.
– Я думал, что с паникой покончено, – презрительно бросил Эндрю.
– Она еще не начиналась, – спокойно возразил Дэвид. – Лучше, наверное, кое о чем вас проинформировать. Существует один документ, который до вчерашнего дня предназначался только для членов Кабинета министров. Сегодня же он доведен до сведения высокопоставленных чиновников, которым предстоит заняться мерами предосторожности. В прошлом году я получил повышение по службе, так что теперь вхожу в их число.
– Ты готов доверить мне такую конфиденциальную информацию? – удивился Эндрю. – Несмотря на род моей деятельности и, так сказать, личные обстоятельства?
– Да, готов. Хочу, чтобы ты уговорил Мадди. Да и что я теряю, если произойдет утечка информации и станет ясно, что ее источник – я? – Он криво усмехнулся. – Пенсию?
– О чем же речь, Дэвид? – не вытерпела Мадлен.
Дэвид извлек бумажник и продемонстрировал записи на свернутом листке.
– Помнишь разговор о вашей программе, посвященной «Зиме Фрателлини»? – обратился он к Эндрю. – Ты сказал тогда, что поднял кое-какие материалы.