В редакционном предисловии геополитика названа «недавно запретной темой», интерес к которой, по мнению редакции, «в последнее время обострился». Это, конечно, кокетство: геополитическая тематика никогда не была совсем запрещённой, скорее - прикровенной. То, что политические решения принимаются в виду «государственных интересов», а последние сводятся к обороне и экспансии, мы не то чтобы не знали - скорее, нам не давали порассуждать об этом предмете с желаемым уровнем цинизма. В этом смысле интерес к «голой геополитике» отчасти напоминает подростковый интерес к гинекологии. Ну да, знаем мы про вашу любовь, не пудрите мозги, вы нам расскажите про то, что ниже пояса.
Век назад эту потребность в цинической истине удовлетворяли материализм и марксизм: книжка Сеченова про рефлексы головного мозга («несть духа, а есть только плоть») и брошюрки-копейки, из которых сознательный рабочий узнавал, что «буржуя в оперу ходют, чтобы у рабочих привольнее соки сосать». Сейчас эту рыночную нишу заняла наивно понимаемая «реалполитик»: «нам, дуракам, всё талдычили про мир во всём мире, да про помощь братским народам, а вся суть-то - в незамерзающих портах в Индийском океане». Вот она, правда-то! Во как большое начальство в кабинетах это про себя обмысливает, а нам дурит головы пропагандой. А мы сами с усами, а мы тоже будем «как большие».
Начальство, кстати, подобные подходы и в самом деле не поощряет. Во-первых, подобный обывательский цинизм, проведённый в массы, и в самом деле вреден, так как отбивает охоту трудиться на соответствующем поприще. Рабочий, озабоченный тем, кто и как отнимает у него прибавочную стоимость, - это, скорее всего, плохой рабочий. Точно так же, солдат на войне не сможет воевать (то есть рисковать жизнью и здоровьем), если он будет уверен, что воюет за «геополитические выгоды». Честертон как-то заметил, что ни один солдат ведь не скажет себе: «Оторвало ногу? Ну и черт с ней! Зато у нас будут незамерзающие порты в Индийском океане». И уж тем более этого не скажет солдат проигравшей стороны - с оторванной ногой и без портов, а ему ведь тоже нужно знать, «за что» - хотя бы для того, чтобы не пристрелить сержанта. «Идеальности» нужны хотя бы для того, чтобы хорошо делать реальное дело… Во-вторых, «циническая истина» и сама по себе ложна. Ну не пишут оперы для того, чтобы буржуям придать сил для дальнейшей эксплуатации трудящегося класса. И в музыке всё-таки есть те самые «пропасти и бездны», перед которыми цинический разум тушуется.
Проблема не нова. Точно так же озабоченный подросток, поимев наконец кой-какой опыт по женской части (как правило, грязноватый), вполне законно выводит из него, что «это такая фигня», довольно приятная, но ничем принципиально не отличающаяся от услуг «дуньки кулаковой». И только гораздо потом, стоя под окнами у какой-нибудь «оленьки» или «верочки», он соображает, что фрикции фрикциями, но ими одними дело отнюдь не исчерпывается - нет, даже и не начинается никакого дела… Как и с «интересами»: интересов-то у любого государства много, но только некоторые из них становятся судьбой, страстью, фатумом, Иерусалимом, вожделенным Царьградом, «Москвой за нами», Косовым полем. Или, на худой конец, хотя бы «эльзасом с лотарингией».
Поэтому рассуждения о пространстве и его детерминирующей силе - даже не геополитика, а просто обычная политика с географией. Геополитика начинается не там, где задаются вопросом о «плацдармах и стратегических точках». Она начинается там, где мы задаём себе вопрос - почемунас так волнуют определённые участки земной поверхности, чтоих выделяет среди прочих, зачемони нам нужны, и откудаберётся желание во что бы то ни стало обладать ими.
Довольно быстро выясняется, что «рационально» (то есть в категориях «государственных интересов») ответить на эти вопросы невозможно. Впрочем, если уж быть честными, то «государственные интересы», если понимать их буквально - как интересы управляющей государством верхушки - не могут объяснить даже банального стремления к государственной независимости. В конце концов, чего уж лукавить-то: самая выгодная позиция для государственного аппарата- это статус несменяемой колониальной администрации, что проверено на мировом опыте. Государство,предоставленное самому себе и своей собственной логике, всегда в конечном итоге предаёт интересы государства.Поэтому субъект стремлений и интересов, в том числе (и в первую очередь) тех, которые обычно понимаются в качестве «государственных интересов» - иной, нежели «чистая власть». Это парадокс, с которого начинается геополитический анализ.
Ко времени начала научной деятельности Карла Хаусхофера - сына мюнхенского профессора права, профессионального военного, германского военного атташе в Японии, вышедшего в отставку в звании генерал-майора, и, естественно, пламенного немецкого патриота - обозначенный выше парадокс выглядел так: «немецкое государство предало интересы Германии».
Можно было сказать и хуже: само существование немецкого государства в существующей форме(в данном случае Веймарской республики) впрямую противоречило немецким интересам.
Хаусхофер имел мужество этот вывод сделать. Как известно, немцы с выводом согласились, а какой они нашли выход из положения, и чем это кончилось - разговор особый.
Впрочем, нет, не особый. Просто здесь мы вляпываемся прямиком во вторую «недавно запретную тему» - то есть в «нацизм». В глазах советского, самого читающего в мире, читателя, Хаусхофер заочно ославлен в качестве серого кардинала и учителя Гитлера, который-де нашептывал ему «все идеи» и чуть ли не лично редактировал «Майн Кампф». Отважимся назвать и источники: эту телегу впервые озвучил советский писатель Юлиан Семёнов в своей многотомной штирлициане (по бездарному тексту каковой был снят гениальный фильм). С литератора, разумеется, спрос невелик. Он, скорее всего, демонизировал великого геополитика не со зла, а по соображениям художественного свойства - очень уж лаковая получалась картинка, с этаким «мориарти», зловеще поводящем очами в виду испуганного и покорного фюрера немецкой нации на заднем фоне. На самом деле у бывшего немецкого атташе в Японии отношения с Гитлером были сложные. Достаточно сложные, чтобы его сын Альбрехт был арестован по делу о покушении на этого самого Гитлера и впоследствии расстрелян гестапо, а сам Хаусхофер загремел в Дахау. Впрочем, правда и то, что в сорок шестом он покончил с собой, - возможно, решив, что послевоенные огрызки Германии не стоят того, чтобы ради них жить.
Но вернёмся к геополитике.
Предметом геополитического исследования является «экумена» - обитаемая земля,населённая людьми, живое единство «почвы» и «крови». Эта земля всегда ограничена в пространстве и во времени. Дальше возникают три очевидных вопроса: что находится за границами эйкумены, что представляют собой эти границы, и что эти границы создаёт.
Геополитика Хаусхофера начинается с ответа на эти три вопроса. Первое сочинение Хаусхофера, помещённое в сборник, называется «Границы в их географическом и политическом значении» (оно занимает полкниги). Остальное - добавки и гарнир, хотя и очень питательный. Поэтому начнём с основного блюда.
Исходная картина, которую рисует автор, - это картина движения жизни. Из самого этого словосочетания - «движение жизни» - сразу следует, что жизнь есть пространственный феномен, нечто заполняющее (и формирующее) пространство. Если уж на то пошло, жизнь порождается пространством, вожделеющим расширения. Лес, луг, коралловый риф - всё это пространственно-биологические феномены, из которых невозможно «вычесть» протяжённость.
Важно, что протяжённость эта имеет направление. Лес расширяется, поглощая кустарниковые полосы. Риф растёт, формируя вокруг себя причудливый придонный мир. Земля предстаёт перед нами как совокупность движущихся ландшафтов, увлекающих за собой друг друга, а иногда и сталкивающихся друг с другом. Предельный ландшафт - пространство жизни как таковой, эйкумена,«земля, предназначенная к обитанию на ней».
Далее. Жизнь в силу своего расширения вынуждена теснить иную жизнь, тоже вожделеющую Lebensraum, «жизненного пространства». Даже кустарники, карабкающиеся на склоны гор, или морские гады, занимающие акватории, должны вытеснять конкурирующие формы жизни. Экспансия живого гонит перед собой волну смерти, превращая землю в анэйкумену,безжизненное пространство, которое потом и осваивается именно как лишенное жизни.
Из этого сразу следует второй вывод: граница - это анэйкумена, разделяющая несколько жизненных ареалов. Собственно, граница даже не «разделяет» (разделяющей силой может служить и само жизненное пространство) - она пресекаетдвижение через себя, т. е., проще говоря, убивает. Хаусхофер тщательно исследует «места смерти» - пустыни, горные хребты, моря. Все они наполнены энергией, убивающей живое, - но и позволяющей живому сохранить себя от нападения другого живого. И жизнь нуждаетсяв этих «защитных пространствах», в том числе (и прежде всего) жизнь народа, живущего на своей земле. Причем не только в качестве защиты от внешних врагов, но и от себя самого.
Граница - именно в её убийственном аспекте - является «школой народного духа». Можно даже сказать, что народ является народом в той мере, в какой он способен вынести взаимодействие с анэйкуменой,с границей. Именно народы, живущие в самом сердце анэйкумены, в ситуации постоянного испытания себя на прочность, демонстрируют «мужественный дух», который, по мнению Хаусхофера, в таком дефиците у современных ему немецких обывателей, проигравших войну из-за «недостаточного понимания значения границ».
Дальше уже начинает разворачиваться вся геополитическая машинерия, с которой сейчас уже знаком, наверное, всякий более или менее интересующийся тематикой читатель. Два основных типа анейкумены - суша (в качестве анейкумены - пустыня ) и море - формируют два типа народов, которые в дальнейшем вступают в перманентный конфликт между собой. Важно здесь то, что конфликт происходит не между «сушей и морем», а между «народными духами», сформированными сушей и морем именно в качестве преодоленнойанэйкумены.
Здесь возникает соблазн расширить предлагаемое понимание границ и на другие сферы. Например, любой политический режим полагает себя как сложную систему пересекающихся границ, образованных натиском тех или иных заинтересованных групп: идеальное пространство делится так же, как и географическое. В этом смысле постоянное недовольство Хаусхофера политическим строем Веймарской республики является прямым продолжением их недовольства её географической ущербностью: внутренние границы страны оказались проведены столь же произвольно и столь же несправедливо, сколь и внешние. В разбираемой книге этого нет - однако, без учёта этого обстоятельства мы не поймём важнейшего: настроения автора.
Тем же настроением объясняется и постоянное возвращение Хаусхофера к теме «перенаселённости» Германии. Сейчас, когда словосочетание «перенаселённая европейская страна» кажется оксюмороном, а «проблемы перенаселения» в прочих местах предлагается решать при помощи стерилизации и раздачи презервативов, нам совершенно непонятно, в чём, собственно, проблема. Для Хаусхофера же «перенаселённость» - это не результат плохой демографической дисциплины, а нечто иное: само пространство, желая расширения, порождает автохтонов, агентов этого расширения.
Первая задача геополитики состоит в поиске субъекта, адекватного задаче обладания пространством. В рамках немецкой традиции первым претендентом на этот статус выступает das deutsche Volk, немецкий народ, рожденный для обитания на немецкой земле, или, если уж быть совсем откровенными, рождённыйнемецкой землёй. Всё остальное, в том числе и государственные образования, - вторично по отношению к единству (или разделенности) народа и земли, которое является прафактом, предопределяющим прочие факты, в том числе и любые политические расклады. Поэтому «перенаселённость» здесь понимается знаково - как ощущение воли к расширению.Конкретные цифры (душ населения на квадратный километр) здесь почти не имеют значения: важно само ощущение «стиснутости».
Поэтому «стиснутость» - это отнюдь не банальное «малоземелье». В рамках учения об анейкумене «стиснутость» - это ненормальная близость смерти (олицетворяемой в данном случае веймарскими победителями-немцеедами), это затягивающаяся петля на шее народа. «Расширение» же - не просто прирезание себе назад «Эльзаса и Лотарингии» (чёрт бы с ними), а разрыв удавки, ответ на вызов анейкумены, победа немецкой жизни над курносой.
Интересно сравнить, как за полвека до появления трудов Хаусхофера та же тема отыгрывалась в России. Русское пространство, такое большое с виду, порождало тем не менее чувство «стиснутости» и «замкнутости», а также специфическую породу «лишних людей» - верный признак воли к расширению. Увы, эта воля не была понята: «лишние люди» пошли в революцию (то есть на перекройку внутренних границ), в то время как им следовало бы (согласно геополитической логике, во всяком случае) дать маленькие офицерские чины и всех скопом отправить на южный фронт, воевать Константинополь и проливы.
Тут, наконец, пора уже сказать несколько слов о ещё одной теме, обычно поднимаемой в связи с Хаусхофером - а именно, с его предполагаемыми симпатиями к России и планами «континентального союза» Германия - Россия (СССР) - Япония. В рецензируемом сборнике этому вопросу посвящена статья про «континентальный блок». Судя по этому тексту, Хаусхофер не очень-то жаловал русских. Во всяком случае, воспоминания о тайных переговорах с некими русскими германофилами были для него скорее неприятны: бедолаге пришлось «ночами напролет находиться в помещениях, усеянных окурками сигарет и залитых чаем, и вести изощренные дискуссии в духе древних каверз»,да к тому же еще и напрасно. Впрочем, он восхищался Витте - не в последнюю очередь из-за немецкого происхождения и прогерманских симпатий последнего. Однако аккуратные вежливые японцы были ему, в общем, ближе и симпатичнее. На что, разумеется, жаловаться глупо: и в самом деле, окурки пахнут окурками, а не весенней сакурой.
К тому же немцы нас вообще никогда не жаловали.
В этом-то самом «не жаловали», пожалуй, можно усмотреть ахиллесову пяту всякой геополитики. Немецкая напористость никогда не считалась с тем, что сердцу не прикажешь, и «геополитически выгодный» союз может кому-то показаться «просто противным», и прежде всего самим его инициаторам. Умные немцы давным-давно, ещё до всякой геополитики, вычислили своим немецким praktische Vernunft’ом, что конфликт с Россией губителен, а союз может принести немалые дивиденды. Все всё знали про войну на два фронта, и про русские морозы, и прочая, и прочая, и прочая. И что же? Смог ли тот же Хаусхофер убедить, доказать… да попросту - остановить очередной дранг нах Остен, с его вполне предсказуемым финалом?
Но вот не любы мы немцам, и всё тут - чему свидетельство горы трупов и дымящиеся развалины Европы. Не любят они нас. И ничего ты с этим не поделаешь.
Железные черви
Эрих Машке. Немецкий орден. СПб.: Евразия, 2003
Слово «немецкое» в русском сознании намертво связано с тремя понятиями - «порядок», «качество», «учёность». Немецкий порядок, Орднунг, - извечная мечта русского человека, истомлённого неустройством отечественной жизни. Далее, немецкое Качество - тоже предмет вожделения в стране кривых заборов. Ну и учёность. Известное дело - немец-профессор, жрец чистого познания: удавится, собака, за шестой знак после запятой.
Правда, при ближайшем знакомстве с предметом выясняется, что Немецкий Орднунг достигается не какими-нибудь там увещеваниями и прочими гуманитарными технологиями, а Их Величеством Цугундером («zu Hundertum» буквально значит «к сотне»; имеются в виду палочные удары - старое военное наказание). И, что ещё более любопытно, немецкое качество товаров и немецкое же объективное знание проистекают всё из того же животворящего источника.
В этом смысле сочинение Эриха Машке вдвойне поучительно. Эта книжка (точнее, две под одной обложкой: «Немецкий орден» и «Государство немецкого ордена: Портреты великих магистров») посвящена высшему воплощению Немецкого Цугундера, то есть завоеванию Восточной Пруссии и созданию там орденского государства. Написана книжка была в тридцатые годы, когда можно было не стесняться.
Автор книги, Эрих Машке (1900–1982) - очень характерная фигура. Типичный немецкий профессор, знаток одного предмета, но знаток отменный, отъявленный(язвительный Ницше в «Заратустре» писал про «честного человека», изучающего мозг пиявки, имея в виду именно эту породу людей). Машке всю жизнь, начиная с первой же публикации, занимался Немецким Орденом (der Deutscher Orden) - католической церковно-рыцарской организацией, захватившей и освоившей в XIII–XV веках ряд восточноевропейских земель, заселённых славянами. Машке, как и полагается честному немцу, был буквально влюблён в свой предмет исследования. Более того, он видел в Немецком Ордене и его порядках свой политический идеал, чего и не скрывал. «Образы истории лишь тогда наполняются смыслом, когда становятся предметом для подражания» - писал он в предисловии к «Великим магистрам». Понимать эту фразу надо буквально: шёл 1935 год, «дальше, надеюсь, всем понятно».
Теперь - о чём, собственно, речь.
Тевтонский, он же Немецкий Орден (Ordo domus Sanctae Mariae Teutonicorum) был учреждён в 1198 году папой Иннокентием III в Палестине, во время крестовых походов. Благодаря хорошо разыгранной политической комбинации очередной Великий Магистр ордена Герман фон Зальца (пожалуй, действительно великий челвоек) получил в 1226 году от поляков права на покорение и освоение земель пруссов. Дальше началось то, что впоследствии получило название Drang nach Osten, то есть «натиск на восток».
Орден был не единственной структурой, занявшейся этим богоугодным делом, но прочим не очень повезло. В 1236 году кончается неудачей Северный крестовый поход, предпринятый для истребления славян и расширения немецких земель: литовский князь Миндовг разбивает войско Ордена меченосцев в битве при Шауляе, гибнет магистр ордена Волквин. Ещё одна почтенная организация - Ливонский орден, отделение Немецкого ордена - уходит под лёд Чудского озера 5 апреля 1242 года: молодой князь Александр, прозванный Невским, навсегда останавливает немецкий натиск на Русь. (Об этом прискорбном событии в книге Машке - полстрочки: зачем же говорить о неприятной исторической случайности?)
Но Тевтонский Орден продолжает экспансию и захватывает земли пруссов (к 1283), Восточное Поморье с Гданьском (1309), Эстляндию (1346), Жемайтию (1382–1398), остров Готланд (1398), Новую марку (1402). Местное население, естественно, вырезается, а недовырезанные германизируются. Орден богатеет, процветает и мечтает о новых завоеваниях - благо его земли занимают ключевые позиции на юге Балтики. Однако в ходе Тринадцатилетней войны с Польшей, в 1410 году в битве при Танненберге (известной также как Грюнвальдская битва) рыцарские войска были разгромлены объединившимися поляками и литовцами, с некоторой помощью русских. Два Торнских мира закрепили подчинённое положение ордена как вассала Польши. В 1525 великий магистр Альбрехт Бранденбургский принял лютеранство и превратил орденские земли в светское государство Пруссию (PreuЯen), сначала подчинённое всё той же Польше, а потом вошедшее в состав Бранденбургско-прусского государства, в дальнейшем объединившего Германию… Орден же был закрыт в 1809 году за ненадобностью.
Таковы исторические факты. Машке рассказывает в подробностях, как это всё происходило, уделяя особое внимание людям - прежде всего, естественно, Великим Магистрам Ордена. Изложение событий у него, в общем, соответствует действительности, - тем более, что половину первой книги составляют подлинные документы того времени.
Однако всё подаётся под специфическим соусом. Автор не скрывает своего восторженного восхищение Орденом, а об уничтоженных им народах говорит в лучшем случае с брезгливым отвращением. Drang nach Osten не рефлексируется: уничтожение недочеловеков-славян подаётся как само собой разумеющееся действие, что-то вроде гигиенической процедуры очистки от вредных насекомых. Обосновывается всё это, разумеется, религией. «Идея ордена - борьба против язычников, врагов христианской веры» - объясняет Машке. Впрочем, из его же изложения ясно следует, что орденское государство было не столько миссионерским, сколько колонизаторским: его целью было не обращение язычников, а уничтожение ненемецких народов, с последующим заселением этих земель «чистой немецкой кровью». Последняя вызывает у Машке бесконечные восторги, равно как и дух Дисциплины, Служения, Иерархии, столь свойственный орденскому государству. Многие страницы книги заполнены сладострастными (иначе не скажешь) описаниями разных проявлений «сурового духа мужественности».
Нетрудно догадаться, что крах ордена Машке объясняет не его военными поражениями, а внутренним разложением, «эгоизмом сословий», которые-де просто-напросто сдали Орден ради своих мелких корыстных целей. Однако величие Пруссии заставляет автора смотреть в будущее с оптимизмом (как оказалось, несколько преждевременным).
В заключение - две красивые цитаты, дающие представление о книге.
«…Новейшие события немецкой истории кровно связаны с сущностью и предназначением Ордена германцев. Как и встарь, налицо единение солдата и государственного деятеля. Снова из расы и рода как птица феникс возрождаются Государство и Народ. Снова воцаряется идея Ордена, ставшего проявлением и символом политической воли нашего времени. До сих пор ни одно поколение немцев не испытывало подобного чувства сопричастности и устремленности в завтрашний день…»
Это не Гиммлер какой-нибудь там. Это Машке, предисловие к «Магистрам».
А вот ещё:
«Несет свои воды бурная река жизни. На её противоположном берегу лежит утраченная немцами земля. Сердце ноет. Только рыцарские замки на Востоке стоят как бессменные часовые - безмолвные свидетели силы и воли немецкой нации. Там лежат поля, с которых орел Фридриха взлетает к солнцу; а здесь, у самой границы, возвышаются немецкие могильные курганы - вечное напоминание нации, которая властвует над миром только тогда, когда верит в себя и свои силы».
Это не Машке. Вот это как раз Гиммлер, речи перед личным составом СС.
Немцы неисправимы. Что вояки, что книжные черви - у них у всех на уме «кровь и железо», железо своё, кровь желательно чужая.
Но не будем возмущаться этим. Может быть, этому нам стоило бы у них поучиться. Во всяком случае, среди русских историков и близко не было «державников» подобных Машке, - впрочем, как у русских не было и исторического опыта, сколько-нибудь приближающегося к кровавому, но закалившему национальный характер опыту Германского Ордена. И поневоле думаешь: не отсутствие ли этого самого опыта реального гнобления и порабощения других народов обошлось нам, терпеливым добрякам, в две мировые войны и ныне проигранную третью?
Служители
Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс. Переписка 1920–1963. М.: Ad Marginem, 2001
Не помню кто - кажется, Аверинцев - заметил: «Нехорошо всё-таки печатать Флоренского так, как будто он досократик и от него осталась только пара фрагментов».
Это било в десятку: не так уж давно книжки с названиями типа «Критика буржуазной философии XX века» пользовались нехилым спросом - заради нескольких длинных цитат из «буржуазных философов». Впрочем, советская цензура иной раз делала послабления: образованцам иногда давали понюхать эссе какого-нибудь «сартра» - разумеется, из тех, что побезобиднее, ну и не без купюр, разумеется. В хороших изданиях выгрызки деликатно обозначались как «[…]» - о-о-о, какие алмазы яхонтовые мы тогда воображали себе на месте этого клешнявого кукен-кракена!
Особенно же показательной была тяга к изданию каких-нибудь безопасных и малоинтересных маргиналий. Например, в семьдесят третьем году от рождества Христова издательство «Мысль» порадовала томиком француза Леже-Мари Дешана (на родине вполне неизвестного), ставя себе при этом в особенную заслугу то обстоятельство, что переписка оного Дешана с Вольтером, Дидро и Робине издана в стране Советов куда полнее, чем в «самой Франции». Несчастный советский гуманитарий выкушивал «что подали» и цыкал зубом: хотелось-то «настоящего буржуазного», а не дидерота вольтерыча и какого-то там «робине», пропади он пропадом.
Если «Переписка Хайдеггера с Ясперсом» легла бы на полки магазинов этак году в семьдесят третьем (так и вижу это издание - серенькая обложка, жёлтенькая бумажка, Л., Изд-во «Наука»… и, скорее всего, 1500 экз. - по тем временам микроскопический тиражик), то я живо представляю себе очередное разочарование читающей публики: опять обманули, опять выкинули из книжки всё интересное, оставили одно нытьё, склоки, брюзжание, университетские дрязги, да ещё денежные расчёты типа «в Пруссии я зарабатывал бы больше, 23300 с доплатами, придём я мог высказать свои пожелания - эта сумма не была их последним словом; здесь, в Бадене - 20700, но льготы делают моё дальнейшее пребывание в Гейдельберге равноценным, особенно это касается жилья…»(Ясперс-Хайдеггеру, 1/12. 28). Понятное дело: Софья Власьевна простёрла сухие длани, цензура постаралась, вымарала, проклятая, все прозрения, полёты духа, Бытие и Время, Экзистенцию, и даже «про фашизм» мало что оставила. Сссуки.