Страница:
- Что это за работа?
- Резервный фонд исчерпан, нам нужны деньги, - пояснил Барт. - Чтобы их получить, придется восстановить контакты с русскими. Вы всегда были близки с ними. Могли бы вы помочь?
Моррис пообещал это сделать и спросил:
- Как я смогу связаться с вами?
Барт назвал связника - Бетти Ганнет, работавшую в штаб-квартире партии в Нью-Йорке. Она занимала слишком незначительную должность, чтобы угодить под суд, и Моррис совершенно безопасно может с ней общаться.
Моррис заметил, что для восстановления контактов с русскими могут потребоваться дальние поездки, а он не совсем уверен, разрешат ли ему это врачи. Если понадобится, можно будет использовать Джека?
Барт нашел это блестящей идеей.
...Остававшийся в офисе Фрейман услышал в телефонной трубку голос Морриса в два часа тридцать минут ночи.
- У меня была очень удачная встреча. Когда минует опасность, я вам о ней расскажу.
Едва в штаб-квартире ФБР узнали, что встреча состоялась, оттуда тотчас пришел по телетайпу приказ Фрейману немедленно отправляться к Моррису и допросить его. Фрейман отказался. Если бы Моррис полагал, что немедленная встреча будет безопасной, он не сказал бы: "когда минует опасность".
Когда они наконец встретились, Моррис сообщил:
- Это был Фил Барт.
Фрейман первым понял, что перспективы у операции могут быть ещё более широкими, чем предполагалось первоначально.
Организационное обеспечение.
ФБР присвоило операции кодовое название САСХ. Моррису было присвоено кодовое обозначение CG5824S*; Джек стал NY-694S*. Между собой агенты ФБР называли Морриса "58" или "Джордж", а Джека - "69". Звездочка в кодовом обозначении означала, что данный источник никогда не следует вызывать в суд для дачи показаний или опознавать каким-либо другим образом. Обычно это означало, что источником служит магнитофонная лента, "жучок" или результат кражи со взломом. Непосвященные в дело аналитики, работавшие с сообщениями, приходившими в пятидесятые-шестидесятые, считали, что ФБР проводит чертовски удачную операцию по подслушиванию.
В целом надо отметить, что именно строжайшее соблюдение секретности, крайне узкий круг лиц, знакомых с операцией, стали залогом успеха. Фактически, о ней не знал даже Эдгар Гувер. В штаб-квартире ФБР на Пенсильвания-авеню какой-то начальник, не рассекреченный до сих пор, санкционировал и десятилетиями отстаивал, возможно единственно правильное решение: Берлинсон и Фрейман ведут дело самостоятельно. За время работы в ФБР Фрейман получил от Дж. Эдгара Гувера семь письменных претензий (наряду с девятнадцатью благодарностями). Однако без ведома Гувера Фрейман дважды за двадцать четыре часа отказался выполнить прямой приказ. Совершенно очевидно, что такой отказ мог бы повлечь со стороны Гувера выговор или что-то похуже. Но Гувер никогда об этом не узнал.
Первые контакты.
По оперативному плану, разработанному Моррисом, Джек связался с Бетти Ганнет и предложить ей попросить Тима Бака в Канаде восстановить линии связи между Москвой и подпольной американской компартией. 25 марта 1954 года Ганнет, вероятно предварительно посоветовавшись с Бартом, настойчиво рекомендовала Джеку как можно скорее отправиться в Торонто.
Хотя Джек знал Бака, на этой встрече он представился посланцем Морриса, действующим от имени Ганнет, которая руководила оставшимися кадрами в штаб-квартире партии в Нью - Йорке. Бак охотно согласился помочь, однако заметил, что это может затянуться - после смерти Сталина в Кремле царит неразбериха.
Это и в самом деле затянулось, и надолго; американские представители так и не побывали на ХХ съезде КПСС. Но текст знаменитого доклада Хрущева Тимоти Бак все же получил (по имеющимся сведениям, через Владислава Гомулку). Добрался текст и до Морриса, но показался верхушке ФБР настолько радикальным, что доклад долго не передавали в Госдепартамент и заговорили о своем "приоритете" только тогда, когда ЦРУ передало в Госдеп тот же текст (и по слухам, полученный тоже через Польшу, но не благодаря Гомулке, а варшавскому партсекретарю Охабу), полученный ими от израильской разведки.
Трудно удержаться, чтобы не привести оценку этого документа, сделанного историком Бертрамом Д. Вулфом, товарищем Морриса Чайлдса по партии:
"Эта речь, по всей видимости, является наиболее значительным документом коммунистического движения... Это самый разоблачительный обвинительный акт, вынесенный коммунистом, самый беспощадный приговор советской системе, когда-либо оглашенный советским руководителем.
Это стало настоящим кошмаром в равной мере как для сторонников, так и для противников коммунизма. Видеть одного из создателей атмосферы террора и ужасающего культа живого бога, спокойно докладывающего съезду о тех, кто был жертвами этого террора и приверженцами культа; слушать признания о том, что происходило за сценой, о фальсифицированных признаниях, пытках, узаконенных убийствах, о не только физическом и духовном истреблении преданных товарищей и близких друзей, но и уничтожении самих их имен; видеть как докладчик ожидает отпущения грехов и прощения и даже сохранения абсолютной власти за то, что он наконец-то раскрыл некоторые из преступных тайн, соучастником которых был сам; наблюдать широкую самодовольную улыбку, которая лишала пугающие признания малейшей степени раскаяния; слышать только о "его" вине и ни звука о "своей" и "нашей"; чувствовать, что этой жалкой кучкой людей, теперь разоблачающей козни друг друга, было совершено гораздо больше чудовищных преступлений против беззащитного народа; думать о том, что люди способны так поступать друг с другом, терпеть, одобрять и даже приветствовать такие действия; способны наделять себя абсолютной властью над верой и поступками, над поведением и моралью, над жизнью, смертью и добрым именем умерших, над промышленностью и сельским хозяйством, над политикой и общением, над искусством и культурой; а потом слышать, что система, способная породить такие ужасные вещи, по-прежнему остается лучшей в мире и что оставшиеся в живых члены этой кучки по-прежнему непогрешимы в своей коллективной мудрости и безграничной коллективной власти... Кто мог бы читать текст этого доклада без ужаса и отвращения?"
Выход на Москву.
В 1956 году федеральное законодательство сделало дальнейшее преследование коммунистов по закону Смита невозможным и позволило им выйти из подполья. В результате в 1957 году партия официально созвала свой национальный съезд, на котором, кстати, были серьезные разногласия по поводу речи Хрущева и советского вторжения в Венгрию. Моррис сделал ставку на основную фракцию - Денниса и не ошибся: тот назначил Морриса своим заместителем и поручил ему взаимодействие с Советами, Китаем и всеми прочими иностранными компартиями. В конце концов Советы восстановили прямые контакты и в конце 1958 года пригласили Морриса в Москву. Там в числе прочих состоялись многочисленные встречи и беседы с Сусловым и Пономаревым, которые приобрели уже немалый вес в новом партийном руководстве. Из Советского Союза Моррис отправился в Пекин, чтобы восстановить отношения американской компартии с китайцами. Мао Цзедун принимал его с глазу на глаз, если не считать симпатичной молодой женщины - переводчика. Беседа длилась около пяти часов. Мао заявил, что Хрущев своим осуждением Сталина в 1956 году и последующей политикой предал революцию, и выразил свое презрение в таких леденящих душу выражениях, что это изумило Морриса. Другие китайские лидеры, с которыми он беседовал, были менее резки в своих выражениях, но их высказывания убедили его в том, что китайская враждебность по отношению к Советам вполне реальна и имеет глубокие корни4.
Ван Цичянь, член секретариата китайской компартии, отвел его в сторону и предложил передать американской компартии деньги при единственном условии, что это обстоятельство не будет сообщено Советам. Ясно было, что китайцы намерены бороться с Советами за влияние в международном коммунистическом движении.
21 июля 1958 года Моррис вернулся в Соединенные Штаты с первым твердым и надежным свидетельством того, что разрыв между Китаем и Советским Союзом усиливается. Раскол между Советами и Китаем ещё долго оставался для Советов проблемой и стал предметом многих докладов Морриса. В конечном счете это позволило изменить позицию и развеять предубеждения политического руководства США; достаточно долго не декларируя это, президенты и госдеп практически действовали, исходя из этой реальности - и как знать, быть может именно это помогло не надорваться в гонке вооружений и приблизиться к существенным геополитическим переменам конца века.
Летом 1959 года врачи обнаружили у Сонни, тогда уже законной жены Морриса, неоперабельный рак, ей оставалось жить меньше шести месяцев. В последние дни жизни Моррис хотел порадовать её поездкой за границу, и китайцы его поддержали, предложив привезти её на празднование десятой годовщины прихода коммунистов к власти. 23 сентября 1959 года Моррис и Сонни вылетели в Москву; там Хрущев включил их в состав делегации, вылетавшей в Пекин.
Китайцы постарались отсечь американцев от советской делегации, разместив их в роскошных апартаментах отдельно от советских людей; они окружили Сонни командой медиков во главе с говорившим по-английски врачом и предложили им остаться в качестве официальных гостей на пару недель после окончания церемоний. Морриса лишили возможности отказаться, добавив, что с ним хотят поговорить как Мао, так и Чжоу Эньлай.
Во время обещанной Моррису длительной аудиенции Мао рассыпал бессвязные и многословные обвинения в адрес Советов и Хрущева, которого он характеризовал как "неуклюжего, грубого и вульгарного". Советский Союз, бессвязно говорил Мао, - стал почти такой же империалистической страной, как Соединенные Штаты. Не стоит тревожиться, что эти две страны начнут между собой ядерную войну. Китай должен оставаться в стороне, "на вершине горы и наблюдать, как внизу в долине два тигра будут рвать друг друга на куски". Моррис узнал и своевременно доложил и о практических действиях в направлении конфронтации: Советы нарушили обещание и резко свернули свое участие в китайской программе ядерных исследований. Китай в свою очередь сорвал планы Советов, отказавшись от предложения сформировать совместный советско-китайский флот, и не разрешив разместить на своей территории советские радары дальнего обнаружения.
Во время закрытой встречи с лидерами восточноевропейских компартий Хрущев язвительно обвинил Китай и Мао Цзедуна в том, что они создают угрозу "миру во всем мире". Он высмеял китайскую точку зрения о том, что ядерная война "ничего особенного не представляет" и облил презрением Мао, объявившего Соединенные Штаты "бумажным тигром". Сравнивая Мао со Сталиным, Хрущев обвинил его в разрушении социализма, создании культа личности вокруг своей персоны и объявил, что его сочинения больше не будут издаваться в Советском Союзе. До сих пор Советы старались сохранять дружеские отношения и выступать в роли посредника. Эти обвинения Хрущева означали объявление Советами идеологической войны. Что касается отношений между КПСС и американской компартией, то Пономарев посоветовал Международному отделу поднять в 1960 году субсидии американской компартии до 300 тысяч долларов и рассмотреть способы непосредственной передачи денег Джеку Чайлдсу в Нью-Йорке. Чтобы обсудить этот и другие тактические вопросы, в начале 1960 года Джеку Чайлдсу предложили приехать в Москву.
После возвращения Морриса 30 июля 1960 года ФБР направило в Государственный департамент отчет об этих высказываниях и получило его обратно с резолюцией "Это наиболее важный документ, когда-либо представлявшийся ФБР в Государственный департамент".
Агентурный успех сопровождался личной драмой. 5 ноября 1959 года, по возращению в Чикаго, Моррис позвонил из аэропорта Фрейману и сказал, что Сонни при смерти. Она почти теряла сознание и не могла идти, пришлось увезти её из аэропорта. Вскоре она впала в коматозное состояние, из которого уже не вышла...
Чтобы отвлечь Морриса от его горя и напомнить, что жизнь на этом не кончается, Фрейман загрузил его работой. Одно из заданий состояло в том, чтобы дать детальную персональную оценку Гэса Холла (он же Арво Холберг), который, в связи с нетрудоспособностью Денниса, стал генеральным секретарем и главным боссом партии. "Он - человек, у которого в мире нет ни единого друга", - начал Моррис свой отчет. Моррис не знал никого, кому бы он нравился...
Новые персонажи.
В работе с Моррисом Фрейману помогали два агента, и когда одного из них перевели в другой штат, у Фреймана возникла идея привлечь к работе Уолтера Бойла, молодого агента с прекрасным послужным списком5, но попавшего в опалу из-за резкого конфликта с одним из инспекторов. Моррис уважал людей с высоким интеллектом, а Бойл был как раз из таких. Операция СОЛО требовала навыков в разрешении сложных и запутанных задач, а Уолтер Бойл в работе с шифрами такое умение проявил. Операция требовала постоянного напряжения, а Бойл прекрасно справлялся с такими ситуациями.
Старшим специальным агентом в Чикаго в то время был Джеймс Гейл, человек старой закалки, много лет проработавший в Бюро и считавший, что подчиненным следует предоставлять право самим принимать решения. Он одобрил предложение Фреймана привлечь Бойла к операции СОЛО. Но штаб-квартира пришла в ярость и запретила это делать.
- Отделением руковожу я, и использую людей, которых вы мне присылаете, так, как я считаю нужным. Бойла мне прислали вы, - возразил Гейл, и его точка зрения победила.
Когда они впервые встретились, Моррису было около шестидесяти, а Бойлу только тридцать три. Поначалу он отнесся к Бойлу несколько формально, даже сухо, но его отношение изменилось, когда он разглядел в Бойле те качества, которые видел в нем Фрейман. Бойл удивил его своим глубоким знанием операции и его самого, знанием, добытым в результате интенсивного штудирования 134 томов дела САСХ/СОЛО. Моррис был восхищен, что Бойл по собственной инициативе стал вечерами изучать русский язык, чтобы читать советские публикации и документы. И ему очень нравилась готовность Бойла в любое время откликнуться на его звонок и часами слушать его анализ новых событий в Советском Союзе. Их отношения начали напоминать отношения терпеливого профессора и прилежного ученика. Моррис стал передавать Бойлу все, что сам знал о Советах и главное - пытался приучить его понимать их образ мыслей.
- Вы должны думать точно также, как они. Мысли управляют действиями.
Перемены в личной жизни.
На Рождество 1961 года Моррис оказался на вечеринке в пригороде Чикаго, где хозяйка представила его пожилой вдове Еве Либ. Ей он показался подтянутым, культурным и обходительным человеком, а его рассказы о поездках за границу её очень заинтересовали. Еще сильнее её привлекал окружавший его некий ореол таинственности, и она почувствовала, что не будет возражать, если он пригласит её на новогодний ужин. Вместо этого он позвонил в начале января, и она предложила ему навестить её дома, в Ивенстауне.
Моррис и Ева начали встречаться чаще, и наконец он решил, что ФБР лучше узнать об этом.
- Я не могу жить без жены, - сказал он Фрейману. - Мне нужно найти близкую мне душу, но не коммунистку.
- И как вы собираетесь это сделать?
- Полагаю, я уже нашел. Она - социальный работник, такие обычно примыкают к партии. Но она просто антинацистка, а не прокоммунистка.
Хлынул поток возражений из штаб-квартиры - нечто вроде "Как могут чикагские болваны позволять ценнейшему достоянию ФБР общаться с чертовой коммунисткой, не говоря уже о том, чтобы на ней жениться"? Фрейман отвечал, что не следует нарушать законы человеческой природы, но согласился, что Еву следует тщательно проверить.
Ничего предосудительного с точки зрения ФБР проверка не установила, а отношения пожилой пары были формально урегулированы. Вскоре после негромкой свадьбы, в номере отеля "Хилтон" в Беверли, Моррис сказал:
- Ева, я хочу познакомить тебя с моими близкими друзьями. Понимаю, ты будешь удивлена. Но я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя и доверяю, и уверен, что ты все поймешь правильно.
Вместо того, чтобы выйти в коридор, он провел её в соседний номер. Навстречу поднялись два симпатичнейших молодых человека, которых ей когда-либо приходилось видеть; один - блондин с голубыми глазами, у другого была тщательно причесанная угольно-черная шевелюра, густые лохматые черные брови и такие же черные глаза, которые, как потом вспоминала Ева, "одновременно играли, флиртовали, уверяли и предупреждали".
- Ева, это Дик Хансен, а это Уолт Бойл. Они работают в ФБР. А теперь я должен тебе сказать, что тоже там работаю.
Бойл, который изучал её и знал о ней все, "вплоть до цвета её любимой зубной пасты", обратился к ней как к "миссис Чайлдс".
- Вы присоединились к тому, что мы считаем самым избранным клубом на свете. С настоящего момента вы становитесь одной из нас, членом новой семьи и специальной команды.
Ева подумала: "Что же, если мне предстоит быть шпионом, я постараюсь быть хорошим шпионом." На следующий день ФБР внесло её в сверхсекретные списки под номером CG-6653S*.
Методические принципы.
ФБР не хотело, чтобы Моррис и команда, работающие с ним, или что-то относящееся к СОЛО, попало в поле зрения ЦРУ либо других западных спецслужб. Речь шла не о недоверии. Просто узкий круг лиц в ФБР, занимавшийся СОЛО, следовал основному правилу шпионажа: если у кого-то нет настоятельной потребности быть в курсе, не позволяй ему это узнать; а если нужно поделиться частью информации, рассказывай лишь эту часть.
Фрейман и специальный агент в Чикаго строго применяли это правило к своим коллегам и подчиненным по чикагскому отделению. Они изолировали Бойла в просторном кабинете на девятом этаже управления, рядом с комнатой, где велось прослушивание телефонных разговоров. Это была своего рода крепость с видом на внутренний двор, из которого можно было попасть на Стейт стрит. Стены помещения были покрыты звукопоглощающими панелями. Туда не мог зайти никто, кроме посвященных в СОЛО; на телефонные звонки отвечали только Бойл и его партнер. Книжные полки были заставлены коммунистическими брошюрами и литературой радикального содержания. Бойл редко заговаривал с коллегами. Он не обедал с ними, не выпивал и не водил компанию; он не имел права просить у них совета или помощи. Только один ветеран-стенографист, человек в высшей степени благонадежный, писал под его диктовку и печатал отчеты.
"Горячая" информация.
Очередная командировка Морриса в Москву совпала с трагическим событием в Америке - убийством Президента Джона Ф. Кеннеди. Прямо в кабинете Б. Пономарева Моррис получил исчерпывающую информацию о непричасности советских спецслужб к произошедшему в Далласе и вскоре передал все это ФБР. Не раскрывая источника информации, бюро лично информировало президента Джонсона, генерального прокурора Роберта Ф. Кеннеди, брата убитого президента, и ещё нескольких высших руководителей. Комиссия Уоррена, расследовавшая обстоятельства убийства, получила секретное донесение, содержавшее то, что удалось узнать Моррису. Таким образом, через две недели после убийства, когда политические страсти достигли наивысшего накала, политическое руководство США получило неопровержимые доказательства непричастности Советского Союза.
Тем не менее, Освальд несомненно сочувствовал коммунистам, выписывал коммунистическую прессу, был сторонником Кастро, жил в Советском Союзе и собирался вновь туда вернуться. Правительство не могло сообщить общественности то, что Моррис лично видел и слышал в кабинете Пономарева. Поэтому коммунисты США начали кампанию, направленную на то, чтобы убедить американский народ и весь мир, что президента Кеннеди убили скорее ультраправые, чем сторонники коммунистов. 25 ноября 1963 года Джек Чайлдс (NY-694S*) позвонил и потребовал экстренной встречи с Берлинсоном в Нью-Йорке. В тот же день в 2 часа 26 минут дня нью-йоркское отделение передало директору Дж. Эдгару Гуверу в Вашингтон кодированное сообщение с грифом "СРОЧНО" и разослало копии специальным агентам в Чикаго, Далласе и Новом Орлеане. Оно гласило:
"В настоящий момент источник NY-694S* сообщает следующее: он связался с Арнольдом Джонсоном, юридическим консультантом компартии США, который сообщил источнику, что Гэс Холл поручил ему передать в Советский Союз важное сообщение через посредство CG-5824S* (Морриса), который в свою очередь передаст его в Центральный Комитет КПСС. В сообщении говорится, что Советский Союз должен немедленно обратиться к коммунистическим партиям всего мира и попросить их от нашего имени продолжать кампанию, огонь которой должен быть направлен против ультраправых элементов и провокаторов в Соединенных Штатах, являющихся истинными организаторами убийства президента Кеннеди, а также против тех комментаторов и прочих лиц, включая официальных общественных деятелей, особенно на юге, которые ложно обвиняют Компартию США и рабочий класс США. Уже опубликованные заявления и статьи являются весьма эффективными и верными, так что эту работу необходимо продолжать".
Джонсон также заметил: Гэс Холл хотел бы, чтобы NY-694S* немедленно связался со своим русским связником в Соединенных Штатах и передал, что, по его мнению, русские все ещё интересуются женой Ли Освальда, так как она русская и возможно вернется в Россию. Источнику поручается спросить: если русские захотят с ней побеседовать, могли бы они выяснить, не было ли у её мужа каких-либо контактов с ультраправыми... Источнику поручается попытаться установить связь, начиная с 26 ноября...
Для информации Нового Орлеана и Далласа сообщаем, что источник NY-694S* является чрезвычайно ценным источником и информация, содержащаяся в данном телетайпном сообщении, не подлежит распространению, а может быть использована только для сведения."
Российский президент Борис Ельцин в своей книге "Битва за Россию" (издательство "Рэндом-хауз", Нью-Йорк, 1994) на странице 307 цитирует меморандум руководителя КГБ Владимира Семичастного, направленный им 10 декабря 1963 года в Международный отдел. Он основан главным образом на сообщении "Брукса", которого Ельцин характеризует как "известного американского коммуниста и агента КГБ". Вероятно, в то время "Брукс" был псевдонимом Джека. Выдержка, приводимая Ельциным, гласит:
"По мнению Гэса Холла, официальному представителю советского посольства в США целесообразно навестить вдову Освальда - русскую и гражданку СССР, так как от неё может быть получена интересная информация о событиях в Далласе...По мнению резидента Комитета государственной безопасности (КГБ) поездка представителя советского посольства к жене Освальда представляется нецелесообразной."
Таким образом, и Ельцин, и досье КГБ подтверждают: Джек делал то, что приказывал Гэс Холл. То же самое делал Моррис. В частности, по прямому указанию Гэса Холла братья несколько раз побывали на Кубе, Моррис провел несколько встреч с Фиделем Кастро, в результате которых существенно укрепились связи американской и кубинской компартий, а ФБР получила весьма обширную информацию о происходящем в кругах политического руководства Кубы.
Осложнения в Москве...
14 мая 1964 года в Нью-Йорке была опубликована статья политического обозревателя Виктора Райзеля, в которой говорилось о финансировании русскими американской компартии. Появление статьи заставило нью-йоркского связника, сотрудника КГБ Алексей Колобашкин, через которого осуществлялась передача кремлевских денег Джеку Чайлдсу для компартии США, срочно бежать в Москву. Кроме того, на Лубянке, Старой площади и в Кремле проводилось тщательное расследование, связанное с бегством на Запад офицера КГБ Юрия Носенко. Морриса подозревали и как сознательного или ненамеренного источника утечки информации, а с другой стороны - выясняли, не мог ли знать Носенко чего-то такого, что могло повредить сотрудничеству с американской компартией. В конце концов в КГБ пришли к выводу, что их агенты братья Чайлдсы непричастны и вне опасности. Вместо допроса с пристрастием, чего так боялся Джек, он услышал восторженные поздравления Пономарева. Тот участвовал в организации его поездки на Кубу и расценивал её как блестящий ход. Пономарев с воодушевлением заявил, что Джек "оказал важную услугу" компартиям Советского Союза и Соединенных Штатов.
И в Вашингтоне...
Вскоре после того, как Носенко прибыл в США, высокопоставленные сотрудники ЦРУ решили, что он является фальшивым перебежчиком, намеренно засланным, чтобы распространять дезинформацию. Точно так же в другом случае они ошибочно сочли многочисленные донесения о вражде между СССР и Китаем частью хорошо продуманной и масштабной кампании дезинформации. ЦРУ без всяких юридических оснований построило на одном из своих объектов в штате Вирджиния небольшую тюрьму, куда Носенко посадили в одиночку. Почти двадцать месяцев ЦРУ подвергало Носенко психологической обработке, пытаясь вырвать признание, которого так и не добились. В конце концов ЦРУ реабилитировало Носенко, возместило ему все, что могло, и многие годы использовало его в качестве консультанта.
ФБР с самого начала считало Носенко настоящим перебежчиком, о чем и сообщило ЦРУ. Такое мнение вытекало из следующих фактов. Информация, которую он передал, дала возможность ФБР и другим западным спецслужбам раскрыть нескольких агентов. Носенко работал в североамериканском отделе Второго Главного управления КГБ, которое занималось контрразведкой и вербовкой иностранных граждан в СССР. Он рассказал, что в КГБ расставили ловушку на имевшего гомосексуальные наклонности посла Канады в Москве и завербовали его. Работая в Москве, Носенко познакомился с материалами, собранными КГБ на Освальда, и наблюдал панику, которую вызвал в комитете арест Освальда. Предоставленные Носенко сведения о пребывании Освальда в Советском Союзе и о реакции Советов на убийство президента Кеннеди совпадали с теми, которые несколькими месяцами ранее привез Моррис. Поэтому ФБР знало, что Носенко говорит правду касательно, возможно, самого важного предмета из тех, о которых знал по роду работы. ФБР не сообщило этих подробностей ЦРУ, поскольку операция СОЛО была скрыта завесой секретности. Оно просто сообщило, что Носенко можно легализовать в США.
- Резервный фонд исчерпан, нам нужны деньги, - пояснил Барт. - Чтобы их получить, придется восстановить контакты с русскими. Вы всегда были близки с ними. Могли бы вы помочь?
Моррис пообещал это сделать и спросил:
- Как я смогу связаться с вами?
Барт назвал связника - Бетти Ганнет, работавшую в штаб-квартире партии в Нью-Йорке. Она занимала слишком незначительную должность, чтобы угодить под суд, и Моррис совершенно безопасно может с ней общаться.
Моррис заметил, что для восстановления контактов с русскими могут потребоваться дальние поездки, а он не совсем уверен, разрешат ли ему это врачи. Если понадобится, можно будет использовать Джека?
Барт нашел это блестящей идеей.
...Остававшийся в офисе Фрейман услышал в телефонной трубку голос Морриса в два часа тридцать минут ночи.
- У меня была очень удачная встреча. Когда минует опасность, я вам о ней расскажу.
Едва в штаб-квартире ФБР узнали, что встреча состоялась, оттуда тотчас пришел по телетайпу приказ Фрейману немедленно отправляться к Моррису и допросить его. Фрейман отказался. Если бы Моррис полагал, что немедленная встреча будет безопасной, он не сказал бы: "когда минует опасность".
Когда они наконец встретились, Моррис сообщил:
- Это был Фил Барт.
Фрейман первым понял, что перспективы у операции могут быть ещё более широкими, чем предполагалось первоначально.
Организационное обеспечение.
ФБР присвоило операции кодовое название САСХ. Моррису было присвоено кодовое обозначение CG5824S*; Джек стал NY-694S*. Между собой агенты ФБР называли Морриса "58" или "Джордж", а Джека - "69". Звездочка в кодовом обозначении означала, что данный источник никогда не следует вызывать в суд для дачи показаний или опознавать каким-либо другим образом. Обычно это означало, что источником служит магнитофонная лента, "жучок" или результат кражи со взломом. Непосвященные в дело аналитики, работавшие с сообщениями, приходившими в пятидесятые-шестидесятые, считали, что ФБР проводит чертовски удачную операцию по подслушиванию.
В целом надо отметить, что именно строжайшее соблюдение секретности, крайне узкий круг лиц, знакомых с операцией, стали залогом успеха. Фактически, о ней не знал даже Эдгар Гувер. В штаб-квартире ФБР на Пенсильвания-авеню какой-то начальник, не рассекреченный до сих пор, санкционировал и десятилетиями отстаивал, возможно единственно правильное решение: Берлинсон и Фрейман ведут дело самостоятельно. За время работы в ФБР Фрейман получил от Дж. Эдгара Гувера семь письменных претензий (наряду с девятнадцатью благодарностями). Однако без ведома Гувера Фрейман дважды за двадцать четыре часа отказался выполнить прямой приказ. Совершенно очевидно, что такой отказ мог бы повлечь со стороны Гувера выговор или что-то похуже. Но Гувер никогда об этом не узнал.
Первые контакты.
По оперативному плану, разработанному Моррисом, Джек связался с Бетти Ганнет и предложить ей попросить Тима Бака в Канаде восстановить линии связи между Москвой и подпольной американской компартией. 25 марта 1954 года Ганнет, вероятно предварительно посоветовавшись с Бартом, настойчиво рекомендовала Джеку как можно скорее отправиться в Торонто.
Хотя Джек знал Бака, на этой встрече он представился посланцем Морриса, действующим от имени Ганнет, которая руководила оставшимися кадрами в штаб-квартире партии в Нью - Йорке. Бак охотно согласился помочь, однако заметил, что это может затянуться - после смерти Сталина в Кремле царит неразбериха.
Это и в самом деле затянулось, и надолго; американские представители так и не побывали на ХХ съезде КПСС. Но текст знаменитого доклада Хрущева Тимоти Бак все же получил (по имеющимся сведениям, через Владислава Гомулку). Добрался текст и до Морриса, но показался верхушке ФБР настолько радикальным, что доклад долго не передавали в Госдепартамент и заговорили о своем "приоритете" только тогда, когда ЦРУ передало в Госдеп тот же текст (и по слухам, полученный тоже через Польшу, но не благодаря Гомулке, а варшавскому партсекретарю Охабу), полученный ими от израильской разведки.
Трудно удержаться, чтобы не привести оценку этого документа, сделанного историком Бертрамом Д. Вулфом, товарищем Морриса Чайлдса по партии:
"Эта речь, по всей видимости, является наиболее значительным документом коммунистического движения... Это самый разоблачительный обвинительный акт, вынесенный коммунистом, самый беспощадный приговор советской системе, когда-либо оглашенный советским руководителем.
Это стало настоящим кошмаром в равной мере как для сторонников, так и для противников коммунизма. Видеть одного из создателей атмосферы террора и ужасающего культа живого бога, спокойно докладывающего съезду о тех, кто был жертвами этого террора и приверженцами культа; слушать признания о том, что происходило за сценой, о фальсифицированных признаниях, пытках, узаконенных убийствах, о не только физическом и духовном истреблении преданных товарищей и близких друзей, но и уничтожении самих их имен; видеть как докладчик ожидает отпущения грехов и прощения и даже сохранения абсолютной власти за то, что он наконец-то раскрыл некоторые из преступных тайн, соучастником которых был сам; наблюдать широкую самодовольную улыбку, которая лишала пугающие признания малейшей степени раскаяния; слышать только о "его" вине и ни звука о "своей" и "нашей"; чувствовать, что этой жалкой кучкой людей, теперь разоблачающей козни друг друга, было совершено гораздо больше чудовищных преступлений против беззащитного народа; думать о том, что люди способны так поступать друг с другом, терпеть, одобрять и даже приветствовать такие действия; способны наделять себя абсолютной властью над верой и поступками, над поведением и моралью, над жизнью, смертью и добрым именем умерших, над промышленностью и сельским хозяйством, над политикой и общением, над искусством и культурой; а потом слышать, что система, способная породить такие ужасные вещи, по-прежнему остается лучшей в мире и что оставшиеся в живых члены этой кучки по-прежнему непогрешимы в своей коллективной мудрости и безграничной коллективной власти... Кто мог бы читать текст этого доклада без ужаса и отвращения?"
Выход на Москву.
В 1956 году федеральное законодательство сделало дальнейшее преследование коммунистов по закону Смита невозможным и позволило им выйти из подполья. В результате в 1957 году партия официально созвала свой национальный съезд, на котором, кстати, были серьезные разногласия по поводу речи Хрущева и советского вторжения в Венгрию. Моррис сделал ставку на основную фракцию - Денниса и не ошибся: тот назначил Морриса своим заместителем и поручил ему взаимодействие с Советами, Китаем и всеми прочими иностранными компартиями. В конце концов Советы восстановили прямые контакты и в конце 1958 года пригласили Морриса в Москву. Там в числе прочих состоялись многочисленные встречи и беседы с Сусловым и Пономаревым, которые приобрели уже немалый вес в новом партийном руководстве. Из Советского Союза Моррис отправился в Пекин, чтобы восстановить отношения американской компартии с китайцами. Мао Цзедун принимал его с глазу на глаз, если не считать симпатичной молодой женщины - переводчика. Беседа длилась около пяти часов. Мао заявил, что Хрущев своим осуждением Сталина в 1956 году и последующей политикой предал революцию, и выразил свое презрение в таких леденящих душу выражениях, что это изумило Морриса. Другие китайские лидеры, с которыми он беседовал, были менее резки в своих выражениях, но их высказывания убедили его в том, что китайская враждебность по отношению к Советам вполне реальна и имеет глубокие корни4.
Ван Цичянь, член секретариата китайской компартии, отвел его в сторону и предложил передать американской компартии деньги при единственном условии, что это обстоятельство не будет сообщено Советам. Ясно было, что китайцы намерены бороться с Советами за влияние в международном коммунистическом движении.
21 июля 1958 года Моррис вернулся в Соединенные Штаты с первым твердым и надежным свидетельством того, что разрыв между Китаем и Советским Союзом усиливается. Раскол между Советами и Китаем ещё долго оставался для Советов проблемой и стал предметом многих докладов Морриса. В конечном счете это позволило изменить позицию и развеять предубеждения политического руководства США; достаточно долго не декларируя это, президенты и госдеп практически действовали, исходя из этой реальности - и как знать, быть может именно это помогло не надорваться в гонке вооружений и приблизиться к существенным геополитическим переменам конца века.
Летом 1959 года врачи обнаружили у Сонни, тогда уже законной жены Морриса, неоперабельный рак, ей оставалось жить меньше шести месяцев. В последние дни жизни Моррис хотел порадовать её поездкой за границу, и китайцы его поддержали, предложив привезти её на празднование десятой годовщины прихода коммунистов к власти. 23 сентября 1959 года Моррис и Сонни вылетели в Москву; там Хрущев включил их в состав делегации, вылетавшей в Пекин.
Китайцы постарались отсечь американцев от советской делегации, разместив их в роскошных апартаментах отдельно от советских людей; они окружили Сонни командой медиков во главе с говорившим по-английски врачом и предложили им остаться в качестве официальных гостей на пару недель после окончания церемоний. Морриса лишили возможности отказаться, добавив, что с ним хотят поговорить как Мао, так и Чжоу Эньлай.
Во время обещанной Моррису длительной аудиенции Мао рассыпал бессвязные и многословные обвинения в адрес Советов и Хрущева, которого он характеризовал как "неуклюжего, грубого и вульгарного". Советский Союз, бессвязно говорил Мао, - стал почти такой же империалистической страной, как Соединенные Штаты. Не стоит тревожиться, что эти две страны начнут между собой ядерную войну. Китай должен оставаться в стороне, "на вершине горы и наблюдать, как внизу в долине два тигра будут рвать друг друга на куски". Моррис узнал и своевременно доложил и о практических действиях в направлении конфронтации: Советы нарушили обещание и резко свернули свое участие в китайской программе ядерных исследований. Китай в свою очередь сорвал планы Советов, отказавшись от предложения сформировать совместный советско-китайский флот, и не разрешив разместить на своей территории советские радары дальнего обнаружения.
Во время закрытой встречи с лидерами восточноевропейских компартий Хрущев язвительно обвинил Китай и Мао Цзедуна в том, что они создают угрозу "миру во всем мире". Он высмеял китайскую точку зрения о том, что ядерная война "ничего особенного не представляет" и облил презрением Мао, объявившего Соединенные Штаты "бумажным тигром". Сравнивая Мао со Сталиным, Хрущев обвинил его в разрушении социализма, создании культа личности вокруг своей персоны и объявил, что его сочинения больше не будут издаваться в Советском Союзе. До сих пор Советы старались сохранять дружеские отношения и выступать в роли посредника. Эти обвинения Хрущева означали объявление Советами идеологической войны. Что касается отношений между КПСС и американской компартией, то Пономарев посоветовал Международному отделу поднять в 1960 году субсидии американской компартии до 300 тысяч долларов и рассмотреть способы непосредственной передачи денег Джеку Чайлдсу в Нью-Йорке. Чтобы обсудить этот и другие тактические вопросы, в начале 1960 года Джеку Чайлдсу предложили приехать в Москву.
После возвращения Морриса 30 июля 1960 года ФБР направило в Государственный департамент отчет об этих высказываниях и получило его обратно с резолюцией "Это наиболее важный документ, когда-либо представлявшийся ФБР в Государственный департамент".
Агентурный успех сопровождался личной драмой. 5 ноября 1959 года, по возращению в Чикаго, Моррис позвонил из аэропорта Фрейману и сказал, что Сонни при смерти. Она почти теряла сознание и не могла идти, пришлось увезти её из аэропорта. Вскоре она впала в коматозное состояние, из которого уже не вышла...
Чтобы отвлечь Морриса от его горя и напомнить, что жизнь на этом не кончается, Фрейман загрузил его работой. Одно из заданий состояло в том, чтобы дать детальную персональную оценку Гэса Холла (он же Арво Холберг), который, в связи с нетрудоспособностью Денниса, стал генеральным секретарем и главным боссом партии. "Он - человек, у которого в мире нет ни единого друга", - начал Моррис свой отчет. Моррис не знал никого, кому бы он нравился...
Новые персонажи.
В работе с Моррисом Фрейману помогали два агента, и когда одного из них перевели в другой штат, у Фреймана возникла идея привлечь к работе Уолтера Бойла, молодого агента с прекрасным послужным списком5, но попавшего в опалу из-за резкого конфликта с одним из инспекторов. Моррис уважал людей с высоким интеллектом, а Бойл был как раз из таких. Операция СОЛО требовала навыков в разрешении сложных и запутанных задач, а Уолтер Бойл в работе с шифрами такое умение проявил. Операция требовала постоянного напряжения, а Бойл прекрасно справлялся с такими ситуациями.
Старшим специальным агентом в Чикаго в то время был Джеймс Гейл, человек старой закалки, много лет проработавший в Бюро и считавший, что подчиненным следует предоставлять право самим принимать решения. Он одобрил предложение Фреймана привлечь Бойла к операции СОЛО. Но штаб-квартира пришла в ярость и запретила это делать.
- Отделением руковожу я, и использую людей, которых вы мне присылаете, так, как я считаю нужным. Бойла мне прислали вы, - возразил Гейл, и его точка зрения победила.
Когда они впервые встретились, Моррису было около шестидесяти, а Бойлу только тридцать три. Поначалу он отнесся к Бойлу несколько формально, даже сухо, но его отношение изменилось, когда он разглядел в Бойле те качества, которые видел в нем Фрейман. Бойл удивил его своим глубоким знанием операции и его самого, знанием, добытым в результате интенсивного штудирования 134 томов дела САСХ/СОЛО. Моррис был восхищен, что Бойл по собственной инициативе стал вечерами изучать русский язык, чтобы читать советские публикации и документы. И ему очень нравилась готовность Бойла в любое время откликнуться на его звонок и часами слушать его анализ новых событий в Советском Союзе. Их отношения начали напоминать отношения терпеливого профессора и прилежного ученика. Моррис стал передавать Бойлу все, что сам знал о Советах и главное - пытался приучить его понимать их образ мыслей.
- Вы должны думать точно также, как они. Мысли управляют действиями.
Перемены в личной жизни.
На Рождество 1961 года Моррис оказался на вечеринке в пригороде Чикаго, где хозяйка представила его пожилой вдове Еве Либ. Ей он показался подтянутым, культурным и обходительным человеком, а его рассказы о поездках за границу её очень заинтересовали. Еще сильнее её привлекал окружавший его некий ореол таинственности, и она почувствовала, что не будет возражать, если он пригласит её на новогодний ужин. Вместо этого он позвонил в начале января, и она предложила ему навестить её дома, в Ивенстауне.
Моррис и Ева начали встречаться чаще, и наконец он решил, что ФБР лучше узнать об этом.
- Я не могу жить без жены, - сказал он Фрейману. - Мне нужно найти близкую мне душу, но не коммунистку.
- И как вы собираетесь это сделать?
- Полагаю, я уже нашел. Она - социальный работник, такие обычно примыкают к партии. Но она просто антинацистка, а не прокоммунистка.
Хлынул поток возражений из штаб-квартиры - нечто вроде "Как могут чикагские болваны позволять ценнейшему достоянию ФБР общаться с чертовой коммунисткой, не говоря уже о том, чтобы на ней жениться"? Фрейман отвечал, что не следует нарушать законы человеческой природы, но согласился, что Еву следует тщательно проверить.
Ничего предосудительного с точки зрения ФБР проверка не установила, а отношения пожилой пары были формально урегулированы. Вскоре после негромкой свадьбы, в номере отеля "Хилтон" в Беверли, Моррис сказал:
- Ева, я хочу познакомить тебя с моими близкими друзьями. Понимаю, ты будешь удивлена. Но я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя и доверяю, и уверен, что ты все поймешь правильно.
Вместо того, чтобы выйти в коридор, он провел её в соседний номер. Навстречу поднялись два симпатичнейших молодых человека, которых ей когда-либо приходилось видеть; один - блондин с голубыми глазами, у другого была тщательно причесанная угольно-черная шевелюра, густые лохматые черные брови и такие же черные глаза, которые, как потом вспоминала Ева, "одновременно играли, флиртовали, уверяли и предупреждали".
- Ева, это Дик Хансен, а это Уолт Бойл. Они работают в ФБР. А теперь я должен тебе сказать, что тоже там работаю.
Бойл, который изучал её и знал о ней все, "вплоть до цвета её любимой зубной пасты", обратился к ней как к "миссис Чайлдс".
- Вы присоединились к тому, что мы считаем самым избранным клубом на свете. С настоящего момента вы становитесь одной из нас, членом новой семьи и специальной команды.
Ева подумала: "Что же, если мне предстоит быть шпионом, я постараюсь быть хорошим шпионом." На следующий день ФБР внесло её в сверхсекретные списки под номером CG-6653S*.
Методические принципы.
ФБР не хотело, чтобы Моррис и команда, работающие с ним, или что-то относящееся к СОЛО, попало в поле зрения ЦРУ либо других западных спецслужб. Речь шла не о недоверии. Просто узкий круг лиц в ФБР, занимавшийся СОЛО, следовал основному правилу шпионажа: если у кого-то нет настоятельной потребности быть в курсе, не позволяй ему это узнать; а если нужно поделиться частью информации, рассказывай лишь эту часть.
Фрейман и специальный агент в Чикаго строго применяли это правило к своим коллегам и подчиненным по чикагскому отделению. Они изолировали Бойла в просторном кабинете на девятом этаже управления, рядом с комнатой, где велось прослушивание телефонных разговоров. Это была своего рода крепость с видом на внутренний двор, из которого можно было попасть на Стейт стрит. Стены помещения были покрыты звукопоглощающими панелями. Туда не мог зайти никто, кроме посвященных в СОЛО; на телефонные звонки отвечали только Бойл и его партнер. Книжные полки были заставлены коммунистическими брошюрами и литературой радикального содержания. Бойл редко заговаривал с коллегами. Он не обедал с ними, не выпивал и не водил компанию; он не имел права просить у них совета или помощи. Только один ветеран-стенографист, человек в высшей степени благонадежный, писал под его диктовку и печатал отчеты.
"Горячая" информация.
Очередная командировка Морриса в Москву совпала с трагическим событием в Америке - убийством Президента Джона Ф. Кеннеди. Прямо в кабинете Б. Пономарева Моррис получил исчерпывающую информацию о непричасности советских спецслужб к произошедшему в Далласе и вскоре передал все это ФБР. Не раскрывая источника информации, бюро лично информировало президента Джонсона, генерального прокурора Роберта Ф. Кеннеди, брата убитого президента, и ещё нескольких высших руководителей. Комиссия Уоррена, расследовавшая обстоятельства убийства, получила секретное донесение, содержавшее то, что удалось узнать Моррису. Таким образом, через две недели после убийства, когда политические страсти достигли наивысшего накала, политическое руководство США получило неопровержимые доказательства непричастности Советского Союза.
Тем не менее, Освальд несомненно сочувствовал коммунистам, выписывал коммунистическую прессу, был сторонником Кастро, жил в Советском Союзе и собирался вновь туда вернуться. Правительство не могло сообщить общественности то, что Моррис лично видел и слышал в кабинете Пономарева. Поэтому коммунисты США начали кампанию, направленную на то, чтобы убедить американский народ и весь мир, что президента Кеннеди убили скорее ультраправые, чем сторонники коммунистов. 25 ноября 1963 года Джек Чайлдс (NY-694S*) позвонил и потребовал экстренной встречи с Берлинсоном в Нью-Йорке. В тот же день в 2 часа 26 минут дня нью-йоркское отделение передало директору Дж. Эдгару Гуверу в Вашингтон кодированное сообщение с грифом "СРОЧНО" и разослало копии специальным агентам в Чикаго, Далласе и Новом Орлеане. Оно гласило:
"В настоящий момент источник NY-694S* сообщает следующее: он связался с Арнольдом Джонсоном, юридическим консультантом компартии США, который сообщил источнику, что Гэс Холл поручил ему передать в Советский Союз важное сообщение через посредство CG-5824S* (Морриса), который в свою очередь передаст его в Центральный Комитет КПСС. В сообщении говорится, что Советский Союз должен немедленно обратиться к коммунистическим партиям всего мира и попросить их от нашего имени продолжать кампанию, огонь которой должен быть направлен против ультраправых элементов и провокаторов в Соединенных Штатах, являющихся истинными организаторами убийства президента Кеннеди, а также против тех комментаторов и прочих лиц, включая официальных общественных деятелей, особенно на юге, которые ложно обвиняют Компартию США и рабочий класс США. Уже опубликованные заявления и статьи являются весьма эффективными и верными, так что эту работу необходимо продолжать".
Джонсон также заметил: Гэс Холл хотел бы, чтобы NY-694S* немедленно связался со своим русским связником в Соединенных Штатах и передал, что, по его мнению, русские все ещё интересуются женой Ли Освальда, так как она русская и возможно вернется в Россию. Источнику поручается спросить: если русские захотят с ней побеседовать, могли бы они выяснить, не было ли у её мужа каких-либо контактов с ультраправыми... Источнику поручается попытаться установить связь, начиная с 26 ноября...
Для информации Нового Орлеана и Далласа сообщаем, что источник NY-694S* является чрезвычайно ценным источником и информация, содержащаяся в данном телетайпном сообщении, не подлежит распространению, а может быть использована только для сведения."
Российский президент Борис Ельцин в своей книге "Битва за Россию" (издательство "Рэндом-хауз", Нью-Йорк, 1994) на странице 307 цитирует меморандум руководителя КГБ Владимира Семичастного, направленный им 10 декабря 1963 года в Международный отдел. Он основан главным образом на сообщении "Брукса", которого Ельцин характеризует как "известного американского коммуниста и агента КГБ". Вероятно, в то время "Брукс" был псевдонимом Джека. Выдержка, приводимая Ельциным, гласит:
"По мнению Гэса Холла, официальному представителю советского посольства в США целесообразно навестить вдову Освальда - русскую и гражданку СССР, так как от неё может быть получена интересная информация о событиях в Далласе...По мнению резидента Комитета государственной безопасности (КГБ) поездка представителя советского посольства к жене Освальда представляется нецелесообразной."
Таким образом, и Ельцин, и досье КГБ подтверждают: Джек делал то, что приказывал Гэс Холл. То же самое делал Моррис. В частности, по прямому указанию Гэса Холла братья несколько раз побывали на Кубе, Моррис провел несколько встреч с Фиделем Кастро, в результате которых существенно укрепились связи американской и кубинской компартий, а ФБР получила весьма обширную информацию о происходящем в кругах политического руководства Кубы.
Осложнения в Москве...
14 мая 1964 года в Нью-Йорке была опубликована статья политического обозревателя Виктора Райзеля, в которой говорилось о финансировании русскими американской компартии. Появление статьи заставило нью-йоркского связника, сотрудника КГБ Алексей Колобашкин, через которого осуществлялась передача кремлевских денег Джеку Чайлдсу для компартии США, срочно бежать в Москву. Кроме того, на Лубянке, Старой площади и в Кремле проводилось тщательное расследование, связанное с бегством на Запад офицера КГБ Юрия Носенко. Морриса подозревали и как сознательного или ненамеренного источника утечки информации, а с другой стороны - выясняли, не мог ли знать Носенко чего-то такого, что могло повредить сотрудничеству с американской компартией. В конце концов в КГБ пришли к выводу, что их агенты братья Чайлдсы непричастны и вне опасности. Вместо допроса с пристрастием, чего так боялся Джек, он услышал восторженные поздравления Пономарева. Тот участвовал в организации его поездки на Кубу и расценивал её как блестящий ход. Пономарев с воодушевлением заявил, что Джек "оказал важную услугу" компартиям Советского Союза и Соединенных Штатов.
И в Вашингтоне...
Вскоре после того, как Носенко прибыл в США, высокопоставленные сотрудники ЦРУ решили, что он является фальшивым перебежчиком, намеренно засланным, чтобы распространять дезинформацию. Точно так же в другом случае они ошибочно сочли многочисленные донесения о вражде между СССР и Китаем частью хорошо продуманной и масштабной кампании дезинформации. ЦРУ без всяких юридических оснований построило на одном из своих объектов в штате Вирджиния небольшую тюрьму, куда Носенко посадили в одиночку. Почти двадцать месяцев ЦРУ подвергало Носенко психологической обработке, пытаясь вырвать признание, которого так и не добились. В конце концов ЦРУ реабилитировало Носенко, возместило ему все, что могло, и многие годы использовало его в качестве консультанта.
ФБР с самого начала считало Носенко настоящим перебежчиком, о чем и сообщило ЦРУ. Такое мнение вытекало из следующих фактов. Информация, которую он передал, дала возможность ФБР и другим западным спецслужбам раскрыть нескольких агентов. Носенко работал в североамериканском отделе Второго Главного управления КГБ, которое занималось контрразведкой и вербовкой иностранных граждан в СССР. Он рассказал, что в КГБ расставили ловушку на имевшего гомосексуальные наклонности посла Канады в Москве и завербовали его. Работая в Москве, Носенко познакомился с материалами, собранными КГБ на Освальда, и наблюдал панику, которую вызвал в комитете арест Освальда. Предоставленные Носенко сведения о пребывании Освальда в Советском Союзе и о реакции Советов на убийство президента Кеннеди совпадали с теми, которые несколькими месяцами ранее привез Моррис. Поэтому ФБР знало, что Носенко говорит правду касательно, возможно, самого важного предмета из тех, о которых знал по роду работы. ФБР не сообщило этих подробностей ЦРУ, поскольку операция СОЛО была скрыта завесой секретности. Оно просто сообщило, что Носенко можно легализовать в США.