Кунц Дин Рэй. Слуги сумерек

   Она достала из сумочки носовой платок и высморкалась. Вдруг она заметила, что платок весь в омерзительных буро-желтых пятнах засохшей слизи.
   — Взгляни, — сказала она, показывая ему носовой платок, — это чудовищно. А ведь я была такая опрятная женщина. Такая чистоплотная. Мой муж — царство ему небесное — всегда говорил, что у нас дома чище, чем в операционной палате. Я очень ревностно следила за тем, как я выгляжу, хорошо одевалась. И у меня никогда не было таких отталкивающих носовых платков, никогда, до того как господь наградил меня этим Даром, одновременно избавив от многих мелких человеческих забот. — На серые глаза навернулись слезы. — Иногда.., мне становится жутко.., да, я благодарна господу за его Дар мне.., благодарна за то, что обрела.., но мне делается жутко из-за того, что я потеряла...
   Ему хотелось бы понять, что она чувствует в качестве исполнителя божьей воли, но его разуму было неподвластно постичь то состояние души, в котором она пребывала, или проникнуть в природу нечеловеческой силы, управляющей ею. Он не находил что сказать и был подавлен оттого, что не мог утешить ее.
   — Ступай домой спать, — сказала она. — Возможно, завтра мы уничтожим ребенка.

Глава 28

   В машине, мчавшейся по мокрым от дождя улицам, Чарли решительно настоял на том, чтобы осмотреть рану Кристины, невзирая на ее заверения, что рана пустяковая.
   С чувством облегчения он обнаружил, что она права: пуля лишь задела ее, оставив небольшой, сантиметров пять, след над левым бедром. Это скорее был ожог, причиненный горячим металлом, нежели пулевое ранение. Пуля не вошла в тело, и крови было немного. Тем не менее они заехали в ночной магазин и купили спирт, йод и бинты, а Чарли обработал рану, пока Вине выруливал на дорогу.
   Машина кружила по темным улицам, поливаемым дождем, разворачивалась, петляла, как ночная бабочка, порхающая на одном месте из-за боязни, что в любом другом ее прихлопнут или раздавят.
   Они предприняли все мыслимые меры предосторожности, пока не убедились, что их не преследуют, и лишь около часа ночи прибыли в Лагуна-Бич, в то самое безопасное место, о котором говорил Чарли. Это был небольшой коттедж, почти бунгало, с видом на океан. Он расположился в середине довольно длинной улицы. С виду несколько старомодный, постройки сорокалетней давности, он содержался в образцовом порядке — решетчатая веранда, узорчатые ставни, стена, до самой крыши увитая бугенвиллеей. В доме было две спальни и ванная. Он принадлежал тетке Генри Рэнкина, которая сейчас отдыхала в Мексике, и о нем ни Грейс Спиви, ни кто-либо другой из ее Церкви пронюхать не могли.
   Чарли жалел, что они не приехали сюда раньше, что он позволил Кристине с Джоем вернуться домой. Разумеется, он не мог предположить, что Грейс Спиви возьмется за дело так быстро и решительно. Убить собаку — это одно, а пачками отправлять вооруженных дробовиками убийц на кровавые акции в тихом жилом пригороде.., увольте.
   Но кому могло прийти в голову, что старуха окажется настолько безумна. Он потерял двух своих людей, двух друзей. На душе у него скребли кошки: он мучительно переживал утрату и не мог простить себе их гибели. Он знал Пита Локберна девять лет, Фрэнка Ройтера — шесть и любил их обоих. И хотя понимал, что его вины нет, корил себя, моментами доходя чуть не до грани самоубийства.
   Не желая еще больше травмировать Кристину, он изо всех сил старался скрывать свою горечь и ярость. Она пребывала в смятении и, похоже, готова была взвалить ответственность за эти убийства на себя. Он пытался убедить ее: и Фрэнк, и Пит знали, что идут на рискованное дело; не обратись она в "Клемет — Гаррисон", сейчас в морг везли бы ее и Джоя, так что она правильно сделала, придя к ним. Однако, несмотря на его доводы, она не могла избавиться от чувства вины.
   Моросил косой дождь, окрестные холмы окутывала ночная тишина. Джой уснул в машине, и Чарли перенес его в дом. Он положил его на кровать в хозяйской спальне. Мальчик даже не пошевелился, а лишь что-то невнятно пробормотал и тяжело вздохнул. Вместе с Кристиной они раздели его и укрыли одеялом.
   — Может, ничего, если он сегодня не будет чистить зубы? — озабоченно сказала Кристина.
   Чарли не смог подавить улыбку, и Кристина, заметив это, подумала о нелепой иронии судьбы: ребенок трижды чудом избежал смерти, а ты все равно беспокоишься о состоянии его зубов.
   Она покраснела:
   — Думаю, раз бог избавил его от пуль, он избавит его и от кариеса, верно?
   — Не сомневаюсь в этом.
   Чубакка свернулся клубком возле кровати и сладко зевнул. День для него тоже выдался нелегкий. В дверях появилась фигура Винса Филдса.
   — Какие будут указания, босс? — спросил он.
   Снова вспомнив Пита и Фрэнка, Чарли на мгновение растерялся. Он отправил их на линию огня. Не хотелось бы отправлять Винса туда же. Разумеется, это нелепо. Не мог же он сказать Винсу, чтобы он спрятался в платяном шкафу, потому что там безопасно. Работа Винса в том и состояла, чтобы быть на линии огня; и Вине это знал, знал это и Чарли, а оба они понимали, что дело Чарли отдавать приказы, независимо от того, какими будут последствия.
   Так чего же он ждет? Человек или сознательно идет на риск, поступая на эту работу, или у него кишка тонка.
   Он откашлялся:
   — Вине, ты должен быть здесь. Вот на этом стуле, у постели.
   Вине послушно сел.
   Чарли проводил Кристину на кухню, маленькую и опрятную. Джордж Свартхаут уже приготовил кофе в большом кофейнике.
   Чарли отправил Джорджа в гостиную наблюдать за улицей, а сам налил кофе себе и Кристине.
   — Мириам, тетка Генри, любительница коньяка. Хотите капельку с кофе?
   — Неплохая идея, — сказала Кристина. Чарли достал из буфета возле холодильника бутылку коньяка и добавил в кофе.
   Они сели напротив друг друга за маленький стол у окна, выходящего в мокрый от дождя сад, где сейчас не было видно ничего, кроме окутывающей его густой тьмы, — Как ваша рана? — поинтересовался Чарли.
   — Пустяки, саднит — не более. Скажите, что же дальше? Полиция будет проводить аресты?
   — Они не имеют права. Все нападавшие мертвы.
   — Но женщина, пославшая их, жива. Она соучастник покушения. Она заговорщица и виновна не меньше других.
   — У нас нет доказательств, что их направила Грейс Спиви.
   — Но если все трое состояли членами ее Церкви...
   — За это можно было бы зацепиться. Вопрос в том, как доказать, что они были членами Церкви.
   — Можно допросить их знакомых, родственников.
   — Это полиция наверняка сделает.., если только найдет их знакомых или родственников.
   — Что вы хотите сказать?
   — Ни один из трех не имел при себе никаких документов. Ни бумажников, ни кредитных карточек, ни водительских прав — ничего.
   — Отпечатки пальцев. Их личность можно установить по отпечаткам пальцев.
   — Разумеется, полиция попробует и этот вариант. Однако если эти люди не служили в армии, не привлекались к уголовной ответственности и никогда не работали в какой-нибудь службе безопасности, где имеют отпечатки пальцев каждого сотрудника, если ничего этого в их послужном списке нет, то их отпечатков просто не будет ни в одном досье.
   — Выводит, мы можем так никогда и не узнать, кто они?
   — Возможно и такое. А коль скоро мы не знаем, кто они, то не можем доказать и их связь с Грейс Спиви.
   Она была озадачена. Потягивая кофе с коньяком, мучительно соображала, какое звено они могли упустить из виду, пытаясь установить связь между убийцами и Церковью Сумерек. Чарли знал, что она попусту теряет время, что Грейс Спиви чрезвычайно осторожна, однако он хотел, чтобы Кристина сама пришла к такому выводу.
   Наконец она спросила его:
   — Тот человек, что напал на нас возле дома.., это не тот, который был в белом фургоне?
   — Нет. В бинокль я видел другого.
   — Но вдруг он был в этом фургоне, возможно, как пассажир. Вдруг фургон еще там, дальше по улице?
   — Нет. Полиция уже искала его. Нигде по соседству белый фургон обнаружен не был. Как не обнаружено вообще никакой ниточки, которая могла бы вывести на компанию "Слово Истины" или на Церковь Сумерек.
   — А их оружие?
   — Его проверяют. Но я подозреваю, что оно приобретено нелегально, и не вижу, как можно установить личность владельца.
   Она досадливо поморщилась:
   — Но ведь мы знаем, что Грейс Спиви угрожала Джою, нам известно, что кто-то из ее людей преследовал нас.
   Неужели после того, что случилось прошлым вечером, у полиции нет достаточных оснований, чтобы по крайней мере допросить ее?
   — Они так и сделают.
   — Когда они это сделают?
   — Немедленно! Если они уже не допросили ее. Но она будет все отрицать.
   — За ней будет установлено наблюдение?
   — Нет. Да это и неразумно. Можно наблюдать за ней, но невозможно следить за каждым членом ее Церкви.
   У полиции просто нет такого количества людей. Кроме того, это неконституционно.
   — Значит, мы не продвинулись ни на шаг, — мрачно заключила Кристина.
   — Нет. Если и не сразу, то через какое-то время трое безымянных, или их оружие, или снимки человека с белым фургоном непременно выведут нас на Грейс Спиви!
   Это живые люди. Они имеют обыкновение упускать из виду мелочи, совершать ошибки, и мы воспользуемся этим. Им не избежать новых ошибок, и рано или поздно у нас будет достаточно оснований, чтобы привлечь их к ответу.
   — А пока что?
   — Пока вы с Джоем затаитесь.
   — Здесь?
   — Временно здесь.
   — Они найдут нас.
   — Нет.
   — Найдут, — повторила она с мрачной убежденностью.
   — Ваше местонахождение неизвестно даже полиции.
   — Но ваши люди знают.
   — Мои люди на вашей стороне.
   Она кивнула. Но он видел, что ее что-то тревожит.
   Что-то, в чем она боялась признаться, но и не могла утаить.
   — Что с вами? О чем вы думаете? — настойчиво спросил Чарли.
   — Что, если предположить, что кто-то из ваших людей принадлежит к Церкви Сумерек?
   Вопрос вызвал у него замешательство. Он лично подбирал своих людей, доверял им и дорожил ими.
   — Это невозможно.
   — Как бы там ни было, но вашему агентству уже приходилось сталкиваться с мадам Спиви. Вы вызволили из секты двух маленьких детей, вырвав их из рук Матери.
   Меня бы не удивило, если бы после этого Грейс из предосторожности внедрила кого-нибудь в вашу организацию.
   Она могла обратить в свою веру одного из ваших сотрудников.
   — Нет. Это невозможно. Когда она попыталась установить контакт с одним из них, он немедленно доложил мне.
   — Им может оказаться кто-то из новых сотрудников, кто состоял в последователях Спиви еще до своего прихода. Вы нанимали кого-нибудь после операции с детьми?
   — Несколько человек. Но наши служащие проходят тщательную проверку, прежде чем мы принимаем их на работу.
   — Свою принадлежность к Церкви можно утаить.
   — Это довольно сложно.
   — Я заметила, вы больше не употребляете слово "невозможно".
   Ему сделалось не по себе. Он привык полагать, что всегда все тщательно продумывал, предусматривая любую неожиданность. Но такая мысль не приходила ему в голову, главным образом потому, что слишком хорошо он знал своих людей, чтобы подозревать, что кто-то из них по слабоволию мог вступить в секту психопатов. Однако людей трудно понять до конца, особенно в наши дни, когда они удивляют вас лишь тем, что перестают удивлять.
   Он отхлебнул кофе и сказал:
   — Я поручу Генри Рэнкину заново проверить каждого, кто пришел к нам после дела Спиви. Если мы что-то упустили, Генри докопается до истины. Он знает в этом толк.
   — Вы уверены, что ему можно доверять?
   — Боже правый, Кристина, ведь он мне как брат!
   — Не зарекайтесь. Вспомните историю Каина и Авеля.
   — Послушайте, Кристина, немного подозрительности, немного мании преследования — это не помешает. Я не против, даже наоборот. Это придаст вам осторожности.
   Но вы заходите слишком далеко. Необходимо хотя бы кому-то доверять. Вы же не можете заниматься этим делом в одиночку.
   Она кивнула и задумчиво уставилась на недопитую чашку кофе.
   — Вы правы. И с моей стороны не очень благородно рассуждать о том, можно ли доверять вашим людям, когда двое из них из-за меня поплатились собственной жизнью.
   — Они погибли не из-за вас, — возразил Чарли.
   — Именно из-за меня.
   — Они просто...
   — Погибли из-за меня.
   Он вздохнул и больше ничего не сказал. Она была слишком эмоциональна, чтобы не чувствовать себя до некоторой степени виноватой в смерти Пита Локберна и Фрэнка Ройтера. Ей придется пережить это, так же, как и ему.
   — Ну, хорошо, — сказала она. — Пока мы с Джоем залегли здесь, что будете делать вы?
   — Прежде чем уехать из вашего дома, я позвонил в церковь.
   — В ее церковь?
   — Да. Ее самой не было. Но я попросил ее секретаршу договориться с ней о встрече на завтра. Она обещала позвонить Генри Рэнкину и сообщить ему, когда мне надлежит явиться.
   — Отправляетесь ко льву в пасть?
   — Все это не настолько драматично или опасно.
   — Что вам даст разговор с ней?
   — Пока не знаю. Но, по-моему, будет логично сделать такой ход.
   Она заерзала на стуле, взяла в руку чашку с кофе и, не притронувшись к ней, поставила обратно на стол, затем нервно прикусила верхнюю губу и наконец произнесла:
   — Боюсь, что...
   — Что?
   — Что если вы пойдете к ней.., она выведает у вас, где мы прячемся...
   — Я не настолько глуп.
   — Но она может использовать наркотики или прибегнуть к пыткам.
   — Поверьте, Кристина, я способен постоять за себя и контролировать действия этой старухи и ее безумной своры.
   Она посмотрела на него долгим испытующим взглядом.
   У нее были чертовски красивые глаза.
   Наконец она сказала:
   — Да, вы способны. Вы способны контролировать их.
   Я вам очень доверяю, Чарли Гаррисон. Это.., инстинктивное чувство. Мне спокойно с вами. Я знаю — вы толковый малый. Я не сомневаюсь в вас. Честное слово. Но все равно — я боюсь.

* * *

   В 01:30 человек из "Клемет — Гаррисон" пригнал серый "Мерседес" Чарли к дому в Лагуна-Бич. В 02:05 он устало посмотрел на часы и сказал:
   — Что ж, похоже, мне пора, — и подошел к раковине, чтобы ополоснуть чашку.
   Он поставил чашку в сушилку и повернулся. Она стояла у окна рядом с дверью, глядя в сад, обхватив плечи руками.
   Он подошел к ней:
   — Кристина?
   Она обернулась и посмотрела на него.
   — Как вы себя чувствуете? — спросил он.
   У нее стучали зубы.
   Повинуясь безотчетному побуждению, он взял ее за плечи. Она без тени смущения прижалась к нему и положила голову на плечо. Потом она обвила вокруг него руки, и они застыли, прижавшись друг к другу. Никогда ему не было так хорошо, как теперь, когда он обнимал ее. Он чувствовал у себя на щеке ее волосы, ее руки лежали на его спине, они были словно одно целое, ему передавалось ее тепло, он вдыхал ее запах. В этом объятии скрывалось пронзительное наслаждение неизведанного ранее, но Давно желанного переживания и одновременно ровное безмятежное чувство давно возникшей общности. Было трудно поверить, что не прошло еще и дня, как он знает ее. Ему казалось — он давно мечтал о ней, и это было правдой, просто до того, как увидеть ее, он не знал, что Долгие годы мечтал именно о ней.
   Теперь он мог бы поцеловать ее. Он чувствовал потребность увидеть ее лицо обращенным к нему и прижаться губами к ее губам, и он знал, что она ответит ему. Но он не мог позволить себе большего, чем только стоять, обняв ее, потому что инстинктивно ощущал, что время не подходило для изъявления такого глубокого чувства, которое страстный поцелуй предполагает. Сейчас поцелуй был бы воспринят ею отчасти как реакция на сковывающий ее страх, отчасти как желание ответить на ее неистовую потребность обрести в ком-то опору. Он же мечтал, что впервые поцелует ее, влекомый только любовью и желанием.
   Он хотел, чтобы их отношения начались именно с этого.
   Когда он отпустил ее, она казалась смущенной. Застенчиво улыбнувшись, сказала:
   — Прошу прощения. Совсем не предполагала, что так расклеюсь. Я знаю — я должна быть сильной. В моей ситуации не остается места для слабости.
   — Вздор, — мягко сказал он. — Мне самому хотелось обнять вас.
   — В самом деле?
   — Каждому иногда бывает нужен плюшевый мишка.
   Она улыбнулась.
   Ему страшно не хотелось оставлять ее. Всю дорогу к машине, пока ветер трепал полы его плаща, он думал о том, что хочет вернуться к ней, хочет сказать ей, что между ними произошло нечто особенное, что не случается так быстро, если только это не кино, а реальная жизнь. Он .хотел сказать ей это сейчас, пусть даже время было неподходящим, потому, что, несмотря на все его ободряющие слова, он не мог знать наверняка, справится ли с Грейс Спиви и с ее ненормальной командой, и потому, что существовала — пусть ничтожная — вероятность того, что он никогда больше не увидит Кристину Скавелло.

* * *

   Он жил в районе Норт-Тустин-Хиллз и был на полпути к дому, проезжая по пустынному шоссе Ирвин, когда события последних часов, мысли о Фрэнке Ройтере и Пите Локберне одолели его и у него внезапно перехватило дыхание. Пришлось съехать на обочину и остановиться.
   По одну сторону шоссе росли апельсиновые рощи, по другую тянулись поля клубники, и повсюду стояла кромешная тьма. На дороге в это время никого не было. Откинувшись на сиденье, он смотрел на усеянное брызгами дождя лобовое стекло, на котором струйки воды, переливаясь бликами вторично отраженного света фар, создавали приделанные, недолговечные узоры, тут же смываемые монотонно работающими "дворниками". Сознание того, что человеческая жизнь может быть смыта, стерта так же внезапно, как рисунки на стекле, — сознание этого обескураживало и угнетало. По лицу его текли слезы.
   За все время существования агентства "Клемет — Гаррисон" лишь один его сотрудник погиб во время исполнения служебных обязанностей. Он попал в автомобильную катастрофу в рабочее время, хотя это и не было напрямую связано с его службой и могло случиться в любой другой момент. Были и такие, в которых стреляли, стреляли большей частью бывшие мужья, продолжавшие отравлять жизнь женам, невзирая на постановление суда о разводе.
   Случалось, что и избивали. Но до сих пор, слава богу, обходилось без жертв. В частном сыске насилия и опасностей много меньше, чем привыкли видеть теле- и кинозрители. Разумеется, зачастую с вами могут обойтись грубо, а вы в свою очередь ведете себя грубо с кем-то другим; насилие всегда потенциально присутствует, но реализуется этот потенциал весьма редко.
   Чарли не опасался за свою жизнь, он опасался за жизнь своих людей, тех, кто работал на него и зависел от него. И, возможно, взявшись за этот случай, он тем самым втянул их в нехорошее дело, не имея на то морального права. Не выходило ли так, что, подписав контракт с Кристиной Скавелло о ее охране, он подписал смертный приговор себе и своим помощникам? Кто знает, чего можно ожидать от религиозных фанатиков? Кто знает, на что они могут решиться?
   С другой стороны, все работавшие с ним знали, на что шли, даже если, как правило, и рассчитывали на большее, чем в данном случае, везение. А что это было бы за детективное агентство, что это были бы за детективы, отступись они от первого встретившегося им по-настоящему сложного и опасного дела? И он не мог отказаться от слова, данного им Кристине Скавелло. Кем он предстанет в собственных глазах, если оставит ее беззащитной? К тому же для него становилось все более очевидным, что он влюблен в нее, и он не мог, да и не хотел бороться со своим чувством.
   Несмотря на шум дождя и мерный перестук "дворников" на стекле, казалось, что по ту сторону запотевших от гнетущей влажности окон машины разлита слишком тяжелая, невыносимая тишина. Ночи недоставало значимых звуков, те, что наполняли ее, были беспорядочными, случайными звуками грозы, и сама их случайность наталкивала на мысль о разверзшейся бездне хаоса, где, собственно, и протекает жизнь — и его и всех остальных. Думать об этом сейчас не хотелось.
   Он выехал на дорогу, выжал газ и, подняв, фонтан брызг, помчался вперед.

Глава 29

   Кристина не надеялась, что сможет заснуть. Она вытянулась на постели рядом со спавшим мертвым сном Джоем, рассчитывая просто отдохнуть, лежа с закрытыми глазами, пока он не проснется. Но ее мгновенно сморило.
   Среди ночи она проснулась и поняла, что дождь перестал. Стояла звенящая тишина.
   В углу мягким теплым светом горела настольная лампа под перламутровым абажуром. Джордж Свартхаут сидел на стуле и читал журнал. Она хотела заговорить с ним, но не было сил не только встать, но даже открыть рот. Закрыла глаза, и ее снова унесло в темноту.
   Проспав всего четыре с половиной часа, она окончательно проснулась. Голова гудела, еще не было и семи, Джой тихо посапывал. Она оставила его под присмотром Джорджа, а сама отправилась в ванную. Встала под душ и неожиданно вздрогнула, когда горячая вода попала на еще не зажившую рану, причинив саднящую боль.
   Вытершись насухо и сменив повязку, она уже одевалась, как вдруг сердце замерло: с Джоем что-то случилось, в этот самый момент, какая-то страшная беда, она почувствовала неладное. Ей даже показалось, что сквозь шум кондиционера в ванной до нее донесся его крик. Боже, только не это! Сейчас там в спальне какой-нибудь маньяк, из тех, что потрясают Библией, убивает его, рубит на куски. Сердце екнуло, по телу побежали мурашки — несмотря на гул кондиционера, она могла поклясться, что слышит другой звук, как будто глухие удары дубинкой. Они, должно быть, избивают его, режут и избивают; крик застрял у нее в горле — она знала, знала: Джой мертв — боже! — и в безумной панике, застегнув "молнию" на джинсах и не успев заправить блузку, босиком, с развевающимися прядями мокрых волос бросилась вон из ванной.
   Все это было не больше чем ее воображение.
   С мальчиком ничего не случилось.
   Он уже не спал, а сидел на постели и как завороженный слушал сказку о волшебном попугае и сиамском короле, которую рассказывал Джордж.

* * *

   Беспокоясь, что ее мать узнает о случившемся по радио или прочитает в газетах, Кристина решила позвонить ей, но позже об этом пожалела. Эвелин внимательно выслушала, изобразила приличествующее случаю потрясение, но вместо того, чтобы выразить сочувствие, устроила форменный допрос, чем удивила и разозлила Кристину.
   — Что ты сделала этим людям? — хотела знать Эвелин.
   — Каким людям?
   — Этим, из Церкви.
   — Мама, я ничего не сделала этим людям. Это они хотят что-то сделать с нами. Разве ты не слышала, что я тебе говорила?
   — Без всякой причины они не стали бы этого делать, — сказала Эвелин.
   — Это сумасшедшие, мама.
   — Не могут же все быть сумасшедшими, целая Церковь народу одновременно.
   — К сожалению, это так. Это плохие люди, мама, очень плохие.
   — Не могут же все сразу быть плохими. Тем более такие религиозные люди, как эти. Не будут же они преследовать вас ради простого удовольствия.
   — Я уже говорила тебе, почему они преследуют нас.
   Они вбили себе в голову, что Джой...
   — Это ты мне говорила, — прервала Эвелин. — Но дело, должно быть, не в этом. Поверь мне, должно быть что-то другое. Ты, очевидно, сделала что-то такое, что вызвало их гнев. Но даже если допустить, что ты прогневала их, я уверена — они не хотят никого убивать.
   — Мама, я же сказала тебе — у них было оружие, погибли люди...
   — Значит, это были люди не из этой Церкви, — сказала Эвелин. — Ты все перепутала. Это кто-то другой.
   — Мама, я ничего не перепутала. Я...
   — Служители Церкви не носят оружия, Кристина.
   — Служители этой Церкви носят оружие.
   — Это кто-то другой, — настаивала Эвелин.
   — Но ведь...
   — У тебя всегда было предвзятое отношение к религии, — сказала Эвелин. — Предвзятое отношение к церкви.
   — Мама, у меня нет никакого предубеждения против...
   — Именно поэтому ты с такой готовностью обвиняешь во всем верующих, тогда как очевидно, что это не их рук дело, а может, каких-нибудь политических террористов, из тех, что вечно мелькают в новостях, или ты сама впуталась куда не следует. Кристина, признайся, ты в чем-то замешана? Это связано с наркотиками? Как показывают по телевизору, из-за них все вечно стреляют друг в друга. Ответь мне, Кристина!
   Ей показалось, что из глубины доносится монотонное тиканье дедушкиных часов. Внезапно ей стало трудно дышать.
   Разговор продолжался в том же духе, пока Кристине не надоело. Сказала, что ей надо уходить, и повесила трубку, прежде чем на другом конце успели что-то возразить.
   Мать даже не сказала: "Я люблю тебя", — или "Будь осторожна", или "Я сделаю для вас все, что смогу".
   Точно у нее и не было матери. Что до отношений между ними, то их действительно не было.

* * *

   В половине восьмого Кристина приготовила всем завтрак. Вскоре снова пошел дождь.
   Это нельзя было назвать утром: серый, тусклый свет и низкие, мрачные тучи — разверзшиеся хляби небесные.