Страница:
– Нет. Не поедем.
– Брось. Аллы нет, она давно уже живет самостоятельно. В последнее время я вообще ее редко вижу. Так, созваниваемся иногда.
– Все равно.
Перегуда повернулся и посмотрел Павлу в глаза. Он не давил – нет. Даже не пытался. Просто посмотрел. А потом, найдя на ощупь клавишу, поднял стекло, отгораживающее салон от водительского места.
Нагнулся, достал из бара хрустальную бутылку с коньяком, разлил по бокалам, один отдал, просто всунул Павлу в руку, второй взял сам.
– Давай по капле за встречу, – предложил он.
– Я знаю эти ваши фокусы.
– Не дури. Мы пьем с тобой из одной бутылки. Хочешь, можем обменяться. Или я у тебя пригублю.
– Нет.
– В конце концов, ты можешь сам проверить. Ты же можешь? – спросил Перегуда с нажимом на последнее слово.
Павел плотнее обхватил бокал и «вчитался» в жидкость. В ней было много солнца и труда, столетний дуб и виноград, какие-то страсти, в том числе сексуальное томление, алчность продавца и покупателя, фальшивые улыбки и восхваления, но следов Романа Перегуды в коньяке не наблюдалось.
Поднеся бокал ко рту, Павел щедро отхлебнул, не удосуживаясь наслаждением ароматом. Не до того.
Дорогой коньяк скользнул по небу и обжег пищевод. Это жжение напомнило о еде. Пора бы уже и поесть. До настоящего опьянения было еще далеко, но организм, отреагировав на знакомый продукт, несколько расслабился.
– Поверь, я не враг тебе. Скажу даже больше – я тебе всегда симпатизировал. Просто порой обстоятельства бывают выше и сильнее нас.
– Зачем вы меня искали?
– Зачем? Не буду скрывать очевидного. Просто ты мне нужен. Да, полагаю, ты и сам уже догадался.
– А Горнин? Вы что, предлагаете мне предать его? – зло спросил Павел. Его тяготил этот разговор. Его тяготила ситуация. И еще ему трудно было с Романом Перегудой, в дочку которого он когда-то был… Нет, не так. Когда-то у него с Аллой были отношения.
– Ценю твое благородство.
– Можете называть это как угодно. Только…
– О! Посмотри, кажется наши герои очухались. – Роман Георгиевич усмехнулся, колыхнув остаток коньяка в бокале. – Видишь?
Милиционеры действительно уже стояли на ногах и о чем-то разговаривали с крепеньким, как гриб-боровик, Виктором. Вид они имели одновременно воинственный и жалкий.
– Ну и хорошо, – скрывая облегчение, проговорил Павел.
– Хорошо будет, когда мой Витя тебя от них отмажет. Уж очень много ты наворотил, друг мой.
– Интересно, как это он меня отмазывать будет. Что-то не похож он на кудесника.
– Зато у него «корочка» волшебная имеется, – усмехнулся Перегуда. – Иногда хороший документ посильнее нашей с тобой магии будет, так-то вот.
Очень хотелось сказать что-то вроде "Да плевать мне", но это был факт, а против факта не попрешь, тем более если ты еще недостаточно выпил. В трезвом виде приходится считаться с фактами.
Вместо этого он спросил, криво улыбнувшись:
– На вас уже люди с «корочками» работают?
– Со мной, – Роман Георгиевич подчеркнул это интонацией, – много кто работает. Ты скоро увидишь. Еще налить?
Павел посмотрел на бокал, там еще было, но он утвердительно кивнул. Маг-директор взял бутылку и щедро, больше чем на две трети, налил. Себе плеснул немного и сразу же пояснил тоном любезного хозяина:
– Извини, у меня еще дела.
– А у меня? – гундосо из-за «надетого» на нос бокала спросил Павел.
– Сегодня тебе предписываю отдых. Ну что там? – спросил он, опуская стекло, подавшееся непривычно быстро, рывком.
– Договорились, – доложил крепыш Виктор. – Но они напишут рапорт…
– Хоть песню! Садись, и так много времени потратили. И организуй там все. Ну, сам знаешь.
– Мне на вокзал, – сказал Павел, чувствуя прибывающую легкость от выпитого. – На Белорусский.
– Слушай, Паша, не дури. Хотя бы сейчас. Нам надо поговорить. И очень серьезно.
– Вот по дороге и поговорим. Какие проблемы?
Виктор уселся рядом с водителем – через разделительное стекло это было хорошо видно, – взял в руку коробочку рации и что-то проговорил. Звука не было слышно совершенно.
– Проблемы есть. В первую очередь у тебя.
Машина тронулась, медленно пятясь назад. Павел рефлекторно, по-водительски, обернулся и увидел сзади прямоугольный черный джип. Тот тоже отступал. Эскорт. Роман Георгиевич всегда любил пускать пыль в глаза. Даже тогда, девять лет назад, когда совсем еще молоденький Павел впервые столкнулся с ним лицом к лицу в его роскошной до вычурности квартире, где до этого миловался с Аллой, Перегуда повел себя вельможей, которому подвластно все и вся.
– На вокзал, – напомнил Павел. Хамство, конечно, но сдерживать себя он не хотел.
Маг-директор помолчал, покачивая вязкий коньяк в бокале. Посмотрел в сторону, в окно, на детскую площадку, где бездомный пес Мальчик – черный и лохматый, с завернутым вверх хвостом – справлял малую нужду на угол присыпанной снегом песочницы. Все дети двора возились с ним, таскали за шерсть и носили еду, а он в ответ уже пятый год свирепым лаем отгонял других собак и случайных прохожих, рискнувших посягнуть на охраняемый им ареал.
– Горнин отдал мне твой маг-код.
– Что?!
Есть вещи, невозможные для нормального человека. Нельзя отдавать свою жену на панель. Нельзя своим ребенком расплачиваться за долги. Нельзя убивать своих родителей. Нельзя иметь сексуальные отношения с собственной дочерью. Нельзя предавать Родину. Нельзя хулить собственных богов. Нельзя… Список огромен.
Когда-то подобные нормы права попытались сформулировать составители Библии, Торы, а чуть позже Корана. Заповеди, аяты – все они были составлены и предназначены для того, чтобы управлять людьми, а в итоге – государством. Без четких правил не может быть сообщества людей, оно просто не может существовать. Закон. Кодекс. Устав. Правила. Уложения. Все направлено лишь на упорядочение существования и укрепление власти.
Но есть и еще одно правило. Маг-учитель не может, не должен, не имеет права отдавать своего ученика другому учителю. По крайней мере без особого на то случая и уж всегда с уведомлением подопечного. Лучше и правильнее – с согласия. Всегда! Иначе… Даже не позор, этого мало. Для учителя это просто крах. Он становится изгоем. Парией. Он… Да такого просто не может быть! Ну уж не с Петровичем точно. Он сдал?!
Невозможно.
– Покажите, – упавшим голосом попросил Павел.
Перегуда не стал чиниться. Он показал. Всего три простеньких предложеньица. Порой столько слов вылетает в эфир и все впустую. А тут всего ничего – и вся жизнь перевернута.
Передача маг-кода от одного руководителя не означает, что теперь человек должен безоговорочно подчиняться этому второму. Это не передача волшебной лампы одним владельцем другому, в результате чего джинн, являющийся рабом лампы, начинает служить новому господину даже в ущерб прежнему. О рабстве здесь речь не идет. Факт передачи кода лишь свидетельство того, что прежний наставник доверяет новому и в каком-то смысле – лишь в некотором! – передает ему своего подопечного. В частности тот, имея маг-код, в любой момент может отыскать своего нового ученика и отчасти проконтролировать его действия, то есть имеет возможность на них влиять. В свою очередь, и ученик в любой момент может обратиться к своему наставнику за помощью. Но и этот симбиоз не вечен, он действует лишь до тех пор, пока кто-то из них не решит от такого рода сотрудничества отказаться. Но сам факт такой передачи свидетельствует о том, что прежний наставник больше не может или не хочет иметь дела со своим учеником, но об этом он должен уведомить того сам, лично. Вполне возможно, что, например, Павлу не хочется иметь дело с тем же Перегудой. Это его право. Как и право вовсе отказаться от наставника. Маг, даже не обладающий высшей категорией, человек свободный, хотя и связанный некоторыми ограничениями и обязательствами. Поэтому передача его личного маг-кода, произошедшая за его спиной, сильно смахивает на предательство. А к магу, совершившему проступок такого рода, то есть получается, человеку, не обремененному моральными принципами, отношение в их среде сразу складывается особое. За таким нужен глаз да глаз, и от этого пригляда его до конца жизни не избавит ничто, разве только чудо. Горнин, прекрасно знающий эти порядки и сам за них радеющий, мог совершить подобное только в состоянии полного умопомрачения. Либо же от безысходности, сильно прижатый к стенке. Но чем таким его можно было прижать, чтобы заставить совершить один из самых предосудительных поступков, который только может сделать маг-директор? Он что, пил кровь младенцев или пытался навести черный мор на Москву? Бред. Не тот Петрович человек.
– Ну, убедился? – спросил Перегуда.
– Да уж.
– А ты говоришь: "Не верю". Мне-то как раз верить можно. Ну так что, тебе и вправду нужно на вокзал?
– Да нет, – вяло ответил Павел. – Успеется.
Он потянулся к бару, без спросу достал оттуда непочатую бутылку виски и, зажав ее между коленей, с мягким «фирменным» хрустом свернул колпачок. Потом молча, жестом, предложил Перегуде. Тот отрицательно мотнул головой. Тогда Павел налил себе чуть не до краев и, поставив граненую бутыль на место, щедро отхлебнул.
– Широко шагаешь, как я посмотрю.
– Нормально.
– Смотри. Сегодня, конечно, можно, но завтра…
– Что, нельзя будет?
– Работать надо, а не ханку жрать.
– Вы ж говорили, что у вас тут все фирменное, сто раз проверенное.
– И на фирменном люди спиваются. Да еще как. – Перегуда нажал клавишу переговорного устройства: – Домой едем!
Коротко стриженный затылок водителя изобразил кивок.
– Так вот о чем я хочу с тобой потолковать, – начал было Перегуда, но его прервал звонок мобильного телефона. Он взял его, посмотрел на имя абонента, высветившееся на экране, сделал каменное лицо и сказал: "Слушаю, Юрий Афанасьевич".
И он действительно слушал где-то с минуту, изредка вставляя междометия, и в конце короткого разговора условился о времени, по-видимому, встречи. Но Павел его не слушал. Он был занят своими мыслями. Щедрая порция алкоголя придала им стремительность и некоторую бессвязность.
Петрович не дурак, чтобы дать себя так прищучить. И, главное, кому! И не может не понимать последствий сделанного. Что бы там на него ни навешивали, вплоть до покушения на Кремль, это, по большому счету, мелочь по сравнению с тем, что он может потерять. И потеряет! Если только не… Что-то «не». Если только не переиграет Перегуду. Причем переиграть он должен изящно. Нет, конечно, остается шанс, что он здорово на него, Павла Мамонтова, обиделся. И эта обида дошла до того, что он от него открестился. Неплохо бы переговорить, как-то прояснить отношения. Но даже в случае обиды так не делают. Ну, разошлись бы, как рельсы на стрелке, и все дела. Не они первые, не они последние. В сущности, Павел так и хотел. Но никакой мести даже не предполагал. И у Петровича это не в характере. Они же не бандюки полуграмотные, дурной романтикой накачанные, чтобы разборки меж собой устраивать. Интеллигентные как-никак люди. Хотя что такое интеллигент?
– Извини. Дела, – Перегуда положил дорогой телефон перед собой. По углам экрана слабо отсвечивали какие-то камни. Вряд ли стразы. У Романа Георгиевича все настоящее, с гарантией.
– Фигня, – развязанно отмел извинения Павел. – Дело житейское.
Шеф-директор внимательно посмотрел на него и отвернулся. На лице его мелькнуло и пропало некое отражение чувств. Не то презрение, не то, наоборот, удовлетворение. Машину плавно качнуло, и Павел, изготовившийся влить в себя новый глоток, задержал у рта руку.
– Дороги, блин, – пробормотал он.
– Россия, что ты хочешь, – отозвался Перегуда. – Тут, как известно, две беды. И обе застарелые.
– Ну-т-к, – пожал плечами Павел. – Вы бы посодействовали, в смысле, поднажали б на дорожников. Глядишь, через пару лет по автобанам бы ездили.
– Это все делается в обратном порядке.
– Да-а? Интересно. И как это? Ну, в натуре. Так сказать, в действительности.
Перегуда усмехнулся и достал из бара трубку. Курил он редко, но, как и все, что делал прилюдно, было это у него на самом высоком уровне. Авторской работы трубка, коллекционного качества, табак, хранящийся в шкатулке с увлажнителем, особая зажигалка, специальные приемы и инструменты для набивки. Перед прикуриванием кончик чубука непременно окунается в коньяк.
– Ты с Библией знаком? – спросил он, совершая свое священнодействие.
– С пеленок.
– Тогда должен помнить, что Иисуса Царем царей избрали волхвы.
– Ага. За звездой они еще шли.
– Вроде того. Церковь утверждает, что их было трое, но в каноническом тексте про их количество ни слова. Так предположил в третьем веке Ориген Александрийский, и его мнение приняли как истину. Говорится только, что волхвы, пав ниц, принесли золото, ливан, то есть ладан, и смирну.
– Ну и что?
– Их могло быть и не трое, а, скажем, семь.
– Да хоть двадцать! Что с того?
– Ты можешь меня не перебивать?
– Запросто.
– Начнем с того, что о волхвах говорится только в одном из Евангелий – от Матфея. Но не это главное. Хотя и показательно. О христианстве тогда и речи не было, хотя о единобожии вообще в те времена, по большому счету, крепко задумались в трех государствах – Египте, Персии и Риме. А почему? Потому что там была крепкая центральная власть. Император, фараон…
– Вы чего, в фараоны метите?
Павел посмотрел в окно. Они уже выехали за МКАД и проезжали по какому-то населенному пункту.
– Слушайте, давайте тормознем. Хоть пива куплю. Тут должна быть палатка. А то на этом и спиться недолго. Меня уже повело.
– Пива у меня дома хоть утопись. Потерпи, недолго осталось.
– Тогда я это… Не разорю?
– В случае чего, я тебе счет выставлю, – усмехнулся Перегуда.
– Вот это по-нашему.
Павел пьяненько кивнул и подлил себе виски, а шеф-директор, закончив манипуляции с трубкой, прикурил. По просторному салону бархатным клубком поползло облачко ароматного дыма.
– Вопрос в том, кто такие были волхвы? Ты знаешь?
– Господи… Я что, экзамен сдаю? На колесах! – Он помолчал. – Ну, звездочеты там, мудрецы.
Сбоку и спереди Павла легонько торкнуло. Кто-то неподалеку не очень умело творил заклятие на удачу. Неумело-то неумело, но мощно. Павел, приглядевшись к пролетающим за окном домам, постарался запомнить место – промелькнул очень приметный магазин, возле которого раскинулся рынок под открытым небом, – и сохранить следок. Авось пригодится. Покосился на Перегуду. Тот, кажется, ничего не заметил, увлеченный витийством.
– …Даже про египетских жрецов в первую очередь говорят, что они были астрономами. Но мало кто помнит, что они же были самыми ревнивыми приверженцами многобожия. Когда Эхнатон попытался привести Египет к единому богу, его быстренько убрали. И что от него осталось? Одна Нифертити! Да еще смазанные попытки реализма в изобразительном искусстве.
– Да вы, я вижу, историк.
– Не надо глумиться, тем более над тем, чего не знаешь. Ты будешь меня слушать?!
– Клянусь, – дурашливо отсалютовал Павел, при этом умудрившись облиться виски. – Пардон.
– Я вижу, тебе неинтересно.
– Нет! Все нормально! Я слушаю. И внимаю.
– Так вот это узкий взгляд. Волхвы уже тогда были магами. И они по доброй воле – я это подчеркиваю – решили выбрать и воспитать Мага магов. Царя царей. Ведь если ты помнишь… Хотя ни хрена ты не помнишь!
– Все я помню!
– Хотелось бы. Заканчивал бы ты пить. С тобой уже трудно разговаривать. Короче. Нигде нет убедительных сведений, чем занимался Христос с младенчества до лет, кажется, тридцати. Кто его учил? Кто воспитывал? Неграмотные и нищие родители? Которые положили младенца в кормушку для скота? То есть как бы скоту на корм? Я тебя умоляю!
– Сына Бога? Учить?
– Человека! И Сына человеческого!
– И кто тогда?
– Волхвы! Маги! Такие, как мы! Как ты этого не понимаешь.
– То есть что получается? – спросил Павел, уже искренне заинтересовавшийся. До того, что даже перестал изображать из себя пьяного дурачка. – Мы выбрали Бога?
– Наконец-то до тебя дошло! Только не Бога. Бог в Евангелии называется по имени всего раз или два – не помню. Даже не каждый поп, я тебя уверяю, знает его имя. Оно как бы под секретом. Все твердят либо Христос, либо Троицу поминают. Все, приехали, – сказал Перегуда, как бы комментируя плавное торможение автомобиля.
В этом доме Перегуды Павел не бывал. Это оказался даже не дом, а такая маленькая личная крепость с кирпичной оградой метра в три высотой, с железными воротами под наблюдением видеокамер, со сторожевой будкой за ними, с хозпостройками на территории, в одной из которых Павел опознал баню, о назначении же остальных приходилось догадываться, исключая разве что вольер, в котором, завидев хозяйскую машину, начали прыгать на сетку два здоровенных ротвейлера, демонстрируя внушительные клыки.
– Ну вот и приехали, – сказал Перегуда, выходя из автомобиля. – Пойдем, покажу тебе твои апартаменты. Можешь принять душ перед обедом.
– Не хочу.
Назначение одного из строений Павел узнал через несколько минут. Гостевой дом в два этажа. Говоря гостиничным языком, Павлу выделили двухкомнатный номер на первом этаже, на кровати которого запросто могли бы одновременно спать человека четыре. Похоже, в доме было четыре таких же номера, причем, судя по звукам музыки, доносившейся сверху, тут еще кто-то жил.
– Приглашаю тебя сегодня пообедать со мной. Дальше, если хочешь, можешь питаться отдельно. Вот телефон, – хозяин показал на аппарат, – позвонишь, тебе принесут сюда что нужно.
– Пиво.
– И это тоже. Жду тебя через полчаса. Это там, на первом этаже, – он через окно кивнул на основное строение.
– А что здесь, типа в тюрьме?
– Не придумывай. Просто тебе нужно переждать денька два, пока все уляжется. Впрочем, решай сам. Но лично я считаю, что тебе лучше пожить здесь, чем сидеть в каталажке.
– Пусть только попробуют.
– Давай это обсудим за обедом. У меня еще есть дела.
Сбросив куртку, Павел бегло провел осмотр отведенного ему места обитания. Меблировка, особенности интерьера и отделки интересовали его в последнюю очередь, хотя даже первый взгляд позволял сказать, что все здесь сделано качественно и если не богато, то вполне пристойно, и в помещении поддерживается порядок, так что выглядит оно почти по-домашнему, даже лежит журнал со свежей телевизионной программой, а у кровати на полу имеются домашние тапочки, не говоря уже о полотенцах и прочем, но все это тем не менее имеет гостиничный налет. Его интересовало иное – следы пребывания здесь людей. Не отпечатки пальцев на посуде в шкафу или волос на подушке, что, наверное, могло бы заинтересовать криминалиста. Любой более-менее маг в процессе достаточно долгого пребывания в помещении оставляет свои следы, порой невольно.
Сначала он ничего не обнаружил. Да и трудно рассчитывать на хороший результат после ударной дозы спиртного. Сюда бы Марину с ее отточенным чутьем, уж она бы отыскала. Но потом он нашел. Сначала один следок, затем второй. Потом еще. Кто-то их старательно затер, либо они от времени поусыхали, хотя впечатления очень старых не производили. Скорее всего, кто-то их подчистил. Уже интересно.
Потом прощупал пространство вокруг.
Сверху, откуда слышалась музыка, явно шел поток, ровный, едва пульсирующий, но слабый. Вчитываться в него Павел не стал.
Сунулся в холодильник – там стояли несколько бутылок минералки и пакеты с соком. Как раз для безалкогольного коктейля. В баре спиртного тоже не обнаружилось, лежала только универсальная открывалка со штопором.
Павел вышел в коридор и, отыскав лестницу, пошел на второй этаж.
Не, ребята, хрен вы угадали. Схема-то наработана, когда еще с парнями в общаге пьянствовал. Здорово, братан, как дела, туда-сюда, ла-ла, ля-ля. А закурить нету? А стопарик? За знакомство, да жизнь такая беко-ва, что нас дерут, а нам некого. Давай, наливай, а завтра к нам заваливай, у нас гулянка крутая будет, у Кольки (Витьки, Васьки, Сашки) день варенья, двадцать один, очко, юбилей, можно сказать, весь курс гуляет, и ты подгребай. Конечно, не все так просто, кое в чем Павел поддавливал, но старался обходиться без этих своих штучек, даже в пьяном виде – научен горьким опытом.
Нужную комнату даже не пришлось вынюхивать – из-за двери доносилась музыка, пинкфлойдовская «Стена». Странно, что он сразу, еще там, внизу, не узнал. Неужто и впрямь назюзюкался?
Коротко постучал в дверь и, по московской привычке, не дожидаясь приглашения, вошел.
Он ожидал увидеть что угодно, все, кроме того, что увидел на самом деле.
В кресле, перекинув ноги через подлокотник, сидел с закрытыми глазами пацан лет двенадцати и мотал патлатой головой в такт музыке, льющейся из разнесенных на полу колонок музыкального центра.
Собственно, он уже не мотал, а как бы доматывал, потому что, по правде говоря, первое, что Павел увидел, это предостерегающе поднятый вверх палец – мол, не мешай, – похожий на женский, почему в первое мгновение показалось, что тут женщина. Да еще волосы эти. Но уже секунду спустя понял – парень. И малец поднял палец до того, как Павел вошел.
Несколько секунд он стоял у порога, не зная, как поступить. Пройти? Или плюнуть и вернуться к себе? Хорошо сказано – к себе. С этим молодым толковать как будто было не о чем. Но тут композиция закончилась, молодой в последний раз кивнул головой и посмотрел на Павла.
– Вообше-то я тебя не приглашал.
– Чего?
Слышать такое было удивительно. Это такое хамство, что ли? Или как это понимать?
– Ой! – Парень уставился на него, замер на мгновение, потом сбросил ноги вниз и поспешно встал. – Извините. Я подумал… Извините, пожалуйста.
Молодой с пульта выключил музыку.
– Да пожалуйста. Пройти-то можно, или пошлешь? – спросил Павел, уже овладев ситуацией.
– Проходите, конечно. Присаживайтесь. Понимаете… В общем, неважно. Нехорошо вышло.
– Да ладно. Как тебя звать-то?
– Илья.
– А меня Павел, – он протянул руку. – Будем знакомы.
– Очень приятно.
Видно было, что Илье и вправду неловко. И это располагало к нему. Все же хамов, молодые они или старые, Павел не любил.
– А с кем ты меня перепутал?
– Да так, знакомая. Показалось.
– Бывает. Присесть разрешишь?
– Конечно!
– Ты чем здесь занимаешься? – спросил Павел, усаживаясь за стол.
– Ну, живу как бы. Временно.
– Так как бы или живешь?
Сказав это, Павел улыбнулся, показывая, что шутит и вообще не в обиде.
– Чего стоишь? Садись. В ногах, сам знаешь…
– Спасибо.
Парнишка явно не знал, как себя вести с человеком старше его больше чем вдвое.
– Ну, это понятно. А вообще? – Павел спрашивал, помня об импульсе, исходившем от парня, которого, кстати, сейчас не было. – Чем занимаешься?
– Ну… Как сказать? Учусь.
– Здесь?
– Ага. А что?
– Да нет, в общем, ничего, только… Мне показалось, ты шарил.
– Где?
Павел про себя ругнулся. Он знал за собой этот грешок, давать разным явлениям и вещам собственное название. Заклятия он называл заплатками, охранительные заговоры – плащами или зонтиками, экстрасенсорный или магический поиск окрестил словечком «шарить». Собственно, это и грешком нельзя назвать, просто так ему было удобнее, он так видел, да и многие из его знакомых принимали и пользовались его определениями. Но для человека постороннего, тем более пацана, а еще тем более – такого вежливого, как выяснилось, да еще, похоже, академичного или, как говорят, ботаника, ботана, привыкшего к классическим формулировкам и наименованиям, сленговые словечки могли быть непонятны. Да и должны быть. Сленг, он сленг и есть, это язык посвященных. У академиков он один, у искусствоведов другой, у дальнобойщиков третий, у зэков – само собой.
– Извини. Искал кого-то.
Илья как-то неожиданно стал краснеть.
– А вы почувствовали?
– Ну, в общем, да. А что, не должен был?
Парень нравился ему все больше и больше. Кто же он такой и что тут делает?
– Да нет. Только вы…
– Само собой! – решительно пообещал Павел хранить тайну. – Обещаю.
– Бармалея.
– Извини, не понял. В смысле этого, с усами? – он показал на себе длинные усы с подкрученными кончиками, примерно такие, какие носил артист Ролан Быков, играя роль злодея-пирата в киносказке про доктора Айболита.
Абсурд, такого быть не может, но этот вариант Павлу почему-то первым пришел в голову. Хотя мальчишка не такой и маленький, чтобы искать сказочного персонажа реальными магическими способами, но, например, себя в этом возрасте Павел не помнил. Что он читал в двенадцать лет, о чем мечтал, в кого влюблялся – как-то выветрилось это из головы. Лет в семь помнил, в четыре немного, в десять. Но там были переломные моменты, врезавшиеся в память. А в двенадцать – нет. Ничего особенного. Но чтобы парнишка верил в реальность сказочного персонажа? Как-то поздновато, кажется. Это уже времена Фенимора Купера, Майн Рида, Жюля Верна, "Острова сокровищ" и "Ариэля".
И тут Илья рассмеялся:
– Нет. Это кот. Он пропал утром. Вышел погулять и не вернулся. Ему пообедать уже пора.
Павел вспомнил ротвейлеров в вольере и промолчал.
– И что, откликается?
– Всегда! Знаете, какой он чувствительный!
– Ты его всегда одного выпускаешь?
– Брось. Аллы нет, она давно уже живет самостоятельно. В последнее время я вообще ее редко вижу. Так, созваниваемся иногда.
– Все равно.
Перегуда повернулся и посмотрел Павлу в глаза. Он не давил – нет. Даже не пытался. Просто посмотрел. А потом, найдя на ощупь клавишу, поднял стекло, отгораживающее салон от водительского места.
Нагнулся, достал из бара хрустальную бутылку с коньяком, разлил по бокалам, один отдал, просто всунул Павлу в руку, второй взял сам.
– Давай по капле за встречу, – предложил он.
– Я знаю эти ваши фокусы.
– Не дури. Мы пьем с тобой из одной бутылки. Хочешь, можем обменяться. Или я у тебя пригублю.
– Нет.
– В конце концов, ты можешь сам проверить. Ты же можешь? – спросил Перегуда с нажимом на последнее слово.
Павел плотнее обхватил бокал и «вчитался» в жидкость. В ней было много солнца и труда, столетний дуб и виноград, какие-то страсти, в том числе сексуальное томление, алчность продавца и покупателя, фальшивые улыбки и восхваления, но следов Романа Перегуды в коньяке не наблюдалось.
Поднеся бокал ко рту, Павел щедро отхлебнул, не удосуживаясь наслаждением ароматом. Не до того.
Дорогой коньяк скользнул по небу и обжег пищевод. Это жжение напомнило о еде. Пора бы уже и поесть. До настоящего опьянения было еще далеко, но организм, отреагировав на знакомый продукт, несколько расслабился.
– Поверь, я не враг тебе. Скажу даже больше – я тебе всегда симпатизировал. Просто порой обстоятельства бывают выше и сильнее нас.
– Зачем вы меня искали?
– Зачем? Не буду скрывать очевидного. Просто ты мне нужен. Да, полагаю, ты и сам уже догадался.
– А Горнин? Вы что, предлагаете мне предать его? – зло спросил Павел. Его тяготил этот разговор. Его тяготила ситуация. И еще ему трудно было с Романом Перегудой, в дочку которого он когда-то был… Нет, не так. Когда-то у него с Аллой были отношения.
– Ценю твое благородство.
– Можете называть это как угодно. Только…
– О! Посмотри, кажется наши герои очухались. – Роман Георгиевич усмехнулся, колыхнув остаток коньяка в бокале. – Видишь?
Милиционеры действительно уже стояли на ногах и о чем-то разговаривали с крепеньким, как гриб-боровик, Виктором. Вид они имели одновременно воинственный и жалкий.
– Ну и хорошо, – скрывая облегчение, проговорил Павел.
– Хорошо будет, когда мой Витя тебя от них отмажет. Уж очень много ты наворотил, друг мой.
– Интересно, как это он меня отмазывать будет. Что-то не похож он на кудесника.
– Зато у него «корочка» волшебная имеется, – усмехнулся Перегуда. – Иногда хороший документ посильнее нашей с тобой магии будет, так-то вот.
Очень хотелось сказать что-то вроде "Да плевать мне", но это был факт, а против факта не попрешь, тем более если ты еще недостаточно выпил. В трезвом виде приходится считаться с фактами.
Вместо этого он спросил, криво улыбнувшись:
– На вас уже люди с «корочками» работают?
– Со мной, – Роман Георгиевич подчеркнул это интонацией, – много кто работает. Ты скоро увидишь. Еще налить?
Павел посмотрел на бокал, там еще было, но он утвердительно кивнул. Маг-директор взял бутылку и щедро, больше чем на две трети, налил. Себе плеснул немного и сразу же пояснил тоном любезного хозяина:
– Извини, у меня еще дела.
– А у меня? – гундосо из-за «надетого» на нос бокала спросил Павел.
– Сегодня тебе предписываю отдых. Ну что там? – спросил он, опуская стекло, подавшееся непривычно быстро, рывком.
– Договорились, – доложил крепыш Виктор. – Но они напишут рапорт…
– Хоть песню! Садись, и так много времени потратили. И организуй там все. Ну, сам знаешь.
– Мне на вокзал, – сказал Павел, чувствуя прибывающую легкость от выпитого. – На Белорусский.
– Слушай, Паша, не дури. Хотя бы сейчас. Нам надо поговорить. И очень серьезно.
– Вот по дороге и поговорим. Какие проблемы?
Виктор уселся рядом с водителем – через разделительное стекло это было хорошо видно, – взял в руку коробочку рации и что-то проговорил. Звука не было слышно совершенно.
– Проблемы есть. В первую очередь у тебя.
Машина тронулась, медленно пятясь назад. Павел рефлекторно, по-водительски, обернулся и увидел сзади прямоугольный черный джип. Тот тоже отступал. Эскорт. Роман Георгиевич всегда любил пускать пыль в глаза. Даже тогда, девять лет назад, когда совсем еще молоденький Павел впервые столкнулся с ним лицом к лицу в его роскошной до вычурности квартире, где до этого миловался с Аллой, Перегуда повел себя вельможей, которому подвластно все и вся.
– На вокзал, – напомнил Павел. Хамство, конечно, но сдерживать себя он не хотел.
Маг-директор помолчал, покачивая вязкий коньяк в бокале. Посмотрел в сторону, в окно, на детскую площадку, где бездомный пес Мальчик – черный и лохматый, с завернутым вверх хвостом – справлял малую нужду на угол присыпанной снегом песочницы. Все дети двора возились с ним, таскали за шерсть и носили еду, а он в ответ уже пятый год свирепым лаем отгонял других собак и случайных прохожих, рискнувших посягнуть на охраняемый им ареал.
– Горнин отдал мне твой маг-код.
– Что?!
Есть вещи, невозможные для нормального человека. Нельзя отдавать свою жену на панель. Нельзя своим ребенком расплачиваться за долги. Нельзя убивать своих родителей. Нельзя иметь сексуальные отношения с собственной дочерью. Нельзя предавать Родину. Нельзя хулить собственных богов. Нельзя… Список огромен.
Когда-то подобные нормы права попытались сформулировать составители Библии, Торы, а чуть позже Корана. Заповеди, аяты – все они были составлены и предназначены для того, чтобы управлять людьми, а в итоге – государством. Без четких правил не может быть сообщества людей, оно просто не может существовать. Закон. Кодекс. Устав. Правила. Уложения. Все направлено лишь на упорядочение существования и укрепление власти.
Но есть и еще одно правило. Маг-учитель не может, не должен, не имеет права отдавать своего ученика другому учителю. По крайней мере без особого на то случая и уж всегда с уведомлением подопечного. Лучше и правильнее – с согласия. Всегда! Иначе… Даже не позор, этого мало. Для учителя это просто крах. Он становится изгоем. Парией. Он… Да такого просто не может быть! Ну уж не с Петровичем точно. Он сдал?!
Невозможно.
– Покажите, – упавшим голосом попросил Павел.
Перегуда не стал чиниться. Он показал. Всего три простеньких предложеньица. Порой столько слов вылетает в эфир и все впустую. А тут всего ничего – и вся жизнь перевернута.
Передача маг-кода от одного руководителя не означает, что теперь человек должен безоговорочно подчиняться этому второму. Это не передача волшебной лампы одним владельцем другому, в результате чего джинн, являющийся рабом лампы, начинает служить новому господину даже в ущерб прежнему. О рабстве здесь речь не идет. Факт передачи кода лишь свидетельство того, что прежний наставник доверяет новому и в каком-то смысле – лишь в некотором! – передает ему своего подопечного. В частности тот, имея маг-код, в любой момент может отыскать своего нового ученика и отчасти проконтролировать его действия, то есть имеет возможность на них влиять. В свою очередь, и ученик в любой момент может обратиться к своему наставнику за помощью. Но и этот симбиоз не вечен, он действует лишь до тех пор, пока кто-то из них не решит от такого рода сотрудничества отказаться. Но сам факт такой передачи свидетельствует о том, что прежний наставник больше не может или не хочет иметь дела со своим учеником, но об этом он должен уведомить того сам, лично. Вполне возможно, что, например, Павлу не хочется иметь дело с тем же Перегудой. Это его право. Как и право вовсе отказаться от наставника. Маг, даже не обладающий высшей категорией, человек свободный, хотя и связанный некоторыми ограничениями и обязательствами. Поэтому передача его личного маг-кода, произошедшая за его спиной, сильно смахивает на предательство. А к магу, совершившему проступок такого рода, то есть получается, человеку, не обремененному моральными принципами, отношение в их среде сразу складывается особое. За таким нужен глаз да глаз, и от этого пригляда его до конца жизни не избавит ничто, разве только чудо. Горнин, прекрасно знающий эти порядки и сам за них радеющий, мог совершить подобное только в состоянии полного умопомрачения. Либо же от безысходности, сильно прижатый к стенке. Но чем таким его можно было прижать, чтобы заставить совершить один из самых предосудительных поступков, который только может сделать маг-директор? Он что, пил кровь младенцев или пытался навести черный мор на Москву? Бред. Не тот Петрович человек.
– Ну, убедился? – спросил Перегуда.
– Да уж.
– А ты говоришь: "Не верю". Мне-то как раз верить можно. Ну так что, тебе и вправду нужно на вокзал?
– Да нет, – вяло ответил Павел. – Успеется.
Он потянулся к бару, без спросу достал оттуда непочатую бутылку виски и, зажав ее между коленей, с мягким «фирменным» хрустом свернул колпачок. Потом молча, жестом, предложил Перегуде. Тот отрицательно мотнул головой. Тогда Павел налил себе чуть не до краев и, поставив граненую бутыль на место, щедро отхлебнул.
– Широко шагаешь, как я посмотрю.
– Нормально.
– Смотри. Сегодня, конечно, можно, но завтра…
– Что, нельзя будет?
– Работать надо, а не ханку жрать.
– Вы ж говорили, что у вас тут все фирменное, сто раз проверенное.
– И на фирменном люди спиваются. Да еще как. – Перегуда нажал клавишу переговорного устройства: – Домой едем!
Коротко стриженный затылок водителя изобразил кивок.
– Так вот о чем я хочу с тобой потолковать, – начал было Перегуда, но его прервал звонок мобильного телефона. Он взял его, посмотрел на имя абонента, высветившееся на экране, сделал каменное лицо и сказал: "Слушаю, Юрий Афанасьевич".
И он действительно слушал где-то с минуту, изредка вставляя междометия, и в конце короткого разговора условился о времени, по-видимому, встречи. Но Павел его не слушал. Он был занят своими мыслями. Щедрая порция алкоголя придала им стремительность и некоторую бессвязность.
Петрович не дурак, чтобы дать себя так прищучить. И, главное, кому! И не может не понимать последствий сделанного. Что бы там на него ни навешивали, вплоть до покушения на Кремль, это, по большому счету, мелочь по сравнению с тем, что он может потерять. И потеряет! Если только не… Что-то «не». Если только не переиграет Перегуду. Причем переиграть он должен изящно. Нет, конечно, остается шанс, что он здорово на него, Павла Мамонтова, обиделся. И эта обида дошла до того, что он от него открестился. Неплохо бы переговорить, как-то прояснить отношения. Но даже в случае обиды так не делают. Ну, разошлись бы, как рельсы на стрелке, и все дела. Не они первые, не они последние. В сущности, Павел так и хотел. Но никакой мести даже не предполагал. И у Петровича это не в характере. Они же не бандюки полуграмотные, дурной романтикой накачанные, чтобы разборки меж собой устраивать. Интеллигентные как-никак люди. Хотя что такое интеллигент?
– Извини. Дела, – Перегуда положил дорогой телефон перед собой. По углам экрана слабо отсвечивали какие-то камни. Вряд ли стразы. У Романа Георгиевича все настоящее, с гарантией.
– Фигня, – развязанно отмел извинения Павел. – Дело житейское.
Шеф-директор внимательно посмотрел на него и отвернулся. На лице его мелькнуло и пропало некое отражение чувств. Не то презрение, не то, наоборот, удовлетворение. Машину плавно качнуло, и Павел, изготовившийся влить в себя новый глоток, задержал у рта руку.
– Дороги, блин, – пробормотал он.
– Россия, что ты хочешь, – отозвался Перегуда. – Тут, как известно, две беды. И обе застарелые.
– Ну-т-к, – пожал плечами Павел. – Вы бы посодействовали, в смысле, поднажали б на дорожников. Глядишь, через пару лет по автобанам бы ездили.
– Это все делается в обратном порядке.
– Да-а? Интересно. И как это? Ну, в натуре. Так сказать, в действительности.
Перегуда усмехнулся и достал из бара трубку. Курил он редко, но, как и все, что делал прилюдно, было это у него на самом высоком уровне. Авторской работы трубка, коллекционного качества, табак, хранящийся в шкатулке с увлажнителем, особая зажигалка, специальные приемы и инструменты для набивки. Перед прикуриванием кончик чубука непременно окунается в коньяк.
– Ты с Библией знаком? – спросил он, совершая свое священнодействие.
– С пеленок.
– Тогда должен помнить, что Иисуса Царем царей избрали волхвы.
– Ага. За звездой они еще шли.
– Вроде того. Церковь утверждает, что их было трое, но в каноническом тексте про их количество ни слова. Так предположил в третьем веке Ориген Александрийский, и его мнение приняли как истину. Говорится только, что волхвы, пав ниц, принесли золото, ливан, то есть ладан, и смирну.
– Ну и что?
– Их могло быть и не трое, а, скажем, семь.
– Да хоть двадцать! Что с того?
– Ты можешь меня не перебивать?
– Запросто.
– Начнем с того, что о волхвах говорится только в одном из Евангелий – от Матфея. Но не это главное. Хотя и показательно. О христианстве тогда и речи не было, хотя о единобожии вообще в те времена, по большому счету, крепко задумались в трех государствах – Египте, Персии и Риме. А почему? Потому что там была крепкая центральная власть. Император, фараон…
– Вы чего, в фараоны метите?
Павел посмотрел в окно. Они уже выехали за МКАД и проезжали по какому-то населенному пункту.
– Слушайте, давайте тормознем. Хоть пива куплю. Тут должна быть палатка. А то на этом и спиться недолго. Меня уже повело.
– Пива у меня дома хоть утопись. Потерпи, недолго осталось.
– Тогда я это… Не разорю?
– В случае чего, я тебе счет выставлю, – усмехнулся Перегуда.
– Вот это по-нашему.
Павел пьяненько кивнул и подлил себе виски, а шеф-директор, закончив манипуляции с трубкой, прикурил. По просторному салону бархатным клубком поползло облачко ароматного дыма.
– Вопрос в том, кто такие были волхвы? Ты знаешь?
– Господи… Я что, экзамен сдаю? На колесах! – Он помолчал. – Ну, звездочеты там, мудрецы.
Сбоку и спереди Павла легонько торкнуло. Кто-то неподалеку не очень умело творил заклятие на удачу. Неумело-то неумело, но мощно. Павел, приглядевшись к пролетающим за окном домам, постарался запомнить место – промелькнул очень приметный магазин, возле которого раскинулся рынок под открытым небом, – и сохранить следок. Авось пригодится. Покосился на Перегуду. Тот, кажется, ничего не заметил, увлеченный витийством.
– …Даже про египетских жрецов в первую очередь говорят, что они были астрономами. Но мало кто помнит, что они же были самыми ревнивыми приверженцами многобожия. Когда Эхнатон попытался привести Египет к единому богу, его быстренько убрали. И что от него осталось? Одна Нифертити! Да еще смазанные попытки реализма в изобразительном искусстве.
– Да вы, я вижу, историк.
– Не надо глумиться, тем более над тем, чего не знаешь. Ты будешь меня слушать?!
– Клянусь, – дурашливо отсалютовал Павел, при этом умудрившись облиться виски. – Пардон.
– Я вижу, тебе неинтересно.
– Нет! Все нормально! Я слушаю. И внимаю.
– Так вот это узкий взгляд. Волхвы уже тогда были магами. И они по доброй воле – я это подчеркиваю – решили выбрать и воспитать Мага магов. Царя царей. Ведь если ты помнишь… Хотя ни хрена ты не помнишь!
– Все я помню!
– Хотелось бы. Заканчивал бы ты пить. С тобой уже трудно разговаривать. Короче. Нигде нет убедительных сведений, чем занимался Христос с младенчества до лет, кажется, тридцати. Кто его учил? Кто воспитывал? Неграмотные и нищие родители? Которые положили младенца в кормушку для скота? То есть как бы скоту на корм? Я тебя умоляю!
– Сына Бога? Учить?
– Человека! И Сына человеческого!
– И кто тогда?
– Волхвы! Маги! Такие, как мы! Как ты этого не понимаешь.
– То есть что получается? – спросил Павел, уже искренне заинтересовавшийся. До того, что даже перестал изображать из себя пьяного дурачка. – Мы выбрали Бога?
– Наконец-то до тебя дошло! Только не Бога. Бог в Евангелии называется по имени всего раз или два – не помню. Даже не каждый поп, я тебя уверяю, знает его имя. Оно как бы под секретом. Все твердят либо Христос, либо Троицу поминают. Все, приехали, – сказал Перегуда, как бы комментируя плавное торможение автомобиля.
В этом доме Перегуды Павел не бывал. Это оказался даже не дом, а такая маленькая личная крепость с кирпичной оградой метра в три высотой, с железными воротами под наблюдением видеокамер, со сторожевой будкой за ними, с хозпостройками на территории, в одной из которых Павел опознал баню, о назначении же остальных приходилось догадываться, исключая разве что вольер, в котором, завидев хозяйскую машину, начали прыгать на сетку два здоровенных ротвейлера, демонстрируя внушительные клыки.
– Ну вот и приехали, – сказал Перегуда, выходя из автомобиля. – Пойдем, покажу тебе твои апартаменты. Можешь принять душ перед обедом.
– Не хочу.
Назначение одного из строений Павел узнал через несколько минут. Гостевой дом в два этажа. Говоря гостиничным языком, Павлу выделили двухкомнатный номер на первом этаже, на кровати которого запросто могли бы одновременно спать человека четыре. Похоже, в доме было четыре таких же номера, причем, судя по звукам музыки, доносившейся сверху, тут еще кто-то жил.
– Приглашаю тебя сегодня пообедать со мной. Дальше, если хочешь, можешь питаться отдельно. Вот телефон, – хозяин показал на аппарат, – позвонишь, тебе принесут сюда что нужно.
– Пиво.
– И это тоже. Жду тебя через полчаса. Это там, на первом этаже, – он через окно кивнул на основное строение.
– А что здесь, типа в тюрьме?
– Не придумывай. Просто тебе нужно переждать денька два, пока все уляжется. Впрочем, решай сам. Но лично я считаю, что тебе лучше пожить здесь, чем сидеть в каталажке.
– Пусть только попробуют.
– Давай это обсудим за обедом. У меня еще есть дела.
Сбросив куртку, Павел бегло провел осмотр отведенного ему места обитания. Меблировка, особенности интерьера и отделки интересовали его в последнюю очередь, хотя даже первый взгляд позволял сказать, что все здесь сделано качественно и если не богато, то вполне пристойно, и в помещении поддерживается порядок, так что выглядит оно почти по-домашнему, даже лежит журнал со свежей телевизионной программой, а у кровати на полу имеются домашние тапочки, не говоря уже о полотенцах и прочем, но все это тем не менее имеет гостиничный налет. Его интересовало иное – следы пребывания здесь людей. Не отпечатки пальцев на посуде в шкафу или волос на подушке, что, наверное, могло бы заинтересовать криминалиста. Любой более-менее маг в процессе достаточно долгого пребывания в помещении оставляет свои следы, порой невольно.
Сначала он ничего не обнаружил. Да и трудно рассчитывать на хороший результат после ударной дозы спиртного. Сюда бы Марину с ее отточенным чутьем, уж она бы отыскала. Но потом он нашел. Сначала один следок, затем второй. Потом еще. Кто-то их старательно затер, либо они от времени поусыхали, хотя впечатления очень старых не производили. Скорее всего, кто-то их подчистил. Уже интересно.
Потом прощупал пространство вокруг.
Сверху, откуда слышалась музыка, явно шел поток, ровный, едва пульсирующий, но слабый. Вчитываться в него Павел не стал.
Сунулся в холодильник – там стояли несколько бутылок минералки и пакеты с соком. Как раз для безалкогольного коктейля. В баре спиртного тоже не обнаружилось, лежала только универсальная открывалка со штопором.
Павел вышел в коридор и, отыскав лестницу, пошел на второй этаж.
Не, ребята, хрен вы угадали. Схема-то наработана, когда еще с парнями в общаге пьянствовал. Здорово, братан, как дела, туда-сюда, ла-ла, ля-ля. А закурить нету? А стопарик? За знакомство, да жизнь такая беко-ва, что нас дерут, а нам некого. Давай, наливай, а завтра к нам заваливай, у нас гулянка крутая будет, у Кольки (Витьки, Васьки, Сашки) день варенья, двадцать один, очко, юбилей, можно сказать, весь курс гуляет, и ты подгребай. Конечно, не все так просто, кое в чем Павел поддавливал, но старался обходиться без этих своих штучек, даже в пьяном виде – научен горьким опытом.
Нужную комнату даже не пришлось вынюхивать – из-за двери доносилась музыка, пинкфлойдовская «Стена». Странно, что он сразу, еще там, внизу, не узнал. Неужто и впрямь назюзюкался?
Коротко постучал в дверь и, по московской привычке, не дожидаясь приглашения, вошел.
Он ожидал увидеть что угодно, все, кроме того, что увидел на самом деле.
В кресле, перекинув ноги через подлокотник, сидел с закрытыми глазами пацан лет двенадцати и мотал патлатой головой в такт музыке, льющейся из разнесенных на полу колонок музыкального центра.
Собственно, он уже не мотал, а как бы доматывал, потому что, по правде говоря, первое, что Павел увидел, это предостерегающе поднятый вверх палец – мол, не мешай, – похожий на женский, почему в первое мгновение показалось, что тут женщина. Да еще волосы эти. Но уже секунду спустя понял – парень. И малец поднял палец до того, как Павел вошел.
Несколько секунд он стоял у порога, не зная, как поступить. Пройти? Или плюнуть и вернуться к себе? Хорошо сказано – к себе. С этим молодым толковать как будто было не о чем. Но тут композиция закончилась, молодой в последний раз кивнул головой и посмотрел на Павла.
– Вообше-то я тебя не приглашал.
– Чего?
Слышать такое было удивительно. Это такое хамство, что ли? Или как это понимать?
– Ой! – Парень уставился на него, замер на мгновение, потом сбросил ноги вниз и поспешно встал. – Извините. Я подумал… Извините, пожалуйста.
Молодой с пульта выключил музыку.
– Да пожалуйста. Пройти-то можно, или пошлешь? – спросил Павел, уже овладев ситуацией.
– Проходите, конечно. Присаживайтесь. Понимаете… В общем, неважно. Нехорошо вышло.
– Да ладно. Как тебя звать-то?
– Илья.
– А меня Павел, – он протянул руку. – Будем знакомы.
– Очень приятно.
Видно было, что Илье и вправду неловко. И это располагало к нему. Все же хамов, молодые они или старые, Павел не любил.
– А с кем ты меня перепутал?
– Да так, знакомая. Показалось.
– Бывает. Присесть разрешишь?
– Конечно!
– Ты чем здесь занимаешься? – спросил Павел, усаживаясь за стол.
– Ну, живу как бы. Временно.
– Так как бы или живешь?
Сказав это, Павел улыбнулся, показывая, что шутит и вообще не в обиде.
– Чего стоишь? Садись. В ногах, сам знаешь…
– Спасибо.
Парнишка явно не знал, как себя вести с человеком старше его больше чем вдвое.
– Ну, это понятно. А вообще? – Павел спрашивал, помня об импульсе, исходившем от парня, которого, кстати, сейчас не было. – Чем занимаешься?
– Ну… Как сказать? Учусь.
– Здесь?
– Ага. А что?
– Да нет, в общем, ничего, только… Мне показалось, ты шарил.
– Где?
Павел про себя ругнулся. Он знал за собой этот грешок, давать разным явлениям и вещам собственное название. Заклятия он называл заплатками, охранительные заговоры – плащами или зонтиками, экстрасенсорный или магический поиск окрестил словечком «шарить». Собственно, это и грешком нельзя назвать, просто так ему было удобнее, он так видел, да и многие из его знакомых принимали и пользовались его определениями. Но для человека постороннего, тем более пацана, а еще тем более – такого вежливого, как выяснилось, да еще, похоже, академичного или, как говорят, ботаника, ботана, привыкшего к классическим формулировкам и наименованиям, сленговые словечки могли быть непонятны. Да и должны быть. Сленг, он сленг и есть, это язык посвященных. У академиков он один, у искусствоведов другой, у дальнобойщиков третий, у зэков – само собой.
– Извини. Искал кого-то.
Илья как-то неожиданно стал краснеть.
– А вы почувствовали?
– Ну, в общем, да. А что, не должен был?
Парень нравился ему все больше и больше. Кто же он такой и что тут делает?
– Да нет. Только вы…
– Само собой! – решительно пообещал Павел хранить тайну. – Обещаю.
– Бармалея.
– Извини, не понял. В смысле этого, с усами? – он показал на себе длинные усы с подкрученными кончиками, примерно такие, какие носил артист Ролан Быков, играя роль злодея-пирата в киносказке про доктора Айболита.
Абсурд, такого быть не может, но этот вариант Павлу почему-то первым пришел в голову. Хотя мальчишка не такой и маленький, чтобы искать сказочного персонажа реальными магическими способами, но, например, себя в этом возрасте Павел не помнил. Что он читал в двенадцать лет, о чем мечтал, в кого влюблялся – как-то выветрилось это из головы. Лет в семь помнил, в четыре немного, в десять. Но там были переломные моменты, врезавшиеся в память. А в двенадцать – нет. Ничего особенного. Но чтобы парнишка верил в реальность сказочного персонажа? Как-то поздновато, кажется. Это уже времена Фенимора Купера, Майн Рида, Жюля Верна, "Острова сокровищ" и "Ариэля".
И тут Илья рассмеялся:
– Нет. Это кот. Он пропал утром. Вышел погулять и не вернулся. Ему пообедать уже пора.
Павел вспомнил ротвейлеров в вольере и промолчал.
– И что, откликается?
– Всегда! Знаете, какой он чувствительный!
– Ты его всегда одного выпускаешь?