Страница:
– А ну-ка пошли, – взял я ее за локоть.
Она какая-то неживая вся. Заторможенная. У нас в дурке такими люди становились после некоторых уколов, которые прописывали буйным. Тут еще очень важно с дозой не переборщить, а то некоторые настолько успокаивались, что и слюни пускали, и ходили под себя – словом, полная, младенческая безмятежность. То есть приятного мало. Но бывало и такое, что больные из подобного состояния вовсе не выходили. Никогда. Но это уже специально делалось, да и я такого не застал. Только по рассказам старожилов и знал.
Я отвел, точнее, оттащил ее на лестницу, где имелась золотистая пепельница на высокой витой ножке, и прислонил к стене.
– Рассказывай. Что случилось?
Она замотала головой, стиснув при этом зубы так, что под кожей рельефно обозначились лицевые мышцы.
Нет, не люблю я, ну не люблю давить на своих ребят. Это не дворовый хулиган с дебильными мозгами, после поллитры возомнивший себя крутым до невозможности. Это мои ребятки, они… Они это чувствуют. И могут не простить. А мне раздрай в команде не нужен. Я таких по объявлению в газете не наберу, это не менеджеры среднего звена, которых, как редиску, на рынке пучками продают. Это штучные спецы, таланты, где-то даже гении. Но уж очень мне Мариночка в этот момент не нравилась. И я надавил.
– Не молчи, не надо, – ласково проговорил я, заглядывая ей в зрачки. – Ты мне скажи, облегчи душу. Не надо это в себе держать.
И давил, давил.
– Ты же сама знаешь, что так будет лучше. Не надо бояться. Говори. Я тебе помогу, обещаю.
И снова давил. Мариночка очень крепкая девочка. Кремень. Трудно на нее давить. То есть выдавливать.
– Ты мне веришь?
Она слабенько, едва заметно кивнула.
– Вот молодчинка. Давай поговорим, – источал я елей. А самому противно. Мерзко. Ох и аукнется мне это. – Я тебе обещаю, все будет хорошо. Расскажи, не держи в себе. Давай вместе подумаем, как тебе помочь.
И она сказала. Я поначалу даже не понял. Тихо так, шепотом произнесла:
– Я люблю…
Что? Это признание? Меня она?.. Не хватало мне еще с подчиненной про амуры выяснять!
– …его.
Та-ак. Но уже лучше.
– Вот и молодец. Только что же в этом плохого? Очень хорошо. Ты молодая, красивая. И он тебя любит…
Она посмотрела на меня огромными глазами, каких я у нее сроду не видывал. Обычно она смотрит как будто с прищуром, холодно и недоверчиво. И тут я осекся.
– Павла? – прошептал я, хотя нужды шептать не было. Просто голос сел. Напрочь. Я и это-то единственное слово с трудом из себя выдавил. Да и сам я чуть не сел прямо там, где стоял. Был бы еще один директор на полу. Какой-то нехороший здесь пол.
Всяких служебных романов я навидался, сам, признаться, грешен. В прошлом, в прошлом, конечно. Но чтобы Марина с Павлом? Они же меж собой не то чтоб на ножах, но и дружескими их отношения тоже не назовешь. Холодок между ними очень хорошо чувствуется, где-то даже неприязнь. Одно время меня очень беспокоило, чтобы этот холодок не перешел в открытую вражду. Где-то бывает, что вражда между отдельными членами коллектива даже полезна, это, как говорится, позволяет поддерживать баланс сил и создает атмосферу здоровой конкуренции. Но не у нас. Нам вражда может очень дорого обойтись. У нас как на погранзаставе, где каждый с оружием с первого дня, где враг не какой-то там мифический, замполитом придуманный, тоже, кстати, его не видевшим, а самый натуральный, которого, считай, каждый день видишь. Или он тебя. Через прицел.
Надеюсь, я не очень долго болтался в прострации перед тем, как сумел задать следующий вопрос, пропустив несколько промежуточных.
– А при чем тут Паша?
Она все смотрела на меня, как кролик на удава во время обеда.
– Ты говори, не бойся. Вместе-то оно лучше, ведь так, девочка моя? Расскажи мне, и мы вместе что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем. Только не держи в себе.
Говорил, а сам уже чувствовал, что дело плохо. До того, что даже думать на эту тему не хотелось. Есть вещи, которых лучше вообще не знать. Да и говорил-то больше по инерции, потому что начал, потому что передо мной подчиненная, потому что нельзя в грязь лицом, слабость нельзя показывать. Самому же больше всего хотелось повернуться и бежать из этого терминала или хоть с Терминатором отношения выяснять. Ну нахамили бы друг другу, покричали бы, попугали от души и разошлись каждый в свою норку дуть коньяк и тихо злиться, обещая каждый сам себе больше не иметь дел с этим идиотом. Это была бы нормальная рабочая ситуация. А здесь же… Ох!
– Это он, – наконец проговорила Марина.
– Что «он»? Я не понял. Объясни мне, пожалуйста.
Да понял, понял. Догадался уже.
– Это он сделал.
– Что сделал, Мариночка?
– Все. И с тиграми, и вообще.
Лучше бы я не давил на нее. Лучше бы не давил! Ну за что, за что мне такое?! Нет, не может быть. Просто не может, и все тут. Ну как, объясните мне, как? Как это возможно? Нет, я понимаю, Павел очень сильный спец, грамотный, он не то что львов, он телефоны заговаривает. Но чтобы воровать?
Стоп-стоп-стоп! Нестыковочка! Ведь я же помню, что он против заговоренных зверей, превращенных в безобидные игрушки, защиту строил. Он что же, не знал, выходит, что они заговоренные? Или притворялся? Ну, допустим, допустим. Чего в жизни не бывает. Но ведь строил он по-настоящему. В полную силу, без дураков. Это видно, это не сымитируешь. Я видел, как он напрягался. Меня-то не обманешь, я сразу вижу, всерьез ты работаешь или так себе, шаляй-валяй. Что, тоже для обмана?
– А почему ты так решила?
– След его.
Вот это уже серьезно. След. В таких делах Марина у нас дока. Нюхачка. Это все равно что хорошая легавая, которую охотник пустил по следу, а она вышла на зверя и лаем дает это знать. Тут либо охотник ей верит и идет к ней, либо не верит, но тогда, спрашивается, за каким дьяволом ему нужна такая собака. Марине я верил. Если она сказала, что там, на хищниках, был след Павла, то так оно и есть. К тому же она любит его… Или это ее игры? Эх, женщины, душа ваша – потемки непроглядные.
– Мариночка, ты уверена? Ты не ошиблась?
От напряжения я не заметил, как раздавил зажатую в пальцах сигарету. Почувствовал только, как табак по пальцам сыпется.
– Его, – сказала она.
– Ладно, – я убрал напор на нее, и она сразу расслабилась. – Давай так. Сейчас ты поедешь к нам. Пойдем, я тебя провожу. Поезжай, успокойся. Кофейку попей.
– А вы?
Чувствую, она хотела спросить про Павла, но сделикатничала, обобщила нас. Что ж, и на том спасибо.
– Мы тоже скоро будем. Ты нам кофе приготовишь, и мы тут как тут. Уставшие, голодные, а ты нам сразу раз – и кофе с булочками. А то и коньячком. Ты сама-то как насчет коньячка? Пятьдесят грамм я сегодня разрешаю. Для бодрости.
Я говорил, точнее, забалтывал ее, а сам потихоньку вел ее вниз, потом по терминалу к выходу, на улицу, потом к машине.
Сейчас очень важно было увести ее отсюда, отправить подальше. Мне нужно многое проверить, посмотреть своими глазами, понюхать. Марина нюхач первоклассный, таких в Москве, может, человека четыре наберется, да и то еще посмотреть надо, но безоглядно верить кому бы то ни было я давно разучился. Опытный. Это у молодых что ни день, то открытие. Они думают, что если сегодня что-то новое узнали, то до них этого никто не ведал. Да только все в мире уже было. Как было предательство, как была любовь, как были ведуны и колдуньи, в позднейшие времена называемые инженерами сверхчувствительных восприятий – оцените! – и еще по-всякому. Так были и наведенные следы.
Это можно сравнить, скажем, с отпечатком человеческой стопы на снегу. Как утверждают криминалисты, каждая нога, как и папиллярный узор на пальцах, форма ушей и рисунок радужной оболочки глаза, у каждого человека строго индивидуальны. Так и маг, работая по объекту, оставляет на нем свой индивидуальный след. Тут самая близкая аналогия – запах или отпечаток пальца, которые в обыденности далеко не каждый способен идентифицировать, хотя слышали про них все. Даже не каждый маг, пусть и очень хороший, умеет. А вот Марина может. Это ее конек. Думаю, эти ее способности развились во многом из-за ее сбрендившей матушки, бездумно разбрасывающей черные кляксы проклятий по своему жилью. Если б не Марина, отыскивающая эту дрянь в самых невероятных местах квартиры и уничтожающая, они обе давно бы приказали долго жить, а то и похуже чего. Вот иногда говорят о живых мертвецах. А что это такое на самом деле, так сказать вживую, никто, считай, и не знает. Да и хорошо, что не знает. Только если кто поживет пару месяцев в такой испоганенной квартире, то выйдет оттуда тем самым живым мертвецом. Не приведи, Господи! Есть, наверное, вещи пострашнее, но и это не подарок, и еще какой.
Так вот след. Хоть он и сугубо индивидуален, но при известном навыке и его можно подделать. Конечно, специальная экспертиза может отличить его от настоящего, но это долго, сложно и дорого, потому что, во-первых, таких экспертов всего два, и за свои услуги они берут немалые деньги, а во-вторых, для этого требуется некоторое весьма дорогое оборудование, которого у меня с собой, естественно, не было. Зато был эксперт. Я.
Недалеко от клеток воинственно прохаживался мужик в камуфляже, грозно поглядывая вокруг. Клоун! Теперь-то чего их охранять? Легким щелчком я отправил его в сторону ворот – пусть прогуляется, – а сам занялся животными.
Редкий эксперт-криминалист проводит идентификацию следов на месте преступления. Те же отпечатки снимаются и везутся в лабораторию, где уже и проходит их идентификация. Оброненный волос или орудие преступления аккуратно запаковываются в целлофановый мешочек – и туда же, в лабораторию.
Мне мешочки были без нужды; след мага в них не сохранишь. Да и разобраться бы надо как можно скорее, желательно на месте. Только я еще помню, что спешка нужна только при ловле насекомых-паразитов, а не в квалифицированном расследовании. Но, правда, и время меня поджимало.
Я отобрал тигрицу. Следы работы мага на ней были видны очень хорошо. При желании, наличии времени и еще кое-чего я мог бы даже сказать, какой именно формулой ее подчинили, превратив из хищника в мурлыкающую, ласкающуюся кошку. При приближении к ней левая щека, по которой недавно прошелся шершавый наждак львиного языка, стала гореть. Ну почему у собак языки мягкие, а у кошачьих как терка? Ведь рацион у них, в принципе, одинаковый, и образ жизни тоже.
Я лишний раз убедился, что Марина нюхач классный. Я не сомневаюсь, что она с первой минуты распознала след, едва только зверей этих увидела. Задним числом я припоминаю, что при виде их она как-то быстро переменилась, нет, не испугалась, я бы сказал, похмурнела. А я не придал этому значения. Могу себя оправдать только тем, что в тот момент мне было совсем не до ее переживаний. И никому бы до них не было дела.
Минут пять я терся около хищницы и вынужден был признать, что это действительно след Павла. Точнее, похожий на него. Но – очень похожий. И идентичность с остатками заплаток наблюдается. На всякий случай я взял образец. Ну, это как бы слепок. Только криминалист гипсовый слепок следа прячет в свой портфель, а я, если без подробностей, свой кладу в память. Что-то вроде цифрового фотоаппарата.
И, надо сказать, успел вовремя, потому что со стороны офиса ко мне уже неслась девица, исполняющая при Терминаторе роль секретарши.
– Господин Горнин, господин Горнин! – заверещала она издали, отважно несясь прямо на клетки со зверями. – Борис Яковлевич вас ждет.
– Да? Ну, скажите, что сейчас приду.
– Он вас просит срочно.
Эх, сказать бы ей, кого и когда он может просить срочно, да что толку. В такие головки истины нужно вбивать, а не вкладывать, что хамоватые начальники с успехом и проделывают, дрессируя своих девок, как цирковых обезьянок, чередуя кнут и пряник. Причем, как я заметил, многие этот финт проделывают на чистой интуиции. Этакие природные дрессировщики. Вот у Марины от природы дар быть нюхачкой, а у других – дрессировать обезьянок.
Проходя по коридору, я увидел Павла, лежащего на диванчике спиной к проходу. Он спал, но даже по затылку было видно, что он улыбается. И чему тут можно улыбаться? Впрочем, впрочем… Вспомнив осеннюю россыпь евриков, я подумал, что, в принципе, в этой ситуации повод для веселья найти можно.
Терминатор уже переоделся, так что на своем директорском месте смотрелся если не внушительно, то вполне достойно. Грозный вид, брови надвинуты на переносицу, короткий ежик волос воинственно торчит, ярчайший оранжевый галстук поверх светло-серой рубашки призывает к вниманию. Словом, разборки начинаются. Ладно, я тоже, можно считать, готов. Злости во мне через край.
– Господин Горнин, – начал он, едва я переступил порог его кабинета. Такого шикарного, напоказ, со светлой кожаной мебелью, с плазменной панелью на стене напротив хозяина, с навороченными телефонами и личным баром. А еще там за дверкой личные покои с душем и диваном для отдыха. Стоит только поглядеть на его секретаршу, как характер отдыха становится понятен. Впрочем, он и других баб не пропускает. Терминатор!
– Коньячком не угостите? – нагло спросил я.
– Что?!
Я демонстративно посмотрел на часы. Шарахнуть его, что ли? Да нет, нельзя, все-таки клиент. Хотя, похоже, уже бывший. И я уже устал. Эх, как погано день начинается.
– Да, действительно. Рановато для коньяка. Весь день впереди. Может, кофе угостите?
Я без приглашения сел поближе к нему, ощущая, как от него прут волны злости. Что ж, я его понимаю. Очень хорошо понимаю. Только мне тоже несладко.
– Вы, кажется, не представляете, что произошло.
Он сменил тон на низкий, угрожающий.
– А, собственно, что произошло? Что вы имеете в виду?
Таких надо брать только наглостью.
– Вы меня не хотите понимать или что? Вы мне что гарантировали? Да я вас по судам затаскаю. Вы мне весь ущерб с процентами. И моральные издержки тоже.
– Так что, кофе не будет?
Он посмотрел на меня тяжелым взглядом. Дрессировщик. Ну-ну. У меня тоже адреналин играет. Аж пузырится.
Выдержав паузу, он надавил на кнопку спикерфона.
– Маша, приготовьте господину Горнину кофе.
Не иначе это тайный знак подсыпать мне в чашку стрихнин.
– Покрепче, – добавил я. – И лучше по-турецки. Если возможно, конечно.
– Хватит ерничать! – взорвался он. – А то я…
– Что?
– Да что угодно!
– А вот этого не надо. Просто не советую. Хотя как вам угодно, господин Пашковский. Если вы намерены сейчас идти на обострение наших с вами отношений, то могу только пожелать вам успеха, хотя, сами понимаете, гарантировать его не могу.
Ну а что мне еще нужно было говорить? Упрашивать, что ли? Пресмыкаться? Так он на меня такие бабки навесит, что мало не покажется. Это он может. Связи, мамочка его в структуре, да и папашка не подарок; все это я знал. И наверняка весь этот семейный механизм уже пришел в движение, а с властями мне бодаться сейчас не с руки.
– Да? Спасибо за совет. А кто мне возместит убытки?
– И большие? – спросил я.
– Достаточно большие. Мне вас рекомендовали как надежного…
– Хорошо! Я готов. Во сколько вы оцениваете то, что тигры покинули свои клетки?
– При чем тут тигры?!
– А что еще? На складе все другие товары в целости. Впрочем, и тигры тоже. Со львами вместе. Про сейфы мы, как мне кажется, разговор не ведем?
Я его уел. В другой ситуации я наверняка бы такого не выдал. Но! Мы действительно взялись только за товары, находящиеся в зоне таможенного хранения. Офис оставался за пределами нашей ответственности. О нем в свое время как-то никто и не вспомнил. Ну что такое офисные помещения по сравнению с несколькими тысячами квадратных метров зоны хранения? Так, жалкие проценты. К тому же здесь сработал чисто психологический фактор. Дескать, вот тут товар, стоящий немереные деньги, а тут… Ну что тут такого? Мы тут и сами все контролируем. Стулья, компьютеры, бумаги всякие. Как будто ничего ценного. Народу полно. Да и вообще, личная зона. Терминаторская.
– Одну минуточку!
– Конечно.
– Как это? Нет уж, извините, дорогой мой. А деньги? Кто мне деньги вернет? Нет уж, ласковый вы мой, вы за это отвечаете в полном, в самом полном объеме! Шестьсот тысяч! Это вам не шутки. Так что готовьтесь.
Тут появилась Маша с подносом, на котором красовалась маленькая чашечка на блюдце. И тут экономят.
– Спасибо, девушка.
– Пожалуйста, – сделала она подобие улыбки. Служащим фирмы, уже явившимся на работу, было не до радости.
Эта маленькая пауза в нашем скандале с Терминатором дала ему возможность немного подумать. Во всяком случае, надеюсь, что он вспомнил, хотя бы приблизительно, условия нашего договора. Или просто сообразил, что наездом от меня ничего не добьется. Только, говоря правду, я не верил, что он вот так возьмет себя в руки. Уж больно много было у него возможностей, связей, влияния и денег. Месяца полтора тому назад я случайно попал сюда именно в день его рождения, так он хвалился мне подарками, которые преподнесли его партнеры по бизнесу, которым он обеспечивал таможенное прохождение. Настоящий самурайский меч в этом наборе был не самым сенсационным, уверяю.
Кофе так себе, растворимый, но я и этому был рад. Оказалось, что я в самом деле здорово устал. Понятно, что через небольшое время наступит отупение, как после любого бодрячка, будь то чай или водка, однако ж к кофе я приник, словно к живительному источнику, как бы пафосно это ни звучало.
– Итак, вы готовы возместить мне убытки?
– В части зверей? А какие именно убытки? Они на месте.
– Деньги! – рявкнул Терминатор. – У меня украли шестьсот тысяч евро!
– А вот по поводу денег мы с вами не договаривались. Или вы меня просили сохранить ваши сейфы?
– Да вы даже клетки не смогли сохранить!
– Животные на месте. Это факт.
– А вот мне кажется, Александр Петрович, что тут замешан ваш сотрудник. Фамилия его Мамонтов, кажется? Тоже факт!
И вот тут у меня похолодели кончики пальцев.
Глава 3
Она какая-то неживая вся. Заторможенная. У нас в дурке такими люди становились после некоторых уколов, которые прописывали буйным. Тут еще очень важно с дозой не переборщить, а то некоторые настолько успокаивались, что и слюни пускали, и ходили под себя – словом, полная, младенческая безмятежность. То есть приятного мало. Но бывало и такое, что больные из подобного состояния вовсе не выходили. Никогда. Но это уже специально делалось, да и я такого не застал. Только по рассказам старожилов и знал.
Я отвел, точнее, оттащил ее на лестницу, где имелась золотистая пепельница на высокой витой ножке, и прислонил к стене.
– Рассказывай. Что случилось?
Она замотала головой, стиснув при этом зубы так, что под кожей рельефно обозначились лицевые мышцы.
Нет, не люблю я, ну не люблю давить на своих ребят. Это не дворовый хулиган с дебильными мозгами, после поллитры возомнивший себя крутым до невозможности. Это мои ребятки, они… Они это чувствуют. И могут не простить. А мне раздрай в команде не нужен. Я таких по объявлению в газете не наберу, это не менеджеры среднего звена, которых, как редиску, на рынке пучками продают. Это штучные спецы, таланты, где-то даже гении. Но уж очень мне Мариночка в этот момент не нравилась. И я надавил.
– Не молчи, не надо, – ласково проговорил я, заглядывая ей в зрачки. – Ты мне скажи, облегчи душу. Не надо это в себе держать.
И давил, давил.
– Ты же сама знаешь, что так будет лучше. Не надо бояться. Говори. Я тебе помогу, обещаю.
И снова давил. Мариночка очень крепкая девочка. Кремень. Трудно на нее давить. То есть выдавливать.
– Ты мне веришь?
Она слабенько, едва заметно кивнула.
– Вот молодчинка. Давай поговорим, – источал я елей. А самому противно. Мерзко. Ох и аукнется мне это. – Я тебе обещаю, все будет хорошо. Расскажи, не держи в себе. Давай вместе подумаем, как тебе помочь.
И она сказала. Я поначалу даже не понял. Тихо так, шепотом произнесла:
– Я люблю…
Что? Это признание? Меня она?.. Не хватало мне еще с подчиненной про амуры выяснять!
– …его.
Та-ак. Но уже лучше.
– Вот и молодец. Только что же в этом плохого? Очень хорошо. Ты молодая, красивая. И он тебя любит…
Она посмотрела на меня огромными глазами, каких я у нее сроду не видывал. Обычно она смотрит как будто с прищуром, холодно и недоверчиво. И тут я осекся.
– Павла? – прошептал я, хотя нужды шептать не было. Просто голос сел. Напрочь. Я и это-то единственное слово с трудом из себя выдавил. Да и сам я чуть не сел прямо там, где стоял. Был бы еще один директор на полу. Какой-то нехороший здесь пол.
Всяких служебных романов я навидался, сам, признаться, грешен. В прошлом, в прошлом, конечно. Но чтобы Марина с Павлом? Они же меж собой не то чтоб на ножах, но и дружескими их отношения тоже не назовешь. Холодок между ними очень хорошо чувствуется, где-то даже неприязнь. Одно время меня очень беспокоило, чтобы этот холодок не перешел в открытую вражду. Где-то бывает, что вражда между отдельными членами коллектива даже полезна, это, как говорится, позволяет поддерживать баланс сил и создает атмосферу здоровой конкуренции. Но не у нас. Нам вражда может очень дорого обойтись. У нас как на погранзаставе, где каждый с оружием с первого дня, где враг не какой-то там мифический, замполитом придуманный, тоже, кстати, его не видевшим, а самый натуральный, которого, считай, каждый день видишь. Или он тебя. Через прицел.
Надеюсь, я не очень долго болтался в прострации перед тем, как сумел задать следующий вопрос, пропустив несколько промежуточных.
– А при чем тут Паша?
Она все смотрела на меня, как кролик на удава во время обеда.
– Ты говори, не бойся. Вместе-то оно лучше, ведь так, девочка моя? Расскажи мне, и мы вместе что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем. Только не держи в себе.
Говорил, а сам уже чувствовал, что дело плохо. До того, что даже думать на эту тему не хотелось. Есть вещи, которых лучше вообще не знать. Да и говорил-то больше по инерции, потому что начал, потому что передо мной подчиненная, потому что нельзя в грязь лицом, слабость нельзя показывать. Самому же больше всего хотелось повернуться и бежать из этого терминала или хоть с Терминатором отношения выяснять. Ну нахамили бы друг другу, покричали бы, попугали от души и разошлись каждый в свою норку дуть коньяк и тихо злиться, обещая каждый сам себе больше не иметь дел с этим идиотом. Это была бы нормальная рабочая ситуация. А здесь же… Ох!
– Это он, – наконец проговорила Марина.
– Что «он»? Я не понял. Объясни мне, пожалуйста.
Да понял, понял. Догадался уже.
– Это он сделал.
– Что сделал, Мариночка?
– Все. И с тиграми, и вообще.
Лучше бы я не давил на нее. Лучше бы не давил! Ну за что, за что мне такое?! Нет, не может быть. Просто не может, и все тут. Ну как, объясните мне, как? Как это возможно? Нет, я понимаю, Павел очень сильный спец, грамотный, он не то что львов, он телефоны заговаривает. Но чтобы воровать?
Стоп-стоп-стоп! Нестыковочка! Ведь я же помню, что он против заговоренных зверей, превращенных в безобидные игрушки, защиту строил. Он что же, не знал, выходит, что они заговоренные? Или притворялся? Ну, допустим, допустим. Чего в жизни не бывает. Но ведь строил он по-настоящему. В полную силу, без дураков. Это видно, это не сымитируешь. Я видел, как он напрягался. Меня-то не обманешь, я сразу вижу, всерьез ты работаешь или так себе, шаляй-валяй. Что, тоже для обмана?
– А почему ты так решила?
– След его.
Вот это уже серьезно. След. В таких делах Марина у нас дока. Нюхачка. Это все равно что хорошая легавая, которую охотник пустил по следу, а она вышла на зверя и лаем дает это знать. Тут либо охотник ей верит и идет к ней, либо не верит, но тогда, спрашивается, за каким дьяволом ему нужна такая собака. Марине я верил. Если она сказала, что там, на хищниках, был след Павла, то так оно и есть. К тому же она любит его… Или это ее игры? Эх, женщины, душа ваша – потемки непроглядные.
– Мариночка, ты уверена? Ты не ошиблась?
От напряжения я не заметил, как раздавил зажатую в пальцах сигарету. Почувствовал только, как табак по пальцам сыпется.
– Его, – сказала она.
– Ладно, – я убрал напор на нее, и она сразу расслабилась. – Давай так. Сейчас ты поедешь к нам. Пойдем, я тебя провожу. Поезжай, успокойся. Кофейку попей.
– А вы?
Чувствую, она хотела спросить про Павла, но сделикатничала, обобщила нас. Что ж, и на том спасибо.
– Мы тоже скоро будем. Ты нам кофе приготовишь, и мы тут как тут. Уставшие, голодные, а ты нам сразу раз – и кофе с булочками. А то и коньячком. Ты сама-то как насчет коньячка? Пятьдесят грамм я сегодня разрешаю. Для бодрости.
Я говорил, точнее, забалтывал ее, а сам потихоньку вел ее вниз, потом по терминалу к выходу, на улицу, потом к машине.
Сейчас очень важно было увести ее отсюда, отправить подальше. Мне нужно многое проверить, посмотреть своими глазами, понюхать. Марина нюхач первоклассный, таких в Москве, может, человека четыре наберется, да и то еще посмотреть надо, но безоглядно верить кому бы то ни было я давно разучился. Опытный. Это у молодых что ни день, то открытие. Они думают, что если сегодня что-то новое узнали, то до них этого никто не ведал. Да только все в мире уже было. Как было предательство, как была любовь, как были ведуны и колдуньи, в позднейшие времена называемые инженерами сверхчувствительных восприятий – оцените! – и еще по-всякому. Так были и наведенные следы.
Это можно сравнить, скажем, с отпечатком человеческой стопы на снегу. Как утверждают криминалисты, каждая нога, как и папиллярный узор на пальцах, форма ушей и рисунок радужной оболочки глаза, у каждого человека строго индивидуальны. Так и маг, работая по объекту, оставляет на нем свой индивидуальный след. Тут самая близкая аналогия – запах или отпечаток пальца, которые в обыденности далеко не каждый способен идентифицировать, хотя слышали про них все. Даже не каждый маг, пусть и очень хороший, умеет. А вот Марина может. Это ее конек. Думаю, эти ее способности развились во многом из-за ее сбрендившей матушки, бездумно разбрасывающей черные кляксы проклятий по своему жилью. Если б не Марина, отыскивающая эту дрянь в самых невероятных местах квартиры и уничтожающая, они обе давно бы приказали долго жить, а то и похуже чего. Вот иногда говорят о живых мертвецах. А что это такое на самом деле, так сказать вживую, никто, считай, и не знает. Да и хорошо, что не знает. Только если кто поживет пару месяцев в такой испоганенной квартире, то выйдет оттуда тем самым живым мертвецом. Не приведи, Господи! Есть, наверное, вещи пострашнее, но и это не подарок, и еще какой.
Так вот след. Хоть он и сугубо индивидуален, но при известном навыке и его можно подделать. Конечно, специальная экспертиза может отличить его от настоящего, но это долго, сложно и дорого, потому что, во-первых, таких экспертов всего два, и за свои услуги они берут немалые деньги, а во-вторых, для этого требуется некоторое весьма дорогое оборудование, которого у меня с собой, естественно, не было. Зато был эксперт. Я.
Недалеко от клеток воинственно прохаживался мужик в камуфляже, грозно поглядывая вокруг. Клоун! Теперь-то чего их охранять? Легким щелчком я отправил его в сторону ворот – пусть прогуляется, – а сам занялся животными.
Редкий эксперт-криминалист проводит идентификацию следов на месте преступления. Те же отпечатки снимаются и везутся в лабораторию, где уже и проходит их идентификация. Оброненный волос или орудие преступления аккуратно запаковываются в целлофановый мешочек – и туда же, в лабораторию.
Мне мешочки были без нужды; след мага в них не сохранишь. Да и разобраться бы надо как можно скорее, желательно на месте. Только я еще помню, что спешка нужна только при ловле насекомых-паразитов, а не в квалифицированном расследовании. Но, правда, и время меня поджимало.
Я отобрал тигрицу. Следы работы мага на ней были видны очень хорошо. При желании, наличии времени и еще кое-чего я мог бы даже сказать, какой именно формулой ее подчинили, превратив из хищника в мурлыкающую, ласкающуюся кошку. При приближении к ней левая щека, по которой недавно прошелся шершавый наждак львиного языка, стала гореть. Ну почему у собак языки мягкие, а у кошачьих как терка? Ведь рацион у них, в принципе, одинаковый, и образ жизни тоже.
Я лишний раз убедился, что Марина нюхач классный. Я не сомневаюсь, что она с первой минуты распознала след, едва только зверей этих увидела. Задним числом я припоминаю, что при виде их она как-то быстро переменилась, нет, не испугалась, я бы сказал, похмурнела. А я не придал этому значения. Могу себя оправдать только тем, что в тот момент мне было совсем не до ее переживаний. И никому бы до них не было дела.
Минут пять я терся около хищницы и вынужден был признать, что это действительно след Павла. Точнее, похожий на него. Но – очень похожий. И идентичность с остатками заплаток наблюдается. На всякий случай я взял образец. Ну, это как бы слепок. Только криминалист гипсовый слепок следа прячет в свой портфель, а я, если без подробностей, свой кладу в память. Что-то вроде цифрового фотоаппарата.
И, надо сказать, успел вовремя, потому что со стороны офиса ко мне уже неслась девица, исполняющая при Терминаторе роль секретарши.
– Господин Горнин, господин Горнин! – заверещала она издали, отважно несясь прямо на клетки со зверями. – Борис Яковлевич вас ждет.
– Да? Ну, скажите, что сейчас приду.
– Он вас просит срочно.
Эх, сказать бы ей, кого и когда он может просить срочно, да что толку. В такие головки истины нужно вбивать, а не вкладывать, что хамоватые начальники с успехом и проделывают, дрессируя своих девок, как цирковых обезьянок, чередуя кнут и пряник. Причем, как я заметил, многие этот финт проделывают на чистой интуиции. Этакие природные дрессировщики. Вот у Марины от природы дар быть нюхачкой, а у других – дрессировать обезьянок.
Проходя по коридору, я увидел Павла, лежащего на диванчике спиной к проходу. Он спал, но даже по затылку было видно, что он улыбается. И чему тут можно улыбаться? Впрочем, впрочем… Вспомнив осеннюю россыпь евриков, я подумал, что, в принципе, в этой ситуации повод для веселья найти можно.
Терминатор уже переоделся, так что на своем директорском месте смотрелся если не внушительно, то вполне достойно. Грозный вид, брови надвинуты на переносицу, короткий ежик волос воинственно торчит, ярчайший оранжевый галстук поверх светло-серой рубашки призывает к вниманию. Словом, разборки начинаются. Ладно, я тоже, можно считать, готов. Злости во мне через край.
– Господин Горнин, – начал он, едва я переступил порог его кабинета. Такого шикарного, напоказ, со светлой кожаной мебелью, с плазменной панелью на стене напротив хозяина, с навороченными телефонами и личным баром. А еще там за дверкой личные покои с душем и диваном для отдыха. Стоит только поглядеть на его секретаршу, как характер отдыха становится понятен. Впрочем, он и других баб не пропускает. Терминатор!
– Коньячком не угостите? – нагло спросил я.
– Что?!
Я демонстративно посмотрел на часы. Шарахнуть его, что ли? Да нет, нельзя, все-таки клиент. Хотя, похоже, уже бывший. И я уже устал. Эх, как погано день начинается.
– Да, действительно. Рановато для коньяка. Весь день впереди. Может, кофе угостите?
Я без приглашения сел поближе к нему, ощущая, как от него прут волны злости. Что ж, я его понимаю. Очень хорошо понимаю. Только мне тоже несладко.
– Вы, кажется, не представляете, что произошло.
Он сменил тон на низкий, угрожающий.
– А, собственно, что произошло? Что вы имеете в виду?
Таких надо брать только наглостью.
– Вы меня не хотите понимать или что? Вы мне что гарантировали? Да я вас по судам затаскаю. Вы мне весь ущерб с процентами. И моральные издержки тоже.
– Так что, кофе не будет?
Он посмотрел на меня тяжелым взглядом. Дрессировщик. Ну-ну. У меня тоже адреналин играет. Аж пузырится.
Выдержав паузу, он надавил на кнопку спикерфона.
– Маша, приготовьте господину Горнину кофе.
Не иначе это тайный знак подсыпать мне в чашку стрихнин.
– Покрепче, – добавил я. – И лучше по-турецки. Если возможно, конечно.
– Хватит ерничать! – взорвался он. – А то я…
– Что?
– Да что угодно!
– А вот этого не надо. Просто не советую. Хотя как вам угодно, господин Пашковский. Если вы намерены сейчас идти на обострение наших с вами отношений, то могу только пожелать вам успеха, хотя, сами понимаете, гарантировать его не могу.
Ну а что мне еще нужно было говорить? Упрашивать, что ли? Пресмыкаться? Так он на меня такие бабки навесит, что мало не покажется. Это он может. Связи, мамочка его в структуре, да и папашка не подарок; все это я знал. И наверняка весь этот семейный механизм уже пришел в движение, а с властями мне бодаться сейчас не с руки.
– Да? Спасибо за совет. А кто мне возместит убытки?
– И большие? – спросил я.
– Достаточно большие. Мне вас рекомендовали как надежного…
– Хорошо! Я готов. Во сколько вы оцениваете то, что тигры покинули свои клетки?
– При чем тут тигры?!
– А что еще? На складе все другие товары в целости. Впрочем, и тигры тоже. Со львами вместе. Про сейфы мы, как мне кажется, разговор не ведем?
Я его уел. В другой ситуации я наверняка бы такого не выдал. Но! Мы действительно взялись только за товары, находящиеся в зоне таможенного хранения. Офис оставался за пределами нашей ответственности. О нем в свое время как-то никто и не вспомнил. Ну что такое офисные помещения по сравнению с несколькими тысячами квадратных метров зоны хранения? Так, жалкие проценты. К тому же здесь сработал чисто психологический фактор. Дескать, вот тут товар, стоящий немереные деньги, а тут… Ну что тут такого? Мы тут и сами все контролируем. Стулья, компьютеры, бумаги всякие. Как будто ничего ценного. Народу полно. Да и вообще, личная зона. Терминаторская.
– Одну минуточку!
– Конечно.
– Как это? Нет уж, извините, дорогой мой. А деньги? Кто мне деньги вернет? Нет уж, ласковый вы мой, вы за это отвечаете в полном, в самом полном объеме! Шестьсот тысяч! Это вам не шутки. Так что готовьтесь.
Тут появилась Маша с подносом, на котором красовалась маленькая чашечка на блюдце. И тут экономят.
– Спасибо, девушка.
– Пожалуйста, – сделала она подобие улыбки. Служащим фирмы, уже явившимся на работу, было не до радости.
Эта маленькая пауза в нашем скандале с Терминатором дала ему возможность немного подумать. Во всяком случае, надеюсь, что он вспомнил, хотя бы приблизительно, условия нашего договора. Или просто сообразил, что наездом от меня ничего не добьется. Только, говоря правду, я не верил, что он вот так возьмет себя в руки. Уж больно много было у него возможностей, связей, влияния и денег. Месяца полтора тому назад я случайно попал сюда именно в день его рождения, так он хвалился мне подарками, которые преподнесли его партнеры по бизнесу, которым он обеспечивал таможенное прохождение. Настоящий самурайский меч в этом наборе был не самым сенсационным, уверяю.
Кофе так себе, растворимый, но я и этому был рад. Оказалось, что я в самом деле здорово устал. Понятно, что через небольшое время наступит отупение, как после любого бодрячка, будь то чай или водка, однако ж к кофе я приник, словно к живительному источнику, как бы пафосно это ни звучало.
– Итак, вы готовы возместить мне убытки?
– В части зверей? А какие именно убытки? Они на месте.
– Деньги! – рявкнул Терминатор. – У меня украли шестьсот тысяч евро!
– А вот по поводу денег мы с вами не договаривались. Или вы меня просили сохранить ваши сейфы?
– Да вы даже клетки не смогли сохранить!
– Животные на месте. Это факт.
– А вот мне кажется, Александр Петрович, что тут замешан ваш сотрудник. Фамилия его Мамонтов, кажется? Тоже факт!
И вот тут у меня похолодели кончики пальцев.
Глава 3
ВОЛШЕБНИКИ ХРЕНОВЫ!
Давненько в офисе ООО «Лад» не было такого похоронного настроения. С тех пор, наверное, когда с год назад на офис налетела налоговая полиция в виде «Маски-шоу». Налет был жестким и внезапным, с демонстрацией автоматического оружия, ронянием сотрудников на пол и прочим беспределом, например экстренными допросами, больше похожими на выбивание признательных показаний. Как выяснилось, в тот раз произошла элементарная ошибка. Только в одной Москве фирм и фирмочек с названием «Лад» оказалось несколько, причем занимались они совершенно разными делами, от оказания услуг по чистке одежды до разработки уникальной медицинской техники.
В тот раз Петровичу «случайно» разбили лицо, и только тогда он переступил через правило не морочить государевых людей, наслав на находящихся в его кабинете проверяющих такой жестокий понос, что дверь единственного на всю фирму туалета работала со скоростью лопастей ветряной мельницы.
Фирма Горнина официально занималась фольклористикой и консультированием в области древнерусских сказаний, а также организацией массовых мероприятий ритуальной направленности, изучением древних обрядов и прочей маловразумительной, а главное – малодоходной ахинеей. Когда же просили разъяснить, что это означает по-русски, без всей этой зауми, интересующимся рассказывали, что вот, например, празднование Масленицы в районе проходит при участии фирмы «Лад», что сотрудниками был произведен подбор материала для фундаментального труда академика Арбатова-Покровского, вот, кстати, благодарственное письмо от него лично, что ими совместно с научными сотрудниками Исторического музея ведется большая работа по изучению сакральных знаний древних славян, что… В общем, вешали лапшу на уши. Нет, конечно, кое-что в этом смысле делалось, но далеко не в тех объемах, чтобы содержать офис в двести с лишним метров на Ленинградке и кучу сотрудников. Но книги соответствующей направленности, развешанные на стенах картинки и прочее достаточно наглядно говорило о характере деятельности фирмы, а общий скромный вид сотрудников свидетельствовал о том, что миллионами здесь и не пахнет.
Как известно, сказавший «а» да скажет «б». Маг-директор, единожды нарушив принцип, не стал останавливаться на достигнутом, выведя старшего группы на разговор. Понемножку надавив на него, сначала выяснил, что произошло недоразумение, обычная путаница, ошибка, какие случаются сплошь и рядом. Кого другого такое объяснение вполне устроило бы, но не Горнина, который как администратор набивал первые шишки в районной дурке, больше похожей на тюрьму, чем на лечебное учреждение, откуда почти все пациенты страстно рвутся на свободу, для чего что только не изобретают и не придумывают. И врут, и изворачиваются, и нападают на персонал, а уж отношения между собой случаются пострашнее, чем где-либо еще. Да и позже бывали у него лихие ситуации. Словом, не поверил. Да и сложно представить, что налоговики, которые знают своих подопечных не то что по адресу, а в лицо, случайно зашли не в ту организацию. И Горнин надавил еще раз, введя служаку в транс.
Тот сопротивлялся, но недолго. Многого он, конечно, не знал, поскольку просто получил приказ от начальства и выполнял его, но кое о чем догадывался, все же не глухой, не слепой и не клинический идиот. И излил хорошему человеку Александру Петровичу, ставшему для него родного отца милее, что имел его начальник контакт с неким представительным дядечкой, холеным таким, в дорогом костюме, с перстнем на руке и седой прядкой, разделяющей его темную, почти черную шевелюру пополам. Начальник, что практически никогда не случалось, лично проводил гостя по коридору, и это, естественно, не осталось незамеченным. А на другой день и случилась та самая «ошибка».
Горнину не надо было объяснять, кто такой этот дядечка. Даже напрягаться, чтобы вспомнить, не требовалось. Этого человека он мог бы узнать в темной комнате с завязанными глазами, заткнутыми ушами и заложенным носом. Он мог узнать его в толпе, учуять под землей или спрятавшимся в танке. Он был обязан это делать, если элементарно хотел жить. Потому что Роман Перегуда был не только маг-директором, то есть примерно тем же, кем и Горнин, но и вторым человеком, входящим в число экспертов, то есть был одним из двух. Горнин и Перегуда. Рома и Саня, как называли они друг друга, когда оставались наедине. Два крупнейших специалиста и вечные конкуренты-неприятели, не упускающие случая сделать друг другу подножку. Но до того, чтобы натравливать госструктуры, дело не доходило. В свои дела они никогда не вмешивали государство, это был принцип, который Роман нарушил.
Для того чтобы проверить «показания», много сил не потребовалось, налоговый чин сам все рассказал, и разозленный Горнин предпринял ответный шаг. Он не стал действовать такими же топорными методами, как его оппонент, устраивая силовые шоу.
Он по всем правилам известил уважаемого Романа Георгиевича о том, что нужно провести срочную экспертизу, в результатах которой заинтересованы очень влиятельные люди. В подольском НИИ имелась небольшая лаборатория, в ней тихо и незаметно трудились два человека, мужчина и женщина, занятые якобы перспективным исследованием. Даже руководство НИИ точно не знало, что там творится, да не очень-то и интересовалось, поскольку на ее содержание регулярно поступали средства от неких спонсоров. Не очень большие, правда, но даже от них на глазах прогорающие начальники от науки умели отщипывать кусочки. А иногда, очень редко, в лаборатории появлялись двое мужчин среднего возраста, будто бы за отчетами о проделанной работе. Один из них был очень приметен из-за импозантной седой прядки в волосах.
Есть вещи, уклоняться от которых нельзя. Можно попробовать потянуть время, но не более того. И Рома, по телефону посетовав о своей занятости, вынужден был на экспертизу явиться. И ему были предъявлены для экспертной оценки свидетельства двух представителей государственной структуры на предмет определения истинности их показаний и, соответственно, побудительных мотивов их поступков.
Такого лая, какой стоял в тот день в обычно тихой, незаметной лаборатории, полусонные работники НИИ не слыхали никогда. Два мага, совместными усилиями способные за час нехило заморочить такой крупный город, как Москва, ругались, как последние торговки на Сорочинской ярмарке.
Гордый Роман, зажатый профессиональными обязательствами мага-эксперта, вынужден был признать, что его разговор с налоговым чиновником имел место. Но только разговор! А Горнин долбил его фактами, с которыми оппонент вынужден был соглашаться, но тут же опровергать, расставляя нюансы, на что в ответ получал новые факты и порцию отборной ругани.
Магическая защита помещения была здорово подпорчена двумя разбушевавшимися директорами, так что потом, когда они просто устали ругаться и выпили по рюмке коньяка, им пришлось, засучив рукава и не глядя друг на друга, фактически лепить заново ими же самими испорченную ауру. При этом от злости часто ошибались, отчего злились еще больше, что отнюдь не способствовало плодотворной работе.
Каждый знал, что один без другого они мало чего стоят. Скажем, воспользоваться лабораторным оборудованием они могли только в паре – так уж все было устроено. Нередки были случаи, когда один из них помогал другому, даже переступая через себя. Да мало ли случалось ситуаций, когда один не мог обойтись без другого. Но было и еще одно, о чем знали немногие, то есть почти никто. Они были даже больше, чем сообщающиеся сосуды. Они были как сиамские близнецы, сросшиеся между собой. В случае если один погибает, неизбежно погибает и второй. Даже если их разъединяют хирургическим путем, то конец будет тот же. Ведь если один из сообщающихся сосудов разбить или разрушить соединяющую их трубку, то наполнявшая их жидкость неминуемо выльется из обоих. При таком раскладе терпеть, и даже больше того, приходилось обоим, что не мешало эмоциям время от времени выплескиваться через край.
В тот раз Петровичу «случайно» разбили лицо, и только тогда он переступил через правило не морочить государевых людей, наслав на находящихся в его кабинете проверяющих такой жестокий понос, что дверь единственного на всю фирму туалета работала со скоростью лопастей ветряной мельницы.
Фирма Горнина официально занималась фольклористикой и консультированием в области древнерусских сказаний, а также организацией массовых мероприятий ритуальной направленности, изучением древних обрядов и прочей маловразумительной, а главное – малодоходной ахинеей. Когда же просили разъяснить, что это означает по-русски, без всей этой зауми, интересующимся рассказывали, что вот, например, празднование Масленицы в районе проходит при участии фирмы «Лад», что сотрудниками был произведен подбор материала для фундаментального труда академика Арбатова-Покровского, вот, кстати, благодарственное письмо от него лично, что ими совместно с научными сотрудниками Исторического музея ведется большая работа по изучению сакральных знаний древних славян, что… В общем, вешали лапшу на уши. Нет, конечно, кое-что в этом смысле делалось, но далеко не в тех объемах, чтобы содержать офис в двести с лишним метров на Ленинградке и кучу сотрудников. Но книги соответствующей направленности, развешанные на стенах картинки и прочее достаточно наглядно говорило о характере деятельности фирмы, а общий скромный вид сотрудников свидетельствовал о том, что миллионами здесь и не пахнет.
Как известно, сказавший «а» да скажет «б». Маг-директор, единожды нарушив принцип, не стал останавливаться на достигнутом, выведя старшего группы на разговор. Понемножку надавив на него, сначала выяснил, что произошло недоразумение, обычная путаница, ошибка, какие случаются сплошь и рядом. Кого другого такое объяснение вполне устроило бы, но не Горнина, который как администратор набивал первые шишки в районной дурке, больше похожей на тюрьму, чем на лечебное учреждение, откуда почти все пациенты страстно рвутся на свободу, для чего что только не изобретают и не придумывают. И врут, и изворачиваются, и нападают на персонал, а уж отношения между собой случаются пострашнее, чем где-либо еще. Да и позже бывали у него лихие ситуации. Словом, не поверил. Да и сложно представить, что налоговики, которые знают своих подопечных не то что по адресу, а в лицо, случайно зашли не в ту организацию. И Горнин надавил еще раз, введя служаку в транс.
Тот сопротивлялся, но недолго. Многого он, конечно, не знал, поскольку просто получил приказ от начальства и выполнял его, но кое о чем догадывался, все же не глухой, не слепой и не клинический идиот. И излил хорошему человеку Александру Петровичу, ставшему для него родного отца милее, что имел его начальник контакт с неким представительным дядечкой, холеным таким, в дорогом костюме, с перстнем на руке и седой прядкой, разделяющей его темную, почти черную шевелюру пополам. Начальник, что практически никогда не случалось, лично проводил гостя по коридору, и это, естественно, не осталось незамеченным. А на другой день и случилась та самая «ошибка».
Горнину не надо было объяснять, кто такой этот дядечка. Даже напрягаться, чтобы вспомнить, не требовалось. Этого человека он мог бы узнать в темной комнате с завязанными глазами, заткнутыми ушами и заложенным носом. Он мог узнать его в толпе, учуять под землей или спрятавшимся в танке. Он был обязан это делать, если элементарно хотел жить. Потому что Роман Перегуда был не только маг-директором, то есть примерно тем же, кем и Горнин, но и вторым человеком, входящим в число экспертов, то есть был одним из двух. Горнин и Перегуда. Рома и Саня, как называли они друг друга, когда оставались наедине. Два крупнейших специалиста и вечные конкуренты-неприятели, не упускающие случая сделать друг другу подножку. Но до того, чтобы натравливать госструктуры, дело не доходило. В свои дела они никогда не вмешивали государство, это был принцип, который Роман нарушил.
Для того чтобы проверить «показания», много сил не потребовалось, налоговый чин сам все рассказал, и разозленный Горнин предпринял ответный шаг. Он не стал действовать такими же топорными методами, как его оппонент, устраивая силовые шоу.
Он по всем правилам известил уважаемого Романа Георгиевича о том, что нужно провести срочную экспертизу, в результатах которой заинтересованы очень влиятельные люди. В подольском НИИ имелась небольшая лаборатория, в ней тихо и незаметно трудились два человека, мужчина и женщина, занятые якобы перспективным исследованием. Даже руководство НИИ точно не знало, что там творится, да не очень-то и интересовалось, поскольку на ее содержание регулярно поступали средства от неких спонсоров. Не очень большие, правда, но даже от них на глазах прогорающие начальники от науки умели отщипывать кусочки. А иногда, очень редко, в лаборатории появлялись двое мужчин среднего возраста, будто бы за отчетами о проделанной работе. Один из них был очень приметен из-за импозантной седой прядки в волосах.
Есть вещи, уклоняться от которых нельзя. Можно попробовать потянуть время, но не более того. И Рома, по телефону посетовав о своей занятости, вынужден был на экспертизу явиться. И ему были предъявлены для экспертной оценки свидетельства двух представителей государственной структуры на предмет определения истинности их показаний и, соответственно, побудительных мотивов их поступков.
Такого лая, какой стоял в тот день в обычно тихой, незаметной лаборатории, полусонные работники НИИ не слыхали никогда. Два мага, совместными усилиями способные за час нехило заморочить такой крупный город, как Москва, ругались, как последние торговки на Сорочинской ярмарке.
Гордый Роман, зажатый профессиональными обязательствами мага-эксперта, вынужден был признать, что его разговор с налоговым чиновником имел место. Но только разговор! А Горнин долбил его фактами, с которыми оппонент вынужден был соглашаться, но тут же опровергать, расставляя нюансы, на что в ответ получал новые факты и порцию отборной ругани.
Магическая защита помещения была здорово подпорчена двумя разбушевавшимися директорами, так что потом, когда они просто устали ругаться и выпили по рюмке коньяка, им пришлось, засучив рукава и не глядя друг на друга, фактически лепить заново ими же самими испорченную ауру. При этом от злости часто ошибались, отчего злились еще больше, что отнюдь не способствовало плодотворной работе.
Каждый знал, что один без другого они мало чего стоят. Скажем, воспользоваться лабораторным оборудованием они могли только в паре – так уж все было устроено. Нередки были случаи, когда один из них помогал другому, даже переступая через себя. Да мало ли случалось ситуаций, когда один не мог обойтись без другого. Но было и еще одно, о чем знали немногие, то есть почти никто. Они были даже больше, чем сообщающиеся сосуды. Они были как сиамские близнецы, сросшиеся между собой. В случае если один погибает, неизбежно погибает и второй. Даже если их разъединяют хирургическим путем, то конец будет тот же. Ведь если один из сообщающихся сосудов разбить или разрушить соединяющую их трубку, то наполнявшая их жидкость неминуемо выльется из обоих. При таком раскладе терпеть, и даже больше того, приходилось обоим, что не мешало эмоциям время от времени выплескиваться через край.