Страница:
На МКАД Павел расстался с говорливой Ириной, кстати красивой женщиной, и пересел на «Опель», где историю своей жизни и отношений с собственным директором ему рассказывал некий Валера, украшенный пшеничными усами и весь какой-то очень спокойный и основательный. И только тут, на заднем сиденье, Павел решился развернуть бумажку.
Обычный листок для записей из тех, что можно увидеть на рабочем столе любого менеджера, вместо конверта просто склеенный так, что не развернешь, не повредив бумагу. На нем печатными буквами было написано: "ТВЕРСКАЯ ОБЛ., БОРОДЯНСКИЙ МОНАСТЫРЬ, ОТЕЦ НИКОЛАЙ". Все. Ни подписи, ни пояснения.
В сущности, ничего такого и не требовалось. Понятно, что ему предлагают некое убежище. Как известно, в предыдущие века монастыри часто служили подобным целям, но в последнее столетие эта традиция, казалось, изжила себя.
Интересно, это предложение Марина сделала от себя или же послужила всего лишь почтальоном? Учитывая то, что она сказала про Мих Миха, скорее все же второе. Так что, надо полагать, это привет от Петровича. Или даже больше того, намек? В том смысле, что ты, Мамонтов, только и способен на то, чтобы бегать да скрываться. Не боец ты. Как говорилось в одном старом фильме, хороший ты мужик, но не герой. Так что прямая тебе дорога в монастырь. Надевай клобук, рясу и давай, скрывайся. Монах. Импотент.
Это так разозлило Павла, что эмоции явно хлынули через край. У спокойного и уверенного в себе водителя шея налилась кровью, и он резко прибавил скорость, часто посматривая в зеркало заднего вида.
Павел постарался взять в руки себя самого и угомонить водителя, с которым расстался буквально через несколько минут, выйдя на обочине Кольцевой, в двух шагах от придорожного кафе. Вышел и направился в едальню, где заказал себе двойной кофе и большой бутерброд.
При всей нестандартности, даже остроте ситуации Петрович вовсе не тот человек, который позволяет себе подобного рода намеки. Ведь, когда он сочинял это послание, он еще не знал, что одного из его людей обвиняют в убийстве. Или все-таки знал? Поломав голову над последним вопросом, Павел ни к чему определенному не пришел, допустив лишь, что ответы «Да» и «Нет» приблизительно равновероятны. При всей своей внешней простоватости во многом Петрович представлял из себя загадку как в смысле побудительных мотивов его действий, так и в плане оценки его возможностей. Маг он, что и говорить, сильный, но порой казалось, что он может буквально все, причем демонстрировать истинный размер своих способностей совсем не торопится, если не сказать более того – скрывает их.
В общем, стоит надеяться, что на тот момент у них с Петровичем большой ссоры не было, если не считать того, что он сдал своего подопечного Роме Перегуде. Тогда получается, он этим адресочком как бы заглаживает свою вину. Так, что ли? То есть он предусмотрел, что Павлу придется бежать и ему понадобится надежное место для укрытия. Ну, в сущности, почему бы и нет? Но тогда напрашивается и еще один вывод, а именно, что он предвидел попадание Мамонтова в некий переплет. А это называется уже иначе. Это называется «попользовать». А то и «подставить». Втемную. Ради достижения своих, непонятных другим целей. И приготовил путь отхода для своей пешки, которая, сама того не желая, приняла участие в некой битве с неведомым призовым фондом. Пешки, которая не стала ферзем, зато уцелела. То есть он переводит ее в резерв, чтобы потом, в дальнейшем, когда ситуация того потребует, снова выставить ее на шахматную доску. И снова втемную?
Нет уж, господа, спасибо и извините. Наигрался. Вокруг уже столько непоняток, что пора начинать это разгребать, засучив рукава по самые плечи.
От порыва вскочить и броситься вон, чтобы быстренько засучивать рукава, его удержало только то, что в зал вошла потрясающей красоты женщина. Павел сидел лицом к двери, поэтому заметил ее первым, но уже через пару секунд он даже не увидел, а почувствовал, как атмосфера в небольшом зале круто изменилась. Все мужики – а их тут было большинство – вперились в нее, забыв про еду, выпивку и застольный треп. Посмотреть и вправду было на что. Нечасто подобные дамы появляются на улице или запросто заходят перекусить в придорожную кафешку. Их удел блистать где-то там, где простым смертным не место, то есть примерно в тех областях, куда приглашал Перегуда. В царских перспективах, от которых дух захватывает.
Женщина, купив пачку сигарет и бутылку минералки, вышла. Через витринное стекло было видно, что она села в красную спортивную машину, с тем чтобы через несколько секунд влиться в плотный автомобильный поток.
Но этой минутной задержки Павлу хватило, чтобы его мысли приняли иное направление.
А чего он, собственно, боится? Что Горнин его подставит? Заточит в монастырских стенах? Чушь это. Удаляет с игровой площадки, чтобы без помех провести свою собственную игру? Да тоже глупость. В случае чего, езды из Тверской губернии до Москвы несколько часов. А на вертолете и того меньше. Павел усмехнулся. Что он, с вертолетчиками не договорится? Да легко! Какая ему разница, летчик или шофер? Так почему бы и не посмотреть на неведомого отца Николая? По монастырю походить – давно он в них не бывал, даже где-то соскучился. Тогда в чем дело?
Купив здесь же, в кафе, карту автомобильных дорог России, Павел вышел на обочину и остановил первую попавшуюся машину, оказавшуюся грузовиком ГУП «Теплосети», на котором доехал до съезда с МКАД на Ленинградское шоссе. Оттуда он еще с тремя пересадками добрался до искомого монастыря, оказавшегося, как он выяснил у последнего водителя, знающего местность, полуразрушенным и полузабытым людьми сооружением, которое всего несколько лет назад перешло из-под руки государства к прежним владельцам.
Очутившись перед воротами, Павел некоторое время с сомнением рассматривал облупившиеся стены со следами свежезакрашенных надписей на них, колокольню с единственным колоколом и ободранные луковки куполов. Уже смеркалось, видно было плохо, но общий вид монастыря был какой-то уж совсем неживой. Только горит лампочка над железной калиткой справа от ворот. Снег, правда, расчищен, что вселяло некоторую надежду на обитаемость островка духовности.
Подойдя к калитке, он уже занес было кулак для того, чтобы проверить на прочность старое железо с отчетливыми следами ржавчины понизу, когда увидел новую, хотя и несколько захватанную руками кнопку звонка. Точнее, сначала он увидел идущие к звонку провода, но сути дела это не меняло.
Коротко нажал и не услышал ничего. Ни звона, ни какой-либо реакции. Нажал еще раз, держа палец подольше. И снова безответно. Вот ведь попал! Скоро совсем стемнеет, да и морозец крепчает, придется проситься к кому-нибудь на ночлег. Ну и есть уже хочется. По дороге он, зайдя в один из магазинов, кое-что в этом смысле купил, не заявляться же в гости с пустыми руками – здравствуйте, я ваша тетя Мотя из Караганды, – но он как-то совсем не рассчитывал ночевать в деревенской избе, которые начинались метрах в ста от монастырских стен.
В третий раз он не только давил на кнопку, но и стучал при этом в дверь ногой, на что та отвечала дребезжащими звуками.
– Ну иду уже, иду! – едва расслышал он человеческий голос, с трудом пробившийся сквозь стоны старого железа.
– Эй!
– Кто там еще?
Стало чуть повеселее.
– Откройте!
– Кто, спрашиваю? – раздалось совсем близко. Видно, человек уже стоял прямо за дверью.
Представляться смысла не было, поэтому Павел сказал:
– Я к отцу Николаю.
– Нету его. Завтра приходи.
Вот это и называется "Здрасьте, приехали".
– Да какое там завтра! – возмутился Павел, искренне не зная, что ему делать. – Я из Москвы приехал.
– А-а, ну погоди.
Что-то там заскрежетало, и калитка отворилась, едва не ударив путника в нос.
Перед Павлом появился длинный мужик в очках и в китайском стеганом пуховике, из-под которого видны были валенки.
– Так ты, мил человек, к отцу Николаю?
– Ну я же говорю! Где его найти?
– Сейчас? – с сомнением спросил мужик, щурясь за стеклами.
– Ну а когда же.
Видно было, что у мужика происходит сложный мыслительный процесс. Решив, что это дело может затянуться надолго, Павел немного надавил. Как выяснилось, правильно сделал.
– Так он это, у себя сейчас.
– Где у себя?
– Так дома. Вон видишь? – мужик махнул рукой, и при этом стало заметно, что рукава пуховика ему коротковаты. – Вон, под жестяной крышей.
Павел оглянулся. Крыши всех домов были засыпаны снегом, что делало решительно невозможным понять, из какого материала они сделаны.
Резко повернув голову обратно, он успел засечь шарящий за его спиной взгляд мужика. Машину ищет или подкрепление высматривает, сообразил Павел. Не так и прост он, как хочет казаться.
– Слушай, ты мне пальцем покажи. Или хоть номер скажи.
– Так номер-то чего? Не помню. На кой он мне? А дом-то вон, третий отсюда. Видишь, антенна торчит?
Насколько Павел успел заметить, шесты с антеннами торчали абсолютно над всеми домами.
– Третий? – уточнил он.
– Ну да.
– Спасибо.
Поддернув на плече ремень изрядно потяжелевшей сумки, Павел пошел в указанном направлении, смутно подозревая, что побродить ему тут еще придется, разыскивая неведомого отца Николая. И чего он сюда поехал? Экзотики захотелось? Так ее и поближе можно было б найти, не проблема.
Вокруг было по-деревенски тихо, только откуда-то издалека доносились голоса, но слов не разобрать. Окна домов налились светом, за ближайшим мерцал экран телевизора. Покой. Не было его только в душе у Павла. Ну зачем сорвался-то? В крайнем случае можно было и завтра поехать, с утра. А что теперь? Заявится к незнакомому человеку с явным расчетом остаться переночевать, а тому это надо? Да мало ли кто тут шастает! Времена сейчас лихие, всем и каждому верить нельзя. А ну как развернет его поп на сто восемьдесят и благословит в дорожку с матерком? Вот будет здорово! Или еще хуже того, оставит у себя, но будет все время коситься с недоверием и еще заставит молитву какую-нибудь читать.
Подходя к третьему дому и заглядывая в его окна – светятся! – он твердо решил, если ему тут не понравится или что-то пойдет не так, развернется и уйдет. Машины еще ходят, так что если не до Москвы, то хоть до какой-нибудь гостиницы доберется наверняка. Одалживаться он не собирается.
И тут его окликнули по имени.
Наверное, Павел удивился бы куда меньше, если б его огрели лопатой.
Он обернулся. У распахнутой калитки, которую он только что миновал, стоял кто-то в темном. Свет уличного фонаря падал на него сзади, так что лица не разглядеть, только общий контур.
– Вы меня? – осторожно поинтересовался Павел, вполне допуская, что его с кем-то просто перепутали, ведь мало ли Павлов на Руси. Да и то сказать, он здесь впервые, никого не знает, и его никто, так какого же, спрашивается? Хотя, с другой стороны, мало ли как бывает. Однажды, например, он встретил в метро одноклассницу, которую не видел класса с седьмого. И не только встретил, но и узнал ее, хотя та вспомнила его не сразу. Словом, всяко бывает.
– Да тебя, тебя. Давай сюда! – призывно взмахнул рукой неизвестный.
Павел развернулся и пошел обратно, стараясь разглядеть лицо человека, но здешнее уличное освещение было слишком скудным для уверенной идентификации личности. Наверное, предназначено оно для чего-то другого.
– Вообще-то, я отца Николая ищу, – зачем-то пояснил Павел.
– Ну а я кто? Не узнаешь, что ли?
– Да вроде…
С расстояния двух шагов он уже мог разглядеть бородку и усы, длинные волосы по щекам. Что-то смутно знакомое как будто угадывалось, но вот что именно – туман.
– Вот дает. Ну!
И он узнал. Узнал и удивился. Коля Чекалин! Только обросший и похудевший. Вспоминал его не далее как сегодня по поводу того, что тот исчез из команды Петровича и вообще с горизонта. Подозревали, что его и в живых-то уже нет.
– Коля, – неуверенно проговорил он.
– Наконец-то! Здорово, – сказал Чекалин и сунул ему ладонь, которую – теперь чего, целовать, что ли?
Переборов себя, он протянул в ответ свою и пожал. Ладонь была теплой и сухой.
– Все, пошли в дом. А то я только дубленку успел накинуть. Холодно.
И первым заспешил по дорожке. На ногах у него были обрезанные валенки.
Павел, мешкая, медленно, на ощупь затворил калитку и пошел следом. Чекалин… Надо же! Он же отец Николай. Чудны дела твои, Господи! Иначе и не скажешь. Ну и как теперь вести себя с ним? И вообще – на «ты» теперь или на «вы»? Тыкнешь ему, а он обидится. Да и кадилом в лоб. У попов характеры крутые.
– Ну ты чего там тормозишь? – поторопил его с крыльца отец Николай.
А он ничего, вроде даже рад. И тыкает влегкую. Значит, на "ты"!
– Обалдеваю, – почти честно ответил Павел, ускоряясь.
– Чего так? Не ожидал?
– Не-а. Слушай, а с чего ты, ну, отец Николай-то?
– Что у тебя за манера с самого порога такие вопросы задавать.
– Ну, извини.
– Да ладно. Раздевайся, проходи. Сейчас есть будем. Ирка как раз ужин готовит.
Павел попытался вспомнить, кто такая Ирка, но ничего у него не вышло. Семейное положение Чекалина в свое время его не интересовало, а спрашивать сейчас было как-то неловко.
Снаружи абсолютно деревенский, дом изнутри здорово смахивал на городское жилище. Хорошие обои, новая мебель, аппаратура, светильники – все новое, кое-что даже модерновое. А под дубленкой у Чекалина, к огромному облегчению Павла, вместо рясы оказалась обычная одежда, вроде той, которую большинство мужчин носят в своих городских квартирах – легкие брюки и рубашка.
– Добрый вечер, – нейтрально поздоровался он с женщиной, с любопытствующим лицом выглянувшей из кухни.
– Здрасьте, – почти весело откликнулась она. – Так вы и есть Павел? А я Ирина, очень приятно. Вы руки мойте, минут через тридцать кушать будем.
Нет, заметно, конечно, что дом деревенский, но санузел вполне на уровне. Павел попробовал – горячая и холодная вода имеются. Шампуни на полочке, какие-то бальзамы и прочие баночки, которыми так любят запасаться женщины.
– Ну пошли, пошли, – поторопил его Чекалин. – Примешь с мороза. Коньяк будешь?
– Можно и коньяк.
В отличие от деревенских изб, в доме было три комнаты, что по местным меркам для двоих многовато. Та, в которую привел его хозяин, явно служила кабинетом. Початая бутылка и рюмки появились на столе раньше, чем Павел успел сесть в глубокое кожаное кресло.
Пусть и с небольшой натяжкой, но, делая скидку на местность, можно было сказать, что тут роскошно. Особенно при воспоминании о полуразрушенном монастыре с его просвечивающими на фоне неба куполами. Сравнение оказывалось явно не в пользу обители и наводило на некоторые размышления.
– Ну? За встречу! – предложил немудреный тост Чекалин, разлив коньяк по рюмкам и подвинув поближе к гостю вазочку с шоколадом.
– Давай!
Коньяк пошел хорошо, будто душа давно его просила. А может, и просила, черт ее знает. Ох ты! Чур меня, чур! В доме священника даже думать такое как-то неудобно.
– Ты меня ждал, получается? – спросил Павел, готовясь вбросить в рот кусочек шоколада.
– Да откуда?
– А чего ж ты вышел?
– Да мне сторож наш позвонил. Ищет, говорит, какой-то тип отца Николая.
– Позвонил? – туповато переспросил Павел.
– Ну да, с мобилы. Сейчас без этого никак. Не автомат же ему давать. А тебя Петрович ко мне отправил?
– Есть другие варианты?
– Еще по одной? – ушел от ответа Чекалин.
– Можно.
– Кстати, можешь свою «шапку-невидимку» погасить. Расслабься. Я эту хату так заэкранировал – водородной бомбой не возьмешь. Серьезно.
Сейчас, при свете, он стал легко узнаваем, хотя что-то в нем все же изменилось. Теперь он выглядел более раскрепощенным, что ли. Во всяком случае, куда более довольным жизнью, чем раньше.
Послушавшись совета, Павел свернул «плащ». Дом был действительно сплошь облеплен «заплатками» – аж в несколько слоев.
Вторую рюмку пили не торопясь, с расстановкой.
– Ну, давай рассказывай, каким ветром тебя в эти края занесло.
– Погоди ты сразу меня допрашивать! Гостя сначала нужно, что?
Чекалин хохотнул.
– Накормить, напоить и спать уложить.
– Ну, со спать пока можно не торопиться, – милостиво разрешил Павел, покачивая рюмку. Ему тоже становилось хорошо. – Лучше расскажи, с чего это ты в священники подался?
– А чего такого? Нормально!
– В деревне-то? – усомнился Павел. – Правда, у тебя тут… – Он демонстративно обвел взглядом кабинет. – Вполне. Только не боишься? Местные-то не воруют? А то ведь и поджечь могут такую красоту.
– Сунулись было поначалу, – Чекалин довольно засмеялся, вспоминая. – Пощупать решили по пьяни. Так я тут такие заклятья наставил – мама не балуй! Теперь-то что! Почти всех мужиков от пьянства закодировал. Правда, – он несколько погрустнел, – сорвались трое. Работать с ними пришлось – жуть! Весь в мыле был.
– Хочешь, научу? – оживился Павел. – Тут наши программисты такую штуку сочинили – насмерть! Один сдуру решил на себе испытать, так до сих пор мается.
– Слушай, запиши мне, а? – оживился Чекалин. – Есть тут у меня пара типов на примете. Сейчас бумагу дам.
Он живо встал и, достав из секретера блокнот, так называемый деловой, из дорогих, в солидном кожаном переплете, положил его перед Павлом. Тот по памяти воспроизвел формулу.
– Только смотри. Вот тут, – он поставил галочку, – и тут надо закольцевать и поднять тональность. Потом свернуть… Ну, ты знаешь.
– Заархивировать формулу.
– Ну да. И – как пуля. Я проверял.
– Нормально?
– Да ты чего! – заверил Павел и вдруг спохватился. – Слушай, а ничего, что ты священник и это? – он ткнул пальцем в страничку блокнота.
– В смысле?
– Так колдовство же по сути. Церковь такие штуки не жалует.
– Не бери ты в голову. Ты чего думаешь, я один такой?
– А – нет?
– Я тебя умоляю! В церкви наших полно. Не знаю даже с каких времен. Взять хоть патриарха Алексия. Знаешь такого?
– В смысле…
– Нет, – отмахнулся Чекалин. – Первый. При Сергее Радонежском был. Наложением рук лечил и вообще. Да и сам святой Сергий тоже. Ну, еще по единой? И – ужинать.
– Погнали, – не стал возражать Павел. – Ну а вообще, ты как здесь оказался? Церковь и все такое.
– Да надоело все! Чудеса эти долбаные с разборками пополам. Напряги бесконечные. А тут – покой. Поначалу, конечно, хреноватенько было. Деревня, ты правильно сказал. Грязь, пьянство, воровство.
Павлу уже давно хотелось курить, но он не решался. Но после коньяка так приперло, что он достал пачку и взглядом спросил разрешения.
– Валяй! Ну вот. Сплошная пьянка и, как следствие, воровство. Работы нет. Колхоз-то тю-тю! Монастырь… Представляешь, какие деньги на это нужны! Это тебе не коттедж и не казино. Даже не церковь. Да и место, сам понимаешь, не проходное. Вместо казны сплошная дырка от бублика. Но ничего, потихонечку, с Господом, всем миром. Сдвинулось дело. Мужики меня тут чуть не за святого держат, ну а уж жены их – вообще!
– Мужчины! – раздался из-за двери женский голос. – Трапезничать!
– Идем!
– Слушай, – понизив голос, спросил Павел. – А Ирина, она…
– Жена. Да все нормально. Давай, допиваем – и пошли.
Вряд ли все священнослужители так ужинают, как в доме отца Николая. Хотя – слухи ходят разные, щеки у попов – тоже. Есть и пошире. Заливное, мясо горкой, картошечка, капустка квашеная, нарезка, колбаса трех сортов, икорка – двух, рыба белая копченая, пирожки горячие, свежие, явно магазинного происхождения овощи, еще что-то на тарелочках и в плошках. Всего вроде не помногу, но стол, рассчитанный человек так на двенадцать, заставлен больше чем наполовину. А во главе – два графинчика – один с беленькой, другой с чем-то красным.
– Гость в дом – радость в дом! – провозгласила хозяйка и сама разлила питье по рюмкам. Себе – красненькой настойки. И принялась хлопотать.
Нет, Павел, конечно, знал хороших хозяек, у которых из-за стола так просто не выйдешь. Но тут было нечто. Ирина ему сразу навалила мяса, источавшего убийственный аромат, и стала предлагать все остальное, угрожающе нависая над прибором гостя с очередной посудиной.
Трапезничали долго и со вкусом, выпивая в меру и хорошо закусывая. Легкий разговор велся в основном о том, что завтра можно съездить покататься на «Буране», но сначала нужно обязательно посмотреть монастырь, а после мотнуться в город и там пообедать в ресторане. Между делом Чекалин сообщил, глядя на усилия гостя над закуской, что постелят ему в кабинете ("Диван видел? Там трое уместятся. Ириш, сделай сейчас, а?"), так что проблема ночевки решилась быстро и непринужденно.
Несколько вопросов о московском житье-бытье только оживили общение, но – было видно – хозяев это интересовало не особо. "Горнин, Степанов – как там они?" – "Нормально!" В какой-то момент, когда разговор вновь зашел о монастыре, Павлу показалось, что Чекалин намекает на его возможный денежный взнос на святое дело, но только показалось. Никто не хотел портить удовольствие от застолья. И вообще – ему здесь были искренне рады и угощали от души, без, кажется, всякой задней мысли. Павел на самом деле отдыхал душой, напрягаясь телом, точнее, желудком. Но – с удовольствием.
Наконец он, изрядно разомлев, сказал:
– Все, спасибо. Не могу больше. Пощадите.
Он наелся так, что больше кусок в горло не лез. До того, что даже сидеть было трудно.
– А чайку? – легко предложила Ирина, подхватывая что-то со стола и уносясь на кухню. И уже оттуда крикнула: – Способствует!
Смотреть на нее было приятно. Она все делала быстро и легко, с видимым удовольствием ухаживая за мужем и гостем, при этом каждому казалось, что львиная доля внимания уделяется именно ему.
– Хорошо ты здесь устроился, – еще раз похвалил Павел, поудобнее разваливаясь на стуле не от отсутствия воспитания, а из-за того, что ощутимо переел.
– Стараемся, Паш, стараемся. Ты летом здесь посмотри. Я тут такое задумал! Часть паев у мужиков выкупил, уже специалисты приезжали смотреть. Тут же всю жизнь лен выращивали, а в последнее время безобразничать стали, спиваться. Места – ты чего! Жаль, этим летом не успел развернуться, все домом занимался, но ничего, по весне я тут целую деревню для туристов открою. Тут же охота – с ума сойти! Иностранцы валом повалят. Уже и управляющего подыскал.
– Капиталист.
– Ну не спиваться же от скуки?
– Слушай, ну а вообще, как? Нет, я понимаю, деревня, свежий воздух, молочко парное и прочие прелести, только я в деревнях бывал. Тоска смертная и сплошные заботы – сенокос, дрова, урожай, надои, дорога, скотина. Обо всем сразу приходится думать.
– Вот! Ты правильно сказал. Чуть ли не первое, что я сделал, пошел в областную администрацию и решил вопрос с дорогой и газом. Видел бы ты, как там они забегали. Сразу и деньги нашлись, и подрядчики приличные, и все, что нужно. Патриархия, ясное дело, поддержала – монастырь же восстанавливаем, не что-нибудь. Но это так, для соблюдения политеса, а больше для отмазки. Я их так заморочил, что они, если б в бюджете денег не нашлось, свои б отдали.
– Круто, – прокомментировал Павел, освобождая место для чайных приборов, которые уже несла хозяйка. – То есть доволен?
– Так я ж тебе говорю.
– Ну а из Москвы чего сдернул? За романтикой?
– Из Москвы я, Паша, сдернул, – с расстановкой стал отвечать Чекалин, – потому что надоело всё. Все эти интриги, всё это копошение. Обманы эти дурацкие, недомолвки.
– Ты о чем?
– А ты чего, до сих пор не в курсе? Тебя за дурачка так и держат?
– Ты вообще-то полегче бы! – обиделся Павел.
– Полегче? Хорошо, будет тебе полегче.
Ирина принесла чай в большом, литра на три, узбекском чайнике, хрустальную вазочку с конфетами – московскими, кстати! – разлила по кружкам и села, молча глядя на мужа. Продолжать при ней в том же тоне было не больно-то вежливо, но муж, видимо, не находил в этом ничего неудобного, потому что продолжал в том же духе:
– Вот смотри.
Он огляделся, что-то выискивая вокруг, и вдруг взгляд его остановился на полу, покрытом толстым ковром.
– Гляди, – показал он туда рукой.
Павел, не очень понимая, в чем дело, уставился на ковер. И вдруг… Ему сначала показалось, что это от выпитого. Свободная часть ковра, та, на которой не было мебели, вздрогнула, шевельнулась, пошла волной и стала подниматься. И поднималась так до тех пор, пока не встала вертикально, отгородив сидящих за столом от остального помещения. При желании Павел мог бы прикоснуться к ковру рукой, но не сделал этого.
– Ну? Как тебе такое? Сможешь повторить?
Павел напрягся, пытаясь поколебать ковер, но тот стоял как каменный.
– Как ты это сделал?
– Интересно?
– Ага.
И вдруг ковер рухнул, как мог бы рухнуть, скажем, лист толстой фанеры. Плашмя и со шлепком, отчего над ним поднялось облачко пыли. Ирина звонко чихнула.
– Коль! Ну я ж тебя просила, – сказала она укоризненно.
– Извини. Увлекся.
– Ну что увлекся? Мы же за столом.
– Ну прости. Впервые за столько времени коллегу встретил, сама понимаешь.
– Да, и вы меня тоже, – сказал Павел, почувствовав неловкость.
– Прямо как дети, честное слово. Вот идите туда, – она махнула рукой в сторону кабинета, – и роняйте что вздумается.
Обычный листок для записей из тех, что можно увидеть на рабочем столе любого менеджера, вместо конверта просто склеенный так, что не развернешь, не повредив бумагу. На нем печатными буквами было написано: "ТВЕРСКАЯ ОБЛ., БОРОДЯНСКИЙ МОНАСТЫРЬ, ОТЕЦ НИКОЛАЙ". Все. Ни подписи, ни пояснения.
В сущности, ничего такого и не требовалось. Понятно, что ему предлагают некое убежище. Как известно, в предыдущие века монастыри часто служили подобным целям, но в последнее столетие эта традиция, казалось, изжила себя.
Интересно, это предложение Марина сделала от себя или же послужила всего лишь почтальоном? Учитывая то, что она сказала про Мих Миха, скорее все же второе. Так что, надо полагать, это привет от Петровича. Или даже больше того, намек? В том смысле, что ты, Мамонтов, только и способен на то, чтобы бегать да скрываться. Не боец ты. Как говорилось в одном старом фильме, хороший ты мужик, но не герой. Так что прямая тебе дорога в монастырь. Надевай клобук, рясу и давай, скрывайся. Монах. Импотент.
Это так разозлило Павла, что эмоции явно хлынули через край. У спокойного и уверенного в себе водителя шея налилась кровью, и он резко прибавил скорость, часто посматривая в зеркало заднего вида.
Павел постарался взять в руки себя самого и угомонить водителя, с которым расстался буквально через несколько минут, выйдя на обочине Кольцевой, в двух шагах от придорожного кафе. Вышел и направился в едальню, где заказал себе двойной кофе и большой бутерброд.
При всей нестандартности, даже остроте ситуации Петрович вовсе не тот человек, который позволяет себе подобного рода намеки. Ведь, когда он сочинял это послание, он еще не знал, что одного из его людей обвиняют в убийстве. Или все-таки знал? Поломав голову над последним вопросом, Павел ни к чему определенному не пришел, допустив лишь, что ответы «Да» и «Нет» приблизительно равновероятны. При всей своей внешней простоватости во многом Петрович представлял из себя загадку как в смысле побудительных мотивов его действий, так и в плане оценки его возможностей. Маг он, что и говорить, сильный, но порой казалось, что он может буквально все, причем демонстрировать истинный размер своих способностей совсем не торопится, если не сказать более того – скрывает их.
В общем, стоит надеяться, что на тот момент у них с Петровичем большой ссоры не было, если не считать того, что он сдал своего подопечного Роме Перегуде. Тогда получается, он этим адресочком как бы заглаживает свою вину. Так, что ли? То есть он предусмотрел, что Павлу придется бежать и ему понадобится надежное место для укрытия. Ну, в сущности, почему бы и нет? Но тогда напрашивается и еще один вывод, а именно, что он предвидел попадание Мамонтова в некий переплет. А это называется уже иначе. Это называется «попользовать». А то и «подставить». Втемную. Ради достижения своих, непонятных другим целей. И приготовил путь отхода для своей пешки, которая, сама того не желая, приняла участие в некой битве с неведомым призовым фондом. Пешки, которая не стала ферзем, зато уцелела. То есть он переводит ее в резерв, чтобы потом, в дальнейшем, когда ситуация того потребует, снова выставить ее на шахматную доску. И снова втемную?
Нет уж, господа, спасибо и извините. Наигрался. Вокруг уже столько непоняток, что пора начинать это разгребать, засучив рукава по самые плечи.
От порыва вскочить и броситься вон, чтобы быстренько засучивать рукава, его удержало только то, что в зал вошла потрясающей красоты женщина. Павел сидел лицом к двери, поэтому заметил ее первым, но уже через пару секунд он даже не увидел, а почувствовал, как атмосфера в небольшом зале круто изменилась. Все мужики – а их тут было большинство – вперились в нее, забыв про еду, выпивку и застольный треп. Посмотреть и вправду было на что. Нечасто подобные дамы появляются на улице или запросто заходят перекусить в придорожную кафешку. Их удел блистать где-то там, где простым смертным не место, то есть примерно в тех областях, куда приглашал Перегуда. В царских перспективах, от которых дух захватывает.
Женщина, купив пачку сигарет и бутылку минералки, вышла. Через витринное стекло было видно, что она села в красную спортивную машину, с тем чтобы через несколько секунд влиться в плотный автомобильный поток.
Но этой минутной задержки Павлу хватило, чтобы его мысли приняли иное направление.
А чего он, собственно, боится? Что Горнин его подставит? Заточит в монастырских стенах? Чушь это. Удаляет с игровой площадки, чтобы без помех провести свою собственную игру? Да тоже глупость. В случае чего, езды из Тверской губернии до Москвы несколько часов. А на вертолете и того меньше. Павел усмехнулся. Что он, с вертолетчиками не договорится? Да легко! Какая ему разница, летчик или шофер? Так почему бы и не посмотреть на неведомого отца Николая? По монастырю походить – давно он в них не бывал, даже где-то соскучился. Тогда в чем дело?
Купив здесь же, в кафе, карту автомобильных дорог России, Павел вышел на обочину и остановил первую попавшуюся машину, оказавшуюся грузовиком ГУП «Теплосети», на котором доехал до съезда с МКАД на Ленинградское шоссе. Оттуда он еще с тремя пересадками добрался до искомого монастыря, оказавшегося, как он выяснил у последнего водителя, знающего местность, полуразрушенным и полузабытым людьми сооружением, которое всего несколько лет назад перешло из-под руки государства к прежним владельцам.
Очутившись перед воротами, Павел некоторое время с сомнением рассматривал облупившиеся стены со следами свежезакрашенных надписей на них, колокольню с единственным колоколом и ободранные луковки куполов. Уже смеркалось, видно было плохо, но общий вид монастыря был какой-то уж совсем неживой. Только горит лампочка над железной калиткой справа от ворот. Снег, правда, расчищен, что вселяло некоторую надежду на обитаемость островка духовности.
Подойдя к калитке, он уже занес было кулак для того, чтобы проверить на прочность старое железо с отчетливыми следами ржавчины понизу, когда увидел новую, хотя и несколько захватанную руками кнопку звонка. Точнее, сначала он увидел идущие к звонку провода, но сути дела это не меняло.
Коротко нажал и не услышал ничего. Ни звона, ни какой-либо реакции. Нажал еще раз, держа палец подольше. И снова безответно. Вот ведь попал! Скоро совсем стемнеет, да и морозец крепчает, придется проситься к кому-нибудь на ночлег. Ну и есть уже хочется. По дороге он, зайдя в один из магазинов, кое-что в этом смысле купил, не заявляться же в гости с пустыми руками – здравствуйте, я ваша тетя Мотя из Караганды, – но он как-то совсем не рассчитывал ночевать в деревенской избе, которые начинались метрах в ста от монастырских стен.
В третий раз он не только давил на кнопку, но и стучал при этом в дверь ногой, на что та отвечала дребезжащими звуками.
– Ну иду уже, иду! – едва расслышал он человеческий голос, с трудом пробившийся сквозь стоны старого железа.
– Эй!
– Кто там еще?
Стало чуть повеселее.
– Откройте!
– Кто, спрашиваю? – раздалось совсем близко. Видно, человек уже стоял прямо за дверью.
Представляться смысла не было, поэтому Павел сказал:
– Я к отцу Николаю.
– Нету его. Завтра приходи.
Вот это и называется "Здрасьте, приехали".
– Да какое там завтра! – возмутился Павел, искренне не зная, что ему делать. – Я из Москвы приехал.
– А-а, ну погоди.
Что-то там заскрежетало, и калитка отворилась, едва не ударив путника в нос.
Перед Павлом появился длинный мужик в очках и в китайском стеганом пуховике, из-под которого видны были валенки.
– Так ты, мил человек, к отцу Николаю?
– Ну я же говорю! Где его найти?
– Сейчас? – с сомнением спросил мужик, щурясь за стеклами.
– Ну а когда же.
Видно было, что у мужика происходит сложный мыслительный процесс. Решив, что это дело может затянуться надолго, Павел немного надавил. Как выяснилось, правильно сделал.
– Так он это, у себя сейчас.
– Где у себя?
– Так дома. Вон видишь? – мужик махнул рукой, и при этом стало заметно, что рукава пуховика ему коротковаты. – Вон, под жестяной крышей.
Павел оглянулся. Крыши всех домов были засыпаны снегом, что делало решительно невозможным понять, из какого материала они сделаны.
Резко повернув голову обратно, он успел засечь шарящий за его спиной взгляд мужика. Машину ищет или подкрепление высматривает, сообразил Павел. Не так и прост он, как хочет казаться.
– Слушай, ты мне пальцем покажи. Или хоть номер скажи.
– Так номер-то чего? Не помню. На кой он мне? А дом-то вон, третий отсюда. Видишь, антенна торчит?
Насколько Павел успел заметить, шесты с антеннами торчали абсолютно над всеми домами.
– Третий? – уточнил он.
– Ну да.
– Спасибо.
Поддернув на плече ремень изрядно потяжелевшей сумки, Павел пошел в указанном направлении, смутно подозревая, что побродить ему тут еще придется, разыскивая неведомого отца Николая. И чего он сюда поехал? Экзотики захотелось? Так ее и поближе можно было б найти, не проблема.
Вокруг было по-деревенски тихо, только откуда-то издалека доносились голоса, но слов не разобрать. Окна домов налились светом, за ближайшим мерцал экран телевизора. Покой. Не было его только в душе у Павла. Ну зачем сорвался-то? В крайнем случае можно было и завтра поехать, с утра. А что теперь? Заявится к незнакомому человеку с явным расчетом остаться переночевать, а тому это надо? Да мало ли кто тут шастает! Времена сейчас лихие, всем и каждому верить нельзя. А ну как развернет его поп на сто восемьдесят и благословит в дорожку с матерком? Вот будет здорово! Или еще хуже того, оставит у себя, но будет все время коситься с недоверием и еще заставит молитву какую-нибудь читать.
Подходя к третьему дому и заглядывая в его окна – светятся! – он твердо решил, если ему тут не понравится или что-то пойдет не так, развернется и уйдет. Машины еще ходят, так что если не до Москвы, то хоть до какой-нибудь гостиницы доберется наверняка. Одалживаться он не собирается.
И тут его окликнули по имени.
Наверное, Павел удивился бы куда меньше, если б его огрели лопатой.
Он обернулся. У распахнутой калитки, которую он только что миновал, стоял кто-то в темном. Свет уличного фонаря падал на него сзади, так что лица не разглядеть, только общий контур.
– Вы меня? – осторожно поинтересовался Павел, вполне допуская, что его с кем-то просто перепутали, ведь мало ли Павлов на Руси. Да и то сказать, он здесь впервые, никого не знает, и его никто, так какого же, спрашивается? Хотя, с другой стороны, мало ли как бывает. Однажды, например, он встретил в метро одноклассницу, которую не видел класса с седьмого. И не только встретил, но и узнал ее, хотя та вспомнила его не сразу. Словом, всяко бывает.
– Да тебя, тебя. Давай сюда! – призывно взмахнул рукой неизвестный.
Павел развернулся и пошел обратно, стараясь разглядеть лицо человека, но здешнее уличное освещение было слишком скудным для уверенной идентификации личности. Наверное, предназначено оно для чего-то другого.
– Вообще-то, я отца Николая ищу, – зачем-то пояснил Павел.
– Ну а я кто? Не узнаешь, что ли?
– Да вроде…
С расстояния двух шагов он уже мог разглядеть бородку и усы, длинные волосы по щекам. Что-то смутно знакомое как будто угадывалось, но вот что именно – туман.
– Вот дает. Ну!
И он узнал. Узнал и удивился. Коля Чекалин! Только обросший и похудевший. Вспоминал его не далее как сегодня по поводу того, что тот исчез из команды Петровича и вообще с горизонта. Подозревали, что его и в живых-то уже нет.
– Коля, – неуверенно проговорил он.
– Наконец-то! Здорово, – сказал Чекалин и сунул ему ладонь, которую – теперь чего, целовать, что ли?
Переборов себя, он протянул в ответ свою и пожал. Ладонь была теплой и сухой.
– Все, пошли в дом. А то я только дубленку успел накинуть. Холодно.
И первым заспешил по дорожке. На ногах у него были обрезанные валенки.
Павел, мешкая, медленно, на ощупь затворил калитку и пошел следом. Чекалин… Надо же! Он же отец Николай. Чудны дела твои, Господи! Иначе и не скажешь. Ну и как теперь вести себя с ним? И вообще – на «ты» теперь или на «вы»? Тыкнешь ему, а он обидится. Да и кадилом в лоб. У попов характеры крутые.
– Ну ты чего там тормозишь? – поторопил его с крыльца отец Николай.
А он ничего, вроде даже рад. И тыкает влегкую. Значит, на "ты"!
– Обалдеваю, – почти честно ответил Павел, ускоряясь.
– Чего так? Не ожидал?
– Не-а. Слушай, а с чего ты, ну, отец Николай-то?
– Что у тебя за манера с самого порога такие вопросы задавать.
– Ну, извини.
– Да ладно. Раздевайся, проходи. Сейчас есть будем. Ирка как раз ужин готовит.
Павел попытался вспомнить, кто такая Ирка, но ничего у него не вышло. Семейное положение Чекалина в свое время его не интересовало, а спрашивать сейчас было как-то неловко.
Снаружи абсолютно деревенский, дом изнутри здорово смахивал на городское жилище. Хорошие обои, новая мебель, аппаратура, светильники – все новое, кое-что даже модерновое. А под дубленкой у Чекалина, к огромному облегчению Павла, вместо рясы оказалась обычная одежда, вроде той, которую большинство мужчин носят в своих городских квартирах – легкие брюки и рубашка.
– Добрый вечер, – нейтрально поздоровался он с женщиной, с любопытствующим лицом выглянувшей из кухни.
– Здрасьте, – почти весело откликнулась она. – Так вы и есть Павел? А я Ирина, очень приятно. Вы руки мойте, минут через тридцать кушать будем.
Нет, заметно, конечно, что дом деревенский, но санузел вполне на уровне. Павел попробовал – горячая и холодная вода имеются. Шампуни на полочке, какие-то бальзамы и прочие баночки, которыми так любят запасаться женщины.
– Ну пошли, пошли, – поторопил его Чекалин. – Примешь с мороза. Коньяк будешь?
– Можно и коньяк.
В отличие от деревенских изб, в доме было три комнаты, что по местным меркам для двоих многовато. Та, в которую привел его хозяин, явно служила кабинетом. Початая бутылка и рюмки появились на столе раньше, чем Павел успел сесть в глубокое кожаное кресло.
Пусть и с небольшой натяжкой, но, делая скидку на местность, можно было сказать, что тут роскошно. Особенно при воспоминании о полуразрушенном монастыре с его просвечивающими на фоне неба куполами. Сравнение оказывалось явно не в пользу обители и наводило на некоторые размышления.
– Ну? За встречу! – предложил немудреный тост Чекалин, разлив коньяк по рюмкам и подвинув поближе к гостю вазочку с шоколадом.
– Давай!
Коньяк пошел хорошо, будто душа давно его просила. А может, и просила, черт ее знает. Ох ты! Чур меня, чур! В доме священника даже думать такое как-то неудобно.
– Ты меня ждал, получается? – спросил Павел, готовясь вбросить в рот кусочек шоколада.
– Да откуда?
– А чего ж ты вышел?
– Да мне сторож наш позвонил. Ищет, говорит, какой-то тип отца Николая.
– Позвонил? – туповато переспросил Павел.
– Ну да, с мобилы. Сейчас без этого никак. Не автомат же ему давать. А тебя Петрович ко мне отправил?
– Есть другие варианты?
– Еще по одной? – ушел от ответа Чекалин.
– Можно.
– Кстати, можешь свою «шапку-невидимку» погасить. Расслабься. Я эту хату так заэкранировал – водородной бомбой не возьмешь. Серьезно.
Сейчас, при свете, он стал легко узнаваем, хотя что-то в нем все же изменилось. Теперь он выглядел более раскрепощенным, что ли. Во всяком случае, куда более довольным жизнью, чем раньше.
Послушавшись совета, Павел свернул «плащ». Дом был действительно сплошь облеплен «заплатками» – аж в несколько слоев.
Вторую рюмку пили не торопясь, с расстановкой.
– Ну, давай рассказывай, каким ветром тебя в эти края занесло.
– Погоди ты сразу меня допрашивать! Гостя сначала нужно, что?
Чекалин хохотнул.
– Накормить, напоить и спать уложить.
– Ну, со спать пока можно не торопиться, – милостиво разрешил Павел, покачивая рюмку. Ему тоже становилось хорошо. – Лучше расскажи, с чего это ты в священники подался?
– А чего такого? Нормально!
– В деревне-то? – усомнился Павел. – Правда, у тебя тут… – Он демонстративно обвел взглядом кабинет. – Вполне. Только не боишься? Местные-то не воруют? А то ведь и поджечь могут такую красоту.
– Сунулись было поначалу, – Чекалин довольно засмеялся, вспоминая. – Пощупать решили по пьяни. Так я тут такие заклятья наставил – мама не балуй! Теперь-то что! Почти всех мужиков от пьянства закодировал. Правда, – он несколько погрустнел, – сорвались трое. Работать с ними пришлось – жуть! Весь в мыле был.
– Хочешь, научу? – оживился Павел. – Тут наши программисты такую штуку сочинили – насмерть! Один сдуру решил на себе испытать, так до сих пор мается.
– Слушай, запиши мне, а? – оживился Чекалин. – Есть тут у меня пара типов на примете. Сейчас бумагу дам.
Он живо встал и, достав из секретера блокнот, так называемый деловой, из дорогих, в солидном кожаном переплете, положил его перед Павлом. Тот по памяти воспроизвел формулу.
– Только смотри. Вот тут, – он поставил галочку, – и тут надо закольцевать и поднять тональность. Потом свернуть… Ну, ты знаешь.
– Заархивировать формулу.
– Ну да. И – как пуля. Я проверял.
– Нормально?
– Да ты чего! – заверил Павел и вдруг спохватился. – Слушай, а ничего, что ты священник и это? – он ткнул пальцем в страничку блокнота.
– В смысле?
– Так колдовство же по сути. Церковь такие штуки не жалует.
– Не бери ты в голову. Ты чего думаешь, я один такой?
– А – нет?
– Я тебя умоляю! В церкви наших полно. Не знаю даже с каких времен. Взять хоть патриарха Алексия. Знаешь такого?
– В смысле…
– Нет, – отмахнулся Чекалин. – Первый. При Сергее Радонежском был. Наложением рук лечил и вообще. Да и сам святой Сергий тоже. Ну, еще по единой? И – ужинать.
– Погнали, – не стал возражать Павел. – Ну а вообще, ты как здесь оказался? Церковь и все такое.
– Да надоело все! Чудеса эти долбаные с разборками пополам. Напряги бесконечные. А тут – покой. Поначалу, конечно, хреноватенько было. Деревня, ты правильно сказал. Грязь, пьянство, воровство.
Павлу уже давно хотелось курить, но он не решался. Но после коньяка так приперло, что он достал пачку и взглядом спросил разрешения.
– Валяй! Ну вот. Сплошная пьянка и, как следствие, воровство. Работы нет. Колхоз-то тю-тю! Монастырь… Представляешь, какие деньги на это нужны! Это тебе не коттедж и не казино. Даже не церковь. Да и место, сам понимаешь, не проходное. Вместо казны сплошная дырка от бублика. Но ничего, потихонечку, с Господом, всем миром. Сдвинулось дело. Мужики меня тут чуть не за святого держат, ну а уж жены их – вообще!
– Мужчины! – раздался из-за двери женский голос. – Трапезничать!
– Идем!
– Слушай, – понизив голос, спросил Павел. – А Ирина, она…
– Жена. Да все нормально. Давай, допиваем – и пошли.
Вряд ли все священнослужители так ужинают, как в доме отца Николая. Хотя – слухи ходят разные, щеки у попов – тоже. Есть и пошире. Заливное, мясо горкой, картошечка, капустка квашеная, нарезка, колбаса трех сортов, икорка – двух, рыба белая копченая, пирожки горячие, свежие, явно магазинного происхождения овощи, еще что-то на тарелочках и в плошках. Всего вроде не помногу, но стол, рассчитанный человек так на двенадцать, заставлен больше чем наполовину. А во главе – два графинчика – один с беленькой, другой с чем-то красным.
– Гость в дом – радость в дом! – провозгласила хозяйка и сама разлила питье по рюмкам. Себе – красненькой настойки. И принялась хлопотать.
Нет, Павел, конечно, знал хороших хозяек, у которых из-за стола так просто не выйдешь. Но тут было нечто. Ирина ему сразу навалила мяса, источавшего убийственный аромат, и стала предлагать все остальное, угрожающе нависая над прибором гостя с очередной посудиной.
Трапезничали долго и со вкусом, выпивая в меру и хорошо закусывая. Легкий разговор велся в основном о том, что завтра можно съездить покататься на «Буране», но сначала нужно обязательно посмотреть монастырь, а после мотнуться в город и там пообедать в ресторане. Между делом Чекалин сообщил, глядя на усилия гостя над закуской, что постелят ему в кабинете ("Диван видел? Там трое уместятся. Ириш, сделай сейчас, а?"), так что проблема ночевки решилась быстро и непринужденно.
Несколько вопросов о московском житье-бытье только оживили общение, но – было видно – хозяев это интересовало не особо. "Горнин, Степанов – как там они?" – "Нормально!" В какой-то момент, когда разговор вновь зашел о монастыре, Павлу показалось, что Чекалин намекает на его возможный денежный взнос на святое дело, но только показалось. Никто не хотел портить удовольствие от застолья. И вообще – ему здесь были искренне рады и угощали от души, без, кажется, всякой задней мысли. Павел на самом деле отдыхал душой, напрягаясь телом, точнее, желудком. Но – с удовольствием.
Наконец он, изрядно разомлев, сказал:
– Все, спасибо. Не могу больше. Пощадите.
Он наелся так, что больше кусок в горло не лез. До того, что даже сидеть было трудно.
– А чайку? – легко предложила Ирина, подхватывая что-то со стола и уносясь на кухню. И уже оттуда крикнула: – Способствует!
Смотреть на нее было приятно. Она все делала быстро и легко, с видимым удовольствием ухаживая за мужем и гостем, при этом каждому казалось, что львиная доля внимания уделяется именно ему.
– Хорошо ты здесь устроился, – еще раз похвалил Павел, поудобнее разваливаясь на стуле не от отсутствия воспитания, а из-за того, что ощутимо переел.
– Стараемся, Паш, стараемся. Ты летом здесь посмотри. Я тут такое задумал! Часть паев у мужиков выкупил, уже специалисты приезжали смотреть. Тут же всю жизнь лен выращивали, а в последнее время безобразничать стали, спиваться. Места – ты чего! Жаль, этим летом не успел развернуться, все домом занимался, но ничего, по весне я тут целую деревню для туристов открою. Тут же охота – с ума сойти! Иностранцы валом повалят. Уже и управляющего подыскал.
– Капиталист.
– Ну не спиваться же от скуки?
– Слушай, ну а вообще, как? Нет, я понимаю, деревня, свежий воздух, молочко парное и прочие прелести, только я в деревнях бывал. Тоска смертная и сплошные заботы – сенокос, дрова, урожай, надои, дорога, скотина. Обо всем сразу приходится думать.
– Вот! Ты правильно сказал. Чуть ли не первое, что я сделал, пошел в областную администрацию и решил вопрос с дорогой и газом. Видел бы ты, как там они забегали. Сразу и деньги нашлись, и подрядчики приличные, и все, что нужно. Патриархия, ясное дело, поддержала – монастырь же восстанавливаем, не что-нибудь. Но это так, для соблюдения политеса, а больше для отмазки. Я их так заморочил, что они, если б в бюджете денег не нашлось, свои б отдали.
– Круто, – прокомментировал Павел, освобождая место для чайных приборов, которые уже несла хозяйка. – То есть доволен?
– Так я ж тебе говорю.
– Ну а из Москвы чего сдернул? За романтикой?
– Из Москвы я, Паша, сдернул, – с расстановкой стал отвечать Чекалин, – потому что надоело всё. Все эти интриги, всё это копошение. Обманы эти дурацкие, недомолвки.
– Ты о чем?
– А ты чего, до сих пор не в курсе? Тебя за дурачка так и держат?
– Ты вообще-то полегче бы! – обиделся Павел.
– Полегче? Хорошо, будет тебе полегче.
Ирина принесла чай в большом, литра на три, узбекском чайнике, хрустальную вазочку с конфетами – московскими, кстати! – разлила по кружкам и села, молча глядя на мужа. Продолжать при ней в том же тоне было не больно-то вежливо, но муж, видимо, не находил в этом ничего неудобного, потому что продолжал в том же духе:
– Вот смотри.
Он огляделся, что-то выискивая вокруг, и вдруг взгляд его остановился на полу, покрытом толстым ковром.
– Гляди, – показал он туда рукой.
Павел, не очень понимая, в чем дело, уставился на ковер. И вдруг… Ему сначала показалось, что это от выпитого. Свободная часть ковра, та, на которой не было мебели, вздрогнула, шевельнулась, пошла волной и стала подниматься. И поднималась так до тех пор, пока не встала вертикально, отгородив сидящих за столом от остального помещения. При желании Павел мог бы прикоснуться к ковру рукой, но не сделал этого.
– Ну? Как тебе такое? Сможешь повторить?
Павел напрягся, пытаясь поколебать ковер, но тот стоял как каменный.
– Как ты это сделал?
– Интересно?
– Ага.
И вдруг ковер рухнул, как мог бы рухнуть, скажем, лист толстой фанеры. Плашмя и со шлепком, отчего над ним поднялось облачко пыли. Ирина звонко чихнула.
– Коль! Ну я ж тебя просила, – сказала она укоризненно.
– Извини. Увлекся.
– Ну что увлекся? Мы же за столом.
– Ну прости. Впервые за столько времени коллегу встретил, сама понимаешь.
– Да, и вы меня тоже, – сказал Павел, почувствовав неловкость.
– Прямо как дети, честное слово. Вот идите туда, – она махнула рукой в сторону кабинета, – и роняйте что вздумается.