Страница:
"Если жена изменила тебе, а не Отечеству - радуйся!" В конце концов, ночь в
палатке с очень молодой, красивой и интересной женщиной - это еще не значит
заниматься сексом.
- Ну-ну, - это внутренний голос, - и что она о тебе подумает?
- Заткнись. Она же туристка, - возражаю я, вспоминая "Кавказскую
пленницу".
- Во-во, - подтверждает внутренний голос и уходит куда-то вглубь,
издевательски хохоча, как Мефистофель.
Ее палатка - на отшибе, почти отдельно от лагеря. Специально что ли?
Или случайно? Ни фига-с, это у нас, мужиков, все случайно, а у женщин каждый
взгляд, каждая слезинка, каждая улыбочка продуманы тщательно и подобраны на
все случаи жизни... Эта мудрость открылась мне слишком поздно... "О,
женщины! Коварство - ваше имя!" Это изречение Шекспира я, конечно, знал, но
не придавал ему должного значения. Думал, старина Билл перегибает. Как бы не
так!
Однако, как я уже говорил, деваться некуда. Солнце уже спряталось за
сопками, вокруг сильно похолодало, ночью наверняка будут заморозки. А я - в
спортивных трусах и в майке, да махровое полотенце через плечо. К машине
подхожу - все двери закрыты на замок. Мой рюкзак - там, в палатке. В
ПАЛАТКЕ.
- Можно? - робко вопрошаю внутрь. Там темно. Нащупываю в темноте
свободное место и ложусь. Гробовое молчание, только посапывание легкое.
Спит...
- Нет, тебя ждет, идиота, - измывается внутренний голос, и я с ним
частично согласен. Холодно... Пытаюсь укрыться махровым полотенцем -
внутренний голос ржет, как Буцефал.
И вдруг трогает меня за плечо маленькая, теплая женская ручка, и
раздается нежный шепот: "Ну, иди сюда, что, мерзнешь?" Вай!.. Вот это
поворот событий, как говорится... в зобу дыхание сперло...
- Ну, что ждешь, кретин?! Давай вперед, ты же этого хотел! Сбылась
мечта идиота! - внутренний голос совсем распоясался. Ну куда его деть!
Ну, я следую за ручкой, ныряю под спальный мешок, который расстегнут
как одеяло. Чувствую... раздетое женское тело... Боже!.. Рассудок меркнет
окончательно, инстинкты торжествуют. Сразу, понятно, согреваюсь. Вспоминаю
некстати - говорят, замерзших до полусмерти эсэсовцев клали голыми между
двумя комсомолками, тоже голыми, но живыми. И эсэсовцы оживали... Скольжу
вверх по пылающему огненному бедру... Внутренний голос глумится: "Ну скажи
же что-нибудь ласковое, человек ты, в конце концов или нет?!"
- Тань...
Спальник-покрывало-одеяло взлетает от взрыва бешеной женской
страсти-ярости, как триста тысяч тонн тротила.
- Что?! Я тебе покажу "Таня"!!! Кобель паршивый!!!
Ма-ма... Боже, ну куда ты смотришь, когда нас, грешных, бес путает?!
Этот голос я ни с чем не спутаю, потому что это голос моей жены. Откуда?! Ну
откуда она здесь? Кошмар какой-то, а может, это сон?
- Татьяна... - пытаюсь я очнуться от сна-кошмара, но он только
начинается.
- Таня, да? Это твой знакомый с ПРЗ, да? Я тебе сейчас омлет
приготовлю, из твоих собственных яиц!!! - последние сомнения исчезают. Это -
жена. Пистолета нет, застрелиться нечем.
- Что, омлета ждешь? - снова внутренний голос. - Я бы на твоем месте
ноги уносил.
Уношу. Как ошпаренный, пулей вылетаю из палатки - удивительно, как
только выход нашел с первого раза? Мне вслед летят кирзовые сапоги.
Во номер! Тут я начинаю что-то понимать. И кто такая Таня, и чего
рюкзак был такой тяжелый, и загадочные взгляды, и намеки... Стало быть, в
этом запланированном представлении я один не знал сценария, ну и доигрался.
Меня начинает разбирать истерический хохот. Только этого не хватало в спящем
лагере посреди ночи. Хватаю сапоги и направляюсь в сторону дороги. До
подъема часа четыре. И я иду - два часа туда, два часа обратно. Гуляю. Не
привыкать. Военные должны стойко переносить все тяготы и лишения, в том
числе и семейной жизни. Подышу свежим воздухом, что в этом вредного? А там,
глядишь, и моя "полиция нравов" поостынет... Ночь сумасшедшая: тихая,
звездная, чуть морозит. Короче, размялся я перед восхождением, даже слишком
размялся...
А народ специально встал на час раньше. А меня нет! Забеспокоились, я
возвращаюсь - меня уже все ищут, все на ногах, с рюкзаками. Смотрю - и моя
рот разевает, переживает, ага! Значит, дело к лучшему.
- Привет! Вы чего орете?
- Ты где был? Мы тебя уже полчаса ищем!
- Нигде. Тут он я. На зарядку бегал, купался...
- Ну ты даешь! Собирайся быстрее, одевайся, завтракай...
- А мы уже готовы, я все собрала, - жена заявляет спокойно.
- Он что, так и пойдет? - заинтересовался народ.
- А он у нас закаленный морж, - говорит жена. - Хорошо, что не босиком,
а в сапогах...
- Вы что, серьезно?
- Серьезно. Пошли.
Я рюкзак беру и пошли. С погодой просто повезло. В полдень, на полпути
к вершине вся группа маленько разделась - позагорать - а к вершине опять
оделась. А я настолько акклиматизировался и закалился, что весь маршрут
отшагал в спортивных трусах и в кирзовых сапогах, правда сильно обгорел на
солнышке. С женой мы, понятно, помирились еще в походе, а вот дружба с Таней
у нее в дальнейшем как-то не заладилась...
С тех пор в походы мы ходим при каждой возможности, и только вместе -
уже почти десять лет!
Ну и что тут рассказывать?
Конец экспедиции в честь 40-летия камчатского альпинизма. Десятый день,
переход к последнему этапу - штурму Толбачика. Продукты питания официально
съедены еще вчера, остались только неучтенные. У меня лично их вообще не
осталось, если не считать сала и кирзовых сапог. Помните, в шестидесятых
была популярна такая легенда?
Четверо солдат оказались на барже в Тихом океане в шторм, естественно,
без продуктов питания. Баржа была со стройматериалами, с цементом, что ли.
Страна тогда ускоренным темпом строила коммунизм наперегонки с Китаем. Но
были у солдат кожаные ремни и кирзовые сапоги - это их и спасло. Даже песня
была: "...Не сдаваясь, четыре солдата повторяли все те же слова - я вернусь
к тебе, Россия... знаю, помнишь ты о сыне...", всю не помню. Но прибило их к
Америке. Тогда же родилась поговорка "Голод - не тетка". Это точно.
А у меня все излишки продуктов конфисковали еще при первой
продразверстке наши начпроды Наташа и Лена. Разложил я, значит, продукты
свои перед собой и с Совестью своей советуюсь - что в общий котел, а что
себе с Совестью оставить. А с Совестью у меня, как и у всей страны -
разногласия, то есть противоречия. Ну, пока мы противоречили, налетела
продразверстка, и все, что я хотел себе оставить, изъяли. Осталось только
сало. Было оно тряпочкой прикрыто, а они подумали, что я портянки сушу.
Побрезговали притрагиваться, слава Богу.
Уже два вулкана покорили: Камень - четыре шестьсот - и Ушковского - три
девятьсот девяносто. А все опытные, матерые... Чем в гору тащить - лучше
перед штурмом побольше съесть, ну и после, а на гору лучше идти налегке. Вот
и идем мы к Толбачику (три шестьсот) налегке. Правда, у всех есть свои
секреты, как у женщин майонез "Кальве". Вот и разбрелась группа из
двенадцати человек со своими секретами.
Есть секрет и у меня - сало. Скрывать стыдно - Совесть терзает, но и
делиться тоже не дает. Ведь кругом - зубастая молодежь! Пока я - кусочек на
оставшийся зубочек, они, как пираньи: клац-клац, и нету. Рыбки такие есть в
Амазонке, говорят, за пять минут от буйвола один скелет остается, коли
искупаться вздумает (вот уж действительно прав был Платон, утверждавший, что
нельзя дважды войти в одну и ту же реку!). А у Миши Острогорского в рюкзаке
одни лекарства да веревки. Он - живая, еще ходячая легенда советского и
камчатского альпинизма, ему под шестьдесят. Ну, думаю, этот много не съест.
Сало у меня особенное, пайковое. Нам его в учебном центре дали
напоследок. Вернее, паек выдали свиными тушами, которые пришлось делить по
справедливости, с учетом национальных особенностей и заветов предков. Вот и
получилось так, что командир центра Фрейдман и главный инженер Гельмель - им
же по заветам предков сало явно нельзя - им мяса вырезали. Ну, а мне, как
белорусу, не то что предки, сам Бог велел сало. А шкура, то бишь кожа, у тех
свиней была такая, что из нее впору защитные доспехи делать - холодным
оружием с первого раза не возьмешь. Вот такое было у меня сало.
Стусовались мы с Мишей и вышли вперед раньше всех - по-стариковски,
пока молодежь глаза продирала да зубы чистила. Миша только на Камень уже в
пятый раз лазил, места знает назубок, с завязанными глазами не пропадем...
Вышли мы, значит, с ним втихаря, да увязался за нами бдительный Саша
Сидорок. Что он там думал, не знаю. Но шел за нами до первого привала след в
след. А как только мы привалились и начали шикшу поедать, он выстоял и даже
не присел. А когда спросили: "Саша, у тебя пожевать чего-нибудь есть?",
замотал головой отрицательно, как Шурик в "Кавказской пленнице", видеокамеру
схватил и ну от нас подальше - природу снимать, хотя аккумуляторы у него
давно на нуле, и кассеты все отсняты полностью...
Подкрепились мы шикшей и дальше побрели. Сидорок безнадежно уединился и
скрылся с глаз. Дошли мы до геодезического пункта, который государством
охраняется. Кстати, во парадокс - стела с надписью и Гербом СССР есть, пункт
тоже есть, а самого государства уже и нет... Пощипали еще шикши - не идет.
Тут я раскололся про сало и предложил - по маленькому кусочку. Миша с
радостью согласился. Отрезал я, ну может, чуть-чуть больше себе, ну так
вышло, да и зубы у него, думаю, похуже... а Совесть - тут как тут. Я свой
кусочек жую, челючти немеют, а Миша опять шикшу щиплет.
- Что, - говорю, - не по зубам?
А он:
- Да я его и не жую! Так глотаю!
Вот и нате. Ну что тут поделаешь? Отрезать побольше, чтобы не
проглотил? А вдруг подавится, а я маршрута не знаю абсолютно. И Совесть
совсем обнаглела, издевается: "Думаешь, у него ножа с собой нету?" Ладно,
думаю, опять твоя взяла.
Перед третьим привалом наткнулись на человеческие следы. Вспоминаю
Карацюпу с Ингусом - насчитал семь человек по следам. Дальше на песке - мы
шли вдоль речки - обнаруживаю следы копыт и докладываю Мише (он во времена
Карацюпы Юным Другом Пограничника был). Следы были направлены встречно (?).
А Миша невозмутимо так отвечает, что это наверняка экспедиция на Толюачик, и
наверное, иностранцы. Дожили... Ингус, похоже, перевернулся в своем собачьем
гробу, да и Карацюпа (не знаю, жив ли) не обрадовался бы: за что боролись?!
Хотя - все логично: наши все заняты борьбой за выживание, кто на огороде,
кто на рыбалке, кто ягоды собирает. А нас в честь сорокалетия всего десять
человек с Камчатки набралось. И перед отъездом, и после возвращения все
спрашивали: "Так за чем ходили-то?" - "За сорокалетием камчатского
альпинизма" - "Так далеко? Ну и много набрали? Может, поделишься?" Во народ,
как к капитализму рвется! А - не пускают, не дают этих самых инвестиций.
Боятся, как бы мы Америку не догнали и не перегнали...
Ладно, я отвлекся. Идем дальше, уже по следам экспедиции. Меня все
сомнения терзают: уж больно одни следы на мои похожи. Примерил - тютелька в
тютельку. Мише сказал, мол, вроде это наши следы, может, мы неправильно
срезали и по второму кругу идем, а за нами олени какие-нибудь увязались, и
отставшая часть группы следом...
Миша присел и посмотрел повнимательнее, чуть ли не понюхал и объявил,
что копыта непарнокопытные, а значит, не олени, а всевозможные лошади, ослы
и ишаки. Понятно, что кроме нас, здесь ослов больше нет... Но одна из них с
подковой. Вот что значит - Юный Друг Пограничника! Хотя - какой там юный...
- Может, лошадь Пржевальского? Сбежала от него к нам на Камчатку? - не
сдаюсь я.
- Не, - Миша говорит, - если и сбежала, то до Камчатки не дошла бы, на
мясо бы закабанили...
Фиг с тобой, экспедиция так экспедиция... Свернули вбок на траву и
следы потеряли, потом опять нашли. "Мало ли, - думаю, - может, пачку сигарет
или там галет потеряют, экспедиция все-таки." Идем по следу, как по рельсам.
Своих нигде не видать и не слыхать уже шестой час. Миша уже увидел водопад -
место разбивки лагеря. Тут мы основательно привалились последний раз, а как
только заметили подходящую группу, отвалили, сделав отмашку. Они нас тоже
заметили и тоже дали отмашку, и тоже устроили привал. Миша говорит, что
лагерь ушедшей экспедиции наверняка был у водопада, и там что-нибудь
осталось. Мы туда и рванули. А местность бугристая, ветер навстречу дует. Я
почему-то начал расспрашивать Мишу про медведей:
- Вот что делать, если встретишь вдруг?
Миша ведь самый опытный.
- Я, - говорит, - их тут ни одного раза не встречал. Медведь обычно
первый человека чует и уходит. Опасно - это если внезапно, особенно когда
медведица и с медвежатами. Эти с человеческой опасностью еще не знакомы,
могут знакомиться побежать... Ну, медведица, ясно, их будет охранять, но
может не упасти, и тогда сама бросится на защиту...
- Интересно!.. Так что же делать? Деревьев нет... Миша, ты ж патриарх,
все знаешь...
- Надо бросить рюкзак. Он обязательно остановится и начнет его
потрошить.
- Ну распотрошил, а там - ни хрена. Дальше что?
- Ну еще рюкзак...
- Жалко!..
- Ну, фальшфейер, говорят, хорошо отпугивает, ракетница там...
- ...ружье, пулемет, пушка, гранаты, - издевательски подхватываю я.
- Ну там, постучать, позвонить... в свисток посвистеть, - понял Миша. -
Только голос подавать нельзя.
Группа давно скрылась из виду, вот он - последний бугорок и водопад.
Появились первые заросли кедрового стланика...
А дальше надо смотреть видеозапись.
- Миша, - говорю, - кранты! Медвежье стадо! - Чувствовал, что след
экспедиции какой-то подозрительный...
- Точно, - отвечает Миша. - Садимся, они нас еще не учуяли...
Пока садились, сняли рюкзаки, до медведицы с тремя медвежатами метров
полста. Достаю самое дорогое - видеокамеру и фальшфейер. Страх еще не дошел
- спасает близорукость.
- А, фальшфейер! Это хорошо, тудыть-растудыть... - выматерился
интеллигентный Миша. - А сработает?
- А хрен его знает... - отвечаю. - Всегда срабатывал...
Пытаюсь снимать на камеру, от волнения путаю "паузу" и "запись", не
могу найти медведей в видоискатель - близорукость, да и долго смотреть туда
как-то боязно - расстояние там нереальное, может, они уже рядом!
- Надо постучать, - шепчет Миша.
- Чем?
Мы лихорадочно оглядываемся - ничего, только у обоих по лыжной палке
заместо альпенштоков... Эврика!!!
- Дай сюда палку! - кричу.
- Тише ты!.. - шепчет опытный Миша, но уже поздно. Медведица радостно
бросается в нашу сторону.
Я стучу так, что палки гнутся. Старые добрые горнолыжные палки из
дюраля. Медведица останавливается, затем раздает пинки своим чадам и
начинает убегать к водопаду - все, как учил Миша. Я продолжаю стучать, как
заведенный.
- Хватит, лучше снимай. Все нормально, - Миша вскинул рюкзак и, как ни
в чем ни бывало, пошел к водопаду следом за медведями. "Вот что значит опыт!
- опять заговорила Совесть. - Не то что ты."
А я продолжаю стоять на виду, смотрю, наблюдаю, и вижу, как медведица
перемахнула через распадок, побежала вверх, но на полпути отчего-то
остановилась и начала пристально всматриваться и внюхиваться в нашу сторону.
Наверно, ей не понравилось наше явно победное вступление на ее территорию. А
Миша тем временем решительно исчез из виду, спустившись в небольшой каньон к
водопаду. Медведица начала медленно возвращаться.
Я лихорадочно пытаюсь развести костер из стланика. Зажигалкой не
выходит, спичек нет, фальшфейера жалко. Мохнатая мадам со своим выводком все
ближе. Тикать надо, но где же Миша, эта медленно ходячая легенда
альпинизма?! Иду к каньону и вижу: внизу на каменной площадке метрах в ста
сидит Миша без рюкзака и тоже пытается запалить костер, но о приближении
медведицы явно не подозревает.
- Миша!!! Она!!! Возвращается!!! - и дальше непереводимый русский
фольклор, на всю округу. Медведица, словно все поняв - а все слова были
именно в ее адрес - бросается вниз во весь опор. Как быстро!.. О, ужас.
Поворачиваюсь от страха к ней спиной и тоже стартую. Может быть, тоже
быстро, но кажется, что стою на месте - знаете, как во сне это бывает? "Что
ей нужно, стерве? - думаю, шевеля конечностями. - Мишка чесанул... без
рюкзака... А если она его не заметит и за ним бросится?"
- Ему за шестьдесят, и он в пластиковых ботинках, да каньон полста
метров, и бросать ему больше нечего, - это Совесть заговорила. - Подожди его
и свой рюкзак брось...
- Жалко рюкзака-то, - робко пытаюсь возразить я, вовсю перебирая ногами
и не оглядываясь.
- У тебя же фальшфейер, - не унимается Совесть.
- Да пошла ты!!! - ору я вслух и вдруг замечаю впереди себя и правее
водопада - желтые Мишкины "кофлачи" быстро-быстро так сверкают. Вот тебе и
медленно ходячая легенда!
- Ну, что, - Совести говорю, - довольна? Вот и пиздец тебе, вместе со
мной! Станет она пустой рюкзак потрошить, и фальшфейер - тьфу, даже если
сработает... Довыпендривалась?
Убегать уже бесполезно. Вся надежда на фальшфейер и на Бога, причем, на
Бога гораздо больше.
- А не надо было от коллектива отрываться! - Совесть несет предсмертный
бред.
- А ты, ты, ты!!! Ты где была?! С-сука-а-а!!!
От моего последнего вопля медведица озадаченно остановилась и
призадумалась. Ну?! Ну же!!! Поворачивает обратно... Пошла лениво...
Прилив сил! Радость! Чудо!
- Что, - ору я, от счастья обезумев, и далее - чисто по-русски. -
.........! ... ...... ..... ...!! .... ......!!!
То ли она глуховатая была и хотела получше расслышать, то ли ей мат не
по нраву был, а может, и наоборот, но только она, стерва, опять
разворачивается - вот же скотина! - и снова к нам, то есть, ко мне
конкретно... Миши уже давно не видно, наверное, за второй бугор перевалил.
Хватаю палки - тюк! тюк! тюк! тюк! - Совесть молчит давно, чувствует -
крышка, я тоже зубы сжал - тюк! тюк! Не дамся-а-а-а!!!
Нехотя разворачивается и отступает. Победа!!! Хватаю камеру, дабы
запечатлеть свой триумф. Все внутри ликует, Совесть тоже зашевелилась на
радостях.
Тут она опять ко мне. Ну уж, дудки! Только полный дурак будет так
старательно испытывать судьбу. Ноги! НОГИ!!!
И слышу - родная трель моего же свистка от аварийно спасательного
гидрокостюма! Это уже Саша Биченко показался невдалеке, группа вся с ним.
Ну, все, пронесло...
Медведица больше не возвращалась, да и я больше не ругался. На кого
ругаться, на свою Совесть?
Вот так. Но почему она - медведица - так реагировала на крепкие слова?
До сих пор понять не могу. Может, в этом и состоит одна из особенностей
национальной медвежьей охоты?
Аккумуляторная батарея - АБ - для атомохода является аварийным
источником питания, но без нее подводный левиафан мертв. Это все равно, что
автомобиль без аккумулятора. Разница - только в весо-габаритах: на лодке она
весит сотни тонн и состоит из сотен элементов. И, естественно, замена
батареи на атомоходе - дело не из легких. Это авральная работа для всего
экипажа, в три смены, по план-графику... Такая перегрузка проводится раз в
два (а то и четыре) года, то есть - не часто. Поэтому план-график учитывает
только непрерывные процессы и мероприятия. А вот как учесть, что потерялась
или сломалась погрузочная доска? Или - упала за борт и, соответственно,
утонула такелажная скоба? Или - расстройство желудка у крановщика? Ясное
дело, графики летят, трещат и ломаются в самых неожиданных и неподходящих
местах. А у начальства график - на столе под стеклом и перед глазами.
-- Почему срывается план перегрузки?! - грозно несется по телефону на
атомоход.
-- Уронили за борт такелажную скобу... - мямлит дежурный по лодке или
вахтенный центрального.
-- Где механик?!
-- Ушел на СПТБ (ПРЗ, ЭМС и т. д.)...
-- Комдива-два срочно к телефону!!!
-- Занят, работает в яме...
-- Чем занят?! У вас погрузка стоит!!! Где командир?!!
В общем, этот процесс очень похож на закат солнца вручную без
асбестовых рукавиц.
Помимо всего, на перегрузку выделяется больше полусотни литров
чистейшего этилового спирта (а проще - "шила") для "технических нужд",
который за время погрузки необходимо израсходовать и списать, хотя бы
формально. И вот, народ, задействованный в погрузке, а также находящийся на
прилегающей территории, старается изо всех сил помочь в этом самом процессе.
В общем, как ни крути - перегрузка АБ на атомной лодке схожа с заменой
зубов в слесарной подсобке в предпраздничный день через анальное отверстие.
Да-да, может быть, это одна из многочисленных национальных или флотских
особенностей, как вам будет угодно - но на флоте все делается только через
задницу.
Головная атомная подлодка проекта "Барс" перегружала вторую батарею в
достроечном заводе. В первый раз - два года назад - перегружали заводчане "с
участием личного состава". Теперь же - наоборот: личный состав с помощью
завода. Несмотря на то, что процесс один и тот же - это две совершенно
разные вещи. Ныне вся ответственность - на хрупких плечах экипажа, причем,
все это весной, в период весенней битвы за урожай и майских праздников. Но
это еще не все. В стране "коренная перестройка" началась с "коренного
перелома". Многострадальный советский народ, привыкший уже с гордостью и
почти без закуски больше всех употреблять крепких напитков на душу
населения, вдруг ни за что, ни про что оглушили "сухим законом". От такой
неустанной заботы партии и правительства народ просто одурел - сознание и
сознательность у него помутилось. Все стало трещать, стопориться и ломаться.
Накануне Первомая - затяжных выходных - успели выгрузить старую батарею
и приготовить к погрузке новую. Все по графику. Начали вывозить машинами
бербазы старые баки на разделку... вот тут-то и начались чудеса. Один
"зилок" с матросом-водителем и офицером-старшим перевернулся на повороте -
торопились на обед. Второй при заезде на разделочную горку вздыбился и
сломал кузовную раму. Все!!! Завод на пролетарские праздники машин не дал.
Телефонные провода между штабом бригады, заводом и лодкой накалились добела
и... начали остывать. Сказывалась "разрядка" и новое "мышление": войны не
было, лодка заводская, не линейная - решили три дня отдохнуть
по-человечески, по-пролетарски.
Первый день, 1-е мая, прошел впустую: торжественный подъем флага,
торжественный митинг и далее все как обычно. Второй день праздников - день
блаженства, он весь твой, и чтобы никто и ничто тебя не тревожило, надо уйти
подальше, затаиться поглубже, чтобы не нашли, не откопали, не высвистали.
Группа офицеров, куда входил и комдив-два, решила отдохнуть в прибрежном
заводском пионерлагере Суходол. Лагерь только начинал готовиться к приему
детей и проводил первый сбор персонала - воспитатели, пионервожатые, повара,
медработники... В общем - в подавляющем большинстве персонал был женским, и
специальная делегация пригласила офицеров-подводников, заранее зная о
наличии у них спирта.
Комдив-два вынырнул из зарослей "тропы Хо-Ши-Мина", ведущей с завода к
бригаде, в надежде подсесть на суходольский автобус. Картина, представшая
перед ним напротив ворот бригадного КПП, заставила на некоторое время
остолбенеть. В воротах стояли два груженых "КамАЗа-длинномера" с
разделанными аккумуляторами. О ужас! Это же наша старая батарея. Пока не
составлен и не подписан акт на списание - она наша. А может, все-таки, не
наша, чья-нибудь другая? Но на горке была только наша, и то не разделанная
на лом. Черт те что творится в этом мире! Что произошло за ночь и вообще -
какой сегодня день и число? Сразу захотелось повернуть обратно и скрыться в
зарослях тропы, но врожденное любопытство и выработанное чувство
ответственности подавили позорное желание бежать.
В сизом дыму работающих камазовских дизелей стояла живописная группа
военных и о чем-то оживленно беседовала, сильно жестикулируя. Больше всех
жестикулировал и распинался товарищ комбриг, рядом с ним разводили руками
дежурный по бригаде (капитан второго ранга) и дежурный по КПП
(капитан-лейтенант). Чуть в стороне стоял летчик-майор. Комбриг был "метр с
кепкой", пройдоха и матерщиник. К тому же он немножко картавил, и вместо "р"
у него выходило "л". Поэтому за глаза его называли "комблиг" или "товалищ
комблиг".
-- А-а! Комдив-два-а-а, мать-перемать! Чего в кустах плячешься, как
заяц, мать-перемать? Что за хелня тволится, мать-перемать? Подходи смелее,
будем лаз.........ся (не "разбираться", конечно).
"Ну вот, кажись, второй день праздника накрылся чем-то, - подумал
комдив-два. Первый день он сидел в части - обеспечивающим - чтобы в параде
не участвовать и в прочем цирке (это привилегия "годков"). - Жалко..."
Третий день - воскресенье. Это уже не праздник, это уже для зализывания ран.
Нет того раздолья и бесшабашности, не тот настрой, не та атмосфера. Народ
уже выдохнется и устанет. А без народа это - просто отгул, а не праздник.
Комдив-два нехотя поплелся к комблигу. Был он одет в "гражданку", а для
военного человека быть в "гражданке" среди высокого начальства - это как во
фраке на нудистском пляже.
-- Ну, лодной, докладывай, что натволил, мать-перемать, и почему
баталею без вас вывозят? Что, договолился - и в кусты, мать-перемать?
-- Товарищ комбриг, я ни с кем ни о чем не договаривался...
-- Та-ак, он ни с кем не договаливался, мать-перемать, а это что?! Чья
баталея, мать-перемать?!
-- Наша, старая, отработанная батарея. Но мы ее отвезли и сдали в
бригаду...
-- Видали, какой умник, мать-перемать? А ты акт списания подписал? На
палатке с очень молодой, красивой и интересной женщиной - это еще не значит
заниматься сексом.
- Ну-ну, - это внутренний голос, - и что она о тебе подумает?
- Заткнись. Она же туристка, - возражаю я, вспоминая "Кавказскую
пленницу".
- Во-во, - подтверждает внутренний голос и уходит куда-то вглубь,
издевательски хохоча, как Мефистофель.
Ее палатка - на отшибе, почти отдельно от лагеря. Специально что ли?
Или случайно? Ни фига-с, это у нас, мужиков, все случайно, а у женщин каждый
взгляд, каждая слезинка, каждая улыбочка продуманы тщательно и подобраны на
все случаи жизни... Эта мудрость открылась мне слишком поздно... "О,
женщины! Коварство - ваше имя!" Это изречение Шекспира я, конечно, знал, но
не придавал ему должного значения. Думал, старина Билл перегибает. Как бы не
так!
Однако, как я уже говорил, деваться некуда. Солнце уже спряталось за
сопками, вокруг сильно похолодало, ночью наверняка будут заморозки. А я - в
спортивных трусах и в майке, да махровое полотенце через плечо. К машине
подхожу - все двери закрыты на замок. Мой рюкзак - там, в палатке. В
ПАЛАТКЕ.
- Можно? - робко вопрошаю внутрь. Там темно. Нащупываю в темноте
свободное место и ложусь. Гробовое молчание, только посапывание легкое.
Спит...
- Нет, тебя ждет, идиота, - измывается внутренний голос, и я с ним
частично согласен. Холодно... Пытаюсь укрыться махровым полотенцем -
внутренний голос ржет, как Буцефал.
И вдруг трогает меня за плечо маленькая, теплая женская ручка, и
раздается нежный шепот: "Ну, иди сюда, что, мерзнешь?" Вай!.. Вот это
поворот событий, как говорится... в зобу дыхание сперло...
- Ну, что ждешь, кретин?! Давай вперед, ты же этого хотел! Сбылась
мечта идиота! - внутренний голос совсем распоясался. Ну куда его деть!
Ну, я следую за ручкой, ныряю под спальный мешок, который расстегнут
как одеяло. Чувствую... раздетое женское тело... Боже!.. Рассудок меркнет
окончательно, инстинкты торжествуют. Сразу, понятно, согреваюсь. Вспоминаю
некстати - говорят, замерзших до полусмерти эсэсовцев клали голыми между
двумя комсомолками, тоже голыми, но живыми. И эсэсовцы оживали... Скольжу
вверх по пылающему огненному бедру... Внутренний голос глумится: "Ну скажи
же что-нибудь ласковое, человек ты, в конце концов или нет?!"
- Тань...
Спальник-покрывало-одеяло взлетает от взрыва бешеной женской
страсти-ярости, как триста тысяч тонн тротила.
- Что?! Я тебе покажу "Таня"!!! Кобель паршивый!!!
Ма-ма... Боже, ну куда ты смотришь, когда нас, грешных, бес путает?!
Этот голос я ни с чем не спутаю, потому что это голос моей жены. Откуда?! Ну
откуда она здесь? Кошмар какой-то, а может, это сон?
- Татьяна... - пытаюсь я очнуться от сна-кошмара, но он только
начинается.
- Таня, да? Это твой знакомый с ПРЗ, да? Я тебе сейчас омлет
приготовлю, из твоих собственных яиц!!! - последние сомнения исчезают. Это -
жена. Пистолета нет, застрелиться нечем.
- Что, омлета ждешь? - снова внутренний голос. - Я бы на твоем месте
ноги уносил.
Уношу. Как ошпаренный, пулей вылетаю из палатки - удивительно, как
только выход нашел с первого раза? Мне вслед летят кирзовые сапоги.
Во номер! Тут я начинаю что-то понимать. И кто такая Таня, и чего
рюкзак был такой тяжелый, и загадочные взгляды, и намеки... Стало быть, в
этом запланированном представлении я один не знал сценария, ну и доигрался.
Меня начинает разбирать истерический хохот. Только этого не хватало в спящем
лагере посреди ночи. Хватаю сапоги и направляюсь в сторону дороги. До
подъема часа четыре. И я иду - два часа туда, два часа обратно. Гуляю. Не
привыкать. Военные должны стойко переносить все тяготы и лишения, в том
числе и семейной жизни. Подышу свежим воздухом, что в этом вредного? А там,
глядишь, и моя "полиция нравов" поостынет... Ночь сумасшедшая: тихая,
звездная, чуть морозит. Короче, размялся я перед восхождением, даже слишком
размялся...
А народ специально встал на час раньше. А меня нет! Забеспокоились, я
возвращаюсь - меня уже все ищут, все на ногах, с рюкзаками. Смотрю - и моя
рот разевает, переживает, ага! Значит, дело к лучшему.
- Привет! Вы чего орете?
- Ты где был? Мы тебя уже полчаса ищем!
- Нигде. Тут он я. На зарядку бегал, купался...
- Ну ты даешь! Собирайся быстрее, одевайся, завтракай...
- А мы уже готовы, я все собрала, - жена заявляет спокойно.
- Он что, так и пойдет? - заинтересовался народ.
- А он у нас закаленный морж, - говорит жена. - Хорошо, что не босиком,
а в сапогах...
- Вы что, серьезно?
- Серьезно. Пошли.
Я рюкзак беру и пошли. С погодой просто повезло. В полдень, на полпути
к вершине вся группа маленько разделась - позагорать - а к вершине опять
оделась. А я настолько акклиматизировался и закалился, что весь маршрут
отшагал в спортивных трусах и в кирзовых сапогах, правда сильно обгорел на
солнышке. С женой мы, понятно, помирились еще в походе, а вот дружба с Таней
у нее в дальнейшем как-то не заладилась...
С тех пор в походы мы ходим при каждой возможности, и только вместе -
уже почти десять лет!
Ну и что тут рассказывать?
Конец экспедиции в честь 40-летия камчатского альпинизма. Десятый день,
переход к последнему этапу - штурму Толбачика. Продукты питания официально
съедены еще вчера, остались только неучтенные. У меня лично их вообще не
осталось, если не считать сала и кирзовых сапог. Помните, в шестидесятых
была популярна такая легенда?
Четверо солдат оказались на барже в Тихом океане в шторм, естественно,
без продуктов питания. Баржа была со стройматериалами, с цементом, что ли.
Страна тогда ускоренным темпом строила коммунизм наперегонки с Китаем. Но
были у солдат кожаные ремни и кирзовые сапоги - это их и спасло. Даже песня
была: "...Не сдаваясь, четыре солдата повторяли все те же слова - я вернусь
к тебе, Россия... знаю, помнишь ты о сыне...", всю не помню. Но прибило их к
Америке. Тогда же родилась поговорка "Голод - не тетка". Это точно.
А у меня все излишки продуктов конфисковали еще при первой
продразверстке наши начпроды Наташа и Лена. Разложил я, значит, продукты
свои перед собой и с Совестью своей советуюсь - что в общий котел, а что
себе с Совестью оставить. А с Совестью у меня, как и у всей страны -
разногласия, то есть противоречия. Ну, пока мы противоречили, налетела
продразверстка, и все, что я хотел себе оставить, изъяли. Осталось только
сало. Было оно тряпочкой прикрыто, а они подумали, что я портянки сушу.
Побрезговали притрагиваться, слава Богу.
Уже два вулкана покорили: Камень - четыре шестьсот - и Ушковского - три
девятьсот девяносто. А все опытные, матерые... Чем в гору тащить - лучше
перед штурмом побольше съесть, ну и после, а на гору лучше идти налегке. Вот
и идем мы к Толбачику (три шестьсот) налегке. Правда, у всех есть свои
секреты, как у женщин майонез "Кальве". Вот и разбрелась группа из
двенадцати человек со своими секретами.
Есть секрет и у меня - сало. Скрывать стыдно - Совесть терзает, но и
делиться тоже не дает. Ведь кругом - зубастая молодежь! Пока я - кусочек на
оставшийся зубочек, они, как пираньи: клац-клац, и нету. Рыбки такие есть в
Амазонке, говорят, за пять минут от буйвола один скелет остается, коли
искупаться вздумает (вот уж действительно прав был Платон, утверждавший, что
нельзя дважды войти в одну и ту же реку!). А у Миши Острогорского в рюкзаке
одни лекарства да веревки. Он - живая, еще ходячая легенда советского и
камчатского альпинизма, ему под шестьдесят. Ну, думаю, этот много не съест.
Сало у меня особенное, пайковое. Нам его в учебном центре дали
напоследок. Вернее, паек выдали свиными тушами, которые пришлось делить по
справедливости, с учетом национальных особенностей и заветов предков. Вот и
получилось так, что командир центра Фрейдман и главный инженер Гельмель - им
же по заветам предков сало явно нельзя - им мяса вырезали. Ну, а мне, как
белорусу, не то что предки, сам Бог велел сало. А шкура, то бишь кожа, у тех
свиней была такая, что из нее впору защитные доспехи делать - холодным
оружием с первого раза не возьмешь. Вот такое было у меня сало.
Стусовались мы с Мишей и вышли вперед раньше всех - по-стариковски,
пока молодежь глаза продирала да зубы чистила. Миша только на Камень уже в
пятый раз лазил, места знает назубок, с завязанными глазами не пропадем...
Вышли мы, значит, с ним втихаря, да увязался за нами бдительный Саша
Сидорок. Что он там думал, не знаю. Но шел за нами до первого привала след в
след. А как только мы привалились и начали шикшу поедать, он выстоял и даже
не присел. А когда спросили: "Саша, у тебя пожевать чего-нибудь есть?",
замотал головой отрицательно, как Шурик в "Кавказской пленнице", видеокамеру
схватил и ну от нас подальше - природу снимать, хотя аккумуляторы у него
давно на нуле, и кассеты все отсняты полностью...
Подкрепились мы шикшей и дальше побрели. Сидорок безнадежно уединился и
скрылся с глаз. Дошли мы до геодезического пункта, который государством
охраняется. Кстати, во парадокс - стела с надписью и Гербом СССР есть, пункт
тоже есть, а самого государства уже и нет... Пощипали еще шикши - не идет.
Тут я раскололся про сало и предложил - по маленькому кусочку. Миша с
радостью согласился. Отрезал я, ну может, чуть-чуть больше себе, ну так
вышло, да и зубы у него, думаю, похуже... а Совесть - тут как тут. Я свой
кусочек жую, челючти немеют, а Миша опять шикшу щиплет.
- Что, - говорю, - не по зубам?
А он:
- Да я его и не жую! Так глотаю!
Вот и нате. Ну что тут поделаешь? Отрезать побольше, чтобы не
проглотил? А вдруг подавится, а я маршрута не знаю абсолютно. И Совесть
совсем обнаглела, издевается: "Думаешь, у него ножа с собой нету?" Ладно,
думаю, опять твоя взяла.
Перед третьим привалом наткнулись на человеческие следы. Вспоминаю
Карацюпу с Ингусом - насчитал семь человек по следам. Дальше на песке - мы
шли вдоль речки - обнаруживаю следы копыт и докладываю Мише (он во времена
Карацюпы Юным Другом Пограничника был). Следы были направлены встречно (?).
А Миша невозмутимо так отвечает, что это наверняка экспедиция на Толюачик, и
наверное, иностранцы. Дожили... Ингус, похоже, перевернулся в своем собачьем
гробу, да и Карацюпа (не знаю, жив ли) не обрадовался бы: за что боролись?!
Хотя - все логично: наши все заняты борьбой за выживание, кто на огороде,
кто на рыбалке, кто ягоды собирает. А нас в честь сорокалетия всего десять
человек с Камчатки набралось. И перед отъездом, и после возвращения все
спрашивали: "Так за чем ходили-то?" - "За сорокалетием камчатского
альпинизма" - "Так далеко? Ну и много набрали? Может, поделишься?" Во народ,
как к капитализму рвется! А - не пускают, не дают этих самых инвестиций.
Боятся, как бы мы Америку не догнали и не перегнали...
Ладно, я отвлекся. Идем дальше, уже по следам экспедиции. Меня все
сомнения терзают: уж больно одни следы на мои похожи. Примерил - тютелька в
тютельку. Мише сказал, мол, вроде это наши следы, может, мы неправильно
срезали и по второму кругу идем, а за нами олени какие-нибудь увязались, и
отставшая часть группы следом...
Миша присел и посмотрел повнимательнее, чуть ли не понюхал и объявил,
что копыта непарнокопытные, а значит, не олени, а всевозможные лошади, ослы
и ишаки. Понятно, что кроме нас, здесь ослов больше нет... Но одна из них с
подковой. Вот что значит - Юный Друг Пограничника! Хотя - какой там юный...
- Может, лошадь Пржевальского? Сбежала от него к нам на Камчатку? - не
сдаюсь я.
- Не, - Миша говорит, - если и сбежала, то до Камчатки не дошла бы, на
мясо бы закабанили...
Фиг с тобой, экспедиция так экспедиция... Свернули вбок на траву и
следы потеряли, потом опять нашли. "Мало ли, - думаю, - может, пачку сигарет
или там галет потеряют, экспедиция все-таки." Идем по следу, как по рельсам.
Своих нигде не видать и не слыхать уже шестой час. Миша уже увидел водопад -
место разбивки лагеря. Тут мы основательно привалились последний раз, а как
только заметили подходящую группу, отвалили, сделав отмашку. Они нас тоже
заметили и тоже дали отмашку, и тоже устроили привал. Миша говорит, что
лагерь ушедшей экспедиции наверняка был у водопада, и там что-нибудь
осталось. Мы туда и рванули. А местность бугристая, ветер навстречу дует. Я
почему-то начал расспрашивать Мишу про медведей:
- Вот что делать, если встретишь вдруг?
Миша ведь самый опытный.
- Я, - говорит, - их тут ни одного раза не встречал. Медведь обычно
первый человека чует и уходит. Опасно - это если внезапно, особенно когда
медведица и с медвежатами. Эти с человеческой опасностью еще не знакомы,
могут знакомиться побежать... Ну, медведица, ясно, их будет охранять, но
может не упасти, и тогда сама бросится на защиту...
- Интересно!.. Так что же делать? Деревьев нет... Миша, ты ж патриарх,
все знаешь...
- Надо бросить рюкзак. Он обязательно остановится и начнет его
потрошить.
- Ну распотрошил, а там - ни хрена. Дальше что?
- Ну еще рюкзак...
- Жалко!..
- Ну, фальшфейер, говорят, хорошо отпугивает, ракетница там...
- ...ружье, пулемет, пушка, гранаты, - издевательски подхватываю я.
- Ну там, постучать, позвонить... в свисток посвистеть, - понял Миша. -
Только голос подавать нельзя.
Группа давно скрылась из виду, вот он - последний бугорок и водопад.
Появились первые заросли кедрового стланика...
А дальше надо смотреть видеозапись.
- Миша, - говорю, - кранты! Медвежье стадо! - Чувствовал, что след
экспедиции какой-то подозрительный...
- Точно, - отвечает Миша. - Садимся, они нас еще не учуяли...
Пока садились, сняли рюкзаки, до медведицы с тремя медвежатами метров
полста. Достаю самое дорогое - видеокамеру и фальшфейер. Страх еще не дошел
- спасает близорукость.
- А, фальшфейер! Это хорошо, тудыть-растудыть... - выматерился
интеллигентный Миша. - А сработает?
- А хрен его знает... - отвечаю. - Всегда срабатывал...
Пытаюсь снимать на камеру, от волнения путаю "паузу" и "запись", не
могу найти медведей в видоискатель - близорукость, да и долго смотреть туда
как-то боязно - расстояние там нереальное, может, они уже рядом!
- Надо постучать, - шепчет Миша.
- Чем?
Мы лихорадочно оглядываемся - ничего, только у обоих по лыжной палке
заместо альпенштоков... Эврика!!!
- Дай сюда палку! - кричу.
- Тише ты!.. - шепчет опытный Миша, но уже поздно. Медведица радостно
бросается в нашу сторону.
Я стучу так, что палки гнутся. Старые добрые горнолыжные палки из
дюраля. Медведица останавливается, затем раздает пинки своим чадам и
начинает убегать к водопаду - все, как учил Миша. Я продолжаю стучать, как
заведенный.
- Хватит, лучше снимай. Все нормально, - Миша вскинул рюкзак и, как ни
в чем ни бывало, пошел к водопаду следом за медведями. "Вот что значит опыт!
- опять заговорила Совесть. - Не то что ты."
А я продолжаю стоять на виду, смотрю, наблюдаю, и вижу, как медведица
перемахнула через распадок, побежала вверх, но на полпути отчего-то
остановилась и начала пристально всматриваться и внюхиваться в нашу сторону.
Наверно, ей не понравилось наше явно победное вступление на ее территорию. А
Миша тем временем решительно исчез из виду, спустившись в небольшой каньон к
водопаду. Медведица начала медленно возвращаться.
Я лихорадочно пытаюсь развести костер из стланика. Зажигалкой не
выходит, спичек нет, фальшфейера жалко. Мохнатая мадам со своим выводком все
ближе. Тикать надо, но где же Миша, эта медленно ходячая легенда
альпинизма?! Иду к каньону и вижу: внизу на каменной площадке метрах в ста
сидит Миша без рюкзака и тоже пытается запалить костер, но о приближении
медведицы явно не подозревает.
- Миша!!! Она!!! Возвращается!!! - и дальше непереводимый русский
фольклор, на всю округу. Медведица, словно все поняв - а все слова были
именно в ее адрес - бросается вниз во весь опор. Как быстро!.. О, ужас.
Поворачиваюсь от страха к ней спиной и тоже стартую. Может быть, тоже
быстро, но кажется, что стою на месте - знаете, как во сне это бывает? "Что
ей нужно, стерве? - думаю, шевеля конечностями. - Мишка чесанул... без
рюкзака... А если она его не заметит и за ним бросится?"
- Ему за шестьдесят, и он в пластиковых ботинках, да каньон полста
метров, и бросать ему больше нечего, - это Совесть заговорила. - Подожди его
и свой рюкзак брось...
- Жалко рюкзака-то, - робко пытаюсь возразить я, вовсю перебирая ногами
и не оглядываясь.
- У тебя же фальшфейер, - не унимается Совесть.
- Да пошла ты!!! - ору я вслух и вдруг замечаю впереди себя и правее
водопада - желтые Мишкины "кофлачи" быстро-быстро так сверкают. Вот тебе и
медленно ходячая легенда!
- Ну, что, - Совести говорю, - довольна? Вот и пиздец тебе, вместе со
мной! Станет она пустой рюкзак потрошить, и фальшфейер - тьфу, даже если
сработает... Довыпендривалась?
Убегать уже бесполезно. Вся надежда на фальшфейер и на Бога, причем, на
Бога гораздо больше.
- А не надо было от коллектива отрываться! - Совесть несет предсмертный
бред.
- А ты, ты, ты!!! Ты где была?! С-сука-а-а!!!
От моего последнего вопля медведица озадаченно остановилась и
призадумалась. Ну?! Ну же!!! Поворачивает обратно... Пошла лениво...
Прилив сил! Радость! Чудо!
- Что, - ору я, от счастья обезумев, и далее - чисто по-русски. -
.........! ... ...... ..... ...!! .... ......!!!
То ли она глуховатая была и хотела получше расслышать, то ли ей мат не
по нраву был, а может, и наоборот, но только она, стерва, опять
разворачивается - вот же скотина! - и снова к нам, то есть, ко мне
конкретно... Миши уже давно не видно, наверное, за второй бугор перевалил.
Хватаю палки - тюк! тюк! тюк! тюк! - Совесть молчит давно, чувствует -
крышка, я тоже зубы сжал - тюк! тюк! Не дамся-а-а-а!!!
Нехотя разворачивается и отступает. Победа!!! Хватаю камеру, дабы
запечатлеть свой триумф. Все внутри ликует, Совесть тоже зашевелилась на
радостях.
Тут она опять ко мне. Ну уж, дудки! Только полный дурак будет так
старательно испытывать судьбу. Ноги! НОГИ!!!
И слышу - родная трель моего же свистка от аварийно спасательного
гидрокостюма! Это уже Саша Биченко показался невдалеке, группа вся с ним.
Ну, все, пронесло...
Медведица больше не возвращалась, да и я больше не ругался. На кого
ругаться, на свою Совесть?
Вот так. Но почему она - медведица - так реагировала на крепкие слова?
До сих пор понять не могу. Может, в этом и состоит одна из особенностей
национальной медвежьей охоты?
Аккумуляторная батарея - АБ - для атомохода является аварийным
источником питания, но без нее подводный левиафан мертв. Это все равно, что
автомобиль без аккумулятора. Разница - только в весо-габаритах: на лодке она
весит сотни тонн и состоит из сотен элементов. И, естественно, замена
батареи на атомоходе - дело не из легких. Это авральная работа для всего
экипажа, в три смены, по план-графику... Такая перегрузка проводится раз в
два (а то и четыре) года, то есть - не часто. Поэтому план-график учитывает
только непрерывные процессы и мероприятия. А вот как учесть, что потерялась
или сломалась погрузочная доска? Или - упала за борт и, соответственно,
утонула такелажная скоба? Или - расстройство желудка у крановщика? Ясное
дело, графики летят, трещат и ломаются в самых неожиданных и неподходящих
местах. А у начальства график - на столе под стеклом и перед глазами.
-- Почему срывается план перегрузки?! - грозно несется по телефону на
атомоход.
-- Уронили за борт такелажную скобу... - мямлит дежурный по лодке или
вахтенный центрального.
-- Где механик?!
-- Ушел на СПТБ (ПРЗ, ЭМС и т. д.)...
-- Комдива-два срочно к телефону!!!
-- Занят, работает в яме...
-- Чем занят?! У вас погрузка стоит!!! Где командир?!!
В общем, этот процесс очень похож на закат солнца вручную без
асбестовых рукавиц.
Помимо всего, на перегрузку выделяется больше полусотни литров
чистейшего этилового спирта (а проще - "шила") для "технических нужд",
который за время погрузки необходимо израсходовать и списать, хотя бы
формально. И вот, народ, задействованный в погрузке, а также находящийся на
прилегающей территории, старается изо всех сил помочь в этом самом процессе.
В общем, как ни крути - перегрузка АБ на атомной лодке схожа с заменой
зубов в слесарной подсобке в предпраздничный день через анальное отверстие.
Да-да, может быть, это одна из многочисленных национальных или флотских
особенностей, как вам будет угодно - но на флоте все делается только через
задницу.
Головная атомная подлодка проекта "Барс" перегружала вторую батарею в
достроечном заводе. В первый раз - два года назад - перегружали заводчане "с
участием личного состава". Теперь же - наоборот: личный состав с помощью
завода. Несмотря на то, что процесс один и тот же - это две совершенно
разные вещи. Ныне вся ответственность - на хрупких плечах экипажа, причем,
все это весной, в период весенней битвы за урожай и майских праздников. Но
это еще не все. В стране "коренная перестройка" началась с "коренного
перелома". Многострадальный советский народ, привыкший уже с гордостью и
почти без закуски больше всех употреблять крепких напитков на душу
населения, вдруг ни за что, ни про что оглушили "сухим законом". От такой
неустанной заботы партии и правительства народ просто одурел - сознание и
сознательность у него помутилось. Все стало трещать, стопориться и ломаться.
Накануне Первомая - затяжных выходных - успели выгрузить старую батарею
и приготовить к погрузке новую. Все по графику. Начали вывозить машинами
бербазы старые баки на разделку... вот тут-то и начались чудеса. Один
"зилок" с матросом-водителем и офицером-старшим перевернулся на повороте -
торопились на обед. Второй при заезде на разделочную горку вздыбился и
сломал кузовную раму. Все!!! Завод на пролетарские праздники машин не дал.
Телефонные провода между штабом бригады, заводом и лодкой накалились добела
и... начали остывать. Сказывалась "разрядка" и новое "мышление": войны не
было, лодка заводская, не линейная - решили три дня отдохнуть
по-человечески, по-пролетарски.
Первый день, 1-е мая, прошел впустую: торжественный подъем флага,
торжественный митинг и далее все как обычно. Второй день праздников - день
блаженства, он весь твой, и чтобы никто и ничто тебя не тревожило, надо уйти
подальше, затаиться поглубже, чтобы не нашли, не откопали, не высвистали.
Группа офицеров, куда входил и комдив-два, решила отдохнуть в прибрежном
заводском пионерлагере Суходол. Лагерь только начинал готовиться к приему
детей и проводил первый сбор персонала - воспитатели, пионервожатые, повара,
медработники... В общем - в подавляющем большинстве персонал был женским, и
специальная делегация пригласила офицеров-подводников, заранее зная о
наличии у них спирта.
Комдив-два вынырнул из зарослей "тропы Хо-Ши-Мина", ведущей с завода к
бригаде, в надежде подсесть на суходольский автобус. Картина, представшая
перед ним напротив ворот бригадного КПП, заставила на некоторое время
остолбенеть. В воротах стояли два груженых "КамАЗа-длинномера" с
разделанными аккумуляторами. О ужас! Это же наша старая батарея. Пока не
составлен и не подписан акт на списание - она наша. А может, все-таки, не
наша, чья-нибудь другая? Но на горке была только наша, и то не разделанная
на лом. Черт те что творится в этом мире! Что произошло за ночь и вообще -
какой сегодня день и число? Сразу захотелось повернуть обратно и скрыться в
зарослях тропы, но врожденное любопытство и выработанное чувство
ответственности подавили позорное желание бежать.
В сизом дыму работающих камазовских дизелей стояла живописная группа
военных и о чем-то оживленно беседовала, сильно жестикулируя. Больше всех
жестикулировал и распинался товарищ комбриг, рядом с ним разводили руками
дежурный по бригаде (капитан второго ранга) и дежурный по КПП
(капитан-лейтенант). Чуть в стороне стоял летчик-майор. Комбриг был "метр с
кепкой", пройдоха и матерщиник. К тому же он немножко картавил, и вместо "р"
у него выходило "л". Поэтому за глаза его называли "комблиг" или "товалищ
комблиг".
-- А-а! Комдив-два-а-а, мать-перемать! Чего в кустах плячешься, как
заяц, мать-перемать? Что за хелня тволится, мать-перемать? Подходи смелее,
будем лаз.........ся (не "разбираться", конечно).
"Ну вот, кажись, второй день праздника накрылся чем-то, - подумал
комдив-два. Первый день он сидел в части - обеспечивающим - чтобы в параде
не участвовать и в прочем цирке (это привилегия "годков"). - Жалко..."
Третий день - воскресенье. Это уже не праздник, это уже для зализывания ран.
Нет того раздолья и бесшабашности, не тот настрой, не та атмосфера. Народ
уже выдохнется и устанет. А без народа это - просто отгул, а не праздник.
Комдив-два нехотя поплелся к комблигу. Был он одет в "гражданку", а для
военного человека быть в "гражданке" среди высокого начальства - это как во
фраке на нудистском пляже.
-- Ну, лодной, докладывай, что натволил, мать-перемать, и почему
баталею без вас вывозят? Что, договолился - и в кусты, мать-перемать?
-- Товарищ комбриг, я ни с кем ни о чем не договаривался...
-- Та-ак, он ни с кем не договаливался, мать-перемать, а это что?! Чья
баталея, мать-перемать?!
-- Наша, старая, отработанная батарея. Но мы ее отвезли и сдали в
бригаду...
-- Видали, какой умник, мать-перемать? А ты акт списания подписал? На