Кувалдин Юрий. Так говорил Заратустра

   Комаров послушно вышел из машины и пошел открывать багажник.
   - Ваши условия? - спросил Борис Петрович, ощупывая и оглядывая оранжеватый, легкий, со щелями, кирпич. В глазах Бориса Петровича светилась некоторая алчность.
   - Ваши предложения? - вопросом на вопрос ответил Беляев, снял черную вязаную шапочку и пригладил длинные волосы.
   - Пятьдесят рублей за тысячу, - неуверенно произнес Борис Петрович и постучал по кирпичу извлеченными из кармана ключами. - Звенит, как амфора! с улыбкой добавил он.
   - Ну, вот видите! - воскликнул Беляев. - Как амфора! А вы за пять копеек хотите его купить...
   Беляев достал из кармана бумаги, развернул и ударив по ним сверху тыльной стороной ладони, сказал:
   - По техусловиям ему цена три копейки...
   - Так, - сказал Борис Петрович.
   Беляев вдруг усмехнулся и громко, как бы ставя Бориса Петровича на место, произнес:
   - Так! говорил Заратустра! - И продолжил: - Три копейки цена, плюс три - главному инженеру, да мне - три, и одна копейка, - он взглянул на Пожарова, -комиссионные! Итого - десять копеек стоит эта амфора...
   - Дорого! - выпалил Борис Петрович.
   - А чего ж тогда говорите: амфора, амфора! - ехидно процедил Комаров, до этого молчавший.
   - Такого кирпича еще ни у кого не было, - достаточно мягко пробасил Пожаров.
   - Ну да ладно! - отрезал Борис Петрович. - Когда забирать?
   - Хоть завтра, - сказал Беляев и принялся что-то прикидывать в уме. После паузы спросил: - Если у вас с собой задаток, то...
   Борис Петрович полез в карман за бумажником.
   - Как я понимаю, три копейки на двадцать тысяч штук это будет?
   Он задумался, а Беляев ответил:
   - Шестьсот рублей.
   - Именно, - сказал Борис Петрович и отсчитал шесть сотенных бумажек. Затем подробно объяснил куда везти, кто там будет ждать для разгрузки и прочие подробности. И сам подъедет к трем...
   Когда он покинул машину, все рассмеялись, а Комаров сказал:
   - Да, Беляев, большое будущее тебя ожидает!
   - И прокурор! - захохотал Пожаров. Его высадили на том же углу, где брали, и поехали опять на завод. Там Беляев быстро оформил сделку, внеся в кассу деньги, договорился с главным инженером о машине, кране...
   - Тут машиной не обойдешься, - сказал главный инженер и, подумав, добавил: - Пошлю сразу четыре длинновоза... Да. Сразу ухнем все двадцать тысяч...
   - Это будет правильно, - тоном бывалого строителя сказал Беляев и закурил "Беломор".
   Если мерить личность умением себя проявлять, то в этих первых своих контактах с производственниками Беляев проявлял себя в полной мере как человек твердого слова и завидной пунктуальности. На первых порах главный инженер, когда Беляева прислали из института по линии связи производства с высшей школой, посмотрел на него снисходительно, мол, пусть студент практикуется, носит в свое студенческое СКБ (студенческое конструкторское бюро) образцы на испытания, пишет научные работы, чертит курсовые, но не тут-то было, во второй же свой приход на завод с результатами лабораторных испытаний нового кирпича Беляев решительно спросил:
   - Мне нужна партия в двадцать тысяч штук, не продадите?
   - Не продадим! - с улыбкой сказал тогда главный и стал думать.
   Кирпич этот никто еще по фондам не заказывал, опытные партии были незначительными, все больше для испытаний - и здесь, на заводе, и в институте исследовательском, и в институте учебном, откуда был Беляев. Но вот как-то раз главный спросил:
   - Кому нужен-то кирпич?
   И Беляев, получивший заказ от Пожарова, все в деталях обрисовал, и калькуляцию полную сделал... Главный инженер понял, что в Беляеве была поистине великолепная деловая жилка, какая-то повышенная реакция проникать в сердцевину проблемы. Основное же в этом было то, что Беляев как бы прочитал мысли главного инженера, ибо тот уже собирался подработать на опытных партиях, которые, в принципе, шли как неучтенная продукция, но покупателей он еще не нашел, а тут - вот он, стоит перед тобой, молодой, проворный...
   Комаров подбросил Беляева до дому и назавтра обещал быть у подъезда в семь тридцать утра, а пока помчался делать план.
   Целый вечер Беляев просидел за письменным столом, энергично просчитывая различные задания для Баблояна, однокурсника. Мать пыталась отвлекать его какими-то вопросами. Торможение сына этими вопросами, беспричинными и бессмысленными, как казалось Беляеву, доставляло ей удовольствие чисто профессиональное, как в университетской аудитории она любила тормошить вопросами студентов, считая, что таким образом она их вызывает на искренний диалог и тем самым обеспечивает совершенное усвоение материала.
   Голос у матери был низкий и властный. После двух-трех вопросов Беляеву хотелось заткнуть уши, уйти в себя, забаррикадироваться, что, впрочем, он успешно освоил. Задав эти два-три вопроса и не получив ответа, мать, как правило, отставала. Она ложилась в своем черном шелковом, расшитом алыми розами халате на диван, подбив высоко подушку, надевала очки, закуривала и принималась за чтение очередного толстенного романа по-французски. Прочитав несколько страниц, она начинала позевывать, затем Беляев слышал, как падала на пол книга и как сначала тихо, а потом громче комнату оглашал грассирующий храп. Зато какой неотразимой, красивой становилась мать, когда к ней приходил Герман Донатович! Ей было только сорок три года, и она была стройной, фигуристой женщиной.
   За последние два года мать и сын подладились друг под друга: когда собирался прийти Герман Донатович, Беляев уходил к Лизе.
   Наконец к полуночи, Беляев закончил все расчеты, зевнул, встал, подошел к дивану и потрогал мать за плечо. Она, как и обычно, быстро открыла глаза и спросила:
   - Который час?!
   - Уж полночь близится, а Германна все нет! - сказал Беляев и пошел умываться перед сном, шаркая шлепанцами, надетыми на босу ногу.
   В длинном обшарпанном коридоре было тихо, соседи уже спали. Только рук Беляева коснулась струя воды, как он подумал о том, что неплохо бы всю квартиру занять самому. Живут здесь три семьи, четвертая - он с матерью. Надо думать, просчитывать варианты... Вариант первый: мать выдать за Германа Донатовича и прописать его сюда. Но прежде Герману нужно развестись. Нет, это не то. Даже если он разведется, распишется с матерью и пропишется к нам - это перспектива нового размена. Не будет же Беляев всю жизнь с ними жить в одной квартире. Вариант второй: он женится на Лизе, прописывает ее сюда, в первые же три года она рожает троих детей... Вот тебе и квартира! Но сразу Лиза вряд ли согласится рожать - нужно закончить институт... Одно другому - не помеха! Пусть и рожает, и учится!
   - Ну сколько можно умываться! - услышал он сзади раздраженный голос матери.
   Он закрыл воду над раковиной и принялся утираться полотенцем. Мать подошла к ванне, заткнула, нагнувшись, дырку, включила горячую воду и, не обращая внимания на сына, сняла халат.
   - Спокойной ночи! - сказал Беляев, выходя из ванной и слыша, как за его спиной щелкнула задвижка.
   Беляев лег на свою кровать за шкафом и включил ночник. Некоторое время он смотрел в потолок, украшенный в местах соединения стен с потолком прекрасной лепниной, затем взял с тумбочки первую попавшуюся книгу, - а на тумбочке лежала добрая дюжина книг, - это оказался "Большой шар" Андрея Битова, и начал читать... "Трень-бом-динь! Трень-бом-динь!"
   - Трень-бом-динь! - зазвонил в семь утра будильник.
   Беляев резко сбросил с себя одеяло и тут же встал. Еще, казалось, был во сне, но уже стоял. Это лучше, нежели давать себе послабление, успокаивать словами, что еще одну минуточку подремлю и тогда уж поднимусь. Сон накроет с головой и все планы, все обещания - под откос, весь день пойдет наперекосяк!
   Беляев вышел из подъезда, огляделся, Комарова еще не было. Шел редкий снег, темный переулок был перечерчен длинными желтыми полосами света фонарей. Кое-где в домах горели окна. Беляев смотрел на снег, дышал нежным морозным воздухом, оглядывался на свой трехэтажный старинный дом и ему грезилось, что весь этот дом принадлежит ему...
   Зеленый огонек Комарова показался внезапно.
   - Долго спишь, - сказал Беляев, усаживаясь в теплую машину.
   - Еле завел! Аккумулятор ни к черту... Пока искал "катюшу", потерял двадцать минут...
   - Надо было прийти раньше на эти двадцать минут! - жестковато сказал Беляев.
   - Подумаешь, опоздал на пятнадцать минут, - отшутился Комаров.
   - Не подумаешь! - резко остановил его Беляев.
   - Я же не нанялся тебя возить...
   - Нанялся!
   - Да я без тебя заработаю...
   - Я тебе плачу больше!
   - Ты еще ничего не заплатил!
   - Слушай, кончай пререкаться...
   - А ты чего возникаешь?!
   - Я не возникаю, а там машины грузятся!
   - Они и без нас погрузятся, - сказал Комаров, шмыгая носом.
   - Это тебе так кажется!
   - Посмотрим!
   - Посмотрим! - повысил голос Беляев, видя, что Комаров заметно прибавляет скорость. Он обиделся, насупился и до самого завода не проронил ни слова.
   Беляев оказался прав. Машины еще не загружались. Главный инженер где-то бегал по территории, и его пришлось дожидаться. Когда он появился, выяснилось, что он не сумел достать кран, поэтому и не загружал машины. Но Беляев попросил все же загружать.
   - Как вы там двадцать тысяч разгрузите?
   - Разгрузим, - усмехнулся Беляев.
   - Ну, смотрите, - сказал главный инженер и дал команду на погрузку машин.
   Беляев вернулся к машине Комарова и сообщил ему эту "радостную" весть.
   - Да ты с ума сошел! - раздосадованно воскликнул Комаров и принялся подсчитывать вслух: - Даже если кладем по десять секунд на кирпич, то это будет двести тысяч секунд... А в одном часе три тысячи шестьсот секунд... Стало быть, за час... мы выгрузим триста шестьдесят кирпичей...
   Беляев возразил:
   - Это один человек выгрузит триста шестьдесят... А там четверо дожидаются и нас двое... Да еще сейчас в институт заскочим, я пару человек возьму...
   Комаров почесал затылок.
   - Это еще куда ни шло, - сказал он. - Но лучше бы кран!
   - Вот ты и будешь кран искать, пока мы занимаемся разгрузкой.
   Мостовой кран загрузил все четыре машины за каких-нибудь полчаса кирпич был аккуратно уложен на поддоны, оставалось цеплять, поднимать и ставить в кузов. Объяснив шоферам подробный адрес, Комаров повез Беляева в институт. Баблояна Беляев нашел в просторной комнате СКБ, сразу же передал ему расчеты и спросил, как идут дела. Невысокий, плотный Баблоян, стекливший в это время очередной лист курсовой, обрадованно оторвался от работы, достал из портфеля сверточек и, передавая Беляеву, сказал:
   - Здесь триста...
   Беляев сунул деньги в карман, улыбнулся и уставился, не отводя взгляда, на Баблояна. Затем, сменив улыбку на серьезность, сказал:
   - Берешь Манвеляна и вниз! Есть работа.
   - У меня еще два заказа, - сказал Баблоян, подтягивая брюки и заправляя в них сзади рубашку, которая выбивалась во время работы над копированием чертежей.
   - Завтра закончишь, - твердо сказал Беляев.
   Видимо, Баблояну казалось, что ехать ему незачем, но он повиновался отчетливому, твердому голосу Беляева. Если бы не Беляев, то Баблоян и все его многочисленные "горцы" вылетели бы из института сразу же после первого курса. Большого труда стоило Беляеву заставить этих "студентов" хотя бы переписывать, копировать подготовленные им работы. Под видом СКБ студенческого конструкторского бюро - Беляев организовал нечто вроде фирмы по гарантированной сдаче зачетов, экзаменов и выполнения всевозможных графически-расчетных работ. Разумеется, не бескорыстно. Баблоян с Манвеляном сели сзади.
   - Как здоровье мамы? - спросил Беляев у Манвеляна.
   - Спасибо, очень хорошо.
   - Отец работает?
   - Да, папа тоже работает. Беляев еще что-то, для разговора, хотел спросить, но Баблоян перебил его вопросом:
   - Слушай, Коля, - у него получилось "слюшай", - может, в общагу заскочим? Мои прислали чачу...
   - Нет, - сказал Беляев.
   - Ну что ж, очень хорошо, - сказал Баблоян.- Очень хорошо, что мы сейчас едем за город.
   Выехали из Москвы. Белые поля, как чистые листы ватмана, лежали справа и слева. Потом они исчезали за деревьями. Свернули к железнодорожному переезду. Одну платформу ремонтировали и рядом с нею строили какой-то служебный кирпичный домик. Кран разгружал с грузовика бетонные перекрытия.
   - На ловца и зверь бежит! - воскликнул Беляев.
   - Что? - спросил Комаров, включая щетки, чтобы очистить лобовое стекло от налипшего снега.
   - Кран! - крикнул Беляев, попросил остановить машину и побежал вдоль платформы, засыпанной снегом.
   Подошла электричка, высадила людей, тронулась.
   Впереди и сзади на снежном фоне темнеют фигурки людей, идущих с электрички. Слышны разговоры и смех.
   Автокрановщик выслушал Беляева, подумал и согласился на четвертной билет. Через пятнадцать минут Беляев сидел уже рядом с водителем крана и указывал дорогу, следом, не спеша, ехал Комаров. Въехали в дачный поселок. Многие дачи стояли совсем глухие, темные, в них, по-видимому, зимой не жили. Но были и обустроенные, кирпичные дома, из труб которых шел дымок. Наконец нашли участок Бориса Петровича.
   В глубине этого довольно-таки большого, в соток двадцать, участка под березами стоял небольшой голубенький павильончик, в нем у электрообогревателя грелись ожидавшие машин грузчики. Подходя к этому павильончику, скрипя снегом, Беляев вскинул взгляд на заснеженные ветви берез и почувствовал запах березовых почек. Воздух здесь был по-снежному чист, не как в Москве.
   - Труба зовет! - сказал Беляев грузчикам, заглянув в комнатку.
   - Это мы мигом! - сказал один, убирая под стол порожнюю бутылку из-под водки.
   Перехватив вопросительный взгляд Беляева, все тот же грузчик сказал:
   - Ждали-ждали вас, смотрели-смотрели на нее, заразу, да и...
   - Пошли, Миша, хватит ля-ля, - сказал другой.
   Выйдя на крыльцо, грузчики потянулись, повздыхали, покурили и принялись за дело. Кран опускал кипы на снег, а грузчики и студенты быстро укладывали кирпич в штабель, освобождая поддоны, которые нужно было вернуть на завод. Штабелировка шла весело. Всем нашлись заранее заготовленные хозяином рукавицы и халаты.
   Несколько раз останавливались на перекуры. Беляев, смахнув снег со ступеней павильончика, садился и смотрел на работающий кран, который снимал последний поддон. Оранжевый кирпич на снегу, напоминал рябиновые грозди. Три машины уже отпустили. Каждый шофер получил от Беляева по десятке и все поехали довольные. Четвертая машина должна была забрать все поддоны. Уехал и кран. Крановщик, с удовольствием убирая двадцатипятирублевую бумажку в бумажник, на прощание сказал:
   - Когда понадоблюсь, найдете на Козловском повороте. Тама наша база...
   Комаров подошел к Беляеву и сказал:
   - Так мы и себе можем дома построить.
   - Можем, - сказал Беляев. - На небе!
   - Да-а... Если вот в деревне землю как-нибудь взять...
   Беляев посмотрел на него с некоторым презрением.
   - Когда возьмешь, доложи мне, - сказал он.
   Ответа не последовало.
   Закончили огромный штабель и перекидали поддоны в кузов, последняя машина уехала, а все прошли в павильончик греться к обогревателю в ожидании хозяина. Грузчики сначала мялись, но потом достали вторую бутылку водки.
   - Я же говорил, нужно было чачу взять, - сказал Баблоян.
   - Нет, - зло шепнул ему Беляев и еще тише добавил, - здесь мы не пьем!
   - Понял.
   Грузчики предложили, но студенты наотрез отказались, сославшись на то, что им еще сегодня идти в институт. Правда, от черного хлеба с салом не отказались.
   В четверть четвертого подкатил на черной "Волге" Борис Петрович. Его глаза радостно заблестели от вида могучего кирпичного штабеля.
   - Будем дружить, - сказал Борис Петрович, после того как рассчитался с Беляевым за кирпич, за машины, кран и разгрузку, и получил накладные и копию счета за оплату. - Есть много заманчивых предложений...
   Темнело. В машине Комарова было тепло. Из окон некоторых дач на снег упали желтые пятна. Беляев в уме просчитал километраж, проделанный Комаровым за эти два дня. Выходило около ста километров. Это десять рублей, если километр стоит десять копеек. Десять умножить на три - тридцать. Итого Комаров заработал тридцатку.
   Баблояна с Манвеляном высадили у института. Беляев уплатил им по десятке, они сначала не хотели брать, но Беляев настоял. Затем заехали на завод. Шестьсот рублей обрадованно принял главный инженер и угостил Беляева "Беломором".
   У дома Пожарова Комаров остановился. Беляев сунул ему три червонца. Комаров недоуменно пожал плечами и сказал с волнением:
   - И это все?
   - Три счетчика - мало?
   - Да я заработаю...
   - Заработай! - зло оборвал Беляев.
   - Ну, не знал...
   - Что ты не знал?
   - Что ты такой хмырь!
   - В следующий раз будем оговаривать условия заранее, - сказал чуть спокойнее Беляев и добавил еще одну десятку со словами: - Это за помощь при разгрузке.
   - Спа-асибо! - с издевкой выпалил Комаров.
   - Слушай, Лева, если не доволен - организуй сам что-нибудь!
   - И организую!
   - Вот-вот, организуй, а я посмотрю!
   - Организую! - крикнул Комаров, когда Беляев, выйдя из машины, захлопывал дверь.
   Беляев вошел в старый, гулкий подъезд со стершимися ступенями лестницы, с грязными стенами и сломанными перилами. На втором этаже остановился у массивной двери, обитой дерматином, прорванным в некоторых местах, и позвонил. Открыл сам Пожаров, в байковой клетчатой рубашке, как всегда, аккуратно причесанный.
   - Ну, как? - спросил он.
   - По расписанию, - сказал Беляев и, не раздеваясь, прошел следом за Пожаровым в комнату.
   На огромном круглом столе стояла ваза с хризантемами.
   Беляев молча достал деньги и отсчитал двести рублей десятками.
   - Разденься, - сказал Пожаров. - Хочешь чаю?
   - Некогда, у меня гора работы.
   - У меня тоже, - сказал Пожаров. - Сижу, не разгибаясь!
   Беляев посмотрел на полноватые, с ямочками, щеки Пожарова.
   - Этот тип сказал, что есть у него какие-то предложения...
   - Да я знаю, - сказал, зевнув, Пожаров.
   - Проработай эти предложения... Сырые не предлагай, понял?
   - Понял.
   Беляев минуту стоял и о чем-то думал, вспоминал, потом достал пять рублей и, протягивая их Пожарову, попросил:
   - Возьми, пожалуйста, для меня два билета в Станиславского на "Записки сумасшедшего"... Говорят, какой-то Бурков там творит чудеса...
   - Будет сделано, - сказал Пожаров.
   Выйдя от Пожарова, Беляев по Неглинке отправился в ЦУМ. Толпы людей вливаются и выливаются из этого огромного дома. Беляева толкали, задевали сумками, но он не спеша двигался вдоль прилавков, осматривая товары и ища что-нибудь подходящее. Вот привлекли его внимание ложки и вилки - синеватая сталь перемежалась серебром и позолотой, и все это сочеталось с игрою света, причудливо отраженного в зеркалах. Но это было не то, что хотелось. Беляев пошел этажом выше и вдруг увидел Лизу, вернее, сначала узнал ее шубку, а потом понял, что это Лиза. Она стояла у прилавка с каким-то высоким офицером, капитаном, и что-то весело ему говорила.
   - Лиза! - обрадованно крикнул Беляев. Лиза круто обернулась и, как показалось Беляеву, веселость сразу же схлынула с ее лица. Беляев подошел к ней и вопросительно посмотрел на офицера.
   - А это - Коля, - сказала офицеру Лиза, - мы с ним вместе учились в школе.
   Беляев почувствовал фальшивость в ее голосе. Втроем они стояли в неловком молчании. Офицер пожал руку Беляеву и представился:
   - Владимир.
   Нельзя было не оценить его величавого достоинства, но Беляева пугала неопределенность его присутствия с Лизой.
   - Можно тебя на минуточку? - отозвал Беляев Лизу в сторону.
   На губах Лизы мелькнула едва заметная гримаска горечи, - офицер не уловил ее, или просто сделал вид, что ничего не видел. Что было у Лизы в мыслях? Всякий раз, оставаясь вдвоем с Лизой, Беляев как бы заново изумлялся счастливой судьбе, спаявшей их воедино, но в эти минуты, хмурый и замкнутый, он ни словом, ни жестом не выказывал подобных чувств.
   - Что это за тип? - холодно спросил он.
   Лиза сначала покраснела, потом побледнела.
   - Да так, - взмахнула она рукой, пытаясь отшутиться, - один знакомый... Попросил поводить его по магазинам...
   - Говори правду! - грозно прошипел Беляев.
   - Правду?
   - Да!
   - Неужели ты не понимаешь? - усмехнулась нервно Лиза.
   Беляев похолодел - до него дошла суть слов Лизы. Он с неприязнью взглянул на офицера, тот делал вид, что рассматривает что-то на витрине.
   - Стой здесь! - приказал он Лизе и подошел к офицеру.
   - Слушаю? - сказал тот, когда его тронул за локоть Беляев.
   - Извините, но нам с Лизой нужно уйти, - твердо, даже со злобой, сказал Беляев.
   Не слушая офицера, он жестко схватил Лизу за локоть и буквально потащил ее, но не вниз, а наверх, приговаривая:
   - Я тебе покажу офицеров! Ты у меня увидишь офицеров!
   - Перестань! - едва заметно сопротивлялась Лиза. - Нам нужно поговорить. Ты понимаешь, что нам нужно объясниться?!
   - Чуть позже я с тобой объяснюсь, - прикрикнул на нее Беляев,- а пока купим подарок Комарову.
   Лиза оглядывается, смотрит, не следует ли за ней офицер...
   В отделе мужской одежды Беляев говорит:
   - Все! Покупаю Леве вот этот костюм! И смотрит на Лизу.
   - Хороший костюм, - говорит она равнодушно.
   И только в этот момент Беляев начинает кое-что замечать. Не то, даже, что замечать, а чувствовать. Глаза Лизы, прежде отдававшие ему свою теплоту, свой блеск, свою жизнь, глаза ее теперь были равнодушны, как и слова. Ведь Беляев ее совсем недавно видел и не заметил этой новизны.
   Отчаяние и злоба охватили Беляева. Сжимая сверток с костюмом под мышкой, он вел, как собачку на поводке, Лизу к себе, зная, что мать сегодня придет поздно, у нее отчетно-выборное собрание в университете. Лиза теперь шла послушно сама, но вид ее был прежним. Хотя она говорила с Беляевым, слушала его, даже смеялась, но была вся в себе, в своем равнодушии к Беляеву.
   Как только он привел ее к себе в комнату, стал раздевать ее, нет, срывать с нее одежды, она не противилась, но и не зажигалась, была холодна, но Беляев должен был во что бы то ни стало доказать ей, что только он имеет право любить ее...
   Глава VI
   Пожаров приятно улыбнулся, полез во внутренний карман пиджака, помедлил и достал красную книжечку.
   - Понял! - воскликнул он. - Вчера выдали! Приняли...
   - Теперь тебе зеленый свет прямо до Нью-Йорка, - сказал Беляев.
   Пожаров несколько раз прошел, мягко ступая по ковру, из угла в угол. Щеки его порозовели и более отчетливо стали заметны на них ямочки. Глаза Пожарова блестели, и он, как некую драгоценность, несколько раз принимался рассматривать книжечку.
   - Ну, кто я до этого был? Раб Господен. А теперь? Для нас открыты солнечные дали, - пропел он и продолжил: - А то каждая гнида - ты не член, тебе нельзя... Понимаешь?
   Пожаров был возбужден и говорил с чувством.
   - Просчитываешь правильно, - сказал Беляев.
   - Еще бы!
   - Я как-то все откладывал, - начал Беляев.
   - Дооткладываешься! Потом взвоешь... Ты только посмотри, что у нас делается в институте! Доцент один, нормальный мужик, я с ним выпивал пару раз, пятый год не может вступить! Все. Финиш. После института не прорвешься и локти кусать будешь. Я не знаю, как этот доцент на доцента без этого дела вышел...
   - Для процента, - сказал Беляев.
   - Именно.
   - Чтобы сказать, что у нас никто не зажимается... И вот примерчик беспартийный доцент! Его поэтому никогда не примут. Зря старается, - сказал Беляев. Он сидел на диване, поджав под себя ногу, и курил.
   - А тут сразу нас, студентов, пятнадцать человек приняли...
   - Списком?
   - За полчаса отстрелялись... Пару вопросов задали... А я как врезал: коммунизм есть высшая, против капиталистической, производительность труда добровольных, сознательных, объединенных, использующих передовую технику, рабочих!- так они сразу проголосовали единогласно. Понял?
   Беляев встал и взволнованно, как и Пожаров, заходил по мягкому ковру. Множество мыслей нахлынуло на него.
   - Понимаешь, - сказал он, - у меня же с отцом не все в порядке...
   - Ерунда! - отмахнулся Пожаров. - При чем теперь твой отец! Дело это решенное. Он сам по себе, ты сам по себе. Твоя мать с ним разведена. Мало ли что было раньше... Он же реабилитирован?
   - Реабилитирован, - как-то нехотя подтвердил Беляев. - Только его в милицию таскают, участковый приходит: почему, мол, не работаешь? Черт, я понимаю, он пьяница, но работу же он берет, делает!
   - Для них нужно, чтобы он где-нибудь числился, - сказал Пожаров.
   - Я то же самое отцу говорил: устройся куда-нибудь. Бесполезно! Говорит, что он вольный стрелок...
   - Пусть живет так, как ему хочется!
   - Анкету же мне заполнять...
   - Об отце не пиши вообще...
   Пожаров остановился и торжественным басом проговорил:
   - Смысл нашей социалистической работы заключается в построении такой жизни, которая дала бы возможность развернуть все таящиеся в человеке возможности, которая бы сделала человека в десятки раз умнее, счастливее, красивее и богаче, чем ныне!
   - А еще? - усмехнулся Беляев.
   - Пожалуйста, - согласился Пожаров и, выбросив вперед руку, загудел: -Коммунизм вырастает решительно из всех сторон общественной жизни, ростки его есть решительно повсюду!
   Беляев одобрительно закивал головой и сказал:
   - Хорошо у тебя получается, очень хорошо!
   - У тебя тоже получится, - сказал Пожаров.
   - Ты мне подбери какие-нибудь цитаты, чтобы и я, как ты говоришь, врезал там...
   - Хоть сейчас! - воодушевился Пожаров, сбегал в кабинет отца и притащил синий пухлый том.
   Он принялся листать книгу. Найдя подходящее, прочитал с выражением, меняя силу голоса: