Страница:
Мы отошли к окну, из которого открывался чудный вид на разрытую теплотрассу.
– Рома... Ты не хочешь со мной говорить? Я тебя обидела, да?
– А ты только что догадалась?
– Прости меня...
Да-да... Сначала наскандалит, потом подлизывается. Последний раз мы с ней поссорились на прошлой неделе. Я предложил пойти в пятницу вечером в «Звезду» на концерт заезжей группы «Антракт», которая поет кавер-версии песен «Битлз». А это сокровище мне ответило со смехом: «Не ходила я еще с таким оборвышем!» – после чего ей потребовалось около часа, чтобы убедить меня в том, что она пошутила. Блестящее чувство юмора! На концерт в итоге все равно не пошли. И правильно сделали – впоследствии я узнал, что концерт отменили. Из-за того, что билетов продали мало. «Антракт» определенно ошибся городом.
– Хочу тебе кое-что сказать, Кристи, – жестко произнес я.
– Нет, нет... – забормотала Кристина, как она обычно делает, когда ей кажется, что я собираюсь ее бросить. Этого она боится больше, чем светопреставления.
– Замолчи и выслушай! – сказал я.
Кристина жалобно посмотрела на меня и всхлипнула, вздрогнув всем телом.
– Урод, оборвыш, идиот, ушлепок, похотливый кобель с недорощенным членом... Я ничего не забыл? – ядовито осведомился я. – По-твоему, мне доставляет большое удовольствие все это слушать каждый день?
– Ну я же глупенькая, – всхлипнула Кристина. – Прости меня...
Ага, то меня унижает при первой возможности, а теперь себя!
– Сколько можно тебя прощать?
– Но я же люблю тебя! – Кристина применила свой главный аргумент.
Вот-вот. А вы смогли бы отшить девушку, если она смотрит на вас заплаканными глазами и говорит, что любит вас? Как ни крути, приятно, что хоть кому-то я дорог!
– Ты очень хорошая и красивая, Кристи, но... мне нужно от тебя отдохнуть. Давай поговорим через недельку.
Кристи поспешно вытерла слезы и закивала с улыбкой.
– Пусть все будет, как раньше, – предложил я. – Но встречаться будем только здесь, в колледже.
Видели бы вы это счастливое лицо! Будто полминуты назад не она обливалась слезами! Эх, бабы...
Кристина дотронулась пальцем до своей щеки. Я никак не отреагировал. Она повторила жест и притопнула каблучком. Пришлось поцеловать в щеку.
– Пока хватит, – сказал я. – Не все сразу.
Кристина кивнула. Мы разошлись, довольные друг другом. Она в очередной раз уверилась, что я не посмею ее бросить, а я получил неделю на осуществление своего плана. Если ничего не выйдет, Кристина все равно останется в качестве запасного варианта.
Вечером перед работой я забежал к Ане. По дороге встретил Человека-Загадку и прочел на рекламном щите свежую надпись красной краской: «ЕСЛИ ТЫ НЕФОРМАЛ, ЗАСТРЕЛИСЬ САМ».
Аня открыла мне дверь, одетая по-домашнему: в старых залатанных брюках, мягких тапочках и кофте, усеянной катышками.
– А вот и наш герой-любовник! Заваливайся.
Я разулся. Она проводила меня в свою комнатушку, заставленную банками с маринованными огурцами, вареньем, квашеной капустой, крупой. Письменный стол был занят серыми мешочками, сквозь прорехи в материи высовывались сморщенные кусочки сушеных яблок. Под кроватью прятались деревянные ящики, на которых сохранились сургучные печати с торчащими из них обрывками бечевы. Под окном, привалившись к батарее, стоял старый велосипед. В углу торчали удочки и лыжи.
– Родители балкон освободили, хотят сделать из него еще одну комнату, – объясняла Аня, виновато посмеиваясь. – Все барахло перетащили ко мне. Они же не знали, что я ни с того ни с сего возьму да вернусь!
– Я ненадолго, Ань.
– Я понимаю. Я кое-что узнала об этой твоей принцессе. Ее настоящее имя – Таня, но она предпочитает, чтобы ее называли...
– ...Присцилла. Я знаю.
– Ей семнадцать. Она учится в Гуманитарном колледже на заочном, работает в магазине цветов на улице Согласия. И что ты намерен делать, получив все эти сведения?
– Да есть одна мыслишка. Сможешь через Настю передать ей записку?
– Предположим. А позволь полюбопытствовать, ты вообще-то соображаешь, что делаешь? – Аня хмурилась.
– Да вроде как.
– Дон Жуан ты недоделанный, вот что я тебе скажу!
– Почему «недоделанный»?
– Да потому что, хоть ты и вечно на девчонок охотишься, но вкус у тебя не донжуанский. Знаешь что, Плакса... Сказать тебе искренне, не понимаю, что ты в ней такого особенного отыскал. Она вовсе не красавица. Я бы даже сказала, середнячок по всем параметрам. Ведь ты же на той вечеринке был совсем не пьян?
– Я этого дела вообще не люблю, ты же знаешь.
– Оригинал ты, Плакса. Мне кажется, ни один мужик в здравом уме не стал бы ее преследовать.
Терпеть не могу, когда меня так называют! При слове «мужик» сразу представляется нечто пропитое, грубое и развратное.
– Анюта! Ты здесь видишь хоть одного мужика, да еще в здравом уме?!
– Плакса, не придирайся к словам. Что ты написал в этой записке?
– Что в пятницу в «Звезде» будет концерт в честь Пятницы, Тринадцатого, и среди прочего там появится группа «Аденома» и сбацает пару песенок. Она не сможет не прийти.
– В каком смысле – «Аденома»?
Видели бы вы Анину мордаху!
– В прямом.
– То есть в прежнем составе?
– В урезанном. Кризис на дворе, инфляция. Я – на гитарке, Хорек – на басухе и на ударных кто-нибудь.
– А Илья? Как без клавишных будете? А Эйнджи?
– Мы сыграем те песни, где можно и без синтезатора обойтись. А Эйнджи вообще выполняла декоративную функцию.
– А на ударных кто будет?
– Да вот пока не знаю. Без разницы. Сойдет любой, кто сможет отстучать простейший ритм, хоть бы это была ученая обезьяна.
– Так-так-так... Ты всю эту авантюру задумал, чтобы заполучить бедную Таню?
– Не только. Встряхнуться хочу. Даже если ничего не выйдет, хотя бы вспомню старые деньки.
– Развратник, авантюрист и ветрогон. – Аня, подвинув мешки с сушеными яблоками, уселась на стол, сложила руки на животе и окинула меня саркастическим взглядом. – Допустим, я смогу у вас постучать на барабанах. Доволен, гнусный субъект?
– А ты умеешь?..
– Я-то? У нас в универе была своя девчоночья группа, называлась «Око за Йоко». Я там пробовала и на гитаре играть, и на ударных, даже петь. Умею все понемножку. От меня же не требуется соло на ударных на полчаса?
– Да нет, конечно! Приходи сегодня в восемь вечера на мост над Кривицким оврагом. Я тебя встречу.
Аня пожала плечами:
– Для дружка – хоть сережку из ушка.
Я почему-то вспомнил, как она писала сочинение по роману «Разгром» Фадеева. Сочинение потом вынесли на разбор, а точнее, на поругание всему классу. Аня доказывала, что трус и предатель Мечик на самом деле есть единственный положительный персонаж этой книги, потому что он один не побоялся бросить вызов коллективу, а коллектив – это всегда сборище тупых идиотов, и тот, кто пытается существовать вне коллектива, – по определению герой... Разве могла наша литераторша, старая коммунистка, потерпеть столь вопиющее глумление над системой общечеловеческих ценностей? Аня в тот день сопротивлялась, как могла, заработала «пару» за неуважение к преподавателю и осталась при своем мнении. Супердевчонка!
В отличном настроении я явился на работу.
Работаю я всего четыре вечера в неделю. Вся моя работа занимает полчаса: просмотреть выведенные на принтере полосы, свежим взглядом найти и исправить ошибки, отдать правку лохматому верстальщику, смурному от выпитых литров кофе, прочесть распечатанные заново полосы еще раз, попрощаться и уйти. На эту работу я устроился только потому, что Кристина того потребовала, и весь грошовый заработок уходил на нее.
Хотя моей ненасытной зверюшке, конечно, этого было мало... «Почему бы тебе не зарабатывать побольше?» – этим вопросом она изводила меня ежедневно, капая на мозги, будто кислотой, и все вспоминала нашу одногруппницу Ленку Клюеву, которая хвасталась своим ухажером: «Мы с ним в такой-то ресторан ходили и в такой-то боулинг, он и за меня заплатил, и за подруг моих... Он на меня за два дня тысяч пятнадцать потратил!» По мнению Кристины, я должен был срочно куда-то бежать и начинать карьерный взлет, – например, стать журналистом: «Ты же любишь писать, сочинять...» Железная женская логика, не уступающая армейской: «Художник? Иди, крась табуретку!» Я, конечно, пописываю изредка статейки в наш «Вечерник»... Кристинка же хочет, чтобы я занимался этим профессионально, освещал, например, политические события в нашем городе. «Будь все время возле администрации, все новости там! Наработай опыт, потом сможешь в какое-нибудь областное издание устроиться...»
А ради чего, позволь спросить, радость ты моя, мне это нужно? Чтобы ты или еще какая-нибудь размалеванная кукла хлопала ресницами и сообщала: «Он на меня потратил столько-то тысяч»? Зачем зарабатывать деньги, если все они будут до копейки высосаны алчными бабищами? Честное слово, лучше сдохну от недоедания и от воздержания, чем это!
Я-то не прочь был бы поработать в библиотеке: туда приходит примерно один человек в час! Сидел бы в тишине, листал книги, писал стишки, пил чай и не думал о том, что творится за стенами. Может, и спал бы там же. Плевать на мизерное жалованье – не в нем дело. Знала бы о моих мечтах Кристинка – придушила бы собственными руками. Или довела своими истерическими припадками до того, что я сам бы повесился, к едрене фене!
7 [первичный период развития болезни]
– Рома... Ты не хочешь со мной говорить? Я тебя обидела, да?
– А ты только что догадалась?
– Прости меня...
Да-да... Сначала наскандалит, потом подлизывается. Последний раз мы с ней поссорились на прошлой неделе. Я предложил пойти в пятницу вечером в «Звезду» на концерт заезжей группы «Антракт», которая поет кавер-версии песен «Битлз». А это сокровище мне ответило со смехом: «Не ходила я еще с таким оборвышем!» – после чего ей потребовалось около часа, чтобы убедить меня в том, что она пошутила. Блестящее чувство юмора! На концерт в итоге все равно не пошли. И правильно сделали – впоследствии я узнал, что концерт отменили. Из-за того, что билетов продали мало. «Антракт» определенно ошибся городом.
– Хочу тебе кое-что сказать, Кристи, – жестко произнес я.
– Нет, нет... – забормотала Кристина, как она обычно делает, когда ей кажется, что я собираюсь ее бросить. Этого она боится больше, чем светопреставления.
– Замолчи и выслушай! – сказал я.
Кристина жалобно посмотрела на меня и всхлипнула, вздрогнув всем телом.
– Урод, оборвыш, идиот, ушлепок, похотливый кобель с недорощенным членом... Я ничего не забыл? – ядовито осведомился я. – По-твоему, мне доставляет большое удовольствие все это слушать каждый день?
– Ну я же глупенькая, – всхлипнула Кристина. – Прости меня...
Ага, то меня унижает при первой возможности, а теперь себя!
– Сколько можно тебя прощать?
– Но я же люблю тебя! – Кристина применила свой главный аргумент.
Вот-вот. А вы смогли бы отшить девушку, если она смотрит на вас заплаканными глазами и говорит, что любит вас? Как ни крути, приятно, что хоть кому-то я дорог!
– Ты очень хорошая и красивая, Кристи, но... мне нужно от тебя отдохнуть. Давай поговорим через недельку.
Кристи поспешно вытерла слезы и закивала с улыбкой.
– Пусть все будет, как раньше, – предложил я. – Но встречаться будем только здесь, в колледже.
Видели бы вы это счастливое лицо! Будто полминуты назад не она обливалась слезами! Эх, бабы...
Кристина дотронулась пальцем до своей щеки. Я никак не отреагировал. Она повторила жест и притопнула каблучком. Пришлось поцеловать в щеку.
– Пока хватит, – сказал я. – Не все сразу.
Кристина кивнула. Мы разошлись, довольные друг другом. Она в очередной раз уверилась, что я не посмею ее бросить, а я получил неделю на осуществление своего плана. Если ничего не выйдет, Кристина все равно останется в качестве запасного варианта.
Вечером перед работой я забежал к Ане. По дороге встретил Человека-Загадку и прочел на рекламном щите свежую надпись красной краской: «ЕСЛИ ТЫ НЕФОРМАЛ, ЗАСТРЕЛИСЬ САМ».
Аня открыла мне дверь, одетая по-домашнему: в старых залатанных брюках, мягких тапочках и кофте, усеянной катышками.
– А вот и наш герой-любовник! Заваливайся.
Я разулся. Она проводила меня в свою комнатушку, заставленную банками с маринованными огурцами, вареньем, квашеной капустой, крупой. Письменный стол был занят серыми мешочками, сквозь прорехи в материи высовывались сморщенные кусочки сушеных яблок. Под кроватью прятались деревянные ящики, на которых сохранились сургучные печати с торчащими из них обрывками бечевы. Под окном, привалившись к батарее, стоял старый велосипед. В углу торчали удочки и лыжи.
– Родители балкон освободили, хотят сделать из него еще одну комнату, – объясняла Аня, виновато посмеиваясь. – Все барахло перетащили ко мне. Они же не знали, что я ни с того ни с сего возьму да вернусь!
– Я ненадолго, Ань.
– Я понимаю. Я кое-что узнала об этой твоей принцессе. Ее настоящее имя – Таня, но она предпочитает, чтобы ее называли...
– ...Присцилла. Я знаю.
– Ей семнадцать. Она учится в Гуманитарном колледже на заочном, работает в магазине цветов на улице Согласия. И что ты намерен делать, получив все эти сведения?
– Да есть одна мыслишка. Сможешь через Настю передать ей записку?
– Предположим. А позволь полюбопытствовать, ты вообще-то соображаешь, что делаешь? – Аня хмурилась.
– Да вроде как.
– Дон Жуан ты недоделанный, вот что я тебе скажу!
– Почему «недоделанный»?
– Да потому что, хоть ты и вечно на девчонок охотишься, но вкус у тебя не донжуанский. Знаешь что, Плакса... Сказать тебе искренне, не понимаю, что ты в ней такого особенного отыскал. Она вовсе не красавица. Я бы даже сказала, середнячок по всем параметрам. Ведь ты же на той вечеринке был совсем не пьян?
– Я этого дела вообще не люблю, ты же знаешь.
– Оригинал ты, Плакса. Мне кажется, ни один мужик в здравом уме не стал бы ее преследовать.
Терпеть не могу, когда меня так называют! При слове «мужик» сразу представляется нечто пропитое, грубое и развратное.
– Анюта! Ты здесь видишь хоть одного мужика, да еще в здравом уме?!
– Плакса, не придирайся к словам. Что ты написал в этой записке?
– Что в пятницу в «Звезде» будет концерт в честь Пятницы, Тринадцатого, и среди прочего там появится группа «Аденома» и сбацает пару песенок. Она не сможет не прийти.
– В каком смысле – «Аденома»?
Видели бы вы Анину мордаху!
– В прямом.
– То есть в прежнем составе?
– В урезанном. Кризис на дворе, инфляция. Я – на гитарке, Хорек – на басухе и на ударных кто-нибудь.
– А Илья? Как без клавишных будете? А Эйнджи?
– Мы сыграем те песни, где можно и без синтезатора обойтись. А Эйнджи вообще выполняла декоративную функцию.
– А на ударных кто будет?
– Да вот пока не знаю. Без разницы. Сойдет любой, кто сможет отстучать простейший ритм, хоть бы это была ученая обезьяна.
– Так-так-так... Ты всю эту авантюру задумал, чтобы заполучить бедную Таню?
– Не только. Встряхнуться хочу. Даже если ничего не выйдет, хотя бы вспомню старые деньки.
– Развратник, авантюрист и ветрогон. – Аня, подвинув мешки с сушеными яблоками, уселась на стол, сложила руки на животе и окинула меня саркастическим взглядом. – Допустим, я смогу у вас постучать на барабанах. Доволен, гнусный субъект?
– А ты умеешь?..
– Я-то? У нас в универе была своя девчоночья группа, называлась «Око за Йоко». Я там пробовала и на гитаре играть, и на ударных, даже петь. Умею все понемножку. От меня же не требуется соло на ударных на полчаса?
– Да нет, конечно! Приходи сегодня в восемь вечера на мост над Кривицким оврагом. Я тебя встречу.
Аня пожала плечами:
– Для дружка – хоть сережку из ушка.
Я почему-то вспомнил, как она писала сочинение по роману «Разгром» Фадеева. Сочинение потом вынесли на разбор, а точнее, на поругание всему классу. Аня доказывала, что трус и предатель Мечик на самом деле есть единственный положительный персонаж этой книги, потому что он один не побоялся бросить вызов коллективу, а коллектив – это всегда сборище тупых идиотов, и тот, кто пытается существовать вне коллектива, – по определению герой... Разве могла наша литераторша, старая коммунистка, потерпеть столь вопиющее глумление над системой общечеловеческих ценностей? Аня в тот день сопротивлялась, как могла, заработала «пару» за неуважение к преподавателю и осталась при своем мнении. Супердевчонка!
В отличном настроении я явился на работу.
Работаю я всего четыре вечера в неделю. Вся моя работа занимает полчаса: просмотреть выведенные на принтере полосы, свежим взглядом найти и исправить ошибки, отдать правку лохматому верстальщику, смурному от выпитых литров кофе, прочесть распечатанные заново полосы еще раз, попрощаться и уйти. На эту работу я устроился только потому, что Кристина того потребовала, и весь грошовый заработок уходил на нее.
Хотя моей ненасытной зверюшке, конечно, этого было мало... «Почему бы тебе не зарабатывать побольше?» – этим вопросом она изводила меня ежедневно, капая на мозги, будто кислотой, и все вспоминала нашу одногруппницу Ленку Клюеву, которая хвасталась своим ухажером: «Мы с ним в такой-то ресторан ходили и в такой-то боулинг, он и за меня заплатил, и за подруг моих... Он на меня за два дня тысяч пятнадцать потратил!» По мнению Кристины, я должен был срочно куда-то бежать и начинать карьерный взлет, – например, стать журналистом: «Ты же любишь писать, сочинять...» Железная женская логика, не уступающая армейской: «Художник? Иди, крась табуретку!» Я, конечно, пописываю изредка статейки в наш «Вечерник»... Кристинка же хочет, чтобы я занимался этим профессионально, освещал, например, политические события в нашем городе. «Будь все время возле администрации, все новости там! Наработай опыт, потом сможешь в какое-нибудь областное издание устроиться...»
А ради чего, позволь спросить, радость ты моя, мне это нужно? Чтобы ты или еще какая-нибудь размалеванная кукла хлопала ресницами и сообщала: «Он на меня потратил столько-то тысяч»? Зачем зарабатывать деньги, если все они будут до копейки высосаны алчными бабищами? Честное слово, лучше сдохну от недоедания и от воздержания, чем это!
Я-то не прочь был бы поработать в библиотеке: туда приходит примерно один человек в час! Сидел бы в тишине, листал книги, писал стишки, пил чай и не думал о том, что творится за стенами. Может, и спал бы там же. Плевать на мизерное жалованье – не в нем дело. Знала бы о моих мечтах Кристинка – придушила бы собственными руками. Или довела своими истерическими припадками до того, что я сам бы повесился, к едрене фене!
7 [первичный период развития болезни]
Не понимаю, почему некоторые люди боятся сцены. Единственно, что видишь со сцены, – огромную черную дыру, в которую нужно петь и из которой периодически долетают разные шумы типа смеха или аплодисментов. Если напрячь зрение, можно разглядеть первый ряд зрителей, и то смутно. Все остальное скрыто темнотой, непробиваемой, как стена.
Мы втроем ждали своей очереди за сценой среди прочих участников концерта под названием «Вечер ужасов». Действо происходило на той же сцене, где выступали пастор и «группа воспевания» церкви Белых Ангелов. В общем-то, кроме костюма ведущей (ведущей была Наташа, на ней держится весь ДК) и фанерных декораций в виде стен готического замка, ничто о мистической Пятнице не напоминало.
Судя по грохоту аплодисментов, звучавшему после каждого номера, молодежи набился полный зал: одни пришли поддержать друзей и подруг, другие коротали время перед дискотекой, что должна была начаться сразу после мероприятия.
Хорек домусоливал слюнявый окурок, неприятно окрысившись. (Вчера я сказал ему: «Сука, налакаешься перед выступлением – будешь собирать выбитые зубы сломанными руками!») Аня стояла с отсутствующим видом, прислонившись к стене.
Я пялился на себя в зеркало. На мне была коричневая футболка без рукавов, коричневые фенечки на обоих запястьях, волосы перехвачены черной лентой (спасибо узкоглазому хитрецу из электрички за отличную идею!), а на левой щеке я провел черным гримом полосу, как у Лизы «Лэфт Ай» Лопес (упокой, Господи, ее душу) из девчоночьей поп-группы «TLC». Если Присцилла там, в зале, ее ничто не спасет.
После очередного номера – это была песенка Ирины Салтыковой в исполнении какой-то одиннадцатиклассницы (все же недаром мероприятие обозвали «Вечером ужасов») – Наташа в длинном черном платье а-ля мамаша Аддамс, черной помаде и с черными длиннющими накладными ногтями объявила:
– Наш сегодняшний вечер посетила группа с очень... как бы это... необычным и запоминающимся названием «Аденома»! (По залу прокатились смешки.)
Я вылетел на сцену с гитарой на ремне, примочкой drive-distortion в руках и медиатором в зубах, подключил гитару, провел по струнам медиатором, жестом показал звукооператору прибавить звук.
В черной дыре, перед которой я стоял, наступила тишина, даже не перешептывались.
Слева от меня Хорек подергал струны бас-гитары и кивнул: все в норме. Я оглянулся: Аня замерла над барабанами с палочками в руках.
– Всем привет! – крикнул я в микрофон и наступил на педаль примочки. – Ну что, побесимся?
Тут же Аня врезала по барабанам, а я – по струнам. Мы играли «Последний день» – незамысловатый, но энергичный панк-рок.
На наши песни в Нефтехимике всегда реагировали так, и не потому, что мы были лучшими, а потому, что мы были единственными. Больше никто в городе не играл ничего, подо что можно было от души оторваться.
– Спасибо! – заорал я. – Это была песня «Последний день», а теперь – «Менделеев-рок»!
Еще одна забойная песенка с мрачнющим текстом. Других я и не сочиняю. Моя самая первая, там даже мой тогдашний возраст указан.
– Да! Да! Да! – орал Хорек в гримерке, подпрыгивая, как на пружинах. – Ромка, дай пять!
– Да хоть десять! – Я сгреб его одной рукой, а счастливую Аню – другой и притиснул к себе. Я как будто провалился во времени на два года назад – последний раз мне было так же кайфово именно тогда.
– Анька, ну как?
– Все отлично, Плакса! – Аня дружески двинула мне кулаком в живот.
Одевшись, мы покинули гримерку. За сценой нас уже ждали. Никогда бы не подумал, что увижу на подобном мероприятии Криттера.
Свое прозвище самый известный панк Нефтехимика получил два года назад благодаря мне. Я как-то раз назвал его «зубастиком» – был такой фильм про инопланетных уродцев, по-английски он назывался «Critters». У Криттера зубы мелкие и острые, как гвоздики.
За два года, что прошли со времени последнего концерта «Аденомы», он совершенно не изменился: так и носил кожаную куртку с сотнями заклепок, «ирокез» из зацементированных лаком волосяных сосулек и все ту же футболку с Егором Летовым. (В таком виде он каждый день ходил в школу, иногда, чтоб нервишки пощекотать, – на дискотеки, и – что удивительно – был до сих пор жив и относительно здоров.) Он так и не вырос: его нос по-прежнему был на уровне моего солнечного сплетения. По моим подсчетам, ему должно быть около пятнадцати, и я сильно удивлюсь, если это ужасное дитя доживет хотя бы до двадцати. Знаю одно: в свои годы он уже перепробовал все горючие жидкости и лекарственные препараты, какие только у нас можно раздобыть. С саморазрушением Криттер даже не «на ты», а запанибрата. Как-то раз нанес себе на руки нечто вроде узора, вырезав обычным ножом от запястья до локтя на внешней стороне руки по десять одинаковых полосок и став похожим на тигра. Комплексов не имеет вообще. Однажды на перемене кто-то из одноклассников спросил его: «Слабо причиндал достать и потрясти? За два ботла пива». «Где пиво?» – с неподдельным интересом вопросил Криттер. «Вот оно». На свет Божий явились два вожделенных сосуда. «А вот причиндал», – ответил Криттер, расстегнув рваные брюки и проделав все требуемые манипуляции.
– Ты откуда здесь, Криттер? – спросил я.
Вопрос пришлось повторить дважды: Криттер туговат на ухо с тех пор, как ему в драке заехали по черепу шестигранником.
– Так, забрел... – Каждое слово он неторопливо выдавливал из себя с каким-то шипением. – Бабу одну выловить... А вы снова выступаете?
– Еще как выступаем! – охотно и с радостью подтвердил Хорек. – И чтобы всем рассказал!
Криттер кивнул.
За их спинами в конце коридора появилась она.
Моя елочка. Присцилла.
На ней было короткое зеленое пальтишко и серые джинсы. Она сделала несколько шагов в мою сторону и остановилась, приглашая подойти к ней.
Я тут же оставил Хорька и Аню на растерзание Криттеру, а сам устремился к той, ради кого затеял сегодняшнее выступление.
– Привет, Присцилла.
– Привет, Плакса, – отозвалась Присцилла. В ее улыбке была какая-то трогательная незащищенность, как будто она слегка меня побаивалась и надеялась обезоружить этой улыбкой.
– Спасибо, что пришла.
– Спасибо, что пригласил. Так вы все-таки воссоединились?
– Пока да, а там видно будет. Кстати, идея была твоя, – напомнил я.
– Неужели? – удивилась Присцилла.
– А ты разве не помнишь? – Я подшагнул к ней поближе.
– Смутно, – призналась Присцилла. – Надеюсь, я хоть не сильно развратничала тогда... Простишь?
– Сколько угодно.
Распахнулись двери зала. Концерт закончился, публику выгоняли из ДК, чтобы потом впустить обратно, но уже за наличные.
– Здесь сейчас дискотека начнется, поналезет всяких уродов. Пойдем! – Я взял Присциллу за руку и повел ее вверх по лестнице. Мы прошли на второй этаж, я запер металлическую дверь изнутри на задвижку. Вышли на галерею, тянувшуюся под потолком зала с колоннами, где проходили дискотеки.
Стена зала была украшена рисунком, изображавшим огромного, от пола до потолка, мутанта-тусовщика в пляжных шортах и футболке, с двумя головами, похожими на головы угрей. На каждой голове имелось по кепке. Из раскрытых ртов монстрика высовывались длинные раздвоенные змеиные языки. В одной лапе уродец держал мороженое, в другой – компакт-диск. Вокруг мутанта дугой ползла надпись: «ТУТ ВАМ НЕ ТАМ».
Чудовищный рисунок был выполнен придворным граффитистом «Звезды» по прозвищу Двухголовый. Кого бы он ни изображал: людей, животных, фантастических мутантов, – картинка получалась на загляденье, если не считать того странного обстоятельства, что по какой-то необъяснимой причине художник каждому подрисовывал вторую голову, точную копию первой. Рисунки Двухголового пользовались среди его друзей феноменальным успехом. Двухголовый то и дело получал заказы на выполнение чьего-либо портрета, всем хотелось увидеть себя с необычной точки зрения.
Мы перегнулись через перила, глядя вниз, на пустой танцпол.
– У меня еще не было друзей рок-звезд, – призналась она. – Ведь мы с тобой подружимся?
– Мы звезды своего болота, – ухмыльнулся я.
– Ну знаешь ли... В масштабах Нефтехимика это как если бы «битлы» воссоединились!
– А тебе нравятся «битлы»?
– Очень!
– Кто твой любимый?
– «Тихий битл». Джордж.
– Тоже любишь мистику?
– Я много чего люблю. Вы будете еще играть?
– Куда же мы денемся?
– Я помню, у вас раньше девчонка на подпевках была... – Судя по интонации, Присцилла собиралась ко мне подлизываться.
– Да, ей пришлось уйти.
– А вам новая вокалистка не нужна?
«А не тебя ли я искал все эти годы?» – думал я тем временем. Я ощущал, что Присцилла откровенно балдеет от меня. Впервые в моей жизни рядом была девушка, для которой я был идеалом. До этого меня лишь пытались подогнать под идеал, существовавший отдельно от меня: именно так вела себя и Кристина.
– Значит, ты смутно помнишь, что было тогда? – Я притянул Присциллу к себе и жарко поцеловал. – Напомнить?
Следующий поцелуй был более долгим. Присцилла обвила мою шею руками, мы целовались, пока губы не устали. Не знаю, сколько часов пролетело: мы выпали из времени.
Потом я спокойно обнял Присциллу, чуть-чуть покачивая и глядя в зал через ее плечо. Там, внизу, давно шла дискотека. В колонках бешено колотилось техно, сотня мечущихся в танце фигур отбрасывала на стену суматошные тени. Техно внезапно оборвалось. Видимо, диск-жокея в грубой форме попросили поставить что-нибудь веселое и массовое. После недолгой паузы запела Татьяна Буланова.
– Давай смажем отсюда, – предложила Присцилла. – Здесь слишком громко.
– Пойдем, – согласился я.
Мы свернули за угол и забрели в тупик. Коридор упирался в стену без окон с одной-единственной дверью, ведущей в кубовую – крохотную комнату с раковиной. В комнатке стояли пустые ведра, на трубах висели и отвратительно воняли хлоркой сохнущие тряпки.
– Все в порядке, давай за мной. – Я вошел в комнатку и обнаружил еще одну дверку, настолько маленькую, что пролезть в нее можно было только боком.
Узкий коридорчик вывел нас в темноту. Я долго обшаривал стены в поисках выключателя, а когда нашел, то оказалось, что мы на лестничной площадке.
– Пойдем.
Присцилла крепко держала меня за руку обеими ладошками.
Мы спустились на первый этаж: дверь была заперта. Лестница вела куда-то вниз.
– Гм, я и не знала, что в этом здании есть подвал... – пробормотала Присцилла.
Мы спустились еще ниже и попали в коридор – длинный, заваленный лыжами, санками, хоккейными клюшками и прочей спортивной дребеденью. Вдоль всего подвала под потолком тянулись водопроводные трубы.
Коридор был гораздо длиннее, чем само здание ДК.
– Ты знаешь эту легенду, да? – спросил я.
– Какую?
– Ходят слухи, что лет пятьдесят назад, после войны, когда еще никакого Нефтехимика даже в проекте не было, на том месте, где сейчас стоит Нефтехимик, построили подземный город на случай Третьей мировой. Говорят, что некоторые здания в Химике построены над колодцами, которые ведут прямо в этот город. Где-то там под нами огромные бункеры, забитые военной техникой, подземная железная дорога, жилые кварталы, водохранилище.
– Это достоверные сведения?
– Да как... Одна из городских легенд.
– Давай как-нибудь организуем экспедицию!
– Ты сегодня просто отличные идеи подаешь, – заметил я. – Говорят еще, что все, кто пытался найти этот город, или возвращались ни с чем, или не возвращались вовсе. Во как.
– А что там такое опасное?
– Одни говорят – огромные стаи крыс-людоедов, другие – радиация.
– Когда-нибудь мы все узнаем, – сказала Присцилла. – Только не говори, что я больная на всю голову. – Она засмеялась. – Ну, может быть, немножко.
– Да я ведь тоже, – честно признался я. Действительно, самым нормальным человеком, которого я знал, была Кристина, а ведь я совершенно не такой, как она. За все полтора года у нас не было ничего подобного той сумасшедшей прогулке в ночь с воскресенья на понедельник. – Как все-таки здорово, что я тебя повстречал!
– Судьба... – пожала плечами Присцилла.
Я тут же прислонил ее к стене, и мы еще на полчасика задержались в этом коридоре. Потом все же заставили себя двинуться дальше.
– Давно хотела тебя спросить... А почему ты – Плакса?
– Старое школьное погоняло.
– А откуда оно взялось?
– Как-нибудь потом расскажу. Совсем потом.
Выход из подвала-коридора находился в старом парке среди высохших деревьев. Впереди брезжили какие-то огни.
Мы прошагали уже половину пути до этих огней, и тут я замер.
– Что? – ахнула Присцилла.
Я тут же зажал ей рот рукой.
Горел мусор в старых помойных баках, над этими жаровнями плясали метровые языки пламени, освещая заброшенную хоккейную коробку. Вокруг коробки стояла целая толпа – человек пятьдесят парней разного возраста и габаритов. Большинство из них – недомерки. Почти у всех в одежде присутствовали красный и белый цвета в самых разных вариациях: к примеру, красная кепка, черная куртка с красным воротом и обшлагами и темные с белыми лампасами спортивные брюки. Многие были без шапок, подставляли ветру черепа, голые, как бильярдные шары.
– Во повезло-то! Это «доктора», – прошептал я.
– Те самые, которые неформалов калечат? – прошипела Присцилла, когда я оторвал руку от ее лица.
– Угу...
Раздался громкий рев – это разом взревела вся вшивая команда, вскинув кулаки. «Доктора» приветствовали остромордого пацана, похожего на крысу, который вышел в центр коробки. Он шагал вразвалку, ссутулившись, точнее скрючившись, и настороженно крутил головой, словно вынюхивал добычу. На нем были лишь белая с красным футболка и бледно-синие джинсы.
– Как бы нам потихоньку отсюда... – прошептал я.
– Да ты что, давай лучше поближе подберемся! Я хочу посмотреть, что будет дальше!
– Ну будь по-твоему. – Мы двинулись вперед и встали за толстое дерево, выглядывая с разных сторон. До ближайших «докторов», стоявших спиной к нам, оставалось шагов пять.
На площадку тем временем выбрался другой «доктор», перескочив через борт. Этот был ростом повыше за счет длинных, как ножки циркуля, ног, но такой же худой, состоявший из одних впадин: грудь – впадина, живот – впадина, спина между выпирающих из-под рубашки лопаток – впадина. Одет в белую майку и черные фашистские брюки с карикатурными подтяжками.
Мы втроем ждали своей очереди за сценой среди прочих участников концерта под названием «Вечер ужасов». Действо происходило на той же сцене, где выступали пастор и «группа воспевания» церкви Белых Ангелов. В общем-то, кроме костюма ведущей (ведущей была Наташа, на ней держится весь ДК) и фанерных декораций в виде стен готического замка, ничто о мистической Пятнице не напоминало.
Судя по грохоту аплодисментов, звучавшему после каждого номера, молодежи набился полный зал: одни пришли поддержать друзей и подруг, другие коротали время перед дискотекой, что должна была начаться сразу после мероприятия.
Хорек домусоливал слюнявый окурок, неприятно окрысившись. (Вчера я сказал ему: «Сука, налакаешься перед выступлением – будешь собирать выбитые зубы сломанными руками!») Аня стояла с отсутствующим видом, прислонившись к стене.
Я пялился на себя в зеркало. На мне была коричневая футболка без рукавов, коричневые фенечки на обоих запястьях, волосы перехвачены черной лентой (спасибо узкоглазому хитрецу из электрички за отличную идею!), а на левой щеке я провел черным гримом полосу, как у Лизы «Лэфт Ай» Лопес (упокой, Господи, ее душу) из девчоночьей поп-группы «TLC». Если Присцилла там, в зале, ее ничто не спасет.
После очередного номера – это была песенка Ирины Салтыковой в исполнении какой-то одиннадцатиклассницы (все же недаром мероприятие обозвали «Вечером ужасов») – Наташа в длинном черном платье а-ля мамаша Аддамс, черной помаде и с черными длиннющими накладными ногтями объявила:
– Наш сегодняшний вечер посетила группа с очень... как бы это... необычным и запоминающимся названием «Аденома»! (По залу прокатились смешки.)
Я вылетел на сцену с гитарой на ремне, примочкой drive-distortion в руках и медиатором в зубах, подключил гитару, провел по струнам медиатором, жестом показал звукооператору прибавить звук.
В черной дыре, перед которой я стоял, наступила тишина, даже не перешептывались.
Слева от меня Хорек подергал струны бас-гитары и кивнул: все в норме. Я оглянулся: Аня замерла над барабанами с палочками в руках.
– Всем привет! – крикнул я в микрофон и наступил на педаль примочки. – Ну что, побесимся?
Тут же Аня врезала по барабанам, а я – по струнам. Мы играли «Последний день» – незамысловатый, но энергичный панк-рок.
Распадаются фрагменты
Нашей жизни навсегда,
Счастья прежние моменты
Растворяет кислота.
Встань скорей, себя одень.
Это твой последний день.
Это твой последний бой.
Попрощайся сам с собой!
И снова припев:
От жары и от удушья
Умирают города.
Погибающие души
Исчезают в никуда.
Пока я пел (скорее выкрикивал), в зале мелькнули две-три фотовспышки. Время от времени я оглядывался в сторону Хорька – он стоял боком к залу немного в глубине сцены.
Встань скорей, себя одень...
В третий раз прозвучал припев, и песня закончилась. Как только замолкли инструменты, публика заревела от восторга.
Кровь засохла на одежде,
До костей разбит кулак,
Там, снаружи, как и прежде,
Ждет тебя твой злейший враг.
На наши песни в Нефтехимике всегда реагировали так, и не потому, что мы были лучшими, а потому, что мы были единственными. Больше никто в городе не играл ничего, подо что можно было от души оторваться.
– Спасибо! – заорал я. – Это была песня «Последний день», а теперь – «Менделеев-рок»!
Еще одна забойная песенка с мрачнющим текстом. Других я и не сочиняю. Моя самая первая, там даже мой тогдашний возраст указан.
Вот уже пятнадцать лет
Я, забыв про целый свет,
Проживаю в этом городе вонючем.
Вместо мозга – винегрет,
От врагов покоя нет,
А враги мои один другого круче.
В отведенные нам пять минут мы уложились и убежали со сцены. Я успел крикнуть: «Спасибо! „Аденома“ любит вас!» – но не думаю, что кто-то смог это расслышать сквозь чумовые аплодисменты.
Хочешь знать, как их зовут?
Медь, уран, цирконий, ртуть.
Бром, и хлор, и кадмий тоже
Разъедают мою кожу.
Калий, цезий и рубидий —
На меня они в обиде.
Плутоний, магний и свинец
Хотят приблизить мой конец...
– Да! Да! Да! – орал Хорек в гримерке, подпрыгивая, как на пружинах. – Ромка, дай пять!
– Да хоть десять! – Я сгреб его одной рукой, а счастливую Аню – другой и притиснул к себе. Я как будто провалился во времени на два года назад – последний раз мне было так же кайфово именно тогда.
– Анька, ну как?
– Все отлично, Плакса! – Аня дружески двинула мне кулаком в живот.
Одевшись, мы покинули гримерку. За сценой нас уже ждали. Никогда бы не подумал, что увижу на подобном мероприятии Криттера.
Свое прозвище самый известный панк Нефтехимика получил два года назад благодаря мне. Я как-то раз назвал его «зубастиком» – был такой фильм про инопланетных уродцев, по-английски он назывался «Critters». У Криттера зубы мелкие и острые, как гвоздики.
За два года, что прошли со времени последнего концерта «Аденомы», он совершенно не изменился: так и носил кожаную куртку с сотнями заклепок, «ирокез» из зацементированных лаком волосяных сосулек и все ту же футболку с Егором Летовым. (В таком виде он каждый день ходил в школу, иногда, чтоб нервишки пощекотать, – на дискотеки, и – что удивительно – был до сих пор жив и относительно здоров.) Он так и не вырос: его нос по-прежнему был на уровне моего солнечного сплетения. По моим подсчетам, ему должно быть около пятнадцати, и я сильно удивлюсь, если это ужасное дитя доживет хотя бы до двадцати. Знаю одно: в свои годы он уже перепробовал все горючие жидкости и лекарственные препараты, какие только у нас можно раздобыть. С саморазрушением Криттер даже не «на ты», а запанибрата. Как-то раз нанес себе на руки нечто вроде узора, вырезав обычным ножом от запястья до локтя на внешней стороне руки по десять одинаковых полосок и став похожим на тигра. Комплексов не имеет вообще. Однажды на перемене кто-то из одноклассников спросил его: «Слабо причиндал достать и потрясти? За два ботла пива». «Где пиво?» – с неподдельным интересом вопросил Криттер. «Вот оно». На свет Божий явились два вожделенных сосуда. «А вот причиндал», – ответил Криттер, расстегнув рваные брюки и проделав все требуемые манипуляции.
– Ты откуда здесь, Криттер? – спросил я.
Вопрос пришлось повторить дважды: Криттер туговат на ухо с тех пор, как ему в драке заехали по черепу шестигранником.
– Так, забрел... – Каждое слово он неторопливо выдавливал из себя с каким-то шипением. – Бабу одну выловить... А вы снова выступаете?
– Еще как выступаем! – охотно и с радостью подтвердил Хорек. – И чтобы всем рассказал!
Криттер кивнул.
За их спинами в конце коридора появилась она.
Моя елочка. Присцилла.
На ней было короткое зеленое пальтишко и серые джинсы. Она сделала несколько шагов в мою сторону и остановилась, приглашая подойти к ней.
Я тут же оставил Хорька и Аню на растерзание Криттеру, а сам устремился к той, ради кого затеял сегодняшнее выступление.
– Привет, Присцилла.
– Привет, Плакса, – отозвалась Присцилла. В ее улыбке была какая-то трогательная незащищенность, как будто она слегка меня побаивалась и надеялась обезоружить этой улыбкой.
– Спасибо, что пришла.
– Спасибо, что пригласил. Так вы все-таки воссоединились?
– Пока да, а там видно будет. Кстати, идея была твоя, – напомнил я.
– Неужели? – удивилась Присцилла.
– А ты разве не помнишь? – Я подшагнул к ней поближе.
– Смутно, – призналась Присцилла. – Надеюсь, я хоть не сильно развратничала тогда... Простишь?
– Сколько угодно.
Распахнулись двери зала. Концерт закончился, публику выгоняли из ДК, чтобы потом впустить обратно, но уже за наличные.
– Здесь сейчас дискотека начнется, поналезет всяких уродов. Пойдем! – Я взял Присциллу за руку и повел ее вверх по лестнице. Мы прошли на второй этаж, я запер металлическую дверь изнутри на задвижку. Вышли на галерею, тянувшуюся под потолком зала с колоннами, где проходили дискотеки.
Стена зала была украшена рисунком, изображавшим огромного, от пола до потолка, мутанта-тусовщика в пляжных шортах и футболке, с двумя головами, похожими на головы угрей. На каждой голове имелось по кепке. Из раскрытых ртов монстрика высовывались длинные раздвоенные змеиные языки. В одной лапе уродец держал мороженое, в другой – компакт-диск. Вокруг мутанта дугой ползла надпись: «ТУТ ВАМ НЕ ТАМ».
Чудовищный рисунок был выполнен придворным граффитистом «Звезды» по прозвищу Двухголовый. Кого бы он ни изображал: людей, животных, фантастических мутантов, – картинка получалась на загляденье, если не считать того странного обстоятельства, что по какой-то необъяснимой причине художник каждому подрисовывал вторую голову, точную копию первой. Рисунки Двухголового пользовались среди его друзей феноменальным успехом. Двухголовый то и дело получал заказы на выполнение чьего-либо портрета, всем хотелось увидеть себя с необычной точки зрения.
Мы перегнулись через перила, глядя вниз, на пустой танцпол.
– У меня еще не было друзей рок-звезд, – призналась она. – Ведь мы с тобой подружимся?
– Мы звезды своего болота, – ухмыльнулся я.
– Ну знаешь ли... В масштабах Нефтехимика это как если бы «битлы» воссоединились!
– А тебе нравятся «битлы»?
– Очень!
– Кто твой любимый?
– «Тихий битл». Джордж.
– Тоже любишь мистику?
– Я много чего люблю. Вы будете еще играть?
– Куда же мы денемся?
– Я помню, у вас раньше девчонка на подпевках была... – Судя по интонации, Присцилла собиралась ко мне подлизываться.
– Да, ей пришлось уйти.
– А вам новая вокалистка не нужна?
«А не тебя ли я искал все эти годы?» – думал я тем временем. Я ощущал, что Присцилла откровенно балдеет от меня. Впервые в моей жизни рядом была девушка, для которой я был идеалом. До этого меня лишь пытались подогнать под идеал, существовавший отдельно от меня: именно так вела себя и Кристина.
– Значит, ты смутно помнишь, что было тогда? – Я притянул Присциллу к себе и жарко поцеловал. – Напомнить?
Следующий поцелуй был более долгим. Присцилла обвила мою шею руками, мы целовались, пока губы не устали. Не знаю, сколько часов пролетело: мы выпали из времени.
Потом я спокойно обнял Присциллу, чуть-чуть покачивая и глядя в зал через ее плечо. Там, внизу, давно шла дискотека. В колонках бешено колотилось техно, сотня мечущихся в танце фигур отбрасывала на стену суматошные тени. Техно внезапно оборвалось. Видимо, диск-жокея в грубой форме попросили поставить что-нибудь веселое и массовое. После недолгой паузы запела Татьяна Буланова.
– Давай смажем отсюда, – предложила Присцилла. – Здесь слишком громко.
– Пойдем, – согласился я.
Мы свернули за угол и забрели в тупик. Коридор упирался в стену без окон с одной-единственной дверью, ведущей в кубовую – крохотную комнату с раковиной. В комнатке стояли пустые ведра, на трубах висели и отвратительно воняли хлоркой сохнущие тряпки.
– Все в порядке, давай за мной. – Я вошел в комнатку и обнаружил еще одну дверку, настолько маленькую, что пролезть в нее можно было только боком.
Узкий коридорчик вывел нас в темноту. Я долго обшаривал стены в поисках выключателя, а когда нашел, то оказалось, что мы на лестничной площадке.
– Пойдем.
Присцилла крепко держала меня за руку обеими ладошками.
Мы спустились на первый этаж: дверь была заперта. Лестница вела куда-то вниз.
– Гм, я и не знала, что в этом здании есть подвал... – пробормотала Присцилла.
Мы спустились еще ниже и попали в коридор – длинный, заваленный лыжами, санками, хоккейными клюшками и прочей спортивной дребеденью. Вдоль всего подвала под потолком тянулись водопроводные трубы.
Коридор был гораздо длиннее, чем само здание ДК.
– Ты знаешь эту легенду, да? – спросил я.
– Какую?
– Ходят слухи, что лет пятьдесят назад, после войны, когда еще никакого Нефтехимика даже в проекте не было, на том месте, где сейчас стоит Нефтехимик, построили подземный город на случай Третьей мировой. Говорят, что некоторые здания в Химике построены над колодцами, которые ведут прямо в этот город. Где-то там под нами огромные бункеры, забитые военной техникой, подземная железная дорога, жилые кварталы, водохранилище.
– Это достоверные сведения?
– Да как... Одна из городских легенд.
– Давай как-нибудь организуем экспедицию!
– Ты сегодня просто отличные идеи подаешь, – заметил я. – Говорят еще, что все, кто пытался найти этот город, или возвращались ни с чем, или не возвращались вовсе. Во как.
– А что там такое опасное?
– Одни говорят – огромные стаи крыс-людоедов, другие – радиация.
– Когда-нибудь мы все узнаем, – сказала Присцилла. – Только не говори, что я больная на всю голову. – Она засмеялась. – Ну, может быть, немножко.
– Да я ведь тоже, – честно признался я. Действительно, самым нормальным человеком, которого я знал, была Кристина, а ведь я совершенно не такой, как она. За все полтора года у нас не было ничего подобного той сумасшедшей прогулке в ночь с воскресенья на понедельник. – Как все-таки здорово, что я тебя повстречал!
– Судьба... – пожала плечами Присцилла.
Я тут же прислонил ее к стене, и мы еще на полчасика задержались в этом коридоре. Потом все же заставили себя двинуться дальше.
– Давно хотела тебя спросить... А почему ты – Плакса?
– Старое школьное погоняло.
– А откуда оно взялось?
– Как-нибудь потом расскажу. Совсем потом.
Выход из подвала-коридора находился в старом парке среди высохших деревьев. Впереди брезжили какие-то огни.
Мы прошагали уже половину пути до этих огней, и тут я замер.
– Что? – ахнула Присцилла.
Я тут же зажал ей рот рукой.
Горел мусор в старых помойных баках, над этими жаровнями плясали метровые языки пламени, освещая заброшенную хоккейную коробку. Вокруг коробки стояла целая толпа – человек пятьдесят парней разного возраста и габаритов. Большинство из них – недомерки. Почти у всех в одежде присутствовали красный и белый цвета в самых разных вариациях: к примеру, красная кепка, черная куртка с красным воротом и обшлагами и темные с белыми лампасами спортивные брюки. Многие были без шапок, подставляли ветру черепа, голые, как бильярдные шары.
– Во повезло-то! Это «доктора», – прошептал я.
– Те самые, которые неформалов калечат? – прошипела Присцилла, когда я оторвал руку от ее лица.
– Угу...
Раздался громкий рев – это разом взревела вся вшивая команда, вскинув кулаки. «Доктора» приветствовали остромордого пацана, похожего на крысу, который вышел в центр коробки. Он шагал вразвалку, ссутулившись, точнее скрючившись, и настороженно крутил головой, словно вынюхивал добычу. На нем были лишь белая с красным футболка и бледно-синие джинсы.
– Как бы нам потихоньку отсюда... – прошептал я.
– Да ты что, давай лучше поближе подберемся! Я хочу посмотреть, что будет дальше!
– Ну будь по-твоему. – Мы двинулись вперед и встали за толстое дерево, выглядывая с разных сторон. До ближайших «докторов», стоявших спиной к нам, оставалось шагов пять.
На площадку тем временем выбрался другой «доктор», перескочив через борт. Этот был ростом повыше за счет длинных, как ножки циркуля, ног, но такой же худой, состоявший из одних впадин: грудь – впадина, живот – впадина, спина между выпирающих из-под рубашки лопаток – впадина. Одет в белую майку и черные фашистские брюки с карикатурными подтяжками.