Страница:
Зрители снова зашумели, завыли и притихли.
Из кармана брюк Циркуль вынул широкий кухонный нож в чехле, явно импортный. Ломаясь, обнажил клинок, откинул в сторону чехол. Его противник Крыса ответил щелчком: из его кулака выскочило лезвие выкидного ножа.
– Это что, гладиаторские бои? – спросила шепотом Присцилла.
– Не поделили что-нибудь. Может, девчонку. Я слышал, они все разногласия в коллективе решают таким способом. Иногда за ночь бывает по три-четыре дуэли.
– Они до смерти драться будут, как думаешь?
– Вряд ли, скорее всего до первой крови. Хотя если оба взбесятся, то не исключено. Они же животные!
– Жалко, камеры нет... – шепнула Присцилла. – Такую бы штучку дома на видаке иметь – на вечеринках гостей развлекать.
Вертлявый Крыса и прямой, как палка, Циркуль медленно сходились, кружа против часовой стрелки, примеривались друг к другу. Циркуль рявкнул и наотмашь рубанул широким клинком – Крыса отскочил назад, уйдя от удара. Циркуль прыгнул вперед и полоснул по воздуху, метя в крысиную морду, – Крыса увернулся, свободной ладонью схватил противника за запястье. Циркуль моментально сделал то же самое. Сцепившись, поединщики закружились на месте, будто в танце. Они яростно лягали друг друга ногами, матерясь при этом.
– Спорим, высокий победит? – шепнула Присцилла.
Я согласно кивнул:
– Спорим. Спорим, что победит маленький, моя милая.
Циркуль оттолкнул от себя Крысу и по-мушкетерски сделал выпад с выносом правой ноги. Противник вильнул и коротким взмахом распорол Циркулю тыльную сторону правой ладони – тот выронил нож.
Присцилла стиснула мою руку. Я не видел выражения ее лица, ибо не мог отвести взгляда от дерущихся. Их бешеный звериный бой завораживал.
Крыса атаковал, целясь в живот, но не успел достигнуть цели. Раненый Циркуль гаркнул и саданул Крысу по зубам кулаком здоровой руки: удар был инстинктивным, поэтому хлестким и точным. Крыса отлетел назад, но устоял. Циркуль со страшной силой пнул его в грудь ногой-жердью, заканчивавшейся платформой тяжелого башмака. Крыса с воем покатился по обветшалому асфальту, я подумал, что от такого пинка у него наверняка сломалось одно-два ребра.
Циркуль кинулся к противнику, как футболист к мячу, пнул его и издал мяукающий вопль, когда Крыса одной рукой поймал его ногу, а другой воткнул свой выкидной нож по самую рукоять в икру соперника. Нога долговязого «доктора» подломилась, он рухнул на одно колено. Крыса рванул его к себе, ухватив за майку, и угостил мощным ударом в подбородок, заставив Циркуля растянуться.
После этого Крыса вскочил, как ни в чем не бывало, и набросился на упавшего. Циркуль извивался, заливая кровью площадку, а Крыса бил его ногами, матерился и бил, бил, бил...
В этот момент какой-то «доктор», неизвестно откуда взявшись, схватил меня за ворот, одним рывком развернул к себе и выплюнул мне в лицо, обдав сивушной вонью:
– Шпионишь, сука?..
Я тут же вырвал из кармана маленький флакончик, отчетливо произнес: «Прости!» – и всадил в одутловатую рожу быка струю. «Доктор» рухнул на колени, зажимая лицо обеими ладонями, и заорал матом, отнюдь не благим.
Мы с Присциллой бежали со всех ног, позади уже громыхало копытами целое стадо. Мы вылетели к загаженному пруду и побежали вдоль берега. «Доктора» приближались. Они не видели нас сквозь темноту и деревья, но их было до ужаса много, и бежали они в разных направлениях, улюлюкая и крича: «Стойте, суки!» – хотя и не знали, кто эти «суки» и сколько их.
Мы устремились в самые заросли, я бежал первым, закрывая лицо руками, потому что ветки мертвых деревьев хлестали меня. Мы вылетели к старым каруселям, остановившимся много лет назад. Во тьме они казались покинутыми инопланетными тарелками.
Я втащил Присциллу за руку на одну из каруселей. Девчонка упиралась, поэтому я просто заволок ее под ржавую крышу. Мы затаились за карусельной ракетой.
Орущая и грохочущая толпа пронеслась мимо нас. Рев и топот становились все тише. Вскоре настала тишина.
Девушка благодарно прильнула щекой к моей куртке. Я гладил ее по голове и целовал горячее лицо.
– Все хорошо, моя милая. Все будет нормально.
8 [первичный период развития болезни]
9 [вторичный период развития болезни]
10 [вторичный период развития болезни]
Из кармана брюк Циркуль вынул широкий кухонный нож в чехле, явно импортный. Ломаясь, обнажил клинок, откинул в сторону чехол. Его противник Крыса ответил щелчком: из его кулака выскочило лезвие выкидного ножа.
– Это что, гладиаторские бои? – спросила шепотом Присцилла.
– Не поделили что-нибудь. Может, девчонку. Я слышал, они все разногласия в коллективе решают таким способом. Иногда за ночь бывает по три-четыре дуэли.
– Они до смерти драться будут, как думаешь?
– Вряд ли, скорее всего до первой крови. Хотя если оба взбесятся, то не исключено. Они же животные!
– Жалко, камеры нет... – шепнула Присцилла. – Такую бы штучку дома на видаке иметь – на вечеринках гостей развлекать.
Вертлявый Крыса и прямой, как палка, Циркуль медленно сходились, кружа против часовой стрелки, примеривались друг к другу. Циркуль рявкнул и наотмашь рубанул широким клинком – Крыса отскочил назад, уйдя от удара. Циркуль прыгнул вперед и полоснул по воздуху, метя в крысиную морду, – Крыса увернулся, свободной ладонью схватил противника за запястье. Циркуль моментально сделал то же самое. Сцепившись, поединщики закружились на месте, будто в танце. Они яростно лягали друг друга ногами, матерясь при этом.
– Спорим, высокий победит? – шепнула Присцилла.
Я согласно кивнул:
– Спорим. Спорим, что победит маленький, моя милая.
Циркуль оттолкнул от себя Крысу и по-мушкетерски сделал выпад с выносом правой ноги. Противник вильнул и коротким взмахом распорол Циркулю тыльную сторону правой ладони – тот выронил нож.
Присцилла стиснула мою руку. Я не видел выражения ее лица, ибо не мог отвести взгляда от дерущихся. Их бешеный звериный бой завораживал.
Крыса атаковал, целясь в живот, но не успел достигнуть цели. Раненый Циркуль гаркнул и саданул Крысу по зубам кулаком здоровой руки: удар был инстинктивным, поэтому хлестким и точным. Крыса отлетел назад, но устоял. Циркуль со страшной силой пнул его в грудь ногой-жердью, заканчивавшейся платформой тяжелого башмака. Крыса с воем покатился по обветшалому асфальту, я подумал, что от такого пинка у него наверняка сломалось одно-два ребра.
Циркуль кинулся к противнику, как футболист к мячу, пнул его и издал мяукающий вопль, когда Крыса одной рукой поймал его ногу, а другой воткнул свой выкидной нож по самую рукоять в икру соперника. Нога долговязого «доктора» подломилась, он рухнул на одно колено. Крыса рванул его к себе, ухватив за майку, и угостил мощным ударом в подбородок, заставив Циркуля растянуться.
После этого Крыса вскочил, как ни в чем не бывало, и набросился на упавшего. Циркуль извивался, заливая кровью площадку, а Крыса бил его ногами, матерился и бил, бил, бил...
В этот момент какой-то «доктор», неизвестно откуда взявшись, схватил меня за ворот, одним рывком развернул к себе и выплюнул мне в лицо, обдав сивушной вонью:
– Шпионишь, сука?..
Я тут же вырвал из кармана маленький флакончик, отчетливо произнес: «Прости!» – и всадил в одутловатую рожу быка струю. «Доктор» рухнул на колени, зажимая лицо обеими ладонями, и заорал матом, отнюдь не благим.
Мы с Присциллой бежали со всех ног, позади уже громыхало копытами целое стадо. Мы вылетели к загаженному пруду и побежали вдоль берега. «Доктора» приближались. Они не видели нас сквозь темноту и деревья, но их было до ужаса много, и бежали они в разных направлениях, улюлюкая и крича: «Стойте, суки!» – хотя и не знали, кто эти «суки» и сколько их.
Мы устремились в самые заросли, я бежал первым, закрывая лицо руками, потому что ветки мертвых деревьев хлестали меня. Мы вылетели к старым каруселям, остановившимся много лет назад. Во тьме они казались покинутыми инопланетными тарелками.
Я втащил Присциллу за руку на одну из каруселей. Девчонка упиралась, поэтому я просто заволок ее под ржавую крышу. Мы затаились за карусельной ракетой.
Орущая и грохочущая толпа пронеслась мимо нас. Рев и топот становились все тише. Вскоре настала тишина.
Девушка благодарно прильнула щекой к моей куртке. Я гладил ее по голове и целовал горячее лицо.
– Все хорошо, моя милая. Все будет нормально.
8 [первичный период развития болезни]
Окраина Нефтехимика, улочка гнилых домиков. Калитка в заборе, сбитом из досок разной длины, за ней тропинка шириной с подошву ботинка сквозь заросли пожухлой крапивы, три ступеньки крыльца, а дальше сени, заставленные ржавыми ведрами, коробками с гвоздями и шурупами, заваленные инструментами и старыми журналами.
– Можешь не разуваться, – бросила Присцилла на ходу.
Жилая часть домика – совсем небольшая прихожая, чисто символическая кухонька, маленькая спальня и общирная гостиная размером с три четверти всего дома.
– Ты смотрела фильм «Прибытие» с Чарли Шином? – спросил я, войдя в гостиную.
– Тебе еще не надоело спрашивать про фильмы, которые кроме тебя никто не видел? – съехидничала Присцилла, не удосужившись поинтересоваться, к чему я вспомнил это кинцо.
А к тому, что там агрессивные инопланетяне использовали некие генераторы черной дыры. Стоило включить такой генератор в закрытом помещении, как он засасывал все, что было внутри этого помещения. В гостиной маленького домика не было абсолютно ничего: ни ковров, ни обоев, ни люстры, ни занавесок, ни мебели, – за исключением допотопной кровати (очевидно, генератор черной дыры не справился с этой громоздкой ржавой махиной).
– Отсюда увезли все, что было ценного, – объяснила Присцилла.
– Почему?
– Когда мама с отцом разошлись, отец здесь жил, а потом уехал к своей матери и все забрал. Этот домик мне отдали, но я здесь не то что живу, а так, ночую иногда.
В прихожей осталась доска с гвоздями для наших курток, на кухне – рассохшийся стол и полки с кое-какой посудой.
– Чай будешь?
– Не откажусь.
– Тогда давай за водой – колодец во дворе – и в сарай за щепками. Никогда не пил чай из самовара?
...Когда я открывал дверь в спальню, мелодично зазвенели колокольчики: Присцилла повесила на входе в комнату несколько японских «ветерков», чтобы они приветствовали гостей своей незатейливой музыкой.
Первое, во что уперся мой взгляд, – огромная фотография в рамке: на ярко-синем небесном фоне полупрозрачные облака.
На рассохшемся письменном столе стоял старенький черно-белый телевизор, над ним на стене – перекидной календарь-плакат, врубелевская «Царевна-Лебедь».
На табуретке недовольно жмурился серый кот, всем видом своим выражая негодование по поводу того, что включили свет.
Подоконник и верхние полки стеллажа были уставлены экзотическими цветами, названий которых я не знал. Были они разноцветными, крупными, агрессивно яркими до рези в глазах. Не комната, а настоящая оранжерея, оазис, цветущий островок среди холодной пустыни.
На остальных полках стеллажа – книги.
– Тебе нравится мое небо?
– Очень, – кивнул я. – А ты, значит, любишь Врубеля?
– Очень люблю, – призналась она. – Еще импрессионистов – Моне, Дега... Но особенно Марка Шагала. У него все летают. – Последнюю фразу Присцилла произнесла тихо и с трогательной грустной интонацией.
Ну кто из моих знакомых смог бы сказать это? Такие люди, как Присцилла, – это золотые монеты в куче медных пятаков. (Вообще-то в художниках я не разбираюсь. Просто пытался за умного сойти. Если бы Присцилла спросила: «А тебе какой художник нравится?» – эх, я бы и опозорился!)
Мы с моей маленькой елочкой сидели на диване, прижавшись друг к другу.
– Ничего себе сегодня поразвлекались! – фыркнула Присцилла. – Второй раз мы с тобой встречаемся, и опять случается дурдом!
– За это ты мне и нравишься! – честно признался я.
– Да... А как ты того дегенерата вывел из строя! Можно посмотреть? – Не дожидаясь разрешения, Присцилла вытащила из моего кармана флакон с пульверизатором. – Что это? Ведь это же не газовый баллончик?
– Это – пузырек из-под духов. Он наполнен «ультроном» – жидким средством для чистки стекол. Брызгать из него нужно непременно в глаза, с максимально короткой дистанции, результат не заставляет долго ждать.
– И каков результат?
– Теперь тот «доктор» долго не сможет видеть. А если ожоги сильные, то ему придется вступить во Всероссийское общество слепых и зарабатывать на жизнь исключительно честным трудом. Делать всякие там выключатели и различные розетки.
– И не жалко? – оторопела Присцилла.
– Да нисколько. Не один ли это из тех скотов, что сломали руки нашему прежнему барабанщику?
– Все равно это жестоко!
– Дай-ка я тебе расскажу одну историю, поймешь, что жестоко, а что нет. Вот у нас в школе, классе в восьмом, такой случай был. Про это знает только Аня – моя бывшая одноклассница, она же наш нынешний ударник. Так что никому не рассказывай. У нас в классе был парнишка один, такой весь хилый и зашуганный. Боялся собственной тени. И над ним от души издевался наш самый главный урод. Этот урод все время ходил в тельняшке, и его за это называли «Матрос». Уж Матрос этого хиляка до того выдрессировал... Бил, заставлял деньги носить из дома, куртку с него один раз снял, но это мелочи. Вот раз он на перемене курил, подозвал к себе этого бедолагу и говорит: «Хавальник открой и язык высуни, а то...» – и кулак показывает. Этот несчастный подумал, что Матрос ему в рот какую-нибудь гадость сунет: обидно, конечно, но не смертельно. Вот он и высунул язык. А Матрос ему в язык ткнул сигаретой и как заржет только!..
– Так он что же, и не сопротивлялся? – спросила Присцилла, широко открыв глаза от гнева.
– Нет, конечно. Где ты видела, чтобы лохи сопротивлялись? Им это по статусу не положено. Или был случай: тот мальчишка очень понравился одной девочке, между ними как-то ненароком завязался роман, и он нарочно с ней гулял там, где бы их не увидели. Но Матрос об этом все равно узнал, со своей ватагой их подкараулил. Ну, они его подругу у него на глазах и излапали. Этот несчастный лошок тут попытался возникнуть, а Матрос его даже бить не стал, а все ему очень доходчиво объяснил: «Ты чё, я твой друган. Ты чё, для друзей бабу пожалел?»
– А закончилось-то все чем? – перебила Присцилла.
– Вот раз Матрос сидел на лавке, а это замордованное существо – мимо него с авоськой, из магазина. Матрос ему орет: «Давай, прись сюда!», а тот побежал, споткнулся и сумку выронил – ведь как все разыграл! Потом вскочил и удрапал, а сумка осталась. Матрос подходит, смотрит – а в сумке два «пузыря». А он уже немного поддатый был, как раз думал, где еще бухла взять...
– Он ему водку отравил? – догадалась Присцилла.
– Зачем? – улыбнулся я. – Ты знаешь, из чего делают нашу химикскую бодяжную водяру? Ацетон плюс стеклоочиститель и уксус для запаха. А сверху налепляют ярлычок «Русская водка», хотя надо бы «Русский напалм». Вот Матрос ее и нахлебался за милую душу. Дело было под вечер, скоро стемнело, а утром его нашли.
– Мертвого?
– Гораздо лучше. Все вышло идеально. Мало того, что он себе все внутри сжег, так еще мозгами повредился. Полгода лежал в больнице, вышел оттуда конченым дауном. Его родители определили в школу для дураков, а сейчас он по утрам улицы подметает. Такой тихий-тихий стал! Можешь для интересу подойти к нему и пинка дать – он не обидится.
– А тот, отравитель? Ему что-нибудь было?
– Ровным счетом ни фига. Свидетелей-то нет. А кто узнает, где Матрос эту водку достал? Думаешь, мало таких несчастных случаев с «левой» водкой по всему Химику? Никто ничего даже не заподозрил. Идеальное преступление, как говорится. Ты как считаешь, тот парнишка правильно сделал?
Присцилла покусала губу и вынесла вердикт:
– Абсолютно правильно. Таких, как этот Матрос, жалеть не нужно.
– Я тоже так думаю. Тот парнишка... Это был я.
– Ты?! – Присцилла попыталась отодвинуться, но я не пустил. – И ты... взаправду был таким, как рассказал?
– Да. Отсюда и мое прозвище.
– А как тебе удалось измениться?
– Я и не менялся. Просто смог быть самим собой после того, как школу закончил. Ведь некому больше было мне указывать, каким я должен быть. Присцилла... теперь ты знаешь обо всем. Можешь меня прогнать, если хочешь...
– Ни за что!.. – Присцилла прижалась ко мне еще сильнее.
– Тогда давай спать. Я умаялся, как лошадь.
У нас не было сил даже на то, чтобы раздеться. Опять, как в прошлый раз, мы крепко обнялись и провалились в сон.
– Можешь не разуваться, – бросила Присцилла на ходу.
Жилая часть домика – совсем небольшая прихожая, чисто символическая кухонька, маленькая спальня и общирная гостиная размером с три четверти всего дома.
– Ты смотрела фильм «Прибытие» с Чарли Шином? – спросил я, войдя в гостиную.
– Тебе еще не надоело спрашивать про фильмы, которые кроме тебя никто не видел? – съехидничала Присцилла, не удосужившись поинтересоваться, к чему я вспомнил это кинцо.
А к тому, что там агрессивные инопланетяне использовали некие генераторы черной дыры. Стоило включить такой генератор в закрытом помещении, как он засасывал все, что было внутри этого помещения. В гостиной маленького домика не было абсолютно ничего: ни ковров, ни обоев, ни люстры, ни занавесок, ни мебели, – за исключением допотопной кровати (очевидно, генератор черной дыры не справился с этой громоздкой ржавой махиной).
– Отсюда увезли все, что было ценного, – объяснила Присцилла.
– Почему?
– Когда мама с отцом разошлись, отец здесь жил, а потом уехал к своей матери и все забрал. Этот домик мне отдали, но я здесь не то что живу, а так, ночую иногда.
В прихожей осталась доска с гвоздями для наших курток, на кухне – рассохшийся стол и полки с кое-какой посудой.
– Чай будешь?
– Не откажусь.
– Тогда давай за водой – колодец во дворе – и в сарай за щепками. Никогда не пил чай из самовара?
...Когда я открывал дверь в спальню, мелодично зазвенели колокольчики: Присцилла повесила на входе в комнату несколько японских «ветерков», чтобы они приветствовали гостей своей незатейливой музыкой.
Первое, во что уперся мой взгляд, – огромная фотография в рамке: на ярко-синем небесном фоне полупрозрачные облака.
На рассохшемся письменном столе стоял старенький черно-белый телевизор, над ним на стене – перекидной календарь-плакат, врубелевская «Царевна-Лебедь».
На табуретке недовольно жмурился серый кот, всем видом своим выражая негодование по поводу того, что включили свет.
Подоконник и верхние полки стеллажа были уставлены экзотическими цветами, названий которых я не знал. Были они разноцветными, крупными, агрессивно яркими до рези в глазах. Не комната, а настоящая оранжерея, оазис, цветущий островок среди холодной пустыни.
На остальных полках стеллажа – книги.
– Тебе нравится мое небо?
– Очень, – кивнул я. – А ты, значит, любишь Врубеля?
– Очень люблю, – призналась она. – Еще импрессионистов – Моне, Дега... Но особенно Марка Шагала. У него все летают. – Последнюю фразу Присцилла произнесла тихо и с трогательной грустной интонацией.
Ну кто из моих знакомых смог бы сказать это? Такие люди, как Присцилла, – это золотые монеты в куче медных пятаков. (Вообще-то в художниках я не разбираюсь. Просто пытался за умного сойти. Если бы Присцилла спросила: «А тебе какой художник нравится?» – эх, я бы и опозорился!)
Мы с моей маленькой елочкой сидели на диване, прижавшись друг к другу.
– Ничего себе сегодня поразвлекались! – фыркнула Присцилла. – Второй раз мы с тобой встречаемся, и опять случается дурдом!
– За это ты мне и нравишься! – честно признался я.
– Да... А как ты того дегенерата вывел из строя! Можно посмотреть? – Не дожидаясь разрешения, Присцилла вытащила из моего кармана флакон с пульверизатором. – Что это? Ведь это же не газовый баллончик?
– Это – пузырек из-под духов. Он наполнен «ультроном» – жидким средством для чистки стекол. Брызгать из него нужно непременно в глаза, с максимально короткой дистанции, результат не заставляет долго ждать.
– И каков результат?
– Теперь тот «доктор» долго не сможет видеть. А если ожоги сильные, то ему придется вступить во Всероссийское общество слепых и зарабатывать на жизнь исключительно честным трудом. Делать всякие там выключатели и различные розетки.
– И не жалко? – оторопела Присцилла.
– Да нисколько. Не один ли это из тех скотов, что сломали руки нашему прежнему барабанщику?
– Все равно это жестоко!
– Дай-ка я тебе расскажу одну историю, поймешь, что жестоко, а что нет. Вот у нас в школе, классе в восьмом, такой случай был. Про это знает только Аня – моя бывшая одноклассница, она же наш нынешний ударник. Так что никому не рассказывай. У нас в классе был парнишка один, такой весь хилый и зашуганный. Боялся собственной тени. И над ним от души издевался наш самый главный урод. Этот урод все время ходил в тельняшке, и его за это называли «Матрос». Уж Матрос этого хиляка до того выдрессировал... Бил, заставлял деньги носить из дома, куртку с него один раз снял, но это мелочи. Вот раз он на перемене курил, подозвал к себе этого бедолагу и говорит: «Хавальник открой и язык высуни, а то...» – и кулак показывает. Этот несчастный подумал, что Матрос ему в рот какую-нибудь гадость сунет: обидно, конечно, но не смертельно. Вот он и высунул язык. А Матрос ему в язык ткнул сигаретой и как заржет только!..
– Так он что же, и не сопротивлялся? – спросила Присцилла, широко открыв глаза от гнева.
– Нет, конечно. Где ты видела, чтобы лохи сопротивлялись? Им это по статусу не положено. Или был случай: тот мальчишка очень понравился одной девочке, между ними как-то ненароком завязался роман, и он нарочно с ней гулял там, где бы их не увидели. Но Матрос об этом все равно узнал, со своей ватагой их подкараулил. Ну, они его подругу у него на глазах и излапали. Этот несчастный лошок тут попытался возникнуть, а Матрос его даже бить не стал, а все ему очень доходчиво объяснил: «Ты чё, я твой друган. Ты чё, для друзей бабу пожалел?»
– А закончилось-то все чем? – перебила Присцилла.
– Вот раз Матрос сидел на лавке, а это замордованное существо – мимо него с авоськой, из магазина. Матрос ему орет: «Давай, прись сюда!», а тот побежал, споткнулся и сумку выронил – ведь как все разыграл! Потом вскочил и удрапал, а сумка осталась. Матрос подходит, смотрит – а в сумке два «пузыря». А он уже немного поддатый был, как раз думал, где еще бухла взять...
– Он ему водку отравил? – догадалась Присцилла.
– Зачем? – улыбнулся я. – Ты знаешь, из чего делают нашу химикскую бодяжную водяру? Ацетон плюс стеклоочиститель и уксус для запаха. А сверху налепляют ярлычок «Русская водка», хотя надо бы «Русский напалм». Вот Матрос ее и нахлебался за милую душу. Дело было под вечер, скоро стемнело, а утром его нашли.
– Мертвого?
– Гораздо лучше. Все вышло идеально. Мало того, что он себе все внутри сжег, так еще мозгами повредился. Полгода лежал в больнице, вышел оттуда конченым дауном. Его родители определили в школу для дураков, а сейчас он по утрам улицы подметает. Такой тихий-тихий стал! Можешь для интересу подойти к нему и пинка дать – он не обидится.
– А тот, отравитель? Ему что-нибудь было?
– Ровным счетом ни фига. Свидетелей-то нет. А кто узнает, где Матрос эту водку достал? Думаешь, мало таких несчастных случаев с «левой» водкой по всему Химику? Никто ничего даже не заподозрил. Идеальное преступление, как говорится. Ты как считаешь, тот парнишка правильно сделал?
Присцилла покусала губу и вынесла вердикт:
– Абсолютно правильно. Таких, как этот Матрос, жалеть не нужно.
– Я тоже так думаю. Тот парнишка... Это был я.
– Ты?! – Присцилла попыталась отодвинуться, но я не пустил. – И ты... взаправду был таким, как рассказал?
– Да. Отсюда и мое прозвище.
– А как тебе удалось измениться?
– Я и не менялся. Просто смог быть самим собой после того, как школу закончил. Ведь некому больше было мне указывать, каким я должен быть. Присцилла... теперь ты знаешь обо всем. Можешь меня прогнать, если хочешь...
– Ни за что!.. – Присцилла прижалась ко мне еще сильнее.
– Тогда давай спать. Я умаялся, как лошадь.
У нас не было сил даже на то, чтобы раздеться. Опять, как в прошлый раз, мы крепко обнялись и провалились в сон.
9 [вторичный период развития болезни]
В понедельник на молодежной странице «Вечернего Нефтехимика» появилась моя заметка, сокращенная до минимума, иначе для нее не нашлось бы места.
Легенда возвращается
Молодежная рок-группа «Аденома», очень популярная в нашем городе два года назад, воссоединилась в новом составе: Плакса (гитара, вокал), Присцилла (клавишные, бэк-вокал), Хорек (бас-гитара), Энн (ударные). Группа готовится к большому концерту для всех настоящих ценителей «тяжелой» музыки.
Мне пришлось настаивать, чтобы эту коротышку поставили в самый последний момент в колонку новостей. А грандиозный концерт существовал пока только в воображении – моем и Присциллы. Если совсем честно, это была ее идея: организовать супершоу для всех, по ее выражению, «нормальных людей». То есть отрепетировать полноценную музыкальную программу, найти спонсора, взять напрокат хорошую аппаратуру... Присцилла была уверена, что ваш слуга покорный все это организует, а мог ли он разочаровать свою принцессу!
Вечером того же понедельника я привел мою красавицу на первую репетицию в гараж Хорька – после фантастического уик-энда, проведенного вместе. Я без колебаний взял Присциллу в группу, когда узнал, что она закончила музыкалку по классу фортепиано, хотя, честно говоря, взял бы и так. Мне ужас как нужна своя собственная Йоко Оно, она же Линда МакКартни.
В гараже мы увидели довольно странную картину: Хорек и Аня сидели в разных концах помещения, мрачно уставившись в пол, Аня – на табуретке, Хорек – в седле старого мопеда.
– Всем привет. Познакомьтесь, это наша новая клавишница и бэк-вокалистка, ее зовут Присцилла... Э-мм... Вы чего какие скучные? – спросил я.
Хорек и Аня угрюмо посмотрели на меня. На лице Хорька багровел кровоподтек, а нижняя губа Ани стала вдвое толще верхней.
– Дети, дети, куда вас, дети... – покачал я головой. – Ну и что это такое? С чего драка вышла?
– Спроси у него! – Аня ткнула большим пальцем в сторону Хорька.
Я вспомнил репетиции перед «Вечером ужасов». Аня быстро уставала за своими барабанами и потела, как мышь. Ей приходилось снимать джемпер, потом футболку и оставаться в одном лифчике и толстых шерстяных напульсниках, демонстрируя отсутствие каких-либо форм. Последнее обстоятельство не мешало Хорьку алчно пялиться на Аню.
– Домогался? – догадался я.
Знаком согласия было молчание.
Я тоже промолчал – просто взял Хорька за горло, поставил на ноги и ударом впечатал в стену. Моя рука сжималась на его шее все сильнее. Тщедушный Хорек хрипел, на глазах ослабевая.
Я приблизил лицо к его рылу и спросил:
– Еще вопросы есть, бычкосос?
Из последних сил уродец замотал головой. Я разжал руку, и Хорек съехал вниз по стене. На его шее осталось пять синих пятен.
– Врезал бы ты ему хорошенько! – посоветовала Присцилла.
– Да я бы его прибил, если бы он не был нам нужен. Аня, если хочешь, можешь врезать за меня.
– Вот еще, руки-то марать! – зло фыркнула Аня.
Хорек кашлял.
– Здесь тебе не бордель. Руки не распускай, – сурово сказал я ему.
– Это... Плакса... – выдавил Хорек вперемешку с хрипом.
– Чего? («Если будет предъявлять претензии – точно прибью!»)
– Прости... Я не буду больше этого делать...
Это Хорек как он есть. Всегда подчиняется тому, кто сильнее, сам же при этом, как шакал, ждет удачного момента, чтобы вцепиться в горло. Слабых не жалеет: мне рассказывали, что этот паскудник потихоньку занимается рэкетом, его «клиенты» – пацаны из младших классов. Оружие против Хорька одно – держать в тисках, не ослабляя ни на секунду. Если соблюдать это правило, он становится вполне управляемым, даже надежным человечком.
– Не у меня проси прощения, а у Ани. И чтоб больше никаких конфликтов внутри коллектива! Аня, тебя тоже касается.
Аня армейским жестом вскинула ладонь к голове.
«Хороша армия, – с досадой подумал я. – Две бабы и урод. Надо срочно найти еще одного парня».
– Слушайте меня, вы, изверги! Я сегодня имел разговор с директором ДК «Звезда». На следующей неделе в воскресенье состоится наш концерт.
– Как? – ахнула Аня. – Так скоро?
– Позже не получилось, у них там все расписано до Нового года. Вывод: у нас меньше двух недель на подготовку, так что отныне вкалываем без выходных.
– А как тебе удалось директора ДК уговорить? У вас же раньше какие-то трения были?
– Были да сплыли. Мы обо всем договорились. Вход на концерт будет платным, не меньше тридцатника за билет. Сборы пойдут в фонд Дома культуры. Мы не поимеем ни копейки. Лично меня это устраивает.
– Да меня-то тоже, – кивнула Аня. – Я-то ничего не теряю anyway. Но ты серьезно считаешь, что сборы будут? Нет, какие-нибудь, конечно, будут, хоть кто-то да придет... Только полного зала не жди!
– А это уже от нас зависит. Придется самим печатать и расклеивать афишки, знакомых обзванивать... Криттер, кстати, тоже обещал подсуетиться. Телевидение беру на себя. Еще есть вопросы?
– Никак нет! – отозвалась Аня, вытянув руки по швам.
Хорек что-то просипел, раскуривая заначенный бычок.
Присцилла тем временем изучала постер на стене – фотографию «Аденомы» образца позапрошлого года, крупно распечатанную на цветном принтере. С правого края – ваш слуга покорный, тогда еще с волосами ниже плеч, руки крест-накрест на груди. С левого – Будда, рано облысевший толстый юноша с пушистыми бровями. В центре – Смурф, плотный парень с широким, словно бы отечным, но довольно симпатичным лицом. Он обнимал коротышку Эйнджи и безобразного Хорька.
Помимо постера на стене гаража имелась целая галерея рисунков, выполненных углем и простым карандашом на ватмане, портреты самых разных монстров: винторогих, перепончатокрылых, треглазых, четвероруких, клювастых и панцирных.
– А ты действительно похож на плаксу на фотографиях, – прошептала мне в ухо Присцилла. – У тебя такие огромные глаза, как будто сейчас разрыдаешься. И прозрачные, как озерца... Даже кажется, будто в них вода дрожит. – И добавила громче: – Плакса, а где ваш старый клавишник?
– Это не просто клавишник, детка. Это отец-основатель «Аденомы», духовный лидер и автор половины песен, Илья, он же Смурф. Когда-то мы с ним встретились в гитарном кружке, который при ДК работал, подружились. Я иногда заваливался к нему в гости, сидели, песенки бренчали. Он мне играл свои вещи, а я ему свои. Так все и началось.
Присцилла уже добралась до электрооргана советского производства:
– Вот на этом агрегате я буду играть?
– Угу. Его Смурф нашел в сломанном виде на барахолке и купил за гроши. Потом сам починил – на все руки мастер! – и эта штука стала лучше новой. А когда школу закончил, укатил в Москву. Так старая «Аденома» и прекратила свое существование. Я всегда завидовал этому парню.
– Завидовал? – удивилась Присцилла. – Разве Плакса из «Аденомы» может кому-то завидовать?
– Только Смурфу из той же «Аденомы». Меня к нему очень тянуло, хотя многое в нем я ненавижу. Илья высокомерен, Илья любит быть в центре внимания и терпеть не может, когда его не замечают, Илья – прирожденный хвастун, Илья не стесняется менять точку зрения... То, за что меня считают эгоистом и нарциссом, у Ильи выходило очаровательно и располагающе. А еще Илюха умел исцелять меня от депрессии без малейших усилий. Он никогда не интересовался моим настроением, а я и не рассказывал. Болтали мы чаще всего о музыке, обсуждали идеи для новых песен, мечтали о том, что будем делать, когда выбьемся на большую сцену... Я просто шел рядом с ним по улице и чувствовал, как настроение мое вздымается до самого неба... Что он делает сейчас – не знаю, где-то год назад он забыл о моем существовании. Периодически посылаю ему письма электронной почтой – никакого ответа.
Было кое-что, чего я не собирался говорить: рядом с Ильей я всегда чувствовал себя номером два. Хоть мы с ним и числились в «Аденоме» первыми среди равных, реальным лидером всегда был он. Илья договаривался обо всех концертах, Илья «выбил» нам помещение в ДК через местный Департамент культуры. Браковал почти все, что я сочинял, и умел заразить своим мнением всю группу. Если бы не он, репертуар наш был бы раз в десять побольше.
– Видел бы он тебя сейчас! – промолвила Присцилла, беззастенчиво читая мои мысли.
– И что? Ухмыльнулся бы и сказал: «Посмотрим-посмотрим, что у вас без меня получится!» Ну его.
– А можно посмотреть тексты песен?
Я разыскал старую тетрадку с текстами и табулатурами. Она пролистала ее и сделала вывод:
– Все песни очень мрачные!
– А с чего бы им быть веселыми? – поинтересовался я. – Не в Изумрудном городе живем.
– Обязательно сочини новую песню. Про то, что все – прекрасно! Это будет наш с тобой дуэт.
– Сделаем.
Потом я вручил Присцилле наш фотоархив – альбом с фотками с наших старых концертов, сам смотрел через ее плечо. Аня тем временем разминалась за ударными, а оклемавшийся Хорек перебирал струны басухи и порой покрикивал на Аню, чтобы долбила потише – он, видите ли, настраивается.
– Стоп! – воскликнул я и схватил руку Присциллы, готовую перелистнуть страницу.
– Что?
– Дай мне! – Забывшись, я грубо вырвал у нее из рук альбом и вгляделся в фотографию.
Это был снимок зрительного зала на концерте в «Звезде», где мы сбацали «Пентаграмму» – пять наших лучших песен. Фотоаппарат выхватил кусок первого ряда, там сидели самые преданные фанаты. Эх, ребята, где вы теперь?! На снимке они встали со своих мест, их рты были распахнуты в радостном вопле. Среди них была и Аня. Судя по выражению лица, этот нежный пушистый одуванчик в теплом свитере с вышитым знаком «пацифик» визжал громче всех. (Сказать бы ей тогда, что через два с половиной года она будет в составе группы! Только это будет уже не «Аденома», а, де-факто, сольный проект Плаксы.)
Но меня взволновало не это: позади наших друзей, во втором ряду, сидел тот самый незнакомец, которого я встретил в электричке. Нет сомнения, это точно был он. Я ни с чьим бы не спутал это лукавое лицо с узкими глазами. Его обрамляли длинные темные волосы, перехваченные лентой на лбу.
– Аня! Аня! – вопил я. Попробуй докричись до ударника, нещадно обрабатывающего свои барабаны!
– Чего, Плакса?
– Давай сюда! Скажи-ка, кто этот парень?
Аня вгляделась в фотку:
– Который – этот, с длинными волосами? Впервые в жизни вижу.
– Ты абсолютно уверена?
– На сто пять процентов, Плакса. А что это ты им заинтересовался?
– Помнишь, как мы встретились в воскресенье в «Звезде», когда там были Белые Ангелы?
– Ну?
– Я утром того дня ехал из сада с картошкой и встретил этого парня. Он мне посоветовал зайти в ДК в десять утра. Я зашел, и вот результат: повстречался с тобой, потом с Присциллой, а теперь мы все вместе «Аденому» возродили. Такое впечатление, что этот хитрюга предвидел, как все получится!
– Повторяю еще раз, Плакса: я с ним незнакома.
Легенда возвращается
Молодежная рок-группа «Аденома», очень популярная в нашем городе два года назад, воссоединилась в новом составе: Плакса (гитара, вокал), Присцилла (клавишные, бэк-вокал), Хорек (бас-гитара), Энн (ударные). Группа готовится к большому концерту для всех настоящих ценителей «тяжелой» музыки.
Мне пришлось настаивать, чтобы эту коротышку поставили в самый последний момент в колонку новостей. А грандиозный концерт существовал пока только в воображении – моем и Присциллы. Если совсем честно, это была ее идея: организовать супершоу для всех, по ее выражению, «нормальных людей». То есть отрепетировать полноценную музыкальную программу, найти спонсора, взять напрокат хорошую аппаратуру... Присцилла была уверена, что ваш слуга покорный все это организует, а мог ли он разочаровать свою принцессу!
Вечером того же понедельника я привел мою красавицу на первую репетицию в гараж Хорька – после фантастического уик-энда, проведенного вместе. Я без колебаний взял Присциллу в группу, когда узнал, что она закончила музыкалку по классу фортепиано, хотя, честно говоря, взял бы и так. Мне ужас как нужна своя собственная Йоко Оно, она же Линда МакКартни.
В гараже мы увидели довольно странную картину: Хорек и Аня сидели в разных концах помещения, мрачно уставившись в пол, Аня – на табуретке, Хорек – в седле старого мопеда.
– Всем привет. Познакомьтесь, это наша новая клавишница и бэк-вокалистка, ее зовут Присцилла... Э-мм... Вы чего какие скучные? – спросил я.
Хорек и Аня угрюмо посмотрели на меня. На лице Хорька багровел кровоподтек, а нижняя губа Ани стала вдвое толще верхней.
– Дети, дети, куда вас, дети... – покачал я головой. – Ну и что это такое? С чего драка вышла?
– Спроси у него! – Аня ткнула большим пальцем в сторону Хорька.
Я вспомнил репетиции перед «Вечером ужасов». Аня быстро уставала за своими барабанами и потела, как мышь. Ей приходилось снимать джемпер, потом футболку и оставаться в одном лифчике и толстых шерстяных напульсниках, демонстрируя отсутствие каких-либо форм. Последнее обстоятельство не мешало Хорьку алчно пялиться на Аню.
– Домогался? – догадался я.
Знаком согласия было молчание.
Я тоже промолчал – просто взял Хорька за горло, поставил на ноги и ударом впечатал в стену. Моя рука сжималась на его шее все сильнее. Тщедушный Хорек хрипел, на глазах ослабевая.
Я приблизил лицо к его рылу и спросил:
– Еще вопросы есть, бычкосос?
Из последних сил уродец замотал головой. Я разжал руку, и Хорек съехал вниз по стене. На его шее осталось пять синих пятен.
– Врезал бы ты ему хорошенько! – посоветовала Присцилла.
– Да я бы его прибил, если бы он не был нам нужен. Аня, если хочешь, можешь врезать за меня.
– Вот еще, руки-то марать! – зло фыркнула Аня.
Хорек кашлял.
– Здесь тебе не бордель. Руки не распускай, – сурово сказал я ему.
– Это... Плакса... – выдавил Хорек вперемешку с хрипом.
– Чего? («Если будет предъявлять претензии – точно прибью!»)
– Прости... Я не буду больше этого делать...
Это Хорек как он есть. Всегда подчиняется тому, кто сильнее, сам же при этом, как шакал, ждет удачного момента, чтобы вцепиться в горло. Слабых не жалеет: мне рассказывали, что этот паскудник потихоньку занимается рэкетом, его «клиенты» – пацаны из младших классов. Оружие против Хорька одно – держать в тисках, не ослабляя ни на секунду. Если соблюдать это правило, он становится вполне управляемым, даже надежным человечком.
– Не у меня проси прощения, а у Ани. И чтоб больше никаких конфликтов внутри коллектива! Аня, тебя тоже касается.
Аня армейским жестом вскинула ладонь к голове.
«Хороша армия, – с досадой подумал я. – Две бабы и урод. Надо срочно найти еще одного парня».
– Слушайте меня, вы, изверги! Я сегодня имел разговор с директором ДК «Звезда». На следующей неделе в воскресенье состоится наш концерт.
– Как? – ахнула Аня. – Так скоро?
– Позже не получилось, у них там все расписано до Нового года. Вывод: у нас меньше двух недель на подготовку, так что отныне вкалываем без выходных.
– А как тебе удалось директора ДК уговорить? У вас же раньше какие-то трения были?
– Были да сплыли. Мы обо всем договорились. Вход на концерт будет платным, не меньше тридцатника за билет. Сборы пойдут в фонд Дома культуры. Мы не поимеем ни копейки. Лично меня это устраивает.
– Да меня-то тоже, – кивнула Аня. – Я-то ничего не теряю anyway. Но ты серьезно считаешь, что сборы будут? Нет, какие-нибудь, конечно, будут, хоть кто-то да придет... Только полного зала не жди!
– А это уже от нас зависит. Придется самим печатать и расклеивать афишки, знакомых обзванивать... Криттер, кстати, тоже обещал подсуетиться. Телевидение беру на себя. Еще есть вопросы?
– Никак нет! – отозвалась Аня, вытянув руки по швам.
Хорек что-то просипел, раскуривая заначенный бычок.
Присцилла тем временем изучала постер на стене – фотографию «Аденомы» образца позапрошлого года, крупно распечатанную на цветном принтере. С правого края – ваш слуга покорный, тогда еще с волосами ниже плеч, руки крест-накрест на груди. С левого – Будда, рано облысевший толстый юноша с пушистыми бровями. В центре – Смурф, плотный парень с широким, словно бы отечным, но довольно симпатичным лицом. Он обнимал коротышку Эйнджи и безобразного Хорька.
Помимо постера на стене гаража имелась целая галерея рисунков, выполненных углем и простым карандашом на ватмане, портреты самых разных монстров: винторогих, перепончатокрылых, треглазых, четвероруких, клювастых и панцирных.
– А ты действительно похож на плаксу на фотографиях, – прошептала мне в ухо Присцилла. – У тебя такие огромные глаза, как будто сейчас разрыдаешься. И прозрачные, как озерца... Даже кажется, будто в них вода дрожит. – И добавила громче: – Плакса, а где ваш старый клавишник?
– Это не просто клавишник, детка. Это отец-основатель «Аденомы», духовный лидер и автор половины песен, Илья, он же Смурф. Когда-то мы с ним встретились в гитарном кружке, который при ДК работал, подружились. Я иногда заваливался к нему в гости, сидели, песенки бренчали. Он мне играл свои вещи, а я ему свои. Так все и началось.
Присцилла уже добралась до электрооргана советского производства:
– Вот на этом агрегате я буду играть?
– Угу. Его Смурф нашел в сломанном виде на барахолке и купил за гроши. Потом сам починил – на все руки мастер! – и эта штука стала лучше новой. А когда школу закончил, укатил в Москву. Так старая «Аденома» и прекратила свое существование. Я всегда завидовал этому парню.
– Завидовал? – удивилась Присцилла. – Разве Плакса из «Аденомы» может кому-то завидовать?
– Только Смурфу из той же «Аденомы». Меня к нему очень тянуло, хотя многое в нем я ненавижу. Илья высокомерен, Илья любит быть в центре внимания и терпеть не может, когда его не замечают, Илья – прирожденный хвастун, Илья не стесняется менять точку зрения... То, за что меня считают эгоистом и нарциссом, у Ильи выходило очаровательно и располагающе. А еще Илюха умел исцелять меня от депрессии без малейших усилий. Он никогда не интересовался моим настроением, а я и не рассказывал. Болтали мы чаще всего о музыке, обсуждали идеи для новых песен, мечтали о том, что будем делать, когда выбьемся на большую сцену... Я просто шел рядом с ним по улице и чувствовал, как настроение мое вздымается до самого неба... Что он делает сейчас – не знаю, где-то год назад он забыл о моем существовании. Периодически посылаю ему письма электронной почтой – никакого ответа.
Было кое-что, чего я не собирался говорить: рядом с Ильей я всегда чувствовал себя номером два. Хоть мы с ним и числились в «Аденоме» первыми среди равных, реальным лидером всегда был он. Илья договаривался обо всех концертах, Илья «выбил» нам помещение в ДК через местный Департамент культуры. Браковал почти все, что я сочинял, и умел заразить своим мнением всю группу. Если бы не он, репертуар наш был бы раз в десять побольше.
– Видел бы он тебя сейчас! – промолвила Присцилла, беззастенчиво читая мои мысли.
– И что? Ухмыльнулся бы и сказал: «Посмотрим-посмотрим, что у вас без меня получится!» Ну его.
– А можно посмотреть тексты песен?
Я разыскал старую тетрадку с текстами и табулатурами. Она пролистала ее и сделала вывод:
– Все песни очень мрачные!
– А с чего бы им быть веселыми? – поинтересовался я. – Не в Изумрудном городе живем.
– Обязательно сочини новую песню. Про то, что все – прекрасно! Это будет наш с тобой дуэт.
– Сделаем.
Потом я вручил Присцилле наш фотоархив – альбом с фотками с наших старых концертов, сам смотрел через ее плечо. Аня тем временем разминалась за ударными, а оклемавшийся Хорек перебирал струны басухи и порой покрикивал на Аню, чтобы долбила потише – он, видите ли, настраивается.
– Стоп! – воскликнул я и схватил руку Присциллы, готовую перелистнуть страницу.
– Что?
– Дай мне! – Забывшись, я грубо вырвал у нее из рук альбом и вгляделся в фотографию.
Это был снимок зрительного зала на концерте в «Звезде», где мы сбацали «Пентаграмму» – пять наших лучших песен. Фотоаппарат выхватил кусок первого ряда, там сидели самые преданные фанаты. Эх, ребята, где вы теперь?! На снимке они встали со своих мест, их рты были распахнуты в радостном вопле. Среди них была и Аня. Судя по выражению лица, этот нежный пушистый одуванчик в теплом свитере с вышитым знаком «пацифик» визжал громче всех. (Сказать бы ей тогда, что через два с половиной года она будет в составе группы! Только это будет уже не «Аденома», а, де-факто, сольный проект Плаксы.)
Но меня взволновало не это: позади наших друзей, во втором ряду, сидел тот самый незнакомец, которого я встретил в электричке. Нет сомнения, это точно был он. Я ни с чьим бы не спутал это лукавое лицо с узкими глазами. Его обрамляли длинные темные волосы, перехваченные лентой на лбу.
– Аня! Аня! – вопил я. Попробуй докричись до ударника, нещадно обрабатывающего свои барабаны!
– Чего, Плакса?
– Давай сюда! Скажи-ка, кто этот парень?
Аня вгляделась в фотку:
– Который – этот, с длинными волосами? Впервые в жизни вижу.
– Ты абсолютно уверена?
– На сто пять процентов, Плакса. А что это ты им заинтересовался?
– Помнишь, как мы встретились в воскресенье в «Звезде», когда там были Белые Ангелы?
– Ну?
– Я утром того дня ехал из сада с картошкой и встретил этого парня. Он мне посоветовал зайти в ДК в десять утра. Я зашел, и вот результат: повстречался с тобой, потом с Присциллой, а теперь мы все вместе «Аденому» возродили. Такое впечатление, что этот хитрюга предвидел, как все получится!
– Повторяю еще раз, Плакса: я с ним незнакома.
10 [вторичный период развития болезни]
На следующий день я отправился в гости к еще одной прекрасной своей подруге, сатанистке; кстати, нормальная девчонка, весь ее сатанизм заключается в том, что она ходит в черном и слушает никому не известные хэви-металлические рок-группы. Живет одна, снимает малюсенькую комнату с общей кухней. Учится там же, где и я, на один курс старше, хотя выглядит лет на пятнадцать. Имя у этой смуглой девчонки с оранжевыми пятнами на черных, как битум, волосах редкое и необычное – Руслана. Она работает репортером на «Нефтехим-ТВ» и там же ведет авторскую передачку – молодежную десятиминутку «Кукушка». Руслана – давняя знакомица нашей группы, однажды она снимала о нас сюжет и даже поспорила со Смурфом – в его песне были такие строчки:
Когда я пришел, она развлекалась тем, что рисовала угольком на листе ватмана очередного жуткого демона, похожего на монстра из «Квэйка». В комнате пахло сандалом.
– Привет, Руся!
– Ишь ты, кто пожаловал! – Она бросила уголек и захлопала в ладоши со счастливой улыбкой на лице. Любую эмоцию Руслана выражает бурно и непосредственно, потому никто и не верит, что ей двадцать. – Садись скорее, рассказывай. Извини, у меня тут не прибрано. Если бы я знала, что Ромочка меня осчастливит посещением, я бы все языком вылизала...
Я уселся в кресло. С телевизора на меня пялился пустыми дырками человеческий череп. Руслана выкопала его из земли, когда в одиннадцатом классе ездила со школой озеленять окраины Нефтехимика. (К слову, саженцы передохли за месяц – ну не любит флора здешнего воздуха!) Наша очаровательная мракобеска сочла, что это ей привет от темных сил, отчистила череп от грязи и по какой-то неизвестной причине назвала его Мойша. Руслана просто обожает его, называет своим самым любимым мужчиной и периодически целуется с ним, посмеиваясь над ошарашенными зрителями.
Руслана доказывала, что сатана не забирает человеческие души, говорила про реинкарнацию и про то, что ни плохого, ни хорошего в этом мире нет, а добро и зло – всего лишь составные части единого и неразрывного целого. Она вообще не похожа на традиционную сатанистку христианского толка: христианства не признает, ей гораздо ближе буддизм.
Погиб человек, его души больше нет.
Теперь она у сатаны и не увидит больше свет,
И по темным переулкам мира мертвых теней
Отбиваются капли навсегда ушедших дней...
Когда я пришел, она развлекалась тем, что рисовала угольком на листе ватмана очередного жуткого демона, похожего на монстра из «Квэйка». В комнате пахло сандалом.
– Привет, Руся!
– Ишь ты, кто пожаловал! – Она бросила уголек и захлопала в ладоши со счастливой улыбкой на лице. Любую эмоцию Руслана выражает бурно и непосредственно, потому никто и не верит, что ей двадцать. – Садись скорее, рассказывай. Извини, у меня тут не прибрано. Если бы я знала, что Ромочка меня осчастливит посещением, я бы все языком вылизала...
Я уселся в кресло. С телевизора на меня пялился пустыми дырками человеческий череп. Руслана выкопала его из земли, когда в одиннадцатом классе ездила со школой озеленять окраины Нефтехимика. (К слову, саженцы передохли за месяц – ну не любит флора здешнего воздуха!) Наша очаровательная мракобеска сочла, что это ей привет от темных сил, отчистила череп от грязи и по какой-то неизвестной причине назвала его Мойша. Руслана просто обожает его, называет своим самым любимым мужчиной и периодически целуется с ним, посмеиваясь над ошарашенными зрителями.