Страница:
На афишах написали: «Выступают победители хит-парада „Муз-ТВ“»! Даже не соврали. «Малыши из коробки» как-то раз мелькнули в горячей двадцатке этого телеканала, месте на восемнадцатом, с клипом «Горячее лето». Так что гигантское скопление народа нашему концерту было обеспечено. Сцену возвели на площади Трудовой, возле Дома связи, напротив здания администрации.
Мероприятие стартовало в двенадцать дня. Как только «Аденома» выползла на сцену и принялась настраиваться, я заметил, что черным клином – поближе к сцене – сквозь толпу пробиваются панки-малолетки во главе с Криттером. Их было человек двадцать. Крошку Мэй я заметил сразу: эту длинноногую цаплю в футболке и шортах, в ошейнике и загробном мэйкапе трудно было не заметить.
Как только мы заиграли первую песню (всего их было шесть), панки устроили свалку, точнее, принялись прыгать друг на друга, стараясь посильнее толкнуть плечом. Одни называют это «слэм», другие – «пого». Суть не в этом, а в том, что вскоре к дебоширам пробились менты и усмирили дубинками. Одну Мэй усмирять не пришлось: весь концерт она спокойно простояла у самого края сцены, рассматривая меня.
Жара была такая, что мозги вскипали. Мы поставили в теньке несколько бутылей с холодной минералкой и после каждой песни обливались ею. Со сцены можно было рассмотреть любого зрителя, в большинстве своем это были девчушки-подростки, на которых не было почти ничего; а может, этих девчушек было не так уж и много, просто я никого не замечал, кроме них? Как бы то ни было, думал я лишь об одном.
Девственником я уже не был, но опыта соблазнения прекрасных дам, увы, не имел. Самое время было приступать. Для начала я выбрал чего попроще. Пока выступала «Аденома», посматривал в сторону Мэй, подмигивал, а в промежутках между песнями, когда можно было освободить руки от гитары, посылал воздушные поцелуи. После концерта она стала моей в подъезде раскаленного от жары бетонного дома. Я заманил мою цапельку в полутемное пространство под лестницей. (Неизвестные доброжелатели оставили там деревянный табурет.) Она успела прожужжать мне все уши своими восторгами, прежде чем я зажал ей рот. Долго и нежно я целовал в губы этот черный цветок, потом уселся на табурет, расстегнул брюки, а она оседлала меня, скинув шорты вместе с трусами. Здесь вышла некоторая заминка: Мэй долго не могла разобраться, куда деть свои безразмерно длинные ходули, пришлось передвинуть табурет.
Я гладил худые ножки громко сопевшей Мэй и покусывал ее за шею. После того как все закончилось, Мэй, с размазанной по лицу черной помадой, соскочила с меня, вышла из-под лестницы, позабыв надеть исподнее, прислонилась к залитой жарким солнцем стене и, кажется, заплакала. Я решил, что с нее хватит (хорошего помаленьку!), улизнул от этой «Мисс Панк-рок» и присоединился к товарищам по ансамблю, которые пировали дома у Илюхи, нашего клавишника. Мой рассказ о содеянном коллеги встретили хохотом и аплодисментами, а громче всех хохотал, конечно же, я – без малейшего зазрения совести...
...Возможно, это вовсе не Крошка Мэй. Рассмотреть ее я не успел: лица вокруг то и дело сменялись, многие из них я помнил со времен выступлений прежней «Аденомы».
Растолкав толпу, передо мной появился Валерка:
– Вот это шоу! Ай да Ромка!
– Ромка-а-а! – проблеяли мне в ухо – Тошнот, больше некому!
– Плакса! Отпад! – крикнул Будда (Будда?!) и протянул мне руку, не гнущуюся после перелома.
По щекам моим бежали слезы, до того мне было хорошо.
Из ДК «Звезда» в темный вечер поздней осени мы вывалились одной большой толпой: пятеро музыкантов и армия рок-фанатов. И тут же все как один замерли.
Напротив ДК вдоль бетонного забора стояли «доктора». Одинаковые пацаны в идентичных прикидах: красные кепки или пустые головы, белые с красным спортивные куртки и штаны. Никто не двигался, они напоминали длинный ряд статуй-убийц, охранявших вход в заброшенный древний храм. По случаю концерта «доктора» собрали все силы, чтобы одним ударом уничтожить всех, кто смеет одеваться, вести себя, разговаривать, думать не так, как они.
Наша толпа быстро стиснула ряды. Я, стоявший в самом центре, невольно оказался лидером. Справа и слева от меня встали Аня и Хорек. Присцилла спряталась за мою спину.
Аня медленно вытянула из кармана руку с кастетом, черты ее лица заострились, особенно подбородок: он, как клинок, готов был вонзиться в человеческую плоть. Отчего все-таки она так изменилась за два с половиной года? Стала – ну чистый Терминатор!
Криттер выволок из-под куртки какую-то трубу. Хорек полез в карман, я схватил его за руку: я-то знал, за чем он полез, и понимал, что оружие не пригодится. «Докторов» навскидку было человек семьдесят, нас же, боеспособных единиц без учета женщин и детей, не меньше ста пятидесяти.
Поэтому я первым шагнул в сторону наших врагов. Те, кто были позади меня, повторили этот шаг. Еще шаг, потом еще один. Как только мы преодолели половину расстояния до бетонного забора, «доктора» медленно, будто нехотя, подались назад. Они явно разочаровались, сообразив, что вместо развлечения им предстоит полноценное побоище с двукратным перевесом сил на стороне противника. Действо творилось в полной тишине. Мы не спеша подступали, «доктора» не спеша пятились, потом вдруг повернулись и ушли прочь по-английски. Вся бригада в полном составе свернула куда-то в проулок и через секунду исчезла. Перед нами была совершенно пустая, мутно освещенная улица.
Тут-то тишине и настал конец: всех нас перекорежило от смеха. Восторженно визжали девчонки, богатырски хохотал Фома, трясся, не открывая рта, Валерка, фыркала Присцилла, дребезжал, как будильник, Тошнот. Аня прыгнула мне на шею и сочно чмокнула в щеку – клянусь, впервые в жизни! Потом уступила место моей ненаглядной Присцилле. Хорек шагнул было к Ане, на что-то надеясь, та молча показала ему кастет. Тогда басист по своему идиотскому обыкновению врезал мне в плечо (за сегодняшний вечер я уже столько раз получил этот знак внимания от разных людей, что плечи ныли) и крикнул:
– Плакса, мы их сделали! Мы победили!
Вы не поверите: мне нечего было ему возразить.
15 [кризис]
16 [агония]
Мероприятие стартовало в двенадцать дня. Как только «Аденома» выползла на сцену и принялась настраиваться, я заметил, что черным клином – поближе к сцене – сквозь толпу пробиваются панки-малолетки во главе с Криттером. Их было человек двадцать. Крошку Мэй я заметил сразу: эту длинноногую цаплю в футболке и шортах, в ошейнике и загробном мэйкапе трудно было не заметить.
Как только мы заиграли первую песню (всего их было шесть), панки устроили свалку, точнее, принялись прыгать друг на друга, стараясь посильнее толкнуть плечом. Одни называют это «слэм», другие – «пого». Суть не в этом, а в том, что вскоре к дебоширам пробились менты и усмирили дубинками. Одну Мэй усмирять не пришлось: весь концерт она спокойно простояла у самого края сцены, рассматривая меня.
Жара была такая, что мозги вскипали. Мы поставили в теньке несколько бутылей с холодной минералкой и после каждой песни обливались ею. Со сцены можно было рассмотреть любого зрителя, в большинстве своем это были девчушки-подростки, на которых не было почти ничего; а может, этих девчушек было не так уж и много, просто я никого не замечал, кроме них? Как бы то ни было, думал я лишь об одном.
Девственником я уже не был, но опыта соблазнения прекрасных дам, увы, не имел. Самое время было приступать. Для начала я выбрал чего попроще. Пока выступала «Аденома», посматривал в сторону Мэй, подмигивал, а в промежутках между песнями, когда можно было освободить руки от гитары, посылал воздушные поцелуи. После концерта она стала моей в подъезде раскаленного от жары бетонного дома. Я заманил мою цапельку в полутемное пространство под лестницей. (Неизвестные доброжелатели оставили там деревянный табурет.) Она успела прожужжать мне все уши своими восторгами, прежде чем я зажал ей рот. Долго и нежно я целовал в губы этот черный цветок, потом уселся на табурет, расстегнул брюки, а она оседлала меня, скинув шорты вместе с трусами. Здесь вышла некоторая заминка: Мэй долго не могла разобраться, куда деть свои безразмерно длинные ходули, пришлось передвинуть табурет.
Я гладил худые ножки громко сопевшей Мэй и покусывал ее за шею. После того как все закончилось, Мэй, с размазанной по лицу черной помадой, соскочила с меня, вышла из-под лестницы, позабыв надеть исподнее, прислонилась к залитой жарким солнцем стене и, кажется, заплакала. Я решил, что с нее хватит (хорошего помаленьку!), улизнул от этой «Мисс Панк-рок» и присоединился к товарищам по ансамблю, которые пировали дома у Илюхи, нашего клавишника. Мой рассказ о содеянном коллеги встретили хохотом и аплодисментами, а громче всех хохотал, конечно же, я – без малейшего зазрения совести...
...Возможно, это вовсе не Крошка Мэй. Рассмотреть ее я не успел: лица вокруг то и дело сменялись, многие из них я помнил со времен выступлений прежней «Аденомы».
Растолкав толпу, передо мной появился Валерка:
– Вот это шоу! Ай да Ромка!
– Ромка-а-а! – проблеяли мне в ухо – Тошнот, больше некому!
– Плакса! Отпад! – крикнул Будда (Будда?!) и протянул мне руку, не гнущуюся после перелома.
По щекам моим бежали слезы, до того мне было хорошо.
Из ДК «Звезда» в темный вечер поздней осени мы вывалились одной большой толпой: пятеро музыкантов и армия рок-фанатов. И тут же все как один замерли.
Напротив ДК вдоль бетонного забора стояли «доктора». Одинаковые пацаны в идентичных прикидах: красные кепки или пустые головы, белые с красным спортивные куртки и штаны. Никто не двигался, они напоминали длинный ряд статуй-убийц, охранявших вход в заброшенный древний храм. По случаю концерта «доктора» собрали все силы, чтобы одним ударом уничтожить всех, кто смеет одеваться, вести себя, разговаривать, думать не так, как они.
Наша толпа быстро стиснула ряды. Я, стоявший в самом центре, невольно оказался лидером. Справа и слева от меня встали Аня и Хорек. Присцилла спряталась за мою спину.
Аня медленно вытянула из кармана руку с кастетом, черты ее лица заострились, особенно подбородок: он, как клинок, готов был вонзиться в человеческую плоть. Отчего все-таки она так изменилась за два с половиной года? Стала – ну чистый Терминатор!
Криттер выволок из-под куртки какую-то трубу. Хорек полез в карман, я схватил его за руку: я-то знал, за чем он полез, и понимал, что оружие не пригодится. «Докторов» навскидку было человек семьдесят, нас же, боеспособных единиц без учета женщин и детей, не меньше ста пятидесяти.
Поэтому я первым шагнул в сторону наших врагов. Те, кто были позади меня, повторили этот шаг. Еще шаг, потом еще один. Как только мы преодолели половину расстояния до бетонного забора, «доктора» медленно, будто нехотя, подались назад. Они явно разочаровались, сообразив, что вместо развлечения им предстоит полноценное побоище с двукратным перевесом сил на стороне противника. Действо творилось в полной тишине. Мы не спеша подступали, «доктора» не спеша пятились, потом вдруг повернулись и ушли прочь по-английски. Вся бригада в полном составе свернула куда-то в проулок и через секунду исчезла. Перед нами была совершенно пустая, мутно освещенная улица.
Тут-то тишине и настал конец: всех нас перекорежило от смеха. Восторженно визжали девчонки, богатырски хохотал Фома, трясся, не открывая рта, Валерка, фыркала Присцилла, дребезжал, как будильник, Тошнот. Аня прыгнула мне на шею и сочно чмокнула в щеку – клянусь, впервые в жизни! Потом уступила место моей ненаглядной Присцилле. Хорек шагнул было к Ане, на что-то надеясь, та молча показала ему кастет. Тогда басист по своему идиотскому обыкновению врезал мне в плечо (за сегодняшний вечер я уже столько раз получил этот знак внимания от разных людей, что плечи ныли) и крикнул:
– Плакса, мы их сделали! Мы победили!
Вы не поверите: мне нечего было ему возразить.
15 [кризис]
Утро следующего дня мы с Присциллой встретили в ее домике.
Я проснулся раньше Присциллы и, лежа в четырех узких стенах, обдумывал внезапно возникшую идею – сюжет для клипа на лирическую песенку о любви. Действие происходит в маленьком домике вроде этого. Присцилла пьет чай, я захожу к ней в гости с букетом цветов. Мы сидим за столом, болтаем, смеемся, я пою ей под гитару ту самую песню, на которую клип. Потом она целует меня на прощание в щеку, я откланиваюсь и ухожу прочь. Последние кадры клипа: я выхожу из домика, камера поднимается все выше, пока с высоты птичьего полета зритель не видит весь город, точнее то, что от него осталось. Кроме нашего маленького домика нет ни одного целого здания: руины, руины, а в центре города – глубокая воронка.
Присцилла потянулась, как кошка. Она жмурилась с вымученной улыбкой от ушка до ушка.
– Доброе утро, кисонька!
– Доброе... – зевнула Присцилла.
– У меня все болит, милая, – пожаловался я. – Особенно спина. Ты так скребла меня ногтями...
– У меня тоже все болит, – ответила Присцилла. – Мучитель! – Она притворно всхлипнула.
– Какие-то претензии?
Со знакомой трогательной улыбкой моя красавица отрицательно помотала головой.
– Знаю по себе, выступление на публике сносит башню напрочь. Снесло у нас обоих, – проговорил я.
– Ты был просто на высоте на сцене!
– Поправка: мы были на высоте.
Коктейль из грандиозного концерта и умопомрачительного секса с девушкой, по-настоящему любимой, – такого у меня не было никогда... И не могло быть, пока я был с Кристиной. Честно говоря, у Кристины фигура гораздо лучше; у моей принцессы тело рыхловато, с отчетливыми складками жирка, и возможно, именно поэтому Присцилла возбуждала меня гораздо сильнее. В этом и была ее изюминка.
– Тебе хорошо со мной? – спросил я.
Присцилла кивнула.
– Хочешь, чтобы всегда было так?
– Всегда?
– Всегда, моя милая. Давай всегда будем вместе!
Словно тень пробежала по лицу Присциллы, оно слегка потускнело.
Я понял, что сказал что-то не то, и поспешил добавить:
– Думаешь, я тебя обманываю? Ошибаешься. Ты очень мне нужна. Что я должен сделать, чтобы ты поверила?
Неужели заговорит о законном браке? Впрочем, почему бы и нет, можно и такой вариант рассмотреть... Все равно это произойдет не раньше, чем я с учебой разделаюсь. То есть года два у меня еще есть!
– Понимаешь, Рома... Мне от тебя ничего не нужно.
– Ничего, кроме меня самого?
– Нет, вообще ничего. Я не хочу, чтобы ты думал, будто мы с тобой друг другу что-то должны. И не хочу, чтобы ты ко мне привык.
Хорошенькое дело! Я было встрепенулся, но тут же подумал: вдруг она меня проверяет, вдруг хочет услышать то, чего я раньше еще не говорил?
– Знаешь, Присцилла, ты для меня особенная, и я к тебе отношусь по-особенному.
Она оторвала от своего тела мои ладони, ползавшие по нему, как тарантулы, и воскликнула довольно громко и резко:
– Ты ведь меня даже толком не знаешь!
– Того, что знаю, вполне достаточно.
– А с другими девушками у тебя было не так?
– Абсолютно не так. Поверь!
– А что во мне такого особенного? – В ее голосе зазвучал сарказм.
– Все. Тебе нравится то же, что и мне. Ты такая же сумасшедшая, как я. По-моему, мы идеальная пара, Присцилла.
– Вот, ты сам все сказал... – Девчонка загрустила. – Ты видишь во мне только чокнутую Присциллу, которая все может бросить ради какого-нибудь безумства вроде вчерашнего концерта, а на самом-то деле я пай-девочка Таня, тише воды, ниже травы, и работаю в цветочном магазине. И не говори ничего про любовь. Ты влюбился в Присциллу, а не в меня. А что будет, когда твоя влюбленность пройдет и ты увидишь меня настоящую?
– Ты мне всякой понравишься! – возразил я. – На что спорим?
Присцилла улыбнулась широко-широко, просияла как солнышко. «Все будет в норме», – решил я. От сердца отлегло.
– Представляешь, милая: лет через десять мы с тобой точно так же, как сейчас, лежим в постели и смотрим друг на друга. Ты улыбаешься. И мы оба знаем, что еще через десять лет будет то же самое. Любовь и вечность – разве не здорово?
– Здорово, Рома. Давай одеваться. Наши с тобой осенние каникулы закончились. Мне пора на работу, а тебе – на учебу.
– О'кей.
Пока мы одевались, я посмотрел новости по «Нефтехим-ТВ». Вчера на концерте съемочная группа «Новостей» появилась минут на десять, а сюжет о нашем выступлении был еще короче – не больше минуты. Все потому, что репортаж делала не Руслана, а кто-то другой. Секунд пять показывали ДК, секунд пятнадцать – нас на сцене, секунд тридцать – беснующихся зрителей. Комментарии убогие: концерт в «Звезде», выступила «Аденома», всем понравилось, ля-ля-ля, тра-та-та. Все же дельно Аня заметила: в телевизоре одна лажа. Но даже это не могло испортить моего впечатления от концерта. Я уже составил в голове большую статью для «Вечернего Нефтехимика».
Что будет дальше с нашей группой, я пока не представлял, но твердо был уверен, что мы действительно нужны людям Обливиона. Будем совершенствоваться, благо есть куда, играть время от времени концертики, а там видно будет. Все равно однажды мы свалим из этой бетонной помойки!
Мы с Присциллой вышли из домика и обалдели.
– Ты это видишь? – прошептал я.
Серьезная Присцилла еле заметно кивнула.
Ночью выпал первый снег, присыпав тонким слоем белой крупы и пожухлую крапиву во дворе нашего домика, и крыши соседних развалюх, и горы битого кирпича, и грязь, и асфальт, и дерьмо. Не пройдет и дня, как этот ослепительно белый снежок станет тошнотворной серой кашей, а пока перед нами был незнакомый новый город.
– С первым снегом! – Присцилла вдруг развеселилась, собрала с перил горстку свежего снега и швырнула в меня, прыснув. Я в долгу не остался и сделал то же самое – Присцилла взвизгнула.
Я тут же подскочил к ней, схватил за воротник пальтишка, притянул к себе и почти силой вырвал поцелуй.
– Бешеный! – смеялась девчонка, отбиваясь.
– Сама-то! – воскликнул я. И, помолчав, спросил: – Все хорошо?
Присцилла кивнула.
– Вот и славно.
Мы вместе дошли до калитки, вышли из одноэтажной улочки: здесь пунктирные линии наших следов на снегу разошлись в разные стороны.
– Увидимся! – Я громко чмокнул милую в щеку.
– Пока-пока!
Я отправился в колледж.
Олег стоял возле крыльца и выколачивал пепел из трубки. Нехотя поздоровался со мной, говорить ничего не стал. Спасибо, парень, ты растешь в моих глазах!
Я вошел в тамбур с турникетом.
– Привет, Тема!
– Роман, задержись, – попросил атлет с широкой улыбкой.
– А в чем дело?
– Да братишка мой вчера был у вас на концерте... У вас там какие-то проблемы возникли?
– Все в норме, Темыч.
– Если что, обращайся ко мне! Только сам не нарывайся.
– Как скажешь. Спасибо в любом случае. – Я пожал огромную, размером с добрый утюг ладонь.
До начала лекции оставалось минут семь. Я искал Руслану. Она уже ждала меня возле окна: на плечах черная накидка, на шее цепочка с оловянным черепом. Теплотрассу уже засыпали, ее местонахождение указывала длинная проталина в ослепительно белом снегу.
– Ромочка, приве-е-ет! – воскликнула наша сатанистка и затараторила: – Была вчера на вашем концерте! Классно! Ну прямо нечто не из этого мира! Мне так понравилось, Ромусик! Лучше, чем в старые времена! Я даже вас нарисовала. – Она расправила сложенный вчетверо лист ватмана, на котором были изображены члены «Аденомы» в виде монстров-нацистов с гитарами наперевес. – Прости, что не могла остаться до конца. Работа, знаешь, дела...
– Руся, а ты откуда концерт смотрела? На скамьях сидела или прямо в зале парилась?
– На скамейке. Не буду же я в самую толкучку прыгать. Я хрупкая, меня нельзя кантовать.
– А не видала ли ты, любезная Руся, вот этого молодого человека?
Я подсунул Руслане фотографию с длинноволосым парнем.
– Отчего же, видала. Он там старше всех был, его многие заметили.
– Знаешь о нем что-нибудь?
– Может, и знаю. А почему он тебя интересует?
Я снова рассказал, как этот человек, сам того не желая – или желая? – радикально изменил мою жизнь.
Руслана закусила палец:
– Гм, если это действительно то, о чем я подумала... Поздравляю тебя, Рома. Ангел коснулся тебя крылом.
– Ты о чем, ведьма? – спросил я.
– Тебе повезло: встретил Фантома.
– Какого еще Фантома? – Не иначе сейчас услышу очередную городскую легенду, которую, к стыду своему, не знаю.
– Фантом – призрак Нефтехимика.
– А мне он показался вполне живым человеком! – хмыкнул я.
– Он и есть живой человек; однако обладает способностью всегда появляться в нужном месте в нужное время. Он много кому жизнь спас – я этих людей знаю.
– Вроде как Бэтмэн?
Я представил картину: темная ночь, компания в дупелину пьяных уродов ловит случайного прохожего, сбивает с ног и уже собирается обрушить на его череп, спину и грудь град тяжелых ботинок... Как вдруг появляется Фантом, похожий на исполинского ворона-хищника: развеваются волосы, хлопают полы пальто, – и через минуту исчезает, словно его и не было, оставив на асфальте изуродованные тела налетчиков.
– Не совсем, Ромочка. Он никого не месит руками и ногами. Тут все по-другому. Скажем, идешь ты поздно вечером домой, а он появляется откуда ни возьмись и заводит с тобой разговор: «Я нездешний, проводи меня до вокзала». Вы болтаете, а поскольку он обаятельный человек и отличный собеседник, ты и сам не замечаешь, как увлекаешься разговором и только минут через двадцать вспоминаешь, что пора бы уже и домой, и извиняешься: «Прости, мне надо идти, надеюсь, еще увидимся...» Приходишь домой и обнаруживаешь, что твоя квартира обращена в пыль взрывом бытового газа. А пришел бы ты пораньше минут на пятнадцать, гореть бы тебе заживо. Вот что делает Фантом.
– Так он что же, предсказатель?
– Предсказатель, телепат, медиум, экстрасенс. Называй его, как тебе угодно, смысл не меняется. И еще: он помогает не всем подряд, а выборочно.
– А как он определяет, кто достоин помощи, а кто нет?
– Неизвестно. Поэтому ты должен гордиться тем, что он выбрал тебя.
– О'кей, о'кей...
Со спутанными мыслями я двинулся в аудиторию. Там меня поджидала Кристина с гримаской, которая разжалобила бы и Шамиля Басаева. Она в очередной раз надругалась над волосами, ни к селу ни к городу сделав завивку и мелирование.
– Нравится? – с легким придыханием спросила она.
– Ты прекрасна, как горная хризантема на фоне снегов, – вяло соврал я, мельком бросив взгляд на ее волосы.
Я размышлял о нашем сегодняшнем разговоре с Присциллой.
Со мной такое уже бывало: очередная барышня, с которой я «ходил налево» от Кристинки, вдруг неназойливо намекала: мол, наигрались, пора и честь знать. Но то были девчонки не самого тяжелого поведения, я тратил на них время лишь для того, чтобы не так тошно было выносить Кристинкины истерики, а они на меня – чтобы поразвлекаться с приятным парнем и свалить подобру-поздорову, когда у него выйдут все деньги. А о такой, как Присцилла, я мог только мечтать. Ведь я был уверен, что она не шлюха. В чем же дело? Чем я ее не устраиваю? Не могла она во мне так быстро разочароваться, да я ее ничем и не обидел.
Тут я заметил, что Кристина до сих пор стоит рядом со мной.
– Ну что еще?
– Рома, ты не хочешь со мной поговорить?
– Давай попробуем, – пожал плечами я. – Излагай.
– Можно не здесь?
Мы выбрались в коридор к нашему любимому окну. Я был готов прогулять часть лекции, но расставить все точки над «ё».
– Почему? – одними губами спросила Кристина.
– Потому что, – отрезал я.
– Дело во мне или в чем-то другом?
– Именно в тебе.
– А что я должна с собой сделать?.. Пластическую операцию? – Бедная Кристина принялась тереть веснушки на лице, будто хотела содрать их вместе с кожей.
– При чем здесь внешность, Кристи? Неужели ты считаешь меня настолько примитивным? Думаешь, меня интересует только внешность?
– Так в чем я перед тобой виновата? – Кристина героически сдерживала рыдания.
– Только в том, что мы не подходим друг другу. – Согласен, это странно звучит теперь, после полутора лет, проведенных с Кристиной. О чем же я думал раньше? – В тебе, Кристи, нет ничего, что я люблю в девушках. Я понял это совсем недавно, – пояснил я.
– Я видела тебя с твоей новой девкой. В ней же нет ничего хорошего!
Она еще и следит за мной! Да это паранойя, Кристи!
– Ты с ней даже не знакома. Как ты можешь о ней судить?
– За что, Рома? Что я сделала?
И только тут до меня начало доходить: бедная Кристина была уверена, что всю историю с «Аденомой» и Присциллой я затеял исключительно ради того, чтобы досадить лично ей, проучить за плохое обращение со мной.
– Я люблю тебя, слышишь? – Кристина решительно предъявляла на меня права.
– И что с того?
– А та, твоя девка? Думаешь, она сможет дать тебе столько же любви, сколько я? Она от тебя отделается, как только ты ей надоешь.
Самое обидное, что Кристина, возможно, была права. Я снова вспомнил утренний разговор с Присциллой и собрал все силы для обороны.
– А может, я и не хочу, чтобы меня любили? Я хочу, чтобы меня понимали и ничего не требовали. Вот ты можешь похвастаться, что понимаешь меня? Ты столько раз говорила мне: люблю, люблю... А ты не думала, что чем чаще ты это слово произносишь, тем больше оно обесценивается?
– Рома... Если ты меня бросишь, ведь я же умру!
И это все твои доводы?
– Не умрешь, – спокойно возразил я.
– Но все равно, это буду уже не я!
– That is your problem, – хладнокровно завершил я разговор, заколотив последний гвоздь в гроб нашего с Кристиной романа. – Не приставай ко мне больше, хорошо?
Как только закончились занятия, я поехал на улицу Согласия. В цветочный магазин.
Я проснулся раньше Присциллы и, лежа в четырех узких стенах, обдумывал внезапно возникшую идею – сюжет для клипа на лирическую песенку о любви. Действие происходит в маленьком домике вроде этого. Присцилла пьет чай, я захожу к ней в гости с букетом цветов. Мы сидим за столом, болтаем, смеемся, я пою ей под гитару ту самую песню, на которую клип. Потом она целует меня на прощание в щеку, я откланиваюсь и ухожу прочь. Последние кадры клипа: я выхожу из домика, камера поднимается все выше, пока с высоты птичьего полета зритель не видит весь город, точнее то, что от него осталось. Кроме нашего маленького домика нет ни одного целого здания: руины, руины, а в центре города – глубокая воронка.
Присцилла потянулась, как кошка. Она жмурилась с вымученной улыбкой от ушка до ушка.
– Доброе утро, кисонька!
– Доброе... – зевнула Присцилла.
– У меня все болит, милая, – пожаловался я. – Особенно спина. Ты так скребла меня ногтями...
– У меня тоже все болит, – ответила Присцилла. – Мучитель! – Она притворно всхлипнула.
– Какие-то претензии?
Со знакомой трогательной улыбкой моя красавица отрицательно помотала головой.
– Знаю по себе, выступление на публике сносит башню напрочь. Снесло у нас обоих, – проговорил я.
– Ты был просто на высоте на сцене!
– Поправка: мы были на высоте.
Коктейль из грандиозного концерта и умопомрачительного секса с девушкой, по-настоящему любимой, – такого у меня не было никогда... И не могло быть, пока я был с Кристиной. Честно говоря, у Кристины фигура гораздо лучше; у моей принцессы тело рыхловато, с отчетливыми складками жирка, и возможно, именно поэтому Присцилла возбуждала меня гораздо сильнее. В этом и была ее изюминка.
– Тебе хорошо со мной? – спросил я.
Присцилла кивнула.
– Хочешь, чтобы всегда было так?
– Всегда?
– Всегда, моя милая. Давай всегда будем вместе!
Словно тень пробежала по лицу Присциллы, оно слегка потускнело.
Я понял, что сказал что-то не то, и поспешил добавить:
– Думаешь, я тебя обманываю? Ошибаешься. Ты очень мне нужна. Что я должен сделать, чтобы ты поверила?
Неужели заговорит о законном браке? Впрочем, почему бы и нет, можно и такой вариант рассмотреть... Все равно это произойдет не раньше, чем я с учебой разделаюсь. То есть года два у меня еще есть!
– Понимаешь, Рома... Мне от тебя ничего не нужно.
– Ничего, кроме меня самого?
– Нет, вообще ничего. Я не хочу, чтобы ты думал, будто мы с тобой друг другу что-то должны. И не хочу, чтобы ты ко мне привык.
Хорошенькое дело! Я было встрепенулся, но тут же подумал: вдруг она меня проверяет, вдруг хочет услышать то, чего я раньше еще не говорил?
– Знаешь, Присцилла, ты для меня особенная, и я к тебе отношусь по-особенному.
Она оторвала от своего тела мои ладони, ползавшие по нему, как тарантулы, и воскликнула довольно громко и резко:
– Ты ведь меня даже толком не знаешь!
– Того, что знаю, вполне достаточно.
– А с другими девушками у тебя было не так?
– Абсолютно не так. Поверь!
– А что во мне такого особенного? – В ее голосе зазвучал сарказм.
– Все. Тебе нравится то же, что и мне. Ты такая же сумасшедшая, как я. По-моему, мы идеальная пара, Присцилла.
– Вот, ты сам все сказал... – Девчонка загрустила. – Ты видишь во мне только чокнутую Присциллу, которая все может бросить ради какого-нибудь безумства вроде вчерашнего концерта, а на самом-то деле я пай-девочка Таня, тише воды, ниже травы, и работаю в цветочном магазине. И не говори ничего про любовь. Ты влюбился в Присциллу, а не в меня. А что будет, когда твоя влюбленность пройдет и ты увидишь меня настоящую?
– Ты мне всякой понравишься! – возразил я. – На что спорим?
Присцилла улыбнулась широко-широко, просияла как солнышко. «Все будет в норме», – решил я. От сердца отлегло.
– Представляешь, милая: лет через десять мы с тобой точно так же, как сейчас, лежим в постели и смотрим друг на друга. Ты улыбаешься. И мы оба знаем, что еще через десять лет будет то же самое. Любовь и вечность – разве не здорово?
– Здорово, Рома. Давай одеваться. Наши с тобой осенние каникулы закончились. Мне пора на работу, а тебе – на учебу.
– О'кей.
Пока мы одевались, я посмотрел новости по «Нефтехим-ТВ». Вчера на концерте съемочная группа «Новостей» появилась минут на десять, а сюжет о нашем выступлении был еще короче – не больше минуты. Все потому, что репортаж делала не Руслана, а кто-то другой. Секунд пять показывали ДК, секунд пятнадцать – нас на сцене, секунд тридцать – беснующихся зрителей. Комментарии убогие: концерт в «Звезде», выступила «Аденома», всем понравилось, ля-ля-ля, тра-та-та. Все же дельно Аня заметила: в телевизоре одна лажа. Но даже это не могло испортить моего впечатления от концерта. Я уже составил в голове большую статью для «Вечернего Нефтехимика».
Что будет дальше с нашей группой, я пока не представлял, но твердо был уверен, что мы действительно нужны людям Обливиона. Будем совершенствоваться, благо есть куда, играть время от времени концертики, а там видно будет. Все равно однажды мы свалим из этой бетонной помойки!
Мы с Присциллой вышли из домика и обалдели.
– Ты это видишь? – прошептал я.
Серьезная Присцилла еле заметно кивнула.
Ночью выпал первый снег, присыпав тонким слоем белой крупы и пожухлую крапиву во дворе нашего домика, и крыши соседних развалюх, и горы битого кирпича, и грязь, и асфальт, и дерьмо. Не пройдет и дня, как этот ослепительно белый снежок станет тошнотворной серой кашей, а пока перед нами был незнакомый новый город.
– С первым снегом! – Присцилла вдруг развеселилась, собрала с перил горстку свежего снега и швырнула в меня, прыснув. Я в долгу не остался и сделал то же самое – Присцилла взвизгнула.
Я тут же подскочил к ней, схватил за воротник пальтишка, притянул к себе и почти силой вырвал поцелуй.
– Бешеный! – смеялась девчонка, отбиваясь.
– Сама-то! – воскликнул я. И, помолчав, спросил: – Все хорошо?
Присцилла кивнула.
– Вот и славно.
Мы вместе дошли до калитки, вышли из одноэтажной улочки: здесь пунктирные линии наших следов на снегу разошлись в разные стороны.
– Увидимся! – Я громко чмокнул милую в щеку.
– Пока-пока!
Я отправился в колледж.
Олег стоял возле крыльца и выколачивал пепел из трубки. Нехотя поздоровался со мной, говорить ничего не стал. Спасибо, парень, ты растешь в моих глазах!
Я вошел в тамбур с турникетом.
– Привет, Тема!
– Роман, задержись, – попросил атлет с широкой улыбкой.
– А в чем дело?
– Да братишка мой вчера был у вас на концерте... У вас там какие-то проблемы возникли?
– Все в норме, Темыч.
– Если что, обращайся ко мне! Только сам не нарывайся.
– Как скажешь. Спасибо в любом случае. – Я пожал огромную, размером с добрый утюг ладонь.
До начала лекции оставалось минут семь. Я искал Руслану. Она уже ждала меня возле окна: на плечах черная накидка, на шее цепочка с оловянным черепом. Теплотрассу уже засыпали, ее местонахождение указывала длинная проталина в ослепительно белом снегу.
– Ромочка, приве-е-ет! – воскликнула наша сатанистка и затараторила: – Была вчера на вашем концерте! Классно! Ну прямо нечто не из этого мира! Мне так понравилось, Ромусик! Лучше, чем в старые времена! Я даже вас нарисовала. – Она расправила сложенный вчетверо лист ватмана, на котором были изображены члены «Аденомы» в виде монстров-нацистов с гитарами наперевес. – Прости, что не могла остаться до конца. Работа, знаешь, дела...
– Руся, а ты откуда концерт смотрела? На скамьях сидела или прямо в зале парилась?
– На скамейке. Не буду же я в самую толкучку прыгать. Я хрупкая, меня нельзя кантовать.
– А не видала ли ты, любезная Руся, вот этого молодого человека?
Я подсунул Руслане фотографию с длинноволосым парнем.
– Отчего же, видала. Он там старше всех был, его многие заметили.
– Знаешь о нем что-нибудь?
– Может, и знаю. А почему он тебя интересует?
Я снова рассказал, как этот человек, сам того не желая – или желая? – радикально изменил мою жизнь.
Руслана закусила палец:
– Гм, если это действительно то, о чем я подумала... Поздравляю тебя, Рома. Ангел коснулся тебя крылом.
– Ты о чем, ведьма? – спросил я.
– Тебе повезло: встретил Фантома.
– Какого еще Фантома? – Не иначе сейчас услышу очередную городскую легенду, которую, к стыду своему, не знаю.
– Фантом – призрак Нефтехимика.
– А мне он показался вполне живым человеком! – хмыкнул я.
– Он и есть живой человек; однако обладает способностью всегда появляться в нужном месте в нужное время. Он много кому жизнь спас – я этих людей знаю.
– Вроде как Бэтмэн?
Я представил картину: темная ночь, компания в дупелину пьяных уродов ловит случайного прохожего, сбивает с ног и уже собирается обрушить на его череп, спину и грудь град тяжелых ботинок... Как вдруг появляется Фантом, похожий на исполинского ворона-хищника: развеваются волосы, хлопают полы пальто, – и через минуту исчезает, словно его и не было, оставив на асфальте изуродованные тела налетчиков.
– Не совсем, Ромочка. Он никого не месит руками и ногами. Тут все по-другому. Скажем, идешь ты поздно вечером домой, а он появляется откуда ни возьмись и заводит с тобой разговор: «Я нездешний, проводи меня до вокзала». Вы болтаете, а поскольку он обаятельный человек и отличный собеседник, ты и сам не замечаешь, как увлекаешься разговором и только минут через двадцать вспоминаешь, что пора бы уже и домой, и извиняешься: «Прости, мне надо идти, надеюсь, еще увидимся...» Приходишь домой и обнаруживаешь, что твоя квартира обращена в пыль взрывом бытового газа. А пришел бы ты пораньше минут на пятнадцать, гореть бы тебе заживо. Вот что делает Фантом.
– Так он что же, предсказатель?
– Предсказатель, телепат, медиум, экстрасенс. Называй его, как тебе угодно, смысл не меняется. И еще: он помогает не всем подряд, а выборочно.
– А как он определяет, кто достоин помощи, а кто нет?
– Неизвестно. Поэтому ты должен гордиться тем, что он выбрал тебя.
– О'кей, о'кей...
Со спутанными мыслями я двинулся в аудиторию. Там меня поджидала Кристина с гримаской, которая разжалобила бы и Шамиля Басаева. Она в очередной раз надругалась над волосами, ни к селу ни к городу сделав завивку и мелирование.
– Нравится? – с легким придыханием спросила она.
– Ты прекрасна, как горная хризантема на фоне снегов, – вяло соврал я, мельком бросив взгляд на ее волосы.
Я размышлял о нашем сегодняшнем разговоре с Присциллой.
Со мной такое уже бывало: очередная барышня, с которой я «ходил налево» от Кристинки, вдруг неназойливо намекала: мол, наигрались, пора и честь знать. Но то были девчонки не самого тяжелого поведения, я тратил на них время лишь для того, чтобы не так тошно было выносить Кристинкины истерики, а они на меня – чтобы поразвлекаться с приятным парнем и свалить подобру-поздорову, когда у него выйдут все деньги. А о такой, как Присцилла, я мог только мечтать. Ведь я был уверен, что она не шлюха. В чем же дело? Чем я ее не устраиваю? Не могла она во мне так быстро разочароваться, да я ее ничем и не обидел.
Тут я заметил, что Кристина до сих пор стоит рядом со мной.
– Ну что еще?
– Рома, ты не хочешь со мной поговорить?
– Давай попробуем, – пожал плечами я. – Излагай.
– Можно не здесь?
Мы выбрались в коридор к нашему любимому окну. Я был готов прогулять часть лекции, но расставить все точки над «ё».
– Почему? – одними губами спросила Кристина.
– Потому что, – отрезал я.
– Дело во мне или в чем-то другом?
– Именно в тебе.
– А что я должна с собой сделать?.. Пластическую операцию? – Бедная Кристина принялась тереть веснушки на лице, будто хотела содрать их вместе с кожей.
– При чем здесь внешность, Кристи? Неужели ты считаешь меня настолько примитивным? Думаешь, меня интересует только внешность?
– Так в чем я перед тобой виновата? – Кристина героически сдерживала рыдания.
– Только в том, что мы не подходим друг другу. – Согласен, это странно звучит теперь, после полутора лет, проведенных с Кристиной. О чем же я думал раньше? – В тебе, Кристи, нет ничего, что я люблю в девушках. Я понял это совсем недавно, – пояснил я.
– Я видела тебя с твоей новой девкой. В ней же нет ничего хорошего!
Она еще и следит за мной! Да это паранойя, Кристи!
– Ты с ней даже не знакома. Как ты можешь о ней судить?
– За что, Рома? Что я сделала?
И только тут до меня начало доходить: бедная Кристина была уверена, что всю историю с «Аденомой» и Присциллой я затеял исключительно ради того, чтобы досадить лично ей, проучить за плохое обращение со мной.
– Я люблю тебя, слышишь? – Кристина решительно предъявляла на меня права.
– И что с того?
– А та, твоя девка? Думаешь, она сможет дать тебе столько же любви, сколько я? Она от тебя отделается, как только ты ей надоешь.
Самое обидное, что Кристина, возможно, была права. Я снова вспомнил утренний разговор с Присциллой и собрал все силы для обороны.
– А может, я и не хочу, чтобы меня любили? Я хочу, чтобы меня понимали и ничего не требовали. Вот ты можешь похвастаться, что понимаешь меня? Ты столько раз говорила мне: люблю, люблю... А ты не думала, что чем чаще ты это слово произносишь, тем больше оно обесценивается?
– Рома... Если ты меня бросишь, ведь я же умру!
И это все твои доводы?
– Не умрешь, – спокойно возразил я.
– Но все равно, это буду уже не я!
– That is your problem, – хладнокровно завершил я разговор, заколотив последний гвоздь в гроб нашего с Кристиной романа. – Не приставай ко мне больше, хорошо?
Как только закончились занятия, я поехал на улицу Согласия. В цветочный магазин.
16 [агония]
Я выпрыгнул из маршрутки и понесся на полной скорости вдоль улицы.
Без труда отыскав магазинчик, я вошел внутрь под пение дверных пружин. Ожидал увидеть такое же великолепие, что и в комнате Присциллы, но здесь, в центре города, для растений нет жизни. Цветы, собранные в тесной комнате, были чахлыми, пожухлыми, скучными, разве что кактусы выглядели бодряками.
За прилавком торчала незнакомая мне грузная тетка.
– Здравствуйте, – неприветливо буркнул я, предчувствуя неладное. – Где можно найти девочку по имени Татьяна?
Тетка обратила ко мне непроницаемое лицо:
– Она уволилась. – И веско добавила: – Да.
Это был удар под дых.
– Как – уволилась?
– Уволилась. Да. Две недели назад. Да. Взяла расчет. Да.
– Она здесь еще появится?
– Нет.
Должно быть, у меня было забавное выражение физиономии.
– А с чего она уволилась-то?
Тетка напыжилась и замолкла, пялясь мне прямо в глаза.
– Конфиденциальная информация? – понял я. – Ну и ужритесь. Да. И идите в задницу. Да.
Я выскочил на улицу как ошпаренный. Так-так... Присцилла меня обманула: она не брала отпуск, она уволилась! Я не понимал, что это значит.
Через некоторое время я распахнул дряхлую калитку, прочавкал ботинками по раскисшей тропинке, взбежал на крыльцо, постучал – незапертая дверь отъехала назад.
– Милая, я дома! – Не разуваясь, пробежал по кухне, толкнул дверь спальни. Раздался единственный звук – скрип. «Ветерки» не приветствовали меня перезвоном: их не было.
Вот те на! И когда это она успела?
В спальне не осталось никаких вещей Присциллы: ни цветов, ни книг, ни календаря с репродукциями Врубеля, ни кусочка неба, ни дряхлого телевизорчика. Пустой шкаф, диван без покрывала, голый стол – комната стала такой же, как и весь дом. Пустой, холодной, неуютной... И ни записки, ни прощального подарка для меня.
Она решила поиграть со мной в прятки. А точнее, исчезнуть навсегда. Теперь я точно знал, что тот последний разговор был неслучаен. Она решила избавиться от меня, но не смогла послать подальше открытым текстом. И правильно, иначе я никуда бы не ушел. Но почему, кто мне объяснит? Почему?! Что я сделал не так?
Я выскочил из домика и побежал, задыхаясь, по замызганной улице. Несся так, что налетел на Быструю Походку. Псих отскочил в сторону и пропустил меня вперед с учтивым поклоном.
Присцилла, прелесть моя. Я ненавижу тебя!
Я отправился к Ане. Она мой последний шанс...
– Заходи, Плакса, – кивнула Аня, облаченная в свои обычные домашние обноски. – Тут вот какое дело... у меня к тебе разговор.
– У меня к тебе тоже. Ладно, давай ты первая.
В конце концов начинать надо с чего полегче, а я не думал, что Аня сможет меня чем-то огорошить.
– Плакса, я больше не смогу играть в «Аденоме». Я уезжаю. Мне жаль.
Во дела! Так-таки огорошила!
– Уезжаешь? Куда?
– Я на прошлой неделе получила по электронной почте письмо от друзей из Областного экологического центра. Мне работу предлагают в Филимоновском заповеднике... А мне ведь надо на учебу скопить на следующий год...
– И ты решила отвалить?
– А почему нет? Меня в этой гнойной дыре ничто не держит. А вы, я думаю, не пропадете. Представляешь, там такая природа!.. Просто мечта.
– Когда уезжаешь?
– Скоро, друг мой. Завтра утром.
– А можешь для меня сделать последнее доброе дело?
– Да хоть два, любезный Плакса.
– Мне очень нужен домашний адрес Присциллы.
Аня изобразила бровями вопросительные знаки.
Я набросал для нее штрихами наше с Присциллой последнее утро.
Аня нахмурилась:
– Дело плохо. Хуже, чем ты думаешь. Помнишь, однажды ты меня просил узнать все про нее?
– Ну?
– Коня не запряг – так и не нукай. Я тебе тогда кое-чего не сказала... У Присциллы, точнее, у Тани, есть жених. Подчеркиваю: не бойфренд какой-нибудь там, а человек, с которым она в самое ближайшее время собирается связать свою судьбу и жить с ним в радостях и в горестях, пока смерть не разлучит... и прочая лабудистика.
– Почему же ты это скрыла? – вскричал я.
– А чего раньше времени пугать? В жизни столько всего происходит – твоя любимая фраза, не так ли? Может, она бы с ним рассталась ради тебя. Шанс всегда есть, хотя в данном случае он был равен даже не нулю, а отрицательной величине.
– А почему? Кто ее жених?
– Какой-то менеджер, что ли... Ему двадцать пять, работает в «Нефтехимэнерго», безумно занятой дядёк. Я в принципе, могу узнать адрес Татьяны... Но толку тебе будет от него! Если, как ты говоришь, Таня забрала свое барахлишко из домика, то скорее всего она переехала сам понимаешь к кому.
Я схватил ее за локти:
– Аня, хоть ты и не женщина, а бесполое не-пойми-чего, обращаюсь к тебе как к женщине. Что это значит? Ведь Присцилла действительно была от меня без ума!
– Во-первых, она больше не Присцилла, а Татьяна, повторяю в последний раз! – резко поправила Аня, вырвав руки. – А во-вторых, скромник ты наш, с чего ты взял, что была без ума?
– Она сто раз говорила, что без ума от меня и от того, что я делаю, что всегда мечтала гулять с рок-звездой...
– Вот и погуляла... Влюбленность не есть любовь. Может, она от тебя и млела и млеет до сих пор, но это ровным счетом ничего не значит. Хочешь услышать мою версию – пожалуйста. У Татьяны впереди длинная полоса стабильности и размеренности, вот она и решила в последний раз пуститься во все тяжкие. Поиграть в детские игры. Немного пожить сумасшедшей жизнью.
Без труда отыскав магазинчик, я вошел внутрь под пение дверных пружин. Ожидал увидеть такое же великолепие, что и в комнате Присциллы, но здесь, в центре города, для растений нет жизни. Цветы, собранные в тесной комнате, были чахлыми, пожухлыми, скучными, разве что кактусы выглядели бодряками.
За прилавком торчала незнакомая мне грузная тетка.
– Здравствуйте, – неприветливо буркнул я, предчувствуя неладное. – Где можно найти девочку по имени Татьяна?
Тетка обратила ко мне непроницаемое лицо:
– Она уволилась. – И веско добавила: – Да.
Это был удар под дых.
– Как – уволилась?
– Уволилась. Да. Две недели назад. Да. Взяла расчет. Да.
– Она здесь еще появится?
– Нет.
Должно быть, у меня было забавное выражение физиономии.
– А с чего она уволилась-то?
Тетка напыжилась и замолкла, пялясь мне прямо в глаза.
– Конфиденциальная информация? – понял я. – Ну и ужритесь. Да. И идите в задницу. Да.
Я выскочил на улицу как ошпаренный. Так-так... Присцилла меня обманула: она не брала отпуск, она уволилась! Я не понимал, что это значит.
Через некоторое время я распахнул дряхлую калитку, прочавкал ботинками по раскисшей тропинке, взбежал на крыльцо, постучал – незапертая дверь отъехала назад.
– Милая, я дома! – Не разуваясь, пробежал по кухне, толкнул дверь спальни. Раздался единственный звук – скрип. «Ветерки» не приветствовали меня перезвоном: их не было.
Вот те на! И когда это она успела?
В спальне не осталось никаких вещей Присциллы: ни цветов, ни книг, ни календаря с репродукциями Врубеля, ни кусочка неба, ни дряхлого телевизорчика. Пустой шкаф, диван без покрывала, голый стол – комната стала такой же, как и весь дом. Пустой, холодной, неуютной... И ни записки, ни прощального подарка для меня.
Она решила поиграть со мной в прятки. А точнее, исчезнуть навсегда. Теперь я точно знал, что тот последний разговор был неслучаен. Она решила избавиться от меня, но не смогла послать подальше открытым текстом. И правильно, иначе я никуда бы не ушел. Но почему, кто мне объяснит? Почему?! Что я сделал не так?
Я выскочил из домика и побежал, задыхаясь, по замызганной улице. Несся так, что налетел на Быструю Походку. Псих отскочил в сторону и пропустил меня вперед с учтивым поклоном.
Присцилла, прелесть моя. Я ненавижу тебя!
Я отправился к Ане. Она мой последний шанс...
– Заходи, Плакса, – кивнула Аня, облаченная в свои обычные домашние обноски. – Тут вот какое дело... у меня к тебе разговор.
– У меня к тебе тоже. Ладно, давай ты первая.
В конце концов начинать надо с чего полегче, а я не думал, что Аня сможет меня чем-то огорошить.
– Плакса, я больше не смогу играть в «Аденоме». Я уезжаю. Мне жаль.
Во дела! Так-таки огорошила!
– Уезжаешь? Куда?
– Я на прошлой неделе получила по электронной почте письмо от друзей из Областного экологического центра. Мне работу предлагают в Филимоновском заповеднике... А мне ведь надо на учебу скопить на следующий год...
– И ты решила отвалить?
– А почему нет? Меня в этой гнойной дыре ничто не держит. А вы, я думаю, не пропадете. Представляешь, там такая природа!.. Просто мечта.
– Когда уезжаешь?
– Скоро, друг мой. Завтра утром.
– А можешь для меня сделать последнее доброе дело?
– Да хоть два, любезный Плакса.
– Мне очень нужен домашний адрес Присциллы.
Аня изобразила бровями вопросительные знаки.
Я набросал для нее штрихами наше с Присциллой последнее утро.
Аня нахмурилась:
– Дело плохо. Хуже, чем ты думаешь. Помнишь, однажды ты меня просил узнать все про нее?
– Ну?
– Коня не запряг – так и не нукай. Я тебе тогда кое-чего не сказала... У Присциллы, точнее, у Тани, есть жених. Подчеркиваю: не бойфренд какой-нибудь там, а человек, с которым она в самое ближайшее время собирается связать свою судьбу и жить с ним в радостях и в горестях, пока смерть не разлучит... и прочая лабудистика.
– Почему же ты это скрыла? – вскричал я.
– А чего раньше времени пугать? В жизни столько всего происходит – твоя любимая фраза, не так ли? Может, она бы с ним рассталась ради тебя. Шанс всегда есть, хотя в данном случае он был равен даже не нулю, а отрицательной величине.
– А почему? Кто ее жених?
– Какой-то менеджер, что ли... Ему двадцать пять, работает в «Нефтехимэнерго», безумно занятой дядёк. Я в принципе, могу узнать адрес Татьяны... Но толку тебе будет от него! Если, как ты говоришь, Таня забрала свое барахлишко из домика, то скорее всего она переехала сам понимаешь к кому.
Я схватил ее за локти:
– Аня, хоть ты и не женщина, а бесполое не-пойми-чего, обращаюсь к тебе как к женщине. Что это значит? Ведь Присцилла действительно была от меня без ума!
– Во-первых, она больше не Присцилла, а Татьяна, повторяю в последний раз! – резко поправила Аня, вырвав руки. – А во-вторых, скромник ты наш, с чего ты взял, что была без ума?
– Она сто раз говорила, что без ума от меня и от того, что я делаю, что всегда мечтала гулять с рок-звездой...
– Вот и погуляла... Влюбленность не есть любовь. Может, она от тебя и млела и млеет до сих пор, но это ровным счетом ничего не значит. Хочешь услышать мою версию – пожалуйста. У Татьяны впереди длинная полоса стабильности и размеренности, вот она и решила в последний раз пуститься во все тяжкие. Поиграть в детские игры. Немного пожить сумасшедшей жизнью.