Страница:
– Несомненно.
– Что я могу передать главнокомандующему? – теперь он назвал своего начальника уже главнокомандующим, тем самым дав заявку на признание руководящей роли того в предлагаемом объединении.
– Самые добрые мои пожелания!
– Мне поручено договориться с вами о координации действий и уровне взаимных отношений, – решил он, что называется «взять быка за рога».
– Я думаю, мы пока ограничимся взаимным обменом наблюдателей с приданными им средствами связи.
Это был рискованный шаг. Если он согласится, то значит, что наш камуфляж где-то дал трещину. Я внутренне напрягся. Это не ускользнуло от его внимания. Но он принял мое волнение по-своему.
– Решение таких вопросов не входит в мои полномочия.
– Почему? В письме командующего вашей частью подтверждаются ваши полномочия вести переговоры по всем вопросам, представляющим взаимный интерес. Мне кажется, что обмен такими наблюдателями был бы существенным шагом к нашему сближению и со временем – объединению, – демонстрируя свое разочарование, я ликовал.
Полковник побледнел:
– Если это является вашим главным условием, то я доложу командующему.
– Непременно. Постарайтесь его убедить в целесообразности такого шага. Кстати, почему вы не откликнулись на первые наши предложения вступить в контакт?
– Первые? Какие?
– Мы выслали к вам двух ваших солдат, случайно освобожденных нами от бандитов. С ними мы передавали вам волну радиоприема.
– К нам они не дошли. По-видимому, погибли в пути, – солгал полковник.
– Странно. Мы доставили их почти к вашей базе, – добил я его.
Полковник молчал. Я вытащил трубку, набил ее и закурил.
– Курите.
– Спасибо, – он вытащил сигарету и стал разминать ее.
Он явно хотел что-то спросить, но не решался. «Сейчас он спросит про „поляков“, – решил я и поспешил его предупредить:
– У нас есть положительный опыт обмена такими наблюдателями. Это помогает нам координировать свои действия и вовремя применять меры к различным бандам, которых, к сожалению, расплодилось довольно много. Они терроризируют население и, я думаю, что совместные действия против них могут принести существенную пользу в восстановлении порядка. Вы так не считаете?
– Да, конечно. Я обязательно доложу своему начальству о вашем пожелании.
– Непременно. Единственная цель, которую мы при этом преследуем – иметь возможность прийти вам на помощь в случае опасности!
– На какие силы мы можем рассчитывать? – живо спросил полковник.
– Ну, много не обещаю. Сами понимаете, положение тревожное. Но роту-другую всегда сможем высвободить. Но это, если вы войдете в нашу систему коллективной безопасности, – поспешил предупредить я. – Видите ли, у нас есть обязанности перед союзниками. Без их согласия мы не можем оказывать существенную помощь организациям, не входящим в нашу систему. Это, конечно, связывает руки, но и имеет ряд преимуществ.
– Да, я понимаю, – пробормотал полковник. Я решил добить его окончательно:
– Мы пока еще слишком слабы. Учтите, что три четверти мужчин должны заниматься сельским хозяйством, чтобы прокормить себя, армию и большой избыток женщин, которые, как понимаете, не могут выполнять тяжелую работу. Со временем мы вынуждены будем еще больше увеличить это соотношение, так как в полевых работах все больше и больше приходится использовать конную тягу. В будущем году мы намечаем расформировать две воинские части из-за этого. Если учесть еще, что часть молодежи будет учиться в университете, то Вы понимаете, что сверх обещанного я не могу дать ни одного солдата.
– Вы сказали «университет»?
– Ну, это – число условно. Небольшая группа молодежи изучает медицину, технику и агрономию. Надо успеть передать будущим поколениям хотя бы часть знаний бывшей цивилизации.
– У вас и школы есть?
– Конечно. Пока, правда, мы ограничились обязательным начальным образованием. Дальнейшую учебу продолжают только наиболее способные дети.
– Интересно. А можно взглянуть?
– Школу? Пожалуйста. Но сейчас каникулы.
– Ах да, я совсем забыл! Но мне просто хотелось взглянуть. Поверьте, это самое замечательное, что я здесь услышал!
Я взглянул на полковника и поразился. Глаза его смотрели по-другому. Он был абсолютно искренен в своем интересе. Мне даже показалось, что лицо его вдруг стало более симпатичным.
Я нажал кнопку сбоку стола. Появился адъютант.
– Распорядитесь, капитан, чтобы полковнику дали провожатых для осмотра школы и предупредите директора.
Это было непредвиденное отклонение от «сценария», но я был спокоен. Школу мы еще в июне привели в порядок. Заново отремонтировали, снабдили наглядными пособиями, соорудили прекрасную спортплощадку, на которой сейчас, скорее всего, полно ребятишек.
Мне показалось, что в настроении полковника сейчас происходит какой-то перелом и я поспешил этим воспользоваться:
– Сегодня вечером у нас будет небольшой бал. Прошу вас быть моим гостем! – я встал и протянул ему руку.
Он ее крепко пожал и направился к двери. Первая часть нашего сценария закончилась.
Глава XXXIII
В назначенное время все приглашенные собрались в большом зале санатория. Я поискал глазами полковника. Тот стоял возле колонны и о чем-то оживленно разговаривал с Паскевичем. Неподалеку, в окружении «офицеров штаба» стоял «генерал Павлов». Как и было решено в самом начале – одни мужчины были в штатском, другие – в парадной форме.
– Ну, как тебе нравится? – услышал я рядом с собой голос Евгении, – я подобрала самых красивых, как ты велел.
Я обернулся. На ней было плотно облегающее фигуру черное платье, на фоне которого бриллиантовое колье выглядело особенно эффектно.
– Ты все-таки лучше всех!
– Благодарю! – присела она в реверансе.
– Обрати внимание, с каким вкусом одеты наши женщины.
– Вижу. Сокровища Можиевского пришлись кстати.
– Это первый наш бал, пусть даже «камуфляжный»! Когда-нибудь мы обязательно устроим настоящий.
– Это так надо?
– Как ты не понимаешь?! Ты пойми, большинство женщин у нас в возрасте от 18 до 22 лет. Что мы видели? Жизнь только начиналась, как разразилась катастрофа. Что нужно женщине? Немного восхищения! Мы три года не вылезали из лыжных костюмов. Утром работа, днем работа и вечером работа. Как это надоело! Хотя бы немного развлечений. Пусть не часто, редко, но, чтобы забыть на время поле, кухню, ферму и прочее. Почувствовать себя женщиной, ловить восхищенные взгляды…
– Ты права, я не подумал об этом. Кстати, почему перестали демонстрировать фильмы? Ведь у нас столько их собрано.
– Это совсем не то. Кроме того, смотреть фильмы стало тягостно. Они вызывают воспоминания о прошлом, о потерянных навсегда близких. Мы их поэтому и перестали смотреть. Лучше не вспоминать. Это страшно. Мы стараемся забыть все.
– И удается?
– Что?
– Забыть. Мне кажется, что это очень трудно, почти невозможно.
– Женщине легче. Это вы, мужчины, живете и в прошлом, и в будущем. Для нас же главное – настоящее. Мы меньше думаем о том, что будет и стараемся забыть о том, что было. Нам больно вспоминать прошлое, так как в нем остается молодость и страшно думать о будущем, так как там – старость.
Заиграла музыка. Мы закружились в вальсе.
– Наш век короток!
– Почему же? Вы ведь живете дольше нас, мужчин.
– Я не о том. Мы живем всего лет десять-пятнадцать. Это время, когда мы остаемся женщинами в глазах мужчин. Не спорь! Я прекрасно понимаю все. Мы можем пользоваться любовью и уважением со стороны мужчин и позже. Но это не та любовь. В ней больше уважения и мало восхищения. А нам нужно восхищение! Вы любите нас почти как верных жен, как заботливых матерей. Мы это ценим, но пойми, это совсем не то!
– Ты будешь вызывать восхищение еще много-много лет!
– Это ложь, но все равно спасибо!
– Я совершенно искренне!
– Я понимаю! Воспитанный мужчина отличается от невоспитанного тем, что первый умеет говорить женщине то, во что она хочет верить.
– Послушай! Ты такая молодая! Откуда у тебя опыт зрелой женщины?
– Это не опыт. Это врожденные знания. Только мужчины с возрастом набираются опыта. Женщины получают его с молоком матери.
Музыка прекратилась и распорядитель пригласил собравшихся в банкетный зал. К нам подошла Оксана.
– Все в порядке! – сообщила она.
Ей и двум ее подругам была поручена вербовка спутников полковника. Мы решили, что нам не помешает еще одна независимая шпионская сеть, которая могла бы сообщать нам о намерениях командования и способствовать развитию дезертирства. Если работа новой группы будет такой же эффективной, как уже имеющейся, то к лету будущего года в «Армии Возрождения» совсем не останется солдат.
«Скорее бы все это кончилось!» – подумал я с надеждой. Сам по себе я человек глубоко штатский. Военный мундир всегда вызывал у меня смешанное чувство неприязни и насмешки. Из всех войн, которые вело человечество, я признавал только вынужденную оборону от нападения. Все великие завоеватели, начиная от Дария и Македонского и, кончая Наполеоном, вызывали у меня чувство отвращения. Война и армия в конце двадцатого столетия представлялись мне как верх нелепости и маразма человеческой организации. В жизни нашей общины создался комический парадокс. Паскевич, который обожал военные мундиры и все, что с ними связано, вынужден был во время всех военных операций оставаться дома, я же, в котором все это вызывало отвращение, должен был заниматься организацией боевых действий, стрелять, убивать, карать. Долго это не могло продолжаться. Я чувствовал, что силы мои истощаются. Иногда я сам себя не понимал. Можно ли чувствовать такое отвращение к убийству и насилию и, в то же время быть способным хладнокровно планировать уничтожение двух сотен людей, пусть даже бандитов, и столь же хладнокровно приводить план в исполнение? Хорошо помню, что, оглядывая луг, усеянный мертвыми телами, я не испытывал никакого другого чувства, кроме удовлетворения от хорошо выполненной работы. Как пахарь, оглядывает только что вспаханное им поле. Мне даже в голову не пришло предложить банде сдаться. Странно… Как происходит трансформация человеческой психики? Те же самые бандиты… Ведь когда-то они были детьми… Возможно, ласковыми, как все дети. Имели любящих родителей, сами, наверное, были хорошими отцами. Что заставляет людей становиться убежденными, непримиримыми врагами? Не может быть, чтобы это предопределялось. Какая-то случайная нелепость и все – жизнь пошла по другому пути и назад дороги нет.
Где лежит причина возникающих конфликтов? В индивидуальности или в обществе? Социальная несправедливость порождает преступность. Это так! Но кто создает социальную несправедливость? Сами же люди! Порочный круг. Есть ли выход из него? Невольно напрашивается аналогия с генетическими болезнями. Там, в результате генетического дефекта, возникают порочные круги в извращении обмена веществ и отправлении функций. Нет ли в развитии цивилизации такого изначального генетического дефекта?
Глава XXXIV
Человек! Как трудно тебя понять. Я убежден, что значительно легче предсказать поведение общества, целого государства, чем одного-единственного человека. Иной раз кажется, что ты уже предусмотрел все варианты предполагаемого ответного поведения на твои действия, и вдруг – самая неожиданная реакция. Меньше всего ожидаемая, если судить по тому, что тебе об этом человеке известно. Это напоминает игру в шахматы, когда ты, изучив противника, рассчитал заранее все его ответные ходы, ожидаешь одного и… Следует самый неожиданный ход, в результате чего оказывается, что все твои расчеты, вся твоя «модель» летит к черту!
Вот так произошло и у нас с Голубевым. Мы предполагали все, но только не это!
Мы проводили его на следующий день после банкета, данного в его честь и в честь наших «союзников», и рассчитывали, что добились своего. Впечатления, которые он увозил с собой, должны были дать возможность нам выиграть время и год прожить в мирной обстановке. Во всяком случае мы надеялись, что, так называемая «Армия Возрождения» не решится напасть на нас в этом году. А там, как говорится, что Бог даст. Время работало на нас.
Была уже глубокая осень. В конце октября я вернулся из очередного поиска Николая. Мы прочесали всю предполагаемую трассу его полета, с отклонением в сто километров с обеих сторон. Во время полетов мы обнаружили несколько небольших изолят. Многие из их жителей присоединились к нам. Всего – около 60-ти человек. Но были и такие, что предпочитали остаться в изоляции. Как правило, люди были хорошо вооружены. Некоторые не хотели вообще вступать в контакт. В этом случае нас встречали выстрелы. Была надежда, что Николай, если он жив, находится в одной из них. Мы сбрасывали над поселением мешок с запиской и на следующий раз нам позволяли приземлиться. Обычно в таких изолятах, не считая детей, жило 15 – 20 человек. Они вели примитивное хозяйство на огороженных высоким частоколом или изгородью из колючей проволоки площадях, в основном, занимаясь огородничеством и выращиванием свиней и птицы. Крупного рогатого скота и лошадей почти не было. Несмотря на трудности, они не производили впечатления несчастных людей. Скорее напротив, довольных своей судьбой. Отсюда и негативизм по отношению к непрошенным гостям, в которых подозревали, если не бандитов и грабителей, то «вербовщиков», которые хотят согнать жителей в коллективы с неизбежным начальством. Узнав, что мы не преследуем эти цели, они становились дружелюбнее и охотно отвечали на вопросы. Но Николая среди них не было. Что касается их быта, то мы старались проявлять такт и не лезть с расспросами об интимных сторонах жизни. Но у меня сложилось впечатление, что они принимают самые различные формы. Одна из таких изолят произвела на нас сильное впечатление. Она насчитывала всего десять человек, в том числе троих мужчин, но среди детей были мальчики – одному один годик, другому – два. Мы потратили больше суток, уговаривая жителей этого небольшого поселения, затерявшегося в лесах Белоруссии, присоединиться к нам, но безуспешно. Александр Иванович, который все больше и больше проявлял интерес к нашему биологическому будущему, предложил даже произвести такое переселение насильственно, но его предложение было единодушно отвергнуто. Специальным рейсом мы завезли в это поселение оружие, семена, несколько штук гусей и десятка три кур – в качестве помощи, а также кое-какие предметы сельхозинвентаря. К сожалению, большое расстояние от нас до этой изоляты не позволило передать ее жителям лошадей и коров. Во всяком случае, учитывая ее уникальность, мы взяли эту изоляту под негласный контроль, решив в будущем оказывать ей постоянную помощь
Но, вернусь к Голубеву. Дома, после возвращения из последнего облета, меня ждало письмо. Его принес молодой лейтенант из «Армии Возрождения». После первых строк я почувствовал, как густая краска стыда начинает заливать мне лицо. Опытный кадровый офицер без особого труда раскусил наш «камуфляж». С тонким сарказмом он указал на наши просчеты и ошибки. Особенно досталось Паскевичу. Меня он, впрочем тоже не пощадил. Но самое неожиданное было в конце письма.
Голубев сообщал, что принял решение помогать нам. Он ничем не объяснял, что побудило его стать на нашу сторону, но, как доказательство его искренности и твердого решения, к письму была приложена карта центральных и западных районов Украины и Белоруссии с отметками сохранившихся очагов жилья. Некоторые из них были перечеркнуты красным карандашом. Устно посланец полковника объяснил, что зачеркнутые отметки указывают очаги жилья, население которых уже переведено в расположение армии. Как вскоре выяснилось, лейтенант был сыном самого Голубева.
– Я должен вернуться как можно скорее назад, чтобы не навлечь на отца подозрение. Советую вам не медлить с эвакуацией населения, так как существует план срочной мобилизации. Отец просил передать, что в дальнейшем он найдет способ связаться с вами, если вы сами не сочтете возможным вступить с ним в связь через людей, засланных в армию. Что они существуют, отец не сомневается. Думаю, что вы, воспользовавшись этой картой, убедитесь в намерениях отца честно сотрудничать.
– Хорошо, лейтенант! Мы доставим вас поближе к части вертолетом. Но меня интересует другое. Если можете, объясните, что побудило вашего отца встать на нашу сторону. Не может быть, чтобы посылая сюда сына, он не дал объяснения своему поступку!
– Отец считает, что «Армия Возрождения» в ближайшее время развалится. С самого начала была сделана ошибка в долговременной стратегии. Он говорил, что после катастрофы могут выжить только два типа организации: либо демократическая, как у вас, либо организация, построенная на самом жестком терроре. Демократическая организация имеет больше шансов сохранить часть культурного наследия прошлого, чем тоталитарная. Больше всего его поразила школа. Скорее всего, она явилась тем толчком, который привел его к принятому решению. Кроме того, у него вызвало симпатию ваше стремление во что бы то ни стало избежать кровопролития. Он прекрасно понимал, что ваша «демонстрация силы» затеяна с этой единственной целью.
Позже, спустя несколько месяцев, когда все было кончено и «Армия Возрождения» тихо и как-то незаметно закончила свое существование, я спросил у Голубева, почему он, приняв решение перейти на нашу сторону, не сказал этого мне во время своего визита, а предпочел, рискуя сыном, отправить письмо. Его ответ был таким откровенным, как и письмо и поражал своей проницательностью:
– Вы бы не выпустили меня! Это вполне понятно. И я бы не осудил вас. Вы не имели права рисковать. Согласитесь, ведь вы предусмотрели именно такой вариант на случай, если камуфляж закончится провалом.
Я вынужден был согласиться.
– Так вот, – продолжал полковник, – Вы не имели права рисковать, а я, понимая ваше положение, не хотел подвергать риску себя. Самые горячие мои заявления были бы встречены с недоверием. И это вполне естественно. У меня даже не было при себе карты с нанесенными очагами жилья. Да даже если и была, что бы изменилось? Пока бы все проверяли, прошло бы время. Моя задержка вызвала бы подозрения у Покровского. Нет, в любом случае мне нельзя было открываться, Что касается сына, то риска здесь не было никакого. Я его послал в запланированную инспекцию намеченных к мобилизации пунктов жилья. Ни у кого не возникла мысль задержать его и подвергнуть обыску. Хотя и здесь риск был минимальный. Я заранее написал письмо и спрятал в известном нам месте, километрах в десяти от нашего расположения. Если бы сына задержали при выезде из части и подвергли обыску, что само по себе маловероятно, то ничего бы у него не нашли.
– Вы предусмотрительны.
– Я более десяти лет на штабной работе.
– И все-таки многое зависело от случайности.
– Что вы имеете в виду?
– Ну… Появись кто-либо другой на вашем месте…
– Согласен, но только частично. Да, действительно, здесь был небольшой элемент случайности. Ваш камуфляж легко разгадал бы любой профессионал-военный. Он был наивен по существу. Хотя, должен признать, что вы отработали все детали довольно тщательно. И именно эта тщательность, в первую очередь, вызвала подозрения. В естественных условиях всегда имеются элементы беспорядка. У вас их не было! Это, пожалуй, самая существенная ошибка.
Немного помолчав, он добавил:
– Если бы вы в нашей беседе не упомянули случайно о школе, я не вынес бы полного представления о действительных ваших намерениях и целях. После этого случая я задумался и стал еще более внимателен. Вскоре мне стала ясна ваша «идеология». Я тогда понял, что этот путь, если не самый оптимальный, а возможно так оно и есть, то наиболее достойный звания человека. Это не громкая фраза! Кроме того, мне понравилось, что вы внимательно изучаете реальность, приспосабливаетесь к ней, не роняя при этом человеческого достоинства. Но это еще не все! Учтите, я – профессиональный штабист. Покровский недаром сделал меня своим заместителем. Трезво все взвесив, я понял, что если не удастся избежать военного столкновения, «Армия Возрождения» потерпит поражение!
– Вот как?
– От меня не ускользнуло, что среди наших людей уже давно началось брожение, солдаты ненадежны. Мы не смогли решить экономических проблем. Люди это поняли. Я знал, что информация о вашей общине дошла до личного состава. Скорее всего, через тех двух бывших ваших пленных, которых вы потом подкинули нам. Сначала я сам им поверил. Но, когда они исчезли, а это совпало и с другими случаями дезертирства, то мне все стало ясно. Так что, в любом случае, мы бы проиграли и, чем дольше затягивалась бы эта история, тем вернее обрисовывался грядущий крах нашего предприятия. Так что, трезво оценив обстановку, я пришел к единственно правильному решению…
– Что решил Покровский? Долго ли он будет там сидеть в одиночестве?
– Что делать? Больное самолюбие. Думаю, что уже эту зиму он не выдержит.
– Вы его пригласили присоединиться к нам?
– Да, я передал ему ваше приглашение.
– И что?
– Пока молчит. Но уже не ругается, как в прошлый раз. Когда его тогда разоружили, он наговорил такого, о чем не хочется вспоминать.
– Это ваша заслуга.
– Вы так считаете? Спасибо! – он усмехнулся. – Мне кажется, что это единственно по-настоящему полезное дело, которое я совершил в своей жизни!
Книга 2
ТРАВА НА АСФАЛЬТЕ
Глава XXXV
После окончательного развала «Армии Возрождения» мы смогли больше отдавать сил и времени хозяйству. Нас было около восьми тысяч и еще присоединились все или почти все изоляты в трехстах километрах вокруг. Многие из вновь прибывших селились в самом Острове. Постепенно он снова превращался в уютный и благоустроенный городок. Через год после описанных событий мы открыли там вторую школу, которую решили сделать семилетней. Среди присоединившихся к нам в последние два года были учителя, двое врачей и несколько инженеров. Поэтому университет тоже пополнился слушателями.
Голубев оказался хорошим хозяйственником. Ему принадлежала идея открытия конного завода. Выяснилось, что он понимает толк в лошадях. Среди нашего солидного табуна он обнаружил бог весть откуда попавшего пятилетнего жеребца ахалтекинской породы, который должен был стать главным производителем будущего конного поголовья. Я говорю «главным» потому, что был обнаружен и рысак, который, как мне казалось, был бы более полезен, если учитывать перспективы нашего сельского хозяйства. Голубев, однако, почему-то отдал явное предпочтение ахалтекинцу, потомство которого мало годилось в упряжку, а тем более – тянуть плуг.
Через год к нам присоединился и генерал Покровский. У меня с ним состоялся долгий разговор, но я так и не составил себе окончательного мнения об этом человеке. Он поселился в отдалении от всех остальных, на берегу озера, и редко появлялся в обществе. Как мне сообщили, жил он одиноко и почти не занимался хозяйством. Бывшие офицеры, из уважения к чину, а может быть из жалости, снабжали его продуктами. Эти подношения генерал принимал как должное. Ну, бог с ним. Мы уже не имели проблем с питанием. Наши поля были тщательно ухожены. На лугах паслись многочисленные стада, на фермах содержались сотни свиней, которых с каждым годом становилось все больше. Мяса хватало с избытком.
Мой старый знакомый майор превратился в заправского фермера. Сбылась его мечта. На его подворье гордо расхаживало десятка три индюков в окружении гарема индюшек. Как и предсказывала Евгения, майор разошелся со своей женой и теперь… Впрочем, это не мое дело. Жена его раза два приходила ко мне с требованием повлиять на своего бывшего мужа и заставить его вернуться. Мне пришлось ей долго объяснять, что власть моя не распространяется на семейные отношения и каждый строит свою семью на добровольных началах. Кажется, до нее это так и не дошло. Мне говорили, что с такими же требованиями она ходила к Голубеву, а затем к Покровскому. Кончилось все тем, что она стала вдруг проявлять религиозное рвение и все чаще и чаще проводить время в обществе отца Серафима. А потом и вовсе переселилась к нему в дом. Это чуть было не подорвало авторитет отца Серафима среди его прихожан, особенно богомольных старушек, которых, впрочем, было немного. Но потом все уладилось. Отец Серафим все-таки не удержался от соблазна и облачился в одеяние митрополита. Он был просто великолепен. Если добавить к этому, что наш служитель божий за год хорошо отъелся и совсем уже не походил на несчастного изможденного старичка, каким он мне показался при первой встрече, то надо сказать, что вид его был довольно внушителен.
Ради любопытства я зашел однажды во время богослужения во вновь отстроенную церковь. Я мало разбираюсь в тонкостях церковной службы, но, как мне показалось, отец Серафим говорил проповедь. Я стоял позади толпы прихожан и он меня, естественно, не заметил. Постепенно до меня стал доходить смысл проповеди святого отца. Речь шла о смирении. О покорности Богу, что само собой разумеется. Против этого я не возражал. Смысл религии, по-видимому, в этом и состоит. Но вот отец Серафим заговорил о покорности светской власти и о том, «что всякая власть от Бога».
– Что я могу передать главнокомандующему? – теперь он назвал своего начальника уже главнокомандующим, тем самым дав заявку на признание руководящей роли того в предлагаемом объединении.
– Самые добрые мои пожелания!
– Мне поручено договориться с вами о координации действий и уровне взаимных отношений, – решил он, что называется «взять быка за рога».
– Я думаю, мы пока ограничимся взаимным обменом наблюдателей с приданными им средствами связи.
Это был рискованный шаг. Если он согласится, то значит, что наш камуфляж где-то дал трещину. Я внутренне напрягся. Это не ускользнуло от его внимания. Но он принял мое волнение по-своему.
– Решение таких вопросов не входит в мои полномочия.
– Почему? В письме командующего вашей частью подтверждаются ваши полномочия вести переговоры по всем вопросам, представляющим взаимный интерес. Мне кажется, что обмен такими наблюдателями был бы существенным шагом к нашему сближению и со временем – объединению, – демонстрируя свое разочарование, я ликовал.
Полковник побледнел:
– Если это является вашим главным условием, то я доложу командующему.
– Непременно. Постарайтесь его убедить в целесообразности такого шага. Кстати, почему вы не откликнулись на первые наши предложения вступить в контакт?
– Первые? Какие?
– Мы выслали к вам двух ваших солдат, случайно освобожденных нами от бандитов. С ними мы передавали вам волну радиоприема.
– К нам они не дошли. По-видимому, погибли в пути, – солгал полковник.
– Странно. Мы доставили их почти к вашей базе, – добил я его.
Полковник молчал. Я вытащил трубку, набил ее и закурил.
– Курите.
– Спасибо, – он вытащил сигарету и стал разминать ее.
Он явно хотел что-то спросить, но не решался. «Сейчас он спросит про „поляков“, – решил я и поспешил его предупредить:
– У нас есть положительный опыт обмена такими наблюдателями. Это помогает нам координировать свои действия и вовремя применять меры к различным бандам, которых, к сожалению, расплодилось довольно много. Они терроризируют население и, я думаю, что совместные действия против них могут принести существенную пользу в восстановлении порядка. Вы так не считаете?
– Да, конечно. Я обязательно доложу своему начальству о вашем пожелании.
– Непременно. Единственная цель, которую мы при этом преследуем – иметь возможность прийти вам на помощь в случае опасности!
– На какие силы мы можем рассчитывать? – живо спросил полковник.
– Ну, много не обещаю. Сами понимаете, положение тревожное. Но роту-другую всегда сможем высвободить. Но это, если вы войдете в нашу систему коллективной безопасности, – поспешил предупредить я. – Видите ли, у нас есть обязанности перед союзниками. Без их согласия мы не можем оказывать существенную помощь организациям, не входящим в нашу систему. Это, конечно, связывает руки, но и имеет ряд преимуществ.
– Да, я понимаю, – пробормотал полковник. Я решил добить его окончательно:
– Мы пока еще слишком слабы. Учтите, что три четверти мужчин должны заниматься сельским хозяйством, чтобы прокормить себя, армию и большой избыток женщин, которые, как понимаете, не могут выполнять тяжелую работу. Со временем мы вынуждены будем еще больше увеличить это соотношение, так как в полевых работах все больше и больше приходится использовать конную тягу. В будущем году мы намечаем расформировать две воинские части из-за этого. Если учесть еще, что часть молодежи будет учиться в университете, то Вы понимаете, что сверх обещанного я не могу дать ни одного солдата.
– Вы сказали «университет»?
– Ну, это – число условно. Небольшая группа молодежи изучает медицину, технику и агрономию. Надо успеть передать будущим поколениям хотя бы часть знаний бывшей цивилизации.
– У вас и школы есть?
– Конечно. Пока, правда, мы ограничились обязательным начальным образованием. Дальнейшую учебу продолжают только наиболее способные дети.
– Интересно. А можно взглянуть?
– Школу? Пожалуйста. Но сейчас каникулы.
– Ах да, я совсем забыл! Но мне просто хотелось взглянуть. Поверьте, это самое замечательное, что я здесь услышал!
Я взглянул на полковника и поразился. Глаза его смотрели по-другому. Он был абсолютно искренен в своем интересе. Мне даже показалось, что лицо его вдруг стало более симпатичным.
Я нажал кнопку сбоку стола. Появился адъютант.
– Распорядитесь, капитан, чтобы полковнику дали провожатых для осмотра школы и предупредите директора.
Это было непредвиденное отклонение от «сценария», но я был спокоен. Школу мы еще в июне привели в порядок. Заново отремонтировали, снабдили наглядными пособиями, соорудили прекрасную спортплощадку, на которой сейчас, скорее всего, полно ребятишек.
Мне показалось, что в настроении полковника сейчас происходит какой-то перелом и я поспешил этим воспользоваться:
– Сегодня вечером у нас будет небольшой бал. Прошу вас быть моим гостем! – я встал и протянул ему руку.
Он ее крепко пожал и направился к двери. Первая часть нашего сценария закончилась.
Глава XXXIII
«МЫ ЭТО ЦЕНИМ, НО, ПОЙМИ, ЭТО СОВСЕМ НЕ ТО»
В назначенное время все приглашенные собрались в большом зале санатория. Я поискал глазами полковника. Тот стоял возле колонны и о чем-то оживленно разговаривал с Паскевичем. Неподалеку, в окружении «офицеров штаба» стоял «генерал Павлов». Как и было решено в самом начале – одни мужчины были в штатском, другие – в парадной форме.
– Ну, как тебе нравится? – услышал я рядом с собой голос Евгении, – я подобрала самых красивых, как ты велел.
Я обернулся. На ней было плотно облегающее фигуру черное платье, на фоне которого бриллиантовое колье выглядело особенно эффектно.
– Ты все-таки лучше всех!
– Благодарю! – присела она в реверансе.
– Обрати внимание, с каким вкусом одеты наши женщины.
– Вижу. Сокровища Можиевского пришлись кстати.
– Это первый наш бал, пусть даже «камуфляжный»! Когда-нибудь мы обязательно устроим настоящий.
– Это так надо?
– Как ты не понимаешь?! Ты пойми, большинство женщин у нас в возрасте от 18 до 22 лет. Что мы видели? Жизнь только начиналась, как разразилась катастрофа. Что нужно женщине? Немного восхищения! Мы три года не вылезали из лыжных костюмов. Утром работа, днем работа и вечером работа. Как это надоело! Хотя бы немного развлечений. Пусть не часто, редко, но, чтобы забыть на время поле, кухню, ферму и прочее. Почувствовать себя женщиной, ловить восхищенные взгляды…
– Ты права, я не подумал об этом. Кстати, почему перестали демонстрировать фильмы? Ведь у нас столько их собрано.
– Это совсем не то. Кроме того, смотреть фильмы стало тягостно. Они вызывают воспоминания о прошлом, о потерянных навсегда близких. Мы их поэтому и перестали смотреть. Лучше не вспоминать. Это страшно. Мы стараемся забыть все.
– И удается?
– Что?
– Забыть. Мне кажется, что это очень трудно, почти невозможно.
– Женщине легче. Это вы, мужчины, живете и в прошлом, и в будущем. Для нас же главное – настоящее. Мы меньше думаем о том, что будет и стараемся забыть о том, что было. Нам больно вспоминать прошлое, так как в нем остается молодость и страшно думать о будущем, так как там – старость.
Заиграла музыка. Мы закружились в вальсе.
– Наш век короток!
– Почему же? Вы ведь живете дольше нас, мужчин.
– Я не о том. Мы живем всего лет десять-пятнадцать. Это время, когда мы остаемся женщинами в глазах мужчин. Не спорь! Я прекрасно понимаю все. Мы можем пользоваться любовью и уважением со стороны мужчин и позже. Но это не та любовь. В ней больше уважения и мало восхищения. А нам нужно восхищение! Вы любите нас почти как верных жен, как заботливых матерей. Мы это ценим, но пойми, это совсем не то!
– Ты будешь вызывать восхищение еще много-много лет!
– Это ложь, но все равно спасибо!
– Я совершенно искренне!
– Я понимаю! Воспитанный мужчина отличается от невоспитанного тем, что первый умеет говорить женщине то, во что она хочет верить.
– Послушай! Ты такая молодая! Откуда у тебя опыт зрелой женщины?
– Это не опыт. Это врожденные знания. Только мужчины с возрастом набираются опыта. Женщины получают его с молоком матери.
Музыка прекратилась и распорядитель пригласил собравшихся в банкетный зал. К нам подошла Оксана.
– Все в порядке! – сообщила она.
Ей и двум ее подругам была поручена вербовка спутников полковника. Мы решили, что нам не помешает еще одна независимая шпионская сеть, которая могла бы сообщать нам о намерениях командования и способствовать развитию дезертирства. Если работа новой группы будет такой же эффективной, как уже имеющейся, то к лету будущего года в «Армии Возрождения» совсем не останется солдат.
«Скорее бы все это кончилось!» – подумал я с надеждой. Сам по себе я человек глубоко штатский. Военный мундир всегда вызывал у меня смешанное чувство неприязни и насмешки. Из всех войн, которые вело человечество, я признавал только вынужденную оборону от нападения. Все великие завоеватели, начиная от Дария и Македонского и, кончая Наполеоном, вызывали у меня чувство отвращения. Война и армия в конце двадцатого столетия представлялись мне как верх нелепости и маразма человеческой организации. В жизни нашей общины создался комический парадокс. Паскевич, который обожал военные мундиры и все, что с ними связано, вынужден был во время всех военных операций оставаться дома, я же, в котором все это вызывало отвращение, должен был заниматься организацией боевых действий, стрелять, убивать, карать. Долго это не могло продолжаться. Я чувствовал, что силы мои истощаются. Иногда я сам себя не понимал. Можно ли чувствовать такое отвращение к убийству и насилию и, в то же время быть способным хладнокровно планировать уничтожение двух сотен людей, пусть даже бандитов, и столь же хладнокровно приводить план в исполнение? Хорошо помню, что, оглядывая луг, усеянный мертвыми телами, я не испытывал никакого другого чувства, кроме удовлетворения от хорошо выполненной работы. Как пахарь, оглядывает только что вспаханное им поле. Мне даже в голову не пришло предложить банде сдаться. Странно… Как происходит трансформация человеческой психики? Те же самые бандиты… Ведь когда-то они были детьми… Возможно, ласковыми, как все дети. Имели любящих родителей, сами, наверное, были хорошими отцами. Что заставляет людей становиться убежденными, непримиримыми врагами? Не может быть, чтобы это предопределялось. Какая-то случайная нелепость и все – жизнь пошла по другому пути и назад дороги нет.
Где лежит причина возникающих конфликтов? В индивидуальности или в обществе? Социальная несправедливость порождает преступность. Это так! Но кто создает социальную несправедливость? Сами же люди! Порочный круг. Есть ли выход из него? Невольно напрашивается аналогия с генетическими болезнями. Там, в результате генетического дефекта, возникают порочные круги в извращении обмена веществ и отправлении функций. Нет ли в развитии цивилизации такого изначального генетического дефекта?
Глава XXXIV
«МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЭТО ЕДИНСТВЕННО ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПОЛЕЗНОЕ ДЕЛО, КОТОРОЕ Я СОВЕРШИЛ В СВОЕЙ ЖИЗНИ…»
Человек! Как трудно тебя понять. Я убежден, что значительно легче предсказать поведение общества, целого государства, чем одного-единственного человека. Иной раз кажется, что ты уже предусмотрел все варианты предполагаемого ответного поведения на твои действия, и вдруг – самая неожиданная реакция. Меньше всего ожидаемая, если судить по тому, что тебе об этом человеке известно. Это напоминает игру в шахматы, когда ты, изучив противника, рассчитал заранее все его ответные ходы, ожидаешь одного и… Следует самый неожиданный ход, в результате чего оказывается, что все твои расчеты, вся твоя «модель» летит к черту!
Вот так произошло и у нас с Голубевым. Мы предполагали все, но только не это!
Мы проводили его на следующий день после банкета, данного в его честь и в честь наших «союзников», и рассчитывали, что добились своего. Впечатления, которые он увозил с собой, должны были дать возможность нам выиграть время и год прожить в мирной обстановке. Во всяком случае мы надеялись, что, так называемая «Армия Возрождения» не решится напасть на нас в этом году. А там, как говорится, что Бог даст. Время работало на нас.
Была уже глубокая осень. В конце октября я вернулся из очередного поиска Николая. Мы прочесали всю предполагаемую трассу его полета, с отклонением в сто километров с обеих сторон. Во время полетов мы обнаружили несколько небольших изолят. Многие из их жителей присоединились к нам. Всего – около 60-ти человек. Но были и такие, что предпочитали остаться в изоляции. Как правило, люди были хорошо вооружены. Некоторые не хотели вообще вступать в контакт. В этом случае нас встречали выстрелы. Была надежда, что Николай, если он жив, находится в одной из них. Мы сбрасывали над поселением мешок с запиской и на следующий раз нам позволяли приземлиться. Обычно в таких изолятах, не считая детей, жило 15 – 20 человек. Они вели примитивное хозяйство на огороженных высоким частоколом или изгородью из колючей проволоки площадях, в основном, занимаясь огородничеством и выращиванием свиней и птицы. Крупного рогатого скота и лошадей почти не было. Несмотря на трудности, они не производили впечатления несчастных людей. Скорее напротив, довольных своей судьбой. Отсюда и негативизм по отношению к непрошенным гостям, в которых подозревали, если не бандитов и грабителей, то «вербовщиков», которые хотят согнать жителей в коллективы с неизбежным начальством. Узнав, что мы не преследуем эти цели, они становились дружелюбнее и охотно отвечали на вопросы. Но Николая среди них не было. Что касается их быта, то мы старались проявлять такт и не лезть с расспросами об интимных сторонах жизни. Но у меня сложилось впечатление, что они принимают самые различные формы. Одна из таких изолят произвела на нас сильное впечатление. Она насчитывала всего десять человек, в том числе троих мужчин, но среди детей были мальчики – одному один годик, другому – два. Мы потратили больше суток, уговаривая жителей этого небольшого поселения, затерявшегося в лесах Белоруссии, присоединиться к нам, но безуспешно. Александр Иванович, который все больше и больше проявлял интерес к нашему биологическому будущему, предложил даже произвести такое переселение насильственно, но его предложение было единодушно отвергнуто. Специальным рейсом мы завезли в это поселение оружие, семена, несколько штук гусей и десятка три кур – в качестве помощи, а также кое-какие предметы сельхозинвентаря. К сожалению, большое расстояние от нас до этой изоляты не позволило передать ее жителям лошадей и коров. Во всяком случае, учитывая ее уникальность, мы взяли эту изоляту под негласный контроль, решив в будущем оказывать ей постоянную помощь
Но, вернусь к Голубеву. Дома, после возвращения из последнего облета, меня ждало письмо. Его принес молодой лейтенант из «Армии Возрождения». После первых строк я почувствовал, как густая краска стыда начинает заливать мне лицо. Опытный кадровый офицер без особого труда раскусил наш «камуфляж». С тонким сарказмом он указал на наши просчеты и ошибки. Особенно досталось Паскевичу. Меня он, впрочем тоже не пощадил. Но самое неожиданное было в конце письма.
Голубев сообщал, что принял решение помогать нам. Он ничем не объяснял, что побудило его стать на нашу сторону, но, как доказательство его искренности и твердого решения, к письму была приложена карта центральных и западных районов Украины и Белоруссии с отметками сохранившихся очагов жилья. Некоторые из них были перечеркнуты красным карандашом. Устно посланец полковника объяснил, что зачеркнутые отметки указывают очаги жилья, население которых уже переведено в расположение армии. Как вскоре выяснилось, лейтенант был сыном самого Голубева.
– Я должен вернуться как можно скорее назад, чтобы не навлечь на отца подозрение. Советую вам не медлить с эвакуацией населения, так как существует план срочной мобилизации. Отец просил передать, что в дальнейшем он найдет способ связаться с вами, если вы сами не сочтете возможным вступить с ним в связь через людей, засланных в армию. Что они существуют, отец не сомневается. Думаю, что вы, воспользовавшись этой картой, убедитесь в намерениях отца честно сотрудничать.
– Хорошо, лейтенант! Мы доставим вас поближе к части вертолетом. Но меня интересует другое. Если можете, объясните, что побудило вашего отца встать на нашу сторону. Не может быть, чтобы посылая сюда сына, он не дал объяснения своему поступку!
– Отец считает, что «Армия Возрождения» в ближайшее время развалится. С самого начала была сделана ошибка в долговременной стратегии. Он говорил, что после катастрофы могут выжить только два типа организации: либо демократическая, как у вас, либо организация, построенная на самом жестком терроре. Демократическая организация имеет больше шансов сохранить часть культурного наследия прошлого, чем тоталитарная. Больше всего его поразила школа. Скорее всего, она явилась тем толчком, который привел его к принятому решению. Кроме того, у него вызвало симпатию ваше стремление во что бы то ни стало избежать кровопролития. Он прекрасно понимал, что ваша «демонстрация силы» затеяна с этой единственной целью.
Позже, спустя несколько месяцев, когда все было кончено и «Армия Возрождения» тихо и как-то незаметно закончила свое существование, я спросил у Голубева, почему он, приняв решение перейти на нашу сторону, не сказал этого мне во время своего визита, а предпочел, рискуя сыном, отправить письмо. Его ответ был таким откровенным, как и письмо и поражал своей проницательностью:
– Вы бы не выпустили меня! Это вполне понятно. И я бы не осудил вас. Вы не имели права рисковать. Согласитесь, ведь вы предусмотрели именно такой вариант на случай, если камуфляж закончится провалом.
Я вынужден был согласиться.
– Так вот, – продолжал полковник, – Вы не имели права рисковать, а я, понимая ваше положение, не хотел подвергать риску себя. Самые горячие мои заявления были бы встречены с недоверием. И это вполне естественно. У меня даже не было при себе карты с нанесенными очагами жилья. Да даже если и была, что бы изменилось? Пока бы все проверяли, прошло бы время. Моя задержка вызвала бы подозрения у Покровского. Нет, в любом случае мне нельзя было открываться, Что касается сына, то риска здесь не было никакого. Я его послал в запланированную инспекцию намеченных к мобилизации пунктов жилья. Ни у кого не возникла мысль задержать его и подвергнуть обыску. Хотя и здесь риск был минимальный. Я заранее написал письмо и спрятал в известном нам месте, километрах в десяти от нашего расположения. Если бы сына задержали при выезде из части и подвергли обыску, что само по себе маловероятно, то ничего бы у него не нашли.
– Вы предусмотрительны.
– Я более десяти лет на штабной работе.
– И все-таки многое зависело от случайности.
– Что вы имеете в виду?
– Ну… Появись кто-либо другой на вашем месте…
– Согласен, но только частично. Да, действительно, здесь был небольшой элемент случайности. Ваш камуфляж легко разгадал бы любой профессионал-военный. Он был наивен по существу. Хотя, должен признать, что вы отработали все детали довольно тщательно. И именно эта тщательность, в первую очередь, вызвала подозрения. В естественных условиях всегда имеются элементы беспорядка. У вас их не было! Это, пожалуй, самая существенная ошибка.
Немного помолчав, он добавил:
– Если бы вы в нашей беседе не упомянули случайно о школе, я не вынес бы полного представления о действительных ваших намерениях и целях. После этого случая я задумался и стал еще более внимателен. Вскоре мне стала ясна ваша «идеология». Я тогда понял, что этот путь, если не самый оптимальный, а возможно так оно и есть, то наиболее достойный звания человека. Это не громкая фраза! Кроме того, мне понравилось, что вы внимательно изучаете реальность, приспосабливаетесь к ней, не роняя при этом человеческого достоинства. Но это еще не все! Учтите, я – профессиональный штабист. Покровский недаром сделал меня своим заместителем. Трезво все взвесив, я понял, что если не удастся избежать военного столкновения, «Армия Возрождения» потерпит поражение!
– Вот как?
– От меня не ускользнуло, что среди наших людей уже давно началось брожение, солдаты ненадежны. Мы не смогли решить экономических проблем. Люди это поняли. Я знал, что информация о вашей общине дошла до личного состава. Скорее всего, через тех двух бывших ваших пленных, которых вы потом подкинули нам. Сначала я сам им поверил. Но, когда они исчезли, а это совпало и с другими случаями дезертирства, то мне все стало ясно. Так что, в любом случае, мы бы проиграли и, чем дольше затягивалась бы эта история, тем вернее обрисовывался грядущий крах нашего предприятия. Так что, трезво оценив обстановку, я пришел к единственно правильному решению…
– Что решил Покровский? Долго ли он будет там сидеть в одиночестве?
– Что делать? Больное самолюбие. Думаю, что уже эту зиму он не выдержит.
– Вы его пригласили присоединиться к нам?
– Да, я передал ему ваше приглашение.
– И что?
– Пока молчит. Но уже не ругается, как в прошлый раз. Когда его тогда разоружили, он наговорил такого, о чем не хочется вспоминать.
– Это ваша заслуга.
– Вы так считаете? Спасибо! – он усмехнулся. – Мне кажется, что это единственно по-настоящему полезное дело, которое я совершил в своей жизни!
Книга 2
ТРАВА НА АСФАЛЬТЕ
Глава XXXV
СОБЫТИЯ МИНУВШИХ ЛЕТ
После окончательного развала «Армии Возрождения» мы смогли больше отдавать сил и времени хозяйству. Нас было около восьми тысяч и еще присоединились все или почти все изоляты в трехстах километрах вокруг. Многие из вновь прибывших селились в самом Острове. Постепенно он снова превращался в уютный и благоустроенный городок. Через год после описанных событий мы открыли там вторую школу, которую решили сделать семилетней. Среди присоединившихся к нам в последние два года были учителя, двое врачей и несколько инженеров. Поэтому университет тоже пополнился слушателями.
Голубев оказался хорошим хозяйственником. Ему принадлежала идея открытия конного завода. Выяснилось, что он понимает толк в лошадях. Среди нашего солидного табуна он обнаружил бог весть откуда попавшего пятилетнего жеребца ахалтекинской породы, который должен был стать главным производителем будущего конного поголовья. Я говорю «главным» потому, что был обнаружен и рысак, который, как мне казалось, был бы более полезен, если учитывать перспективы нашего сельского хозяйства. Голубев, однако, почему-то отдал явное предпочтение ахалтекинцу, потомство которого мало годилось в упряжку, а тем более – тянуть плуг.
Через год к нам присоединился и генерал Покровский. У меня с ним состоялся долгий разговор, но я так и не составил себе окончательного мнения об этом человеке. Он поселился в отдалении от всех остальных, на берегу озера, и редко появлялся в обществе. Как мне сообщили, жил он одиноко и почти не занимался хозяйством. Бывшие офицеры, из уважения к чину, а может быть из жалости, снабжали его продуктами. Эти подношения генерал принимал как должное. Ну, бог с ним. Мы уже не имели проблем с питанием. Наши поля были тщательно ухожены. На лугах паслись многочисленные стада, на фермах содержались сотни свиней, которых с каждым годом становилось все больше. Мяса хватало с избытком.
Мой старый знакомый майор превратился в заправского фермера. Сбылась его мечта. На его подворье гордо расхаживало десятка три индюков в окружении гарема индюшек. Как и предсказывала Евгения, майор разошелся со своей женой и теперь… Впрочем, это не мое дело. Жена его раза два приходила ко мне с требованием повлиять на своего бывшего мужа и заставить его вернуться. Мне пришлось ей долго объяснять, что власть моя не распространяется на семейные отношения и каждый строит свою семью на добровольных началах. Кажется, до нее это так и не дошло. Мне говорили, что с такими же требованиями она ходила к Голубеву, а затем к Покровскому. Кончилось все тем, что она стала вдруг проявлять религиозное рвение и все чаще и чаще проводить время в обществе отца Серафима. А потом и вовсе переселилась к нему в дом. Это чуть было не подорвало авторитет отца Серафима среди его прихожан, особенно богомольных старушек, которых, впрочем, было немного. Но потом все уладилось. Отец Серафим все-таки не удержался от соблазна и облачился в одеяние митрополита. Он был просто великолепен. Если добавить к этому, что наш служитель божий за год хорошо отъелся и совсем уже не походил на несчастного изможденного старичка, каким он мне показался при первой встрече, то надо сказать, что вид его был довольно внушителен.
Ради любопытства я зашел однажды во время богослужения во вновь отстроенную церковь. Я мало разбираюсь в тонкостях церковной службы, но, как мне показалось, отец Серафим говорил проповедь. Я стоял позади толпы прихожан и он меня, естественно, не заметил. Постепенно до меня стал доходить смысл проповеди святого отца. Речь шла о смирении. О покорности Богу, что само собой разумеется. Против этого я не возражал. Смысл религии, по-видимому, в этом и состоит. Но вот отец Серафим заговорил о покорности светской власти и о том, «что всякая власть от Бога».