Страница:
– Подожди, Степан! – окликнули его сзади, – а как со скотом? Пусть отдаст скот.
– Отдаст! Куда она его денет?
– Ой! Не говори! А что если со злости перестреляет коров? Что тогда?
– Пошлите со мной людей, и пусть они пригонят скот, – предложил я.
– Я пойду! – тотчас откликнулся Мухин.
Глава ХLV
– Ну, что бы ты без меня делал? – уже который раз спрашивала Елена.
Тема эта для нее была неисчерпаема и доставляла, думаю, огромное удовольствие. Разговор каждый раз начинался с этого вопроса, потом она развивала свою мысль дальше, выводя новые нюансы и идеи.
– Пропал бы! – всегда отвечал я.
Она удовлетворенно хмыкала. Мы покачивались в седлах. Впереди ехал Мухин, который отлично знал эти места и сейчас стал нашим проводником. Елена не только не отдала лошадей, но еще потребовала за коров выкуп в виде седел с полной сбруей и запаса провизии на месяц пути. Она пояснила посланцу поселян, что это отчасти плата за баркас и имущество, находящееся на нем, а отчасти законный ее трофей. Мухин не вернулся в поселок и передал сопровождающему его товарищу, что он уходит с нами. Елена тут же соответственно увеличила размер выкупа. В противном случае, пригрозила угнать весь скот. Требуемое было доставлено на опушку леса.
– Пропал бы!
– То-то! А ты не хотел меня брать. Помнишь, как ты меня гнал. Учти, мужчина без женщины беспомощен. Это не человек, а пол-человека. Он теряет цель.
Это было что-то новое в ее рассуждениях.
– Ну-ну, интересно, значит – цель теряет?
– Я хочу сказать, что назначение мужчины – служба женщине. Только когда рядом с ним женщина, он становится мужчиной.
– Естественно! – рассмеялся я.
– Я не об этом, – покраснела Елена. – Понимаешь, это трудно объяснить словами. Но я это чувствую. Я подумаю, как это сформулировать…
– Подумай, подумай. Тогда и объяснишь мне, – снова рассмеялся я, невольно любуясь ее лицом, так похожим на лицо Беаты.
Елена за месяц нашего странствования превратилась в настоящую женщину. Мне показалось, что даже подросла. Она была, как я уже говорил, повыше своей сестры, и я вынужден признать, что красивее. В ней не было, правда, той женской томности, я бы сказал, тепличности, чем отличалась Беата. Елена кипела энергией. Движения ее были быстрыми и точными, хотя сохраняли присущую женщине плавность. Может быть, весь наш образ жизни, постоянная готовность к опасности сделали свое дело. Но это была та женщина, с которой можно было и делить домашний очаг, и ходить, как говорится в этих случаях, в разведку.
«Интересно, как она будет выглядеть в наряде Беаты?» – вспомнил я соболью шубку и шапочку с пером белой цапли. Я видел этот наряд на Беате только раз, когда за нами к леснику приехали Паскевич, Евгения и Катя. Как это было давно! А кажется, только вчера, после разгрома банды, ко мне ночью вошла перепуганная, так мне во всяком случае тогда показалось, молодая полька. Как там дома? Наверное меня и Елену уже перестали ждать, думая, что мы оба погибли. Мне захотелось скорее домой. Успеем ли добраться до начала холодов?
Шел десятый день пути. Впереди было еще дней двадцать. В воздухе летали белые мухи, когда мы закончили свой путь. Темнеть стало рано.
Никем не замеченные, мы подъехали к дому и спешились. В окне первого этажа, в гостиной, горел свет. Я открыл дверь своим ключом, и мы вошли. Все мое семейство сидело за столом. Уютно пыхтел самовар.
Первым увидел нас Андрейка. Широко открыв глаза, он секунду смотрел на нас, затем бросился Елене на шею.
– …Мама… мамочка…
Я почувствовал, как комок подкатывает к горлу… Мне не хватило воздуха… Андрей повернулся ко мне, и улыбка осветила его личико.
– Папа…
Не помня себя, я схватил сына и прижал к груди… Он простил меня…
– Тебе покрепче? – услышал я спокойный голос Евгении.
Она держала в руках мою любимую большую голубую чашку и вопросительно смотрела на меня. Может быть, мне показалось, но я заметил в ее глазах слезы.
Глава ХLVI
И опять передо мною берег моря, освещенный лучами невидимого солнца. Угрюмые гранитные скалы, как всегда, – не бросали теней, пронзительные, неприятные крики чаек резали слух.
Мой знакомый дьявол сидит, ожидая меня, на большом валуне. Я его узнал, несмотря на то, что он принял теперь другой образ. Его высокое мускулистое тело слегка прикрыто плащом неопределенного цвета. Плащ кажется то белым, то голубым, то вдруг принимает черный цвет с едва уловимым красным опенком.
«К чему эти дешевые эффекты?» – невольно подумал я. Он красив, этого нельзя не признать. Красив дьявольской мужской красотой, в которой одновременно чувствуется и сила, и ум, и коварство, и благородство. Его черные, с матовым отблеском волосы ниспадают на плечи.
– Привет. Давненько мы с тобой не видались! – говорит он, вставая с валуна и делая шаг мне навстречу.
– Привет! – как можно любезнее ответил я. – И сам я удивляюсь. Подумал вдруг, что ты решил меня оставить в покое.
– Ты много хочешь! – он протянул руку, она была холодна как лед. – Должность у меня такая – присматривать за всем… Эксперимент-то еще не закончен. Как дальше пойдет реакция? Знаешь, в дьяволе всегда сидит ученый! А вот наоборот – реже.
Я промолчал, не зная, что ответить.
– А ты меня пытался обмануть! – продолжал он.
– Не понял?
– Ты говорил, что ни во что не веришь. Предпочитаешь знать.
– И что?
– Как что? Ты веришь! Веришь в человека! Какая разница, во что решил ты верить. В бога, черта, разум? Вера – это предопределение. Я-то думал, что найду в тебе нечто, чего нет в других.
– А!
– Что – а?
– Ты не логичен. Я не верю, а действую. Чувствуешь разницу в понятиях? Я действую сообразно реальности. Причем тут предопределение?
– Но ты имеешь цель?
– И что?
– Ты веришь, что ее достигнешь?
– Отнюдь. Да, я хочу достичь ее. Но реальность нередко меняет условия. «Хочу» и «Верю» – разные понятия! Если же мозг одурманен верой, то к цели я буду идти, как робот. Метода не по мне! Предпочитаю знать!
– А я вот замечаю, что ты говоришь одно, а делаешь другое…
– Вот как?
– Ты пытаешься создать идеальное общество. На этом не раз ломали шею «мудрецы» и поумнее тебя. Когда-то и доктор Фауст пари проиграл… А с ним и душу!
– Насколько помню – нет! Поэт писал, что ангелы ее спасли.
– Ну это враки! Что черту в руки попадет – считай пропало.
– Так Гете – врал?!
– Конечно. Разве цензура могла допустить мою победу?
– Да, ты Фаусту поставил хитрую ловушку. Достичь идеала – значит остановить движение. Идеал – уже не идеал, если достигаешь его. То, что вчера было правдой, сегодня – ложь. Если не понять мудрости этого парадокса, значит застыть в понятии идеального, цепляться за все нарастающую массу лжи, топтаться на месте, тонуть в ней, имея миражи вместо цели.
– Значит, предлагаешь идти вперед? Кого же возьмешь с собой в дорогу? Человека? Этот сосуд мерзости! В нем – зависть, злоба, лицемерие, ханжество, пошлость, угодничество, низость, коварство…
– гордость, благородство, жажда познанья, доброта, способность к самопожертвованию во имя правды, любовь, разум… И еще – терпимость, милосердие… Но и то, о чем ты говорил, тоже есть.
– М-да… Вот все думаю, что же вы, люди, взяли от меня, а что – от Бога?
– Вот и разберитесь со Всевышним.
– А людям что – неинтересно?
– Мне – нет. Только в детстве интересно, на кого ты похож: на маму или папу. А потом уже интереснее – на кого похожи твои дети. В них – наши планы, надежды, будущее людей…
– Будущее? Хочешь, я покажу его тебе?
– Ловишь на слове?
– Однако ты упрям.
– Кстати, и это качество можешь внести в тот же список.
– В твой или мой?
– Пожалуй, в оба.
– Напрасно упрямишься. Я искренне хочу помочь…
– А я не менее искренне отказываюсь.
– Гордец. Перед кем заносишься? Ведь я могу тебя, как букашку,,.
– Можешь, не спорю. Но сила – не признак ума. А ведь ты ученым был, Геспер…
– Когда-то я не был чертом, и между людьми и мной царило полное согласие. Я всегда хотел помочь им. И сейчас…
– Знаю, ты и сейчас дал нам шанс…
– Разве все ты знаешь?..
– И не хочу!
– На что же ты тогда надеешься?
– Только на разум!
– Свой, что ли? Или… коллективный?
– Не только. На твой тоже.
– Вот как?
– Конечно. Если ты нас погубишь, чем, в сущности, станешь сам? Ты нами познаешь себя…
– Дерзишь. Ну-ну! И чем кичишься? Разумом! И как же он вам служит? Чем вы отличаетесь от тех, кто в этой мутной луже жрет друг друга? Те жрут и спят, а вы еще воспеваете это пожирание, вместо того, чтобы искать выход из порочного круга…
– Ты о чем?
– О чем?!!! Да ты только посмотри на то, что вы зовете культурой! Гомер… Что он воспел? Убийства и совокупленья… Разум… Итог его деятельности – пустыни, отравленные реки, моря, дыра в ионосфере… Не кажется ли тебе, что Природа наделила вас им по ошибке? Или я говорю неправду?
– Правду! Наша жизнь полна страданий из-за ошибок неокрепшего нашего Разума. Мы ищем, мечемся, порою сея зло…
– Не поздновато ли с поисками? Как видишь, доискались…
– Да, вполне возможно, что мы и погибнем. Знаешь, как гибнут дети, не справившись с болезнью. Собственно, человечество еще в детском возрасте. А дети творят порою зло, даже не понимая всей тяжести своих проступков. Но потом они взрослеют…
– Боюсь, что вы уже не успеете повзрослеть…
– Возможно, ты и прав…
– О, ты еще не знаешь, в чем я прав!.. Вот ты, например, уверен, что Правда сильнее Силы…
– Да, уверен. Как и в том, что Правда Человека лишь часть Всеобщей Правды Мирозданья…
– Эк, загнул… Какое дело Мирозданью до ваших мелких дрязг? Однако самомненья тебе не занимать. Пойми, человек, ваше бытие – лишь случайный эпизод в жизни Мирозданья.
– Не скажи. Мы носители Разума. А это – вершина развития материи, которая так стремится постичь себя…
– А!
– Послушай, Геспер. К чему этот тон? Ты начал разговор, я тебя не звал. Могу уйти.
– Иди.
– Что идти? Проснусь, и все. Ты исчезнешь.
– Просыпайся. Давай, что медлишь?
– Не могу.
– Правильно. Без моего разрешения еще никто не прерывал со мной разговор.
– Угрожаешь? Да, ты можешь уничтожить меня. Но разве это страшно?
– А муки?
– Они исчезнут вместе с жизнью. Есть нечто более страшное: муки совести. Нередко мы передаем их в наследство поколениям, которым бывает стыдно за дедов, отцов. Вот это нельзя ничем смыть, а значит, нужно стараться избежать…
– Ладно, не обижайся… Что ты там говорил о Правде?..
– Будто ты не понимаешь? Не можешь же ты отрицать, что только трезвый разум может воспринять четко реальность.
– Ха-ха! Вспоминаю, как один мой знакомый, напившись, принял своих детей и жену за чудовищ, перебил их. За это боги обрядили его в женские одежды…
– Теперь давай поставим на место Геракла целое общество…
– Обществу нужно выпить целое море…
– Да, но море лжи! Ложь не хуже спиртного дурманит мозг…
– Но причем здесь Мирозданье? Это проблемы вашего строя. Как говорят: ваши внутренние проблемы.
– Все просто. Одна ложь плодит другую. Вот например, наука – с одной стороны, окно о мир космоса, с другой – часть культуры общества. А если общество отравлено ложью и не может реально воспринимать действительность?
– Понимаю – искажается и представление о Мироздании.
– Да, начав однажды лгать себе, мы уже не можем видеть мир таким, какой он есть на самом деле. И взаимодействуем не с истинным миром, а с его искаженным образом. Разумеется, получая соответствующие результаты. То есть реакцию Природы.
– Вот как? Может, ты скажешь еще, когда это все началось?
– Я же говорю, когда мы начали лгать себе…
– Лгали вы всегда, со своего рожденья…
– Зачем так беспощадно?
– Как же иначе? К себе я должен быть беспощаден… Я – это Ты, вы все, ваше отраженье, то, что вы накопили в себе на своем пути. Но это только часть истины…
– Не понял?
– Знаешь, человек, ребенок нередко бывает прав там, где взрослый совершает ошибку…
– Ты о чем?
– Все о том же. Когда-то, на заре цивилизации, люди лучше понимали Природу, древний человек был разумнее вас нынешних. Конечно, эти знания были интуитивные. Он ощущал себя частью Природы, частью Общего, принимал ее как Разумную Систему. А вы отрицали Разум там, где он не был похож на ваш…
– Постой, не хочешь ли ты сказать, что Природа разумна?
– В вашем понимании – нет! Чтобы понять ее Разум, вам нужно было подняться выше в своем развитии. Теперь же…
– Поздно?!
– Понять друг друга?
– Да!
– Откуда мне знать? Я, повторяю, только ваше отражение. Сколько раз я пытался соединить обе своих сущности, открыть вам глаза. Где там! Пылали костры инквизиции, открытые тайны вы обращали себе во зло…
– И нет больше ни шанса?
– Не знаю. Сказал тебе, не знаю! Начало Злу дали вы… Теперь и пожинаете его плоды… Ищите Путь, Надежду… в себе ищите. Все зависит только от вас…
г. Львов 1987 – 1988 гг.
Редакция рукописи произведена в апреле 1992 года.
– Отдаст! Куда она его денет?
– Ой! Не говори! А что если со злости перестреляет коров? Что тогда?
– Пошлите со мной людей, и пусть они пригонят скот, – предложил я.
– Я пойду! – тотчас откликнулся Мухин.
Глава ХLV
ВОЗВРАЩЕНИЕ
– Ну, что бы ты без меня делал? – уже который раз спрашивала Елена.
Тема эта для нее была неисчерпаема и доставляла, думаю, огромное удовольствие. Разговор каждый раз начинался с этого вопроса, потом она развивала свою мысль дальше, выводя новые нюансы и идеи.
– Пропал бы! – всегда отвечал я.
Она удовлетворенно хмыкала. Мы покачивались в седлах. Впереди ехал Мухин, который отлично знал эти места и сейчас стал нашим проводником. Елена не только не отдала лошадей, но еще потребовала за коров выкуп в виде седел с полной сбруей и запаса провизии на месяц пути. Она пояснила посланцу поселян, что это отчасти плата за баркас и имущество, находящееся на нем, а отчасти законный ее трофей. Мухин не вернулся в поселок и передал сопровождающему его товарищу, что он уходит с нами. Елена тут же соответственно увеличила размер выкупа. В противном случае, пригрозила угнать весь скот. Требуемое было доставлено на опушку леса.
– Пропал бы!
– То-то! А ты не хотел меня брать. Помнишь, как ты меня гнал. Учти, мужчина без женщины беспомощен. Это не человек, а пол-человека. Он теряет цель.
Это было что-то новое в ее рассуждениях.
– Ну-ну, интересно, значит – цель теряет?
– Я хочу сказать, что назначение мужчины – служба женщине. Только когда рядом с ним женщина, он становится мужчиной.
– Естественно! – рассмеялся я.
– Я не об этом, – покраснела Елена. – Понимаешь, это трудно объяснить словами. Но я это чувствую. Я подумаю, как это сформулировать…
– Подумай, подумай. Тогда и объяснишь мне, – снова рассмеялся я, невольно любуясь ее лицом, так похожим на лицо Беаты.
Елена за месяц нашего странствования превратилась в настоящую женщину. Мне показалось, что даже подросла. Она была, как я уже говорил, повыше своей сестры, и я вынужден признать, что красивее. В ней не было, правда, той женской томности, я бы сказал, тепличности, чем отличалась Беата. Елена кипела энергией. Движения ее были быстрыми и точными, хотя сохраняли присущую женщине плавность. Может быть, весь наш образ жизни, постоянная готовность к опасности сделали свое дело. Но это была та женщина, с которой можно было и делить домашний очаг, и ходить, как говорится в этих случаях, в разведку.
«Интересно, как она будет выглядеть в наряде Беаты?» – вспомнил я соболью шубку и шапочку с пером белой цапли. Я видел этот наряд на Беате только раз, когда за нами к леснику приехали Паскевич, Евгения и Катя. Как это было давно! А кажется, только вчера, после разгрома банды, ко мне ночью вошла перепуганная, так мне во всяком случае тогда показалось, молодая полька. Как там дома? Наверное меня и Елену уже перестали ждать, думая, что мы оба погибли. Мне захотелось скорее домой. Успеем ли добраться до начала холодов?
Шел десятый день пути. Впереди было еще дней двадцать. В воздухе летали белые мухи, когда мы закончили свой путь. Темнеть стало рано.
Никем не замеченные, мы подъехали к дому и спешились. В окне первого этажа, в гостиной, горел свет. Я открыл дверь своим ключом, и мы вошли. Все мое семейство сидело за столом. Уютно пыхтел самовар.
Первым увидел нас Андрейка. Широко открыв глаза, он секунду смотрел на нас, затем бросился Елене на шею.
– …Мама… мамочка…
Я почувствовал, как комок подкатывает к горлу… Мне не хватило воздуха… Андрей повернулся ко мне, и улыбка осветила его личико.
– Папа…
Не помня себя, я схватил сына и прижал к груди… Он простил меня…
– Тебе покрепче? – услышал я спокойный голос Евгении.
Она держала в руках мою любимую большую голубую чашку и вопросительно смотрела на меня. Может быть, мне показалось, но я заметил в ее глазах слезы.
Глава ХLVI
КОНТАКТ– III
И опять передо мною берег моря, освещенный лучами невидимого солнца. Угрюмые гранитные скалы, как всегда, – не бросали теней, пронзительные, неприятные крики чаек резали слух.
Мой знакомый дьявол сидит, ожидая меня, на большом валуне. Я его узнал, несмотря на то, что он принял теперь другой образ. Его высокое мускулистое тело слегка прикрыто плащом неопределенного цвета. Плащ кажется то белым, то голубым, то вдруг принимает черный цвет с едва уловимым красным опенком.
«К чему эти дешевые эффекты?» – невольно подумал я. Он красив, этого нельзя не признать. Красив дьявольской мужской красотой, в которой одновременно чувствуется и сила, и ум, и коварство, и благородство. Его черные, с матовым отблеском волосы ниспадают на плечи.
– Привет. Давненько мы с тобой не видались! – говорит он, вставая с валуна и делая шаг мне навстречу.
– Привет! – как можно любезнее ответил я. – И сам я удивляюсь. Подумал вдруг, что ты решил меня оставить в покое.
– Ты много хочешь! – он протянул руку, она была холодна как лед. – Должность у меня такая – присматривать за всем… Эксперимент-то еще не закончен. Как дальше пойдет реакция? Знаешь, в дьяволе всегда сидит ученый! А вот наоборот – реже.
Я промолчал, не зная, что ответить.
– А ты меня пытался обмануть! – продолжал он.
– Не понял?
– Ты говорил, что ни во что не веришь. Предпочитаешь знать.
– И что?
– Как что? Ты веришь! Веришь в человека! Какая разница, во что решил ты верить. В бога, черта, разум? Вера – это предопределение. Я-то думал, что найду в тебе нечто, чего нет в других.
– А!
– Что – а?
– Ты не логичен. Я не верю, а действую. Чувствуешь разницу в понятиях? Я действую сообразно реальности. Причем тут предопределение?
– Но ты имеешь цель?
– И что?
– Ты веришь, что ее достигнешь?
– Отнюдь. Да, я хочу достичь ее. Но реальность нередко меняет условия. «Хочу» и «Верю» – разные понятия! Если же мозг одурманен верой, то к цели я буду идти, как робот. Метода не по мне! Предпочитаю знать!
– А я вот замечаю, что ты говоришь одно, а делаешь другое…
– Вот как?
– Ты пытаешься создать идеальное общество. На этом не раз ломали шею «мудрецы» и поумнее тебя. Когда-то и доктор Фауст пари проиграл… А с ним и душу!
– Насколько помню – нет! Поэт писал, что ангелы ее спасли.
– Ну это враки! Что черту в руки попадет – считай пропало.
– Так Гете – врал?!
– Конечно. Разве цензура могла допустить мою победу?
– Да, ты Фаусту поставил хитрую ловушку. Достичь идеала – значит остановить движение. Идеал – уже не идеал, если достигаешь его. То, что вчера было правдой, сегодня – ложь. Если не понять мудрости этого парадокса, значит застыть в понятии идеального, цепляться за все нарастающую массу лжи, топтаться на месте, тонуть в ней, имея миражи вместо цели.
– Значит, предлагаешь идти вперед? Кого же возьмешь с собой в дорогу? Человека? Этот сосуд мерзости! В нем – зависть, злоба, лицемерие, ханжество, пошлость, угодничество, низость, коварство…
– гордость, благородство, жажда познанья, доброта, способность к самопожертвованию во имя правды, любовь, разум… И еще – терпимость, милосердие… Но и то, о чем ты говорил, тоже есть.
– М-да… Вот все думаю, что же вы, люди, взяли от меня, а что – от Бога?
– Вот и разберитесь со Всевышним.
– А людям что – неинтересно?
– Мне – нет. Только в детстве интересно, на кого ты похож: на маму или папу. А потом уже интереснее – на кого похожи твои дети. В них – наши планы, надежды, будущее людей…
– Будущее? Хочешь, я покажу его тебе?
– Ловишь на слове?
– Однако ты упрям.
– Кстати, и это качество можешь внести в тот же список.
– В твой или мой?
– Пожалуй, в оба.
– Напрасно упрямишься. Я искренне хочу помочь…
– А я не менее искренне отказываюсь.
– Гордец. Перед кем заносишься? Ведь я могу тебя, как букашку,,.
– Можешь, не спорю. Но сила – не признак ума. А ведь ты ученым был, Геспер…
– Когда-то я не был чертом, и между людьми и мной царило полное согласие. Я всегда хотел помочь им. И сейчас…
– Знаю, ты и сейчас дал нам шанс…
– Разве все ты знаешь?..
– И не хочу!
– На что же ты тогда надеешься?
– Только на разум!
– Свой, что ли? Или… коллективный?
– Не только. На твой тоже.
– Вот как?
– Конечно. Если ты нас погубишь, чем, в сущности, станешь сам? Ты нами познаешь себя…
– Дерзишь. Ну-ну! И чем кичишься? Разумом! И как же он вам служит? Чем вы отличаетесь от тех, кто в этой мутной луже жрет друг друга? Те жрут и спят, а вы еще воспеваете это пожирание, вместо того, чтобы искать выход из порочного круга…
– Ты о чем?
– О чем?!!! Да ты только посмотри на то, что вы зовете культурой! Гомер… Что он воспел? Убийства и совокупленья… Разум… Итог его деятельности – пустыни, отравленные реки, моря, дыра в ионосфере… Не кажется ли тебе, что Природа наделила вас им по ошибке? Или я говорю неправду?
– Правду! Наша жизнь полна страданий из-за ошибок неокрепшего нашего Разума. Мы ищем, мечемся, порою сея зло…
– Не поздновато ли с поисками? Как видишь, доискались…
– Да, вполне возможно, что мы и погибнем. Знаешь, как гибнут дети, не справившись с болезнью. Собственно, человечество еще в детском возрасте. А дети творят порою зло, даже не понимая всей тяжести своих проступков. Но потом они взрослеют…
– Боюсь, что вы уже не успеете повзрослеть…
– Возможно, ты и прав…
– О, ты еще не знаешь, в чем я прав!.. Вот ты, например, уверен, что Правда сильнее Силы…
– Да, уверен. Как и в том, что Правда Человека лишь часть Всеобщей Правды Мирозданья…
– Эк, загнул… Какое дело Мирозданью до ваших мелких дрязг? Однако самомненья тебе не занимать. Пойми, человек, ваше бытие – лишь случайный эпизод в жизни Мирозданья.
– Не скажи. Мы носители Разума. А это – вершина развития материи, которая так стремится постичь себя…
– А!
– Послушай, Геспер. К чему этот тон? Ты начал разговор, я тебя не звал. Могу уйти.
– Иди.
– Что идти? Проснусь, и все. Ты исчезнешь.
– Просыпайся. Давай, что медлишь?
– Не могу.
– Правильно. Без моего разрешения еще никто не прерывал со мной разговор.
– Угрожаешь? Да, ты можешь уничтожить меня. Но разве это страшно?
– А муки?
– Они исчезнут вместе с жизнью. Есть нечто более страшное: муки совести. Нередко мы передаем их в наследство поколениям, которым бывает стыдно за дедов, отцов. Вот это нельзя ничем смыть, а значит, нужно стараться избежать…
– Ладно, не обижайся… Что ты там говорил о Правде?..
– Будто ты не понимаешь? Не можешь же ты отрицать, что только трезвый разум может воспринять четко реальность.
– Ха-ха! Вспоминаю, как один мой знакомый, напившись, принял своих детей и жену за чудовищ, перебил их. За это боги обрядили его в женские одежды…
– Теперь давай поставим на место Геракла целое общество…
– Обществу нужно выпить целое море…
– Да, но море лжи! Ложь не хуже спиртного дурманит мозг…
– Но причем здесь Мирозданье? Это проблемы вашего строя. Как говорят: ваши внутренние проблемы.
– Все просто. Одна ложь плодит другую. Вот например, наука – с одной стороны, окно о мир космоса, с другой – часть культуры общества. А если общество отравлено ложью и не может реально воспринимать действительность?
– Понимаю – искажается и представление о Мироздании.
– Да, начав однажды лгать себе, мы уже не можем видеть мир таким, какой он есть на самом деле. И взаимодействуем не с истинным миром, а с его искаженным образом. Разумеется, получая соответствующие результаты. То есть реакцию Природы.
– Вот как? Может, ты скажешь еще, когда это все началось?
– Я же говорю, когда мы начали лгать себе…
– Лгали вы всегда, со своего рожденья…
– Зачем так беспощадно?
– Как же иначе? К себе я должен быть беспощаден… Я – это Ты, вы все, ваше отраженье, то, что вы накопили в себе на своем пути. Но это только часть истины…
– Не понял?
– Знаешь, человек, ребенок нередко бывает прав там, где взрослый совершает ошибку…
– Ты о чем?
– Все о том же. Когда-то, на заре цивилизации, люди лучше понимали Природу, древний человек был разумнее вас нынешних. Конечно, эти знания были интуитивные. Он ощущал себя частью Природы, частью Общего, принимал ее как Разумную Систему. А вы отрицали Разум там, где он не был похож на ваш…
– Постой, не хочешь ли ты сказать, что Природа разумна?
– В вашем понимании – нет! Чтобы понять ее Разум, вам нужно было подняться выше в своем развитии. Теперь же…
– Поздно?!
– Понять друг друга?
– Да!
– Откуда мне знать? Я, повторяю, только ваше отражение. Сколько раз я пытался соединить обе своих сущности, открыть вам глаза. Где там! Пылали костры инквизиции, открытые тайны вы обращали себе во зло…
– И нет больше ни шанса?
– Не знаю. Сказал тебе, не знаю! Начало Злу дали вы… Теперь и пожинаете его плоды… Ищите Путь, Надежду… в себе ищите. Все зависит только от вас…
г. Львов 1987 – 1988 гг.
Редакция рукописи произведена в апреле 1992 года.