Но мы отвлеклись. Итак, покончив с параноиком-конспиратором, собака принялась за гардеробщика. Угрожая съедением, мы видим, собака не блистала разнообразием своих приемов, она заставила гардеробщика раздеться донага: снять с себя одежду, обувь, физиономию, походку, манеру разговора и выражение взгляда. Напялив это все на себя, она затащила беднягу в туалет и тоже спустила его. Спрятав тела избитых до потери сознания охранников на кухне, она заодно избила притаившихся по углам поваров и запугала официанток… разумеется, съедением. Едва успев это сделать, собака уже была вынуждена встречать какого-то посетителя. Благодаря официантке, успевшей подать сигнал тревоги, пока собака разбиралась с гардеробщиком, через несколько минут после прихода посетителя прибыл наряд милиции и задержал собаку на месте преступления, а посетитель как-то странно растворился и сразу же был забыт.
Каким-то образом освободившись из-под стражи, собака в тот же вечер продолжила свои бесчинства. По словам пьяной уборщицы, она и какой-то припозднившийся работник трамвайного депо видели собаку играющей в карты с водителем ночной смены. Собака при этом поила водителя коньяком. Вскоре водитель заснул, собака схватила подглядывавшего работника и сказала: «будешь, блин, контролером, понял?!» По словам уборщицы, работник от приказа быть контролером потерял сознание, после чего собака долго била его по щекам хвостом, а когда он очнулся, затащила в трамвай, села в кресло водителя и уехала.
История уборщицы вызывает большие сомнения. Дело в том, что ее обнаружили совершенно пьяной за одним столом с заснувшим водителем. Вероятно, все ее рассказы есть не что иное, как простой горячечный бред.
Однако не вызывает сомнений, что несколько позже собаку видели в центре города. Она ходила взад-вперед по противоположной от ресторана «Невинность» стороне улицы и усиленно изображала из себя хромого калеку.
В тот же день, уже поздно ночью, несколько свидетелей застали собаку в кафе неподалеку от станции метро «Цветной бульвар», где она разложила на столике листы бумаги, писала на них что-то и, подобно завзятому шизофренику, обсуждала сама с собой какие-то сложные, узкопрофессиональные вопросы из области языкознания. Вскоре у нее случилось обострение, и она стала вслух бредить людоедством, неким «белым галстуком» и «соевыми человечками».
Чем занималась собака всю оставшуюся ночь, остается только догадываться.
3.
Следующее хронологически достоверное появление собаки случилось на следующий день в Бибиревском отделении Сбербанка России.
Подросток лет восемнадцати с кудрявыми лохмами и серьгой в ухе, с гноящимися глазами и покрасневшим носом, открыл настежь дверь Сбербанка, толкнул плечом пенсионера, стоявшего в самом конце очереди, протиснулся поглубже в помещение, встал рядом со столом и сказал:
– Ну здарова, батяня!
Какой-то мужчина неопределенной внешности, только что получивший в окошке деньги и направлявшийся уже было к выходу, остановился и вначале недоуменно глядел на подростка, а потом произнес, одновременно сделав полтора шага в его сторону:
– Не называй меня батяней, хорошо?
– Ладно, пап, мне нужны деньги, – ответил подросток, выплюнул жвачку, шмыгнул носом и попятился на полтора шага назад.
– И папой меня тоже будь добр не называть, – ответил мужчина, распустил свой недорогой серый галстук, снял и зажал в кулаке.
Подросток, не отрывая взгляда от галстука, проговорил уже не с таким наскоком, а настороженно:
– Нет, ну хорошо, буду называть тебя по фамилии. Хочешь?
Мужчина открыл было рот, но промолчал. Тогда подросток посмотрел ему в глаза и сказал дерзко:
– Понятно.. Слушай, чего ты нудишь, па… ой, в смысле, мужик. Все, буду тебя называть «мужик». Устроит? – и сказав это, он отступил еще на шаг, сохраняя дистанцию.
– Устроит, – с угрозой в голосе ответил мужчина и бросил быстрый взгляд на дверь за спиной подростка. – Зачем пришел?
– Денег надо, б… мужик, в смысле.
– Нормально бы учился, стипендии бы хватало.
– Я на дурака похож на всех парах зад просиживать? – вскричал подросток.
На этот раз он забыл сохранять дистанцию, и мужчина подошел к нему на расстояние вытянутой руки.
– А на что же ты время тратишь, разгильдяй? – спросил негромко мужчина, перехватив галстук покрепче.
Тут подросток будто опомнился и как ошпаренный отскочил на пару шагов назад.
– Ну… – протянул он и потупился было, но сразу же снова поднял взгляд на мужчину. – Дужу в дуду.
– Нашел чем заниматься. Ну и станешь ты…
Подросток перебил мужчину:
– Тебе какое дело, кем я стану в следующий раз? Что, не узнаешь родного сына при встрече?
– Во-первых, не родного, а приемного…
– Это все равно кое к чему тебя обязывает… мужик! Мне есть нечего. У меня все бабки закончились, а надо еще девушке подарок на дэрэ купить.
– Твоя девушка – сам и зарабатывай!
– Хоть на еду и сигареты брось пятихатку! – стал клянчить подросток и снова сделал шаг назад.
– Ты сам убежал. Возвращайся – и все будет.
– Ага! Нашел дурака! Я в люльку больше не лягу!
– Тогда разговор окончен, – сурово рубанул мужчина.
– Подожди… мужик! Я бизнес хочу начать. Мне на раскрутку деньги нужны.
– Я наслышан о твоем бизнесе. Ты разгильдяй. Учился бы нормально, таких глупых ошибок бы не делал!
– У меня были свои цели!
– Ах, свои цели! Вот со своими целями и дуди в дуду сколько хочешь. А мне давай для начала бизнес-план, потом о деньгах поговорим. И зачеты все сдай!
– Бизнес-план у меня есть, – ответил подросток, достал трясущейся рукой откуда-то из-под балахона пачку мятых листов и протянул их мужчине.
Мужчина сделал было шаг вперед, но подросток остановил его:
– Э-э… стоим, – и отошел уже совсем вплотную к двери. – Смотрим пока из моих рук. Итак, бизнес-план. Строительство торгово-пешеходного моста «Кутузовского» в районе Делового центра. На мосту будет осуществляться торговля пешеходами, зелеными и красными.
– Хочешь торговать людьми?
– Ну… да…
– Это не ко мне. Я белых галстуков не ношу.
– Тогда… тогда… – подросток растерялся вначале, но быстро нашел, как продолжить вымогательство: – Тогда отслюнявь на лечение. Видишь, у меня трясется рука. Она, возможно, сломана. И у меня аллергия на твоих клиентов, мужик! У меня слезятся глаза и постоянный насморк. Я уже не могу так, – заныл он вдруг жалобно.
Тут растерялся и мужчина, или, возможно, сделал вид, что растерялся. Помолчав, он спросил неуверенно:
– А ты на лечение деньги потратишь? Точно?
– Конечно! Мне, думаешь, самому приятно вот так вот ходить и сопли ронять?!
– Ну, хорошо… Сколько тебе надо?
– Мне нужен ящик нафтизина, три ящика кларитина, пять ящиков демидрола, а еще мне нужны капли для глаз, дорогие, немецкие. Не помню, как называются. Не меньше десяти ящиков, т.е. сто пятьдесят килограмм. И еще мне нужно пойти сделать рентген руки.
– Ты собираешься открыть нарколабораторию, – скорбно произнес мужчина и достал из бумажника три купюры по пять тысяч рублей. – Этого не будет. Столько я тебе не дам. Вот, держи. На еду и лекарства должно хватить до конца месяца, а больше не могу, извини, я не так много зарабатываю, – с этими словами мужчина подошел поближе и протянул деньги.
Подросток, однако, отпрыгнул назад, схватился за дверь, и, уже стоя в дверном проеме, сказал:
– Э, нет! Деньги положи вон там на стол, а сам отойди!
Но мужчина бросился на подростка, схватил за руку и попытался захомутать серым галстуком. Подросток с поразительной скоростью выхватил дудку и поднес ко рту. Звуки дудки заставили всех пенсионеров, стоявших в очереди за получением денег и за оплатой коммунальных услуг, обернуться, оскалить зубы и броситься на мужчину с криками: «Да это же Чубайс, гляди! – Да это же Мавроди! – Мавроди умер давно, это Березовский! – Ты чего? Это брат Мавроди умер! А Мавроди вот он! – Дурак! Это Гайдар! – а ну-ка отдавай наши деньги, скотина!» Пенсионеры стали хватать мужчину за одежду и волосы. Воспользовавшись этим, подросток вывернулся из его рук и бросился бежать, то и дело неуклюже цепляясь облезающим хвостом за фонарные столбы. Угасли звуки дудки, и пенсионеры вдруг опомнились. Сначала они отпустили мужчину и довольно долго напряженно переглядывались. Потом стали его оглаживать, приговаривая: «Вы не ушиблись? Вы не поцарапались? Этот хулиган вас не ранил? Надо вызвать милицию! Вот ваши деньги. Вы уронили. Он не стащил у вас бумажник? Ах, галстук отобрал, стервец!» Так пенсионеры продолжал причитать, впрочем, вскоре прекратили, заметив, что обращаются к пустому месту. Тогда они сразу же забыли обо всем случившемся и встали обратно в очередь, переругиваясь местами, местами жалуясь друг другу на то, как долго их обслуживают, а местами обсуждая подгоревшие утром щи.
4.
Собака же взялась за лечение от аллергии. Вначале она попыталась лечиться ацетоном, но безуспешно. Только обожгла себе нос и всю носоглотку.
Тогда она решилась на самый радикальный метод – устранение возбудителя, благо тех, кто вызывал у нее аллергию, было в городе не так уж много. После нескольких успешных мероприятий, она потерпела неудачу, потому что ее выследили. На этом эпизоде следует остановиться подробнее.
Старый композитор Дмитрий Дмитриевич в своей одинокой двухкомнатной квартире на третьем этаже скучал. На душе было противно, и он списывал это ощущение на страшную жару, какая нечасто бывает в начале июня. В два часа дня, по заведенному обычаю, он стал готовиться к обеду. Разогрев суп, налив себе в тарелку и посыпав укропом, он обнаружил, что суп уже прокисший.
Вылив суп и нажав спуск, он стоял неподвижно с тарелкой в руках, наблюдая кусочки укропа в унитазе; они причудливо крутились, захваченные мощными водяными струями. Это зрелище произвело на старого композитора очень сильно впечатление, и появилось чувство, что вот-вот в голове вспыхнет идея новой симфонии.
Он вздрогнул от неожиданности, когда за его спиной раздался бодрый голос:
– Старик! Здравствуй! Как я рад тебя видеть!
Композитор обернулся. Ему улыбался в тридцать два белоснежных зуба племянник Митя Фокин, рослый, крепкий, черноволосый, в пестрой рубашке с коротким рукавом, навыпуск, в шортах и светлых сандалиях. В этом нехитром летнем одеянии он смотрелся, тем не менее, очень стильно, возможно, благодаря толстой серебряной цепочке на загорелом запястье, а может быть, благодаря аккуратной прическе.
Первой мыслью Дмитрия Дмитриевича было спросить, как племянник проник в его квартиру, но тут же пришла в голову мысль, что наверняка он дал Мите когда-то дубликат ключей, а теперь забыл.
Они не виделись очень давно, и композитор удивился, что племянник в свои сорок три так молод и свеж. Он, Дмитрий Дмитриевич, в таком возрасте выглядел значительно хуже, к тому же был слишком худым, и всегда ему казалось, что одежда на нем сидит плохо. Он по-хорошему завидовал своему племяннику.
– Привет, Митенька, – наконец произнес композитор, и ему не понравилось звучание собственного шепелявого голоса.
Митенька крепко обнял старика, и тот почувствовал приятный запах дорогой туалетной воды.
– Как поживаешь, старик! Ты извини, что без стука… Как поживаешь, что сочиняешь сейчас? Я ведь не пропускаю ничего, все слушаю, что из-под пера у тебя рождается!.. Ну, может, пойдем на кухню, я пивка холодного привез.
И композитор вдруг понял, что именно пива ему хотелось, именно пиво было лучшим решением в такую жару. Как он не додумался за эти дни сходить в магазин за пивом?
Сели пить пиво, оно было холодное, пенное, очень вкусное. Дорогое, наверное. Старику хотелось выпить побольше, мучила жажда, но было неудобно подливать себе, и он терпеливо пил маленькими глотками вслед за неторопливым племянником.
Тот не столько пил пиво, сколько рассказывал, а рассказывал чертовски интересно; о том, как ездили на сафари в Танзанию с друзьями, катались на серфе недалеко от Лос-Анджелеса, как был недавно в гостях у министра иностранных дел Венгрии – «удивительный человек, дядюшка, вы бы только знали». И старик представил себе уютную гостиную в загородном доме, с видом на горы, и неторопливый разговор… на венгерском. Племянник же у него был полиглот – он вдруг вспомнил это. И композитор горько сказал: «О чем жалею, так это о том, что языков за свою жизнь не выучил; только английский, да французский, а ты гигант, Митя, гигант!». Много рассказывал племянник о своей жизни во Франции – он жил там последние десять лет – было увлекательно и одновременно так обидно, что у него самого жизнь подходит к концу, а пожить в хорошем климате и поездить вдоволь по миру так и не получилось.
Потом племянник стал рассказывать о своем бизнесе, и каждая сделка представляла собой целую интригу, так что роман можно было бы написать…
– Кстати, – Митя вдруг оборвал повествование на самом интересном месте. – У меня есть друг, он сейчас увлекся кинобизнесом, и для одного фильма, классный фильм получится, я вам скажу, это будет фурор! Так вот, для одного фильма нужен саундтрек, и вам с вашим огромным опытом и талантом, дядюшка, взяться за это дело – большой резон. А гонорар там огромный! Вам, я думаю, – вы не обижайтесь, – никогда ничего подобного не платили. К тому же известность… Вы станете известны не только в узких кругах. Ваше имя прогремит на весь мир… Ах, чего это я! Вы извините меня, пожалуйста! Я совсем забыл, пойдемте, вы наиграете мне ваши новые зарисовки, я так хочу послушать, над чем вы сейчас работаете. Пойдемте.
И он одним глотком допил пиво, завинтил металлический бочонок и убрал его в холодильник. Композитор непроизвольно сделал глотательное движение.
Митя буквально за руку потащил композитора в большую комнату и усадил за рояль. Рояль был расстроен, и композитор ждал завтра мастера. Это было ужасно, играть на расстроенном рояле, но племянник так просил, что пришлось.
Сначала Дмитрий Дмитриевич стал играть фрагменты, которые самому не очень нравились, уж очень казались плоскими, банальными. Он играл их из чувства необходимости, показать племяннику все как есть. Ему казалось, что если он станет играть только самое сочное, это будет обманом по отношению к Мити, да к тому же Митя может попросить сыграть еще, и придется все-таки играть нелюбимые этюды в конце.
Но Митя, к удивлению дяди, слушал восхищенно и говорил, что это великолепно, что он превзошел сам себя, и это обязательно должно произвести глубочайшее впечатление на поклонников.
Приободренный, Дмитрий Дмитриевич взялся вдруг за самую любимую идею последних месяцев; он играл самозабвенно, не замечая уже, что инструмент расстроен, он уже не видел комнаты и не слышал звуков рояля, погрузившись в себя и с замиранием сердца наблюдая, как разворачивается перед ним во всей непередаваемой красоте симфония; оркестр играет ее, а он сидит в кресле и слушает, и слезы текут по щекам…
– Эй, дядюшка, постойте, – вдруг вырвал его из сладостной иллюзии племянник. – Дядюшка, вы извините меня, конечно, но можно, я буду с вами откровенен? То, что вы сейчас играете… Нет, я не хочу сказать, что оно никуда не годится, просто это уже было. Вы, наверное, сами не заметили, как украли эти идеи.
И он перечислил имена и даты, и Дмитрий Дмитриевич уронил голову на грудь в мрачной задумчивости. Действительно, ведь он слушал эти произведения, и там действительно – он вдруг понял это – были его идеи, точнее казавшиеся ему своими идеи, и получается, что он действительно украл…
– Вы не расстраивайтесь, дядюшка. Всякое бывает. Слава богу, я послушал вас и подсказал, иначе был бы скандал, я уверен. Может быть, вам надо развеяться? Просто – вы извините меня – такое бывает, что человек много лет упорно трудится, добивается многого, становится известным… в известных кругах, он успокаивается, живет себе и не замечает, как потихоньку начинает деградировать… Вы простите меня, я не про вас конкретно, у вас, я уверен, еще многое впереди, но, возможно, вы просто устали. Займитесь пока садоводством, или рыбалкой, или шахматами, наконец. Понимаете…
– Может, мне действительно лучше написать саундтрек к вашему фильму, – перебив племянника, глухо пробубнил композитор. – Как называется фильм?
– Рабочее название «Педик на космодроме», по мотивам известной фантастической книги…
В дверь позвонили, и композитор поспешил в прихожую открывать. «Педик, педик, педик, – бубнил он, – на космодроме! Это я, кажется, старый педик на космодроме, дожил!» В гости к композитору пришел талантливый и проницательный государственный деятель. Он частенько заходил в гости, и они с Дмитрием Дмитриевичем вели приятные беседы за чашкой чая.
Дмитрий Дмитриевич провел государственного деятеля в большую комнату.
– Познакомьтесь, это мой племянник, Митя Фокин, мы с ним очень давно не виделись, и вот, он вдруг приехал и так обрадовал старика, – с деланной бодростью проговорил композитор и вдруг покраснел.
Ему стало стыдно, что он назвал сорокатрехлетнего мужчину Митей, а не по имени-отчеству.
– Здравствуйте, Митя, – проницательный государственный деятель протянул ему руку и сощурил глаза. Сам он почему-то не представился. – Как ваши дела, Митя, какими судьбами в Москве?
– Проездом, по делам, по делам бизнеса, я, вы знаете… – беспокойно заговорил племянник.
– Знаю, наслышан, – резковато перебил проницательный государственный деятель и вдруг спросил: – А что у вас с глазами и с носом, Митя?
Композитор изумленно посмотрел на Митю и увидел, к неожиданности своей, что у того гноятся глаза, а нос весь красный и опухший. Дмитрий Дмитриевич в изумлении заморгал: ведь только что у Мити с лицом все было в порядке, он был такой красивый стильный.
– Видите ли… у меня аллергия, аллергия на… – и Митя громко чихнул и повернулся к композитору, как будто стараясь не смотреть на проницательного государственного деятеля.
– Аллергия, говорите… – в задумчивости проговорил проницательный государственный деятель. – А вы знаете, Митя, я, кажется, понимаю, на что у вас аллергия, у вас аллергия на… на…
Он не успел договорить, потому что собака чихнула с такой силой, что композитор отлетел к стене и был буквально расплющен, а государственного деятеля задело краем взрывной волны, и он вылетел в окно.
Больная собака уселась на ковер, злобно посмотрела на труп композитора, сползший с треснувшей стены на пол, покосилась на окно и буркнула:
– Сволочь! Его предупредили, не иначе! – и принялась выкусывать свой облезающий хвост.
В дверном проем обозначились три фигуры. Собака подняла глаза и быстро вскочила на все четыре лапы. Того, что стоял справа и держал в руке молоток, она узнала сразу. Существо низкого роста, косолапое и все поросшее рыжей шерстью, стоявшее посередине, она никогда раньше не видела. Третьим в компании был высокий человек в черном пальто, нижняя половина его лица была закрыта черным шарфом, а верхнюю скрывала тень широкополой черной шляпы.
Собака решила, что лучше дать деру, но не смогла пошевелиться. Теперь она испугалась по-настоящему, впервые в своей жизни. У нее кишки свело от ужаса. Испугалась именно человека в черном. Она ощущала, что от него исходит громадная необъяснимая сила, а человек, тем временем, встал в театральную позу, поднял одну руку вверх и, глядя на собаку, произнес патетически:
– Я черный плащ! Я ужас, летящий на крыльях ночи, и похрену, что сейчас 16-00 и солнце светит прямо в окна с выбитыми стеклами, – он переключился с пафосного на обыденный тон и добавил: – кстати, пора по пивку, а то жарко здесь и псиной воняет.
На лестничной площадке послышался топот, и через несколько секунд в квартиру ворвались люди в штатском, вооруженные пистолетами; не задержавшись в прихожей, они прошли сквозь троицу, стоящую в дверном проеме, и стали бестолково топтаться по большой комнате, временами наступая на собаку, от чего она недовольно рычала и оскаливала зубы; впрочем, люди в штатском ее не замечали.
Это были сотрудники службы безопасности проницательного государственного деятеля, мягко приземлившегося на травку между деревьев и отделавшегося, таким образом, легким сотрясением мозга и царапинами.
Не обращая на них, вскоре столпившихся вокруг трупа композитора, никакого внимания, человек в черном вяло проговорил:
– Ну так чего он от меня хочет, Дим?
Мохнатое существо встрепенулось и возмущенно сказало:
– Я что, все время буду между вами переводчиком? Сами поговорить не можете?
– Можем, Дима, не злись, – сказал человек с молотком в руке. – Я прошу вас вернуть этого человека к жизни, обратился он к человеку в черном.
– Вы, наверно, затем и привели меня сюда, чтобы я возвращал его к жизни, а просто прийти пораньше и предотвратить смерть не могли, – добродушно произнес человек в черном. – Ладно, порукасто, он будет воскрешен, делов-то куча. Только предупреждаю вас заранее, дорогушечка, скоро другой человек в городе обязательно умрет от близких причин.
– Вы разве не можете просто сделать так, чтобы он вернулся к жизни, без всяких «но»? То, что я слышал о вас…
– Мы о вас тоже кое-что слышали, дорогушечка, да не в этом дело, что кто о ком слышал. Можем-то можем, только есть определенные эстетические принципы, которые не позволяют нам… Короче, просто все вернуть, как было, не выйдет. А если попросите еще раз, я превращу вас в лягушку; всосано?.. Есть еще вариант он воскреснет, но лишится напрочь своего таланта, все останутся довольны, и никто больше от близких причин не погибнет. Устроит?
– Ни в коем случае, – взволнованно ответил человек с молотком. – Он потеряет смысл жизни без таланта, станет мучаться.
– Вы, смотрю, о себе высокого мнения, дорогушечка. Выбирайте тогда, кто умрет вместо него.
– Хорошо, хорошо, пусть умрет какой-нибудь бездомный, нищий, покинутый всеми, никем не понятый и стареющий уже человек.
Только учтите, обмен обязательно будет равнозначен для всех во всех отношениях.
– Да, хорошо, хорошо, хорошо… – стал бормотать, будто в ответ на какие-то свои мысли, а не на слова «черного плаща», человек с молотком. – Только верните его к жизни, верните его таким, какой он был до беседы с… с этой тварью.
Больная собака подняла на него глаза при этих словах и смотрела долго, не мигая. Самое настоящее страдание, горе отвергнутой домашней собаки читалось в ее больших гноящихся глазах.
Человек в черном обратился к ней:
– Ну, давай воскрешай его!
– Я?! – встрепенулась собака.
– Ну не я же! Ты заварила, ты и расхлебывай.
– Но ведь вы только что…
– Давай не болтай, воскрешай, быстро! И оставь ему немного ожогов и ушибов, чтобы все было правдоподобно!
Собака предпочла послушаться, она махнула хвостом, и…
– Что вы здесь делаете?! Террористы, сатанисты! Вон отсюда, – закричал композитор истерично, глядя на столпившихся людей в штатском, и встал с пола.
Люди в штатском опускали пистолеты, некоторые даже роняли их на пол, раскрывали рты и выпучивали глаза.
– Только еще одна деталь, – сказал, ни к кому не обращаясь, человек в черном. – Работу нужно делать чистецки. Поэтому вы, дорогушечка, – обратился он к человеку с молотком, будьте добры попросить уважаемого композитора проследовать в окно, желательно, с разбегу, чтобы долететь до травяной лужайки, а еще втолкуйте ему, что не мешало бы забыть о случившемся… то же самое, в смысле, забыть, посоветуйте этим господам, он показал на людей в штатском. Они здесь никого не обнаружили, так что пусть уходят… да, и чтобы оружие свое забрали, а то побросали, как дети малые, как будто воскрешенных людей никогда не видели, ей богу!
Человек с молотком послушно исполнил распоряжение, так что композитор разбежался и выпрыгнул в окно, а люди в штатском подобрали оружие и ушли из квартиры.
– Ну все? Порукасто, и я пошел пить пиво? – обратился человек в черном к человеку с молотком.
– Нет, подождите! Вы нужны мне не за этим; композитор – это случайность, мы просто немного не успели. Я просил Диму, чтобы он позвал вас для другого. Помогите мне, пожалуйста, отправить эту… – он сморщился и бросил взгляд на собаку, – на ее законное место, в коляску на площадке недостроенного дома.
Человек в черном некоторое время неподвижно стоял, по-видимому, присматриваясь к больной собаке, потом щелкнул языком и сказал:
– А!… а.. понятно, кто это перед нами расселся… Нет уж, дорогушечка, с самим собой вы сами и разбирайтесь, я вмешиваться не буду.
Собака вдруг ощутила, что невидимые цепи, которые сковывали ее движения, исчезли. Она сразу же выхватила откуда-то из-под мышки пистолет-пулемет и всадила пол-обоймы в черного господина. Он отлетел в глубь прихожей, застонал и воскликнул с чувством: «Все кончено!..»
Человек с молотком бросился к собаке, но она прицелилась ему в голову и крикнула: «Эй, эй!», и он остановился. «Брось молоток, только не в меня», – сказал собака одновременно с возгласом из прихожей: «Дайте мне попрощаться с землей».
Человек с молотком послушно положил свое оружие на пол. Когда он разогнулся, из прихожей раздался душераздирающий стон: «Ну что же, пусть моя смерть ляжет на твою совесть!»