– Вы упрощаетесь в моем сознании до понятного мне уровня, а значит субъективно для меня вы не сосед сверху. Я не обладаю средствами мышления, которые позволили бы понять и описать соседа сверху таким, каков он есть. Я просто смотрю, что-то вижу и не понимаю, что вижу.
– Но соседи сверху все же есть. И не только у вас, у всех остальных тоже. Смотрите, у вас ведь есть соседи снизу?
– Есть, ради забавы решил согласиться я.
– А вы для них сосед сверху.
– Нет, я живу в том же городе, среди них, значит я сосед с боку, сказал я, намеренно противореча сам себе.
– И я живу, ну и что?
Его доводы казались мне дурацкими и его деланный оптимизм вгонял меня в отчаяние все больше. Я думал, что бы ему возразить, когда он сказал:
– Уже три минуты шестого, мы задержались тут, пойдемте, я… – посмотрев на часы, я убедился, что он говорит правду, и мне стало еще хуже, я перебил его, глядя на несчастного неподвижного макропода. Мне было не до любезностей, я чувствовал, что если не поделюсь с кем-то своим горем сейчас же, меня разорвет на части:
– Я почти ни для кого не существую, – отчаянно крикнул я. – Я как бы лишний, выпавший из этого мира. Глупо упираюсь в стекло аквариума своим носом и жадно смотрю на жизнь там, иногда пытаюсь кого-то позвать: «я порядочный человек, и мне есть, что рассказать вам», но меня не слышат. Там, за стенкой аквариума, другой язык.
– И кто в данном случае рыбка? С какой стороны аквариума вы? – спросил аквариумист с живым участием в голосе.
Я задумался, это было мучительно, я обхватил голову руками и сел на пол. Я сидел так очень долго, потом поднял глаза, хотел сказать: «Не знаю», но увидел стрелку часов и не смог сказать ни слова. Было три минуты шестого…
……………………………………………………………………………………………………………………………..
…Было три минуты шестого, я сидел на ворсистом ковре прихожей и безудержно рыдал. Это продолжалось долго. Наконец я почувствовал руку на своем плече, это аквариумист пытался посочувствовать мне, уголки его губ были чуть опущены, я прочитал на его лице жалость…
……………………………………………………………………………………………………………………………..
…Я корчился от боли, в одной руке судорожно сжимая молоток, а другой скребя по ворсистому ковру. Горло у меня пересохло, казалось, до самого желудка, губы растрескались, язык не помещался во рту. Я извивался, задыхаясь, и не отрывал взгляда от аквариума. Мне казалось, что вода начинает литься из него через край, заполнять прихожую, что она смачивает мою ссохшуюся кожу, нежно прикасается к губам… и я плаваю, плескаюсь, а лучи солнца прорезают прозрачную воду насквозь… видение исчезло, я почувствовал, что кто-то стоит рядом со мной. Неимоверным усилием воли я заставил себя оторвать взгляд от аквариума и посмотреть вокруг, но прежде чем я нашел того, кто стоял где-то рядом, я увидел часы, они показывали три минуты шестого. Это ввергло меня в такую апатию, что я перестал чувствовать даже страшную боль, которая жгла всю поверхность моего тела. Я закрыл глаза и перестал шевелиться…
………………………………………………………………………………………………………………………………
–…им нравится стучаться в стекло, – сказал аквариумист, похлопывая меня по плечу.
Часы только что пробили семнадцать ноль-ноль.
Я увидел полосатую рыбку-макропода. Она неподвижно висела и как будто глядела на нас. Волна страха захлестнула меня. Ошпарила мысль: «Так и оказываются в домике, ничего не подозревая». Сознанию нужно было за что-то зацепиться в нахлынувшем море ужаса, и оно зацепилось за тяжесть в правой руке. У меня в руке был молоток!! «Простое решение», – вспомнил я, оттолкнул аквариумиста и со всей силой ударил по стеклу аквариума.
Молоток прошел сквозь стекло и потянул меня за собой, я увидел город где-то далеко внизу, меня закрутило, и стали мелькать то белые облака, то коричнево-зеленая земля. Земля приближалась все быстрее. Я вдруг подумал: «вот она, долгожданная встреча, шанс охватить весь город одним взглядом, узнать его мысли, понять его, и эта встреча заканчивается». Я сосредоточился на городе, пытаясь прочитать его мысли. Но он сейчас не казался мне одушевленным. Просто пленка из каменных строений на поверхности планеты, больше ничего.
Чувство свободного падения неописуемо! Сердце выскакивало из груди, в ушах чудовищно свистел воздух. Я приготовился к смерти. Когда земля была совсем близко, и стали различимы отдельные деревья и машины, я, видимо, потерял сознание.
Очнувшись, я обнаружил себя лежащим на Красной Площади. Было светло, только дымка, будто от торфяных пожаров, висела в воздухе. «Собака продолжает рассеиваться», – подумал я то ли с облегчением, то ли с испугом. Надо мной склонились фигуры в белых халатах, чуть дальше стояли люди в милицейской форме.
– Я упал с очень большой высоты, – промямлил я. – Я должен был разбиться. Почему я жив?
– Он бредит, – сказал лысый мужчина в белом халате, с немного слезящимися глазами и волдырем на переносице.
– Сколько времени, – спросил я.
– Начало шестого, – ответил мужчина, а потом обратился к кому-то из своих: – Ну что, грузим его.
Путешествовать с ними в больницу я вовсе не собирался, потому предпочел исчезнуть из их поля зрения. Наблюдая округлившиеся глаза и разинутые рты – только что он лежал здесь, и вдруг его нет! – я встал, осмотрел себя, ощупал. Кто-то из горожан закричал в ужасе, кто-то упал в обморок, я вспомнил о них, лишил их памяти о случившемся и пошел в сторону метро «Охотный ряд».
Не пройдя и ста шагов, я понял, что висящая в воздухе дымка вгоняет меня в беспокойство. Она визжит об угрожающей мне опасности. И я уловил еле слышное, далекое-далекое злое урчание…
17) Контролер
Я потерпел крах! Как я мог справиться с больной собакой, когда она была повсюду? Теперь я чувствовал себя в огромной опасности на городских улицах; я стал чем-то совершенно чужим для города. Ни о какой плодотворной работе в городе не могло быть и речи. А работы появилось очень много. Собака съела почти всех тех, ради кого я работал все эти годы! Теперь нужно было по крупинкам восстанавливать съеденное: присматриваться к горожанам, и если будет хоть небольшая надежда, что кто-то сможет расслышать меня, щедро давать подсказки, тянуть за собой, помогать в понимании, в умении задавать вопросы.
Я чувствовал себя в безопасности только в городских парках дырах в теле города. Парки как будто не пропитались собакой, и там не было слышно злого голодного урчания, предвещавшего встречу с домиком. Поэтому с того дня, когда собака выросла, я уходил с утра в какой-нибудь парк, кроме Тимирязевского, я боялся появляться вблизи домика, и погружался в работу.
Сегодня я отправился в Измайловский парк. Первой мыслью, когда я очнулся от беспокойного сна утром, было: «Пора взять палатку и перебраться жить в парк, иначе город высосет из меня всю кровь». В беспокойном подавленном настроении я ехал в метро.
На опушке парка, у станции метро Измайловская, среди грязи, окурков и шума поездов беспокойство сохранялось. Здесь было полно людей. Они, подобно мухам, облепляли заскорузлые серые деревянные столы и поглощали шашлыки, водку с пивом, плавленый сыр и вяленую рыбу. Я торопливо прошел мимо них и стал углубляться в парк. Метров через триста воздух уже был чище, шум поездов не так обращал на себя внимание. Здесь в трещинах асфальта росла трава. Прогуливались мамы с колясками, на скамейках иногда сидели старушки. Несколько мужиков с пивом сидели в стороне от дороги и как будто прятались от взглядов за поваленным деревом. Я шел дальше. Вскоре вокруг запели птицы, шум города исчез, в воздухе появилась приятная прохлада и запах росы. Изредка велосипедист проезжал мимо или пробегал подтянутый крепкий мужичок с волосами, начинающими седеть. Я продолжал углубляться в парк, свернул на еле заметную тропинку и шел вдоль маленького болотца сквозь березовый лес. Вскоре я вышел на светлую поляну. Здесь никого не было…
…Только пустой трамвай стоял посреди шумной городской улицы. Его-то я и искал.
Все двери трамвая были распахнуты. Мой знакомый с широкими ладонями и благородными чертами лица предупредил, когда я вошел:
– Учтите, здесь все под моим контролем! – он, кажется, был обрадован моему появлению.
– Да, да, конечно, – охотно согласился я и показал ему всем видом, что не намерен спорить. – Можно, я сяду у того окна?
– Можно.
Контролер постоял в нерешительности, глядя на меня. Потом подошел и спросил тихо:
– О чем вы думаете?
– О разном.
– Я должен знать, о чем точно. Я же контролер.
– Хорошо, смотрите, о чем я думаю.
…Женщина лет сорока пяти, со следами подтяжек на лице, в розовом халатике с мохнатыми рукавами и в огромных мягких оранжевых тапочках стояла посреди просторной ванной комнаты. Широко расставив ноги, она склонилась над мини-джакуззи для массажа ног и говорила с равными паузами: «Сидеть, лежать, сидеть, лежать, сидеть, лежать». Маленькая собачка, пудель, преданно смотрела на нее и по команде ложилась, погружаясь в булькающую воду, так что лишь нос и уши оставались торчать из воды. «Хорошая моя, будешь здоровой, мамуся тебя вымоет», – воскликнула в порыве покровительственного чувства женщина, наклонилась еще больше и мокро поцеловала начинавшую трястись от напряжения собачку в нос…
…Дайвер уходил все глубже, глубже… Добравшись до дна, он достал изо рта смеситель и, широко улыбаясь, стал совать его мелким рыбкам, с интересом кружащим вокруг него. Ему казалось, что он говорит: «Теперь направо, рыбки! Правильно, рыбки! А теперь вверх, сейчас налево… какая замечательная симфония, рыбки! Молодцы». Однако получалось только бульканье, и большие пузыри устремлялись к поверхности. Он продолжал дирижировать смесителем и пускать пузыри. Скоро пузыри шли только из смесителя… Рот дайвера был открыт и наполнен водой, плавные дирижерские движения переплавились в судорожные подергивания… Рыбки продолжали кружить густым облаком вокруг неподвижного тела…
…За окном светило солнце, из форточки доносились веселые возгласы, но шторы в комнате были задернуты. Здесь царил полумрак. Невыносимо пахло потными тапочками и жирными чипсами. Около компьютера сидели два парня лет шестнадцати. Одного было не разглядеть: мешал шкаф, так что видны были только две его длинных ноги. Второй был толст, и лицо его мучили прыщи. Он извлекал из большого пакета горсть чипсов, зажатую в ладони, запихивал их в рот и протяжно хрустел.
– Нафига ты опять антивирус запустил? – спросил пискляво парень, которого было не разглядеть.
Толстый подросток перестал хрустеть, сглотнул.
– Не люблю, чтобы комп ничего не делал. Пусть будет все время чем-то занят.
Духота в комнате постепенно усиливалась, а толстый любитель занятости еще долго хрустел жирными чипсами…
…Ледовое поле было ярко освещено юпитерами, подвешенным на высоте метров сорок, под самой крышей. Громко играли незамысловатые мотивчики популярных песен. Трибуны были совершенно пусты. По кругу, против часовой стрелки, вдоль самых стенок равномерным потом катились люди, умеющие ехать только прямо… даже тормозить не умеющие. Иногда, подобно искре в темной подсобке, поток прорезали мастера, догоняя друг друга.
В самой середине, внутри синего круга, оседлав надувного зеленого крокодила, сидели двое. Один из них был бывший бегун. И поэтому часто дрыгал ногами и постукивал носками ботинок об лед. Другой же был паралитик, и поэтому его ноги неподвижным бревном торчали сбоку от крокодила. Они играли в шахматы.
К ним подъехал человек с великолепной осанкой, грациозно затормозил, подняв небольшое облачко ледовых искр, и сказал:
– Я прошу вас уйти отсюда. Вы заняли середину катка и мешаете. Я намерен оттачивать мгновенное торможение внешней стороной лезвия. Вы заняли самое лучшее место для тренировки!
– А вы, кто, собственно, – с угрозой в голосе поинтересовался бывший бегун.
– Я танцор! Я в идеале освоил танец и понял, что теперь я должен расширить горизонты своей мысли! Для этого мне нужен люд, ровный люд.
– Вы, наверное, хотели сказать лед? – поправил его паралитик вежливо.
– А я что сказал, – огрызнулся танцор, и его верхняя губа задергалась, обнажая клык.
– Люд – вы сказали.
– Это вам послышалось. Уступите мне центр катка.
– Я пока еще не понял, с чего это мы должны вам уступать, – немного поднял голос бывший бегун.
– Как это непонятно? Я теперь тренирую свое мастерство общения со льдом. Оно, общение – это вечное скольжение, надрезы и лед, крошащийся о строгий металл.
– Не лучше ли общаться с этими замечательными девушками, аккуратно катающимися по кругу? – спросил удивленно паралитик. – Или с теми парнями, которые играют в колдунчики. Вы и сейчас неплохо катаетесь. Вы сможете играть с ними наравне.
– Я не хочу быть наравне. Я хочу быть выше!
– Вы очень стройный и достаточно высокий. Научите кататься вон ту курносую девушку в коротком платьице и в стильных круглых очках. Она ниже вас на голову и будет смотреть на вас снизу вверх, когда вы поедете рядом с ней, крепко держа за руку, оберегая от падения.
– Нет, меня это не устраивает, – холодно произнес танцор. – Мне нужны идеальные показатели. Только после этого я предстану перед взорами людей по-настоящему.
– В танцах взоры уже утомили вас? – сочувственно спросил паралитик.
– Не говорите со мной о прошлом! Никогда! Понятно?! И не заговаривайте мне зубы! Уступите мне центр поля! – закричал танцор в бешенстве.
– Вот что парень, убирайся! – предупредил бывший бегун. – У меня и моего друга, у каждого из нас, есть глупый надувной зеленый крокодил, и когда я рядом с моим другом сажусь на лед, я сажусь на этого мягкого и в меру теплого крокодила, а не на лед. И несмотря на то, что под нами жестокий лед, с которым просто нужно смириться, наш пустой в общем-то крокодил с хрупкой оболочкой спасает нас от холода. А ты совершенно один. У тебя нет надувного крокодила. И если ты сядешь на лед, тебе будет холодно и твердо. Ты мне этим не нравишься. Поэтому, уходи.
Бывший бегун договорил, повернулся к шахматной доске и больше не обращал внимания на танцора. Тот постоял минуту или две, сжимая кулаки так, что побелели костяшки. Наконец развернулся и уехал. На каток он больше не приходил.
– Ты знаешь, мне здесь очень нравится. Хорошо, что ты привел меня сюда. Ледовый дворец – это особенное место, – задумчиво произнес паралитик, покручивая в пальцах ладью, прежде чем сделать свой ход. – Здесь катаются как на подбор красивые, стильные, жизнерадостные люди.
– Но есть одно исключение…
– Тот парень с кислым лицом, он, опустив плечи, ездит с девушкой по кругу, паралитик продолжил мысль своего друга.
– Ты тоже его заметил? Я могу тебе рассказать о нем. Однажды он пришел и стал ездить по малому радиусу, меняя наклон, забирая то одной ногой, то другой; иногда на скорости он сводил пятки, ставил лезвия в прямую линию, его разворачивало на сто восемьдесят градусов, и он ехал спиной, потом в прыжке опять разворачивался… Он делал маневры смело и резко, но достаточно часто падал. Было видно, что он катается недавно. Очень просто отличить человека с большим опытом от новенького, который очень интенсивно и настойчиво учится. Опытный делает и сложные, и легкие вещи без ошибок. Амбициозный новичок может сделать даже очень сложные вещи, но при этом зачастую совершает ошибки в элементарных… тебе шах, кстати.
Стройная девушка в джинсах полуклёш и белой футболке споткнулась и разбила бы лицо, но ей на помощь пришел парень, проносившийся вихрем сквозь неторопливую массу катающихся. Он резко затормозил, ударив лезвиями об лед, обнял ее и приподнял надо льдом. Так они кружились, постепенно замедляясь, а мимо них проползали умеющие ехать только прямо посетители. Ни один из них не оглянулся на красивую пару из-за страха потерять контроль над ситуацией, упасть и ушибиться об лед.
– Что ж, раз шах, то я закрываюсь пешкой, – ответил паралитик.
Молодой человек неподвижно среди потока людей и держал на руках девушку в белой футболке.
– Как тебя зовут?
Девушка улыбнулась:
Для начала, опусти меня на лед, а потом поговорим.
Бывший бегун обратился к паралитику:
– Ты уверен? Ведь ты через ход потеряешь качество… впрочем, кажется, тебе этого никак не избежать.
– Хочу обратить твое внимание, что, закрывшись пешкой, я открыл слона, который почти через все поле теперь угрожает твоему королю. Встречный шах.
К парочке, с трудом удерживаясь на коньках, подъехал массивный мужчина боксерского телосложения с огнистыми бакенбардами на толстых щеках и обратился к парню, державшему на руках девушку.
– Молодой человек, я, конечно, чрезвычайно благодарен вам за то, что вы спасли мою невесту от падения. Но если вы не прекратите ее обнимать, я вынужден буду вам врезать, когда катание закончится.
– И еще обрати внимание, – продолжал паралитик, остановив руку бывшего бегуна. – Если ты закроешься от шаха конем, как ты хочешь это сделать, ты получишь мат в два хода… Так правильно говорил о разнице между опытным и новичком. Новичок способен даже на сложную комбинацию.
Бегун глубоко задумался, глядя на шахматную доску.
К молодому человеку, уже отпустившему девушку, подъехал его мощный друг и не вполне вежливо поинтересовался у мужчины с бакенбардами: «В чем дело?». Парень остановил своего друга: «Ничего, все в порядке. Поехали пару кружков быстро навернем». И они сорвались в быстрый полет.
– Расскажи мне, что было дальше с тем грустным юношей.
– Да… да, хорошо, очнулся от задумчивости бывший бегун. Тот юноша делал ошибки, разбивал в кровь локти, но выглядел чрезвычайно счастливым. Ты знаешь, человек чувствует себя на вершине, когда осваивает новое умение, уже кое-чему научившись. А что самое приятное в этом знаешь?
– Что?
– Учиться произвольности движений. Пока уровень произвольности твоих движений возрастает, все в твоей жизни замечательно. Вчера ты мог развернуться только через левое плечо, пустив левую ногу вперед, а тормозить внешней стороной лезвия мог лишь на небольшой скорости, сегодня же ты можешь развернуться и с правой, и с левой ноги, а тормозить внешней стороной у тебя получается не только на скорости, но и когда ты едешь спиной вперед. Или так, мечтательно продолжал бегун. Два катания назад ты ехал спиной по прямой, ноги параллельно, и только на поворотах ты начинал забирать одной ногой и проезжать поворот с наклоном, а теперь ты понял, что можешь делать любую ногу ведущей и все равно ехать спиной прямолинейно, не заворачивая. Со стороны это выглядит потрясающе: кажется, что твои ноги бесконечно пересекаются и заезжают одна за другую. А еще через одно катание ты начинаешь понимать, что, когда едешь спиной, для поворота влево не обязательно делать левую ногу ведущей… Ты открываешь для себя новые горизонты маневренности. Понимаешь?
– Да, я понимаю, – сухо ответил паралитик. – Я уже успел внимательно понаблюдать за теми, кто может кататься. И что же было дальше с грустным юношей?
– Этот молодой человек регулярно приходил, неделя за неделей, упорно тренировался. Вскоре он перестал падать. Даже если делал ошибку, он мог обратить падение в поворот или разворот. Он стал общаться с другими катающимися. Иногда начиналась игра в колдунчики. Гонялись друг за другом, рассекая толпу и пугая неумелых девушек, одинаковые по скорости, так что в поединке все решала маневренность. Игра догоняющего и жертвы превращалась, если они равны умением, в череду ударов лезвиями об лед; мгновенное торможение, быстрый старт, обманное движение корпусом влево и быстрая смена направления, уход вправо, торможение, разворот, разгон спиной, остановка. Молодой человек продолжал приходить, играть в колдунчики и просто кататься в одиночестве. У него получалось все лучше. Девушки стали все чаще восхищенно улыбаться в его сторону. Иногда он с ними заговаривал ненадолго – приглашал поиграть в колдунчики с ним и его компанией. Но однажды он пришел на лед с девушкой. Со своей девушкой. Она совсем не умела кататься. Он принялся учить ее. Вначале ему было интересно, однако вскоре он заметил, что девушка не готова к бесконечным падениям ради того, чтобы научиться новому. Страх ошибок был сильнее, чем желание развития. Он хотел, чтобы она поднялась на его уровень, стала равной в умении кататься. Она же хотела просто быть рядом с ним, хотела, чтобы его внимание к ней не исчезало. Зачем ей было учиться тормозить, если при необходимости он тормозил за двоих и при этом крепко обнимал ее? Крепкие объятия этого юноши были очень приятны. Когда он порой просил ее подождать, чтобы немного размяться, и срывался в свой красивый танец на льду, она первую минуту смотрела на него с восхищением, а потом – только с грустью. Он отзывчивый юноша, с доброй душой. Поэтому он возвращался к ней, заметив грусть, и покидал ее все реже. И вот, теперь она вполне довольна. Они размеренно катаются по кругу вместе со всеми нормальным людьми, он рядом с ней. Только ему все хуже и хуже, он уже не может скрывать свое ужасное настроение: едет с вот таким кислым выражением лица и сутулится. Как думаешь, чем это кончится?
– Думаю, она перестанет получать удовольствие от его близости. Потому что не так приятно быть рядом с кислым занудой. Они поссорятся, она прямо здесь, на катке познакомится с притягательным юношей, который станет страстно целовать ее и крепко обнимать. Но будет уезжать от нее поиграть в колдунчики с друзьями, не задумываясь. И не будет возвращаться к ней, когда заметит, что она смотрит с грустью. Однажды он в очередной раз скажет ей: «давай играть с нами», но в ответ на слова: «мне страшно, я не умею так кататься», он скажет вместо своего «как хочешь», кое-что другое: «у тебя полно времени, чтобы научиться; либо давай играть, либо зачем вообще ты на каток ходишь?» Девочка расстроится и, возможно, будет плакать всю ночь. А еще она испугается. Испугается потерять такого независимого молодого человека. И будет ходить на каток не только с ним, но еще одна; будет учиться, падать, набивать синяки, вставать и учиться дальше.
– Я тоже так думаю, – ответил бывший бегун. – Учиться дальше…
…Паралитик неторопливо поднял и переставил коня. Бывший бегун было наклонился над доской, но паралитик остановил его:
– Тебе мат. Партия закончена.
У входа на каток послышался гул. Открывались створки, и работник ледового дворца забирался на заливочный каток.
– Да, в самом деле, – обескуражено ответил бегун. – Впрочем, – помолчав, сказал он. – Впрочем, ты ограниченно мыслишь, мой друг.
И с этим словами бегун переставил своего короля с шахматной доски на лед.
Двое мастеров неслись прямо на них. Никакого намерения остановиться или повернуть, ни малейшего намека… Бегун вскочил и взялся уже оттаскивать надувного крокодила в сторону, однако замер. Замер, глядя, как двое конькобежцев поднялись в воздух и пронеслись в трех метрах над крокодилом. Догоняющий оттолкнулся от воздуха лезвиями, прыгнул вперед, настигнув убегавшего, и сразу же понесся по боковой стенке вокруг ледового поля, догоняя следующего.
Вращавшееся против часовой стрелки кольцо посетителей постепенно становилось шаром хаотично движущихся фигур. Кто-то допрыгнул до потолка и теперь скакал с юпитера на юпитер.
– По-моему, что-то вышло из-под контроля, – задумчиво сказал паралитик, озираясь.
– Скорее, все вернулось под надлежащий контроль, – с уверенностью ответил бывший бегун.
Тем временем, заливочный каток уже ехал по льду, оставляя за собой влажную полосу. На водяной пленке играли блики, и в ней все четче проступало отражение. Но отражался не потолок с юпитерами и прыгающими по ним фигурками конькобежцев. Пышные зеленые сады и смуглые женщины, собирающие плоды, сине-зеленая полоска моря за минуту до начала грозы, красноватая пустыня под мутно-рыжим небом, в котором висят две луны неправильной формы, город, блистающий сталью, стеклом и алюминием, основания круглых зданий теряются где-то внизу, ниже облаков, а между ними во всех направлениях проносятся сферы, источающие ярко-голубой свет…
Вот, один быстрый конькобежец увидел влажную полосу и на всей скорости нырнул в нее. Пару мгновений была видна его фигура, летящая над пенистыми волнами навстречу густым черным тучам. Две подружки прыгнули следом за ним, превратились в сияющие голубые сферы и понеслись вдоль стального небоскреба, вскоре исчезнув где-то внизу, за облаками…
Ледовый дворец потихоньку пустел, посетители прыгали сквозь сверкающую водяную полосу на льду и растворялись в других мирах. Последним соскочил с юпитера мужчина в огнистых бакенбардах. Он камнем упал вниз, пролетел сквозь лед и, превратившись в сокола, полетел над кудрявыми лесами горной долины…
Заливочный каток, оставляя позади себя полную других миров полосу, приближался к надувному крокодилу и двум шахматистам.
– Давай с тобой решать, мы с тобой играем следующую партию на катке или где-то там, бегун неопределенно махнул рукой в ту сторону, где исчезли все посетители катка.
– На катке, только вся тонкость вопроса в том, на каком из катков! – сказал паралитик, и через мгновение крокодил пушинкой отлетел в сторону, а заливочный каток проехал по тому месту, где только что была шахматная доска.