Страница:
В конце концов, от рыцаря пришлось отрываться — тем более, что по пути была лавка ювелира, а Клирик припомнил: у него несколько поиссяк золотой запас… Немайн, разумеется, встретил сам мастер, перед которым Клирик и выложил на прилавок то, что удачно не зарыл вместе с основным капиталом, булавой и кольчугой прямо на месте появления в средневековье. Деньги были нужны к ярмарке и суду, а трогать захоронку до организации надёжного хранилища было нецелесообразно. Вдруг кто проследит.
— Патрицианский перстень греческой работы, — уважительно сообщил мастер с первого же взгляда, — причём наверняка столичной. Символика христианская, имперская. То есть уже оправа пойдет трижды по весу. А тяжёлый. Камень, конечно, поддельный. В том смысле, что не рубин же! А камея — тонкая… Нежная, сообщу тебе, штучка: чуть надавишь — скол. Потому не предлагаю испытать камень — опасно! Камень стоит не меньше четверти марки. Восточные римляне такое вывозить не разрешают. Всю цену удвоим. Я еще, конечно, могу проверить качество металла и камня — но, даже с учётом, что столь дорогую вещь очень трудно продать, скажу, что это стоит не меньше марки золота. Иными словами, пятидесяти солидов. Увы, перед приездом иноземных купцов, я истратил своё золото на собственные изделия… Могу показать тебе кольца, кулоны, серьги…
И зеркальце! Нашлось даже несколько. Серебряные, в которых Немайн выглядела ожившей покойницей, и золотые, от одного взгляда в которые казалось, что сидха персонаж мифологии китайской. Клирик не нуждался ни в карикатуре, ни в комплименте. О чём и сообщил ювелиру.
— Тогда я смешаю серебро и золото в пропорции, отражающей реальный цвет, — предложил мастер, — получится что-то вроде электрона. Но позволь удивиться — впервые я вижу девушку, которую интересует не красота собственного отражения или вещи, а точность отображения. Впрочем, чему я удивляюсь, леди Немайн? Ты всё-таки сидха!
Всё-таки сидха… С точки зрения горожан, Немайн продолжала оставаться чудовищем. Но не просто вменяемым, с которым всегда лучше договориться — и даже не знакомым, как перед нападением викингов. Удочерённая местным кланом, сидха стала чудовищем своим. Окончательно стало понятно, как к ней относиться, чтобы не обидеть ненароком — и чтобы у неё не нашлось повода кого-то обижать в ответ. Стало ясно, кому жаловаться, если что, и какой ждать реакции на жалобы. Иными словами, относились не лучше и не хуже, чем к рыцарю короля. Тоже ведь существо опасное. Но — в доску своё. Отличие было в одном — Немайн, по общему убеждению, стоила половины армии. Что недавно и доказала. В седьмом веке армией считался любой отряд больше тридцати человек. Так что по поводу великой битвы при Кер-Мирддине барды уже слагали песни — но до ярмарки не пели, ждали состязания. Свежая-то вещь должна звучать выигрышнее.
Ювелир, между тем, выставил цену. Выше, чем на золотое.
— Дорого, — сообщила сидха, — золота в сплав добавить придётся совсем немного. Опыты — простые, работа — обычная. Так что уменьши-ка цену вдвое.
Мастер погрустнел, но от заказа отказываться не стал. Немайн оглянулась. Сэр Кэррадок ещё не потерял надежду, и терпеливо ожидал, когда сидха освободится для разговора. Клирик мысленно вздохнул, и принялся допрашивать ювелира. Но тот только печально молчал. Работу, правда, взял, и на названную цену согласился…
Продолжать занятия фехтованием было заказано. Но к врачу-то нужно зайти! А там — рекомендации рекомендациями, а Тристан — Тристаном. Новая интересная история, немного критики, чуть больше — похвалы… Немайн и не заметила, как миновала знакомую калитку, дернула вечно открытую дверь — и упёрлась носом в алую рубаху, из-под которой виднелась могучая волосатая грудь.
— Ты Немайн, — густой баритон исходил откуда-то сверху, где должна была находиться голова богатырского туловища. Сидха запрокинула голову, — рад тебя видеть.
— Что-то в этом доме меня все узнают с первого взгляда… — Клирик умолк: такого писка он от себя не ожидал. А и то — нечего голову вверх задирать, да ещё и скороговорить. При случае нужно поступить наоборот…
— Я брат Тристана, — провозгласил великан, — и он такой же вырастет! Средний-то наш меня догнал. Ну что, всё ещё находишь палочный бой полезным для малыша?
— Нахожу. Только он когда-нибудь перейдёт с палки на меч. А техника останется такой же…
На секунду захотелось прижаться к могучему телу, положить руки на плечи… Клирик поспешно сделал два шага назад. И чуть-чуть опоздал. В сад вошла Альма.
— Стоят, как жених и невеста, только не обнялись, а болтают о палочных драках! Посторонись, братишка… Немайн, заходи. Никакого фехтования, слышала? Потом договорите… А вот отец с Брианой за тебя возьмутся.
Взялись. Немного мучений в руках Амвросия. Занятия дыхательной гимнастикой. Больно? Терпи. Клирик терпел. По счастью, вереск действовал часами. Не то, чтобы глушил боль — отстранял. Делал безразличной, как боль чужого, не слишком и знакомого существа. Да и мэтр отвлекал разговором. На неприятную, но важную тему церковного суда. Главное, что уяснил Клирик: костёр не грозит. Еретиков пока предпочитают переубеждать, а не жечь. Хотя диспуты регулярно завершаются за бездыханностью одной из сторон. А колдунов… Если волшба во вред христианам — тогда плохо. Ещё нельзя вызывать демонов. Предадут мечу. Если — с целью наживы, уже полегче. Конфискация и изгнание. Если "просто так" — стрижка, порка, покаяние…
Потом пришлось бежать — солнце решило, что баловать своим присутствием на небе западную часть британских островов не стоит. Сомкнулись тучи и Немайн заторопилась — хотелось достичь сводов угловой башни, в которой держали пленных норманнов, перед тем, как на землю упадут первые капли. Зонтов-то ещё не придумали! А отказывать временному коменданту, приславшему вежливое приглашение к участию в допросе выживших викингов в качестве переводчицы, не стоило. Доброе знакомство с комендантом не могло не оказаться полезным, а для допроса сидха была очень нужна — выжившие викинги валлийского и латыни не знали вообще, саксонским владели очень плохо. А Немайн старонорвежским — отлично…
Увы, вместе с первыми каплями на сидху обрушился сэр Кэррадок….
— Я понимаю, заклятие может снять только колдун, наложивший его… Если это не ты, это кто-то из твоих сородичей. Не могла бы ты попросить его избавить меня от наказания, — рыцарь получал неземное удовольствие, изучая лицо Немайн. Клирик испытал приступ искреннего сочувствия. Вот же угораздило человека!
— А как я его найду? Всех сидхов опросить? — Немайн набросила плед на голову. Под дождём можно и аристократке. Даже нужно. Чтобы меньше повредить платье.
— Тогда, может, пусть им прикажут снять заклятие королева Медб? Или Гвин? Всем сразу?
— А кто я такая, чтобы беспокоить королеву ирландских фэйри? Или короля наших?
— Но леди Немайн! Ты же куда древнее и сильнее!
Насчёт Медб — правда. Она вообще человек, героиня, но вот ведь пробилась! Насчёт Гвина — нет. А если вспомнить легенды, выходит, что Гвин ап Ллуд — братец Немайн. Кстати, этот бог закоренел в язычестве. А в иных сказках и вовсе в демона превратился. Нужное родство перед церковным судом.
— Гвин мне больше не брат, — отрезал мосты Клирик, — а ирландцы, наверное, тут ни при чём.
Рыцарь кивнул. Вид у него был донельзя довольный. Лицезрение предмета страсти приводит к выбросу в кровь амфетаминов. И формирует зависимость… Вот и решение! Ещё бы неделю назад догадаться. Но лучше поздно, чем никогда.
— Сэр Кэррадок! Ты мне надоел. Я ни делать, ни советовать ничего не буду. Ты влип поделом? Поделом. Я тебя простила? Простила. Прочее разреши сам, в конце концов, ты рыцарь или кто? Например, обидчика своего отлови, — тут Клирика осенило, — Могу немного помочь. Написать тебе грамотку, что имярек есть благородный рыцарь, ни словом, ни делом не обидевший добрых фэйри. До нынешнего лета. И в связи с этим находящийся под покровительством сидхи Немайн Вилис-Кэдман. Зайди в «Голову» вечерком, набросаю. И захвати с собой один милиарисий. Без оплаты серебром грамота будет бессильна.
— А почему только до лета?
— А вдруг ты до осени злодейство невиданное совершишь? — Немайн нарочито громко расхохоталась. Получилось похоже на карканье — очень хрипло и немного зловеще.
Прошла ещё неделя. Сэр Кэррадок и вправду отправился в поход за своим странным Граалем. И бумагу купил. В "Голове Грифона" продолжались перемены. За одним из столиков устроился брат Марк, решивший, что возлияния на глазах у короля вредят репутации. Явившаяся с ополченческого учения Эйлет сделала то, что давно собиралась: шлепнулась в кресло у огня. Вытянула ноги к камину.
— Пока сестра лечится, оно моё! И бегать с тарелками я сегодня не буду! Нужно же девочке немножко отдыхать. Ведь, вернувшись, эта демоница займется мной! А сэр Эдгар совсем озверел… Ну почему его назначили временным комендантом?
Сэр Эдгар действительно взялся за дело всерьёз. Теперь в ополчении просто числиться было нельзя — требовалось два раза в неделю выходить на учение. По графику. Все прочие из рядов городского ополчения исключались. То есть превращались в людей второго сорта. Или вынуждались покинуть город. Право отлынивать от учений получили только старые, хворые, да лекаря. А после небольшого скандала — и беременные, коих временный комендант приравнял к больным. Размякший за два десятилетия мирной жизни Дивед стремительно вспоминал, что такое военные порядки…
Немайн заявилась только к вечеру, усталая и довольная: Лорн, наконец, испытал меха с тягловым приводом. На этот раз ничего не сломалось, возросший жар горящих углей ощущался физически, а получившийся нож кузнец без колебаний пометил своим клеймом. Эйлет успела было задремать, но с радостью вскочила навстречу. Обнялись, будто не виделись год.
— Приветствую тебя, сестра моя! Истинная ива пира копий!
— И я тебя, чайка реки меча!
От двоих сидящих под замком норманнов нашлась польза — они жутко скучали. Не желая принять рабскую участь, изощрённо поносили победителей, впрочем, достаточно аккуратно, чтобы не умереть без оружия в руках, предлагали за себя выкуп. Один выражался настолько высоким стилем, что Немайн немедленно сочла его скальдом, и потребовала научить высокому искусству сложения саг. В обмен обещала выкупить из плена. И уже заготовила для него работу: норманн должен был стать учителем. Стихосложения. Да, методика построения скандинавских образов-кеннингов несложна: понятие заменяется парой слов, одно из которых — отображает суть, второе же позволяет её верно опознать. Можно и складывать кеннинги. "Чайка крови" — ворон, ну а богиня Немайн — ворон-оборотень. Кровь — "река меча". Вывод: "Чайка реки меча" — Немайн. Такая речь звучит весьма возвышенно. Развивает образное мышление — при составлении и логическое — при восприятии. А при некоторой ловкости позволяет дать многоплановую информацию. Кеннинг "Радующая осу трупов", например, можно отнести к Эйлет. И при прямой расшифровке он значит просто «воительница». Раз она с учений. Но — "оса трупов" — ворон. Ворон — Немайн. Полный смысл кеннинга: "Воительница, радующая Немайн". Три слова без шифра, три с шифром. А настоящие поэты и больше смыслов вложат, получится коротко и емко. Идея языка, загадочно-мистического для профанов и легко понимаемого посвященными, органично воспримется детьми и солдатами. Первым интересно, вторым полезно. Кеннинги длиннее, но расшифровать их чуть сложнее, чем обычный код.
— О, радующая осу трупов! Сладок твой мёд. Но сегодня меня ждет скучная наука чисел! А не скованные скалы фиордов! — то есть, плененные викинги.
— Быть может, ты и меня натаскаешь себе в помощь? Я охотно присоединюсь.
У Немайн, как у МЛАДШЕЙ дочери Дэффида Вилис-Кэдмана, появились обязанности по хозяйству. Служба в ополчении — не хлеб, а привилегия. Но никаким нужным в хозяйстве ремеслом сидха не владеет, а использовать богиню на подхвате да побегушках приемный отец всё-таки не смел. Дерётся хорошо, но не вышибалой же пристраивать? Опять же, до полного восстановления костей, по словам врача, должно пройти несколько лет. Зато, припомнил Дэффид, у сидхи есть книги и свитки. Грамотный же человек в Камбрии обычно и считал неплохо.
Так что поступил он просто — заглянул в комнату к старшей и младшей, которая устраивалась на новом месте, да задал Немайн задачу: пересчитать по цене шерсть в овес. Задача была сложная — на пропорцию, а что с римскими, что с валлийскими — буквеными, что с египетскими цифрами делить было нелегко. Без абака, счетов или еще чего-нибудь вроде. Доходило до создания таблиц вроде логарифмических. Потерев руки, Дэффид спустился в зал, и велел Кейру решить ту же задачу на счетной доске. Не договорил условие, в дверях раздалась знакомая простуженная трель:
— Так ответ-то нужен?
Сначала Дэффид решил, что способность сидхи к вычислениям — форма колдовства или божественный атрибут. Оказалось — нет. В результате сидха оказалась приставлена к бухгалтерии, несмотря на вопли протеста и уверения, что рутинные, многократно повторяющиеся вычисления — не её конек. Ворча под нос о Бранвен, которую злые ирландцы заставили мыть тарелки и отвешивали по пощечине на день — за что весьма и весьма поплатились от героев Британии, Немайн чистенько и методично делала за четверть часа то, на что Дэффид изводил полдня, а Кейр — сутки, и еще ошибки ляпал. Клирик в глубине души тоже удивлялся, насколько гладко шло дело. В студенческие времена монотонные вычисления его бесили, теперь — успокаивали. И всё-таки ощущение бессмысленности выполняемой работы не отпускало. А этим вечером Дэффид снова затеял большие пересчеты.
В комнате Немайн немедленно стянула сапоги, отстегнула пояс.
— Хорошо… — мордочка хорька, которому чешут спинку. Но умильность действует не на всех. Эйлет — не Сиан.
— Хорошо, — согласилась сестра, — но посох поставь в оружейную стойку. Сапоги — за порог. На ноги — туфли или муфту.
— Потом… — спинку чесать перестали.
— Нет, сейчас. Твоё «потом» — это "никогда".
— Угу, — Немайн пристроила посох на положенное место, — Ладно. Я тебе говорила: никогда не говори никогда? Кстати — где моя рубашечка?! Куда ты её подевала? Ну ту, огромную, без вышивки, но с оборками понизу? Я совершенно точно помню…
Эйлет закатила глаза кверху. Сидха помнила всё. Совсем всё, абсолютно всё и безусловно всё! Без исключений и лакун. Но при этом не делала! Список "хорошая девочка пришла домой устамши" приходилось зачитывать каждый раз, когда она возвращалась из города. Если Эйлет не успевала этого сделать — в комнате получался хаос. В котором человек без эйдетической памяти разобраться за разумное время не мог. Вчера Немайн распихивала по ларям свежевысушенное бельё… Хорошо рассовала, между прочим! Оказывается, даже сидху можно выдрессировать методом кнута и пряника! Эйлет хвалила Немайн всякий раз, когда та делала любую мелочь правильно. И никогда — почти никогда — не спускала ошибок. По усталости ли были допущены или по лености. Методику подсказала сама Немайн, заметив, что короткий ясный окрик помогает лучше намеков и обиженного сопения, от которого сидха сразу покидала помещение, прижав уши, и тем более возмущенного молчания. Которые отлично действовали на сестер и мать.
— Сестренка, не молчи. Главное, четко скажи, чего не так. Мысли я читать не умею. И глаза у меня…
— Я просто задумалась. А глаза твои — это да! Правда, не видишь? Ткнуть пальцем?
— Ткниии… — а вот это уже нечестно! Так пищать имеет право Сиан, а не древние богини!
Бельё Эйлет всего-то навсего переложила ароматными травами. Но Немайн уже не находит своих вещей! Зато различает скрытые надписи на имперских монетах. Ювелиры говорят: без лупы нельзя. Можно! Сидхе…
— Вот! И тунику не в комок и в угол, а сложить и переложить мятой. Ты хочешь, чтобы от тебя утром пахло?
Рубашку Немайн применяла, как небольшую палатку — в которой и переодевалась. Метод Клирик позаимствовал у Мэри Поппинс. Читывал в детстве. В оригинале — когда мучили английским языком. Стесняться сводной сестры Клирик отучился, но вдруг Дэффид заглянет? Или Кейр?
Домашний наряд Немайн — узкая прямая туника без рукавов, поверх широкое платье без пояса, палла через плечо, как перевязь. Деревянный пол — выдраен, как палуба на хорошем корабле. Но — босиком ходить нельзя. Впрочем, здешние туфли скорее напоминают плотные носки.
— Тут были листы с расчётами. Где они? Улетели? Спасибо, что собрала…
Доску для письма, пергаментные скобленки в охапку — и в кровать. Поставила подушку на ребро к стене, привалилась спиной.
— Ну вот, это я и называю цивилизацией!
Зашарила по простыне руками. Эйлет уже знала, что сейчас Немайн скажет:
— О чернильнице. Верни на Родину, пожалуйста. Нет, в кровати она не расплескалась бы. И не разбилась. Ну пришпорь мозги! Это ведь моя чернильница, хитрая. Невыливашка! Стеклодувы собираются к ярмарке пустить в продажу пробную партию, и мне кажется, что её, как диковинку, разметут… На чем мы остановились в прошлый раз? Ах да, разрешение пропорций. Лезь сюда.
Около часа спустя Эйлет начала позёвывать.
— Одно и то же, — пожаловалась, — лён в овес, шерсть в коров, репу в баранину. Сегодня мы, верно, и до утра не успеем.
— Успеем, — Немайн покрывала тоненько разлинеенный лист ровными строчками. Старый добрый чертежный шрифт, из-за которого группа Клирика в Политехе чуть бунт не подняла! Да и писчая доска — на самом деле маленькая чертежная. Тогда все студенты рвались отринуть старину и всё делать за компьютером, кляли преподавателей-ретроградов, а вот пригодилось! И тысячи некогда выведенных рейсфедером букв теперь воскресали под тихонький скрип гусиного пера. В голове крутились мысли о необходимости слома местной образовательной системы, выросшие из бесед с епископом Теодором. И о том, что нужно создавать типографию. Хороший повод для создания промышленности…
Против передачи знаний от учителя к ученику Клирик в принципе не возражал. Тем более, один человек в седьмом веке мог знать всё. Но вот в монастырских школах, увы, учили глупостям. Или, что ещё хуже, старательно отупляли. Теология? Молитвы и псалмы зубрежкой наизусть. И за это давали — о, ужас! — ученую степень. Что ещё? Каллиграфия — художественное рисование буковок. Философия? Мудрствования, не связанные с реалиями окружающего мира. Да, из этого кошмара родится формальная логика. Через полтысячи лет. История? В летописи заносят по два слова на пять лет. А исторические труды состоят из пересказа изустных преданий, густо приправленного фантазией автора. Поэзия? Прекрасное словесное кружево. Действительно полезное знание, потому, что не может быть безполезным приносящее людям радость искусство. Но ради одного стихосложения убивать на учёбу десятки лет?
Пока успелось запустить два ростка новой системы. Первый — создание моды на логическое мышление и образование — пробуксовывал, хотя надежда на кеннинги сохранялась. Чем чаще сёстры будут пользоваться ими на людях, тем быстрей и вернее проект заживёт собственной жизнью, и примется выполнять поставленую задачу уже без помощи своего создателя. Второй проект был пока только придуман, и ждал, пока Немайн разберется с бухгалтерией и возьмется за закладку фундамента. И Клирику впервые за несколько дней не терпелось развязаться с докучливыми обязанностями. А Эйлет, похоже, расчеты просто надоели. Принцип поняла, руку набила, ошибки делать перестала. Скукота! Исчезло ощущение достижения.
— А зачем вообще вести пересчет товаров друг в друга? Не проще ли в солиды? И части солида? — ворчала сидха себе под нос, по-новой пачкая перышком трижды перескобленный пергамент. На этот раз Немайн трудилась не в одиночестве, и получила ответ.
— Да у кого они есть, эти части солида? И кому они нужны? На черный день отложить, купить товар у иноземца, на подать королю — и всё.
— А для обмена? Как у вас торгуют, если рыбаку нужно зерно, земледельцу — мясо, а скотоводу — рыба?
— Так и торгуют. По кругу. Иной раз, пока всю цепочку соберешь, набегаешься… Потому в одиночку на рынке делать нечего! Мы всегда с отцом ходим. Скажем, мне нужно новое платье, то есть лён. Хорошо. Сначала отец идет к старейшинам кланов, берёт у них, сколько положено на содержание заезжего дома, тем, что у них есть, мы ищем льняную пряжу или нитки, или ткань, выясняем, кто, чего и сколько хочет. Потом ищем то, чем заплатить. Потом — чем заплатить, за то, чем будем платить — и так, пока не окажется, что какая-то из цепочек сошлась к тому, что у нас есть. Тогда меняемся, все по очереди.
— Бррр! — Немайн дернула ушами, — Как вы терпите этот кошмар?
— Ну почему сразу кошмар? Очень мило, в конце концов, у нас есть повод посмотреть всё, прицениться ко всему, а многое и в руках подержать. Ярмарка — это же праздник! А просто зайти и купить скучную хозяйственную вещь — какое в этом веселье?
— Боюсь, для меня это слишком весело, — Немайн снова склонилась над немудреными расчетами. Новые строчки ложились на место старых. Оказывается, к гусиному перу можно очень быстро привыкнуть. И не сажать кляксы на каждой букве. Даже под мрачные мысли. Мнение семейки Дэффида было слишком важно для Клирика, чтобы можно было вот так просто испортить всю радость от единственного за год похода за покупками её большей и прекрасной половине. Оставалось надеяться, что Дэффид не потянет на рынок младшенькую.
— Ну, тебя ярмарка не минет, нравится это тебе или нет. Тебе ж торговаться-то!
— Это почему?
— Ну как же? Известно, все сидхи делятся на две части: те, что платят за товар ровно столько, сколько он действительно стоит, и те, кто платит в несколько раз больше. Но сидха не меняет цену! И никто не может продать вещь дороже, чем продал бы сидхе!
— Боюсь, что я из вторых, — поспешил сообщить Клирик.
— Знаю, — огорошила его Эйлет, — золотыми просто соришь. И отец знает. Но если он тебе нашепчет цену, близкую к резонной, ты ведь не откажешься назвать ее продавцу?
— Нет, конечно. Хотя мне и будет очень скучно и грустно.
Немайн взяла новый лист пергамента. Тоже старый знакомый! К тому же из собственных запасов, выданный Сущностью вместо свитков с заклинаниями. Судя по следам от смытых букв, здесь некогда и содержался "Evil overlord's list". Там, помимо прочего, рекомендовалось ни в коем случае не выглядеть Темным Властелином. И вообще — занудой.
Немайн хмыкнула. Прищурилась. Пощекотала перышком нос. И выдала:
— Да, просто ходить по торгу и повторять чужие слова будет тоскливо. Но у меня появилась мысль, как сделать ярмарку более веселой!
Клирик закончил интересный разговор о торговле, вскоре закончились и поднадоевшие вычисления. Тогда исцарапанные бумаги с цифрами были отложены в сторону. Настал черёд чистого листа, не полученного от Сущности, а здешнего производства. Кусок кожи, содранный с ягнёнка или козлёнка. Нельзя сказать, чтобы живые существа умерли из-за необходимости на чём-то писать — их бы всё равно съели. Зато благодаря высокому развитию кожевенных промыслов Клирик мог уверено начать работу над вторым проектом. Для этого и вставать было не нужно. Или тянуть руку за Книгой. Строки, уверенные латинские строки стояли перед внутренним зрением — а внешнее следило, как руки переносили на пергамент теми же буквами и теми же словами те же мысли. Потихоньку переводя Библию на валлийский язык. Если вместо тупой, многократно повторяющейся бубнежки основных молитв люди начнут читать Книгу — это будет славно. Да и епитимьи из благочестивого наказания можно будет превратить в уроки логики и священной истории, задавая во искупление греха не сотню прочтений "Отче наш", а чтение и письменный анализ подходящей по смыслу притчи. Тогда и священнику придется быть не столько пастырем, сколько вожаком. Вот только начал Клирик не с «Бытия», а с Евангелия от Луки. И был совсем не уверен, что Ветхий Завет вообще стоит переводить. Может быть, и правда оставить его для людей подготовленных?
Другим вопросом было — как потом издать рукопись? Бумаги не было. Пергамент и восковые дощечки были хороши многоразовостью, в случае пергамента довольно условной, но по цене не годились. Как и из чего делают бумагу, Клирик помнил очень смутно, да ещё отчего-то хотелось пойти своим путем. Латинская Библия — это около пяти миллионов знаков. Положив по квадратному сантиметру на знак, в первых книгах шрифт должен быть крупным, получим площадь в пятьсот квадратных метров. Из чего можно эти метры получить?
Ткань? Дорого. И техника ещё сложнее, чем для бумаги…
Эйлет заглянула через плечо.
— Во дни Ирода, царя Иудейского… Что это?
— Евангелие, — сообщила Немайн, — на валлийском языке. Чем мы хуже латинян и греков? Они-то читают писание на своем языке!
И собралась продолжить работу. Не тут-то было! Не наградили родители Клирика в свое время старшим братом. Вот сестра как раз была, но не настолько старшая, чтобы ухватывать братика под мышку и нести в зал. Клирик вообще настолько привык ко всеобщему опасливому почтению, что опомнился уже на половине дороги.
— Патрицианский перстень греческой работы, — уважительно сообщил мастер с первого же взгляда, — причём наверняка столичной. Символика христианская, имперская. То есть уже оправа пойдет трижды по весу. А тяжёлый. Камень, конечно, поддельный. В том смысле, что не рубин же! А камея — тонкая… Нежная, сообщу тебе, штучка: чуть надавишь — скол. Потому не предлагаю испытать камень — опасно! Камень стоит не меньше четверти марки. Восточные римляне такое вывозить не разрешают. Всю цену удвоим. Я еще, конечно, могу проверить качество металла и камня — но, даже с учётом, что столь дорогую вещь очень трудно продать, скажу, что это стоит не меньше марки золота. Иными словами, пятидесяти солидов. Увы, перед приездом иноземных купцов, я истратил своё золото на собственные изделия… Могу показать тебе кольца, кулоны, серьги…
И зеркальце! Нашлось даже несколько. Серебряные, в которых Немайн выглядела ожившей покойницей, и золотые, от одного взгляда в которые казалось, что сидха персонаж мифологии китайской. Клирик не нуждался ни в карикатуре, ни в комплименте. О чём и сообщил ювелиру.
— Тогда я смешаю серебро и золото в пропорции, отражающей реальный цвет, — предложил мастер, — получится что-то вроде электрона. Но позволь удивиться — впервые я вижу девушку, которую интересует не красота собственного отражения или вещи, а точность отображения. Впрочем, чему я удивляюсь, леди Немайн? Ты всё-таки сидха!
Всё-таки сидха… С точки зрения горожан, Немайн продолжала оставаться чудовищем. Но не просто вменяемым, с которым всегда лучше договориться — и даже не знакомым, как перед нападением викингов. Удочерённая местным кланом, сидха стала чудовищем своим. Окончательно стало понятно, как к ней относиться, чтобы не обидеть ненароком — и чтобы у неё не нашлось повода кого-то обижать в ответ. Стало ясно, кому жаловаться, если что, и какой ждать реакции на жалобы. Иными словами, относились не лучше и не хуже, чем к рыцарю короля. Тоже ведь существо опасное. Но — в доску своё. Отличие было в одном — Немайн, по общему убеждению, стоила половины армии. Что недавно и доказала. В седьмом веке армией считался любой отряд больше тридцати человек. Так что по поводу великой битвы при Кер-Мирддине барды уже слагали песни — но до ярмарки не пели, ждали состязания. Свежая-то вещь должна звучать выигрышнее.
Ювелир, между тем, выставил цену. Выше, чем на золотое.
— Дорого, — сообщила сидха, — золота в сплав добавить придётся совсем немного. Опыты — простые, работа — обычная. Так что уменьши-ка цену вдвое.
Мастер погрустнел, но от заказа отказываться не стал. Немайн оглянулась. Сэр Кэррадок ещё не потерял надежду, и терпеливо ожидал, когда сидха освободится для разговора. Клирик мысленно вздохнул, и принялся допрашивать ювелира. Но тот только печально молчал. Работу, правда, взял, и на названную цену согласился…
Продолжать занятия фехтованием было заказано. Но к врачу-то нужно зайти! А там — рекомендации рекомендациями, а Тристан — Тристаном. Новая интересная история, немного критики, чуть больше — похвалы… Немайн и не заметила, как миновала знакомую калитку, дернула вечно открытую дверь — и упёрлась носом в алую рубаху, из-под которой виднелась могучая волосатая грудь.
— Ты Немайн, — густой баритон исходил откуда-то сверху, где должна была находиться голова богатырского туловища. Сидха запрокинула голову, — рад тебя видеть.
— Что-то в этом доме меня все узнают с первого взгляда… — Клирик умолк: такого писка он от себя не ожидал. А и то — нечего голову вверх задирать, да ещё и скороговорить. При случае нужно поступить наоборот…
— Я брат Тристана, — провозгласил великан, — и он такой же вырастет! Средний-то наш меня догнал. Ну что, всё ещё находишь палочный бой полезным для малыша?
— Нахожу. Только он когда-нибудь перейдёт с палки на меч. А техника останется такой же…
На секунду захотелось прижаться к могучему телу, положить руки на плечи… Клирик поспешно сделал два шага назад. И чуть-чуть опоздал. В сад вошла Альма.
— Стоят, как жених и невеста, только не обнялись, а болтают о палочных драках! Посторонись, братишка… Немайн, заходи. Никакого фехтования, слышала? Потом договорите… А вот отец с Брианой за тебя возьмутся.
Взялись. Немного мучений в руках Амвросия. Занятия дыхательной гимнастикой. Больно? Терпи. Клирик терпел. По счастью, вереск действовал часами. Не то, чтобы глушил боль — отстранял. Делал безразличной, как боль чужого, не слишком и знакомого существа. Да и мэтр отвлекал разговором. На неприятную, но важную тему церковного суда. Главное, что уяснил Клирик: костёр не грозит. Еретиков пока предпочитают переубеждать, а не жечь. Хотя диспуты регулярно завершаются за бездыханностью одной из сторон. А колдунов… Если волшба во вред христианам — тогда плохо. Ещё нельзя вызывать демонов. Предадут мечу. Если — с целью наживы, уже полегче. Конфискация и изгнание. Если "просто так" — стрижка, порка, покаяние…
Потом пришлось бежать — солнце решило, что баловать своим присутствием на небе западную часть британских островов не стоит. Сомкнулись тучи и Немайн заторопилась — хотелось достичь сводов угловой башни, в которой держали пленных норманнов, перед тем, как на землю упадут первые капли. Зонтов-то ещё не придумали! А отказывать временному коменданту, приславшему вежливое приглашение к участию в допросе выживших викингов в качестве переводчицы, не стоило. Доброе знакомство с комендантом не могло не оказаться полезным, а для допроса сидха была очень нужна — выжившие викинги валлийского и латыни не знали вообще, саксонским владели очень плохо. А Немайн старонорвежским — отлично…
Увы, вместе с первыми каплями на сидху обрушился сэр Кэррадок….
— Я понимаю, заклятие может снять только колдун, наложивший его… Если это не ты, это кто-то из твоих сородичей. Не могла бы ты попросить его избавить меня от наказания, — рыцарь получал неземное удовольствие, изучая лицо Немайн. Клирик испытал приступ искреннего сочувствия. Вот же угораздило человека!
— А как я его найду? Всех сидхов опросить? — Немайн набросила плед на голову. Под дождём можно и аристократке. Даже нужно. Чтобы меньше повредить платье.
— Тогда, может, пусть им прикажут снять заклятие королева Медб? Или Гвин? Всем сразу?
— А кто я такая, чтобы беспокоить королеву ирландских фэйри? Или короля наших?
— Но леди Немайн! Ты же куда древнее и сильнее!
Насчёт Медб — правда. Она вообще человек, героиня, но вот ведь пробилась! Насчёт Гвина — нет. А если вспомнить легенды, выходит, что Гвин ап Ллуд — братец Немайн. Кстати, этот бог закоренел в язычестве. А в иных сказках и вовсе в демона превратился. Нужное родство перед церковным судом.
— Гвин мне больше не брат, — отрезал мосты Клирик, — а ирландцы, наверное, тут ни при чём.
Рыцарь кивнул. Вид у него был донельзя довольный. Лицезрение предмета страсти приводит к выбросу в кровь амфетаминов. И формирует зависимость… Вот и решение! Ещё бы неделю назад догадаться. Но лучше поздно, чем никогда.
— Сэр Кэррадок! Ты мне надоел. Я ни делать, ни советовать ничего не буду. Ты влип поделом? Поделом. Я тебя простила? Простила. Прочее разреши сам, в конце концов, ты рыцарь или кто? Например, обидчика своего отлови, — тут Клирика осенило, — Могу немного помочь. Написать тебе грамотку, что имярек есть благородный рыцарь, ни словом, ни делом не обидевший добрых фэйри. До нынешнего лета. И в связи с этим находящийся под покровительством сидхи Немайн Вилис-Кэдман. Зайди в «Голову» вечерком, набросаю. И захвати с собой один милиарисий. Без оплаты серебром грамота будет бессильна.
— А почему только до лета?
— А вдруг ты до осени злодейство невиданное совершишь? — Немайн нарочито громко расхохоталась. Получилось похоже на карканье — очень хрипло и немного зловеще.
Прошла ещё неделя. Сэр Кэррадок и вправду отправился в поход за своим странным Граалем. И бумагу купил. В "Голове Грифона" продолжались перемены. За одним из столиков устроился брат Марк, решивший, что возлияния на глазах у короля вредят репутации. Явившаяся с ополченческого учения Эйлет сделала то, что давно собиралась: шлепнулась в кресло у огня. Вытянула ноги к камину.
— Пока сестра лечится, оно моё! И бегать с тарелками я сегодня не буду! Нужно же девочке немножко отдыхать. Ведь, вернувшись, эта демоница займется мной! А сэр Эдгар совсем озверел… Ну почему его назначили временным комендантом?
Сэр Эдгар действительно взялся за дело всерьёз. Теперь в ополчении просто числиться было нельзя — требовалось два раза в неделю выходить на учение. По графику. Все прочие из рядов городского ополчения исключались. То есть превращались в людей второго сорта. Или вынуждались покинуть город. Право отлынивать от учений получили только старые, хворые, да лекаря. А после небольшого скандала — и беременные, коих временный комендант приравнял к больным. Размякший за два десятилетия мирной жизни Дивед стремительно вспоминал, что такое военные порядки…
Немайн заявилась только к вечеру, усталая и довольная: Лорн, наконец, испытал меха с тягловым приводом. На этот раз ничего не сломалось, возросший жар горящих углей ощущался физически, а получившийся нож кузнец без колебаний пометил своим клеймом. Эйлет успела было задремать, но с радостью вскочила навстречу. Обнялись, будто не виделись год.
— Приветствую тебя, сестра моя! Истинная ива пира копий!
— И я тебя, чайка реки меча!
От двоих сидящих под замком норманнов нашлась польза — они жутко скучали. Не желая принять рабскую участь, изощрённо поносили победителей, впрочем, достаточно аккуратно, чтобы не умереть без оружия в руках, предлагали за себя выкуп. Один выражался настолько высоким стилем, что Немайн немедленно сочла его скальдом, и потребовала научить высокому искусству сложения саг. В обмен обещала выкупить из плена. И уже заготовила для него работу: норманн должен был стать учителем. Стихосложения. Да, методика построения скандинавских образов-кеннингов несложна: понятие заменяется парой слов, одно из которых — отображает суть, второе же позволяет её верно опознать. Можно и складывать кеннинги. "Чайка крови" — ворон, ну а богиня Немайн — ворон-оборотень. Кровь — "река меча". Вывод: "Чайка реки меча" — Немайн. Такая речь звучит весьма возвышенно. Развивает образное мышление — при составлении и логическое — при восприятии. А при некоторой ловкости позволяет дать многоплановую информацию. Кеннинг "Радующая осу трупов", например, можно отнести к Эйлет. И при прямой расшифровке он значит просто «воительница». Раз она с учений. Но — "оса трупов" — ворон. Ворон — Немайн. Полный смысл кеннинга: "Воительница, радующая Немайн". Три слова без шифра, три с шифром. А настоящие поэты и больше смыслов вложат, получится коротко и емко. Идея языка, загадочно-мистического для профанов и легко понимаемого посвященными, органично воспримется детьми и солдатами. Первым интересно, вторым полезно. Кеннинги длиннее, но расшифровать их чуть сложнее, чем обычный код.
— О, радующая осу трупов! Сладок твой мёд. Но сегодня меня ждет скучная наука чисел! А не скованные скалы фиордов! — то есть, плененные викинги.
— Быть может, ты и меня натаскаешь себе в помощь? Я охотно присоединюсь.
У Немайн, как у МЛАДШЕЙ дочери Дэффида Вилис-Кэдмана, появились обязанности по хозяйству. Служба в ополчении — не хлеб, а привилегия. Но никаким нужным в хозяйстве ремеслом сидха не владеет, а использовать богиню на подхвате да побегушках приемный отец всё-таки не смел. Дерётся хорошо, но не вышибалой же пристраивать? Опять же, до полного восстановления костей, по словам врача, должно пройти несколько лет. Зато, припомнил Дэффид, у сидхи есть книги и свитки. Грамотный же человек в Камбрии обычно и считал неплохо.
Так что поступил он просто — заглянул в комнату к старшей и младшей, которая устраивалась на новом месте, да задал Немайн задачу: пересчитать по цене шерсть в овес. Задача была сложная — на пропорцию, а что с римскими, что с валлийскими — буквеными, что с египетскими цифрами делить было нелегко. Без абака, счетов или еще чего-нибудь вроде. Доходило до создания таблиц вроде логарифмических. Потерев руки, Дэффид спустился в зал, и велел Кейру решить ту же задачу на счетной доске. Не договорил условие, в дверях раздалась знакомая простуженная трель:
— Так ответ-то нужен?
Сначала Дэффид решил, что способность сидхи к вычислениям — форма колдовства или божественный атрибут. Оказалось — нет. В результате сидха оказалась приставлена к бухгалтерии, несмотря на вопли протеста и уверения, что рутинные, многократно повторяющиеся вычисления — не её конек. Ворча под нос о Бранвен, которую злые ирландцы заставили мыть тарелки и отвешивали по пощечине на день — за что весьма и весьма поплатились от героев Британии, Немайн чистенько и методично делала за четверть часа то, на что Дэффид изводил полдня, а Кейр — сутки, и еще ошибки ляпал. Клирик в глубине души тоже удивлялся, насколько гладко шло дело. В студенческие времена монотонные вычисления его бесили, теперь — успокаивали. И всё-таки ощущение бессмысленности выполняемой работы не отпускало. А этим вечером Дэффид снова затеял большие пересчеты.
В комнате Немайн немедленно стянула сапоги, отстегнула пояс.
— Хорошо… — мордочка хорька, которому чешут спинку. Но умильность действует не на всех. Эйлет — не Сиан.
— Хорошо, — согласилась сестра, — но посох поставь в оружейную стойку. Сапоги — за порог. На ноги — туфли или муфту.
— Потом… — спинку чесать перестали.
— Нет, сейчас. Твоё «потом» — это "никогда".
— Угу, — Немайн пристроила посох на положенное место, — Ладно. Я тебе говорила: никогда не говори никогда? Кстати — где моя рубашечка?! Куда ты её подевала? Ну ту, огромную, без вышивки, но с оборками понизу? Я совершенно точно помню…
Эйлет закатила глаза кверху. Сидха помнила всё. Совсем всё, абсолютно всё и безусловно всё! Без исключений и лакун. Но при этом не делала! Список "хорошая девочка пришла домой устамши" приходилось зачитывать каждый раз, когда она возвращалась из города. Если Эйлет не успевала этого сделать — в комнате получался хаос. В котором человек без эйдетической памяти разобраться за разумное время не мог. Вчера Немайн распихивала по ларям свежевысушенное бельё… Хорошо рассовала, между прочим! Оказывается, даже сидху можно выдрессировать методом кнута и пряника! Эйлет хвалила Немайн всякий раз, когда та делала любую мелочь правильно. И никогда — почти никогда — не спускала ошибок. По усталости ли были допущены или по лености. Методику подсказала сама Немайн, заметив, что короткий ясный окрик помогает лучше намеков и обиженного сопения, от которого сидха сразу покидала помещение, прижав уши, и тем более возмущенного молчания. Которые отлично действовали на сестер и мать.
— Сестренка, не молчи. Главное, четко скажи, чего не так. Мысли я читать не умею. И глаза у меня…
— Я просто задумалась. А глаза твои — это да! Правда, не видишь? Ткнуть пальцем?
— Ткниии… — а вот это уже нечестно! Так пищать имеет право Сиан, а не древние богини!
Бельё Эйлет всего-то навсего переложила ароматными травами. Но Немайн уже не находит своих вещей! Зато различает скрытые надписи на имперских монетах. Ювелиры говорят: без лупы нельзя. Можно! Сидхе…
— Вот! И тунику не в комок и в угол, а сложить и переложить мятой. Ты хочешь, чтобы от тебя утром пахло?
Рубашку Немайн применяла, как небольшую палатку — в которой и переодевалась. Метод Клирик позаимствовал у Мэри Поппинс. Читывал в детстве. В оригинале — когда мучили английским языком. Стесняться сводной сестры Клирик отучился, но вдруг Дэффид заглянет? Или Кейр?
Домашний наряд Немайн — узкая прямая туника без рукавов, поверх широкое платье без пояса, палла через плечо, как перевязь. Деревянный пол — выдраен, как палуба на хорошем корабле. Но — босиком ходить нельзя. Впрочем, здешние туфли скорее напоминают плотные носки.
— Тут были листы с расчётами. Где они? Улетели? Спасибо, что собрала…
Доску для письма, пергаментные скобленки в охапку — и в кровать. Поставила подушку на ребро к стене, привалилась спиной.
— Ну вот, это я и называю цивилизацией!
Зашарила по простыне руками. Эйлет уже знала, что сейчас Немайн скажет:
— О чернильнице. Верни на Родину, пожалуйста. Нет, в кровати она не расплескалась бы. И не разбилась. Ну пришпорь мозги! Это ведь моя чернильница, хитрая. Невыливашка! Стеклодувы собираются к ярмарке пустить в продажу пробную партию, и мне кажется, что её, как диковинку, разметут… На чем мы остановились в прошлый раз? Ах да, разрешение пропорций. Лезь сюда.
Около часа спустя Эйлет начала позёвывать.
— Одно и то же, — пожаловалась, — лён в овес, шерсть в коров, репу в баранину. Сегодня мы, верно, и до утра не успеем.
— Успеем, — Немайн покрывала тоненько разлинеенный лист ровными строчками. Старый добрый чертежный шрифт, из-за которого группа Клирика в Политехе чуть бунт не подняла! Да и писчая доска — на самом деле маленькая чертежная. Тогда все студенты рвались отринуть старину и всё делать за компьютером, кляли преподавателей-ретроградов, а вот пригодилось! И тысячи некогда выведенных рейсфедером букв теперь воскресали под тихонький скрип гусиного пера. В голове крутились мысли о необходимости слома местной образовательной системы, выросшие из бесед с епископом Теодором. И о том, что нужно создавать типографию. Хороший повод для создания промышленности…
Против передачи знаний от учителя к ученику Клирик в принципе не возражал. Тем более, один человек в седьмом веке мог знать всё. Но вот в монастырских школах, увы, учили глупостям. Или, что ещё хуже, старательно отупляли. Теология? Молитвы и псалмы зубрежкой наизусть. И за это давали — о, ужас! — ученую степень. Что ещё? Каллиграфия — художественное рисование буковок. Философия? Мудрствования, не связанные с реалиями окружающего мира. Да, из этого кошмара родится формальная логика. Через полтысячи лет. История? В летописи заносят по два слова на пять лет. А исторические труды состоят из пересказа изустных преданий, густо приправленного фантазией автора. Поэзия? Прекрасное словесное кружево. Действительно полезное знание, потому, что не может быть безполезным приносящее людям радость искусство. Но ради одного стихосложения убивать на учёбу десятки лет?
Пока успелось запустить два ростка новой системы. Первый — создание моды на логическое мышление и образование — пробуксовывал, хотя надежда на кеннинги сохранялась. Чем чаще сёстры будут пользоваться ими на людях, тем быстрей и вернее проект заживёт собственной жизнью, и примется выполнять поставленую задачу уже без помощи своего создателя. Второй проект был пока только придуман, и ждал, пока Немайн разберется с бухгалтерией и возьмется за закладку фундамента. И Клирику впервые за несколько дней не терпелось развязаться с докучливыми обязанностями. А Эйлет, похоже, расчеты просто надоели. Принцип поняла, руку набила, ошибки делать перестала. Скукота! Исчезло ощущение достижения.
— А зачем вообще вести пересчет товаров друг в друга? Не проще ли в солиды? И части солида? — ворчала сидха себе под нос, по-новой пачкая перышком трижды перескобленный пергамент. На этот раз Немайн трудилась не в одиночестве, и получила ответ.
— Да у кого они есть, эти части солида? И кому они нужны? На черный день отложить, купить товар у иноземца, на подать королю — и всё.
— А для обмена? Как у вас торгуют, если рыбаку нужно зерно, земледельцу — мясо, а скотоводу — рыба?
— Так и торгуют. По кругу. Иной раз, пока всю цепочку соберешь, набегаешься… Потому в одиночку на рынке делать нечего! Мы всегда с отцом ходим. Скажем, мне нужно новое платье, то есть лён. Хорошо. Сначала отец идет к старейшинам кланов, берёт у них, сколько положено на содержание заезжего дома, тем, что у них есть, мы ищем льняную пряжу или нитки, или ткань, выясняем, кто, чего и сколько хочет. Потом ищем то, чем заплатить. Потом — чем заплатить, за то, чем будем платить — и так, пока не окажется, что какая-то из цепочек сошлась к тому, что у нас есть. Тогда меняемся, все по очереди.
— Бррр! — Немайн дернула ушами, — Как вы терпите этот кошмар?
— Ну почему сразу кошмар? Очень мило, в конце концов, у нас есть повод посмотреть всё, прицениться ко всему, а многое и в руках подержать. Ярмарка — это же праздник! А просто зайти и купить скучную хозяйственную вещь — какое в этом веселье?
— Боюсь, для меня это слишком весело, — Немайн снова склонилась над немудреными расчетами. Новые строчки ложились на место старых. Оказывается, к гусиному перу можно очень быстро привыкнуть. И не сажать кляксы на каждой букве. Даже под мрачные мысли. Мнение семейки Дэффида было слишком важно для Клирика, чтобы можно было вот так просто испортить всю радость от единственного за год похода за покупками её большей и прекрасной половине. Оставалось надеяться, что Дэффид не потянет на рынок младшенькую.
— Ну, тебя ярмарка не минет, нравится это тебе или нет. Тебе ж торговаться-то!
— Это почему?
— Ну как же? Известно, все сидхи делятся на две части: те, что платят за товар ровно столько, сколько он действительно стоит, и те, кто платит в несколько раз больше. Но сидха не меняет цену! И никто не может продать вещь дороже, чем продал бы сидхе!
— Боюсь, что я из вторых, — поспешил сообщить Клирик.
— Знаю, — огорошила его Эйлет, — золотыми просто соришь. И отец знает. Но если он тебе нашепчет цену, близкую к резонной, ты ведь не откажешься назвать ее продавцу?
— Нет, конечно. Хотя мне и будет очень скучно и грустно.
Немайн взяла новый лист пергамента. Тоже старый знакомый! К тому же из собственных запасов, выданный Сущностью вместо свитков с заклинаниями. Судя по следам от смытых букв, здесь некогда и содержался "Evil overlord's list". Там, помимо прочего, рекомендовалось ни в коем случае не выглядеть Темным Властелином. И вообще — занудой.
Немайн хмыкнула. Прищурилась. Пощекотала перышком нос. И выдала:
— Да, просто ходить по торгу и повторять чужие слова будет тоскливо. Но у меня появилась мысль, как сделать ярмарку более веселой!
Клирик закончил интересный разговор о торговле, вскоре закончились и поднадоевшие вычисления. Тогда исцарапанные бумаги с цифрами были отложены в сторону. Настал черёд чистого листа, не полученного от Сущности, а здешнего производства. Кусок кожи, содранный с ягнёнка или козлёнка. Нельзя сказать, чтобы живые существа умерли из-за необходимости на чём-то писать — их бы всё равно съели. Зато благодаря высокому развитию кожевенных промыслов Клирик мог уверено начать работу над вторым проектом. Для этого и вставать было не нужно. Или тянуть руку за Книгой. Строки, уверенные латинские строки стояли перед внутренним зрением — а внешнее следило, как руки переносили на пергамент теми же буквами и теми же словами те же мысли. Потихоньку переводя Библию на валлийский язык. Если вместо тупой, многократно повторяющейся бубнежки основных молитв люди начнут читать Книгу — это будет славно. Да и епитимьи из благочестивого наказания можно будет превратить в уроки логики и священной истории, задавая во искупление греха не сотню прочтений "Отче наш", а чтение и письменный анализ подходящей по смыслу притчи. Тогда и священнику придется быть не столько пастырем, сколько вожаком. Вот только начал Клирик не с «Бытия», а с Евангелия от Луки. И был совсем не уверен, что Ветхий Завет вообще стоит переводить. Может быть, и правда оставить его для людей подготовленных?
Другим вопросом было — как потом издать рукопись? Бумаги не было. Пергамент и восковые дощечки были хороши многоразовостью, в случае пергамента довольно условной, но по цене не годились. Как и из чего делают бумагу, Клирик помнил очень смутно, да ещё отчего-то хотелось пойти своим путем. Латинская Библия — это около пяти миллионов знаков. Положив по квадратному сантиметру на знак, в первых книгах шрифт должен быть крупным, получим площадь в пятьсот квадратных метров. Из чего можно эти метры получить?
Ткань? Дорого. И техника ещё сложнее, чем для бумаги…
Эйлет заглянула через плечо.
— Во дни Ирода, царя Иудейского… Что это?
— Евангелие, — сообщила Немайн, — на валлийском языке. Чем мы хуже латинян и греков? Они-то читают писание на своем языке!
И собралась продолжить работу. Не тут-то было! Не наградили родители Клирика в свое время старшим братом. Вот сестра как раз была, но не настолько старшая, чтобы ухватывать братика под мышку и нести в зал. Клирик вообще настолько привык ко всеобщему опасливому почтению, что опомнился уже на половине дороги.