Страница:
Имя, с которым придётся жить как минимум, несколько месяцев, выбирать среди подобных святых Клирик поостерёгся. И, когда среди сказочных героинь всплыло второстепенное — как показалось — божество, заведующее яблоневыми садами, прикинул имя на благозвучность — и мысленно записал за собой.
Немайн.
Родовое имя — изобретать не рискнул, решив пока ограничиться прозвищем. Услышав эпитет «Шайло», "Верная Богу" — отложил для себя. Вполне годилось. Поскольку класс Клирик менять не собирался. А коли твоя профессия — священник, точнее, аббатиса без монастыря — так и прозвище самое подходящее. Дальше легенда достраивалась сама собой. Немайн Шайло, сидха, новообращённая и ревностная христианка, путешествует с целью распространения веры, заодно присматривает место для нового монастыря. Для начала этого должно было хватить. Умения. Помимо способности двигать длинными ушами, имеется язык без костей, годный молоть чепуху на валлийском, разговорной и классической латыни, ирландском, саксонском, пиктском, древне- и среднегреческом, старонорвежском, арабском, корнском, готском, аварском, древнееврейском. И русском — оставленным в качестве мёртвого языка. Знание полудюжины алфавитов. Никуда не делся и политех, специальность "гидротехническое строительство". Судя по стенам цитадели, пусть и одетым в каменные одежды, но всё-таки земляным — вполне востребованная. Владение оружием… Классическое священское: булава. Ее, правда, надо еще поднять. Может, просто сделать нечто вроде трости с железным набалдашником? Оружие, выглядящее мирной вещью, вдвойне смертоносно.
Актив нормальный, работать можно.
Клирик хмыкнул в ладони. По своей беспокойной работе он привык к дальним и долгим командировкам. И свалившееся на голову приключение пока воспринимал как одну из них. Причём сам прекрасно понимал, что если задержится дольше некоторого срока — вот тогда его и накроет. Ностальгия, истерика, депрессия и что-нибудь ещё.
А значит, работать нужно быстро. С другой стороны — чтобы сделать что-то действительно толковое, в местное общество нужно врасти… Собственно, ожидал он куда худшего. А тут — невысокая, разорённая, но всё-таки цивилизация. Город обладал всеми признаками римского цивитас — стенами, водопроводом (и канализацией!), общественной баней и ипподромом. Никакой воспетой средневековой грязи, нечистот льющихся из окна, гуляющей по улицам скотины, и прочих прелестей варварской жизни. Аккуратные бревенчатые дома, крохотные садики, лавки на нижних этажах. Конюшни и загоны для скота присутствовали — но стояли пустыми. Заполнятся они только в случае осады. Ремесло, которое порождает грязь и вонь, отогнано, вместе с предместьями, от стен на лучный выстрел. Постоялый двор, и тот оказался за воротами. Ипподром — вообще чудо. Стометрового диаметра, трёхэтажной высоты каменное сооружение внушало почтение. В том числе — возрастом. Обойдя вокруг, довелось убедиться — сооружение вытянуто в длину. А значит, построено уже во времена, когда главным развлечением стали не бои гладиаторов и травля зверей, а скачки. Местные жители уверяли, что внутри часто есть на что посмотреть — даже когда нет праздников, королевские рыцари часто соперничают в ловкости, соревнуясь за королевские призы, заключая пари между собой или сходясь в поединках. Всё это пришлось узнать, пытаясь найти кузницу, а этот филиал языческого капища был слишком важен, чтобы находиться в ссылке. Удивляло и раздражало отсутствие вывесок.
Тогда Клирик заметил: либо горожане издеваются, либо что-то не так с ним самим. Все встречные женщины норовили описать путь длиной в дюжину шагов в стиле эпической шарады, в которой непостижимо закономерно перемешано число тополей, окон и дворов. Половины примет он попросту не находил! Мужчины отделывались указаниями вроде "Шагов сто южнее северной стены и пятьдесят западнее восточной, улицы прямые, не ошибешься, там по левой стороне". То ли сторона всегда оказывалась другая — хотя попытки искать наоборот не помогли — то ли разгулялся пресловутый закон подлости. Клирик успел наизусть выучить все закоулки огороженного стеной пространства, но кузня всякий раз оказывалась за углом. Да еще советчики закончились. В Кер-Мирддине людей было мало, и каждый настолько жестко вписан в свое дело, что казалось, будто сейчас начнут раздавать глупые задания, вроде "убить триста крыс". Спрашивать дорогу по второму разу было неловко. Хотя и подмывало проверить, а не начнут ли горожане повторяться. Ноги уже гудели. А из окон — внимательные взгляды, и как консервная банка за кошачьм хвостом — ребятня. Ну да, уши. Клирик тогда даже подумал: а может, и правда, лучше было их отрубить и податься под монгольские стрелы?
Эскорт раздражал. Впрочем, дети вели себя тихо. Просто шли себе позади и глазели. Видимо, внимательно слушали сказки. Хорошие народные сказки, неадаптированные. В которых фэйри — совсем не добрые. А то и истории про старых богов. Будет им главное впечатление детства: живая сидха. Можно сразу откладывать для внуков. "Дедушка, а грифона ты видел?" "Нет, не видел. Последнего еще сэр Галахад убил. А вот сидху — доводилось. Был я тогда соплей, вот вроде вас. Вижу — сидха идет с нашим кузнецом. А тот спокойно так с ней разговаривает…" Если, конечно, город не возьмут саксы. Или такие же валлийцы из другого королевства. Тогда впечатления будут совсем другие…
А кузнец был очень нужен — заказать набалдашник и разрубить золотой солид. То есть топор наверняка бы нашелся и у другого местного жителя. Но стал бы этот любой держать язык за зубами о богатенькой одинокой девчонке? Кузнец же, скорее всего, сплетничать не будет — из солидарности со старыми богами, принесшими в мир его ремесло и не брезговавшими заработать горном и молотом честный кусок хлеба.
С рубленой мелочью можно было сунуться к меняле — такой потом нашёлся, или прямо на постоялый двор. Но вместо кузницы Немайн постоянно выносило то к воротам, то ко дворцу местного правителя — избе немного пошире и повыше прочих. Тени же понемногу длиннели, и обещали вскоре слиться в сумерки. Немайн ускорила шаг — и, описав очередную петлю, снова оказалась на небольшой площади перед домом короля. И, увидев на пороге пухлую фигуру в бенедиктинской рясе, весьма обрадовалась. Может, смиренный служитель Божий возрадуется, что не одинок в краю, все еще проникнутом миазмами язычества, и отведет больную топографическим кретинизмом сестру во Христе к кузнице за ручку.
Воспоминание о брате Марке вызвало улыбку. Теперь поединок на площади казался чуточку нелепым и очень смешным. Чего стоит, например, экзорцист, останоленный цитатой из Станислава Лема! К которому пришлось прибегнуть, не зная молитв, свитки с которыми лежали в мешке на самом донышке.
Усталость взяла свое. Стоило Клирику отвлечься от беспокойных мыслей, как тело, словно само собой, откинулось на спину, провалившись в перину, как в воду, удивлённо всхлипнуло — да так и заснуло.
Спать в полной выкладке удобно, разве если сон — вечный. Так что неподвижность эльфийки скоро закончилась. Она долго и тяжело ворочалась, потом снова перевернулась на спину. Открыла глаза. Потрогала уши.
— Так, — пробормотала себе под нос, — лопухи собственного приготовления. Значит, пьяный водитель на «БелАЗе» и прорыв дамбы мне приснились. Спасибо и на том. Сейчас что, уже утро? Светло-то как!
Правда, затянутое непрозрачной пленкой узкое окно не желало чертить на полу негатив самой знаменитой картины Малевича. Свет был немного неровный, как будто над небосводом атланты натянули маскировочную сеть. И трясли, как яблоню.
Часов у Клирика не было, но окна важной гостьи, вроде, выходили на южную сторону. А значит, время можно было узнать по высоте Солнца. Немайн распахнула оконце, высунулась. Солнца не было. Это, впрочем, означало лишь то, что вчера Клирик перепутал северную сторону с южной. Что ж. И не такое случается. А сверкающая сквозь перистую дымку облаков ультрамариновая синь доказывала: еще утро. Яркое раннее утро. Звёзды? Так и вчера днём были звёзды…
Сидха заразительно зевнула. Заражать, однако, было некого — предместные дворы как вымерли. Спать хотелось до головокружения. Но слава лежебоки не прельщала. Раз запомнят что сидха лентяйка, потом не переубедишь. Пришлось озаботиться утренним туалетом. Что местные поймут — Клирик не сомневался. Слишком много римской крови и культуры в камбрийских кельтах. И леса вокруг Кер-Мирддина не сведены. Так что ведро горячей воды, наверное, не пожалеют. Надо только найти кого-нибудь из хозяйской семейки. Или из работников.
В коридоре оказалось сумрачно — окно маленькое, и далеко, факелы потушены. Что и верно — оставленный без присмотра огонь — это пожар. Даже если под ним поддон с водой. Комнаты постояльцев притворены, из-за некоторых раздавались залихватские рулады храпа. Похоже, что спали валлийцы, как и ели, на всю катушку.
Впрочем, не все. На лестнице послышался шорох. Дверь, ведущая на первый этаж, медленно и тихо приоткрылась. В щель осторожно протиснулась мордочка хозяйской старшенькой. Взгляд Клирика немедленно зацепился за распахнутый ворот ночной рубахи без рукавов, но обильные и чуть не торчащие округлости его отчего-то заинтересовали слабо, взгляд переполз на простоватую вышивку вокруг ворота, скользнул по причёске — точней, по растрёпанной соломенной копне. У этой шевелюра в отца. А потом Клирик заметил — двигается девица очень странно. Обе руки нащупывают стену, к которой она и так прижимается всем телом. Босые ноги перед каждым шагом проверют на прочность доски пола. Глаза… Глаза распахнуты настежь, с огромными, без каймы, зрачками, наполнены страхом и еще чем-то. Тем, что и толкает вперед. Немайн, стоящую в трех шагах, девица явно не видит. При том, что вечером точно была зрячей. Клирику стало жутко. Неужели вместо нормального средневековья он, несмотря на обещания Сущности, оказался в фэнтэзийном мире, очевидно недобром? Состряпанном, скажем, вокруг милейшего культа Великих Древних. Впрочем, непосредственной угрозы для жизни пока как будто не было, к потенциальной же, например, в виде неверно заложенных толовых шашек, Клирик и дома привык. Мысли это только подстегивало, поскольку в нештатных ситуациях на его стройках только быстрое и холодное соображение спасало жизни. Потому Клирик начал медленно, шаг в шаг, отступать — и старательно рационализировать ситуацию. Распялить глаза девицы вполне может какой-нибудь травный отвар. В конце концов, кто сказал, что друидические верования к седьмому веку полностью позабыты? Знания о друидах у Клирика ограничивались типовым ролевочным набором, да еще смутным воспоминанием о том, что римляне, одобряя гладиаторские бои и отправляя христиан ко львам, сочли друидические культы кровавой мерзостью. Что могло означать только одно: регулярные приношения человеческих жертв, не являющиеся ни казнями, ни кровавым спортом. Жертв невинных и беззащитных. Например, женщин и детей.
С пришествием христианства устраивать резню открыто они, конечно, не могли. И запомнились хипповатым видом и уважением к природе. Но оставление Диведа монахами могло развязать руки затаившимся. Чтобы рискнуть возобновить рискованные практики, им нужен повод. Вспомнилось давешнее замечание возницы: "Для вас людей резали". Круглые глаза парня, когда тот услышал имя Немайн. И потом, у камина: "Та самая…"
А девица продолжает ползти вперед. Странная походка, нарушение зрения, расширенные зрачки, неровное дыхание. Типичное отравление. Возможное и безо всяких друидов. И даже без злого умысла.
Что ж. Ясно — жертва ничего не соображает. Первой помощи может сопротивляться. Поскольку, за неимением под рукой других рвотных, ею будет щекотание глотки. Не цапнула бы… Да и выше она на целую голову. Сидха перекрестилась — православно — и бросилась в спасательную атаку. Внезапность принесла успех, узенькая пятерня заскочила в глотку отравленной чуть не по локоть — и выскочила обратно раньше, чем рефлекс сработал до конца.
— Пожар!
Клирик применил самый надежный способ привлечь внимание хозяина. Прибежит быстро, и с водой, да и постояльцы поднимутся, а пригодится любая помощь. Ну вот, рядом гремят двери. Туллу выворачивает на пол. Суета, столкновения тел, междометия. Не затоптали бы… И не подумали худого.
— Хозяйскую дочку отравили! — закричала сидха.
— Что нужно? — невысокий, лысоватый постоялец с хода вник в дело.
— Молоко, яйца сырые… Да позовите врача, лекаря, знахаря какого-нибудь! Я ж не знаю толком, как лечить…
Но вменяемого уже сдвигает в сторону могучая рука. Сейчас Кейр не выглядит ни неуклюжим, ни добродушным. Бешеная гора. Зашибет — не заметит.
— Что с ней? Что с Туллой?
Отравленная между тем освободила желудок.
— Кейр! Ты меня спасешь? Она…
— Она!!! Демоница ушастая! Убью! — но парня уже держат, поймав на замахе. Вдруг вырвется?
— Где горит?
Дэффид с женой ухитряются даже на пожаре сохранять степенность! И странные они: днем, на пожар — с факелом. Стало ярко. Немайн прикрыла глаза рукой, заморгала, пытаясь прогнать заслонившие взор зеленые пятна.
— Поймалась, коровища! — завопил трактирщик, едва разглядев немую сцену, — Я, значит, ей мужа нашел, так потерпеть месяцок-другой до свадьбы невтерпеж! Кобеля чернявого захотелось!
— Молоко, яйца сырые, лекарь, — Клирик уже понял, что натворил что-то не то. Продолжал по инерции. Но жена трактирщика — Глэдис, кажется, — быстро кивнула и бросилась вниз. Видимо, за искомым.
— Сидха говорит, Туллу опоили, — встрял "член клуба", напяливая на лысину слетевший в суматохе колпак.
— Не опоили. А просто по сердцу мне Кейр, — рванулась к любимому белобрысая.
— Точно опоили! — радостно подтвердил трактирщик, — Иначе с чего она так по этому бугаю сохнет, когда у отца на примете вполне приличные люди есть? Слышь, Кейр, если б не твой отец, голову б тебе я отвернул! И плевать на кровную месть! К дому я тебя теперь близко не подпущу, это ясно.
— А это точно он приворот подсыпал? — спросил лысый.
— А кто ж?
— А кому хочется расстроить выгодную партию твоей дочери? Таких что, нет?
— Есть, — задумался трактирщик, — а Кейра что, и не наказывать никак?
— А если его тоже опоили? Видишь, как лютует!
Клирик уже ничего не понимал. Но…
— А ну-ка, леди сидха, взгляни на эту бесстыжую рожу! Не притворствует?
Клирик понял: есть шанс, что агрессивную гору зафиксируют. Возможно, надолго. А потому выдал:
— Зрачки расширены, дыхание прерывистое, нездоровый цвет лица, испарина… Отравлен! За знахарем послали?
— А ну-ка засуньте ему два пальца! — скомандовал лысоватый. Кейр дергался и даже кусался, но с содержанием желудка ему пришлось расстаться.
— Теплое молоко, сырые яйца, — вновь перечислила Немайн, причем Клирик с удивлением отметил в ее — своём — голосе явное злорадство, — лекаря… А я теперь могу только молиться.
Юркнула в свою комнату, скрипнула засовом и была такова. Там можно было сесть на кровать и привести мысли в порядок.
Факел в руках трактирщика, ночные рубашки, полуодетые постояльцы… Все это складывалось в стройную систему. Клирик снова высунулся в окно. И не нашел Полярную звезду на своей половине неба. Северный конец оси мира проворачивался с другой стороны постоялого двора. Это значило: окно выходит на юг. Солнца на ярком небе нет. Следовательно, на дворе — ночь.
— Расовые преимущества эльфов, — сообщил окну Клирик, — видение в неполной темноте, обостренные зрение и слух. Со слухом ясно. А вот зрение мало того, что ночное, так еще и узкое. Вижу только прямо перед собой! Чуть что — головой ворочаю. Инстинктивное владение луком, мечом и шпагой — которыми мне пользоваться обеты не велят. Не так уж плохо. Ну что ж, девочка, поздравляю. Похоже, раса выбрана верно!
Немайн пожала правой рукой левую. Мир перед ней сиял сквозь зелень тисовой рощи белеными стенами предместья. Наверху перемигивались звезды.
Сидха зевнула. Спать все еще хотелось. Почему бы и нет? До утра-то далеко! Только не как в прошлый раз, а по-человечески. Чтобы снова этакий Ктулху фтхагн не приключился. Устроила двум любящим сердцам вместо свидания прочистку желудков… И вообще — леди не положено дрыхнуть, не раздеваясь. Для начала Клирик решил стянуть сапоги. Никаких потрясений это не обещало — и не принесло. Только ноги оказались размеров на десять меньше, чем были у него до встречи с Сущностью, и на два-три — чем полагалось бы нормальной даме его нынешнего роста. На ногах обнаружились чулки с подвязками, длиной по колено. Шитые из четырёх кусков. Вязание-то в Европе появится позже. Насколько — неясно.
Клирик пожалел, что вязать не умеет. Была бы несложная и довольно заметная инновация. Но — увы. Что ж. Стащил чулки, полюбовался на полупрозрачные пальцы ног. Осмотрел ступни. С удовольствием отметил отсутствие мозолей. Раз такие нежные конечности легко перенесли несколько часов похода с тяжёлым грузом, значит, хотя бы одна — и пока единственная — пара походной обуви у него есть.
Стянутая через голову ряса открыла серое суконное платье до пят. Узкие рукава, отделка черным кружевом, плотные ряды крошечных отверстий, стянутых шнуровкой — вдоль левого бока и по каждой руке до локтя, суровая строгость идеала. Формально это, может, и считалось нижним платьем. Но спать в таком… Клирик начал войну с завязками, стараясь не заглядывать в расширяющуюся брешь вдоль левого бока. Расстегнув до конца, дал платью упасть. Очень пожалел, что нельзя включить "свободную камеру" или хотя бы раздобыть зеркало в рост.
И обнаружил себя в длинной, до пят, тунике плотного шелка без рукавов. Учитывая цену шелка в темные века — в несколько раз большее количество золота по весу, — выходило, что Сущность таким образом отыграла цену наряда в целых десять золотых. На этом Клирик решил, что разделся достаточно, и залез в постель.
Сидха Немайн спала неспокойно, металась, как в бреду. А с ее маленьких узких губ слетало такое, что вызвало бы изрядное уважение самых отпетых наемников Европы. Если б, разумеется, они поняли русский мат. Немайн снились пьяные рабочие, неисправная техника, тупые прорабы и замминистра, "его невысокопревосходительство", подписавший акт о переносе срока сдачи объекта с декабря следующего года на январь нынешнего.
По сравнению с ночным, утренний мир выглядел блеклым, словно землю посыпали пылью. Безжалостное белое светило, молочное небо… Бриллиантовые иголочки звёзд. Немайн сладко потянулась. Наступал второй день странной новой жизни в шкуре волшебного существа в неволшебном мире.
Пока одни спали, другие работали. В Кер-Мирддине имелся врач. Не варварский знахарь, а именно врач старого, римского, типа — ученый и практик разом, способный на сущие чудеса в хирургии и неплохо владеющий общей практикой. Теории, на которых основывалась наука мэтра Амвросия, быть может, выглядели для обитателя иного века странными, но он лечил, а не калечил, счет спасенным жизням вел на сотни. И ночной подъем счел вполне житейским делом. Но лекарства от любви не знал. О чем и сообщил сидхе, поймав ее за умыванием.
Клирик как раз разрешил задачу, как, сохранив пристойный внешний вид, не запачкать одежду. Другой-то не было. В результате он замотался в простыню, постаравшись полностью скрыть под ней платье. Мазаться маслом не хотелось, тереться пемзой — тем более, мыла не было. А осторожное плескание рук в подогретой воде, ни удовольствия, ни заметной пользы не приносило.
— Бог ты мой, и правда, сидха! — возопил он с порога, — До этого мгновения я полагал тебя, леди, заезжей шарлатанкой! Сидхов — суеверием! Но я не прав, и это прекрасно! Уши можно сделать из воска, а рыжих в Уэльсе, как трески в океане. Но не подделать кисти рук! Женщина может стереть лицо и нарисовать другое, мужчина может зарасти бородой, заплыть жиром, покрыться шрамами, но череп не поменяет никогда! А кисти рук — истинное лицо!
— Не замечала… — Немайн принялась рассматривать руки. Узенькие, гладенькие, хлесткие. Для пощечин, не для ласк. Но вот они-то нечеловеческими не казались. Клирику.
Амвросий между тем обежал ее кругом.
— По тебе анатомию можно изучать, — сообщил радостно, — И у тебя в шее девять позвонков! А не семь, как у людей. Это — прекрасно! А глаза… Прелесть! Кстати: палла, вообще-то, наматывается не так. О методах же лечения я просто не намерен спорить. Леди Немайн, отчего ты вообще решила, что эти двое отравлены?! По-моему, обычное взаимное влечение. По крайней мере, следов известных мне приворотных зелий, могущих хоть как-то повредить организму, я не обнаружил. Хотя и вреда от прописанного тобой лечения — тоже. Тем не менее, вынужден признать его неэффективным. Любовь вылечить нельзя.
— Можно, — Немайн хихикнула, — лет пять семейной жизни, и — как рукой снимет. В половине случаев — точно. Собственно, именно такой вариант я намереваюсь предложить пострадавшим и их родне. А что такое палла?
В дверь тихонько поскреблись. Младшие сестренки пострадавшей. Эйра и Сиан.
— А это правда, что Кейра тоже опоили? А то отец говорит: "Если этот котяра в своем уме, убью". А мама…
— А Тулла говорит, ты на нее вечером так смотрела, а зачем? А ей уже тогда подсыпали или нет? А я сразу поняла…
Клирик оторопело отметил, что разбирает в хоровом девичьем щебете каждое слово. И понимает двух разом говорящих девочек. Ненаучная фантастика. Фэнтэзи!
— Да, Кейра, безусловно, опоили, — громко и четко, чтобы мэтр Амвросий посреди гвалта разобрал, вынесла вердикт Немайн, — так что совсем не надо его убивать.
— Опоили. Совершенно неоспоримо, — врач ложь во спасение поддержал.
— А что с ними будет теперь? С Кейром и с Туллой? А то мама плачет, а папа молчит…
— А ничего, — вдохновенно вещала Немайн, — страшного. Жить будут. Колдовство теперь неопасно, зря я половину ночи не спала? Кушать будут, что мэтр прикажет. Увы, отвар любовного напитка успел всосаться в стенки желудков, и лечение может не помочь. Тогда придется бедняжек поженить. А папа молчит, говорите?
— Да, смотрит в окно и молчит, а с Туллой сидит Эйлет…
— Мама и Гвен пытаются папу разговорить, но он молчит, как камень…
Это поведение Клирик знал. Потому испытал острый приступ сочувствия. Сам он предпочитал переваривать неприятности в одиночестве — а лучше с другом. Но Дэффиду от семьи бежать некуда. Одно заведение в городе, и то его собственное. Как же спасти мужика?
— Вашему отцу сейчас нужна другая забота, — Немайн наклонила голову к девочкам, и ее голос вдруг стал ниже и солиднее, — совсем другая… Отзовите маму и сестру, я сейчас выйду в зал, и мы все подробно обсудим. Вы ведь хотите помочь отцу?
Для Дэффида Вилис-Кэдмана ночной кошмар все еще продолжался. Не выспавшийся, красноглазый, он стоял у окна и бессмысленно рассматривал пузырьки в мутном стекле. Сквозь окно пробивались последние знаки нового дня, утро уходило. Впереди маячили семейные разговоры. Опять разгонять птичий базар, стучать кулаком по столу, Глэдис снова начнет реветь в три ручья, дочки хором запоют, что он их совсем не понимает и не любит… Ну за что Бог не дал ему ни одного сына! Уж тот бы понял отца. Или нет?
Хорошо, Глэдис и Гвен хоть ненадолго оставили его в покое. Но ведь вернутся. Снова восходящий к истерике тон, снова будут ходить вокруг да около, и пытаться разрушить решение, которого еще и в помине нет! Шаги за дверью. Может, сразу наорать? Обидятся, конечно, но зато — тишина. Благословенная тишина.
Дверь тихо — и к кому она подкрадывается, к старому солдату — отворилась. Глэдис — эта плавная походка всегда сводила Дэффида с ума, даже теперь — лебедушкой подплыла к нему. Молча взяла за руку. И не стала ничего говорить! Молчащую жену оказалось терпеть рядом совсем нетрудно. Даже приятно. И решение всех проблем пришло само собой. В конце концов, на сторону можно выдать и младших. А ему, за отсутствием сына, очень пригодится зять. Кейр смышлен, и из него вполне может выйти смена — что за стойкой, что на пивоварне. А главное — второй мужчина в семье появится уже сейчас. А не тогда, когда он распихает длинноволосую и длинноязыкую девичью команду по хуторам. И станет не соперником, а товарищем по несчастью.
— Глэдис, — сказал он жене, — а может, ну его, сидхово лечение? Кейр не самый плохой выбор. Из молодежи так и вообще… И уж этот от свадьбы не отвертится, и любить нашу Туллу точно будет.
Парень, и правда, откручиваться не стал, он впал в самый щенячий восторг, и только отсутствие в городе священника помешало тут же приняться за свадебный пир. Кейр же — верхом, бросив фургон в городе, рванул в холмы, чтобы спуститься в город неделю спустя с благословениями отца и клановых старейшин, в которых никто и не сомневался. Еще бы! Породниться с хозяином заезжего дома в Камбрии было немногим менее почетно, чем с королём. Труд, дающий другим кров и пищу, считался достойным и крайне аристократическим. Ко всему хозяин заезжего дома был попросту богат: молочное стадо из полутора сотен коров, мясное — не меньше, сотни овец и свиней Дэффида ап Ллиувеллина Вилис-Кэдмана покрывали собой холмы вокруг столицы. А вблизи трактира пыхтел небольшой пивоваренный заводик.
Кейр лучился от счастья, но все же перехватил Немайн у дверей кузницы Лорна ап Данхэма, где та заказывала кирку-молоток для геологических изысканий, и попытался выяснить, к чему была вся ночная история? Если он с самого начала был не против женитьбы? А свадьбы с Туллой просто жаждал, равно мешая плотские стремления, меркантильные интересы, и симпатию к той, с которой надеялся счастливо провести большую часть жизни. Так что позор Тулле не грозил, да и Кейра будущий тесть никак не убил бы до смерти — чтобы было за кого выдать дочку, сняв с клана позорное пятно и не развязав кровную вражду.
Немайн.
Родовое имя — изобретать не рискнул, решив пока ограничиться прозвищем. Услышав эпитет «Шайло», "Верная Богу" — отложил для себя. Вполне годилось. Поскольку класс Клирик менять не собирался. А коли твоя профессия — священник, точнее, аббатиса без монастыря — так и прозвище самое подходящее. Дальше легенда достраивалась сама собой. Немайн Шайло, сидха, новообращённая и ревностная христианка, путешествует с целью распространения веры, заодно присматривает место для нового монастыря. Для начала этого должно было хватить. Умения. Помимо способности двигать длинными ушами, имеется язык без костей, годный молоть чепуху на валлийском, разговорной и классической латыни, ирландском, саксонском, пиктском, древне- и среднегреческом, старонорвежском, арабском, корнском, готском, аварском, древнееврейском. И русском — оставленным в качестве мёртвого языка. Знание полудюжины алфавитов. Никуда не делся и политех, специальность "гидротехническое строительство". Судя по стенам цитадели, пусть и одетым в каменные одежды, но всё-таки земляным — вполне востребованная. Владение оружием… Классическое священское: булава. Ее, правда, надо еще поднять. Может, просто сделать нечто вроде трости с железным набалдашником? Оружие, выглядящее мирной вещью, вдвойне смертоносно.
Актив нормальный, работать можно.
Клирик хмыкнул в ладони. По своей беспокойной работе он привык к дальним и долгим командировкам. И свалившееся на голову приключение пока воспринимал как одну из них. Причём сам прекрасно понимал, что если задержится дольше некоторого срока — вот тогда его и накроет. Ностальгия, истерика, депрессия и что-нибудь ещё.
А значит, работать нужно быстро. С другой стороны — чтобы сделать что-то действительно толковое, в местное общество нужно врасти… Собственно, ожидал он куда худшего. А тут — невысокая, разорённая, но всё-таки цивилизация. Город обладал всеми признаками римского цивитас — стенами, водопроводом (и канализацией!), общественной баней и ипподромом. Никакой воспетой средневековой грязи, нечистот льющихся из окна, гуляющей по улицам скотины, и прочих прелестей варварской жизни. Аккуратные бревенчатые дома, крохотные садики, лавки на нижних этажах. Конюшни и загоны для скота присутствовали — но стояли пустыми. Заполнятся они только в случае осады. Ремесло, которое порождает грязь и вонь, отогнано, вместе с предместьями, от стен на лучный выстрел. Постоялый двор, и тот оказался за воротами. Ипподром — вообще чудо. Стометрового диаметра, трёхэтажной высоты каменное сооружение внушало почтение. В том числе — возрастом. Обойдя вокруг, довелось убедиться — сооружение вытянуто в длину. А значит, построено уже во времена, когда главным развлечением стали не бои гладиаторов и травля зверей, а скачки. Местные жители уверяли, что внутри часто есть на что посмотреть — даже когда нет праздников, королевские рыцари часто соперничают в ловкости, соревнуясь за королевские призы, заключая пари между собой или сходясь в поединках. Всё это пришлось узнать, пытаясь найти кузницу, а этот филиал языческого капища был слишком важен, чтобы находиться в ссылке. Удивляло и раздражало отсутствие вывесок.
Тогда Клирик заметил: либо горожане издеваются, либо что-то не так с ним самим. Все встречные женщины норовили описать путь длиной в дюжину шагов в стиле эпической шарады, в которой непостижимо закономерно перемешано число тополей, окон и дворов. Половины примет он попросту не находил! Мужчины отделывались указаниями вроде "Шагов сто южнее северной стены и пятьдесят западнее восточной, улицы прямые, не ошибешься, там по левой стороне". То ли сторона всегда оказывалась другая — хотя попытки искать наоборот не помогли — то ли разгулялся пресловутый закон подлости. Клирик успел наизусть выучить все закоулки огороженного стеной пространства, но кузня всякий раз оказывалась за углом. Да еще советчики закончились. В Кер-Мирддине людей было мало, и каждый настолько жестко вписан в свое дело, что казалось, будто сейчас начнут раздавать глупые задания, вроде "убить триста крыс". Спрашивать дорогу по второму разу было неловко. Хотя и подмывало проверить, а не начнут ли горожане повторяться. Ноги уже гудели. А из окон — внимательные взгляды, и как консервная банка за кошачьм хвостом — ребятня. Ну да, уши. Клирик тогда даже подумал: а может, и правда, лучше было их отрубить и податься под монгольские стрелы?
Эскорт раздражал. Впрочем, дети вели себя тихо. Просто шли себе позади и глазели. Видимо, внимательно слушали сказки. Хорошие народные сказки, неадаптированные. В которых фэйри — совсем не добрые. А то и истории про старых богов. Будет им главное впечатление детства: живая сидха. Можно сразу откладывать для внуков. "Дедушка, а грифона ты видел?" "Нет, не видел. Последнего еще сэр Галахад убил. А вот сидху — доводилось. Был я тогда соплей, вот вроде вас. Вижу — сидха идет с нашим кузнецом. А тот спокойно так с ней разговаривает…" Если, конечно, город не возьмут саксы. Или такие же валлийцы из другого королевства. Тогда впечатления будут совсем другие…
А кузнец был очень нужен — заказать набалдашник и разрубить золотой солид. То есть топор наверняка бы нашелся и у другого местного жителя. Но стал бы этот любой держать язык за зубами о богатенькой одинокой девчонке? Кузнец же, скорее всего, сплетничать не будет — из солидарности со старыми богами, принесшими в мир его ремесло и не брезговавшими заработать горном и молотом честный кусок хлеба.
С рубленой мелочью можно было сунуться к меняле — такой потом нашёлся, или прямо на постоялый двор. Но вместо кузницы Немайн постоянно выносило то к воротам, то ко дворцу местного правителя — избе немного пошире и повыше прочих. Тени же понемногу длиннели, и обещали вскоре слиться в сумерки. Немайн ускорила шаг — и, описав очередную петлю, снова оказалась на небольшой площади перед домом короля. И, увидев на пороге пухлую фигуру в бенедиктинской рясе, весьма обрадовалась. Может, смиренный служитель Божий возрадуется, что не одинок в краю, все еще проникнутом миазмами язычества, и отведет больную топографическим кретинизмом сестру во Христе к кузнице за ручку.
Воспоминание о брате Марке вызвало улыбку. Теперь поединок на площади казался чуточку нелепым и очень смешным. Чего стоит, например, экзорцист, останоленный цитатой из Станислава Лема! К которому пришлось прибегнуть, не зная молитв, свитки с которыми лежали в мешке на самом донышке.
Усталость взяла свое. Стоило Клирику отвлечься от беспокойных мыслей, как тело, словно само собой, откинулось на спину, провалившись в перину, как в воду, удивлённо всхлипнуло — да так и заснуло.
Спать в полной выкладке удобно, разве если сон — вечный. Так что неподвижность эльфийки скоро закончилась. Она долго и тяжело ворочалась, потом снова перевернулась на спину. Открыла глаза. Потрогала уши.
— Так, — пробормотала себе под нос, — лопухи собственного приготовления. Значит, пьяный водитель на «БелАЗе» и прорыв дамбы мне приснились. Спасибо и на том. Сейчас что, уже утро? Светло-то как!
Правда, затянутое непрозрачной пленкой узкое окно не желало чертить на полу негатив самой знаменитой картины Малевича. Свет был немного неровный, как будто над небосводом атланты натянули маскировочную сеть. И трясли, как яблоню.
Часов у Клирика не было, но окна важной гостьи, вроде, выходили на южную сторону. А значит, время можно было узнать по высоте Солнца. Немайн распахнула оконце, высунулась. Солнца не было. Это, впрочем, означало лишь то, что вчера Клирик перепутал северную сторону с южной. Что ж. И не такое случается. А сверкающая сквозь перистую дымку облаков ультрамариновая синь доказывала: еще утро. Яркое раннее утро. Звёзды? Так и вчера днём были звёзды…
Сидха заразительно зевнула. Заражать, однако, было некого — предместные дворы как вымерли. Спать хотелось до головокружения. Но слава лежебоки не прельщала. Раз запомнят что сидха лентяйка, потом не переубедишь. Пришлось озаботиться утренним туалетом. Что местные поймут — Клирик не сомневался. Слишком много римской крови и культуры в камбрийских кельтах. И леса вокруг Кер-Мирддина не сведены. Так что ведро горячей воды, наверное, не пожалеют. Надо только найти кого-нибудь из хозяйской семейки. Или из работников.
В коридоре оказалось сумрачно — окно маленькое, и далеко, факелы потушены. Что и верно — оставленный без присмотра огонь — это пожар. Даже если под ним поддон с водой. Комнаты постояльцев притворены, из-за некоторых раздавались залихватские рулады храпа. Похоже, что спали валлийцы, как и ели, на всю катушку.
Впрочем, не все. На лестнице послышался шорох. Дверь, ведущая на первый этаж, медленно и тихо приоткрылась. В щель осторожно протиснулась мордочка хозяйской старшенькой. Взгляд Клирика немедленно зацепился за распахнутый ворот ночной рубахи без рукавов, но обильные и чуть не торчащие округлости его отчего-то заинтересовали слабо, взгляд переполз на простоватую вышивку вокруг ворота, скользнул по причёске — точней, по растрёпанной соломенной копне. У этой шевелюра в отца. А потом Клирик заметил — двигается девица очень странно. Обе руки нащупывают стену, к которой она и так прижимается всем телом. Босые ноги перед каждым шагом проверют на прочность доски пола. Глаза… Глаза распахнуты настежь, с огромными, без каймы, зрачками, наполнены страхом и еще чем-то. Тем, что и толкает вперед. Немайн, стоящую в трех шагах, девица явно не видит. При том, что вечером точно была зрячей. Клирику стало жутко. Неужели вместо нормального средневековья он, несмотря на обещания Сущности, оказался в фэнтэзийном мире, очевидно недобром? Состряпанном, скажем, вокруг милейшего культа Великих Древних. Впрочем, непосредственной угрозы для жизни пока как будто не было, к потенциальной же, например, в виде неверно заложенных толовых шашек, Клирик и дома привык. Мысли это только подстегивало, поскольку в нештатных ситуациях на его стройках только быстрое и холодное соображение спасало жизни. Потому Клирик начал медленно, шаг в шаг, отступать — и старательно рационализировать ситуацию. Распялить глаза девицы вполне может какой-нибудь травный отвар. В конце концов, кто сказал, что друидические верования к седьмому веку полностью позабыты? Знания о друидах у Клирика ограничивались типовым ролевочным набором, да еще смутным воспоминанием о том, что римляне, одобряя гладиаторские бои и отправляя христиан ко львам, сочли друидические культы кровавой мерзостью. Что могло означать только одно: регулярные приношения человеческих жертв, не являющиеся ни казнями, ни кровавым спортом. Жертв невинных и беззащитных. Например, женщин и детей.
С пришествием христианства устраивать резню открыто они, конечно, не могли. И запомнились хипповатым видом и уважением к природе. Но оставление Диведа монахами могло развязать руки затаившимся. Чтобы рискнуть возобновить рискованные практики, им нужен повод. Вспомнилось давешнее замечание возницы: "Для вас людей резали". Круглые глаза парня, когда тот услышал имя Немайн. И потом, у камина: "Та самая…"
А девица продолжает ползти вперед. Странная походка, нарушение зрения, расширенные зрачки, неровное дыхание. Типичное отравление. Возможное и безо всяких друидов. И даже без злого умысла.
Что ж. Ясно — жертва ничего не соображает. Первой помощи может сопротивляться. Поскольку, за неимением под рукой других рвотных, ею будет щекотание глотки. Не цапнула бы… Да и выше она на целую голову. Сидха перекрестилась — православно — и бросилась в спасательную атаку. Внезапность принесла успех, узенькая пятерня заскочила в глотку отравленной чуть не по локоть — и выскочила обратно раньше, чем рефлекс сработал до конца.
— Пожар!
Клирик применил самый надежный способ привлечь внимание хозяина. Прибежит быстро, и с водой, да и постояльцы поднимутся, а пригодится любая помощь. Ну вот, рядом гремят двери. Туллу выворачивает на пол. Суета, столкновения тел, междометия. Не затоптали бы… И не подумали худого.
— Хозяйскую дочку отравили! — закричала сидха.
— Что нужно? — невысокий, лысоватый постоялец с хода вник в дело.
— Молоко, яйца сырые… Да позовите врача, лекаря, знахаря какого-нибудь! Я ж не знаю толком, как лечить…
Но вменяемого уже сдвигает в сторону могучая рука. Сейчас Кейр не выглядит ни неуклюжим, ни добродушным. Бешеная гора. Зашибет — не заметит.
— Что с ней? Что с Туллой?
Отравленная между тем освободила желудок.
— Кейр! Ты меня спасешь? Она…
— Она!!! Демоница ушастая! Убью! — но парня уже держат, поймав на замахе. Вдруг вырвется?
— Где горит?
Дэффид с женой ухитряются даже на пожаре сохранять степенность! И странные они: днем, на пожар — с факелом. Стало ярко. Немайн прикрыла глаза рукой, заморгала, пытаясь прогнать заслонившие взор зеленые пятна.
— Поймалась, коровища! — завопил трактирщик, едва разглядев немую сцену, — Я, значит, ей мужа нашел, так потерпеть месяцок-другой до свадьбы невтерпеж! Кобеля чернявого захотелось!
— Молоко, яйца сырые, лекарь, — Клирик уже понял, что натворил что-то не то. Продолжал по инерции. Но жена трактирщика — Глэдис, кажется, — быстро кивнула и бросилась вниз. Видимо, за искомым.
— Сидха говорит, Туллу опоили, — встрял "член клуба", напяливая на лысину слетевший в суматохе колпак.
— Не опоили. А просто по сердцу мне Кейр, — рванулась к любимому белобрысая.
— Точно опоили! — радостно подтвердил трактирщик, — Иначе с чего она так по этому бугаю сохнет, когда у отца на примете вполне приличные люди есть? Слышь, Кейр, если б не твой отец, голову б тебе я отвернул! И плевать на кровную месть! К дому я тебя теперь близко не подпущу, это ясно.
— А это точно он приворот подсыпал? — спросил лысый.
— А кто ж?
— А кому хочется расстроить выгодную партию твоей дочери? Таких что, нет?
— Есть, — задумался трактирщик, — а Кейра что, и не наказывать никак?
— А если его тоже опоили? Видишь, как лютует!
Клирик уже ничего не понимал. Но…
— А ну-ка, леди сидха, взгляни на эту бесстыжую рожу! Не притворствует?
Клирик понял: есть шанс, что агрессивную гору зафиксируют. Возможно, надолго. А потому выдал:
— Зрачки расширены, дыхание прерывистое, нездоровый цвет лица, испарина… Отравлен! За знахарем послали?
— А ну-ка засуньте ему два пальца! — скомандовал лысоватый. Кейр дергался и даже кусался, но с содержанием желудка ему пришлось расстаться.
— Теплое молоко, сырые яйца, — вновь перечислила Немайн, причем Клирик с удивлением отметил в ее — своём — голосе явное злорадство, — лекаря… А я теперь могу только молиться.
Юркнула в свою комнату, скрипнула засовом и была такова. Там можно было сесть на кровать и привести мысли в порядок.
Факел в руках трактирщика, ночные рубашки, полуодетые постояльцы… Все это складывалось в стройную систему. Клирик снова высунулся в окно. И не нашел Полярную звезду на своей половине неба. Северный конец оси мира проворачивался с другой стороны постоялого двора. Это значило: окно выходит на юг. Солнца на ярком небе нет. Следовательно, на дворе — ночь.
— Расовые преимущества эльфов, — сообщил окну Клирик, — видение в неполной темноте, обостренные зрение и слух. Со слухом ясно. А вот зрение мало того, что ночное, так еще и узкое. Вижу только прямо перед собой! Чуть что — головой ворочаю. Инстинктивное владение луком, мечом и шпагой — которыми мне пользоваться обеты не велят. Не так уж плохо. Ну что ж, девочка, поздравляю. Похоже, раса выбрана верно!
Немайн пожала правой рукой левую. Мир перед ней сиял сквозь зелень тисовой рощи белеными стенами предместья. Наверху перемигивались звезды.
Сидха зевнула. Спать все еще хотелось. Почему бы и нет? До утра-то далеко! Только не как в прошлый раз, а по-человечески. Чтобы снова этакий Ктулху фтхагн не приключился. Устроила двум любящим сердцам вместо свидания прочистку желудков… И вообще — леди не положено дрыхнуть, не раздеваясь. Для начала Клирик решил стянуть сапоги. Никаких потрясений это не обещало — и не принесло. Только ноги оказались размеров на десять меньше, чем были у него до встречи с Сущностью, и на два-три — чем полагалось бы нормальной даме его нынешнего роста. На ногах обнаружились чулки с подвязками, длиной по колено. Шитые из четырёх кусков. Вязание-то в Европе появится позже. Насколько — неясно.
Клирик пожалел, что вязать не умеет. Была бы несложная и довольно заметная инновация. Но — увы. Что ж. Стащил чулки, полюбовался на полупрозрачные пальцы ног. Осмотрел ступни. С удовольствием отметил отсутствие мозолей. Раз такие нежные конечности легко перенесли несколько часов похода с тяжёлым грузом, значит, хотя бы одна — и пока единственная — пара походной обуви у него есть.
Стянутая через голову ряса открыла серое суконное платье до пят. Узкие рукава, отделка черным кружевом, плотные ряды крошечных отверстий, стянутых шнуровкой — вдоль левого бока и по каждой руке до локтя, суровая строгость идеала. Формально это, может, и считалось нижним платьем. Но спать в таком… Клирик начал войну с завязками, стараясь не заглядывать в расширяющуюся брешь вдоль левого бока. Расстегнув до конца, дал платью упасть. Очень пожалел, что нельзя включить "свободную камеру" или хотя бы раздобыть зеркало в рост.
И обнаружил себя в длинной, до пят, тунике плотного шелка без рукавов. Учитывая цену шелка в темные века — в несколько раз большее количество золота по весу, — выходило, что Сущность таким образом отыграла цену наряда в целых десять золотых. На этом Клирик решил, что разделся достаточно, и залез в постель.
Сидха Немайн спала неспокойно, металась, как в бреду. А с ее маленьких узких губ слетало такое, что вызвало бы изрядное уважение самых отпетых наемников Европы. Если б, разумеется, они поняли русский мат. Немайн снились пьяные рабочие, неисправная техника, тупые прорабы и замминистра, "его невысокопревосходительство", подписавший акт о переносе срока сдачи объекта с декабря следующего года на январь нынешнего.
По сравнению с ночным, утренний мир выглядел блеклым, словно землю посыпали пылью. Безжалостное белое светило, молочное небо… Бриллиантовые иголочки звёзд. Немайн сладко потянулась. Наступал второй день странной новой жизни в шкуре волшебного существа в неволшебном мире.
Пока одни спали, другие работали. В Кер-Мирддине имелся врач. Не варварский знахарь, а именно врач старого, римского, типа — ученый и практик разом, способный на сущие чудеса в хирургии и неплохо владеющий общей практикой. Теории, на которых основывалась наука мэтра Амвросия, быть может, выглядели для обитателя иного века странными, но он лечил, а не калечил, счет спасенным жизням вел на сотни. И ночной подъем счел вполне житейским делом. Но лекарства от любви не знал. О чем и сообщил сидхе, поймав ее за умыванием.
Клирик как раз разрешил задачу, как, сохранив пристойный внешний вид, не запачкать одежду. Другой-то не было. В результате он замотался в простыню, постаравшись полностью скрыть под ней платье. Мазаться маслом не хотелось, тереться пемзой — тем более, мыла не было. А осторожное плескание рук в подогретой воде, ни удовольствия, ни заметной пользы не приносило.
— Бог ты мой, и правда, сидха! — возопил он с порога, — До этого мгновения я полагал тебя, леди, заезжей шарлатанкой! Сидхов — суеверием! Но я не прав, и это прекрасно! Уши можно сделать из воска, а рыжих в Уэльсе, как трески в океане. Но не подделать кисти рук! Женщина может стереть лицо и нарисовать другое, мужчина может зарасти бородой, заплыть жиром, покрыться шрамами, но череп не поменяет никогда! А кисти рук — истинное лицо!
— Не замечала… — Немайн принялась рассматривать руки. Узенькие, гладенькие, хлесткие. Для пощечин, не для ласк. Но вот они-то нечеловеческими не казались. Клирику.
Амвросий между тем обежал ее кругом.
— По тебе анатомию можно изучать, — сообщил радостно, — И у тебя в шее девять позвонков! А не семь, как у людей. Это — прекрасно! А глаза… Прелесть! Кстати: палла, вообще-то, наматывается не так. О методах же лечения я просто не намерен спорить. Леди Немайн, отчего ты вообще решила, что эти двое отравлены?! По-моему, обычное взаимное влечение. По крайней мере, следов известных мне приворотных зелий, могущих хоть как-то повредить организму, я не обнаружил. Хотя и вреда от прописанного тобой лечения — тоже. Тем не менее, вынужден признать его неэффективным. Любовь вылечить нельзя.
— Можно, — Немайн хихикнула, — лет пять семейной жизни, и — как рукой снимет. В половине случаев — точно. Собственно, именно такой вариант я намереваюсь предложить пострадавшим и их родне. А что такое палла?
В дверь тихонько поскреблись. Младшие сестренки пострадавшей. Эйра и Сиан.
— А это правда, что Кейра тоже опоили? А то отец говорит: "Если этот котяра в своем уме, убью". А мама…
— А Тулла говорит, ты на нее вечером так смотрела, а зачем? А ей уже тогда подсыпали или нет? А я сразу поняла…
Клирик оторопело отметил, что разбирает в хоровом девичьем щебете каждое слово. И понимает двух разом говорящих девочек. Ненаучная фантастика. Фэнтэзи!
— Да, Кейра, безусловно, опоили, — громко и четко, чтобы мэтр Амвросий посреди гвалта разобрал, вынесла вердикт Немайн, — так что совсем не надо его убивать.
— Опоили. Совершенно неоспоримо, — врач ложь во спасение поддержал.
— А что с ними будет теперь? С Кейром и с Туллой? А то мама плачет, а папа молчит…
— А ничего, — вдохновенно вещала Немайн, — страшного. Жить будут. Колдовство теперь неопасно, зря я половину ночи не спала? Кушать будут, что мэтр прикажет. Увы, отвар любовного напитка успел всосаться в стенки желудков, и лечение может не помочь. Тогда придется бедняжек поженить. А папа молчит, говорите?
— Да, смотрит в окно и молчит, а с Туллой сидит Эйлет…
— Мама и Гвен пытаются папу разговорить, но он молчит, как камень…
Это поведение Клирик знал. Потому испытал острый приступ сочувствия. Сам он предпочитал переваривать неприятности в одиночестве — а лучше с другом. Но Дэффиду от семьи бежать некуда. Одно заведение в городе, и то его собственное. Как же спасти мужика?
— Вашему отцу сейчас нужна другая забота, — Немайн наклонила голову к девочкам, и ее голос вдруг стал ниже и солиднее, — совсем другая… Отзовите маму и сестру, я сейчас выйду в зал, и мы все подробно обсудим. Вы ведь хотите помочь отцу?
Для Дэффида Вилис-Кэдмана ночной кошмар все еще продолжался. Не выспавшийся, красноглазый, он стоял у окна и бессмысленно рассматривал пузырьки в мутном стекле. Сквозь окно пробивались последние знаки нового дня, утро уходило. Впереди маячили семейные разговоры. Опять разгонять птичий базар, стучать кулаком по столу, Глэдис снова начнет реветь в три ручья, дочки хором запоют, что он их совсем не понимает и не любит… Ну за что Бог не дал ему ни одного сына! Уж тот бы понял отца. Или нет?
Хорошо, Глэдис и Гвен хоть ненадолго оставили его в покое. Но ведь вернутся. Снова восходящий к истерике тон, снова будут ходить вокруг да около, и пытаться разрушить решение, которого еще и в помине нет! Шаги за дверью. Может, сразу наорать? Обидятся, конечно, но зато — тишина. Благословенная тишина.
Дверь тихо — и к кому она подкрадывается, к старому солдату — отворилась. Глэдис — эта плавная походка всегда сводила Дэффида с ума, даже теперь — лебедушкой подплыла к нему. Молча взяла за руку. И не стала ничего говорить! Молчащую жену оказалось терпеть рядом совсем нетрудно. Даже приятно. И решение всех проблем пришло само собой. В конце концов, на сторону можно выдать и младших. А ему, за отсутствием сына, очень пригодится зять. Кейр смышлен, и из него вполне может выйти смена — что за стойкой, что на пивоварне. А главное — второй мужчина в семье появится уже сейчас. А не тогда, когда он распихает длинноволосую и длинноязыкую девичью команду по хуторам. И станет не соперником, а товарищем по несчастью.
— Глэдис, — сказал он жене, — а может, ну его, сидхово лечение? Кейр не самый плохой выбор. Из молодежи так и вообще… И уж этот от свадьбы не отвертится, и любить нашу Туллу точно будет.
Парень, и правда, откручиваться не стал, он впал в самый щенячий восторг, и только отсутствие в городе священника помешало тут же приняться за свадебный пир. Кейр же — верхом, бросив фургон в городе, рванул в холмы, чтобы спуститься в город неделю спустя с благословениями отца и клановых старейшин, в которых никто и не сомневался. Еще бы! Породниться с хозяином заезжего дома в Камбрии было немногим менее почетно, чем с королём. Труд, дающий другим кров и пищу, считался достойным и крайне аристократическим. Ко всему хозяин заезжего дома был попросту богат: молочное стадо из полутора сотен коров, мясное — не меньше, сотни овец и свиней Дэффида ап Ллиувеллина Вилис-Кэдмана покрывали собой холмы вокруг столицы. А вблизи трактира пыхтел небольшой пивоваренный заводик.
Кейр лучился от счастья, но все же перехватил Немайн у дверей кузницы Лорна ап Данхэма, где та заказывала кирку-молоток для геологических изысканий, и попытался выяснить, к чему была вся ночная история? Если он с самого начала был не против женитьбы? А свадьбы с Туллой просто жаждал, равно мешая плотские стремления, меркантильные интересы, и симпатию к той, с которой надеялся счастливо провести большую часть жизни. Так что позор Тулле не грозил, да и Кейра будущий тесть никак не убил бы до смерти — чтобы было за кого выдать дочку, сняв с клана позорное пятно и не развязав кровную вражду.