Страница:
Норманны не удивились. Ученица богини непременно должна быть чуток не в себе. А если не чуток, так и тем лучше: будет правильнее понимать богов. Те-то совсем непредсказуемые. Немхэйн ещё ничего. Почти понятная. К примеру, повозка ей и правда, нужна. Лезть со сломанной рукой в военное седло — глупо. А пристраиваться в женской посадке — самоубийство. Кто её вообще придумал? Колени чуть врозь, пятки под задницу — и балансируй на лошадином хребте, храбрая амазонка… Пешком идти — хорошо, но задержит конных. Повозка — в самый раз. Но зачем неустойчивое сооружение на двух колёсах?
Тем более — изначально единственная ось колесницы была хорошо, прочно закреплена под кузовом, но сидха заменила простое и надёжное крепление на мешанину палок и верёвок. А раз колесница при этом не развалилась, то и заклинаний. И вот теперь извольте-ка её пинать и раскачивать!
— Веночки — трогательно, — согласился скальд Харальд, — Человек — это дерево, и мир — это дерево… Но почему именно из яблони и сливы? Листья дубов и клёнов не менее красивы.
— Стоит ли портить деревья, приносящие пользу? — корабельный плотник Эгиль был настроен практичнее.
— Подойдут любые — из ветвей плодовых деревьев. Только такие одевают на предназначенных в жертву Неметоне. Обычно это девственницы или быки. Кем вам быть приятнее, выбирайте сами… Для простого привлечения внимания подойдут ветви ольхи…
— Анна! Легка на помине, мы как раз о тебе говорили!
Ведьма стоически перенесла ласковый напор. Прабабушке повезло с учителем-любовником. А ей досталось ласковое недоразумение. И ведь в первую секунду кажется, что вот сейчас, на виду у пяти десятков зрителей, посреди ипподрома… А вместо этого сидха просто прижимается, как дитё к мамке, и мордочка становится такой сладкой и доверчивой, что на неё и сердиться ни за что невозможно. В том числе за перепачканную дегтем, салом и ещё невесть чем одежду.
Клирик окончательно убедился — мозги и тело работают враздрай. На что срабатывает "слезодавительный механизм", пока не понял. Тем не менее, установил, что и обниматься совершенно не обязательно. Достаточно прижаться к женскому телу. И извольте получить в кровь бочку гормонов общности.
— Не раздумала быть моей ученицей?
— Нет.
— Тогда будешь колесничей. Ходят слухи, несколько лет назад ты выиграла гонки. Это правда?
Очень вежливая правда. Не несколько, а, поди, все два десятка лет назад Анне последний раз довелось участвовать в гонках. Ещё девчонкой. Выиграла… А все проигравшие заявили, что молоденькая ведьма сглазила соперников прямо на трассе! Чуть камнями не побили. И приза не дали, наоборот, клан отступное платил. Чтоб замять скандал.
— Правда. А зачем тебе колесничая? С тобой и состязаться никто не будет. Какой смысл?
— Так речь-то не о гонках. Мы на фэйри идём охотиться. Учёная-сидха есть, священник есть. Знахарка тоже нужна. Из меня лекарь, как из мэтра Амвросия — молотобоец. Целебный источник найти и вывести наружу — мой предел.
Анна вздохнула. Немайн, похоже, достигла в величии обыденности, и не понимала уже истинной природы могущества. Неужели поставить припарку больному — сила, большая, чем обеспечить панацеей тысячи — и на века?
— Что значит учёная сидха?
— Хм. Которая знает… — Клирик не успел перечислить обязательные для хорошей сидхи дисциплины.
— Ты же рождённая!
— И хорошо.
— Как же ты можешь Знать? Тебе в лучшем случае мать рассказывала.
— Именно поэтому и учёная, а не просто знающая, — Клирику это очень надоело: ляпнешь сакраментальность, и, не успеешь оглянуться, как под ногами вместо земли хрустит тонкий лёд! И он поспешил оборвать непонятную и неприятную тему:
— Знакомься, Анна, это «Пантера». Знакомься, «Пантера», это Анна. Вылезайте, воины. Сейчас мы испытаем колесницу на ходу. А пока подготовят упряжку, я коротко опишу этот новейший образец.
А потом его понесло. Залился соловьём, словно сдавая объект заказчику.
— Сделать, конечно, нужно ещё многое. Борта, например, будут укреплены четырьмя щитами-павезами каждый, а щиты ещё не готовы. Но главное — вот. Рессоры, — Немайн похлопала по странной подвеске, — двойные, торсионные! Есть и проблема — каждое утро их нужно натягивать заново. А ночью или ослаблять, или, на случай чего, менять на другие. Иначе потеряют упругость.
Из-за всей этой профилактики он и назвал колесницу «Пантерой». Про себя ещё часто добавлял: модификация G. Поскольку у фашистов последней была модификация F. Немецкий танк отличался превосходной для своего времени гладкостью хода… пока держались узкие катки. У танков торсионы были стальные. У колесницы — из дерева и льняных верёвок. Решение подсказал Вегеций. Если верёвки и дерево прекрасно заменяли в баллистах стальной лук, то почему и в рессорах не заменить? А тип рессор, работающий на кручение, и есть торсион.
Клирик был весьма рад скромным успехам. Работал-то на собственную задницу. Ездить на том, что ему гордо выкатили из ипподромного гаража, оказалось невозможно. Даже пассажиром. Стало ясно — колесница вправду транспорт героев. Никак по-другому назвать человека, лезущего туда хотя бы во второй раз, нельзя! С появлением примитивной конницы колесницы исчезли с поля боя почти сразу. Движения лошади — регулярные, к ним приспособиться проще, чем к прыжкам колёс на случайных неровностях дороги. Даже — хорошей римской дороги. И сплетённое из кожаных ремней дно колесницы мало чем помогает. Смягчать толчки приходится собственными ногами, что означает — ехать всю дорогу на полусогнутых, держась за бортики повозки. В двадцать первом веке похожий номер на парадах приходилось проделывать министрам обороны — на Красной площади, на пневматических шинах и мягких рессорах. Всё равно объезд давался очень тяжело, особенно штатским. Правда, им приходилось стоять смирно, это тоже трудно. Кстати, именно из-за тряски все изображения колесничных лучников, стреляющих с хода — туфта и пропаганда. Даже с «Пантеры» стрелять из лука было бы тяжело, разве что на ипподроме. Стоять на полу колесницы — не сидеть в высоком военном седле. Не держась за бортики, непременно навернёшься. Разумеется, лучнику можно сделать сиденье, да и пристегнуть. Чем Немайн и озаботилась. Вот только стрелять из лука она не могла. При сломанной руке.
Анна боевую колесницу в жизни не водила. И вообще — отвыкла от гонок. И вот — упряжка готова к старту. Сзади подпирает сиденье — в походе вещь, очевидно нужная, но не в бою и не на испытаниях. Возле заднего сиденья — очередная мешанина из ремней и деревянных колёс. Колесничное копьё торчит по левую руку. Что колесницы не воюют на ходу, и вообще воюют, только если прижмут — ведьма знала. Когда бежать невозможно, колесница должна остановиться. А герой и возница — взяться за оружие. Герой — за обычное, пехотное. А возница — за колесничное копьё. Длинное, шестиметровое, похожее на двузубую вилку, какими едят на официальных собраниях клана в «Голове». Только большую, и с крюком. Таким копьём можно (и нужно) колоть через головы лошадей. А древние герои, бывало, и на ходу с ним управлялись. Для того и крюк — цеплять неприятельских солдат. Последние столетий шесть колесничное копьё использовалось как древко вымпела с клановой расцветкой на гонках, и почётное оружие колесничих на дуэлях. Именно с таким копьём Анна собиралась выходить на поединок с Немайн.
На месте колесничей Анну охватил восторг, без всякой примеси ностальгической печали. Она вернулась! И пусть кто-нибудь теперь попробует сказать слово поперёк! Если уж сидхе можно… От сидховской колесницы она ожидала чего угодно — если б та и взлетела, не удивилась бы. Но та, приняв колесничую, легко качнулась, словно лодка.
Вот чего она не ожидала — что однорукая сидха всерьёз соберётся воевать. Для этого рыцари есть. Но Немайн-Неметона страшна и однорукой. Сидха вспрыгнула — колесница взбрыкнула, точно живая. Немайн плюхнулась на сиденье сзади, принялась поправлять рясу среди оказавшихся у неё в ногах ремней и барабанов. Наконец, перекинула через плечо ремень, закрепила — привычным жестом, будто отточенным годами. А Эгиль водрузил на раму в корме корпуса ещё одну рессору. По крайней мере, на рессору — хоть и вывернутую наизнанку — устройство было похоже. Брусья, верёвки…
Немайн зацепила крюком от устройства в ногах одну из верёвок. Сделала несколько быстрых движений ногами — и верёвка — тетива! — отвела плечи «рессоры». На ложе легла длинная тяжёлая стрела.
— Скорпиончик, — Немайн ласково погладила ложе, — поменьше, чем у римлян. Зато, надеюсь, пошустрее. Эй, мишени на двести шагов готовы?
В натянутом виде «скорпиончик» и вправду напоминал насекомое. Плечи-клешни, ложе-хвост. И жало тяжеленной стрелы.
Сначала Клирик подумывал об арбалете. Но сталь, выходившая у Лорна, была не слишком упругой. Собственно, в другие эпохи её и сталью бы назвать постыдились. А сила скрученных верёвок годилась и для метательного оружия. Маленькая баллиста, поставленная Немайн на шкворень, отличалась от описанного Вегецием образца ровно настолько, насколько заставило физическое нездоровье. А именно — арбалетного типа спуском под одинокую правую руку, да ножным приводом ворота.
— Мишени готовы. Езжайте!
— Ездят рыцарь на лошади и жена на муже. Колесницы ходят, — сообщила Анна, — Немайн, ты готова? У какой мишени остановить?
— Ни у какой. С места я умею. Попробуем с ходу.
Для начала Анна пустила квадригу шагом. Колесница двинулась непривычно тяжело — да и была раза в три тяжелее гоночных. Но шла — ровно. Привычный мелкий дребезг так и не появился. Вдруг колесница чуть вздрогнула и дернулась вправо. Анна оглянулась — сидха перекинула баллисту на правый борт и, хитро прищурившись, приникла к ложу. Хлопок тетивы. Колесницу ощутимо дёргает влево. Обиженное:
— Мимо… Ещё круг шагом, пожалуйста, хочу упреждение подобрать.
Ещё круг — на здоровье. Неприятное поскрипывание на повороте. Верно, нужно смазать ось. Толчок.
— Вилка. Ещё круг.
Хрустит песок под колёсами. Неприятный скрип. Толчок. Торчащая из мишени стрела с красным — для приметности — бумажным оперением.
— Есть! Попробуем рысь? — Немайн довольна. Стреляющей игрушкой. А с колесницей что-то не так.
— Не нравится мне этот скрип. Что-то знакомое, но уловить не могу.
— Для того и испытания. Выяснить, где узкие места.
Анна кивнула — скорее себе самой, чем сидхе. Ведь азы, азы перезабывала могучая ведьма! Всякое заклинание имеет изъян. Небольшой. Именно, что узкий! Вход в сидх. Тропка в Тайную страну. Ахиллесова пята. Гейсы героев Ирландии. Прозор в доспехе. Но точно зная, где споткнёшься, разве не подложишь туда кипу шерсти?
Медленная рысь. Три круга. Попадание. Быстрая рысь. Три круга. Промах. Слишком быстро. Но в упор попасть можно. И на отходе.
Всё шло хорошо. Но повторяющийся скрип не давал Анне покоя. На быстрых аллюрах приходилось притормаживать на поворотах, но скрип не уходил. Может, всего лишь дурная смазка? И колесничая подняла квадригу в галоп. Увы, она слишком привыкла в молодости к лёгким спортивно-триумфальным колесницам. Слишком мало сбросила скорость на повороте. Меньше, чем следовало — колесницу почти не трясло, и скорость казалась ниже, чем на самом деле. И, когда на повороте вслед за скрипом раздался хруст, сделать ничего не успела.
Их протащило метров сто. На боку. Песок располосовал кожу на бортах колесницы, косой штриховкой отполировал железные стяжки. Анна честно заработала несколько ссадин — а совершенно невредимая сидха свисает бочком со своего сиденья, «скорпиончик» прижат к груди здоровой рукой. Как ребёнок.
— Помоги отстегнуться, а? И посмотрим, что у нас не то…
Чуть-чуть не свернувшая шею сидха выглядит на диво спокойной. Норманны возникают рядом мгновенно. Могучие руки принимают баллисту. Потом — сидху. Осторожно — такмими лапищами — отстегнули ремни, а казалось, оторвут. Поставили на ноги. Осмотрев разрушения, ушастая от радости подпрыгнула:
— Торсионы целы! Это главное. Не выдержали колёса. Всё правильно — мы только их и не поменяли, а вес возрос…
Анна — восторг возвращения в молодость всё ещё пересиливал нытьё ушибов — тоже убедилась: со странной верёвочной подвеской всё в порядке. Не выдержали спицы. Что ж. Из всех доспехов Ахиллесу следует носить стальной сапог.
— Ободья целы, потому, что их оковали железом. Может, и спицы оковать?
— Неплохая мысль. Но можно сделать лучше. Смотри: спицы сломаны где?
— У самой оси.
— Верно. Значит, на ободья приходится куда меньшая нагрузка. А теперь посмотрим, как именно сломаны спицы. Половина внутрь, половина наружу. Как бы ты ломала колесо, чтобы получить такой эффект?
Анна показала: ухватиться руками за верх обода, ногами изо всех сил ударить вниз.
— Точно. Именно такая сила и возникает на повороте. Потому тебе и притормаживать всегда приходилось. А теперь представь себе, что нужно сделать с колесом, чтобы оно не сломалось при твоём ударе. Не усиливая спиц.
— Можно поставить подпорку снизу. Можно поставить колесо в ямку. Но на ходу это невозможно. Разве только проложить колею. Для гоночной колесницы это бы подошло. Но у нас же боевая. Ей не только по ипподрому ездить.
— Значит, нужно, чтобы колея оказывалась там, где идёт колесница, сама по себе?
— Но этого нельзя сделать.
— Это сделать можно. Даже просто. Но для этого нам потребуется немного сидховского колдовства. Готова к первому уроку? Итак, в дальнейшем я буду называть суть своей силы — механикой, а применяемый метод — теорией решения изобретательских задач…
Любвеобильный сидх, который обучал прабабку Анны, то ли не выдал и половины своих секретов, то ли попросту был оболтусом из младшеньких. Кинул набор из нескольких полезных заклинаний, рассказал о свойствах трав — и был таков. Немудрено, что принесённое в мир подобными учителями знание тает, как снег, залетевший с долину. Немайн учила другому — составлению собственных заклинаний. Причём на уровне, который заставил бы Мерлина вырвать последние волосы от отчаяния — к смертным уходили настолько сокровенные тайны, что Анна боялась, как бы её не разорвало изнутри от переливающейся в неё из Неметоны силы.
Та по мелочам не работала — и не умела! Ну не может богиня — или ангел — взывать о помощи к силам, меньшим, чем Творец Вселенной. Вот и наловчилась узнавать истинную суть вещи, выделяя идеальные образы из вещей реальных. Затем расщепляла идеальные образы на части — всё более простые и понятные. Пока не доходила до Истинного Имени вещи, способной совершить требуемое. Обычно реальная вещь — отражение идеала — не существовала. Но её оставалось всего лишь сделать. Простая ремесленная работа. Без которой метод Немайн не работал.
Вот взять колею… Анна сама установила, что от колеи нужен только внутренний упор. Состоящий из земли. И поняла, что для наклонённого колеса вся земля станет таким упором. Но сидха потребовала разложить на сути и колесо: вышло, что раз слабое место — спицы, то и наклонять нужно только их. Анна была вынуждена согласиться — если обидеть недоверием честно отработавшие обод и ось, ничего хорошего из этого не выйдет. Что вещи, как живые, могут мстить за оскорбление их чести, узнала впервые — но поверила безоговорочно. По крайней мере, сложные, волшебные вещи, наделённые именами — корабли, колесницы, даже ручные баллисты вроде «скорпиончика» — уж точно обидчивы. А часть всегда приобретает свойства целого.
Надеясь польстить «Пантере», Анна предложила оснастить новые колёса шипами и серпами. Немайн идея не понравилась.
— Я же добренькая, забыла? А быть добренькой иногда выгоднее. И много от нас бы осталось при падении, если бы из колёс серпы торчали? Нет, Анна, вещь, способная убивать по собственному произволу, без направляющей её руки — дурная штука… Лучше вот что. Запас ширины у нас ведь всё равно есть, спереди-то аж четыре лошади…
Типичное для ирландки «аж». Не бывает у них квадриг. Биги-пароконки и те недавно появились. Века четыре назад. А при Немайн вообще и на одноконных упряжках ездили. Сена им не хватает, что ли?
— … так можно колёса на обе стороны укрепить. Два набора спиц вместо одного.
На изготовление колёс с наклонными спицами, превращающих ровную землю в косогор, а косогор — в ровную землю, ушёл целый день.
Самое смешное, что новые колёса для всех оставались странной, даже уродливой, вещью. Вроде детского волчка, поставленного на ребро. Или сложенных вместе донышками наружу тарелок. А если припомнить ось, так воронок, через которые ведьма вливает настои в горло лошадям. Только не сплошные — а кто ещё ездит на сплошных? — а из спиц. Но уже на быстрой рыси спицы сливаются… Их силу и красоту видела только Анна. Помимо сидхи, конечно. Анна на секунду представила себе, что видит Немайн своими глазищами — все вещи в совсем ином свете и образе. На мгновение почти поняла — как это. Потом понимание ушло, оставив ощущение достижимости. Оно не собиралось даваться ни ученице, ни — скорее всего — подмастерью. Но истинно великой ведьме обещало явиться. Впереди замаячила гора работы. Любимой работы.
Клирик тоже был доволен. Во-первых, сделанная на колокольне глупость обернулась несказанной выгодой. Анна неожиданно легко приняла предложенные методики, и включилась в работу с редким воодушевлением… И это была умная, взрослая, практичная помощница! У неё даже характер чуточку смягчился. Во-вторых, неплохо уел короля. Кто призывает на войну девочку-инвалидку с незажившим переломом, пусть не ожидает, что поставить её в строй получится быстро и дёшево! Глэдис, помнится, собиралась высказать королю своё мнение по этому поводу, да напомнить закон, в котором чётко указано — призывать человека можно, только если он здоров. Но ключевым словом этой статьи закона оказалось слово — «человек». Как сказал королевский филид, сидха стоит армии. Сидха со сломанной рукой — половины армии.
С колесницей возились до темноты. Сидха бы охотно продолжила и дальше, но без факелов было темно для всех остальных, а с факелами — ярко для неё.
— Не стоит портить глаза, — подвела итог, — Всё равно сэр Эдгар никуда не двинется, пока не напомнит ополчению, как службу нести. Дня три-четыре у нас ещё есть.
После чего отправилась в церковь — отбывать наказание. Кланяться. Святым. У которых, вместе взятых, силы, как в левом мизинце Немайн. Вот этого Анна понять не могла.
— Ну, — сообщила сидха, — это ведь наказание за гордыню. Я заявила, что справилась с делом, которое никто не ожидал возможным исполнить без помощи Господней. И врать не стала. А это хоть и не грех, все мы имеем право на свершения, но я ещё и забыла призвать Его помощь в трудный час. Правда, трудный. Вот и получилось, что стоит мне напомнить про святых. Для пользы дела. Может, помоги мне кто из них, руку бы не сломала! А больше устану, лучше запомню.
За тем, как Немайн отбывает епитимью, пришёл понаблюдать сам епископ. В суматошные дни подготовки похода это была его единственная возможность поговорить с самой интересной особой в епархии. Вот только разговор получался односторонним. Епископ говорил, кающаяся молча пыхтела. Боялась сбить дыхание.
Простых поклонов Августине-Ираклии оказалось мало. В том, что перед ним именно она, епископ Дионисий сомневаться не мог. Клирик просчитал епископа в последнюю минуту. И — совершил правильную ошибку. Да, признавать императорское происхождение было ошибкой. Но к другому выводу относительно сущности Немайн епископ прийти попросту не мог. Был он грек, и был он греческий аристократ. Даже римлян — латинских римлян, не греков — считал слегка варварами. А уж о холмовых сидхах и говорить нечего. Ну не мог, не мог образованный грек поверить в существование чужой культуры, более высокой, чем греческая. В том числе в технике. Особенно в технике.
Тем более, Клирик перед этим сослался на эллинские труды. Труды, копии которых в самые лучшие времена можно было пересчитать по пальцам. Труды, которых — в полном комплекте — не имела ни одна публичная библиотека, ни одна высшая школа Константинополя. Ну и к какому выводу должен был прийти сицилиец? Такой же сицилиец, как Архимед, только христианин? Высшая аристократка. Выросшая в доме с лучшей в империи библиотекой. Добавить несомненное уродство…
Вывод был один, и его стоило подтвердить. Самому. Раньше, чем прелат придёт к нему сам. Тем самым продемонстрировать доверие, дружественность, и готовность сотрудничать. Не во всём.
— Не стоит так усердствовать, дочь моя. Епитимия была тебе дана в смирение гордыни. И дабы ты лучше понимала простого человека.
— Стоит. Я не как все. И нет смысла притворяться, что я как все. Это ведь даже не других обманывать — себя. Знаешь, у меня было большое искушение — не признаваться тебе. Это ведь страшно. Сам знаешь, почему. Но — рано или поздно ты бы понял. И сообщил в Рим. Так лучше рано, чем поздно. Иначе святой престол узнает вместо правды — слухи, распространяемые тем, кто не хочет видеть меня ни на воле, ни среди живых.
— И всё-таки… Ты разве не хочешь вернуться?
— В Константинополь? В империю? Совершенно. Там я выродок — здесь я сидха. Немного не от мира сего, да и только. Так что есть, то есть! Гораздо лучше, чем "кровосмесительное отродье", а? Но я ещё окончательно не решила, как жить. Вот теперь пытаюсь разобраться, думаю. Между делом.
— Но зачем эта ужасная рама? Тебе ведь так труднее класть поклоны. Выползаешь же чуть живая.
Тренажёр — пусть и примитивный, деревянный, конечно, сооружение ещё то. Особенно в церкви. Но Клирику хотелось совместить необходимое с полезным. И докачать физическую силу хотя бы до среднечеловеческой. А лучше — до среднекельтской. Как писал Цезарь — галл и сам по себе страшен, а если к нему на помощь придёт жена, то римляне, хоть всей центурией, кабацкую драку слили. И прибавлял, что война, по счастью, не беспорядочная драка… Обоснование же странности придумано заранее.
— Труднее, да. Ну и что? Что делаешь — делай хорошо. С пользой. Я потом ещё и вериги надену.
— Зачем?
— Тело привыкает к труду, и к благочестивому — тоже. Поначалу я как кряхтела? Еле добиралась домой. Да и теперь сотня поклонов — для меня немалый труд. Но уже привычный. А дальше? Но ты ведь не учитывал привыкания, когда назначал лекарство моей душе? Значит, его разумнее скомпенсировать.
Три дня Анна могла сойти за гостя — людей из кланов Дэхэйбарта Дэффид был обязан кормить и обеспечивать комнатой три дня в году. Бесплатно. На четвёртый возникла проблема. Как ученице, ей было положено жить внизу, на хозяйской половине. Но не с семьёй хозяина, а с отбывающими работную обязанность перед кланом людьми. Не все могут — и хотят — выходить на строительство и ремонт дорог да укреплений. И не все при этом хотят терять статус. Вот и пристраиваются. Иные за других работают, за деньги. А кое-кто — за жалованье. Как незаменимый повар. Или пивовар. Числятся, кстати, как личной дружиной Дэффида. Но таких немного, не больше десятка. А самый текучий элемент — вышибалы. Никаких особых навыков не нужно, была б силушка. А уж кого вышвыривать да как — хозяйские дочки разберутся.
Семейные специалисты располагали собственными домами в предместье. Явившиеся помочь — жили по четверо в отведённых для того комнатах. Которые были все заняты. Точнее, два места было — но в комнате уже жило двое мужчин. Куда девать дочерину ученицу, Дэффид так и не придумал. Анна, и без того человек нелёгкий, начала брать пример с Немайн — на компромиссы не шла. А вот у Глэдис всё быстро встало по местам.
— Ученица твоя? Твоя. Загодя не подумала — страдай сама. Сегодня отдашь ей свою постель, поспишь в кресле, в столовой. Завтра пробежишься по предместью и снимешь комнату.
— Нет смысла. Мы в поход уходим. Вернёмся — сниму, — рассудительно заметила сидха. А в кресле мне спать не впервой.
В столовой семейство Дэффида обычно не обедало. Главной, самой плотной трапезой был завтрак. Обед настигал членов семьи в самых разных местах. А ужин в Камбрии бывал скорее символическим. Не столько поесть, сколько посидеть вместе. Послушать арфу… Раньше играла — весьма изредка — Глэдис. Да при этом ещё и попрекала дочерей безрукостью. Но после того, как Клирик свозил арфу к плотнику, а потом долго настраивал чудище с педалями и крючками — без камертона, на одном слухе.
Ставший проще в обращении, да ещё и расширивший звуковой ряд, инструмент освоила Эйра, и теперь удивленная арфа рассыпалась переливами, напоминающими позднего Вагнера. Остальные сёстры продолжали терзать струны и нервы сидхи. Никакие уговоры не остановили вялотекущих мучений. Нелегка жизнь с шестью блондинками. Особенно, когда ты — рыжая! Глэдис, хотя и подкрасилась луковой шелухой, твёрдо знала, что благородной даме положено музицировать. И, исполнившись новой надежды, со всем старанием загоняла дочерей за инструмент. Пять девушек, каждая играет по часу. Талант есть у одной. От музыки остальных… Любой нормальный кавалер от такой музыки в окно сиганёт, никакой Немайн не понадобится. О том, что пение Немайн применимо только в бою, ибо приводит к массовой панике, смертям от ужаса и междоусобной резне, Клирик к тому времени уже знал. Как показал расспрос сестёр, в прошлый раз их мучили года три. Но тогда перед глазами Глэдис не стоял пример успеха — Эйра. Пришлось прибегнуть к шантажу.
Эйлет как раз наигрывала что-то неблагозвучно-воинственное — очень искорёженную походную песню. Немайн, зная первый куплет — слышала пение стражников на стене — принялась подтягивать. Неслышно, тоненько. Звук вышёл легкий и хрустальный, как горный ручеёк. Потом она взяла чуть громче… И Глэдис сидхе заткнула рот ладонью, и уши надрать пообещала.
Тем более — изначально единственная ось колесницы была хорошо, прочно закреплена под кузовом, но сидха заменила простое и надёжное крепление на мешанину палок и верёвок. А раз колесница при этом не развалилась, то и заклинаний. И вот теперь извольте-ка её пинать и раскачивать!
— Веночки — трогательно, — согласился скальд Харальд, — Человек — это дерево, и мир — это дерево… Но почему именно из яблони и сливы? Листья дубов и клёнов не менее красивы.
— Стоит ли портить деревья, приносящие пользу? — корабельный плотник Эгиль был настроен практичнее.
— Подойдут любые — из ветвей плодовых деревьев. Только такие одевают на предназначенных в жертву Неметоне. Обычно это девственницы или быки. Кем вам быть приятнее, выбирайте сами… Для простого привлечения внимания подойдут ветви ольхи…
— Анна! Легка на помине, мы как раз о тебе говорили!
Ведьма стоически перенесла ласковый напор. Прабабушке повезло с учителем-любовником. А ей досталось ласковое недоразумение. И ведь в первую секунду кажется, что вот сейчас, на виду у пяти десятков зрителей, посреди ипподрома… А вместо этого сидха просто прижимается, как дитё к мамке, и мордочка становится такой сладкой и доверчивой, что на неё и сердиться ни за что невозможно. В том числе за перепачканную дегтем, салом и ещё невесть чем одежду.
Клирик окончательно убедился — мозги и тело работают враздрай. На что срабатывает "слезодавительный механизм", пока не понял. Тем не менее, установил, что и обниматься совершенно не обязательно. Достаточно прижаться к женскому телу. И извольте получить в кровь бочку гормонов общности.
— Не раздумала быть моей ученицей?
— Нет.
— Тогда будешь колесничей. Ходят слухи, несколько лет назад ты выиграла гонки. Это правда?
Очень вежливая правда. Не несколько, а, поди, все два десятка лет назад Анне последний раз довелось участвовать в гонках. Ещё девчонкой. Выиграла… А все проигравшие заявили, что молоденькая ведьма сглазила соперников прямо на трассе! Чуть камнями не побили. И приза не дали, наоборот, клан отступное платил. Чтоб замять скандал.
— Правда. А зачем тебе колесничая? С тобой и состязаться никто не будет. Какой смысл?
— Так речь-то не о гонках. Мы на фэйри идём охотиться. Учёная-сидха есть, священник есть. Знахарка тоже нужна. Из меня лекарь, как из мэтра Амвросия — молотобоец. Целебный источник найти и вывести наружу — мой предел.
Анна вздохнула. Немайн, похоже, достигла в величии обыденности, и не понимала уже истинной природы могущества. Неужели поставить припарку больному — сила, большая, чем обеспечить панацеей тысячи — и на века?
— Что значит учёная сидха?
— Хм. Которая знает… — Клирик не успел перечислить обязательные для хорошей сидхи дисциплины.
— Ты же рождённая!
— И хорошо.
— Как же ты можешь Знать? Тебе в лучшем случае мать рассказывала.
— Именно поэтому и учёная, а не просто знающая, — Клирику это очень надоело: ляпнешь сакраментальность, и, не успеешь оглянуться, как под ногами вместо земли хрустит тонкий лёд! И он поспешил оборвать непонятную и неприятную тему:
— Знакомься, Анна, это «Пантера». Знакомься, «Пантера», это Анна. Вылезайте, воины. Сейчас мы испытаем колесницу на ходу. А пока подготовят упряжку, я коротко опишу этот новейший образец.
А потом его понесло. Залился соловьём, словно сдавая объект заказчику.
— Сделать, конечно, нужно ещё многое. Борта, например, будут укреплены четырьмя щитами-павезами каждый, а щиты ещё не готовы. Но главное — вот. Рессоры, — Немайн похлопала по странной подвеске, — двойные, торсионные! Есть и проблема — каждое утро их нужно натягивать заново. А ночью или ослаблять, или, на случай чего, менять на другие. Иначе потеряют упругость.
Из-за всей этой профилактики он и назвал колесницу «Пантерой». Про себя ещё часто добавлял: модификация G. Поскольку у фашистов последней была модификация F. Немецкий танк отличался превосходной для своего времени гладкостью хода… пока держались узкие катки. У танков торсионы были стальные. У колесницы — из дерева и льняных верёвок. Решение подсказал Вегеций. Если верёвки и дерево прекрасно заменяли в баллистах стальной лук, то почему и в рессорах не заменить? А тип рессор, работающий на кручение, и есть торсион.
Клирик был весьма рад скромным успехам. Работал-то на собственную задницу. Ездить на том, что ему гордо выкатили из ипподромного гаража, оказалось невозможно. Даже пассажиром. Стало ясно — колесница вправду транспорт героев. Никак по-другому назвать человека, лезущего туда хотя бы во второй раз, нельзя! С появлением примитивной конницы колесницы исчезли с поля боя почти сразу. Движения лошади — регулярные, к ним приспособиться проще, чем к прыжкам колёс на случайных неровностях дороги. Даже — хорошей римской дороги. И сплетённое из кожаных ремней дно колесницы мало чем помогает. Смягчать толчки приходится собственными ногами, что означает — ехать всю дорогу на полусогнутых, держась за бортики повозки. В двадцать первом веке похожий номер на парадах приходилось проделывать министрам обороны — на Красной площади, на пневматических шинах и мягких рессорах. Всё равно объезд давался очень тяжело, особенно штатским. Правда, им приходилось стоять смирно, это тоже трудно. Кстати, именно из-за тряски все изображения колесничных лучников, стреляющих с хода — туфта и пропаганда. Даже с «Пантеры» стрелять из лука было бы тяжело, разве что на ипподроме. Стоять на полу колесницы — не сидеть в высоком военном седле. Не держась за бортики, непременно навернёшься. Разумеется, лучнику можно сделать сиденье, да и пристегнуть. Чем Немайн и озаботилась. Вот только стрелять из лука она не могла. При сломанной руке.
Анна боевую колесницу в жизни не водила. И вообще — отвыкла от гонок. И вот — упряжка готова к старту. Сзади подпирает сиденье — в походе вещь, очевидно нужная, но не в бою и не на испытаниях. Возле заднего сиденья — очередная мешанина из ремней и деревянных колёс. Колесничное копьё торчит по левую руку. Что колесницы не воюют на ходу, и вообще воюют, только если прижмут — ведьма знала. Когда бежать невозможно, колесница должна остановиться. А герой и возница — взяться за оружие. Герой — за обычное, пехотное. А возница — за колесничное копьё. Длинное, шестиметровое, похожее на двузубую вилку, какими едят на официальных собраниях клана в «Голове». Только большую, и с крюком. Таким копьём можно (и нужно) колоть через головы лошадей. А древние герои, бывало, и на ходу с ним управлялись. Для того и крюк — цеплять неприятельских солдат. Последние столетий шесть колесничное копьё использовалось как древко вымпела с клановой расцветкой на гонках, и почётное оружие колесничих на дуэлях. Именно с таким копьём Анна собиралась выходить на поединок с Немайн.
На месте колесничей Анну охватил восторг, без всякой примеси ностальгической печали. Она вернулась! И пусть кто-нибудь теперь попробует сказать слово поперёк! Если уж сидхе можно… От сидховской колесницы она ожидала чего угодно — если б та и взлетела, не удивилась бы. Но та, приняв колесничую, легко качнулась, словно лодка.
Вот чего она не ожидала — что однорукая сидха всерьёз соберётся воевать. Для этого рыцари есть. Но Немайн-Неметона страшна и однорукой. Сидха вспрыгнула — колесница взбрыкнула, точно живая. Немайн плюхнулась на сиденье сзади, принялась поправлять рясу среди оказавшихся у неё в ногах ремней и барабанов. Наконец, перекинула через плечо ремень, закрепила — привычным жестом, будто отточенным годами. А Эгиль водрузил на раму в корме корпуса ещё одну рессору. По крайней мере, на рессору — хоть и вывернутую наизнанку — устройство было похоже. Брусья, верёвки…
Немайн зацепила крюком от устройства в ногах одну из верёвок. Сделала несколько быстрых движений ногами — и верёвка — тетива! — отвела плечи «рессоры». На ложе легла длинная тяжёлая стрела.
— Скорпиончик, — Немайн ласково погладила ложе, — поменьше, чем у римлян. Зато, надеюсь, пошустрее. Эй, мишени на двести шагов готовы?
В натянутом виде «скорпиончик» и вправду напоминал насекомое. Плечи-клешни, ложе-хвост. И жало тяжеленной стрелы.
Сначала Клирик подумывал об арбалете. Но сталь, выходившая у Лорна, была не слишком упругой. Собственно, в другие эпохи её и сталью бы назвать постыдились. А сила скрученных верёвок годилась и для метательного оружия. Маленькая баллиста, поставленная Немайн на шкворень, отличалась от описанного Вегецием образца ровно настолько, насколько заставило физическое нездоровье. А именно — арбалетного типа спуском под одинокую правую руку, да ножным приводом ворота.
— Мишени готовы. Езжайте!
— Ездят рыцарь на лошади и жена на муже. Колесницы ходят, — сообщила Анна, — Немайн, ты готова? У какой мишени остановить?
— Ни у какой. С места я умею. Попробуем с ходу.
Для начала Анна пустила квадригу шагом. Колесница двинулась непривычно тяжело — да и была раза в три тяжелее гоночных. Но шла — ровно. Привычный мелкий дребезг так и не появился. Вдруг колесница чуть вздрогнула и дернулась вправо. Анна оглянулась — сидха перекинула баллисту на правый борт и, хитро прищурившись, приникла к ложу. Хлопок тетивы. Колесницу ощутимо дёргает влево. Обиженное:
— Мимо… Ещё круг шагом, пожалуйста, хочу упреждение подобрать.
Ещё круг — на здоровье. Неприятное поскрипывание на повороте. Верно, нужно смазать ось. Толчок.
— Вилка. Ещё круг.
Хрустит песок под колёсами. Неприятный скрип. Толчок. Торчащая из мишени стрела с красным — для приметности — бумажным оперением.
— Есть! Попробуем рысь? — Немайн довольна. Стреляющей игрушкой. А с колесницей что-то не так.
— Не нравится мне этот скрип. Что-то знакомое, но уловить не могу.
— Для того и испытания. Выяснить, где узкие места.
Анна кивнула — скорее себе самой, чем сидхе. Ведь азы, азы перезабывала могучая ведьма! Всякое заклинание имеет изъян. Небольшой. Именно, что узкий! Вход в сидх. Тропка в Тайную страну. Ахиллесова пята. Гейсы героев Ирландии. Прозор в доспехе. Но точно зная, где споткнёшься, разве не подложишь туда кипу шерсти?
Медленная рысь. Три круга. Попадание. Быстрая рысь. Три круга. Промах. Слишком быстро. Но в упор попасть можно. И на отходе.
Всё шло хорошо. Но повторяющийся скрип не давал Анне покоя. На быстрых аллюрах приходилось притормаживать на поворотах, но скрип не уходил. Может, всего лишь дурная смазка? И колесничая подняла квадригу в галоп. Увы, она слишком привыкла в молодости к лёгким спортивно-триумфальным колесницам. Слишком мало сбросила скорость на повороте. Меньше, чем следовало — колесницу почти не трясло, и скорость казалась ниже, чем на самом деле. И, когда на повороте вслед за скрипом раздался хруст, сделать ничего не успела.
Их протащило метров сто. На боку. Песок располосовал кожу на бортах колесницы, косой штриховкой отполировал железные стяжки. Анна честно заработала несколько ссадин — а совершенно невредимая сидха свисает бочком со своего сиденья, «скорпиончик» прижат к груди здоровой рукой. Как ребёнок.
— Помоги отстегнуться, а? И посмотрим, что у нас не то…
Чуть-чуть не свернувшая шею сидха выглядит на диво спокойной. Норманны возникают рядом мгновенно. Могучие руки принимают баллисту. Потом — сидху. Осторожно — такмими лапищами — отстегнули ремни, а казалось, оторвут. Поставили на ноги. Осмотрев разрушения, ушастая от радости подпрыгнула:
— Торсионы целы! Это главное. Не выдержали колёса. Всё правильно — мы только их и не поменяли, а вес возрос…
Анна — восторг возвращения в молодость всё ещё пересиливал нытьё ушибов — тоже убедилась: со странной верёвочной подвеской всё в порядке. Не выдержали спицы. Что ж. Из всех доспехов Ахиллесу следует носить стальной сапог.
— Ободья целы, потому, что их оковали железом. Может, и спицы оковать?
— Неплохая мысль. Но можно сделать лучше. Смотри: спицы сломаны где?
— У самой оси.
— Верно. Значит, на ободья приходится куда меньшая нагрузка. А теперь посмотрим, как именно сломаны спицы. Половина внутрь, половина наружу. Как бы ты ломала колесо, чтобы получить такой эффект?
Анна показала: ухватиться руками за верх обода, ногами изо всех сил ударить вниз.
— Точно. Именно такая сила и возникает на повороте. Потому тебе и притормаживать всегда приходилось. А теперь представь себе, что нужно сделать с колесом, чтобы оно не сломалось при твоём ударе. Не усиливая спиц.
— Можно поставить подпорку снизу. Можно поставить колесо в ямку. Но на ходу это невозможно. Разве только проложить колею. Для гоночной колесницы это бы подошло. Но у нас же боевая. Ей не только по ипподрому ездить.
— Значит, нужно, чтобы колея оказывалась там, где идёт колесница, сама по себе?
— Но этого нельзя сделать.
— Это сделать можно. Даже просто. Но для этого нам потребуется немного сидховского колдовства. Готова к первому уроку? Итак, в дальнейшем я буду называть суть своей силы — механикой, а применяемый метод — теорией решения изобретательских задач…
Любвеобильный сидх, который обучал прабабку Анны, то ли не выдал и половины своих секретов, то ли попросту был оболтусом из младшеньких. Кинул набор из нескольких полезных заклинаний, рассказал о свойствах трав — и был таков. Немудрено, что принесённое в мир подобными учителями знание тает, как снег, залетевший с долину. Немайн учила другому — составлению собственных заклинаний. Причём на уровне, который заставил бы Мерлина вырвать последние волосы от отчаяния — к смертным уходили настолько сокровенные тайны, что Анна боялась, как бы её не разорвало изнутри от переливающейся в неё из Неметоны силы.
Та по мелочам не работала — и не умела! Ну не может богиня — или ангел — взывать о помощи к силам, меньшим, чем Творец Вселенной. Вот и наловчилась узнавать истинную суть вещи, выделяя идеальные образы из вещей реальных. Затем расщепляла идеальные образы на части — всё более простые и понятные. Пока не доходила до Истинного Имени вещи, способной совершить требуемое. Обычно реальная вещь — отражение идеала — не существовала. Но её оставалось всего лишь сделать. Простая ремесленная работа. Без которой метод Немайн не работал.
Вот взять колею… Анна сама установила, что от колеи нужен только внутренний упор. Состоящий из земли. И поняла, что для наклонённого колеса вся земля станет таким упором. Но сидха потребовала разложить на сути и колесо: вышло, что раз слабое место — спицы, то и наклонять нужно только их. Анна была вынуждена согласиться — если обидеть недоверием честно отработавшие обод и ось, ничего хорошего из этого не выйдет. Что вещи, как живые, могут мстить за оскорбление их чести, узнала впервые — но поверила безоговорочно. По крайней мере, сложные, волшебные вещи, наделённые именами — корабли, колесницы, даже ручные баллисты вроде «скорпиончика» — уж точно обидчивы. А часть всегда приобретает свойства целого.
Надеясь польстить «Пантере», Анна предложила оснастить новые колёса шипами и серпами. Немайн идея не понравилась.
— Я же добренькая, забыла? А быть добренькой иногда выгоднее. И много от нас бы осталось при падении, если бы из колёс серпы торчали? Нет, Анна, вещь, способная убивать по собственному произволу, без направляющей её руки — дурная штука… Лучше вот что. Запас ширины у нас ведь всё равно есть, спереди-то аж четыре лошади…
Типичное для ирландки «аж». Не бывает у них квадриг. Биги-пароконки и те недавно появились. Века четыре назад. А при Немайн вообще и на одноконных упряжках ездили. Сена им не хватает, что ли?
— … так можно колёса на обе стороны укрепить. Два набора спиц вместо одного.
На изготовление колёс с наклонными спицами, превращающих ровную землю в косогор, а косогор — в ровную землю, ушёл целый день.
Самое смешное, что новые колёса для всех оставались странной, даже уродливой, вещью. Вроде детского волчка, поставленного на ребро. Или сложенных вместе донышками наружу тарелок. А если припомнить ось, так воронок, через которые ведьма вливает настои в горло лошадям. Только не сплошные — а кто ещё ездит на сплошных? — а из спиц. Но уже на быстрой рыси спицы сливаются… Их силу и красоту видела только Анна. Помимо сидхи, конечно. Анна на секунду представила себе, что видит Немайн своими глазищами — все вещи в совсем ином свете и образе. На мгновение почти поняла — как это. Потом понимание ушло, оставив ощущение достижимости. Оно не собиралось даваться ни ученице, ни — скорее всего — подмастерью. Но истинно великой ведьме обещало явиться. Впереди замаячила гора работы. Любимой работы.
Клирик тоже был доволен. Во-первых, сделанная на колокольне глупость обернулась несказанной выгодой. Анна неожиданно легко приняла предложенные методики, и включилась в работу с редким воодушевлением… И это была умная, взрослая, практичная помощница! У неё даже характер чуточку смягчился. Во-вторых, неплохо уел короля. Кто призывает на войну девочку-инвалидку с незажившим переломом, пусть не ожидает, что поставить её в строй получится быстро и дёшево! Глэдис, помнится, собиралась высказать королю своё мнение по этому поводу, да напомнить закон, в котором чётко указано — призывать человека можно, только если он здоров. Но ключевым словом этой статьи закона оказалось слово — «человек». Как сказал королевский филид, сидха стоит армии. Сидха со сломанной рукой — половины армии.
С колесницей возились до темноты. Сидха бы охотно продолжила и дальше, но без факелов было темно для всех остальных, а с факелами — ярко для неё.
— Не стоит портить глаза, — подвела итог, — Всё равно сэр Эдгар никуда не двинется, пока не напомнит ополчению, как службу нести. Дня три-четыре у нас ещё есть.
После чего отправилась в церковь — отбывать наказание. Кланяться. Святым. У которых, вместе взятых, силы, как в левом мизинце Немайн. Вот этого Анна понять не могла.
— Ну, — сообщила сидха, — это ведь наказание за гордыню. Я заявила, что справилась с делом, которое никто не ожидал возможным исполнить без помощи Господней. И врать не стала. А это хоть и не грех, все мы имеем право на свершения, но я ещё и забыла призвать Его помощь в трудный час. Правда, трудный. Вот и получилось, что стоит мне напомнить про святых. Для пользы дела. Может, помоги мне кто из них, руку бы не сломала! А больше устану, лучше запомню.
За тем, как Немайн отбывает епитимью, пришёл понаблюдать сам епископ. В суматошные дни подготовки похода это была его единственная возможность поговорить с самой интересной особой в епархии. Вот только разговор получался односторонним. Епископ говорил, кающаяся молча пыхтела. Боялась сбить дыхание.
Простых поклонов Августине-Ираклии оказалось мало. В том, что перед ним именно она, епископ Дионисий сомневаться не мог. Клирик просчитал епископа в последнюю минуту. И — совершил правильную ошибку. Да, признавать императорское происхождение было ошибкой. Но к другому выводу относительно сущности Немайн епископ прийти попросту не мог. Был он грек, и был он греческий аристократ. Даже римлян — латинских римлян, не греков — считал слегка варварами. А уж о холмовых сидхах и говорить нечего. Ну не мог, не мог образованный грек поверить в существование чужой культуры, более высокой, чем греческая. В том числе в технике. Особенно в технике.
Тем более, Клирик перед этим сослался на эллинские труды. Труды, копии которых в самые лучшие времена можно было пересчитать по пальцам. Труды, которых — в полном комплекте — не имела ни одна публичная библиотека, ни одна высшая школа Константинополя. Ну и к какому выводу должен был прийти сицилиец? Такой же сицилиец, как Архимед, только христианин? Высшая аристократка. Выросшая в доме с лучшей в империи библиотекой. Добавить несомненное уродство…
Вывод был один, и его стоило подтвердить. Самому. Раньше, чем прелат придёт к нему сам. Тем самым продемонстрировать доверие, дружественность, и готовность сотрудничать. Не во всём.
— Не стоит так усердствовать, дочь моя. Епитимия была тебе дана в смирение гордыни. И дабы ты лучше понимала простого человека.
— Стоит. Я не как все. И нет смысла притворяться, что я как все. Это ведь даже не других обманывать — себя. Знаешь, у меня было большое искушение — не признаваться тебе. Это ведь страшно. Сам знаешь, почему. Но — рано или поздно ты бы понял. И сообщил в Рим. Так лучше рано, чем поздно. Иначе святой престол узнает вместо правды — слухи, распространяемые тем, кто не хочет видеть меня ни на воле, ни среди живых.
— И всё-таки… Ты разве не хочешь вернуться?
— В Константинополь? В империю? Совершенно. Там я выродок — здесь я сидха. Немного не от мира сего, да и только. Так что есть, то есть! Гораздо лучше, чем "кровосмесительное отродье", а? Но я ещё окончательно не решила, как жить. Вот теперь пытаюсь разобраться, думаю. Между делом.
— Но зачем эта ужасная рама? Тебе ведь так труднее класть поклоны. Выползаешь же чуть живая.
Тренажёр — пусть и примитивный, деревянный, конечно, сооружение ещё то. Особенно в церкви. Но Клирику хотелось совместить необходимое с полезным. И докачать физическую силу хотя бы до среднечеловеческой. А лучше — до среднекельтской. Как писал Цезарь — галл и сам по себе страшен, а если к нему на помощь придёт жена, то римляне, хоть всей центурией, кабацкую драку слили. И прибавлял, что война, по счастью, не беспорядочная драка… Обоснование же странности придумано заранее.
— Труднее, да. Ну и что? Что делаешь — делай хорошо. С пользой. Я потом ещё и вериги надену.
— Зачем?
— Тело привыкает к труду, и к благочестивому — тоже. Поначалу я как кряхтела? Еле добиралась домой. Да и теперь сотня поклонов — для меня немалый труд. Но уже привычный. А дальше? Но ты ведь не учитывал привыкания, когда назначал лекарство моей душе? Значит, его разумнее скомпенсировать.
Три дня Анна могла сойти за гостя — людей из кланов Дэхэйбарта Дэффид был обязан кормить и обеспечивать комнатой три дня в году. Бесплатно. На четвёртый возникла проблема. Как ученице, ей было положено жить внизу, на хозяйской половине. Но не с семьёй хозяина, а с отбывающими работную обязанность перед кланом людьми. Не все могут — и хотят — выходить на строительство и ремонт дорог да укреплений. И не все при этом хотят терять статус. Вот и пристраиваются. Иные за других работают, за деньги. А кое-кто — за жалованье. Как незаменимый повар. Или пивовар. Числятся, кстати, как личной дружиной Дэффида. Но таких немного, не больше десятка. А самый текучий элемент — вышибалы. Никаких особых навыков не нужно, была б силушка. А уж кого вышвыривать да как — хозяйские дочки разберутся.
Семейные специалисты располагали собственными домами в предместье. Явившиеся помочь — жили по четверо в отведённых для того комнатах. Которые были все заняты. Точнее, два места было — но в комнате уже жило двое мужчин. Куда девать дочерину ученицу, Дэффид так и не придумал. Анна, и без того человек нелёгкий, начала брать пример с Немайн — на компромиссы не шла. А вот у Глэдис всё быстро встало по местам.
— Ученица твоя? Твоя. Загодя не подумала — страдай сама. Сегодня отдашь ей свою постель, поспишь в кресле, в столовой. Завтра пробежишься по предместью и снимешь комнату.
— Нет смысла. Мы в поход уходим. Вернёмся — сниму, — рассудительно заметила сидха. А в кресле мне спать не впервой.
В столовой семейство Дэффида обычно не обедало. Главной, самой плотной трапезой был завтрак. Обед настигал членов семьи в самых разных местах. А ужин в Камбрии бывал скорее символическим. Не столько поесть, сколько посидеть вместе. Послушать арфу… Раньше играла — весьма изредка — Глэдис. Да при этом ещё и попрекала дочерей безрукостью. Но после того, как Клирик свозил арфу к плотнику, а потом долго настраивал чудище с педалями и крючками — без камертона, на одном слухе.
Ставший проще в обращении, да ещё и расширивший звуковой ряд, инструмент освоила Эйра, и теперь удивленная арфа рассыпалась переливами, напоминающими позднего Вагнера. Остальные сёстры продолжали терзать струны и нервы сидхи. Никакие уговоры не остановили вялотекущих мучений. Нелегка жизнь с шестью блондинками. Особенно, когда ты — рыжая! Глэдис, хотя и подкрасилась луковой шелухой, твёрдо знала, что благородной даме положено музицировать. И, исполнившись новой надежды, со всем старанием загоняла дочерей за инструмент. Пять девушек, каждая играет по часу. Талант есть у одной. От музыки остальных… Любой нормальный кавалер от такой музыки в окно сиганёт, никакой Немайн не понадобится. О том, что пение Немайн применимо только в бою, ибо приводит к массовой панике, смертям от ужаса и междоусобной резне, Клирик к тому времени уже знал. Как показал расспрос сестёр, в прошлый раз их мучили года три. Но тогда перед глазами Глэдис не стоял пример успеха — Эйра. Пришлось прибегнуть к шантажу.
Эйлет как раз наигрывала что-то неблагозвучно-воинственное — очень искорёженную походную песню. Немайн, зная первый куплет — слышала пение стражников на стене — принялась подтягивать. Неслышно, тоненько. Звук вышёл легкий и хрустальный, как горный ручеёк. Потом она взяла чуть громче… И Глэдис сидхе заткнула рот ладонью, и уши надрать пообещала.