Страница:
Норманн пригладил бороду.
— Гремлины? Суеверие. Нет никаких гремлинов. По крайней мере, на требюше их нет.
— Нет кого?
Мастер-каменщик и Эгиль переглянулись.
— Я говорил, — сказал викинг, — их нет. Вот, даже леди сида о них не знает!
— Значит, они новые… — вздохнул мастер, — Камбрия такая страна, что в ней новые фэйри заводятся, как черви в муке. Было бы место. Вот у нас гремлины завелись. Ясно теперь, почему их леди не отвадила. За ними и так не уследишь, а ты о них и не знала. В общем, ребята говорят, повадились к нам на стройку такие существа. Препаскудные! Очень уж машины твои не любят, и вообще всё сложное. А потому норовят сломать. Где верёвку перекусят, где рычаг нажмут когда не надо. Видели их, правда, редко — и то случайно. Маленькие, говорят, в красных и чёрных балахонах. И ступни не как у людей, а утиные. Жёлтые и с перепонками…
Полчаса спустя он уже не описывал гремлинов, а держал за шиворот очень несчастного жилистого человека в грязноватой рабочей одежде с перевязью кэдмановских цветов. Этот бедняк, даже несмотря на ноябрь, ходил без пледа, но знак принадлежности к клану носил.
— За машиной присматривал именно ты, — скучно напомнила сида, — Сам вызвался. Мол, слаб таскать кирпичи, зато смышлён. Ну-ка напомни, что ты должен был делать?
Смотритель подъёмника оттарабанил.
— Сейчас спустят лифт, — вставила сида незнакомое слово, — но я и так вижу: правый страховочный торсион не вытолкнул лапу. Оттого площадку и перекосило. Скорее всего.
Эгиль хмыкнул. Если Немхэйн говорит "скорее всего" — значит, точно. Хуже того. Выяснилось, что торсион за три дня не перетягивали ни разу. Вот и ослаб. Хорошо хоть второй сработал… Тут взорвалась Анна.
— И эти люди сочиняют байки про гремлинов! А ведь машина — она заботу любит. Вот в меч, скажем, или корабль — переходит же часть души мастера? А почему в требюше, колесницу или подъёмник — нет? Вот вещь на них и обижается. За дурное обращение, за небрежение, за неухоженность… Я верно всё сказала, наставница?
Для рабочих это было самое то. Да и вообще для седьмого века. Так что Немайн поспешила подтвердить.
— Всё так. Могу добавить: обычно, чем машина сложнее, тем она капризнее, тем больше заботы и ухода требует. Вот теперь, пожалуй, всё.
— А с этим что делать?
Смотритель, надеявшийся, что про него не вспомнят, свесил голову. Сида никогда ни про что не забывает… Ей, разве что, времени может не хватить. Или другие дела найдутся.
— Что делать, что делать… Он убил? Убил… Без умысла. Значит, пусть цену крови платит. У погибшего есть кто? И штраф. Мне. Впрочем, не привязавшись, погибший половину вины взял на себя. Так что справедливо будет, если виновный внесёт только половину виры за свободного безземельного человека. И штраф такой же. По двадцать пять солидов, стало быть. Не уплатит сам, пусть просит у клана. Не уплатит клан — казним.
— Так он из твоего клана.
— Верно… Значит, мне он должен двадцать три солида. Видите, я свою долю внесла.
Брезгливо дёрнула ушами и двинулась прочь. Рабочие провожали её взглядами. Пока Эгиль не разрушил тишину.
— Чего стоите? Хотите, чтобы за этот день вам не заплатили? Насчёт похорон и отпевания я распоряжусь.
Тут сида остановилась.
— А на ком теперь машина будет?
Рабочие принялись прятаться друг за друга.
— Двойная плата, — напомнила сида, — а всего и надо, что простая аккуратность.
Стали переглядываться.
— А гремлины?
— Нет их. В природе.
— А вдруг заведутся?
Немайн собралась было вякнуть, что машину батюшка Адриан освятить может — но осеклась. Вот тогда точно не пошевелятся до следующего трупа. Да ещё церковь в обвинят в неминуеммом несчастье. Что ж. Суеверия, так суеверия! Сида нарочно пошевелила ушами — чтоб все вспомнили, кто она, хитро прищурилась и объявила:
— А если грамотный человек возьмётся, тройная. Машины таких любят, а гремлины боятся. Точнее, боялись бы, если бы существовали!
— Так где их взять, грамотных? — спросил мастер, — Тут не Кер-Миррдин и не сидовский бруг! Я вот понимаю, например, в чтении и даже письме, ну так я на иной работе нужен.
Сида неверяще провернула уши. Как человек бы оглянулся.
— Что, совсем никого?
— Леди сида…
Немайн повернулась на голос. Девушка… Нет, молодая мать: платье, точно как у Немайн. Наверняка и ребёнок где-то есть. В руках — узелок. Угощение? Мужу, брату, отцу?
— Может, я подойду?
Начала ещё слышно, а последнее слово только Немайн и услышала.
— Ты грамотная?
— Да, леди сида. У нас многие девочки грамотные. Мальчиков важному учат, а нас так, баловству. Нет, я умею биться копьём и мечом! Вот только толку от меня…
Немайн рассмотрела грамотейку. Две толстые каштановые косы — практичная причёска на войне. Кинжал на поясе, плед наброшен по-мужски, через плечо. Цвета Монтови. Полноправная! А росточком немного выше.
Та внимание сиды восприняла по-своему:
— Леди Немайн, не смотри, что я маленькая. Ты же тройную плату обещала? А я себе помощника найму за полуторную. И уж прослежу, чтоб всё было натянуто и прилажено. Я аккуратная, у меня даже молоко никогда не убегало… Вот кого хочешь спроси. А гремлинов я не боюсь!
— Медб… — простонал один из рабочих, — уймись.
— А что? — спросила Немайн, — Звучит разумно. Отныне подъёмник на тебе.
Та немедленно показала своему мужчине язык.
— Ты ей муж или брат? — поинтересовалась у того Немайн.
— Муж, — мрачно сообщил тот, — и не быть мне больше счастливым человеком! У Медб характер точно по имени! Брак у нас равный, а зарабатывать она теперь будет больше. Со свету ведь сживёт! Хоть разводись…
— Не надо со мной разводиться! — испугалась Медб, — Ну, хочешь, я не буду следить за машиной?
— Поздно, — пожала плечами Немайн, — Во-первых и в главных, я тебя назначила. Во-вторых, ты будешь помнить, как муж тебя загнал под лавку. Если ты и правда характером в королеву коннахтских сидов, он и месяца не проживёт! Впрочем, у него ещё есть шанс всё исправить.
— Какой?
— Выучиться грамоте. И освоить работу с ещё более сложными машинами, чем ты! Ну, или перезаключить брак — с твоим преимуществом.
— Не выучится он. Бычок бычком: красивый, сильный. Эээ… Ласковый. Так что пусть сразу признает, что я главней!
Раскраснелась, руками стала помахивать. Брови сдвинулись, глаза налились азартом спора. А муж кулаком по стене:
— Выучусь! И устроюсь к норманну на камнемёт!
— Не выучишься! Я умнее.
— Нет, я!
— Да ты даже слово «требюше» выговорить не в состоянии! И учить я тебя не буду!
Тому словно пощёчину влепили.
— Медб, ты что, правда хочешь развестись?
— Не хочу! Но я тебя учить не буду. Так нечестно потому что! И некогда будет мне! Теперь же не только ребёнка да тебя — но и великана деревянного обихаживать придётся…
— Другого учителя найду.
— Глаза выцарапаю!
— А если он мужчину-учителя найдёт? — поинтересовалась Немайн.
— Ну, тогда хорошо… Но кого ж это? Мало таких и заняты все. Разве батюшку Адриана уговорит! Хотя вот: пусть учится не один. И прилюдно. А то получится — на глазах жены по бабам бегает.
— А девиц и дам, значит, грамотных много? — на Немайн и смотреть-то было весело: так вся насторожилась, уши вперёд насторожились.
— Много… У нас, у Монтови, много. Почти все. Мы ж римлянки! Только… не будут у нас учиться. Зазорно. Ну, разве только мой, оттого, что деваться некуда.
— А остальным тоже некуда. Скоро такой выбор будет: кто учёнее, тот и командует. Вон, Эгиль. Чужеземец — да умеет многое. На стройке — третий после Бога. А Харальд? А греки с дромона? Так что…
Назавтра в Кер-Сиди срубили три временных школы. Для мальчиков, девочек и взрослых. Последняя была общей — специально, чтобы мальчики и их родители догадывались: не выучишь парня грамоте в детстве, взрослому придётся позориться перед девушками. И всё равно в школе для девочек оказалось как бы не в три раза больше учениц, а в мальчишечьей скамьи пустовали. Преподавателями оказались два приехавших с викариев монаха — и три десятка камбриек. Ни один мужчина-гленец на эту работу не пошёл, хотя Немайн и положила им полуторную, по сравнению с простыми рабочими, плату. Проблема с начальным образованием худо-бедно разрешилась. Пора было приниматься за специальное, среднее и высшее… Увы, тут дело обстояло неизмеримо хуже. И всё-таки… Харальд с удовольствием рассказывал о правилах скальдического стихосложения, заодно вбивая основы единого пока датско-шведско-норвежского языка и настраивая головы на способность к логическому и абстрактному мышлению. Беженцы из Египта взялись за латынь и греческий. Друида удалось уговорить преподать основы травного дела. Механику — под наименованием "основ волхования" взялась вести Анна. Сама она уже вполне освоила то, что наставница, вслед за древними египтянами, повадлась называть простыми волшебными вещами: принципы действия рычага, блока и других устройств этого рода. Поуговаривать, конечно, пришлось — но, в конце концов, Анна признала, что знание людьми некоторых азов никак не повлияет на её, Анны, статус, скорее наоборот, добавит уважения. А работа — ненадолго. Только подготовить смену.
— Это ведь не настоящие ученицы. Просто борьба с невежеством. Должен же кто-то будет работать у машин, которые придумаешь ты и те, из кого ты выучишь настоящих ведьм. А настоящих Учеников много быть не может…
Заставлять учиться некоролева не могла и не хотела. И теперь, представляя будущую гленскую армию, не знала, за голову хвататься, или со смеха покатываться. Такая картина стояла перед глазами: операторы тяжёлого оружия все женщины, по крайней мере, первые номера. А санинструкторы — все мужчины. Потому, что идти к друиду было более почётно. Правда, двое-трое парней явились слушать Анну — как ученицу сиды. Со временем перекос должен был устраниться сам собой, но пока система оказалась поставлена с ног на голову.
Немайн же перед ночным сном ещё раз поговорила с ученицами.
— И вот ещё, — сказала Немайн ученицам за ужином, — Как видите, зависеть от доброй воли механика — невесело. Медб, конечно, дама аккуратная, хотя и горячая. Но вот, например, заболеет у неё ребёнок, муж уйдёт… Тут она и забудет пнуть лишний раз подручного. И снова труп. И хорошо, если один!
— Не надо! — попросила Эйра, — Она хорошая!
— Зачем ты её так? — спросила Анна, — Или просто — судьба?
Без всякого недоумения переждали смех наставницы. Если уж начала пророчить — должна и вести себя при этом соответственно. Впрочем, Немайн начала привыкать к тому, что её часто понимают не так. И что переубеждать трудней, чем зайти с другой стороны. И взять двух кабанов на одну рогатину!
— Непреодолимой судьбы не бывает, — отрезала сида, — так что всё в руках самой Медб. И наших. Что можно сделать, чтобы трос не обрывался?
— Избавиться от троса, — немедленно отреагировала Анна, — Нельзя ли не поднимать лифт за крышу, а подпирать его снизу?
Полчаса спустя они с Эйрой добрались до архимедова винта, и легли спать довольные, придумав очень нужное в хозяйстве заклинание, да ещё и человеку судьбу исправили. Немайн тоже осталась довольна — хотя и убедилась, что никакие новые слова к инженерному делу не прилипнут. Хотя бы потому, что получались у неё таки ведьмы! Просто их колдовство работало, и надёжно… Что ж. Ведьмы и чародеи? Так тому и быть!
Таков был первый несчастный случай, с ним было понятно. Насчёт души в машине викарий и не сомневался: человек потому и создан по образу Творца, что сам наделён правом творить. И если Господь наделил человека способностью к обожению, уподоблению себе, то отчего и мастеру не вложить в вещь способность к очеловечиванию? А значит, способность чувствовать и реагировать. А что пастве пришлось три для читать проповеди в духе Максима Исповедника — не беда, а повод лишний раз самому припомнить тяжёлоязычные, но исполненные истины аргументы — против которых в своё время не устоял блестящий, но несколько легковесный оратор Пирр. Перевести высокие слова в простые оказалось куда как нелегко, но гленцы после речей викария расходились уверенные, что инструмент, и вообще всякая добрая вещь любит уход, а вот разных мелких бесенят придумывать, чтобы оправдать собственное разгильдяйство — не следует.
Зато второй случай суеверия укрепил, и с ними пришлось бороться. Уж насколько вышло…
Анна спокойно спала — и явно до утра просыпаться не собиралась. А вот Эйра поворочалась и проснулась. Немайн не было. Арфы — тоже. Эйра вспомнила — сестра дома играла шелковинкам. Стала интересно — кому здесь? И — где? В доме её не нашлось. Эйра развела руки и показала отсутствующей сестре-наставнице язык. Эта задачка была из очень простых.
Всех дел — притвориться спящей. Подождать, пока Немайн соберётся. А потом разыграть собственное пробуждение и поиграть в вопросы.
— Я не играю, — объяснила сестра свистящим шёпотом, — я пою. В пещере Гвина. Уже неделю. А что?
— Там осталось что-то опасное? Нужно предупредить работников каменоломни.
— Нет там ничего, не беспокойся. Ой, Анна проснулась…
— Я и не спала, — зевнув, сообщила старшая ученица, — Вижу, сестра твоя не спит. Значит, задумала что-то. Нужно проследить. Чтоб не влипла. Да и интересно. А зачем ты там поёшь? Если опасности нет?
Немайн издала вздох. Тот самый, который купцы прозвали жадным. Предполагалось, что просто так, для себя, ей петь не положено. Потому как её пение — ужас и паника, и не всегда только в рядах врага. Иногда и своим достаётся. А если — хочется? Как птице — летать?
— А почему Тристан палкой машет и боком прыгает? Мне нужно тренироваться! Чтобы петь лучше. И чтобы вообще не разучиться петь…
А ещё — подготовиться к поступлению в консерваторию. Во сне. По крайней мере старик-композитор, который снился Немайн с завидной регулярностью, заверял, что как только она сочтёт себя готовой к поступлению, консерватория немедленно приснится. Вот только петь для этого нужно не только во сне.
В пещеру пошли втроём. Немайн пела вокализы, Эйра щипала арфу, Анна наслаждалась — выходило, что богиня и арфистка-аристократка играют персонально для неё. Голос Немайн казался холодным, узким и блестящим, он совершенно не подходил к внешности больного ребёнка, которую избрала себе сида для поселения с людьми. За ним стояло что-то могучее, великолепно-льдистое, жестокое, но не бездушное. Но вот в том, что голос сиды может убивать, Анна понемногу начала сомневаться. А зря.
Поутру каменотёсы вытащили из пещеры человека. Который вечером во всеуслышание хвалился, что собирается подслушать пение богини! Ну, вот и подслушал. Как сказал один из кэдмановских вояк: "Если я стреляю из лука в мишень, человек, добровольно вставший перед ней — самоубийца!" Что голос сиды — оружие, знали все. Что убивает Неметона по-свойски, чистенько — тоже. И на этот раз вышло не особенно жестоко. Друид-лекарь, осмотрев убитого, вовсе насмешливо хмыкнул, и сообщил, что богиня просто шуганула наглеца. А тот с перепугу да сослепу — факел-то зажечь не осмелился — ударился о камень головой. И вот всё об этом дураке!
Немайн же констатировала факт: вокализы действительно оказались оружием. Психологическим. Услышав нечеловеческие завывания — а Немайн, шалости ради, забиралась на распевке в четвёртую октаву, хотя в основном пропевала середину и низы, как советовал призрак из снов — бедняга, решивший переночевать в пещере и послушать пение сиды, испугался. Что ж, валлийское любопытство иногда бывает пороком. То, что хранительница правды выплатила виру клану погибшего, все сочли жестом щедрым и необязательным. Анна даже помянула «сиду-транжиру», а Тристан заявил, что это истинно по-рыцарски.
Немайн этот случай прибавил забот, создав славу «добренькой». Из-за чего к ней полезли судиться с мелочами, отвлекая от настоящей работы. Чтобы не терять на суд больше одного дня в неделю — ради действительно важных дел вроде споров между кланами — пришлось ей кодифицировать валлийское обычное право. И назначить нескольких заместителей — по одному от каждого клана, велев судить тяжбы внутри кланов, при желании сторон и дозволении старшины, по книге сиды. И присягу принести: "Читать, что написала Хранительница Правды, без искажений, без пропусков, без дополнений, то, что подходит случаю. И да покарают меня Господь-Спаситель и Владычица Холма, если я нарушу клятву"… Текст клятвы судьи зачитывали перед вынесением суждения о деле. Процесс записывался. К изумлению Немайн, кодекс оказался очень куцым: множество обычаев настолько сами собой разумелись, что заносить их на пергамент никто и мысли не имел.
Помимо обычаев, сделки тоже ленились заносить на пергамент. Вот и началась у Хранительницы Правды головная боль. То ли и правда головушку застудила, то ли — допекли. Дела шли как одно: межклановые, сложные, записей — никаких, видоков много, но все говорят по-разному. Своего филида-запоминателя в округе нет. Но сида всё равно радовалась, что хоть уголовщины не случилась! Впрочем, удивительного тут было мало: воров в стране — мало, с убийствами кланы привыкли разбираться сами. Обычными способами. А вот хозяйственные да торговые вопросы — дело другое…
— Я первую половину выплатил.
— Не выплатил!
— Выплатил, овсом…
— Но овёс нынче дёшев!
— Но когда я платил, он был дороже…
Немайн сидела в просторном кресле судьи — на пятках. А что поделать, если иначе тебя не рассмотрят в недрах этого циклопического сооружения. А вот так, да если выпрямить спину — острия ушей лишь немного не дотягивались до верха спинки. На которую, впрочем, не опереться — теряется где-то сзади. Даже Анна Ивановна, даром, что богатырского сложения, даже Эгиль — и те признали — трончик великоват. Харальд великана Имира помянул. А Тристан просто перспросил — это стул или кровать?
Впрочем, сейчас-то спина наклонена вперёд. Подбородок покоится на сцепленных в замочек кистях. Хочется зевнуть. Но вместо этого приходится опрашивать свидетелей: "Сколько стоил овёс четыре месяца назад?"
Наконец, удаётся что-то придумать. Обе стороны расходятся, ворча. Дело решено, и они скорее недовольны долгим разбирательством. А несчастной сиде — решать следующее! И, видимо, серьёзное да сложное. Уж юольно люди солидные пожаловали. В том числе ирландка-судовладелица. Неужели снова рыба?
Немайн захотелось заткнуть уши. Прошлого "дела о рыбах" ей хватило надолго. Хорошо хоть, отец Адриан не стал оспаривать решение публично. Зато потом попытался пропесочить с глазу на глаз, этак укоризненно — мол, отчего и почему решение не в пользу Церкви? Фактов-то нет!
— Потому, — сида почти рычала. Высоконько, ну да уж как могла, — Потому, что вы тут без года неделя. Где священники из местных? Какой процент оснований домов освящён? Не по городу, а по хуторам-деревням? Сколько пар венчано? Сколько священников рукоположено? А рыбу вынь да подай… И, кстати, где книги, в которые вы записываете подати?
Адриан подал ей со стола толстую, малость истрёпанную книгу. От первого же взгляда внутрь сида уныло сгорбилась.
— Так… И что, святой отец, у вас вообще всё свалено в одну кучу? Так это именно куча и получается, а не документация. Отче, ну ты же грек, как же так можно…
— А как? — спросил тот устало, — Посмотри на свой Кер-Сиди. Где мраморные дворцы? Где высокие и толстые каменные стены? Где мощёные улицы? Молчишь? Не всё сразу…
— Так город строится, и это видит всякий, — сида осела на пол, будто мех из которого вышел воздух, принялась расправлять складки на платье, — и церковь тоже строится. Каменная. А вот как строится тело Церкви — не вижу. Впрочем, это дело Совета… Который, заметь, вполне может счесть, что римская Церковь не выполняет свою работу. Призовёт валлийцев, ирландцев или африканцев. За ту же десятину. Разумеется, римскую миссию никто изгонять не будет, я прослежу, но десятины вы получать не будете. Её получать будут те, кто займётся делом!
— Священников учить долго… — заметил викарий, — Но дети, которые сейчас учатся у моих монахов, со временем…
— Ясно, — сида захлопнула книгу, — пришлёшь кого-то из твоих, покажу, как бухгалтерию вести надо. Пока — хотя бы по двум книгам. Что до остального…
Пожала плечами, поклонилась. Цапнула со стола кусок хлеба и убежала держать свой гейс дневного сна.
И вот теперь — снова рыба? Речная рыба, подлежащая десятине? За что?!! Да ей теперь на рыбу, даже и печёную в пиве и сметане, в жизни смотреть не захочется!
— Леди Немайн, — торжественно начал один из явившихся, — мы хотели бы не суда, но возможности его избежать. Мы убедились, что призыв свидетелей на заключение сделки не всегда удобен, и не всегда свидетели добросовестны. Мы хотели бы заключить соглашение в твоём присутствии, как Хранительницы правды, чтобы оно было твёрдо. Чему ты улыбаешься, Владычица Холма?
— Тому, до чего и сама должна была додуматься! — провозгласила сида, — Вы совершенно правы: сделка, заключаемая тремя сторонами, из которых одна заинтересована в её точном исполнении, будет гораздо надёжнее. И я с радостью вам помогу. Но, боюсь, на все важные контракты меня не хватит… А потому я спрашиваю: не хотели бы вы, а также и иные досточтимые граждане заняться этой работой? Исходя из дозволимого процента за посредничество, разумеется? Я с удовольствием приму в таком деле участие — хотя бы потому, что могу многое подсказать. Согласны? Тогда, для начала, название: "Расчётный дом Глентуи"…
А вот того, что будет дальше, сида не ожидала. Да, ещё несколько грамотных горожанок превратилось в служащих расчётного дома. И их пришлось натаскивать. Наскоро срубить очередной длинный дом под контору и заложить фундамент для постоянного каменного здания. Суета — но суета ожидаемая и преходящая. Главным же сюрпризом оказался самый распространённый вид сделки!
Свадьба. Батюшки Адриана-то хватало только на старшину, и он почитал это порядком естественным. Хотя и собирался распространить венчание на всех — позже, когда удастся обучить и рукоположить достаточное число священников. Большинство же, как и всегда, ограничивалось обычным объявлением при свидетелях. Хотя и помнило, что в Риме порядочные люди поступали не так. Теперь же признаком правильной свадьбы стал визит в устроенную Немайн клиринговую контору. Через процедуру прошёл не один десяток пар, когда сида схватилась за рыжую голову. И ворвалась на очередную свадьбу.
— Согласна ли невеста на заключение сделки? — весело спрашивала сотрудница дома.
— Да.
— Известны ли кому либо из присутствующих какие-либо причины, по которым сделка не может быть заключена?
— МНЕ!!! — рявкнула с порога Немайн. За спиной у неё хмурилось двое учениц и шестеро свеженабранных рыцарей. Все — с новенькими стальными мечами на бёдрах, при щитах и добротных копьях, но без луков. Сида обещала какие-то новые — но пока всё никак не успевала озаботиться.
Невеста упала в обморок. Жених подхватил, пошатался, и составил ей компанию.
— Что именно тебе известно, ввеликолепная? — губы у девушки-клерка дрожали.
— Что в контракт не включена клауза о непередаче контракта! А также любых прав и обязательств по последнему!
Немайн подошла поближе к молодым, пошлёпала жениха по щекам. Когда тот открыл глаза, села рядышком на пятки.
— Невесте я такого и рассказывать не рискну, — хихикнула она, — а вот тебе — пожалуй, покажу. Чего вы тут едва не понатворили. А кое-кто и успел!
Она слегка нахмурилась, припоминая имя клерка.
— Гверид, подними две пары последних контрактов. Ага, на невест и женихов. С одинаковыми условиями. Равные? Подойдёт. А теперь, разошли этим сладким полупарочкам уведомления, что в связи с возникшими обстоятельствами, "Расчетный дом Глентуи" находит необходимым передать их контракты… Ну, допустим, крест-накрест. Мэддок, Хоуэл — доставьте.
И препакостно захихикала. Рыцари, получившие приказ, нетерпеливо топтались перед клерком. Та, высунув язык, старательно готовила послания.
— Так что ж это получается? — спросил из толпы родственников кто-то солидный, — Ты можешь мужей жёнами поменять?
— Тех, кто подписал вот эту гадость — могу. А могу и развести, и компенсацию выплатить. Кажется, даже парня с парнем и девку с девкой свести может получиться. Легально. Право, уважаемые, нужно смотреть, на чём оставляете свои пальчики. И, кстати, об этих парочках — обе городские?
— Да, леди сида. Готово. Сэры рыцари, вот послания, готовы!
Гверид стряхнула с грамот песок, перевязала обе чёрно-белыми ленточками: известие, как ни крути, официальное. Посланцы вышли — неторопливо, вразвалочку. Чай, не война, да и недалеко. А достоинство уронишь — поднимать измучаешься.
— Отлично. Не прибегут через час, будем считать трансфер состоявшимся. Хороший урок выйдет. Тогда Гверид поднимет ещё две пары… Заодно узнаем, врал ли Цезарь, когда писал о бриттах, что у них в обычае жениться всей деревней на ком попало!
Час — это, конечно, долго. Но именно через час била должны были сообщить об окончании рабочей смены. Зато обе пары успели явиться — и не одни, а с роднёй. И неплохо вооружённой. Впрочем, сида, не обращая внимания на копья и щиты, сунула бумаги под носы и носики.
— Чьи подписи? А за неграмотных пальцы? Ну-ка отвечайте! Вот и храни правду с такими! Ладно. Сегодняшнюю мою выходку можете считать шуткой. На грядущее — знайте, что подписываете! Гверид, милая, подними все брачные договоры. Нет, не все сегодня, я же не зверь, я добренькая… И подготовь извещения, что, в случае, если брачный контракт не будет перезаключён по новой форме, включающей клаузы о запрещении транфера как гражданского состояния в целом, так и любых прав и обязательств, с ним связанным. В противном случае мы считаем возможным производить указанные трансферы по нашему усмотрению. И прибавь лично от меня, я подпишу: а кто будет сам злоупотреблять такими бумагами — в гости приду. Песни попеть!
— Гремлины? Суеверие. Нет никаких гремлинов. По крайней мере, на требюше их нет.
— Нет кого?
Мастер-каменщик и Эгиль переглянулись.
— Я говорил, — сказал викинг, — их нет. Вот, даже леди сида о них не знает!
— Значит, они новые… — вздохнул мастер, — Камбрия такая страна, что в ней новые фэйри заводятся, как черви в муке. Было бы место. Вот у нас гремлины завелись. Ясно теперь, почему их леди не отвадила. За ними и так не уследишь, а ты о них и не знала. В общем, ребята говорят, повадились к нам на стройку такие существа. Препаскудные! Очень уж машины твои не любят, и вообще всё сложное. А потому норовят сломать. Где верёвку перекусят, где рычаг нажмут когда не надо. Видели их, правда, редко — и то случайно. Маленькие, говорят, в красных и чёрных балахонах. И ступни не как у людей, а утиные. Жёлтые и с перепонками…
Полчаса спустя он уже не описывал гремлинов, а держал за шиворот очень несчастного жилистого человека в грязноватой рабочей одежде с перевязью кэдмановских цветов. Этот бедняк, даже несмотря на ноябрь, ходил без пледа, но знак принадлежности к клану носил.
— За машиной присматривал именно ты, — скучно напомнила сида, — Сам вызвался. Мол, слаб таскать кирпичи, зато смышлён. Ну-ка напомни, что ты должен был делать?
Смотритель подъёмника оттарабанил.
— Сейчас спустят лифт, — вставила сида незнакомое слово, — но я и так вижу: правый страховочный торсион не вытолкнул лапу. Оттого площадку и перекосило. Скорее всего.
Эгиль хмыкнул. Если Немхэйн говорит "скорее всего" — значит, точно. Хуже того. Выяснилось, что торсион за три дня не перетягивали ни разу. Вот и ослаб. Хорошо хоть второй сработал… Тут взорвалась Анна.
— И эти люди сочиняют байки про гремлинов! А ведь машина — она заботу любит. Вот в меч, скажем, или корабль — переходит же часть души мастера? А почему в требюше, колесницу или подъёмник — нет? Вот вещь на них и обижается. За дурное обращение, за небрежение, за неухоженность… Я верно всё сказала, наставница?
Для рабочих это было самое то. Да и вообще для седьмого века. Так что Немайн поспешила подтвердить.
— Всё так. Могу добавить: обычно, чем машина сложнее, тем она капризнее, тем больше заботы и ухода требует. Вот теперь, пожалуй, всё.
— А с этим что делать?
Смотритель, надеявшийся, что про него не вспомнят, свесил голову. Сида никогда ни про что не забывает… Ей, разве что, времени может не хватить. Или другие дела найдутся.
— Что делать, что делать… Он убил? Убил… Без умысла. Значит, пусть цену крови платит. У погибшего есть кто? И штраф. Мне. Впрочем, не привязавшись, погибший половину вины взял на себя. Так что справедливо будет, если виновный внесёт только половину виры за свободного безземельного человека. И штраф такой же. По двадцать пять солидов, стало быть. Не уплатит сам, пусть просит у клана. Не уплатит клан — казним.
— Так он из твоего клана.
— Верно… Значит, мне он должен двадцать три солида. Видите, я свою долю внесла.
Брезгливо дёрнула ушами и двинулась прочь. Рабочие провожали её взглядами. Пока Эгиль не разрушил тишину.
— Чего стоите? Хотите, чтобы за этот день вам не заплатили? Насчёт похорон и отпевания я распоряжусь.
Тут сида остановилась.
— А на ком теперь машина будет?
Рабочие принялись прятаться друг за друга.
— Двойная плата, — напомнила сида, — а всего и надо, что простая аккуратность.
Стали переглядываться.
— А гремлины?
— Нет их. В природе.
— А вдруг заведутся?
Немайн собралась было вякнуть, что машину батюшка Адриан освятить может — но осеклась. Вот тогда точно не пошевелятся до следующего трупа. Да ещё церковь в обвинят в неминуеммом несчастье. Что ж. Суеверия, так суеверия! Сида нарочно пошевелила ушами — чтоб все вспомнили, кто она, хитро прищурилась и объявила:
— А если грамотный человек возьмётся, тройная. Машины таких любят, а гремлины боятся. Точнее, боялись бы, если бы существовали!
— Так где их взять, грамотных? — спросил мастер, — Тут не Кер-Миррдин и не сидовский бруг! Я вот понимаю, например, в чтении и даже письме, ну так я на иной работе нужен.
Сида неверяще провернула уши. Как человек бы оглянулся.
— Что, совсем никого?
— Леди сида…
Немайн повернулась на голос. Девушка… Нет, молодая мать: платье, точно как у Немайн. Наверняка и ребёнок где-то есть. В руках — узелок. Угощение? Мужу, брату, отцу?
— Может, я подойду?
Начала ещё слышно, а последнее слово только Немайн и услышала.
— Ты грамотная?
— Да, леди сида. У нас многие девочки грамотные. Мальчиков важному учат, а нас так, баловству. Нет, я умею биться копьём и мечом! Вот только толку от меня…
Немайн рассмотрела грамотейку. Две толстые каштановые косы — практичная причёска на войне. Кинжал на поясе, плед наброшен по-мужски, через плечо. Цвета Монтови. Полноправная! А росточком немного выше.
Та внимание сиды восприняла по-своему:
— Леди Немайн, не смотри, что я маленькая. Ты же тройную плату обещала? А я себе помощника найму за полуторную. И уж прослежу, чтоб всё было натянуто и прилажено. Я аккуратная, у меня даже молоко никогда не убегало… Вот кого хочешь спроси. А гремлинов я не боюсь!
— Медб… — простонал один из рабочих, — уймись.
— А что? — спросила Немайн, — Звучит разумно. Отныне подъёмник на тебе.
Та немедленно показала своему мужчине язык.
— Ты ей муж или брат? — поинтересовалась у того Немайн.
— Муж, — мрачно сообщил тот, — и не быть мне больше счастливым человеком! У Медб характер точно по имени! Брак у нас равный, а зарабатывать она теперь будет больше. Со свету ведь сживёт! Хоть разводись…
— Не надо со мной разводиться! — испугалась Медб, — Ну, хочешь, я не буду следить за машиной?
— Поздно, — пожала плечами Немайн, — Во-первых и в главных, я тебя назначила. Во-вторых, ты будешь помнить, как муж тебя загнал под лавку. Если ты и правда характером в королеву коннахтских сидов, он и месяца не проживёт! Впрочем, у него ещё есть шанс всё исправить.
— Какой?
— Выучиться грамоте. И освоить работу с ещё более сложными машинами, чем ты! Ну, или перезаключить брак — с твоим преимуществом.
— Не выучится он. Бычок бычком: красивый, сильный. Эээ… Ласковый. Так что пусть сразу признает, что я главней!
Раскраснелась, руками стала помахивать. Брови сдвинулись, глаза налились азартом спора. А муж кулаком по стене:
— Выучусь! И устроюсь к норманну на камнемёт!
— Не выучишься! Я умнее.
— Нет, я!
— Да ты даже слово «требюше» выговорить не в состоянии! И учить я тебя не буду!
Тому словно пощёчину влепили.
— Медб, ты что, правда хочешь развестись?
— Не хочу! Но я тебя учить не буду. Так нечестно потому что! И некогда будет мне! Теперь же не только ребёнка да тебя — но и великана деревянного обихаживать придётся…
— Другого учителя найду.
— Глаза выцарапаю!
— А если он мужчину-учителя найдёт? — поинтересовалась Немайн.
— Ну, тогда хорошо… Но кого ж это? Мало таких и заняты все. Разве батюшку Адриана уговорит! Хотя вот: пусть учится не один. И прилюдно. А то получится — на глазах жены по бабам бегает.
— А девиц и дам, значит, грамотных много? — на Немайн и смотреть-то было весело: так вся насторожилась, уши вперёд насторожились.
— Много… У нас, у Монтови, много. Почти все. Мы ж римлянки! Только… не будут у нас учиться. Зазорно. Ну, разве только мой, оттого, что деваться некуда.
— А остальным тоже некуда. Скоро такой выбор будет: кто учёнее, тот и командует. Вон, Эгиль. Чужеземец — да умеет многое. На стройке — третий после Бога. А Харальд? А греки с дромона? Так что…
Назавтра в Кер-Сиди срубили три временных школы. Для мальчиков, девочек и взрослых. Последняя была общей — специально, чтобы мальчики и их родители догадывались: не выучишь парня грамоте в детстве, взрослому придётся позориться перед девушками. И всё равно в школе для девочек оказалось как бы не в три раза больше учениц, а в мальчишечьей скамьи пустовали. Преподавателями оказались два приехавших с викариев монаха — и три десятка камбриек. Ни один мужчина-гленец на эту работу не пошёл, хотя Немайн и положила им полуторную, по сравнению с простыми рабочими, плату. Проблема с начальным образованием худо-бедно разрешилась. Пора было приниматься за специальное, среднее и высшее… Увы, тут дело обстояло неизмеримо хуже. И всё-таки… Харальд с удовольствием рассказывал о правилах скальдического стихосложения, заодно вбивая основы единого пока датско-шведско-норвежского языка и настраивая головы на способность к логическому и абстрактному мышлению. Беженцы из Египта взялись за латынь и греческий. Друида удалось уговорить преподать основы травного дела. Механику — под наименованием "основ волхования" взялась вести Анна. Сама она уже вполне освоила то, что наставница, вслед за древними египтянами, повадлась называть простыми волшебными вещами: принципы действия рычага, блока и других устройств этого рода. Поуговаривать, конечно, пришлось — но, в конце концов, Анна признала, что знание людьми некоторых азов никак не повлияет на её, Анны, статус, скорее наоборот, добавит уважения. А работа — ненадолго. Только подготовить смену.
— Это ведь не настоящие ученицы. Просто борьба с невежеством. Должен же кто-то будет работать у машин, которые придумаешь ты и те, из кого ты выучишь настоящих ведьм. А настоящих Учеников много быть не может…
Заставлять учиться некоролева не могла и не хотела. И теперь, представляя будущую гленскую армию, не знала, за голову хвататься, или со смеха покатываться. Такая картина стояла перед глазами: операторы тяжёлого оружия все женщины, по крайней мере, первые номера. А санинструкторы — все мужчины. Потому, что идти к друиду было более почётно. Правда, двое-трое парней явились слушать Анну — как ученицу сиды. Со временем перекос должен был устраниться сам собой, но пока система оказалась поставлена с ног на голову.
Немайн же перед ночным сном ещё раз поговорила с ученицами.
— И вот ещё, — сказала Немайн ученицам за ужином, — Как видите, зависеть от доброй воли механика — невесело. Медб, конечно, дама аккуратная, хотя и горячая. Но вот, например, заболеет у неё ребёнок, муж уйдёт… Тут она и забудет пнуть лишний раз подручного. И снова труп. И хорошо, если один!
— Не надо! — попросила Эйра, — Она хорошая!
— Зачем ты её так? — спросила Анна, — Или просто — судьба?
Без всякого недоумения переждали смех наставницы. Если уж начала пророчить — должна и вести себя при этом соответственно. Впрочем, Немайн начала привыкать к тому, что её часто понимают не так. И что переубеждать трудней, чем зайти с другой стороны. И взять двух кабанов на одну рогатину!
— Непреодолимой судьбы не бывает, — отрезала сида, — так что всё в руках самой Медб. И наших. Что можно сделать, чтобы трос не обрывался?
— Избавиться от троса, — немедленно отреагировала Анна, — Нельзя ли не поднимать лифт за крышу, а подпирать его снизу?
Полчаса спустя они с Эйрой добрались до архимедова винта, и легли спать довольные, придумав очень нужное в хозяйстве заклинание, да ещё и человеку судьбу исправили. Немайн тоже осталась довольна — хотя и убедилась, что никакие новые слова к инженерному делу не прилипнут. Хотя бы потому, что получались у неё таки ведьмы! Просто их колдовство работало, и надёжно… Что ж. Ведьмы и чародеи? Так тому и быть!
Таков был первый несчастный случай, с ним было понятно. Насчёт души в машине викарий и не сомневался: человек потому и создан по образу Творца, что сам наделён правом творить. И если Господь наделил человека способностью к обожению, уподоблению себе, то отчего и мастеру не вложить в вещь способность к очеловечиванию? А значит, способность чувствовать и реагировать. А что пастве пришлось три для читать проповеди в духе Максима Исповедника — не беда, а повод лишний раз самому припомнить тяжёлоязычные, но исполненные истины аргументы — против которых в своё время не устоял блестящий, но несколько легковесный оратор Пирр. Перевести высокие слова в простые оказалось куда как нелегко, но гленцы после речей викария расходились уверенные, что инструмент, и вообще всякая добрая вещь любит уход, а вот разных мелких бесенят придумывать, чтобы оправдать собственное разгильдяйство — не следует.
Зато второй случай суеверия укрепил, и с ними пришлось бороться. Уж насколько вышло…
Анна спокойно спала — и явно до утра просыпаться не собиралась. А вот Эйра поворочалась и проснулась. Немайн не было. Арфы — тоже. Эйра вспомнила — сестра дома играла шелковинкам. Стала интересно — кому здесь? И — где? В доме её не нашлось. Эйра развела руки и показала отсутствующей сестре-наставнице язык. Эта задачка была из очень простых.
Всех дел — притвориться спящей. Подождать, пока Немайн соберётся. А потом разыграть собственное пробуждение и поиграть в вопросы.
— Я не играю, — объяснила сестра свистящим шёпотом, — я пою. В пещере Гвина. Уже неделю. А что?
— Там осталось что-то опасное? Нужно предупредить работников каменоломни.
— Нет там ничего, не беспокойся. Ой, Анна проснулась…
— Я и не спала, — зевнув, сообщила старшая ученица, — Вижу, сестра твоя не спит. Значит, задумала что-то. Нужно проследить. Чтоб не влипла. Да и интересно. А зачем ты там поёшь? Если опасности нет?
Немайн издала вздох. Тот самый, который купцы прозвали жадным. Предполагалось, что просто так, для себя, ей петь не положено. Потому как её пение — ужас и паника, и не всегда только в рядах врага. Иногда и своим достаётся. А если — хочется? Как птице — летать?
— А почему Тристан палкой машет и боком прыгает? Мне нужно тренироваться! Чтобы петь лучше. И чтобы вообще не разучиться петь…
А ещё — подготовиться к поступлению в консерваторию. Во сне. По крайней мере старик-композитор, который снился Немайн с завидной регулярностью, заверял, что как только она сочтёт себя готовой к поступлению, консерватория немедленно приснится. Вот только петь для этого нужно не только во сне.
В пещеру пошли втроём. Немайн пела вокализы, Эйра щипала арфу, Анна наслаждалась — выходило, что богиня и арфистка-аристократка играют персонально для неё. Голос Немайн казался холодным, узким и блестящим, он совершенно не подходил к внешности больного ребёнка, которую избрала себе сида для поселения с людьми. За ним стояло что-то могучее, великолепно-льдистое, жестокое, но не бездушное. Но вот в том, что голос сиды может убивать, Анна понемногу начала сомневаться. А зря.
Поутру каменотёсы вытащили из пещеры человека. Который вечером во всеуслышание хвалился, что собирается подслушать пение богини! Ну, вот и подслушал. Как сказал один из кэдмановских вояк: "Если я стреляю из лука в мишень, человек, добровольно вставший перед ней — самоубийца!" Что голос сиды — оружие, знали все. Что убивает Неметона по-свойски, чистенько — тоже. И на этот раз вышло не особенно жестоко. Друид-лекарь, осмотрев убитого, вовсе насмешливо хмыкнул, и сообщил, что богиня просто шуганула наглеца. А тот с перепугу да сослепу — факел-то зажечь не осмелился — ударился о камень головой. И вот всё об этом дураке!
Немайн же констатировала факт: вокализы действительно оказались оружием. Психологическим. Услышав нечеловеческие завывания — а Немайн, шалости ради, забиралась на распевке в четвёртую октаву, хотя в основном пропевала середину и низы, как советовал призрак из снов — бедняга, решивший переночевать в пещере и послушать пение сиды, испугался. Что ж, валлийское любопытство иногда бывает пороком. То, что хранительница правды выплатила виру клану погибшего, все сочли жестом щедрым и необязательным. Анна даже помянула «сиду-транжиру», а Тристан заявил, что это истинно по-рыцарски.
Немайн этот случай прибавил забот, создав славу «добренькой». Из-за чего к ней полезли судиться с мелочами, отвлекая от настоящей работы. Чтобы не терять на суд больше одного дня в неделю — ради действительно важных дел вроде споров между кланами — пришлось ей кодифицировать валлийское обычное право. И назначить нескольких заместителей — по одному от каждого клана, велев судить тяжбы внутри кланов, при желании сторон и дозволении старшины, по книге сиды. И присягу принести: "Читать, что написала Хранительница Правды, без искажений, без пропусков, без дополнений, то, что подходит случаю. И да покарают меня Господь-Спаситель и Владычица Холма, если я нарушу клятву"… Текст клятвы судьи зачитывали перед вынесением суждения о деле. Процесс записывался. К изумлению Немайн, кодекс оказался очень куцым: множество обычаев настолько сами собой разумелись, что заносить их на пергамент никто и мысли не имел.
Помимо обычаев, сделки тоже ленились заносить на пергамент. Вот и началась у Хранительницы Правды головная боль. То ли и правда головушку застудила, то ли — допекли. Дела шли как одно: межклановые, сложные, записей — никаких, видоков много, но все говорят по-разному. Своего филида-запоминателя в округе нет. Но сида всё равно радовалась, что хоть уголовщины не случилась! Впрочем, удивительного тут было мало: воров в стране — мало, с убийствами кланы привыкли разбираться сами. Обычными способами. А вот хозяйственные да торговые вопросы — дело другое…
— Я первую половину выплатил.
— Не выплатил!
— Выплатил, овсом…
— Но овёс нынче дёшев!
— Но когда я платил, он был дороже…
Немайн сидела в просторном кресле судьи — на пятках. А что поделать, если иначе тебя не рассмотрят в недрах этого циклопического сооружения. А вот так, да если выпрямить спину — острия ушей лишь немного не дотягивались до верха спинки. На которую, впрочем, не опереться — теряется где-то сзади. Даже Анна Ивановна, даром, что богатырского сложения, даже Эгиль — и те признали — трончик великоват. Харальд великана Имира помянул. А Тристан просто перспросил — это стул или кровать?
Впрочем, сейчас-то спина наклонена вперёд. Подбородок покоится на сцепленных в замочек кистях. Хочется зевнуть. Но вместо этого приходится опрашивать свидетелей: "Сколько стоил овёс четыре месяца назад?"
Наконец, удаётся что-то придумать. Обе стороны расходятся, ворча. Дело решено, и они скорее недовольны долгим разбирательством. А несчастной сиде — решать следующее! И, видимо, серьёзное да сложное. Уж юольно люди солидные пожаловали. В том числе ирландка-судовладелица. Неужели снова рыба?
Немайн захотелось заткнуть уши. Прошлого "дела о рыбах" ей хватило надолго. Хорошо хоть, отец Адриан не стал оспаривать решение публично. Зато потом попытался пропесочить с глазу на глаз, этак укоризненно — мол, отчего и почему решение не в пользу Церкви? Фактов-то нет!
— Потому, — сида почти рычала. Высоконько, ну да уж как могла, — Потому, что вы тут без года неделя. Где священники из местных? Какой процент оснований домов освящён? Не по городу, а по хуторам-деревням? Сколько пар венчано? Сколько священников рукоположено? А рыбу вынь да подай… И, кстати, где книги, в которые вы записываете подати?
Адриан подал ей со стола толстую, малость истрёпанную книгу. От первого же взгляда внутрь сида уныло сгорбилась.
— Так… И что, святой отец, у вас вообще всё свалено в одну кучу? Так это именно куча и получается, а не документация. Отче, ну ты же грек, как же так можно…
— А как? — спросил тот устало, — Посмотри на свой Кер-Сиди. Где мраморные дворцы? Где высокие и толстые каменные стены? Где мощёные улицы? Молчишь? Не всё сразу…
— Так город строится, и это видит всякий, — сида осела на пол, будто мех из которого вышел воздух, принялась расправлять складки на платье, — и церковь тоже строится. Каменная. А вот как строится тело Церкви — не вижу. Впрочем, это дело Совета… Который, заметь, вполне может счесть, что римская Церковь не выполняет свою работу. Призовёт валлийцев, ирландцев или африканцев. За ту же десятину. Разумеется, римскую миссию никто изгонять не будет, я прослежу, но десятины вы получать не будете. Её получать будут те, кто займётся делом!
— Священников учить долго… — заметил викарий, — Но дети, которые сейчас учатся у моих монахов, со временем…
— Ясно, — сида захлопнула книгу, — пришлёшь кого-то из твоих, покажу, как бухгалтерию вести надо. Пока — хотя бы по двум книгам. Что до остального…
Пожала плечами, поклонилась. Цапнула со стола кусок хлеба и убежала держать свой гейс дневного сна.
И вот теперь — снова рыба? Речная рыба, подлежащая десятине? За что?!! Да ей теперь на рыбу, даже и печёную в пиве и сметане, в жизни смотреть не захочется!
— Леди Немайн, — торжественно начал один из явившихся, — мы хотели бы не суда, но возможности его избежать. Мы убедились, что призыв свидетелей на заключение сделки не всегда удобен, и не всегда свидетели добросовестны. Мы хотели бы заключить соглашение в твоём присутствии, как Хранительницы правды, чтобы оно было твёрдо. Чему ты улыбаешься, Владычица Холма?
— Тому, до чего и сама должна была додуматься! — провозгласила сида, — Вы совершенно правы: сделка, заключаемая тремя сторонами, из которых одна заинтересована в её точном исполнении, будет гораздо надёжнее. И я с радостью вам помогу. Но, боюсь, на все важные контракты меня не хватит… А потому я спрашиваю: не хотели бы вы, а также и иные досточтимые граждане заняться этой работой? Исходя из дозволимого процента за посредничество, разумеется? Я с удовольствием приму в таком деле участие — хотя бы потому, что могу многое подсказать. Согласны? Тогда, для начала, название: "Расчётный дом Глентуи"…
А вот того, что будет дальше, сида не ожидала. Да, ещё несколько грамотных горожанок превратилось в служащих расчётного дома. И их пришлось натаскивать. Наскоро срубить очередной длинный дом под контору и заложить фундамент для постоянного каменного здания. Суета — но суета ожидаемая и преходящая. Главным же сюрпризом оказался самый распространённый вид сделки!
Свадьба. Батюшки Адриана-то хватало только на старшину, и он почитал это порядком естественным. Хотя и собирался распространить венчание на всех — позже, когда удастся обучить и рукоположить достаточное число священников. Большинство же, как и всегда, ограничивалось обычным объявлением при свидетелях. Хотя и помнило, что в Риме порядочные люди поступали не так. Теперь же признаком правильной свадьбы стал визит в устроенную Немайн клиринговую контору. Через процедуру прошёл не один десяток пар, когда сида схватилась за рыжую голову. И ворвалась на очередную свадьбу.
— Согласна ли невеста на заключение сделки? — весело спрашивала сотрудница дома.
— Да.
— Известны ли кому либо из присутствующих какие-либо причины, по которым сделка не может быть заключена?
— МНЕ!!! — рявкнула с порога Немайн. За спиной у неё хмурилось двое учениц и шестеро свеженабранных рыцарей. Все — с новенькими стальными мечами на бёдрах, при щитах и добротных копьях, но без луков. Сида обещала какие-то новые — но пока всё никак не успевала озаботиться.
Невеста упала в обморок. Жених подхватил, пошатался, и составил ей компанию.
— Что именно тебе известно, ввеликолепная? — губы у девушки-клерка дрожали.
— Что в контракт не включена клауза о непередаче контракта! А также любых прав и обязательств по последнему!
Немайн подошла поближе к молодым, пошлёпала жениха по щекам. Когда тот открыл глаза, села рядышком на пятки.
— Невесте я такого и рассказывать не рискну, — хихикнула она, — а вот тебе — пожалуй, покажу. Чего вы тут едва не понатворили. А кое-кто и успел!
Она слегка нахмурилась, припоминая имя клерка.
— Гверид, подними две пары последних контрактов. Ага, на невест и женихов. С одинаковыми условиями. Равные? Подойдёт. А теперь, разошли этим сладким полупарочкам уведомления, что в связи с возникшими обстоятельствами, "Расчетный дом Глентуи" находит необходимым передать их контракты… Ну, допустим, крест-накрест. Мэддок, Хоуэл — доставьте.
И препакостно захихикала. Рыцари, получившие приказ, нетерпеливо топтались перед клерком. Та, высунув язык, старательно готовила послания.
— Так что ж это получается? — спросил из толпы родственников кто-то солидный, — Ты можешь мужей жёнами поменять?
— Тех, кто подписал вот эту гадость — могу. А могу и развести, и компенсацию выплатить. Кажется, даже парня с парнем и девку с девкой свести может получиться. Легально. Право, уважаемые, нужно смотреть, на чём оставляете свои пальчики. И, кстати, об этих парочках — обе городские?
— Да, леди сида. Готово. Сэры рыцари, вот послания, готовы!
Гверид стряхнула с грамот песок, перевязала обе чёрно-белыми ленточками: известие, как ни крути, официальное. Посланцы вышли — неторопливо, вразвалочку. Чай, не война, да и недалеко. А достоинство уронишь — поднимать измучаешься.
— Отлично. Не прибегут через час, будем считать трансфер состоявшимся. Хороший урок выйдет. Тогда Гверид поднимет ещё две пары… Заодно узнаем, врал ли Цезарь, когда писал о бриттах, что у них в обычае жениться всей деревней на ком попало!
Час — это, конечно, долго. Но именно через час била должны были сообщить об окончании рабочей смены. Зато обе пары успели явиться — и не одни, а с роднёй. И неплохо вооружённой. Впрочем, сида, не обращая внимания на копья и щиты, сунула бумаги под носы и носики.
— Чьи подписи? А за неграмотных пальцы? Ну-ка отвечайте! Вот и храни правду с такими! Ладно. Сегодняшнюю мою выходку можете считать шуткой. На грядущее — знайте, что подписываете! Гверид, милая, подними все брачные договоры. Нет, не все сегодня, я же не зверь, я добренькая… И подготовь извещения, что, в случае, если брачный контракт не будет перезаключён по новой форме, включающей клаузы о запрещении транфера как гражданского состояния в целом, так и любых прав и обязательств, с ним связанным. В противном случае мы считаем возможным производить указанные трансферы по нашему усмотрению. И прибавь лично от меня, я подпишу: а кто будет сам злоупотреблять такими бумагами — в гости приду. Песни попеть!