Страница:
— Но я просто не могу удержаться, — пожаловался Клирик, — Эйра играет красиво, аж дух захватывает. Придумывает мелодии. Забываешь обо всём на свете. А остальные играют знакомые мотивчики. Очень хочется подпеть. Я же хорошо пою, правда…
Никто не взялся утверждать, что плохо.
Анна на сии посиделки допущена не была. Скучала в комнате сидхи и пыталась разобраться — что тут от неё, а что от её сестры. Потом явилась Эйлет.
— Кровать Майни — эта.
Так вот. Кому Неметона, а кому и Майни. Анна задумалась: а хотелось бы ей этак фамильярничать с сидхой? Перед тем, как заснуть, припомнила ворону и цапель — но решила, что до утра потерпит. А с самого утра…
— Вот. Разбирайся. Сестра сказала, нужно определить, что из травного дела ты уже знаешь. А сама пока новые штуковины закажет. Которые для подтягивания других штуковин. А, вспомнила! Ворота для торсионов. Или вороты?
Ну вот — только успокоилась и примирилась — новый позор. Перед какой-то малявкой… Разобрав знакомые травы, ведьма оказалась перед неизвестными. Сидела над ними, размышляла — не сбегать ли, пока время есть, за консультацией к мэтру Амвросию. Который в отличие от ведьмы обильно пользовался привозными компонентами зелий…
Появившаяся к полудню Немайн всё расставила по местам.
— Я знала меньше, — сообщила, приняв экзамен, — а мэтра навестим вместе… Всё равно других важных дел пока нет. Колесница-то вроде в порядке.
Второе испытание сидховской колесницы удалось провести уже через два дня после первого. На этот раз на трибуне ипподрома сидел почти весь отряд, собирающийся выступать в поход на разбойных фэйри. В том числе — донельзя довольный сэр Эдгар, решивший лично посмотреть на сидху в деле. Пока Немайн ему нравилась. Не столько тем, что сумела приспособить для боя колесницу, сколько тем, как собирала машину — не в поход, на испытательные круги. Кузов был заполнен умно подобранным походным скарбом, вдоль бортов разместились футляры с сотней стрел — каждая по полтора фунта весом. Но главное — не это, а то, что сидха готовила колесницу в первую очередь к походу. И осталась довольной, лишь когда в кузове перестало дребезжать и звякать, а укладка прекратила путаться под ногами. А ведь сэр Эдгар встречал и иную манеру. Даже у опытных воинов. Оттого и боялся, что Немайн окажется певуньей и драчуньей, переваливающей все походные заботы на окружающих. Будь она обычной воительницей — не беда. Но как наперёд угадать, что понадобится сидхе? А значит, и за надёжность колесницы беспокоиться не приходилось. Наверняка для каждой из рессор предусмотрено по два запасных мотка верёвки. И натянуть или ослабить их столько раз, сколько нужно, сидха не забудет. А если Немайн в состоянии обиходить колесницу, сумеет и об остальном позаботиться.
Наблюдая маневры квадриги, комендант всё больше понимал военную мощь сидхов. Главное — полное использование всякой возможности. Взять Немайн. Героиня: на голову ниже среднего воина, рука сломана — бить из лука не может. Колесничным копьём пользоваться — тоже. Так придумала себе оружие, с которым можно управиться одной рукой и ногами. И теперь вбивает стрелы в мишени — с короткой остановки, и то удивительно. Сам сэр Эдгар с дозволения сидхи испробовал «скорпиончика». Многие рыцари тоже полюбопытствовали, но нашли очень уж тяжёлым. С коня не постреляешь. А вот прицельная рамка понравилась всем. Жаль, такую нельзя приспособить к луку. Пристрелянную на разные дистанции и аллюры. Но если с дистанциями — при стрельбе с места — всё оказалось в порядке, то с хода попадать в мишень удавалось немногим и изредка.
Немайн хорошо стреляла с шага и медленной рыси — уже чудо. С быстрой рыси, а тем более таранного галопа, как при атаке наездом — чудо безусловное. Это, конечно, не в яблочко, но и не в молоко. Теперь сидха стреляла с препятствий. В прыжке через яму. С косогора. Переваливаясь на искусственных кочках… Попадала редко. Но уж если попадала… Спасения от длинных тяжёлых стрел не нашлось никакого. Щиты? Прочные, с оковкой, из дерева и одного слоя кожи, стрелы проходили насквозь на трёхстах шагах. Там, куда рыцарский лук вообще не добивал. На двух сотнях шагов стрелы пробивали железные умбоны и семь слоёв толстой бычьей кожи. Кольчуга, плетёная с захватом одним кольцом четырёх других — разорвана. Стальной наконечник пришлось вырубать. Ушёл в дерево едва не на локоть. Кольчуга с плетением восемь к одному — выдержала. Но стрела вмяла её в дерево на палец. Эдгар представил себе, какой ушиб получил бы человек. Жить, может, и остался б. А при везении — и воевать смог. В другой раз, в другом месте.
Покинули ипподром. Стража с интересом следит, как Немайн целится в каменный бруствер… Искры! Крепостная стена — не без щербин — сдержала даже выстрел в упор. Зато ворота удалось прострелить насквозь. Хотя самим створкам это не слишком повредило, защитникам города пролетающие сквозь ворота стрелы явно не должны доставлять радость.
А с колесничным копьём управлялась Анна. И здесь обретённая плавность хода сыграла роль. Неприятельский всадник, догнав колесницу — что обычно невозможно, оказывался не перед небоеспособным пехотинцем-десантником, обеими руками вцепившимся в бортики, а перед жалом наведённого на него копья. Либо, на худой конец, перед посохом Немайн.
А откладывать поход стало нельзя. Король получил несколько жалоб на похищение девиц. Терпение кланов истощалось — но и подкрепления королевскому отряду с холмов спустились достойные — под два десятка серьёзных воинов, хороших и в конном, и в пешем бою. Пусть и не учёных сарматским лучным хитростям. Но дротики да копья — тоже хорошее оружие. Чего ещё ждать? Сэр Эдгар отдал приказ — и собранная загодя армия ушла из столицы тихо и буднично, опасаясь сглазить победу. Что некоторых очень разочаровало ещё с вечера.
Тристан, например, ожидал увидеть на голове Немайн чего-нибудь с крылышками или рогами — как у норманнского вождя или древних героев. На худой конец, примирился бы с римским продольным гребнем или валлийским плюмажем из крашеного в красный цвет конского волоса. И очень разочаровался, увидев на Немайн обыкновенный рыцарский шлем. Тот же, что на испытаниях. Типовой. И даже купленный в оружейной лавке, а не заказанный у Лорна. Полоски железа накрест, оголовье, сверху кожа. И это всё?
— Хоть бы личину сделала, — заметил он, — и красиво, и защита. Большая, чем нащёчники.
— Заведу парадный шлем — сделаю с личиной, — согласилась Немайн, — а для боя, чем неприметнее, тем лучше. Воины не будут путать простую ополченку с командирами.
На словах "простая ополченка" Тристан громко и возмущённо фыркнул. Боевая колесница, два дружинника-варвара. Вполне достойно для благородной воительницы. Даже для младшей дочери хозяина заезжего дома — хотя такие-то в походы обычно и не ходят. Их дело — трактир оборонять. Обычный же рыцарь довольствуется учеником-оруженосцем или парой лёгких всадников, наполовину слуг, наполовину товарищей. И пусть норманны — всадники номинальные, драться будут пеше, но уж лёгкими-то их не назовёшь.
— Почему ты не хочешь взять меня в поход? Братья становились оруженосцами в четырнадцать лет — и тогда были меньше и слабее рыцарей настолько же, насколько я мельче и слабее тебя.
Вот и обучай таких вычислению пропорций.
— Моим оруженосцем может быть только девочка.
— Почему это?
— Ну подумай… Могу даже притчу в стихах рассказать, — Клирик мысленно извинился перед Киплингом, -
— Ты хочешь сказать, она тебя в это время щитом прикрывать будет?
— А я её. От стрел, пуль и нескромных взглядов. А заодно спать в одной палатке, трястись весь день бок о бок…
— Но норманнов ты берёшь.
— Они воины. Хорошие воины. А тебе нужно ещё многому учиться. Не волнуйся. На твой век битв хватит. Успеют надоесть.
— Братьям не надоели.
— А ты у кого постарше спроси. У Лорна. У Дэффида. У сэра Эдгара даже.
— И особенно у сэра Олдингара!
Да, этому лубок ещё не скоро снимут. Нога не рука, срастается дольше.
— Особенно… Я тоже, видишь, не избежала. Ну, свидимся.
Хоть с мальчишкой можно без обнимок! Сёстры чуть не задушили. Ну, приятно. Но — захотелось остаться. И спать. А почему нет? Колесница идёт медленно, римская дорога ровная, а рессоры перетягивать ещё не скоро… Немайн поёрзала-поёрзала, да и засопела. Тихонько и очень заразительно…
Клирик хорошо знал эту ложу. Почему не партер? Уходить не так удобно. И потому, что партер дороговато выкупать целиком.
Против обыкновения, Клирик был один. Хотя как раз переживал высший миг романа с очаровательной блондинкой, ради которой собирался вновь окунуться в подзабытый со студенческих времён мир сетевых ролевых игр. Но иногда мужчине требуется рядом не заботливый щебет женской ласки, и даже не молчаливая надёжность друга, а всего-навсего — пустые кресла по всей ложе и предвкушение знакомого чуда.
Знакомого, да. Клирик слушал эту оперу не в первый раз, и не в десятый. В пятидесятый было б вернее, а если добавить записи, которые ему присылали знакомые изо всех уголков земного шара, выходило, что и в тысячный. Впрочем, вся опера, знакомая наизусть, волновала его слабо. Он ждал любимых арий — как откровения.
Увы, иногда самые невинные капризы, причём оплаченные едва ли не месяцем любимого, восхитительного, но всё-таки утомительного и нервного труда, оказываются испорчены грубостью окружающего мира. На секунду Клирик остро пожалел, что не отдал ещё двух недель за присутствие у дверей ложи хорошо проплаченного охранника. А лучше нескольких. Потому что через одного эта харя могла и пройти… Затем сообразил, что на разговор у него не менее десяти минут, и успокоился. Пока пели неинтересное.
— Я, кажется, просил и предупреждал, чтобы меня не беспокоили. И именно поэтому снял ложу, — бросил, не повернув головы, — потому предупреждаю: у вас минута. В чём дело?
Слушал ровно минуту. Не потому, что обладал точным чувством времени. Просто давно определял по музыке хронометраж спектакля. Тогда — в реальности — Клирик позволил себя уговорить, и самолёт потащил его в Канберру. Спасать Тасманийский туннель. Но во сне…
— Я вас предупреждал. Предупреждал, что этот день у меня занят, — сообщил он наконец, — Упущенную выгоду, если желаете, отнесите на мой опцион.
Вошедший позеленел. Лицо приняло цвет пиджака. Что ж, приличные люди в зелёных пиджаках — тем более в клетку — в оперу не ходят. И это — замгенерального… Увы, поветрие пятницы как дня неофициальной одежды, захлестнуло даже самые высокие скалы. То, что было задумано как облегчение дресс-кода, привело к формированию дополнительного делового костюма — пятничного. Соблюдение корпоративного правила пытались навязать и Клирику. Тот, разумеется, явился в спецовке, нарочито перепачканной мелом. Причём сначала хотел вымазаться в масле, но вовремя вспомнил, что для многих сотрудников стоимость пятничного костюма ощутима.
— Но…
— Если вследствие нашего разговора генеральный вас уволит, отлично. Я рекомендовал бы ему не заполнять вакансию. Большое количество заместителей часто принимают за свидетельство некомпетентности.
— Хм. Хотел бы я знать, почему мне сейчас смешно? Хотя я должен чувствовать раздражение?
— Это оттого, что я кругом не прав, — объяснил Клирик, — но сейчас я склонен наслаждаться прекрасным. И поступать склонен не правильно, а красиво.
— Там же люди…
— Вешать мне лапшу не надо! Людей в туннеле мало, и для их спасения совсем не необходим я. Говорим люди, подразумеваем оборудование, а? В первую очередь щиты… Кстати, время выходит.
— Генеральный вас весьма ценит, но с моей колокольни — так нам нужны исполнители, а не капризные примадонны!
— Хлёстко сказано. Но — учитесь ладить с хорошими специалистами. Подумаешь, примадонна. В хороших театрах — укрощают или терпят. А вы чем лучше? Укрощать меня — не вам, так извольте терпеть… И учтите — если вы будете присутствовать в ложе через минуту, я не продлю контракт. И так работаю на концерн из патриотизма, который подобные вам именуют квасным, в то время как разумные корпорации давно предлагают мне неограниченные опционы. Так и передайте генеральному. Слово в слово. А не ссылкой на очередное сумасбродство примадонны. А теперь — вон отсюда.
Замгенерального стушевался. Увы, покой был недолгим. Нет, право, в следующий раз без четвёрки плечистых молодцов при белых галстуках — в оперу ни ногой. Даже во сне. Теперь выпроваживай новое явление. И совершенно незнакомое. Этот-то что забыл? Выглядит приличным человеком. Очень пожилым и очень старомодным. Который в оперу изволит хаживать во фраке с белым галстуком.
— Браво! Впервые за долгое время встречаю хотя б кого-то, не просто похожего на "старого русского", но и способного укоротить «нового». Как я вас понимаю!
Немецкий со знакомым торопливым, подчас глотающим звуки акцентом. Южная Франция? Балканы? Тироль?
— В таком случае вы немедленно уйдёте.
— О, да. Но непременно вернусь…
Что ж, главное Клирику не испортили. Даже оставили последние минуты на ожидание чуда — которое никогда не наступает до конца. Знакомая ария оставила Клирика восторженным и немного пустым. Это было правильно. Это было почти самое то. Почти. Впрочем, взлелеять смутное удовольствие критикана не удалось. За спиной деликатно прокашлялись.
— Снова вы?
— О, да. Видите ли, я заподозрил в вас родственную душу. Вы часто занимаете эту ложу, всегда в полном одиночестве. Предпочитаете именно этот спектакль. Причём наслаждение вам доставляет одна единственная партия. Это ведь так?
— Так.
— Что ж, в таком случае, вы прямо сейчас не откажетесь немного побеседовать? Видите ли, я хочу знать ваше мнение о только что услышанном.
— Лёгкое разочарование. Я понимаю, это дебют. Но с возрастом верхи у сопрано часто слабеют, а низы у неё и вовсе тусклые. Не самое лучшее исполнение, что мне приходилось слышать. Хотя и в самых блестящих мне что-то говорит: можно и лучше. Как будто я слышу эталон.
— А, так вы тоже попали в эту ловушку! Мне вот тоже всегда кажется, что можно спеть это лучше. А всё как раз из-за того, что композитор решил насолить переборчивой певице. Первый вариант партии ей, видите ли, показался слишком простым.
— Но она справилась.
— О, да. По крайней мере, так ей показалось. И публике. Но… Поставьте-ка себя на место сердитого автора. Нельзя же загубить премьеру собственной оперы! И публика ушла в восторге. А вот он слышал, как надо… А несовершенство разобрали многие. Музыкальные одержимые вроде меня и Вас… Небольшое, такое мимолетное отклоненьице от идеала. Шутка в том, что идеала быть не может. Технически.
— Как раз технически бывают исполнения совершенно безупречные.
— Именно! Безупречные колоратурные изыски, заставляющие техникой разрывать чувство. И шутка тут вовсе не в том, что они приходятся на «фа» третьей октавы… Когда я слышу это стаккато внутри головы, я слышу в нём чувство. Вероятно, то самое, которое испытывал автор, когда переписывал и без того безупречную музыку… А там, — кивок в сторону сцены, — никакого чувства. Одна техника. А как должно быть, слышу только я. И ни одна певица!
— Не преувеличивайте. Как должно быть, слышат многие. Ну вот, например, я.
— Вам только кажется. Вы чувствуете, но не слышите. Большая разница.
— Нет, слышу! — Клирик ощутил странную дрожащую ярость. Аж дыханье спёрло.
— Докажите.
— Как?
— Спойте эту арию. Так, как надо.
— Издеваетесь?
— Ничуть. Поверьте, я ещё ни разу не ошибся, определяя по разговорному голосу певческий. И прекрасно слышу, насколько сильно вы форсируете его вниз. Октавы на две, что совершенно изумительно! Но — очень вредно. Да сами же отлично слышите, какие из горла вырываются кошмарные хрипы. Так же можно и связки повредить. Голос потерять. Как Карузо, как Каллас… Разговаривать — так не черт ли с нею, с болтовнёй — петь ведь не сможете! Немедленно расслабьте связки, я вас не выдам. Нашли кого бояться — старого мёртвого венецианца.
— Как мёртвого? И скрывать мне нечего!
От изумления Клирик сбился на серебристый писк. И тут же заметил на руке — полупрозрачной эльфийской ручке — золотое кольцо с рубиновой печатью. И ощутил, как недовольно топорщатся на голове треугольные уши.
— Кто ж ещё будет шататься по чужим снам, а? Ну призрак я, призрак. Вполне к вам благоволящий, поверьте. А угадать, чего вы боитесь… Я не слышал всего разговора, да и не понимаю я русского. Но слова "капризная примадонна" вполне доступны итальянцу, прожившему жизнь в Австрии. Как вы высекли этого агента… Он словно лимоны ел! И прячете голос… Соперниц изучаете, а?
Анна вела колесницу, приноравливаясь к скорости верховой колонны, когда сзади раздался тоненький звук, вроде синичьего свиста. Оглянулась. Сидха сквозь сон тоненько простонала несколько раз, издавая всё более высокие звуки. Потом шевельнулись губы… Анна не на шутку испугалась. Немайн, кажется, собиралась петь. Ей, конечно, снится кошмар. А что будет с остальными? Придётся будить… Анна щёлкнула хлыстом над ухом сидхи.
— Что!? — сидха схватилась пальцами не зажившей до конца руки за баллисту, второй за посох, — Где стреляли?!
Ну точно. Принять щелчок хлыста за свист стрелы можно только с очень страшного сна. В котором луки или пращи стреляют с громким щёлканьем.
— Нигде. Я тебя разбудила. Спи дальше. Только во сне не пой, пожалуйста…
И только когда Немайн снова задышала по-сонному ровно, вспомнила историю с вороной. Ну и ладно — ждала неделю, и ещё часок-другой подождёт.
Ферму Алана ап Милля злые фэйри не обошли стороной. За шесть десятков лет длинной, по средневековым меркам, жизни, такой напасти ещё не случалось — но ведь бывают и редкие события, которые не всякое поколение видит. И лучше бы нашествию нечисти в красном подождать, пока у Милля правнуки заматереют — но судьбе не прикажешь. Фэйри словно взбеленились. Пока, по счастью, никого не убили и не покалечили, скот не портили — зато воровали… Собственно, это поначалу они таились. Теперь — не скрываясь, рылись в амбарах. Спокойно выбирали — и забирали — глянувшуюся скотину, всё больше свиней. Воевать с ними смысла не было — от стрел негодяи наверняка заговорены, а добрая сталь, которая убьёт кого хочешь, редко остаётся безымянной. За нечистью же явно стояла серьёзная сила. Оставалось дать знать королю о творящемся непотребстве — что клан немедленно и сделал, и ждать помощи. Ожидание длилось больше двух недель, и кряжистые плечи Алана начали сгибаться под безнадёжной тяжестью. И дело не в короле, на короля всегда была управа — но Гулидиен хороший король, и если он ничего не может придумать — дело действительно скверно.
К концу первой недели набегов Алан дошёл до того, что купил у проезжего охранную грамоту от фэйри. Подписанную якобы самой Немайн. Не спасла. То ли не испугались фэйри богини, то ли читать не умели. Как сам хуторянин. А может, грамота была поддельная, и ловкий малый, взявший за неё аж две серебряные монеты, врал, что отпечаток пальца сидхи подделать нельзя. Наверняка врал. Когда он обратился к знакомому мудрому человеку, тот важно пожевал губами, хотя по молодости и не должен бы, и заявил, что писана грамотка латинскими буквами по-камбрийски. А Немайн всё-таки ирландка и скорее использовала бы огамические письмена. Да и не божеское это дело — закорючки рисовать. С нашествием фэйри тоже помочь отказался. Сказал — не по силе. Не друид же, и не провидец, всего лишь сказитель-филид. Ну, лучший в клане. Но лучший филид — всё равно не друид. Человек, который знает — но не смеет. А грамотку выпрашивал — для изучения. Алан не отдал — с филида ради заполучить диковинку и наврать с три короба станется. А вдруг бумага настоящая? Для верности же решил принести в удачно близкий день почитания Неметоны жертву. По хорошему — нужен был бык. А то и человек, если злые силы настроились забрать жизнь кого-то из семьи. Они злые, но подслеповатые, и хороший друид умел сделать так, чтобы они поверили — тот, кто им досадил, умер. Для этого требовалась другая смерть, а представить одного человека другим проще, чем выдать за человека быка. Или, тем более, овцу. На это нужен великий маг. Как любой воин, Алан имел право на приношение по-воински. Это было и плохо — жреческое сильнее — и хорошо. Если барана в жертву закопать, мясо пропадёт. А если зарезать и слить в воду кровь — только кровь и потеряется. Не так уж много за надежду. Ну и конечно, на праздничной трапезе поставить перед Неметоной корзину яблок. Или слив? А лучше всего вперемешку…
Алан заглянул на южную половину дома. На него дружно зашипели. У женщин были сложности. Жданые, и в тихие времена почти приятные. Женщины помогали двухлетней Майрит наряжать Неметону. Так уж заведено — должна одеть самая младшая девочка в семье. Когда серьёзная уже — хорошо. Когда совсем младенец — тоже неплохо. Можно дать подержать в руках каждую тряпочку — да и сделать всё как надо. А вот так… От этого, может, жизнь семьи зависит, а несмышлёныш обрадовалась своей важности, и вот хочет сделать из ольхового поленца сущее чучело. Ну как Неметона обидится? А заставлять нельзя… А уговоров наглое дитё не понимает. Оставалось махнуть рукой да прикрыть дверь поплотнее. Да пойти самому яблок для Неметоны нарвать. Может, оценит? Барана-то уже выбрал. Осталось дождаться послезавтрашней ночи.
Когда на дороге показался раздутый от быстрого аллюра дракон королевского разъезда, захотелось презрительно сплюнуть. Королевские рыцари всегда готовы помочь против разбойников-людей, охотно затравят любого зверя, от волка до виверны, но с фэйри тягаться не брались. Только руками разводили — мол, пользы от нас тут нет. Репутация их осыпалась вниз, как листья клёнов по осени…
Но на этот раз вместо плевка вышел свист. Пониже дракона — матерчатой трубы, горизонтально привязанной к копью — вился длинный красно-зелёный вымпел. Да и всадник держался в седле необычайно прочно и ровно. И ноги держал высоко. Не по-людски. Алан споро зашёл в дом.
— Поднимай, мать, семью, — сказал жене, — Глазам не верю, но сюда едет светлый сидх, да ещё и под королевским знаменем. В седле сидит как-то не по-нашему. В ногах валяться будем — а помощь вымолим…
В ногах валяться не пришлось — а вот от кубка вишнёвой настойки ни командир разъезда, ни его подчинённые не отказались. Причём оказались никакими не сидхами, а самым что ни на есть передовым охранением королевского войска. Возглавлял разведку старый знакомец — сэром Кэррадоком, многие годы ходящий в дозор вдоль юго-западного тракта. Этого рыцаря Алан пока уважал — при нём подобных безобразий не творилось. Больше того — ходили слухи, что он единственный выступил против негодных тварей. И даже поразил одного стрелой. Выслушав описание бед, Кэррадок хмыкнул. Не поленился — вышел за ворота, где ветер лениво шевелил листок пергамента. Лично вручать охранную грамоту красным курткам хозяин побаивался. Принялся читать — быстро, ловко, даже и губами не шевеля, точно священник. Потом весело захохотал.
— Меня надул этот чёртов городской? — поник хозяин.
— Тот тип, что тебя надул, он скорее холмовой, — Кэррадок продолжал посмеиваться, — а если не сидх, так похож на них. Ни слова не соврал, а обманул! Грамотка настоящая, да и пальчик приложен самый тот. Одна беда — выписана не на тебя. А на Робина Доброго Малого.
Вот тогда Алан всё-таки плюнул. Робин Добрый Малый, конечно, не красные куртки — зато, пожалуй, самый известный мошенник своего времени. Получеловек, полуфэйри, не пристал ни к тем, ни к этим, любит весёлый розыгрыш да злую шутку. И, говорят, добрых да бедных не обижает. Фермер задумался — то ли он за последнее время разбогател, то ли освинел. Первое — хорошо, да вряд ли.
— В другое время я бы тебе посоветовал спуститься в город и пожаловаться сидхе Немайн лично, — заметил рыцарь весело, — И барана прихватить с собой живьём. А лучше не одного, а десяток. Она ж теперь хозяину заезжего дома дочка. А он богатый, что ему один баран. Но есть способ лучше… Твоя третья невестка ж озёрная?
— Озёрная, и что? Веру нашу приняла, с мужем венчана, — на всякий случай добавил хозяин.
Сэр Кэррадок вскинул бровь, но комментировать сомнительное утверждение не стал. Ну, выгораживает дед родню, так что тут такого? Крестить-то озёрную — для порядка, чтоб была как все — забыли вряд ли. Венчание же больно дорогая процедура. Горожане не все себе позволяют. Многие просто оглашают, по какому уговору вступают в брак. Несколько видоков от разных кланов — если люди хоть сколько важные. А так — объявят перед соседями, и дело с концом.
— И хорошо. Тут с ней поговорить хотят.
— Кто?
— А чья у вас охранная грамота на воротах, та и хочет.
Подкрутил ус кверху, сунул ногу в странное треугольное приспособление, плавным движением даже не вскочил — поднялся в седло. Поймал недоумевающий взгляд.
Никто не взялся утверждать, что плохо.
Анна на сии посиделки допущена не была. Скучала в комнате сидхи и пыталась разобраться — что тут от неё, а что от её сестры. Потом явилась Эйлет.
— Кровать Майни — эта.
Так вот. Кому Неметона, а кому и Майни. Анна задумалась: а хотелось бы ей этак фамильярничать с сидхой? Перед тем, как заснуть, припомнила ворону и цапель — но решила, что до утра потерпит. А с самого утра…
— Вот. Разбирайся. Сестра сказала, нужно определить, что из травного дела ты уже знаешь. А сама пока новые штуковины закажет. Которые для подтягивания других штуковин. А, вспомнила! Ворота для торсионов. Или вороты?
Ну вот — только успокоилась и примирилась — новый позор. Перед какой-то малявкой… Разобрав знакомые травы, ведьма оказалась перед неизвестными. Сидела над ними, размышляла — не сбегать ли, пока время есть, за консультацией к мэтру Амвросию. Который в отличие от ведьмы обильно пользовался привозными компонентами зелий…
Появившаяся к полудню Немайн всё расставила по местам.
— Я знала меньше, — сообщила, приняв экзамен, — а мэтра навестим вместе… Всё равно других важных дел пока нет. Колесница-то вроде в порядке.
Второе испытание сидховской колесницы удалось провести уже через два дня после первого. На этот раз на трибуне ипподрома сидел почти весь отряд, собирающийся выступать в поход на разбойных фэйри. В том числе — донельзя довольный сэр Эдгар, решивший лично посмотреть на сидху в деле. Пока Немайн ему нравилась. Не столько тем, что сумела приспособить для боя колесницу, сколько тем, как собирала машину — не в поход, на испытательные круги. Кузов был заполнен умно подобранным походным скарбом, вдоль бортов разместились футляры с сотней стрел — каждая по полтора фунта весом. Но главное — не это, а то, что сидха готовила колесницу в первую очередь к походу. И осталась довольной, лишь когда в кузове перестало дребезжать и звякать, а укладка прекратила путаться под ногами. А ведь сэр Эдгар встречал и иную манеру. Даже у опытных воинов. Оттого и боялся, что Немайн окажется певуньей и драчуньей, переваливающей все походные заботы на окружающих. Будь она обычной воительницей — не беда. Но как наперёд угадать, что понадобится сидхе? А значит, и за надёжность колесницы беспокоиться не приходилось. Наверняка для каждой из рессор предусмотрено по два запасных мотка верёвки. И натянуть или ослабить их столько раз, сколько нужно, сидха не забудет. А если Немайн в состоянии обиходить колесницу, сумеет и об остальном позаботиться.
Наблюдая маневры квадриги, комендант всё больше понимал военную мощь сидхов. Главное — полное использование всякой возможности. Взять Немайн. Героиня: на голову ниже среднего воина, рука сломана — бить из лука не может. Колесничным копьём пользоваться — тоже. Так придумала себе оружие, с которым можно управиться одной рукой и ногами. И теперь вбивает стрелы в мишени — с короткой остановки, и то удивительно. Сам сэр Эдгар с дозволения сидхи испробовал «скорпиончика». Многие рыцари тоже полюбопытствовали, но нашли очень уж тяжёлым. С коня не постреляешь. А вот прицельная рамка понравилась всем. Жаль, такую нельзя приспособить к луку. Пристрелянную на разные дистанции и аллюры. Но если с дистанциями — при стрельбе с места — всё оказалось в порядке, то с хода попадать в мишень удавалось немногим и изредка.
Немайн хорошо стреляла с шага и медленной рыси — уже чудо. С быстрой рыси, а тем более таранного галопа, как при атаке наездом — чудо безусловное. Это, конечно, не в яблочко, но и не в молоко. Теперь сидха стреляла с препятствий. В прыжке через яму. С косогора. Переваливаясь на искусственных кочках… Попадала редко. Но уж если попадала… Спасения от длинных тяжёлых стрел не нашлось никакого. Щиты? Прочные, с оковкой, из дерева и одного слоя кожи, стрелы проходили насквозь на трёхстах шагах. Там, куда рыцарский лук вообще не добивал. На двух сотнях шагов стрелы пробивали железные умбоны и семь слоёв толстой бычьей кожи. Кольчуга, плетёная с захватом одним кольцом четырёх других — разорвана. Стальной наконечник пришлось вырубать. Ушёл в дерево едва не на локоть. Кольчуга с плетением восемь к одному — выдержала. Но стрела вмяла её в дерево на палец. Эдгар представил себе, какой ушиб получил бы человек. Жить, может, и остался б. А при везении — и воевать смог. В другой раз, в другом месте.
Покинули ипподром. Стража с интересом следит, как Немайн целится в каменный бруствер… Искры! Крепостная стена — не без щербин — сдержала даже выстрел в упор. Зато ворота удалось прострелить насквозь. Хотя самим створкам это не слишком повредило, защитникам города пролетающие сквозь ворота стрелы явно не должны доставлять радость.
А с колесничным копьём управлялась Анна. И здесь обретённая плавность хода сыграла роль. Неприятельский всадник, догнав колесницу — что обычно невозможно, оказывался не перед небоеспособным пехотинцем-десантником, обеими руками вцепившимся в бортики, а перед жалом наведённого на него копья. Либо, на худой конец, перед посохом Немайн.
А откладывать поход стало нельзя. Король получил несколько жалоб на похищение девиц. Терпение кланов истощалось — но и подкрепления королевскому отряду с холмов спустились достойные — под два десятка серьёзных воинов, хороших и в конном, и в пешем бою. Пусть и не учёных сарматским лучным хитростям. Но дротики да копья — тоже хорошее оружие. Чего ещё ждать? Сэр Эдгар отдал приказ — и собранная загодя армия ушла из столицы тихо и буднично, опасаясь сглазить победу. Что некоторых очень разочаровало ещё с вечера.
Тристан, например, ожидал увидеть на голове Немайн чего-нибудь с крылышками или рогами — как у норманнского вождя или древних героев. На худой конец, примирился бы с римским продольным гребнем или валлийским плюмажем из крашеного в красный цвет конского волоса. И очень разочаровался, увидев на Немайн обыкновенный рыцарский шлем. Тот же, что на испытаниях. Типовой. И даже купленный в оружейной лавке, а не заказанный у Лорна. Полоски железа накрест, оголовье, сверху кожа. И это всё?
— Хоть бы личину сделала, — заметил он, — и красиво, и защита. Большая, чем нащёчники.
— Заведу парадный шлем — сделаю с личиной, — согласилась Немайн, — а для боя, чем неприметнее, тем лучше. Воины не будут путать простую ополченку с командирами.
На словах "простая ополченка" Тристан громко и возмущённо фыркнул. Боевая колесница, два дружинника-варвара. Вполне достойно для благородной воительницы. Даже для младшей дочери хозяина заезжего дома — хотя такие-то в походы обычно и не ходят. Их дело — трактир оборонять. Обычный же рыцарь довольствуется учеником-оруженосцем или парой лёгких всадников, наполовину слуг, наполовину товарищей. И пусть норманны — всадники номинальные, драться будут пеше, но уж лёгкими-то их не назовёшь.
— Почему ты не хочешь взять меня в поход? Братья становились оруженосцами в четырнадцать лет — и тогда были меньше и слабее рыцарей настолько же, насколько я мельче и слабее тебя.
Вот и обучай таких вычислению пропорций.
— Моим оруженосцем может быть только девочка.
— Почему это?
— Ну подумай… Могу даже притчу в стихах рассказать, — Клирик мысленно извинился перед Киплингом, -
Тристан засмеялся. Немайн улыбнулась в ответ.
"Я отошла сделать это не там же, где вся солдатня.
И лучник саксонский меня на тот свет отправил.
Я думаю, вы не правы, высмеивая меня.
Погибшую, не нарушив приличия правил."
— Ты хочешь сказать, она тебя в это время щитом прикрывать будет?
— А я её. От стрел, пуль и нескромных взглядов. А заодно спать в одной палатке, трястись весь день бок о бок…
— Но норманнов ты берёшь.
— Они воины. Хорошие воины. А тебе нужно ещё многому учиться. Не волнуйся. На твой век битв хватит. Успеют надоесть.
— Братьям не надоели.
— А ты у кого постарше спроси. У Лорна. У Дэффида. У сэра Эдгара даже.
— И особенно у сэра Олдингара!
Да, этому лубок ещё не скоро снимут. Нога не рука, срастается дольше.
— Особенно… Я тоже, видишь, не избежала. Ну, свидимся.
Хоть с мальчишкой можно без обнимок! Сёстры чуть не задушили. Ну, приятно. Но — захотелось остаться. И спать. А почему нет? Колесница идёт медленно, римская дорога ровная, а рессоры перетягивать ещё не скоро… Немайн поёрзала-поёрзала, да и засопела. Тихонько и очень заразительно…
Клирик хорошо знал эту ложу. Почему не партер? Уходить не так удобно. И потому, что партер дороговато выкупать целиком.
Против обыкновения, Клирик был один. Хотя как раз переживал высший миг романа с очаровательной блондинкой, ради которой собирался вновь окунуться в подзабытый со студенческих времён мир сетевых ролевых игр. Но иногда мужчине требуется рядом не заботливый щебет женской ласки, и даже не молчаливая надёжность друга, а всего-навсего — пустые кресла по всей ложе и предвкушение знакомого чуда.
Знакомого, да. Клирик слушал эту оперу не в первый раз, и не в десятый. В пятидесятый было б вернее, а если добавить записи, которые ему присылали знакомые изо всех уголков земного шара, выходило, что и в тысячный. Впрочем, вся опера, знакомая наизусть, волновала его слабо. Он ждал любимых арий — как откровения.
Увы, иногда самые невинные капризы, причём оплаченные едва ли не месяцем любимого, восхитительного, но всё-таки утомительного и нервного труда, оказываются испорчены грубостью окружающего мира. На секунду Клирик остро пожалел, что не отдал ещё двух недель за присутствие у дверей ложи хорошо проплаченного охранника. А лучше нескольких. Потому что через одного эта харя могла и пройти… Затем сообразил, что на разговор у него не менее десяти минут, и успокоился. Пока пели неинтересное.
— Я, кажется, просил и предупреждал, чтобы меня не беспокоили. И именно поэтому снял ложу, — бросил, не повернув головы, — потому предупреждаю: у вас минута. В чём дело?
Слушал ровно минуту. Не потому, что обладал точным чувством времени. Просто давно определял по музыке хронометраж спектакля. Тогда — в реальности — Клирик позволил себя уговорить, и самолёт потащил его в Канберру. Спасать Тасманийский туннель. Но во сне…
— Я вас предупреждал. Предупреждал, что этот день у меня занят, — сообщил он наконец, — Упущенную выгоду, если желаете, отнесите на мой опцион.
Вошедший позеленел. Лицо приняло цвет пиджака. Что ж, приличные люди в зелёных пиджаках — тем более в клетку — в оперу не ходят. И это — замгенерального… Увы, поветрие пятницы как дня неофициальной одежды, захлестнуло даже самые высокие скалы. То, что было задумано как облегчение дресс-кода, привело к формированию дополнительного делового костюма — пятничного. Соблюдение корпоративного правила пытались навязать и Клирику. Тот, разумеется, явился в спецовке, нарочито перепачканной мелом. Причём сначала хотел вымазаться в масле, но вовремя вспомнил, что для многих сотрудников стоимость пятничного костюма ощутима.
— Но…
— Если вследствие нашего разговора генеральный вас уволит, отлично. Я рекомендовал бы ему не заполнять вакансию. Большое количество заместителей часто принимают за свидетельство некомпетентности.
— Хм. Хотел бы я знать, почему мне сейчас смешно? Хотя я должен чувствовать раздражение?
— Это оттого, что я кругом не прав, — объяснил Клирик, — но сейчас я склонен наслаждаться прекрасным. И поступать склонен не правильно, а красиво.
— Там же люди…
— Вешать мне лапшу не надо! Людей в туннеле мало, и для их спасения совсем не необходим я. Говорим люди, подразумеваем оборудование, а? В первую очередь щиты… Кстати, время выходит.
— Генеральный вас весьма ценит, но с моей колокольни — так нам нужны исполнители, а не капризные примадонны!
— Хлёстко сказано. Но — учитесь ладить с хорошими специалистами. Подумаешь, примадонна. В хороших театрах — укрощают или терпят. А вы чем лучше? Укрощать меня — не вам, так извольте терпеть… И учтите — если вы будете присутствовать в ложе через минуту, я не продлю контракт. И так работаю на концерн из патриотизма, который подобные вам именуют квасным, в то время как разумные корпорации давно предлагают мне неограниченные опционы. Так и передайте генеральному. Слово в слово. А не ссылкой на очередное сумасбродство примадонны. А теперь — вон отсюда.
Замгенерального стушевался. Увы, покой был недолгим. Нет, право, в следующий раз без четвёрки плечистых молодцов при белых галстуках — в оперу ни ногой. Даже во сне. Теперь выпроваживай новое явление. И совершенно незнакомое. Этот-то что забыл? Выглядит приличным человеком. Очень пожилым и очень старомодным. Который в оперу изволит хаживать во фраке с белым галстуком.
— Браво! Впервые за долгое время встречаю хотя б кого-то, не просто похожего на "старого русского", но и способного укоротить «нового». Как я вас понимаю!
Немецкий со знакомым торопливым, подчас глотающим звуки акцентом. Южная Франция? Балканы? Тироль?
— В таком случае вы немедленно уйдёте.
— О, да. Но непременно вернусь…
Что ж, главное Клирику не испортили. Даже оставили последние минуты на ожидание чуда — которое никогда не наступает до конца. Знакомая ария оставила Клирика восторженным и немного пустым. Это было правильно. Это было почти самое то. Почти. Впрочем, взлелеять смутное удовольствие критикана не удалось. За спиной деликатно прокашлялись.
— Снова вы?
— О, да. Видите ли, я заподозрил в вас родственную душу. Вы часто занимаете эту ложу, всегда в полном одиночестве. Предпочитаете именно этот спектакль. Причём наслаждение вам доставляет одна единственная партия. Это ведь так?
— Так.
— Что ж, в таком случае, вы прямо сейчас не откажетесь немного побеседовать? Видите ли, я хочу знать ваше мнение о только что услышанном.
— Лёгкое разочарование. Я понимаю, это дебют. Но с возрастом верхи у сопрано часто слабеют, а низы у неё и вовсе тусклые. Не самое лучшее исполнение, что мне приходилось слышать. Хотя и в самых блестящих мне что-то говорит: можно и лучше. Как будто я слышу эталон.
— А, так вы тоже попали в эту ловушку! Мне вот тоже всегда кажется, что можно спеть это лучше. А всё как раз из-за того, что композитор решил насолить переборчивой певице. Первый вариант партии ей, видите ли, показался слишком простым.
— Но она справилась.
— О, да. По крайней мере, так ей показалось. И публике. Но… Поставьте-ка себя на место сердитого автора. Нельзя же загубить премьеру собственной оперы! И публика ушла в восторге. А вот он слышал, как надо… А несовершенство разобрали многие. Музыкальные одержимые вроде меня и Вас… Небольшое, такое мимолетное отклоненьице от идеала. Шутка в том, что идеала быть не может. Технически.
— Как раз технически бывают исполнения совершенно безупречные.
— Именно! Безупречные колоратурные изыски, заставляющие техникой разрывать чувство. И шутка тут вовсе не в том, что они приходятся на «фа» третьей октавы… Когда я слышу это стаккато внутри головы, я слышу в нём чувство. Вероятно, то самое, которое испытывал автор, когда переписывал и без того безупречную музыку… А там, — кивок в сторону сцены, — никакого чувства. Одна техника. А как должно быть, слышу только я. И ни одна певица!
— Не преувеличивайте. Как должно быть, слышат многие. Ну вот, например, я.
— Вам только кажется. Вы чувствуете, но не слышите. Большая разница.
— Нет, слышу! — Клирик ощутил странную дрожащую ярость. Аж дыханье спёрло.
— Докажите.
— Как?
— Спойте эту арию. Так, как надо.
— Издеваетесь?
— Ничуть. Поверьте, я ещё ни разу не ошибся, определяя по разговорному голосу певческий. И прекрасно слышу, насколько сильно вы форсируете его вниз. Октавы на две, что совершенно изумительно! Но — очень вредно. Да сами же отлично слышите, какие из горла вырываются кошмарные хрипы. Так же можно и связки повредить. Голос потерять. Как Карузо, как Каллас… Разговаривать — так не черт ли с нею, с болтовнёй — петь ведь не сможете! Немедленно расслабьте связки, я вас не выдам. Нашли кого бояться — старого мёртвого венецианца.
— Как мёртвого? И скрывать мне нечего!
От изумления Клирик сбился на серебристый писк. И тут же заметил на руке — полупрозрачной эльфийской ручке — золотое кольцо с рубиновой печатью. И ощутил, как недовольно топорщатся на голове треугольные уши.
— Кто ж ещё будет шататься по чужим снам, а? Ну призрак я, призрак. Вполне к вам благоволящий, поверьте. А угадать, чего вы боитесь… Я не слышал всего разговора, да и не понимаю я русского. Но слова "капризная примадонна" вполне доступны итальянцу, прожившему жизнь в Австрии. Как вы высекли этого агента… Он словно лимоны ел! И прячете голос… Соперниц изучаете, а?
Анна вела колесницу, приноравливаясь к скорости верховой колонны, когда сзади раздался тоненький звук, вроде синичьего свиста. Оглянулась. Сидха сквозь сон тоненько простонала несколько раз, издавая всё более высокие звуки. Потом шевельнулись губы… Анна не на шутку испугалась. Немайн, кажется, собиралась петь. Ей, конечно, снится кошмар. А что будет с остальными? Придётся будить… Анна щёлкнула хлыстом над ухом сидхи.
— Что!? — сидха схватилась пальцами не зажившей до конца руки за баллисту, второй за посох, — Где стреляли?!
Ну точно. Принять щелчок хлыста за свист стрелы можно только с очень страшного сна. В котором луки или пращи стреляют с громким щёлканьем.
— Нигде. Я тебя разбудила. Спи дальше. Только во сне не пой, пожалуйста…
И только когда Немайн снова задышала по-сонному ровно, вспомнила историю с вороной. Ну и ладно — ждала неделю, и ещё часок-другой подождёт.
Ферму Алана ап Милля злые фэйри не обошли стороной. За шесть десятков лет длинной, по средневековым меркам, жизни, такой напасти ещё не случалось — но ведь бывают и редкие события, которые не всякое поколение видит. И лучше бы нашествию нечисти в красном подождать, пока у Милля правнуки заматереют — но судьбе не прикажешь. Фэйри словно взбеленились. Пока, по счастью, никого не убили и не покалечили, скот не портили — зато воровали… Собственно, это поначалу они таились. Теперь — не скрываясь, рылись в амбарах. Спокойно выбирали — и забирали — глянувшуюся скотину, всё больше свиней. Воевать с ними смысла не было — от стрел негодяи наверняка заговорены, а добрая сталь, которая убьёт кого хочешь, редко остаётся безымянной. За нечистью же явно стояла серьёзная сила. Оставалось дать знать королю о творящемся непотребстве — что клан немедленно и сделал, и ждать помощи. Ожидание длилось больше двух недель, и кряжистые плечи Алана начали сгибаться под безнадёжной тяжестью. И дело не в короле, на короля всегда была управа — но Гулидиен хороший король, и если он ничего не может придумать — дело действительно скверно.
К концу первой недели набегов Алан дошёл до того, что купил у проезжего охранную грамоту от фэйри. Подписанную якобы самой Немайн. Не спасла. То ли не испугались фэйри богини, то ли читать не умели. Как сам хуторянин. А может, грамота была поддельная, и ловкий малый, взявший за неё аж две серебряные монеты, врал, что отпечаток пальца сидхи подделать нельзя. Наверняка врал. Когда он обратился к знакомому мудрому человеку, тот важно пожевал губами, хотя по молодости и не должен бы, и заявил, что писана грамотка латинскими буквами по-камбрийски. А Немайн всё-таки ирландка и скорее использовала бы огамические письмена. Да и не божеское это дело — закорючки рисовать. С нашествием фэйри тоже помочь отказался. Сказал — не по силе. Не друид же, и не провидец, всего лишь сказитель-филид. Ну, лучший в клане. Но лучший филид — всё равно не друид. Человек, который знает — но не смеет. А грамотку выпрашивал — для изучения. Алан не отдал — с филида ради заполучить диковинку и наврать с три короба станется. А вдруг бумага настоящая? Для верности же решил принести в удачно близкий день почитания Неметоны жертву. По хорошему — нужен был бык. А то и человек, если злые силы настроились забрать жизнь кого-то из семьи. Они злые, но подслеповатые, и хороший друид умел сделать так, чтобы они поверили — тот, кто им досадил, умер. Для этого требовалась другая смерть, а представить одного человека другим проще, чем выдать за человека быка. Или, тем более, овцу. На это нужен великий маг. Как любой воин, Алан имел право на приношение по-воински. Это было и плохо — жреческое сильнее — и хорошо. Если барана в жертву закопать, мясо пропадёт. А если зарезать и слить в воду кровь — только кровь и потеряется. Не так уж много за надежду. Ну и конечно, на праздничной трапезе поставить перед Неметоной корзину яблок. Или слив? А лучше всего вперемешку…
Алан заглянул на южную половину дома. На него дружно зашипели. У женщин были сложности. Жданые, и в тихие времена почти приятные. Женщины помогали двухлетней Майрит наряжать Неметону. Так уж заведено — должна одеть самая младшая девочка в семье. Когда серьёзная уже — хорошо. Когда совсем младенец — тоже неплохо. Можно дать подержать в руках каждую тряпочку — да и сделать всё как надо. А вот так… От этого, может, жизнь семьи зависит, а несмышлёныш обрадовалась своей важности, и вот хочет сделать из ольхового поленца сущее чучело. Ну как Неметона обидится? А заставлять нельзя… А уговоров наглое дитё не понимает. Оставалось махнуть рукой да прикрыть дверь поплотнее. Да пойти самому яблок для Неметоны нарвать. Может, оценит? Барана-то уже выбрал. Осталось дождаться послезавтрашней ночи.
Когда на дороге показался раздутый от быстрого аллюра дракон королевского разъезда, захотелось презрительно сплюнуть. Королевские рыцари всегда готовы помочь против разбойников-людей, охотно затравят любого зверя, от волка до виверны, но с фэйри тягаться не брались. Только руками разводили — мол, пользы от нас тут нет. Репутация их осыпалась вниз, как листья клёнов по осени…
Но на этот раз вместо плевка вышел свист. Пониже дракона — матерчатой трубы, горизонтально привязанной к копью — вился длинный красно-зелёный вымпел. Да и всадник держался в седле необычайно прочно и ровно. И ноги держал высоко. Не по-людски. Алан споро зашёл в дом.
— Поднимай, мать, семью, — сказал жене, — Глазам не верю, но сюда едет светлый сидх, да ещё и под королевским знаменем. В седле сидит как-то не по-нашему. В ногах валяться будем — а помощь вымолим…
В ногах валяться не пришлось — а вот от кубка вишнёвой настойки ни командир разъезда, ни его подчинённые не отказались. Причём оказались никакими не сидхами, а самым что ни на есть передовым охранением королевского войска. Возглавлял разведку старый знакомец — сэром Кэррадоком, многие годы ходящий в дозор вдоль юго-западного тракта. Этого рыцаря Алан пока уважал — при нём подобных безобразий не творилось. Больше того — ходили слухи, что он единственный выступил против негодных тварей. И даже поразил одного стрелой. Выслушав описание бед, Кэррадок хмыкнул. Не поленился — вышел за ворота, где ветер лениво шевелил листок пергамента. Лично вручать охранную грамоту красным курткам хозяин побаивался. Принялся читать — быстро, ловко, даже и губами не шевеля, точно священник. Потом весело захохотал.
— Меня надул этот чёртов городской? — поник хозяин.
— Тот тип, что тебя надул, он скорее холмовой, — Кэррадок продолжал посмеиваться, — а если не сидх, так похож на них. Ни слова не соврал, а обманул! Грамотка настоящая, да и пальчик приложен самый тот. Одна беда — выписана не на тебя. А на Робина Доброго Малого.
Вот тогда Алан всё-таки плюнул. Робин Добрый Малый, конечно, не красные куртки — зато, пожалуй, самый известный мошенник своего времени. Получеловек, полуфэйри, не пристал ни к тем, ни к этим, любит весёлый розыгрыш да злую шутку. И, говорят, добрых да бедных не обижает. Фермер задумался — то ли он за последнее время разбогател, то ли освинел. Первое — хорошо, да вряд ли.
— В другое время я бы тебе посоветовал спуститься в город и пожаловаться сидхе Немайн лично, — заметил рыцарь весело, — И барана прихватить с собой живьём. А лучше не одного, а десяток. Она ж теперь хозяину заезжего дома дочка. А он богатый, что ему один баран. Но есть способ лучше… Твоя третья невестка ж озёрная?
— Озёрная, и что? Веру нашу приняла, с мужем венчана, — на всякий случай добавил хозяин.
Сэр Кэррадок вскинул бровь, но комментировать сомнительное утверждение не стал. Ну, выгораживает дед родню, так что тут такого? Крестить-то озёрную — для порядка, чтоб была как все — забыли вряд ли. Венчание же больно дорогая процедура. Горожане не все себе позволяют. Многие просто оглашают, по какому уговору вступают в брак. Несколько видоков от разных кланов — если люди хоть сколько важные. А так — объявят перед соседями, и дело с концом.
— И хорошо. Тут с ней поговорить хотят.
— Кто?
— А чья у вас охранная грамота на воротах, та и хочет.
Подкрутил ус кверху, сунул ногу в странное треугольное приспособление, плавным движением даже не вскочил — поднялся в седло. Поймал недоумевающий взгляд.