Страница:
— Рисунок?
Ссылка на иллюстрацию:
http://oldmaglib.com/book/q/Queen_Ellery__Cat_Of_Many_Tails_pic.jpg
— Смотрите. — Сержант вынул из кармана блокнот и раскрыл его, стоя на углу Девяносто девятой улицы и Мэдисон-авеню. — Похоже на двойное движение по кругу, маэстро. Прямо вверх от 1 к 2, потом резко вниз, но западнее от 2 к 3, снова вниз на юго-запад к 4, а дальше? Снова резкий рывок вверх, пересекающий линию от 1 к 2. Вверх, вниз, вниз и опять вверх. А теперь поглядите. Все начинается заново! Конечно, углы не повторяются в точности, но это любопытно, не так ли? Поворот вверх на северо-запад от 5 к 6 и резко вниз к 7... — Сержант сделал паузу. — Если считать, что тут применена определенная схема и продолжить те же круговые движения, то что можно сделать? — Вели указал на пунктирную линию. — Можно предугадать, где появится цифра 8! Я готов держать пари, маэстро, что следующее убийство произойдет в Бронксе. — Он аккуратно положил блокнот в карман, и они снова двинулись в восточном направлении. — Возможно, в начале Гранд-Конкорс, в районе стадиона «Янки». — Помолчав, сержант спросил: — Ну что им об этом думаете?
Эллери нахмурился, глядя на тротуар.
— В такие моменты, сержант, — ответил он, — мне в голову всегда приходят строки из «Охоты на Снарка» [62]:
— Боюсь, что у каждого из нас есть своя любимая карта. Что касается меня, сержант, то у меня вызывал повышенный интерес график интервалов между убийствами. Результатом моих размышлений явился только большой вопросительный знак. Унижение послужило мне уроком. Я сжег свою любимую «карту» и советую вам сделать то же самое со своей.
После этого сержант просто шагал вперед, что-то бормоча.
— Смотрите-ка, куда мы пришли, — сказал Эллери.
Сержант, старавшийся держаться с достоинством, вздрогнул, посмотрев на название улицы.
— Как видите, Вели, детектив возвращается на место преступления. Своего рода притяжение по горизонтали.
— Черта с два притяжение! Вы отлично знали, куда идете.
— Может быть, подсознательно. Воспользуемся нашей удачей?
— Было бы глупо этого не сделать, — резонно заметил сержант, и они свернули на Сто вторую улицу.
— Интересно, как поживает очаровательная участница моей нерегулярной команды.
— Я об этом слышал. Ловкий трюк!
— Не такой уж ловкий. Сотрудничество оказалось, мягко говоря, недолговременным... Погодите, Вели.
Эллери полез за сигаретой. Сержант зажег спичку.
— Куда? — осведомился он.
— В подъезд позади меня. Едва не прошел мимо.
Пламя погасло, и они направились к домам мимо детей, игравших в классы.
— Смотрите — ведь это Пигготт! — усмехнулся Вели. Он зажег еще одну спичку, стоя у подъезда.
— Добрый вечер, — послышался голос детектива. — Я видел, как вы сюда крадетесь, точно два сыщика-любителя.
— А что, закон это запрещает? — отозвался сержант Вели. — Ты здесь на дежурстве, Пигготт?.. Да, пожалуй, закурю. — Он взял у Эллери сигарету.
— Тихо! Вот он идет!
Эллери и сержант вбежали в подъезд, где стоял Пигготт. Из другого неосвещенного подъезда на той же улице вышел мужчина и начал пробираться сквозь толпу детей.
— Я весь вечер за ним слежу, — сообщил детектив.
— По чьему распоряжению, Пигготт?
— Вашего старика.
— И сколько это продолжается?
— Всю неделю. Мы с Хессе сменяем друг друга.
— Разве инспектор не говорил вам? — спросил сержант Вели.
— На этой неделе я его почти не видел.
— В этом нет ничего особенного, — сказал детектив. — Инспектор говорит, что просто старается успокоить налогоплательщиков.
— Ну и как ваш подопечный проводит время?
— Ходит и стоит.
— Здесь он часто бывает?
— Очень часто.
— Что он делал в том подъезде?
— Наблюдал за входом в дом девушки на другой стороне улицы.
Эллери кивнул.
— Она сейчас у себя? — спросил он.
— Мы все прибыли сюда около получаса назад. Девушка провела вечер в справочном зале библиотеки на Сорок второй улице. Мы с парнем тоже там побывали. Потом он последовал за ней сюда, а я за ним.
— Он входил к ней в подъезд?
— Нет, сэр.
— И вообще не приближался к девушке? Не заговаривал с ней?
— Она даже не замечала, что он следует за ней. Все это похоже на фильм с Хамфри Богартом [63]. За ней наблюдал Джонсон. Он был в заднем дворе на другой стороне, когда мы прибыли.
— Прямо вечеринка на открытом воздухе. — Внезапно сержант скомандовал: — Пигготт, исчезни!
Высокий мужчина шел прямо к их подъезду.
— Привет, — сказал Эллери, шагнув на тротуар.
— Решил избавить вас от лишних хлопот. — Джимми Маккелл переводил взгляд с Эллери на сержанта Вели. Подъезд позади них был пуст. — Что за великолепная идея?
— Идея? — Эллери спешно придумывал объяснение.
— Я видел, как вы двое скользнули в этот подъезд. Что вы тут делаете — наблюдаете за Селестой Филлипс?
— Я — нет, — отозвался Эллери. — А вы, сержант?
— Я не делал ничего подобного, — заявил Вели.
— Забавно. — Джимми продолжал их разглядывать. — Почему вы не спрашиваете, что здесь делаю я?
— Хорошо, Джимми. Что вы здесь делаете?
— То же, что и вы. — Джимми достал сигарету и вставил ее в рот, словно знамя. Тон его, однако, был дружелюбным. — Только цели у нас, по-видимому, разные. Я знаю, что некто в городе коллекционирует шеи, а шея этой девушки поддерживает одну из самых красивых голов во всем христианском мире... — Он зажег сигарету.
— Оберегаете ее? — усмехнулся сержант. — Вы, я смотрю, отчаянный парень.
— Этим я и прославился. — Джимми выбросил спичку, которая едва не зацепила ухо Вели. — Увидимся позже, если меня не убьют. — Он зашагал по улице.
— Подождите, Джимми, — остановил его Эллери.
— Это еще зачем?
— Что бы вы сказали, если бы я предложил заглянуть к ней?
Джимми вернулся к подъезду.
— Для чего?
— Вы оба имеете право на объяснения.
— Мне вы ничего не должны объяснять. У меня отличное чутье.
— Кроме шуток.
— А я и не шучу.
— Я не порицаю вас за то, что вы обижены...
— Кто обижен? Я? Неужели только из-за того, что меня заподозрили в семи убийствах? Чего не бывает между друзьями. — Он внезапно шагнул к Эллери, и сержант Вели напрягся. — Квин, это была самая двуличная затея со времен Медичи [64]. Натравить меня на Селесту, а ее на меня. Мне следовало отлупить вас за это!
— Ну-ну, — предупредил сержант.
— Уберите от меня этого громилу!
— Все в порядке, Вели, — успокоил Эллери. — Понимаете, Джимми, я должен был подвергнуть вас испытанию.
— И это вам удалось!
— Конечно, это выглядит глупо. Но вы оба пришли ко мне в такой момент... Я не мог закрывать глаза на возможность, что один из вас...
— Кот? — Джимми расхохотался.
— Мы имеем дело с ненормальными явлениями.
— Разве я похож на ненормального? Или Селеста?
— На мой взгляд — нет. Но я ведь не психиатр. — Эллери усмехнулся. — А психозы часто поражают молодых.
— Псих Маккелл! На войне у меня были прозвища и похлеще.
— Джимми, я никогда этому не верил и не верю теперь.
— Но всегда остается теоретическая возможность, не так ли?
— Давайте зайдем к Селесте.
Джимми не двинулся с места.
— Насколько я понимаю, если я откажусь, этот антропоид меня двинет?
— Еще как, — подтвердил сержант Вели. — Где у вас самое больное место?
— Видите? — горько усмехнулся Джимми. — У нас физическая несовместимость. — И он зашагал прочь, расталкивая играющих в классы и сопровождаемый негодующими детскими воплями.
— Пускай идет, Вели.
Вскоре послышался голос Пигготта:
— Это уже моя забота. Доброй ночи, братец Лось. Когда они обернулись, детектив уже исчез.
— Значит, он следил за Селестой, оберегая ее от Кота, — промолвил Эллери, когда они переходили улицу.
— Черта с два.
— Джимми говорил правду, сержант. Во всяком случае, он сам в это верит.
— Он что, слабоумный?
— Едва ли, — рассмеялся Эллери. — Просто он страдает от того, что доктор Казалис мог бы определить — хотя я в этом сомневаюсь — как безумие любви.
Сержант усмехнулся и огляделся вокруг, стоя перед домом.
— Знаете, что я думаю, маэстро?
— После вашей карты Манхэттена не стану даже догадываться.
— Я думаю, что вы загнали пчелу в улей.
— Объяснитесь.
— Возможно, Маккелл считает, что Селеста — в самом деле Кот.
Эллери посмотрел на гиганта, как будто никогда не видел его раньше.
— Знаете, что я думаю, Вели?
— Что?
— Я думаю, что вы правы. — Помрачнев, он добавил: — Пойдем в дом.
Подъезд был тусклым и дурно пахнущим. Когда Эллери и Вели вошли, парень и девушка, тискавшие друг друга в тени за лестницей, быстро отскочили в разные стороны.
— Спасибо. Я отлично провела время, — крикнула девушка, бегом поднимаясь по ступенькам.
— Я тоже не жалуюсь, Кэрол, — ухмыльнулся парень и вышел, подмигнув двум мужчинам.
Дверь в задний двор была открыта — от ее верхнего угла тянулась к темному небу веревка с бельем.
— Пигготт и Джонсон были там, маэстро.
— Во всяком случае, Джонсона там уже нет, — послышался голос из-под лестницы. — У меня здесь складной стул, сержант.
— Привет, Джонсон, — не оборачиваясь, поздоровался Вели. — Как дела?
— С этими двумя юными правонарушителями, которые только что ушли, тут было нескучно. Пришли навестить Селесту Филлипс?
— Она еще у себя? — осведомился в темноте Эллери.
— Под ее дверью свет, мистер Квин.
— Вон та дверь, — указал сержант.
— Она одна, Джонсон?
— Ага. — Детектив зевнул.
Эллери подошел к двери и постучал. Сержант Вели шагнул в сторону.
После паузы Эллери постучал снова.
— Кто там? — Голос звучал испуганно.
— Эллери Квин. Пожалуйста, откройте, Селеста.
Они услышали, как она медленно отпирает замок и снимает цепочку.
— Что вам нужно?
Селеста стояла в прямоугольнике света, прижимая к груди большую потрепанную книгу «Обзор английской литературы. Год первый».
Субботний вечер на Восточной Сто второй улице. Вместо джаза, танцев и флирта Достопочтенный Беда [65], «Беовульф» [66]и «Путешествия ныряльщика» Хэклута [67].
Девушка заслоняла собой комнату, которую Эллери видел только на фотографиях.
На ней были строгая белая блузка и черная плиссированная юбка; волосы взъерошены. На пальце синело чернильное пятно. Лицо выглядело утомленным, под глазами темнели круги, кожа потускнела.
— Могу я войти? — улыбнулся Эллери.
— Нет. Что вам нужно?
— Вас не слишком любезно встречают, маэстро, — заметил Вели.
Селеста на мгновение выглянула из-за двери:
— Я помню его.
Сержант застыл.
— Вам мало того, что вы сделали?
— Селеста...
— Не удивлюсь, если вы пришли арестовать меня. От вас всего можно ожидать. Полагаю, Джимми Маккелл и я были сообщниками и вместе передушили всех этих людей. Каждый из нас тянул за свой конец шнура.
— Селеста, если вы мне позволите...
— Вы все испортили!
Дверь захлопнулась у них перед носом. Они услышали резкий поворот ключа и звон цепочки.
— Каждый тянул за свой конец, — усмехнулся Вели. — Недурная идея. Кто-нибудь обдумывал такую возможность? Они оба...
— Очевидно, между ними произошла ссора, — пробормотал Эллери.
— Да, вчера вечером. И еще какая! — послышался веселый голос Джонсона. — Он обвинил ее в том, что она подозревала в нем Кота, а она заявила, что, наоборот, это он подозревал ее. Потом оба стали все отрицать и при этом так орали, что я, сидя во дворе, боялся, как бы не собралась толпа, и мне не пришлось улизнуть. В конце концов, сэр, он ушел, так хлопнув дверью, что она едва не сорвалась с петель.
— Любовь — дело молодое, — заметил сержант. — А может, Джонсон, они разыграли для тебя комедию? Эй, маэстро, куда вы?
— Домой, — мрачно ответил Эллери.
Даже газеты топтались на одном месте.
Это было странно. Status quo ante [68]в американской журналистике заключался не в стоянии на месте, а в отступлении назад. Материал задерживался на первой полосе только в стадии развития. В противном случае он перекочевывал на шестую и продолжал отход, пока вовсе не исчезал из газеты. Однако в истории с Котом правило было нарушено. Дело не развивалось, но по-прежнему оставалось на передней полосе, словно свежая новость.
Новостью в какой-то мере было то, что Кот дремал в своей берлоге, а не охотился за очередной шеей. Его бездействие возбуждало особый интерес — жуткий магнетизм напряжения. Это напоминало тлеющий огонь между яркими вспышками пламени. Если, как говорил Джефферсон [69], газеты «служат для того, чтобы рассеивать дым и ядовитые пары», то нью-йоркская пресса могла лишь следовать этому закону.
Во время таких интервалов нервозность в обществе становилась особенно заметной. Ожидание было хуже самого события. Когда Кот совершал убийство, люди в течение нескольких дней испытывали полуистерическое облегчение, чувствуя, что опасность вновь миновала их самих и их близких. Но страхи не исчезали, а только временно отступали. Облегчение быстро проходило, и вместе с этим возвращалось напряжение, ночные страхи, отсчет дней, мучительный вопрос, кто окажется следующим...
Бесполезно было бороться со страхом, пытаясь убедить себя в том, что вряд ли именно вы станете очередной жертвой. Срабатывали психологические законы лотереи, в которой выиграть может каждый, но, в отличие от других подобных игр, призом являлись не деньги, а смерть. Билеты были проданы всем ньюйоркцам, и каждый леденел от ужаса, что в следующий раз он может вытянуть выигрышный номер.
В подобной неопределенности с каждой минутой усиливался страх.
Эллери провел субботу разъезжая по полицейским вызовам. Впервые он воспользовался полномочиями, предоставленными ему мэром. Квин-младший не был уверен, что они сработают, но когда он потребовал радиофицированный автомобиль, то черный лимузин, рассчитанный на семь пассажиров, без опознавательных надписей, с шофером и детективами в штатском появился очень быстро. Сидя в салоне, Эллери слушал бесконечные рассказы о «потрясающих делах». Причем каждый детектив был здоровенным парнем вроде сержанта Вели и обладал соответствующей его габаритам глоткой, так что шума было много.
Весь день Эллери интересовало, что происходит с его отцом. Никто не знал, где инспектор Квин, — старик ушел, когда Эллери еще спал, и не приходил в управление.
Они мчались под рев сирены от Бэттери до Гарлем-Ривер, от Риверсайд-Драйв до Первой авеню. Они участвовали в разгоне драки подростков на Сан-Хуан-Хилл и аресте кокаиниста, пытавшегося всучить поддельный рецепт бдительному йорквиллскому аптекарю. Они посещали места ограблений, дорожно-транспортных происшествий и других событий — таких, как попытка изнасилования в коридоре «Хеллс-Китчен» или угон машины возле ломбарда на Третьей авеню. Они были свидетелями бескровной поимки гангстера в Маленькой Италии, давно разыскиваемого по подозрению в убийстве, и побега внезапно впавшего в буйство повара-литовца из ресторана в Маленькой Венгрии. На их дежурство пришлось четыре самоубийства — это, как объяснили детективы, превышало обычную норму, но лето выдалось скверное. Одно из них произошло на станции метро «Боулинг-Грин», где пожилой бруклинец бросился под поезд; второе на Хералд-сквер, где девушка выбросилась из окна отеля, в котором зарегистрировалась как приезжая из Чикопи-Фоллс в Массачусетсе, как оказалось, она сбежала из дома; третье — в жилом доме на Райвингтон-стрит, где женщина отравила газом себя и ребенка; четвертое — на Западной Сто тридцатой улице, где алкоголик вскрыл себе вены. Было два вызова по поводу убийств: первый перед полуднем, в связи с поножовщиной в гарлемском притоне; второй в половине седьмого на Восточную Пятидесятую улицу, где служащий рекламного агентства забил жену до смерти гаечным ключом. Последнее дело заинтересовало детективов, так как в нем был замешан еще один мужчина — темная личность с Бродвея, — и они хотели задержаться, но Эллери велел ехать дальше.
Удушений не было — ни шнурами, ни без.
— Еще один обычный день, — промолвил детектив за рулем, сворачивая на Восемьдесят седьмую улицу. Голос у него был виноватый.
— Почему бы вам не поездить и вечером? — предложил другой детектив, когда Эллери вылез из машины. — Субботние вечера всегда оживленные, мистер Квин. Может, к ночи Кот выйдет на охоту.
— Судя по боли в моем левом желудочке, — ответил Эллери, — это маловероятно. Да и какая разница — я ведь могу все прочитать в газете. Не заглянете ко мне пропустить по стаканчику, ребята?
— С удовольствием, — отозвался водитель.
Но второй детектив возразил:
— Лучше отправляйся к своей старухе, Фрэнк. А мне ехать далеко — в Роквилл-Сентр, мистер Квин. Но все равно спасибо.
Наверху Эллери обнаружил записку отца с указанием времени — 19.00.
«Эл! Звонил тебе, начиная с пяти. Забежал домой, чтобы оставить записку. Немедленно отправляйся к Казалису — я буду у него. На 19.30 назначено большое совещание».
Было без двадцати пяти семь, и Эллери выбежал из квартиры.
Полицейский комиссар, сидя рядом с мэром, сосредоточенно изучал дым своей сигары.
Доктор Казалис сидел на турецком диване, опираясь на шелковые подушки. Жена держала его за руку.
У окна стоял инспектор Квин, погруженный в молчание.
Атмосфера была ледяной.
— Только не говорите, что вас постигла неудача! — взмолился Эллери.
Никто не ответил. Миссис Казалис встала и приготовила виски с содовой, за что Эллери был искренне благодарен.
— Эл, где ты сегодня был? — Инспектору не удалось притвориться, что его это в самом деле интересует.
— Ездил с полицейскими по вызовам. Не заблуждайтесь, мистер мэр, — предупредил Эллери. — Это единственный раз с тех пор, как я взялся за дело. В дальнейшем я буду проводить специальное расследование, сидя в кресле — если только будет «дальнейшее».
Взгляд мэра скользнул по нему почти с отвращением.
— Садитесь, мистер Квин.
— Никто не ответил на мой вопрос.
— Это был не вопрос, а заявление, — отозвался с дивана доктор Казалис, — которое в точности соответствует действительности.
— Садитесь, Квин, — снова проворчал мэр.
— Благодарю вас, мистер мэр. Я составлю компанию отцу. — Эллери удивила внешность доктора Казалиса. Его светлые глаза лихорадочно блестели, а сморщенная кожа напоминала разъеденную водой почву — ледник начал таять. Он вспомнил замечание Казалиса насчет бессонницы. — Вы выглядите утомленным, доктор.
— Пришлось много работать.
— Он совсем измучен, — вмешалась миссис Казалис. — Просто заездил себя. У него не больше разума, чем у ребенка. Дни и ночи напролет...
Муж стиснул ее руку.
— Наша психиатрическая атака ни к чему не привела, мистер Квин.
— Эту неделю я работал непосредственно с доктором Казалисом, Эллери, — заговорил инспектор. — Мы закончили только сегодня. Вариантов было много, мы использовали все.
— И все втихомолку, — с горечью добавил мэр. — Ни слова в газетах.
— Конечно, виноват я, — сказал доктор Казалис. — Но тогда это казалось неплохой идеей.
— Тогда, Эдуард? А теперь? — Миссис Казалис озадаченно смотрела на мужа.
— Разбитое яйцо не соберешь заново, дорогая.
— Не понимаю.
— А насколько я понимаю, Квин, — вмешался мэр, — вы, выражаясь терминами бейсбола, не добежали даже до первой базы?
— Я даже ни разу не взмахнул битой, мистер мэр.
— Ясно.
«Специальный следователь уходит со сцены», — подумал Эллери.
— Каково ваше мнение, инспектор Квин?
— Дело архисложное, мистер мэр. При обычном расследовании убийства круг подозреваемых ограничен. Муж, друг, враг, соперник и так далее. Начинают вырисовываться мотивы и версии, поле деятельности сужается. Мы работаем с человеческим материалом и даже в самом запутанном деле рано или поздно добираемся до истины. Но в этом случае... Как тут можно сузить поле деятельности? С чего начать? Между жертвами нет никакой связи. Нет подозреваемых. Нет улик. Каждое убийство приводит в тупик. Кот может быть любым жителем Нью-Йорка.
— И спустя столько недель, инспектор, вы все еще это заявляете?— воскликнул мэр.
Инспектор поджал губы.
— Я готов прямо сейчас вручить вам мой значок.
— Нет-нет, инспектор. Я просто размышлял вслух. — Мэр посмотрел на комиссара. — Ну, Барни, что нам делать теперь?
Комиссар тщательно стряхнул пепел:
— Откровенно говоря, делать нечего. Мы предпринимали и предпринимаем все, что находится в пределах человеческих возможностей. Я мог бы предложить тебе нового комиссара полиции, Джек, но сомневаюсь, что это удовлетворит кого-нибудь, кроме «Экстры» и ей подобных, а тем более что это поможет поймать Кота.
Мэр раздраженно махнул рукой:
— Вопрос в том, действительно ли мы делаем все возможное. Мне кажется, мы можем ошибаться, считая Кота жителем Нью-Йорка. Предположим, он приезжает из Байонны, Стэмфорда или Йонкерса...
— Из Калифорнии, Иллинойса или с Гавайских островов, — добавил Эллери.
— Не думаю, Квин, что подобные шутки нас к чему-то приведут, — сердито сказал мэр. — Речь идет о том, Барни, предпринимали ли мы что-нибудь за пределами города.
— Все, что могли.
— Мы предупредили каждый населенный пункт в радиусе пятидесяти миль от города по меньшей мере шесть недель назад, — сказал инспектор. — Велели им присматривать за психами. Но до сих пор...
— Никто не может упрекнуть нас в том, что мы концентрируем внимание на Манхэттене, Джек, пока у нас не будет конкретных оснований действовать иначе.
— Моим личным мнением, — добавил инспектор, — было и остается то, что Кот — обитатель Манхэттена. Мне он кажется местным зверем.
— Кроме того, Джек, — сухо промолвил комиссар, — наша юрисдикция ограничена городом. За его пределами мы можем только брать в руки оловянную кружку и просить милостыню.
Мэр со стуком поставил свой стакан и отошел к камину. Эллери рассеянно принюхивался к своему виски, комиссар снова занялся сигарой, доктор Казалис и инспектор Квин смотрели друг на друга через комнату, моргая, чтобы не заснуть, а миссис Казалис сидела прямо, точно гренадер.
Мэр внезапно повернулся:
— Доктор Казалис, каковы шансы на расширение зоны вашего исследования?
— Мы сосредоточились на Манхэттене.
— Но ведь психиатры имеются и за его пределами?
— Естественно.
— Что, если привлечь их?
— Ну, это заняло бы несколько месяцев, и вам все равно бы не удалось проверить всех. Даже здесь, в самом центре, где я имею значительное профессиональное влияние, я смог добиться сотрудничества только шестидесяти пяти–семидесяти процентов врачей. Если в поле деятельности включить Уэстчестер, Лонг-Айленд, Коннектикут, Нью-Джерси... — Доктор Казалис покачал головой. — Что касается меня лично, мистер мэр, то мое участие отпадает. У меня нет ни сил, ни времени браться за подобный проект.
— Но не могли бы вы проверить хотя бы весь Манхэттен, доктор? Ответ может скрываться в картотеке одного из тридцати или тридцати пяти процентов врачей, которые отказались с вами сотрудничать.
Доктор Казалис нервно забарабанил пальцами.
— А я-то надеялся...
Миссис Казалис разжала губы:
— Эдуард, ты не должен сдаваться!
— Смотрите. — Сержант вынул из кармана блокнот и раскрыл его, стоя на углу Девяносто девятой улицы и Мэдисон-авеню. — Похоже на двойное движение по кругу, маэстро. Прямо вверх от 1 к 2, потом резко вниз, но западнее от 2 к 3, снова вниз на юго-запад к 4, а дальше? Снова резкий рывок вверх, пересекающий линию от 1 к 2. Вверх, вниз, вниз и опять вверх. А теперь поглядите. Все начинается заново! Конечно, углы не повторяются в точности, но это любопытно, не так ли? Поворот вверх на северо-запад от 5 к 6 и резко вниз к 7... — Сержант сделал паузу. — Если считать, что тут применена определенная схема и продолжить те же круговые движения, то что можно сделать? — Вели указал на пунктирную линию. — Можно предугадать, где появится цифра 8! Я готов держать пари, маэстро, что следующее убийство произойдет в Бронксе. — Он аккуратно положил блокнот в карман, и они снова двинулись в восточном направлении. — Возможно, в начале Гранд-Конкорс, в районе стадиона «Янки». — Помолчав, сержант спросил: — Ну что им об этом думаете?
Эллери нахмурился, глядя на тротуар.
— В такие моменты, сержант, — ответил он, — мне в голову всегда приходят строки из «Охоты на Снарка» [62]:
— А вот я ничего не понимаю, — заявил Вели.
Приобрел он огромную карту морей,
Где земли ни клочка не видать.
И команда довольна была, что на ней
Они сразу все могут понять.
— Боюсь, что у каждого из нас есть своя любимая карта. Что касается меня, сержант, то у меня вызывал повышенный интерес график интервалов между убийствами. Результатом моих размышлений явился только большой вопросительный знак. Унижение послужило мне уроком. Я сжег свою любимую «карту» и советую вам сделать то же самое со своей.
После этого сержант просто шагал вперед, что-то бормоча.
— Смотрите-ка, куда мы пришли, — сказал Эллери.
Сержант, старавшийся держаться с достоинством, вздрогнул, посмотрев на название улицы.
— Как видите, Вели, детектив возвращается на место преступления. Своего рода притяжение по горизонтали.
— Черта с два притяжение! Вы отлично знали, куда идете.
— Может быть, подсознательно. Воспользуемся нашей удачей?
— Было бы глупо этого не сделать, — резонно заметил сержант, и они свернули на Сто вторую улицу.
— Интересно, как поживает очаровательная участница моей нерегулярной команды.
— Я об этом слышал. Ловкий трюк!
— Не такой уж ловкий. Сотрудничество оказалось, мягко говоря, недолговременным... Погодите, Вели.
Эллери полез за сигаретой. Сержант зажег спичку.
— Куда? — осведомился он.
— В подъезд позади меня. Едва не прошел мимо.
Пламя погасло, и они направились к домам мимо детей, игравших в классы.
— Смотрите — ведь это Пигготт! — усмехнулся Вели. Он зажег еще одну спичку, стоя у подъезда.
— Добрый вечер, — послышался голос детектива. — Я видел, как вы сюда крадетесь, точно два сыщика-любителя.
— А что, закон это запрещает? — отозвался сержант Вели. — Ты здесь на дежурстве, Пигготт?.. Да, пожалуй, закурю. — Он взял у Эллери сигарету.
— Тихо! Вот он идет!
Эллери и сержант вбежали в подъезд, где стоял Пигготт. Из другого неосвещенного подъезда на той же улице вышел мужчина и начал пробираться сквозь толпу детей.
— Я весь вечер за ним слежу, — сообщил детектив.
— По чьему распоряжению, Пигготт?
— Вашего старика.
— И сколько это продолжается?
— Всю неделю. Мы с Хессе сменяем друг друга.
— Разве инспектор не говорил вам? — спросил сержант Вели.
— На этой неделе я его почти не видел.
— В этом нет ничего особенного, — сказал детектив. — Инспектор говорит, что просто старается успокоить налогоплательщиков.
— Ну и как ваш подопечный проводит время?
— Ходит и стоит.
— Здесь он часто бывает?
— Очень часто.
— Что он делал в том подъезде?
— Наблюдал за входом в дом девушки на другой стороне улицы.
Эллери кивнул.
— Она сейчас у себя? — спросил он.
— Мы все прибыли сюда около получаса назад. Девушка провела вечер в справочном зале библиотеки на Сорок второй улице. Мы с парнем тоже там побывали. Потом он последовал за ней сюда, а я за ним.
— Он входил к ней в подъезд?
— Нет, сэр.
— И вообще не приближался к девушке? Не заговаривал с ней?
— Она даже не замечала, что он следует за ней. Все это похоже на фильм с Хамфри Богартом [63]. За ней наблюдал Джонсон. Он был в заднем дворе на другой стороне, когда мы прибыли.
— Прямо вечеринка на открытом воздухе. — Внезапно сержант скомандовал: — Пигготт, исчезни!
Высокий мужчина шел прямо к их подъезду.
— Привет, — сказал Эллери, шагнув на тротуар.
— Решил избавить вас от лишних хлопот. — Джимми Маккелл переводил взгляд с Эллери на сержанта Вели. Подъезд позади них был пуст. — Что за великолепная идея?
— Идея? — Эллери спешно придумывал объяснение.
— Я видел, как вы двое скользнули в этот подъезд. Что вы тут делаете — наблюдаете за Селестой Филлипс?
— Я — нет, — отозвался Эллери. — А вы, сержант?
— Я не делал ничего подобного, — заявил Вели.
— Забавно. — Джимми продолжал их разглядывать. — Почему вы не спрашиваете, что здесь делаю я?
— Хорошо, Джимми. Что вы здесь делаете?
— То же, что и вы. — Джимми достал сигарету и вставил ее в рот, словно знамя. Тон его, однако, был дружелюбным. — Только цели у нас, по-видимому, разные. Я знаю, что некто в городе коллекционирует шеи, а шея этой девушки поддерживает одну из самых красивых голов во всем христианском мире... — Он зажег сигарету.
— Оберегаете ее? — усмехнулся сержант. — Вы, я смотрю, отчаянный парень.
— Этим я и прославился. — Джимми выбросил спичку, которая едва не зацепила ухо Вели. — Увидимся позже, если меня не убьют. — Он зашагал по улице.
— Подождите, Джимми, — остановил его Эллери.
— Это еще зачем?
— Что бы вы сказали, если бы я предложил заглянуть к ней?
Джимми вернулся к подъезду.
— Для чего?
— Вы оба имеете право на объяснения.
— Мне вы ничего не должны объяснять. У меня отличное чутье.
— Кроме шуток.
— А я и не шучу.
— Я не порицаю вас за то, что вы обижены...
— Кто обижен? Я? Неужели только из-за того, что меня заподозрили в семи убийствах? Чего не бывает между друзьями. — Он внезапно шагнул к Эллери, и сержант Вели напрягся. — Квин, это была самая двуличная затея со времен Медичи [64]. Натравить меня на Селесту, а ее на меня. Мне следовало отлупить вас за это!
— Ну-ну, — предупредил сержант.
— Уберите от меня этого громилу!
— Все в порядке, Вели, — успокоил Эллери. — Понимаете, Джимми, я должен был подвергнуть вас испытанию.
— И это вам удалось!
— Конечно, это выглядит глупо. Но вы оба пришли ко мне в такой момент... Я не мог закрывать глаза на возможность, что один из вас...
— Кот? — Джимми расхохотался.
— Мы имеем дело с ненормальными явлениями.
— Разве я похож на ненормального? Или Селеста?
— На мой взгляд — нет. Но я ведь не психиатр. — Эллери усмехнулся. — А психозы часто поражают молодых.
— Псих Маккелл! На войне у меня были прозвища и похлеще.
— Джимми, я никогда этому не верил и не верю теперь.
— Но всегда остается теоретическая возможность, не так ли?
— Давайте зайдем к Селесте.
Джимми не двинулся с места.
— Насколько я понимаю, если я откажусь, этот антропоид меня двинет?
— Еще как, — подтвердил сержант Вели. — Где у вас самое больное место?
— Видите? — горько усмехнулся Джимми. — У нас физическая несовместимость. — И он зашагал прочь, расталкивая играющих в классы и сопровождаемый негодующими детскими воплями.
— Пускай идет, Вели.
Вскоре послышался голос Пигготта:
— Это уже моя забота. Доброй ночи, братец Лось. Когда они обернулись, детектив уже исчез.
— Значит, он следил за Селестой, оберегая ее от Кота, — промолвил Эллери, когда они переходили улицу.
— Черта с два.
— Джимми говорил правду, сержант. Во всяком случае, он сам в это верит.
— Он что, слабоумный?
— Едва ли, — рассмеялся Эллери. — Просто он страдает от того, что доктор Казалис мог бы определить — хотя я в этом сомневаюсь — как безумие любви.
Сержант усмехнулся и огляделся вокруг, стоя перед домом.
— Знаете, что я думаю, маэстро?
— После вашей карты Манхэттена не стану даже догадываться.
— Я думаю, что вы загнали пчелу в улей.
— Объяснитесь.
— Возможно, Маккелл считает, что Селеста — в самом деле Кот.
Эллери посмотрел на гиганта, как будто никогда не видел его раньше.
— Знаете, что я думаю, Вели?
— Что?
— Я думаю, что вы правы. — Помрачнев, он добавил: — Пойдем в дом.
Подъезд был тусклым и дурно пахнущим. Когда Эллери и Вели вошли, парень и девушка, тискавшие друг друга в тени за лестницей, быстро отскочили в разные стороны.
— Спасибо. Я отлично провела время, — крикнула девушка, бегом поднимаясь по ступенькам.
— Я тоже не жалуюсь, Кэрол, — ухмыльнулся парень и вышел, подмигнув двум мужчинам.
Дверь в задний двор была открыта — от ее верхнего угла тянулась к темному небу веревка с бельем.
— Пигготт и Джонсон были там, маэстро.
— Во всяком случае, Джонсона там уже нет, — послышался голос из-под лестницы. — У меня здесь складной стул, сержант.
— Привет, Джонсон, — не оборачиваясь, поздоровался Вели. — Как дела?
— С этими двумя юными правонарушителями, которые только что ушли, тут было нескучно. Пришли навестить Селесту Филлипс?
— Она еще у себя? — осведомился в темноте Эллери.
— Под ее дверью свет, мистер Квин.
— Вон та дверь, — указал сержант.
— Она одна, Джонсон?
— Ага. — Детектив зевнул.
Эллери подошел к двери и постучал. Сержант Вели шагнул в сторону.
После паузы Эллери постучал снова.
— Кто там? — Голос звучал испуганно.
— Эллери Квин. Пожалуйста, откройте, Селеста.
Они услышали, как она медленно отпирает замок и снимает цепочку.
— Что вам нужно?
Селеста стояла в прямоугольнике света, прижимая к груди большую потрепанную книгу «Обзор английской литературы. Год первый».
Субботний вечер на Восточной Сто второй улице. Вместо джаза, танцев и флирта Достопочтенный Беда [65], «Беовульф» [66]и «Путешествия ныряльщика» Хэклута [67].
Девушка заслоняла собой комнату, которую Эллери видел только на фотографиях.
На ней были строгая белая блузка и черная плиссированная юбка; волосы взъерошены. На пальце синело чернильное пятно. Лицо выглядело утомленным, под глазами темнели круги, кожа потускнела.
— Могу я войти? — улыбнулся Эллери.
— Нет. Что вам нужно?
— Вас не слишком любезно встречают, маэстро, — заметил Вели.
Селеста на мгновение выглянула из-за двери:
— Я помню его.
Сержант застыл.
— Вам мало того, что вы сделали?
— Селеста...
— Не удивлюсь, если вы пришли арестовать меня. От вас всего можно ожидать. Полагаю, Джимми Маккелл и я были сообщниками и вместе передушили всех этих людей. Каждый из нас тянул за свой конец шнура.
— Селеста, если вы мне позволите...
— Вы все испортили!
Дверь захлопнулась у них перед носом. Они услышали резкий поворот ключа и звон цепочки.
— Каждый тянул за свой конец, — усмехнулся Вели. — Недурная идея. Кто-нибудь обдумывал такую возможность? Они оба...
— Очевидно, между ними произошла ссора, — пробормотал Эллери.
— Да, вчера вечером. И еще какая! — послышался веселый голос Джонсона. — Он обвинил ее в том, что она подозревала в нем Кота, а она заявила, что, наоборот, это он подозревал ее. Потом оба стали все отрицать и при этом так орали, что я, сидя во дворе, боялся, как бы не собралась толпа, и мне не пришлось улизнуть. В конце концов, сэр, он ушел, так хлопнув дверью, что она едва не сорвалась с петель.
— Любовь — дело молодое, — заметил сержант. — А может, Джонсон, они разыграли для тебя комедию? Эй, маэстро, куда вы?
— Домой, — мрачно ответил Эллери.
* * *
Всю следующую неделю Эллери не покидало ощущение, что он топчется на месте. Ничего интересного не происходило. Он читал рапорты о Джимми Маккелле и Селесте Филлипс, которые все время ссорились, мирились и ссорились опять. Другие рапорты просто перестали поступать. Однажды Эллери заглянул в Главное управление на утреннюю летучку. Зрелище было удручающим и не дало ничего нового, но Квин-младший испытывал удовлетворение человека, выполнившего свой долг, и больше там не появлялся. Он также благоразумно воздерживался от посещений мэрии, где о его существовании, казалось, забыли, что его чрезвычайно порадовало. Отца Эллери видел редко и старательно избегал задавать ему вопросы относительно прогресса в расследовании доктора Казалиса... А восьмой хвост Кота оставался вопросительным знаком на первой полосе «Экстра».Даже газеты топтались на одном месте.
Это было странно. Status quo ante [68]в американской журналистике заключался не в стоянии на месте, а в отступлении назад. Материал задерживался на первой полосе только в стадии развития. В противном случае он перекочевывал на шестую и продолжал отход, пока вовсе не исчезал из газеты. Однако в истории с Котом правило было нарушено. Дело не развивалось, но по-прежнему оставалось на передней полосе, словно свежая новость.
Новостью в какой-то мере было то, что Кот дремал в своей берлоге, а не охотился за очередной шеей. Его бездействие возбуждало особый интерес — жуткий магнетизм напряжения. Это напоминало тлеющий огонь между яркими вспышками пламени. Если, как говорил Джефферсон [69], газеты «служат для того, чтобы рассеивать дым и ядовитые пары», то нью-йоркская пресса могла лишь следовать этому закону.
Во время таких интервалов нервозность в обществе становилась особенно заметной. Ожидание было хуже самого события. Когда Кот совершал убийство, люди в течение нескольких дней испытывали полуистерическое облегчение, чувствуя, что опасность вновь миновала их самих и их близких. Но страхи не исчезали, а только временно отступали. Облегчение быстро проходило, и вместе с этим возвращалось напряжение, ночные страхи, отсчет дней, мучительный вопрос, кто окажется следующим...
Бесполезно было бороться со страхом, пытаясь убедить себя в том, что вряд ли именно вы станете очередной жертвой. Срабатывали психологические законы лотереи, в которой выиграть может каждый, но, в отличие от других подобных игр, призом являлись не деньги, а смерть. Билеты были проданы всем ньюйоркцам, и каждый леденел от ужаса, что в следующий раз он может вытянуть выигрышный номер.
* * *
Эллери радовался, что неделя подходит к концу, но суббота казалась невыносимой. Абсурдный график интервалов не давал ему покоя. Между первой и второй жертвами — девятнадцать дней, между второй и третьей — двадцать шесть, между третьей и четвертой — двадцать два, между четвертой и пятой — Моникой Маккелл и Симоной Филлипс — необъяснимое сокращение до шести дней, а затем, между шестой и седьмой жертвами, вновь увеличение до одиннадцати. Не было ли это началом новой восходящей спирали? Не станут ли интервалы регулярными? Сегодня был двенадцатый день после удушения племянницы миссис Казалис.В подобной неопределенности с каждой минутой усиливался страх.
Эллери провел субботу разъезжая по полицейским вызовам. Впервые он воспользовался полномочиями, предоставленными ему мэром. Квин-младший не был уверен, что они сработают, но когда он потребовал радиофицированный автомобиль, то черный лимузин, рассчитанный на семь пассажиров, без опознавательных надписей, с шофером и детективами в штатском появился очень быстро. Сидя в салоне, Эллери слушал бесконечные рассказы о «потрясающих делах». Причем каждый детектив был здоровенным парнем вроде сержанта Вели и обладал соответствующей его габаритам глоткой, так что шума было много.
Весь день Эллери интересовало, что происходит с его отцом. Никто не знал, где инспектор Квин, — старик ушел, когда Эллери еще спал, и не приходил в управление.
Они мчались под рев сирены от Бэттери до Гарлем-Ривер, от Риверсайд-Драйв до Первой авеню. Они участвовали в разгоне драки подростков на Сан-Хуан-Хилл и аресте кокаиниста, пытавшегося всучить поддельный рецепт бдительному йорквиллскому аптекарю. Они посещали места ограблений, дорожно-транспортных происшествий и других событий — таких, как попытка изнасилования в коридоре «Хеллс-Китчен» или угон машины возле ломбарда на Третьей авеню. Они были свидетелями бескровной поимки гангстера в Маленькой Италии, давно разыскиваемого по подозрению в убийстве, и побега внезапно впавшего в буйство повара-литовца из ресторана в Маленькой Венгрии. На их дежурство пришлось четыре самоубийства — это, как объяснили детективы, превышало обычную норму, но лето выдалось скверное. Одно из них произошло на станции метро «Боулинг-Грин», где пожилой бруклинец бросился под поезд; второе на Хералд-сквер, где девушка выбросилась из окна отеля, в котором зарегистрировалась как приезжая из Чикопи-Фоллс в Массачусетсе, как оказалось, она сбежала из дома; третье — в жилом доме на Райвингтон-стрит, где женщина отравила газом себя и ребенка; четвертое — на Западной Сто тридцатой улице, где алкоголик вскрыл себе вены. Было два вызова по поводу убийств: первый перед полуднем, в связи с поножовщиной в гарлемском притоне; второй в половине седьмого на Восточную Пятидесятую улицу, где служащий рекламного агентства забил жену до смерти гаечным ключом. Последнее дело заинтересовало детективов, так как в нем был замешан еще один мужчина — темная личность с Бродвея, — и они хотели задержаться, но Эллери велел ехать дальше.
Удушений не было — ни шнурами, ни без.
— Еще один обычный день, — промолвил детектив за рулем, сворачивая на Восемьдесят седьмую улицу. Голос у него был виноватый.
— Почему бы вам не поездить и вечером? — предложил другой детектив, когда Эллери вылез из машины. — Субботние вечера всегда оживленные, мистер Квин. Может, к ночи Кот выйдет на охоту.
— Судя по боли в моем левом желудочке, — ответил Эллери, — это маловероятно. Да и какая разница — я ведь могу все прочитать в газете. Не заглянете ко мне пропустить по стаканчику, ребята?
— С удовольствием, — отозвался водитель.
Но второй детектив возразил:
— Лучше отправляйся к своей старухе, Фрэнк. А мне ехать далеко — в Роквилл-Сентр, мистер Квин. Но все равно спасибо.
Наверху Эллери обнаружил записку отца с указанием времени — 19.00.
«Эл! Звонил тебе, начиная с пяти. Забежал домой, чтобы оставить записку. Немедленно отправляйся к Казалису — я буду у него. На 19.30 назначено большое совещание».
Было без двадцати пяти семь, и Эллери выбежал из квартиры.
* * *
Когда горничная в фартуке проводила его в гостиную Казалиса, первым человеком, которого увидел там Эллери, был мэр Нью-Йорка. Измученный слуга народа откинулся в шезлонге, сжимая в руке бокал и уставясь на бюст Зигмунда Фрейда [70]над головой Эллери.Полицейский комиссар, сидя рядом с мэром, сосредоточенно изучал дым своей сигары.
Доктор Казалис сидел на турецком диване, опираясь на шелковые подушки. Жена держала его за руку.
У окна стоял инспектор Квин, погруженный в молчание.
Атмосфера была ледяной.
— Только не говорите, что вас постигла неудача! — взмолился Эллери.
Никто не ответил. Миссис Казалис встала и приготовила виски с содовой, за что Эллери был искренне благодарен.
— Эл, где ты сегодня был? — Инспектору не удалось притвориться, что его это в самом деле интересует.
— Ездил с полицейскими по вызовам. Не заблуждайтесь, мистер мэр, — предупредил Эллери. — Это единственный раз с тех пор, как я взялся за дело. В дальнейшем я буду проводить специальное расследование, сидя в кресле — если только будет «дальнейшее».
Взгляд мэра скользнул по нему почти с отвращением.
— Садитесь, мистер Квин.
— Никто не ответил на мой вопрос.
— Это был не вопрос, а заявление, — отозвался с дивана доктор Казалис, — которое в точности соответствует действительности.
— Садитесь, Квин, — снова проворчал мэр.
— Благодарю вас, мистер мэр. Я составлю компанию отцу. — Эллери удивила внешность доктора Казалиса. Его светлые глаза лихорадочно блестели, а сморщенная кожа напоминала разъеденную водой почву — ледник начал таять. Он вспомнил замечание Казалиса насчет бессонницы. — Вы выглядите утомленным, доктор.
— Пришлось много работать.
— Он совсем измучен, — вмешалась миссис Казалис. — Просто заездил себя. У него не больше разума, чем у ребенка. Дни и ночи напролет...
Муж стиснул ее руку.
— Наша психиатрическая атака ни к чему не привела, мистер Квин.
— Эту неделю я работал непосредственно с доктором Казалисом, Эллери, — заговорил инспектор. — Мы закончили только сегодня. Вариантов было много, мы использовали все.
— И все втихомолку, — с горечью добавил мэр. — Ни слова в газетах.
— Конечно, виноват я, — сказал доктор Казалис. — Но тогда это казалось неплохой идеей.
— Тогда, Эдуард? А теперь? — Миссис Казалис озадаченно смотрела на мужа.
— Разбитое яйцо не соберешь заново, дорогая.
— Не понимаю.
— А насколько я понимаю, Квин, — вмешался мэр, — вы, выражаясь терминами бейсбола, не добежали даже до первой базы?
— Я даже ни разу не взмахнул битой, мистер мэр.
— Ясно.
«Специальный следователь уходит со сцены», — подумал Эллери.
— Каково ваше мнение, инспектор Квин?
— Дело архисложное, мистер мэр. При обычном расследовании убийства круг подозреваемых ограничен. Муж, друг, враг, соперник и так далее. Начинают вырисовываться мотивы и версии, поле деятельности сужается. Мы работаем с человеческим материалом и даже в самом запутанном деле рано или поздно добираемся до истины. Но в этом случае... Как тут можно сузить поле деятельности? С чего начать? Между жертвами нет никакой связи. Нет подозреваемых. Нет улик. Каждое убийство приводит в тупик. Кот может быть любым жителем Нью-Йорка.
— И спустя столько недель, инспектор, вы все еще это заявляете?— воскликнул мэр.
Инспектор поджал губы.
— Я готов прямо сейчас вручить вам мой значок.
— Нет-нет, инспектор. Я просто размышлял вслух. — Мэр посмотрел на комиссара. — Ну, Барни, что нам делать теперь?
Комиссар тщательно стряхнул пепел:
— Откровенно говоря, делать нечего. Мы предпринимали и предпринимаем все, что находится в пределах человеческих возможностей. Я мог бы предложить тебе нового комиссара полиции, Джек, но сомневаюсь, что это удовлетворит кого-нибудь, кроме «Экстры» и ей подобных, а тем более что это поможет поймать Кота.
Мэр раздраженно махнул рукой:
— Вопрос в том, действительно ли мы делаем все возможное. Мне кажется, мы можем ошибаться, считая Кота жителем Нью-Йорка. Предположим, он приезжает из Байонны, Стэмфорда или Йонкерса...
— Из Калифорнии, Иллинойса или с Гавайских островов, — добавил Эллери.
— Не думаю, Квин, что подобные шутки нас к чему-то приведут, — сердито сказал мэр. — Речь идет о том, Барни, предпринимали ли мы что-нибудь за пределами города.
— Все, что могли.
— Мы предупредили каждый населенный пункт в радиусе пятидесяти миль от города по меньшей мере шесть недель назад, — сказал инспектор. — Велели им присматривать за психами. Но до сих пор...
— Никто не может упрекнуть нас в том, что мы концентрируем внимание на Манхэттене, Джек, пока у нас не будет конкретных оснований действовать иначе.
— Моим личным мнением, — добавил инспектор, — было и остается то, что Кот — обитатель Манхэттена. Мне он кажется местным зверем.
— Кроме того, Джек, — сухо промолвил комиссар, — наша юрисдикция ограничена городом. За его пределами мы можем только брать в руки оловянную кружку и просить милостыню.
Мэр со стуком поставил свой стакан и отошел к камину. Эллери рассеянно принюхивался к своему виски, комиссар снова занялся сигарой, доктор Казалис и инспектор Квин смотрели друг на друга через комнату, моргая, чтобы не заснуть, а миссис Казалис сидела прямо, точно гренадер.
Мэр внезапно повернулся:
— Доктор Казалис, каковы шансы на расширение зоны вашего исследования?
— Мы сосредоточились на Манхэттене.
— Но ведь психиатры имеются и за его пределами?
— Естественно.
— Что, если привлечь их?
— Ну, это заняло бы несколько месяцев, и вам все равно бы не удалось проверить всех. Даже здесь, в самом центре, где я имею значительное профессиональное влияние, я смог добиться сотрудничества только шестидесяти пяти–семидесяти процентов врачей. Если в поле деятельности включить Уэстчестер, Лонг-Айленд, Коннектикут, Нью-Джерси... — Доктор Казалис покачал головой. — Что касается меня лично, мистер мэр, то мое участие отпадает. У меня нет ни сил, ни времени браться за подобный проект.
— Но не могли бы вы проверить хотя бы весь Манхэттен, доктор? Ответ может скрываться в картотеке одного из тридцати или тридцати пяти процентов врачей, которые отказались с вами сотрудничать.
Доктор Казалис нервно забарабанил пальцами.
— А я-то надеялся...
Миссис Казалис разжала губы:
— Эдуард, ты не должен сдаваться!