Квиннел А.. Ночи 'красных фонарей' (Приключения Кризи - 3)

   Итальянец разозлился, и Кризи стало ясно, что взято и второе препятствие.
   - Какого черта ты там болтаешь? - прорычал он. - Это только слухи, просто имя в темноте. Слухи разные всегда ходят. Я вообще сомневаюсь, что может существовать что-то подобное.
   Очень убедительно Кризи произнес:
   - Они точно существуют. И дела свои обделывают как на твоей территории, так и на других. Я собираюсь их найти и уничтожить.
   - Почему?
   - Я их ненавижу.
   - За что?
   - Я видел их работу.
   - Что это за работа такая?
   - Они торгуют женщинами. И такое с ними вытворяют, что даже тебе представить не под силу. Они их уродуют и морально, и физически.
   Граццини кивал головой.
   - Я слышал об этом. Но тебе-то какое до всего этого дело?
   - Есть причина, почему это дело стало моим.
   - Что еще за причина?
   Кризи тщательно взвешивал каждое слово своего ответа.
   - Потому что, когда они издеваются над этими девушками, даже детьми, им это доставляет удовольствие. И это удовольствие имеет для них еще большее значение, чем выгода.
   Несколько секунд Граццини сидел, уставившись перед собой, потом резко встал, повернулся и прошелся по комнате. На стене висела картина - натюрморт с корзиной фруктов. Он встал перед ней и начал внимательно ее разглядывать. Кризи понял, что преодолел третий барьер.
   Глава 42
   Она с силой ударила Майкла по лицу белой клюкой и закричала на него:
   - Ах ты, негодник эдакий!
   От удара он чуть не выронил пистолет. Когда старуха занесла клюку для второго удара, он вырвал палку у нее из рук, обхватил ее поперек талий и прижал к себе. Она стала колотить его по плечу, выронив при этом на землю вставную челюсть. Майкл повернулся и помчался вниз по ступеням, держа ее одной рукой под мышкой. Он увидел, как прямо перед ним взвизгнул тормозами старый "мерседес", за рулем которого сидел Сова. Инвалидное кресло подскакивало на булыжниках мостовой. Йен бежал к машине, его рясу трепал ветер. Майкл увидел, как посреди площади на бегу согнулся и упал старухин телохранитель - за ним стоял Миллер. Австралиец еще раз ударил его рукоятью пистолета и бросился бежать через площадь. Йен распахнул заднюю дверцу "мерседеса". Майкл втолкнул старуху на сиденье и влез за ней следом. Датчанин прошмыгнул на переднее пассажирское место, и Сова вдавил педаль газа в самый пол. Раздались чьи-то крики и вопли, но машины уже на площади не было. Вся операция заняла не более двадцати секунд.
   Глава 43
   - Но вендетту-то у нас никто не отменял. - Граццини все еще стоял у стены, продолжая внимательно разглядывать картину. - Ты убил членов моей семьи.
   Ответ Кризи прозвучал достаточно резко.
   - Я убил твоего зятя, которого, как я полагаю, ты сам ненавидел. Я убил твоего двоюродного брата, который был боевиком и погиб в сражении. Сестру твою я не убивал. Четыре года назад она снова вышла замуж и родила дочь, а ты стал ее крестным отцом. Ты сам лучше меня знаешь, что Конти обращался с твоей сестрой, как с половой тряпкой. И не говори мне, что это было не так.
   Граццини повернулся, подошел к своему стулу и сел. Впервые с начала их разговора на его лице отразились какие-то чувства.
   - Есть такая вещь, как вендетта, - сказал он, как бы констатируя факт. - И только твоя смерть может положить ей конец.
   Кризи несколько секунд пристально смотрел итальянцу в глаза, потом сказал:
   - Давай-ка я тебе лучше расскажу один страшный случай, покрывший несмываемым позором одну итальянскую семью. Лет восемь тому назад в одном селении, затерянном в горах Калабрии, кровная месть прекратилась. Эта вендетта продолжалась тридцать лет, за эти годы в двух семьях было убито больше двадцати мужчин. Взаимное истребление продолжалось уже так долго, что все забыли, из-за чего оно началось. Так вот, в одной из враждовавших семей остался в живых только один мужчина, точнее мальчик. Замечательный кодекс такой мести гласит о том, что мальчик становится мужчиной, когда ему исполняется шестнадцать лет, и после этого он может убивать сам и быть убитым. Когда тому парнишке было пятнадцать лет, его мать и сестры сказали, что, как только ему исполнится шестнадцать, он должен будет взять отцовское ружье и отомстить за смерть отца, братьев, дядьев и двоюродных братьев. А он решил, что не будет участвовать в вендетте. Матери и сестрам стало за него очень стыдно. Местный священник знал эту историю, и через него она просочилась в прессу. О ней узнали не только в Италии, но и в других странах.
   Граццини кивал, лицо его сохраняло угрюмое выражение. Кризи продолжил:
   - Многие семьи в Италии хотели взять мальчика к себе. Полиция, конечно, предложила свою защиту. Но все эти возможности парнишка отклонял. В ночь накануне его шестнадцатилетия мать с сестрами ушли из дома, предварительно оплевав мальчика. Двери они оставили открытыми. Минуту спустя после полуночи мужчины из второй семьи ворвались в дом с ружьями и застрелили мальчонку прямо за столом, за которым он сидел. Мать с сестрами даже на похороны отказались прийти. Это что, по-твоему, была месть? Ты и со мной то же самое сделать хочешь?
   Граццини взглянул на лежавший перед ним пистолет. Он поднял его, потом медленно положил на место и спокойно произнес:
   - Ты знаешь, как у нас заведено. Я должен поддерживать свой авторитет.
   Кризи слегка улыбнулся.
   - Если для того, чтобы доказать свою силу, ты пустишь пулю в голову связанного человека, авторитету твоему точно придет конец.
   Граццини молчал. В этот момент дверь настежь распахнулась, и Абрата срочно вызвал Граццини из комнаты. Граццини быстро вышел. Через минуту он вернулся, лицо его было перекошено от ярости. Он схватил пистолет и навел его на голову Кризи. Грудь его быстро вздымалась, слова вылетали с хрипом.
   - Вендетта! Это ты здесь толкуешь о вендетте! Ты мать мою похитил! Мать мою, ты, ублюдок!
   Кризи закричал на него:
   - Я последние двадцать четыре часа сижу здесь, привязанный к этому креслу!
   - Значит, это сделали твои люди. - Граццини подошел на шаг вперед и приставил дуло пистолета ко лбу Кризи.
   Тот перевел дыхание и спокойно сказал:
   - Если это были мои люди, то как только ты нажмешь курок, можешь тут же приступать к подготовке похорон твоей матери.
   Итальянец хрипло дышал. Стоявший позади него Абрата сказал:
   - Убей подонка!
   - Это не твоя мать, - громко произнес Кризи, потом, обратившись к Граццини, уже тише спросил: - Когда и где это произошло?
   Граццини на несколько дюймов отвел пистолет от его лба.
   - Около церкви в ее родном городе. Четверть часа назад.
   Погрузившись в мысли, Кризи закрыл глаза, потом указал головой на стул и сказал:
   - Сядь и жди. Если это были мои люди, они сюда позвонят через пятнадцать-двадцать минут. Пусть принесут телефон и поставят его на стол.
   Все помещение было пронизано сильнейшим напряжением. Абрата снова заговорил:
   - Они попытаются обменять его на нее.
   - Ни за что, - прорычал Граццини. - Он никогда не выйдет из этой комнаты живым.
   - Может быть, - заметил Кризи. - Но пятнадцать или двадцать минут погоды в данном случае не сделают ни для тебя, ни для меня. Против невинных женщин я не воюю. Даже против матерей "капо".
   Снова воцарилось молчание, потом Граццини обернулся и сказал:
   - Принесите сюда телефон. И чтоб к нему был дополнительный динамик.
   * * *
   Звонок прозвучал спустя восемнадцать минут. Граццини снял трубку и стал слушать. К нему уже вернулось самообладание, но пистолет, направленный в голову Кризи, он все еще держал в руке. Выслушав, что ему было сказано, итальянец прикрыл рукой микрофон и произнес:
   - Говорит, что он твой сын и что моя мать у него. Не знал, что у тебя есть сын.
   - Еще полчаса назад я не знал, что у тебя есть мать. Дай мне с ним поговорить.
   Из-за спины Граццини подал голос Абрата:
   - Этот псих совсем спятил.
   - Заткнул бы ты лучше пасть, - спокойно сказал ему Кризи. - Речь ведь идет не о твоей матери.
   Оба полушария мозга Граццини напряженно работали. Через несколько секунд он поднес трубку к уху Кризи и включил внешний динамик.
   - Майкл? - спросил Кризи.
   В комнате раздался голос его сына.
   - Да. С тобой все в порядке?
   - Да. Мать Граццини у тебя?
   - Да.
   - Немедленно отпусти ее.
   Динамик молчал по меньшей мере двадцать секунд. В конце концов из него снова донесся озадаченный голос Майкла:
   - Ты это сказал, потому что тебе пушку к башке приставили? Если это так, скажи им, что мать Граццини находится точно в том же положении.
   - Майкл, очень важно, чтобы ты в точности сделал то, что я тебе скажу. Немедленно отпусти ее, и пусть твои люди отвезут ее в дом Граццини в Риме. С ее головы не должен упасть ни один волос. Скажи ей, чтобы она позвонила Граццини по этому же номеру, как только будет у него дома. Потом со всеми, кто там с тобой, отправляйтесь к человеку, которого ты знаешь как моего брата, и ждите там моего звонка.
   В динамике раздались короткие гудки. Граццини очень медленно положил трубку на рычаг. В наступившем молчании Абрата сказал:
   - Уверен, это какая-то уловка. Зачем, интересно, он это сделал?
   Кризи в упор смотрел на Граццини. Обратившись к Абрате, он негромко сказал:
   - Такому человеку, как ты, это понять не дано. Я тебе уже пытался объяснить: против женщин я не воюю.
   Глава 44
   Полковник Сатта вошел в палату. Она походила не столько на типичный больничный покой, сколько на номер в роскошной гостинице. Ее истинное медицинское назначение выдавали лишь ортопедическая кровать и подставка для капельницы. А также исключительно привлекательная медсестра, халатик которой можно было принять за последнюю модель от Валентино.
   Молодая женщина измеряла Кризи кровяное давление. Глядя на стрелку тонометра, она удовлетворенно кивнула и сказала:
   - Теперь вам нужен только крепкий сон. - Бросив на Сатту строгий взгляд, девушка добавила: - Это значит, что ваш посетитель должен вас покинуть не позже чем через четверть часа.
   Кризи протянул забинтованную руку, коснулся ее талии и спросил:
   - Как вас зовут?
   - Жанна, - ответила она.
   Он улыбнулся ей улыбкой очень усталого человека.
   - Какое-то время, Жанна, мне надо будет пообщаться с полковником Саттой. Будьте так любезны, принесите нам, пожалуйста, бутылочку хорошего "бароло" и пару стаканов.
   - Стаканов нужно три, - произнес Сатта. - Через десять минут сюда подойдет Беллу.
   Сестра сердито вздохнула.
   - Ну что ж, тогда вам придется самому объясняться с доктором Сильвестри. Он не исключает, что у вас может быть замедленная послешоковая реакция.
   Сатта улыбнулся Кризи, который ответил полковнику понимающей улыбкой. Начальник карабинеров обернулся к девушке и сказал:
   - Шок у него возможен лишь в том случае, если через пять минут вы не принесете вино.
   Сестра кивнула и торопливо вышла. Сатта подвинул стул ближе к кровати.
   - Я говорил с Гвидо. В детали не вдавался. Сказал ему, что с тобой все в порядке и завтра ты отправишься в Неаполь. Он связывался с Майклом, который выполнил все твои указания до единого.
   Кризи с затаенной угрозой переспросил:
   - До единого?
   - Да. Думаю, он правильно поступил. Сейчас он едет в Неаполь со всей командой, кроме Макси.
   - А Макси где?
   - По моим предположениям, не за горами. Не спрашивай меня об этом, потому что я этого все равно не знаю, но, думаю, где-то недалеко от этой небольшой клиники. Майкл мыслит точно так же, как ты.
   Кризи задумчиво кивнул.
   - В этом нет совершенно никакой надобности, это просто глупо. Но сам факт, что Макси где-то рядом и прикрывает меня, конечно, радует.
   Сатта улыбнулся.
   - Все точно, как я сказал: вы с Майклом мыслите совершенно одинаково.
   Кризи взглянул на забинтованную правую руку.
   - Этот доктор Сильвестри поставил правильный диагноз. Все дело было не в этом пальце, а в том, что на протяжении долгих часов я был настолько крепко связан, что чуть не получил гангрену. Если бы это продлилось еще пару-тройку часов, я мог бы лишиться всех пальцев рук и ног. - Он пожал плечами и невесело улыбнулся. - Тогда я сам этого не понимал, потому что потерял всякую чувствительность. Сначала было больно, потом боль прошла, и уже нельзя было понять, что какие-то части тела стали отмирать.
   Раздался стук в дверь, и вошел Беллу, державший в руке портфель. Он пододвинул стул с другой стороны кровати, поставил портфель на пол, наклонился к Кризи и поцеловал его в обе щеки. Кризи обнял его здоровой рукой за шею и притянул к себе. Со времени их последней встречи прошло шесть лет. Беллу сел, поднял портфель, поставил его на колени и раскрыл. Вынув из него тонкую папку, он взглянул на Кризи.
   - Сам прочти мне, пожалуйста, что там написано, - попросил тот.
   Беллу раскрыл папку и прочитал ему отрывок из полицейского рапорта.
   - "В десять часов тридцать две минуты утра синьора Граццини вышла из церкви Браччиано Лаго. Около ступеней, ведущих в церковь, в инвалидном кресле сидел юноша, которого сопровождал священник. По свидетельским показаниям, священник был среднего роста, светловолосый и немного полноватый. Телохранитель синьоры Граццини, некто Филиппо Косса, шел в направлении автомобиля. В этот момент молодой человек в инвалидном кресле скинул одеяло, покрывавшее его ноги, и вскочил, держа в руке пистолет. Косса незамедлительно бросился бежать через площадь на помощь синьоре Граццини, но был сбит с ног ударом другого человека, который также держал в руке пистолет. Он был одет в темный свитер, темные брюки и черный берет. Перед тем как его ударили, Косса даже не успел выхватить оружие. Синьора Граццини попыталась ударить молодого человека палкой, которую держала в руках, но он обхватил ее за талию и снес вниз по ступеням к подъехавшему "мерседесу". Он втолкнул ее на заднее сиденье и сам последовал за ней. Священник сел на переднее сиденье, и машина на большой скорости уехала. Примерно через десять секунд на площади рядом с Коссой затормозила вторая машина. Ударивший его человек вскочил в эту машину, и она уехала также на большой скорости. Двадцать пять минут спустя все дороги, ведущие из Браччиано, были перекрыты патрулями дорожной полиции. По мнению привлеченных к расследованию специалистов, это было тщательно спланированное и профессионально исполненное похищение".
   Беллу закрыл папку, взглянул сначала на Сатту, потом на Кризи, который сказал:
   - Как пить дать, так оно и было!
   Сатта пожал плечами:
   - Каков отец, таков и сын - яблоко от яблони недалеко падает. Но с ним была чертовски сильная команда. Ни один президент не будет себя чувствовать в безопасности, если такие ребята на него будут точить зуб. - Он взглянул на Кризи. - Если судить по времени, позвонить Граццини Майкл мог только со своего радиотелефона. Нам известно, что часом позже он доставил его мать в целости и сохранности к нему домой в Рим. А теперь, Кризи, расскажи, почему он это сделал и что случилось потом?
   Кризи взглянул на свою перевязанную левую руку и ответил:
   - Граццини, конечно, хотел меня сразу же убить, и его к этому все время подбивал этот недоносок Абрата. Но вы должны понять, что у Граццини возникла серьезная проблема. С одной стороны, мы вроде достигли некоторого взаимопонимания. Однако когда Майкл захватил его мать, ему было необходимо показать свою непреклонность, чтобы укрепить авторитет. А когда я велел Майклу отпустить его мать и доставить ее к нему домой, это его здорово выбило из колеи.
   Беллу был полностью захвачен рассказом Кризи. Он спросил:
   - И ты отдал Майклу этот приказ, все еще будучи привязанным к креслу?
   Кризи кивнул.
   - Да, этот риск я попытался рассчитать настолько точно, насколько мог.
   Сгорая от любопытства, Сатта спросил:
   - Значит, в обмен на то, что ты распорядился отпустить его мать без всяких условий, он отрезал тебе палец?
   Кризи мысленно перенесся к тем мгновениям, когда сидел связанный по рукам и ногам в притоне Абраты. Тогда жизнь его действительно висела на волоске. Он снова вернулся к тем мгновениям, как будто прокрутил назад ленту видеомагнитофона и еще раз посмотрел запомнившийся фрагмент из фильма о собственной жизни.
   * * *
   Граццини чувствовал себя не в своей тарелке. Если Кризи разыгрывал какую-то комбинацию, смысл ее римский "капо" никак не мог уловить.
   Американец сказал:
   - Дождись звонка твоей матери. Если она такая, какой я ее себе представляю, она не станет тебе врать потому, что мой сын машет у нее перед носом пушкой. Я бы тебе предложил дождаться звонка одному.
   Граццини несколько раз прошел взад-вперед по комнате, потом цыкнул на Абрату:
   - Оставь нас одних!
   Тот без особого энтузиазма вышел из комнаты, бросив перед этим через плечо:
   - Не верь ему. Я буду рядом за дверью.
   Оба ждали звонка, храня молчание. Граццини мерил шагами комнату. Время от времени он останавливался и смотрел на картину на стене, как будто именно в ней заключался весь смысл его жизни. Кризи наблюдал за ним, поглядывая на свою связанную правую руку. Звонок раздался через двадцать минут. Внешний динамик все еще был включен, и Кризи слышал почти весь разговор. Мать Граццини была вне себя от гнева.
   - В чем дело, черт тебя побери?
   - Где ты?
   - Я в твоей квартире.
   - Ты там одна?
   - Со мной Мария.
   - С тобой все в порядке?
   Голос ее, доносившийся из динамика, звучал резко и обиженно.
   - Все в порядке? Стою я себе, мессу слушаю, замаливаю грехи своих детей... Пять тысяч лир в ящик для бедных положила, и вдруг у самого входа в храм Божий какой-то юнец хватает меня и тащит в машину, накрывает одеялом и увозит черт знает куда!
   - А что случилось потом?
   - Потом он говорит по телефону на языке, который я не могу понять, везет меня домой, целует в обе щеки и с рук на руки передает Марии. Паоло, чем ты там, гром тебя разрази, занимаешься? Я тебе в тот самый день сказала, когда ты связался с этим подонком Конти, что ждет тебя геенна огненная. Как же мог мой сын до такого докатиться? Как же все мольбы мои Господу? И свечи все, что я в церквах ставила. А с мальчишкой этим еще был священник... священник! Что же это теперь такое делается, если святые отцы за дряхлыми старухами начали охотиться?
   Кризи не мог сдержать улыбку.
   Взглянув на него, Граццини скривился и отключил динамик. В трубку он проговорил:
   - Мама, позови к телефону Марию.
   Сказав несколько слов служанке, римский "капо" повесил трубку. Потом он долго и внимательно смотрел на Кризи и наконец сказал:
   - Почему ты так поступил?
   Кризи пожал плечами.
   - Я же тебе уже сказал: с женщинами я не воюю.
   Граццини в полном недоумении покачал головой.
   - Ничего не могу понять. Ведь теперь ты полностью в моей власти. - И тут до него дошло. - Ты, должно быть, рассчитал, что, если бы моя мать осталась в твоих руках, я бы тебя никогда отсюда не выпустил. Знал ты и то, что, если бы я тебя убил, твой сын убил бы мою мать. Получался замкнутый круг, безысходная ничья.
   Кризи кивнул. Он все еще слегка улыбался, время от времени поглядывая на свою правую руку.
   - Ты прав, так я и рассудил. Теперь ничьей нет. Зато у тебя возникла проблема.
   - Какая еще проблема?
   - Ну... для такого человека, как ты, а ты, как ни странно, человек чести, ничего теперь не осталось, кроме как меня отпустить. Но если ты это сделаешь, ты можешь потерять свой авторитет в глазах туповатых придурков, которые привыкли смотреть на тебя снизу вверх. - Кризи сделал головой жест в сторону двери, за которой стоял Абрата. - Этих туповатых животных, на которых держится твоя власть... Так что авторитет свой ты потерять никак не можешь, потому что именно он дает тебе власть. А если ты его потеряешь, как-нибудь ночью один из этих недоумков вышибет тебе мозги.
   Граццини внимательно на него смотрел, ничего не отрицая и ни с чем не соглашаясь. Тогда Кризи сказал ему, что он должен сделать.
   - Подойди к двери и скажи, чтобы этот кретин Абрата принес из кухни острый нож. Лезвие его обязательно должно быть зазубренным, как у пилы.
   Глаза Граццини в недоумении сузились.
   - Сделай это, - тоном приказа сказал Кризи.
   Граццини встал со стула и пошел к двери. Через три минуты он вернулся, держа в руке зазубренный нож. Он закрыл дверь и подошел к Кризи.
   - Нож острый? - спросил тот.
   Граццини провел большим пальцем по лезвию и кивнул.
   Кризи негромко сказал:
   - Взгляни на мизинец моей левой руки.
   Граццини наклонился и посмотрел. Вся рука была абсолютно белой. На мизинце не было первой фаланги.
   - Это мне как-то отстрелили, - сказал Кризи, - много лет назад. Удивительно, как мало пользуется человек своими мизинцами, разве что иногда в носу ими ковыряет. - Он взглянул на "капо" и сказал: - Отрежь мне мизинец на правой руке по второй сустав.
   Недоумевающий "капо" вопросительно на него взглянул.
   - Это отличный выход из положения, - буднично сказал Кризи. - Ты его отрежешь без всякого обезболивания. Я стану очень громко и убедительно вопить. У тебя есть чистый носовой платок?
   Лицо Граццини как будто превратилось в маску.
   - Платок чистый носовой есть у тебя? - повторил вопрос Кризи.
   Смысл вопроса наконец дошел до "капо", он кивнул и вынул из нагрудного кармана пиджака шелковый платок кремового цвета. Кризи одобрительно кивнул.
   - Когда отрежешь, оберни культю. В тот момент я потеряю сознание. - Он снова усмехнулся. - Впечатление это произведет потрясающее. Ты возьмешь обрубок пальца, дашь его Абрате, скажешь, чтобы он его забальзамировал, положил в хрустальный стакан и отправил в Рим в подарок твоей матери. Такого рода шутку он вполне в состоянии понять. После этого скажешь им, чтобы меня отправили обратно в гостиницу.
   Граццини взглянул на нож, потом на мизинец.
   * * *
   Сатта и Беллу молча смотрели на забинтованную правую руку Кризи.
   - Было совсем не больно, - сказал он. - Моя рука онемела настолько, что было лучше, чем с анестезией. Но Граццини не хирург. - Он улыбнулся Сатте. Надо бы попросить твоего брата дать ему парочку уроков. Сначала я очень громко кричал, потом свалился в обморок.
   Он протянул здоровую руку к тумбочке, стоявшей около кровати, и взял окровавленный носовой платок.
   - Я потерял половину бесполезного пальца, зато приобрел красивый носовой платок.
   Глава 45
   Вновь обращаемого вызвали вперед. Под черным капюшоном его лицо казалось смуглым и худым; под узким прямым ртом вырисовывался вытянутый вперед подбородок. Его темные глаза глубоко сидели во впалых глазницах. В них поблескивали настороженность и беспокойство. Стреляя ими направо и налево, заметно нервничавший неофит в нерешительности продолжал топтаться на месте.
   Ему снова сказали выйти вперед. Он бросил беглый взгляд на черный алтарь. В центре его покоился черный опрокинутый крест высотой около двух метров. Позади, на подставке эбенового дерева, стояла огромная черная свеча. С каждой стороны перевернутого сверху вниз креста горели шесть черных свечей меньшего размера; всего их было тринадцать. Перед крестом на алтаре лежал длинный нож с серебряным лезвием и черной роговой рукоятью. Слева от алтаря стояла фигура откормленного козла с высоко поднятой головой; он раскрыл пасть, обнажая белые зубы, как бы в омерзительной ухмылке, а справа совершенно белый петух, ноги которого были связаны черной шелковой лентой. Рядом с ним лежал белый человеческий череп.
   С левой стороны от перевернутого креста появилась верховная жрица. На ней была красно-коричневая накидка, а на голове - черный капюшон.
   Она снова назвала его имя, и неофит вышел вперед на негнущихся ногах, которые, казалось, отказывались подчиняться его рассудку. Он поднялся на три ступени, остановился на одну ступень ниже верховной жрицы и взглянул в ее лицо, покрытое густым слоем белой пудры. Губы ее были густо закрашены черной помадой, на лбу, как раз над сильно подведенными глазами, были нарисованы козлиные рога. Жрица чуть подалась вперед, положила ладонь на голову посвящаемого и монотонным голосом произнесла:
   - Отрекаешься ли ты от Господа?
   Ничтоже сумняшеся, неофит произнес:
   - Да, я отрекаюсь от Господа.
   Жрица подняла глаза и обвела взглядом собравшихся, облаченных в черные одежды. За ними стоял длинный стол, уставленный едой и вином. Все собравшиеся, числом тринадцать человек, как эхо, вторили в один голос:
   - Он отрекается от Господа.
   Верховная жрица простерла руку, повернулась к алтарю и взяла нож с серебряным лезвием и подняла его высоко над головой. Все собрание повторило шелестящим шепотом:
   - Он отрекается от Господа.
   Верховная жрица двинулась вдоль алтаря к тому месту, где стоял петух, схватила его за шею и привычным ударом ножа отсекла ему голову. Потом перерезала черную ленту, связывавшую его ноги, положила нож на алтарь, схватила бьющееся в агонии тело и стала выливать бьющую из шеи птицы кровь в череп. Минуту спустя она обернулась к собравшимся и бросила в их сторону трупик. Опустившись на четвереньки, они, крича и расталкивая друг друга, стали шарить по полу, ища еще теплое тело птицы.
   Верховная жрица подняла петушиную голову и тоже бросила ее в череп. Потом левой рукой она задрала подол своей накидки. Правой рукой взяла череп и, держа его между широко раздвинутыми ногами, помочилась в него.
   Неофит стоял неподвижно, как гранитная скала, глядя лишь на перевернутый крест.
   Верховная жрица отпустила подол накидки, вытянутыми руками почтительно взяла череп и отошла назад, встав прямо перед обращаемым. Она протягивала ему череп. Очень медленно неофит вытянул руки, принял у нее череп, поднес ко рту и стал пить его содержимое.