Квиннел А Дж
Ночи 'красных фонарей' (Приключения Кризи - 3)

   А.Дж.Квиннел
   Ночи "красных фонарей"
   (Серия "Приключения Кризи")
   Роман
   Пер. с англ. М.М.Гурвица, 2003.
   Роман современного английского писателя А.Дж.Квиннела, автора получивших широкое признание детективных романов, рассказывает о приключениях бывшего сержанта французского Иностранного легиона Кризи. Захватывающий сюжет книги посвящен борьбе Кризи и его друзей с сектой ближневосточных и африканских сатанистов, которые похищали в странах Южной Европы девушек, превращали их в наркоманок, развращали и продавали в публичные дома стран Ближнего Востока.
   ПРОЛОГ
   Ханна Андерсен открыла глаза. Она понятия не имела, где находилась. Девушка быстро приходила в себя - голова раскалывалась, во рту был омерзительный привкус, ни рукой, ни ногой она пошевелить не могла. Сверху нависал грязный, весь в трещинах потолок. Несмотря на боль, она повернула голову сначала в одну сторону, потом в другую. Ханна была в малюсенькой, похожей на коробку комнатенке без окон, с одной тяжелой, серой, железной дверью. За лодыжки и запястья она была привязана к четырем стойкам кровати. На ней было то же самое пламенно-красное платье, которое она надела вчера вечером. Когда девушка попыталась вспомнить, что с ней случилось, ее сковал холодный ужас.
   Она вспомнила, как Филипп заехал за ней в гостиницу, отвез в шумный ресторан, где они перепробовали массу разных напитков, начав с вин и закончив текильей. Что случилось потом, она помнила уже как в тумане - пара баров и какой-то задрипанный ночной клуб на улице Сен-Санса. Ей казалось, что она много смеялась, и Филипп тоже ржал, когда они смотрели пляски голых девиц, заводившие ее и одновременно вызывавшие отвращение. Что было дальше, она вспомнить не могла никак.
   * * *
   Прошел час, прежде чем Ханна услышала звук проворачивавшегося в замке железной двери ключа. Вошел Филипп, встал рядом с кроватью и посмотрел на нее сверху вниз. Он был в том же темно-синем костюме, белой шелковой рубашке и коричневато-бордовом галстуке, что и вчера вечером, однако костюм был мятым, а узел галстука ослабленным. Его красивое лицо с резкими чертами покрылось за ночь черной щетиной.
   Голос Ханны прозвучал, как кваканье лягушки.
   - Филипп, где я? Что случилось?
   Его глаза больше не искрились задорными смешинками, озорная, широкая улыбка, освещавшая вчера его лицо, сменилась глумливой ухмылкой. Филипп скользнул взглядом вниз по ее телу, наклонился и задрал красное платье Ханны. Под ним были ее самые открытые белые кружевные трусики. Он взглянул на них и пробормотал что-то по-французски. Хотя она начала учить язык только пару месяцев назад, некоторые слова ей удалось разобрать.
   - Жаль... очень жаль... но приказ есть приказ. - Он снова скабрезно осклабился. - Но особенно больно ей не будет.
   Он нагнулся, запустил руку под резинку трусиков и положил ее между ног Ханны. Она попыталась было сомкнуть ноги, но они были накрепко привязаны к стойкам и широко раздвинуты. Девушка закричала.
   Он сказал:
   - Кричать можешь сколько хочешь. Тебя все равно никто не услышит.
   Когда он стал засовывать в нее палец, с ней случился непроизвольный спазм и она обмочилась. С выражением отвращения на лице Филипп выдернул руку, брезгливо вытянул ее перед собой и вышел из комнаты.
   Через пять минут он вернулся, держа в руках небольшой металлический поднос. На нем лежал шприц, немного ваты и пузырек с бесцветной жидкостью. Он поставил поднос в изголовье кровати, а сам сел рядом с Ханной. Быстро закатав рукав ее платья, Филипп открыл пузырек, вылил немного жидкости на кусок ваты, тщательно протер жидкостью сгиб ее руки с внутренней стороны локтя и взял с подноса шприц.
   - Посмотри сюда, - сказал он громким шепотом. - Это - твой друг. Он поможет тебе почувствовать себя хорошо... очень хорошо. От него у тебя пройдет страх и не будет болеть голова. В ближайшие дни твой друг будет часто тебя навещать.
   Когда игла вошла в вену, тело ее вздрогнуло. Ханна снова вскрикнула, а Филипп опять осклабился. Через несколько минут ее тело и разум перешли в иную реальность. Головная боль прошла, страх исчез. Она слышала его голос, который, казалось, витал под потолком.
   - Скоро придет женщина и обмоет тебя. Она принесет тебе горячий суп. А потом вернусь я... с твоим другом.
   * * *
   Кабинет Йена Йенсена тоже был очень маленьким и без окон. Его стены давно уже нуждались в кисти маляра. Однако, будучи младшим детективом Бюро по розыску пропавших без вести при полицейском управлении Копенгагена, рассчитывать на кабинет больших размеров он не мог. Невысокого роста, с румяным лицом и чуть полноватый, он скорее походил на банкира, чем на полицейского. Одет он был в традиционного покроя серый костюм, кремового цвета рубашку с голубым галстуком и черные ботинки из крокодиловой кожи. Закончив читать отчет, поступивший утром из марсельской полиции, детектив раздраженно вздохнул. Раздражение его внезапно переросло в ярость. Он закрыл папку, встал, вышел из кабинета и решительным шагом пошел по коридору.
   Кабинет начальника управления полиции Ларса Педерсена был очень большим, пол его был покрыт ковром, а из окон открывался чудесный вид на сад Тиволи. Начальник полицейского управления был худощавым, седовласым мужчиной, взглянув на которого сразу можно было безошибочно определить его профессиональную принадлежность к числу блюстителей порядка. Как только Йен Йенсен ворвался в кабинет, он поднял на него взгляд, прежде всего обратив внимание на выражение лица подчиненного.
   - Что еще стряслось? - спросил он.
   Не говоря ни слова, Йенсен положил перед ним папку и отошел к окну, внимательно изучая открывавшуюся за стеклом панораму.
   Совсем недавно Педерсен закончил курсы быстрого чтения, и у него ушло всего четыре минуты на то, чтобы вникнуть в смысл отчета.
   - Ну и что? - спросил он.
   Йенсен обернулся к начальнику и жестко сказал:
   - То, что за этот год она уже четвертая. Двое в Испании, одна на французской Ривьере и одна в Риме. А ведь еще только середина мая. Три из них были шведки, две - норвежки, все на средиземноморских курортах, и ни одна из них не найдена. - Его голос дрожал от негодования. - Это всегда происходит по одной и той же схеме: одинокие девушки из Скандинавии, приехавшие туда либо на каникулы, либо на учебу. - Он ткнул пальцем в папку. - Ханна Андерсен, девятнадцать лет, очень привлекательная, занималась французским языком в частной школе в Марселе. В последний раз ее видели около десяти вечера четвертого сентября, когда она выходила из маленькой гостиницы и садилась в черное "рено", за рулем которого был молодой человек, выглядевший как француз, хотя, что именно это значит, понять трудно. Это все, что нам известно.
   Педерсен погрузился в раздумья.
   - Остальные тоже были привлекательные или даже красивые, все - и шведки, и норвежки. Я вас правильно понял?
   - Да, - подтвердил Йенсен. - Вы видели мой отчет и фотографии, а также читали мои рекомендации.
   Педерсен вздохнул и оттолкнул папку от себя, как будто хотел от нее избавиться.
   - Да-да. Вы предлагали создать специальное подразделение. Вы все носитесь с этой идеей о существовании организованной преступной сети, занимающейся торговлей белыми рабами.
   Йену Йенсену было тридцать пять лет. Если бы не его взрывной темперамент и неспособность в любых ситуациях выказывать неизменное уважение к мнению начальства, он бы мог уже далеко продвинуться по службе. Утешением ему была любовь к экзотическим сортам пива и безотчетное очарование, которое он испытывал, глядя на морские паромы. Вот и теперь он не смог сдержать негодование.
   - Идеей! - сердито пробурчал он. - Я четыре года проработал в Бюро по розыску пропавших без вести. У меня налажены связи со Стокгольмом и Осло. Я ездил в Париж, Рим и Мадрид на эти нищенские командировочные. - Он обошел вокруг стола начальника полицейского управления. Душивший его гнев нарастал. - И я же еще - та сволочь проклятая, которая должна сообщать родителям этих девушек, что мы ни хрена не можем сделать. - Он рубанул ребром ладони по лежавшей на столе папке. - Сегодня днем мистер и миссис Андерсен должны прийти в мою паршивую конуру, сесть перед моим паршивым столом, который там уже лет сто стоит, и выслушав, как я им буду рассказывать, что дочь их исчезла и сейчас, скорее всего, сидит на игле да еще вынуждена торговать своим телом ради прибылей каких-то гнусных сутенеров.
   Педерсен снова вздохнул и терпеливо сказал:
   - Йен, вы ведь в курсе наших проблем. Все упирается в деньги. В одном только Копенгагене мы получаем отчеты о четырех сотнях пропавших без вести за год. Наш бюджет очень невелик, причем год от года его все больше урезают. Специальное подразделение, которое вы хотите создать, стоило бы где-то около десяти миллионов крон в год. Финансовая комиссия не утвердит решения о его образовании. Затраты на него не могут оправдаться. Даже из-за дюжины девушек в год... Выкиньте это из головы.
   Йен Йенсен повернулся и пошел к двери, бросив через плечо:
   - Тогда я пошлю мистера и миссис Андерсен в финансовую комиссию. Дойдя до двери, он снова обернулся и взглянул на начальника. - Может, там им дадут разъяснения по поводу бюджета и "Синей сети".
   Глава 1
   Жарким сентябрьским вечером на небольшом средиземноморском острове Гоцо священник Мануэль Зерафа вел видавший виды "форд" к дому на вершине горы. Из этого старого, сравнительно недавно перестроенного дома, верой и правдой прослужившего многим поколениям фермеров, открывался восхитительный вид на сам остров Гоцо, на маленький, затянутый дымкой островок Комино и на огромный остров Мальта. Когда священник подошел к высокой каменной ограде и нажал на старую, металлическую кнопку вделанного в нее звонка, пот катился с него градом. Через минуту дверь открылась. За ней стоял мужчина весьма внушительных размеров. Коротко подстриженные волосы обрамляли обветренное, квадратной формы лицо; один глубокий шрам прорезал щеку, другой подбородок, третий - правую сторону лба. Мужчина был в одних плавках. Его крупное, темное от загара тело было в отличной форме. Оно, как и лицо, тоже было покрыто шрамами; один из них шел от правого колена почти до паха, другой - от правого плеча до пояса. Отец Зерафа хорошо знал этого человека, знал, что на спине его были и другие шрамы и он потерял мизинец на левой руке. Мануэлю Зерафе также было известно, как мужчина получил некоторые из этих шрамов. Мысленно священник осенил себя крестным знамением. Он произнес:
   - Привет, Кризи. Дьявольская жара. Сейчас баночка холодного пивка была бы в самый раз.
   Мужчина сделал шаг в сторону и приветливым жестом пригласил святого отца войти.
   Они устроились под бамбуковым навесом, заросшим виноградом и мимозой, который был укреплен перед бассейном с прохладной, голубой, манившей искупаться водой. За ним открывался потрясающий вид. Бывая здесь, отец Зерафа часто думал о том, что, если бы он просидел на этом месте сотню лет, все равно эта панорама не наскучила бы ему.
   Большой мужчина принес две холодные как лед банки пива и вопросительно взглянул на священника. Они были старинными друзьями, и, хотя святой отец нередко в жару заезжал освежиться холодным пивом, мужчина знал, что на этот раз его приезд был не просто визитом вежливости.
   - Мне, пожалуй, надо бы с Майклом поговорить, - начал священник.
   - И о чем же ты с ним разговаривать собираешься?
   Мануэль Зерафа отхлебнул пива и сказал:
   - Сегодня четверг. Я знаю, он поехал на Мальту с Джорджем Заммитом. Когда он должен вернуться?
   Кризи взглянул на часы.
   - Должен успеть на семичасовой паром, так что через полчасика, наверное, будет здесь. А в чем, собственно, дело?
   - В его матери.
   Кризи выглядел озадаченным.
   - В матери?
   Священник вздохнул, потом твердо сказал:
   - Да, в его матери. Она умирает от рака в больнице святого Луки. По всей видимости, жить ей осталось лишь несколько дней.
   - Ну и что?
   Еще более твердым голосом святой отец ответил:
   - А то, что она хочет перед смертью увидеть Майкла.
   - Зачем?
   Священник пожал плечами.
   - Мне позвонил отец Галеа, который опекает больных и умирающих в больнице святого Луки. Она спрашивала его о сыне, интересовалась, находится ли он все еще в детском доме. Сказала, что перед смертью хотела бы увидеть его лицо.
   Голос Кризи был холоден как лед.
   - Вряд ли она видела его лицо даже тогда, когда он родился. Она его бросила... Ты ведь знаешь, как она это сделала, сам мне рассказывал.
   - Да, рассказывал.
   - Расскажи еще раз.
   Священник вздохнул.
   - Не тушуйся, святой отец, рассказывай!
   Мануэль Зерафа взглянул на него и пустился в давние воспоминания:
   - Ночью в приюте сестер августинианок на Мальте кто-то позвонил в дверь. Одна из сестер пошла открывать. На ступенях крыльца стояла покрытая тряпкой корзина. От приюта отъезжала машина. Сестра заметила в автомобиле женщину и мужчину. Женщина, очевидно, была матерью Майкла, а мужчина, скорее всего, - ее сутенером.
   Повисло долгое молчание. Оба мужчины смотрели на открывавшийся перед ними вид. Прервал тишину священник, сказав:
   - Пойми меня, Кризи. Я не могу не сказать Майклу, что она хочет его видеть. Это мой долг.
   Кризи резко выпалил:
   - Если это и твой долг, то не перед Майклом. Ты его воспитывал в детском доме, пока я его не усыновил. Хоть он никогда свою мать не видел, но оба мы - и ты, и я - знаем, что даже мысль о ней он ненавидит. Его мать была шлюхой, которую больше интересовали деньги, чем собственная плоть и кровь. Ты знаешь не хуже меня, что Майкл прошел сквозь все круги ада. Зачем же делать ему еще больнее?
   Снова воцарилось молчание. Стакан священника был пуст. Он взглянул на хозяина дома и попросил:
   - Пойди принеси мне еще холодного пивка. А как вернешься, я тебе еще кое-что расскажу.
   Он говорил, вернее, осмеливался говорить с Кризи таким тоном, каким мало кто осмеливался разговаривать с этим человеком. Кризи долго не сводил со священника пристального взгляда серо-голубых глаз, потом пожал плечами, встал и пошел на кухню.
   Поставив перед собой банку свежего пива, святой отец спокойно продолжил беседу. Он напомнил Кризи о том, как два года назад они вместе сидели на ступенях церкви и наблюдали за тем, как дети из приюта играли в футбол с пацанами из деревушки Саннат. Майклу тогда шел уже восемнадцатый год, и он был лучшим игроком. Отец Зерафа не только руководил приютом, но и тренировал его футбольную команду. Кризи внимательно наблюдал за игрой, потом спросил о Майкле.
   Священник рассказал, что мать Майкла была проституткой на Мальте, работала в квартале красных фонарей в Гзире. Отцом Майкла был один из ее клиентов, почти наверняка араб, от которого Майклу досталась слегка смуглая кожа. Мать бросила Майкла сразу же, как он родился, и воспитывали его в приюте на Гоцо. Пару раз его хотели было усыновить, но неудачно. Теперь Кризи смотрел, как юноша играл в футбол. Отец Зерафа был немало удивлен намерению друга усыновить Майкла, потому что его жена и четырехлетняя дочь лишь за несколько месяцев перед этим погибли. Они летели сто третьим рейсом компании "Пан Американ", и над местечком Локербай в их самолете взорвалась бомба, подложенная террористами.
   * * *
   О Кризи, удалившемся от дел наемнике, слагали легенды. Святой отец знал, что усыновление Майкла было со стороны Кризи не лишено некоторой доли цинизма, поскольку он тем самым хотел привязать к себе юношу и воспитать его по собственному образу и подобию. Для достижения этой цели он заключил брачный контракт с неудавшейся английской актрисой, которую позднее убили террористы. Кризи с Майклом отправились свершать свое личное возмездие, и в ходе этой операции сблизились друг с другом настолько тесно, насколько это может быть между двумя нормальными мужчинами.
   Священник напомнил обо всем этом Кризи, равно как и о собственной причастности к организации усыновления, несмотря на то что знал всю подоплеку этого решения. Он продолжал наблюдать за Майклом, когда Кризи превращал его в идеально отлаженную машину для убийства; ждал их возвращения с Ближнего Востока после исполнения их мести. Когда они вернулись на Гоцо, святой отец заметил ту поистине удивительную связь, которая установилась между ними.
   - Майкл стал мужчиной, - спокойно сказал священник. - И сделал его таким ты. Он сам должен принять решение. Я думал за него в детстве, а ты - в юности. Этот шаг он должен сделать самостоятельно.
   Глава 2
   - Я вас знаю, - сказал Майкл. - Вы - та женщина, которая сидела на каменной стене.
   Она улыбнулась. Улыбка на черепе, обтянутом кожей. Он знал, что матери было только тридцать восемь лет, но выглядела она старухой. От долгих недель химиотерапии на голове ее не осталось волос. Пожелтевшие щеки ввалились так, что плотно облегали скулы. Но все же он узнал это лицо, которое давным-давно, еще ребенком, видел каждую неделю. Тогда лицо это, обрамленное длинными, черными, блестящими волосами, было очень красивым. Он был совсем маленьким мальчиком, а лицо это принадлежало молодой женщине, почти девушке. С годами, по мере того как Майкл подрастал, лицо ее почти не менялось, всегда оставаясь прекрасным. Сейчас оно было похоже на маску смерти.
   - Вы сидели на каменной стене, - смущенно повторил он. - Каждое воскресенье. Когда мы в одиннадцать часов утра шли в церковь, вы всегда сидели на стене через дорогу от сиротского приюта. И когда спустя час мы возвращались обратно, вы все еще там сидели. Мы часто наблюдали за вами из приюта и гадали, кто же вы такая. Уходили вы всегда ровно в половине первого, спускаясь с холма в направлении гавани.
   Она снова улыбнулась.
   - Да, чтобы успеть к парому, который уходил в час.
   - Почему?
   - Я приходила смотреть на своего сына, хотела видеть, как он подрастает.
   - Почему вы никогда со мной не говорили?
   - Не могла. Я отдала тебя монахам. Обратно взять тебя было нельзя.
   - Зачем же вы подбросили меня в приют?
   - У меня не было выбора. Совсем никакого выбора.
   Он подвинул стул ближе к умиравшей женщине. Голос его зазвенел:
   - Расскажите мне, почему у вас не было выбора?
   Глава 3
   У края могилы стояли две проститутки, старый, сгорбленный священник и Майкл. Двое могильщиков в шортах из джинсовой ткани и грязных белых майках опустили гроб в могилу. Проститутки перекрестились, священник заунывно пробормотал молитву, Майкл бросил на гроб горсть земли. Потом все разошлись: проститутки отправились в Гзиру, священник - в церковь, Майкл - на Гоцо.
   * * *
   - На меня не рассчитывай, - сказал Кризи.
   Они сидели, окруженные зарослями винограда и мимозы, и ели остро приправленную баранину. Кризи замариновал ее два дня назад, и она успела настояться и превратиться в изысканный индийский деликатес. На столе стояли блюда с другой едой, в том числе, конечно, с жареными в масле чечевичными лепешками. Кризи очень гордился тем, как он умел готовить острую, приготовленную с карри еду. Майкл был ее самым преданным почитателем и потребителем.
   Он отхватил приличный ломоть лепешки и вилкой положил в рот кусок банана, чтобы притушить огонь, бушевавший во рту от карри. Потом он проговорил:
   - А я-то думал, мы - одна команда.
   - Твоя родная мать была потаскухой, - сказал Кризи. - Смотри на вещи прямо. Она тебя бросила на следующий день после того, как родила. Я считаю, что женщину, которая на такое способна, человеком называть нельзя.
   - У нее не было выбора.
   - Все они так говорят.
   Майкл отпил холодного пива. Он не боялся Кризи и не испытывал к нему благоговения, несмотря на то что Кризи был самым крутым из всех, кого он знал до сих пор, и, вероятно, из тех, с кем в будущем его могла свести судьба.
   - Ты сам учил меня мстить за зло, - сказал он. - Сам говорил мне о справедливости.
   Кризи вздохнул.
   - Ну ладно. Значит, она тебе сказала, что ее вынудили заниматься проституцией, заставили сесть на иглу и обязали подкинуть тебя в приют. Даже если это и соответствует истине, в чем я сильно сомневаюсь, все произошло двадцать лет назад. Что ты теперь-то сделать можешь? Все проститутки по природе своей лживы.
   Майкл уставился себе в тарелку. Не повышая голос, он спросил:
   - Получается, что Блонди тоже всегда врет?
   Кризи снова вздохнул и покачал головой.
   - Нет, Блонди не врет никогда. Если ты поговоришь с ней, она тебе посоветует выкинуть эту дурацкую затею из головы.
   Майкл съел последний кусок чечевичной лепешки, собрав им остатки восхитительной, острой подливки, и небрежно сказал:
   - Кстати, отцом моим был араб. Это он посадил мою мать на иглу и потом заставил торговать собой.
   - Это она тебе рассказала?
   - Да, и это, и многое другое. - Молодой человек поднял глаза. Во взгляде его горел вызов. - Она каждую неделю приходила на меня посмотреть, каждое воскресенье. Она сидела на каменной стене около сиротского приюта и смотрела, как сначала я шел в церковь, а потом возвращался обратно. - Голос его дрожал от переполнявших душу чувств. - У нее, должно быть, сердце разрывалось от того, что она даже поговорить со мной не могла.
   - Она была шлюхой.
   Голос Майкла больше не выражал никаких эмоций, и, когда он снова заговорил, возникло ощущение, что звучит туго натянутая струна.
   - Блонди тоже была шлюхой, она и сейчас заправляет публичным домом, но ведь это не мешает ей быть твоим близким другом. Ты всегда говоришь о ней с восхищением.
   - Блонди совсем другая.
   Майкл встал, потянулся и начал убирать со стола.
   - Может быть, и так, - сказал он. - Как бы то ни было, завтра я вылетаю в Брюссель, чтобы с ней поговорить. Она в этом деле трется долго, что-то ей наверняка известно. Надеюсь, она сможет направить меня в нужном направлении.
   - Скорее она тебе посоветует перестать дурью маяться. Еще она тебе, наверное, скажет, что шлюха шлюхе рознь. И что потаскуха, которая избавляется от собственного ребенка на следующий же день после его рождения, девятнадцать лет спустя не заслуживает ни сострадания, ни внимания своего чада.
   Майкл кинул на него враждебный взгляд. Взгляд, по которому Кризи ясно осознал, что разговаривает вовсе не с ребенком, а с девятнадцатилетним мужчиной, которого жизненные обстоятельства сделали не по годам мудрым. Кризи понял и то, что не может просто так позволить ему в одиночку пойти по скользкому и опасному пути мести. С некоторым чувством вины он подумал и о том, что сам-то он использовал Майкла, создав из него некое подобие орудия для осуществления собственного возмездия. Он принял решение.
   - Хорошо, Майкл. Если уж тебе так неймется исполнить то, что ты называешь своим долгом, я тебя в этом деле не оставлю одного, и мы пойдем с тобой вместе.
   Майкл отреагировал на это заявление очень спокойно.
   - Ты мне для этого не нужен, - сказал он. - Подготовил ты меня хорошо, я сам с этим делом управлюсь.
   Кризи упер взгляд в грубую поверхность деревянного стола. На лице его было хмурое выражение.
   - Майкл, я чувствую перед тобой большую вину. У тебя не было детства. Когда тебе исполнилось семнадцать, я забрал тебя из приюта и сделал солдатом. Тебе бы тогда еще в детские игры со сверстниками играть, но об этом даже речи не шло. Теперь тебе девятнадцать, а может показаться, что сорок. Все уже в прошлом. И сделать ничего нельзя. Так, может быть, все-таки ты позволишь мне помочь тебе в этой затее? К тому же мне бы очень хотелось снова встретиться с Блонди, с Макси и Николь. Сдается мне, что еще надо будет и сватом выступить, Кристину за тебя просватать.
   Майкл улыбнулся ему с обычным выражением глубокой привязанности.
   - Что-то не очень я тебя представляю в роли свата. Ладно, едем вместе. Но пойми, Кризи, раскрутить это дело должен буду я.
   Кризи вздохнул и кивнул головой.
   * * *
   Они приземлились в аэропорту Брюсселя в восемь вечера. Поскольку у них был только ручной багаж, уже через пятнадцать минут они прошли таможню. Майкл выглядел гораздо старше своих девятнадцати лет: худой, поджарый, рост шесть футов, худое, вытянутое лицо, коротко подстриженные волосы цвета воронова крыла. На нем были черные джинсы, кремового цвета рубашка с расстегнутым воротом и черная кожаная куртка. Рядом с ним своей странной походкой шел Кризи - огромный человечище, внешне похожий разве что на медведя, с ежиком седых волос и шрамами на лице цвета бледного красного дерева. Он был одет в синие брюки, легкую вязаную трикотажную рубашку, черный кашемировый свитер и твидовый пиджак. Взглянув на его одежду, сторонний наблюдатель подумал бы, наверное, что перед ним добропорядочный сельский обыватель из Англии или Шотландии, однако одного взгляда на лицо Кризи было достаточно, чтобы решительно отказаться от такого вывода.
   Когда они подошли к стоянке такси, у которой стояли выстроившиеся в очередь автомобили, Кризи внезапно остановился, у него вырвался сдавленный стон. Майкл обернулся и увидел, что его лицо исказила гримаса боли. Такое происходило уже далеко не в первый раз. Последние месяцы короткие приступы острой боли повторялись с угрожающей регулярностью. Каждый раз Кризи пытался оставлять их без внимания, бормоча что-то о проблемах с пищеварением.
   - С тобой все в порядке? - спросил Майкл.
   - Конечно, пойдем дальше.
   Они сели в такси, и Майкл сказал, обратившись к водителю:
   - "Паппагаль", улица Аржан.
   Шофер удивленно повернул голову.
   - Вы знаете, что это за место?
   - Да, классный бордель.
   Включив первую скорость, водитель тронулся и бросил на них взгляд через плечо.