– Так как же ты посоветуешь нам, отец? Старик нахмурил брови, что-то обдумывая.
– Не знаю, что сказать вам. Об этом, дети мои, надо подумать. Купить легко, но можно ли на этой земле разводить лозы? Оправдает ли себя земля?..
Виргилиан не решился ничего спросить у него о Делии. Только тогда, когда поселяне помогли врачу сесть на ослика и, почтительно сняв шляпы, стояли перед ним, как большие дети, поэт махнул ему рукой, делая знак, чтобы Феликс не уезжал.
– Остановись на минуту! Мне надо поговорить с тобой.
– О чем, сын мой? – обернулся к нему старик, и глаза его были печальны, понимали, казалось, всякое человеческое горе.
Виргилиан подошел и, гладя от смущения шею ослика, хорошенького, серого, как мышь, в уздечке с медными украшениями, с пушистыми ресницами больших выпуклых глаз, сказал:
– Спаси ее! Я знаю, что тебе дана большая власть над людьми. Ты можешь спасти ее…
Феликс опустил голову.
– Я ничего не могу сделать против воли Божьей. Но не надо отчаиваться. Не скорбеть, не плакать теперь надо, а радоваться. Вот сестра твоя покидает этот бренный мир, чтобы отойти к Господу. Да осенит и тебя благодать…
И он отъехал. Ослик затряс ушами. Синий плащ пресвитера развевался на ветру. Внизу отражался в воде бухты беленький городок, стояли корабли, летали чайки. Светило солнце. Мир был прекрасен.
Делию похоронили в усыпальнице Клавдии, богатой женщины, тайной христианки, которой принадлежали на острове многочисленные ткацкие станки, стада тонкорунных овец и торговый корабль. Гробница представляла собою круглую башню, увенчанную крылатым гением с опущенным вниз факелом в руках, так как предки Клавдии были язычники. Из гробницы ступеньки вели в подземный колумбарий, где покоились урны предков, клиентов и вольноотпущенников богатой фамилии Клавдиев, которые сами вели свой род от вольноотпущенника императора Клавдия. Темно-синий потолок изображал небо, усеянное звездами, а по стенам поднимались к нему прекрасно нарисованные стилизованные виноградные листья – лозы Небесного вертограда. Здесь Клавдия разрешала хоронить и всех умиравших на острове единоверцев. Но так как места в колумбарии уже не было, то верные пробили в скале еще одну подземную залу, узкую и мрачную, куда вел проход из колумбария. В эту зияющую дыру унесли осыпанное цветами тело Делии.
Виргилиан, упросивший Феликса позволить ему присутствовать при погребении, со слезами на глазах спустился вслед за другими по высеченным в камне ступенькам. При мерцании светильников, которые держали в руках собравшиеся на похороны, он увидел в конце подземелья изображение Доброго Пастыря с овцой на раменах. Внизу было начертано: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы…»
Церемония совершалась в благоговейной тишине, присутствующие пели псалмы вполголоса, чтобы не привлекать внимания посторонних, путников на дороге, около которой была расположена гробница, рядом с виноградниками Клавдии.
Виргилиан с удивлением смотрел на странное облачение пресвитера, на черный деревянный крест в руках мальчика, на светильники. Кроме знакомых пастухов и их жен, на погребение пришли люди из города, подруги Клавдии, богатые, как и она, женщины, державшие в маленьких ручках изящные серебряные светильники с ароматным маслом. Весть о том, что у берегов острова потерпел гибель римский корабль, взволновала маленький городок. Кумушки рассказывали о поэте, сыне сенатора, влюбленном в танцовщицу, которая покаялась в своих грехах, получила прощение и христианскую кончину, и явившиеся на погребение горожанки с любопытством смотрели на бледное лицо Виргилиана, осматривали его фигуру.
– Какой интересный, – шепнула одна другой.
– И как он убивается! Бедняжка!
Виргилиан как во сне спустился по ступенькам и смотрел тупым взглядом на работу погребальщиков, замуровавших плитой отверстие ниши. За этой плитой лежало все, что осталось от Делии, от ее обуреваемой страстями жизни. Он припал к холодному камню и плакал, как плачут дети.
– Пора идти, сын мой, – сказал Феликс и взял его за руку, – все уже разошлись.
– Пойдем, – вздохнул Виргилиан.
Они поднялись в колумбарий, пресвитер погасил светильник, висевший под потолком, и они вышли в виноградник. Вдалеке были слышны голоса спускавшихся в город людей. Веял прохладный ветерок. На небе сияли звезды.
Клавдия, узнав, что Виргилиан племянник сенатора Публия Кальпурния Месалы, предложила поэту гостеприимство в своем доме, но Виргилиан отклонил это предложение. Он предпочитал остаться у пастухов, в той мирной и пахнущей овчинами хижине, куда его забросила судьба, а потом решил на первом подходящем корабле отправиться в Италию вместе с Трифоном, Скрибонием и корабельщиками несчастной «Фортуны».
Он покорно следовал за Феликсом. На повороте дороги, поднимавшейся вверх среди виноградников, врач сказал:
– Теперь тебе надо подняться по этой тропинке до самого верха горы, и ты будешь в селении пастухов. Слышишь, там лают псы?
– Прощай, – пожал его руку Виргилиан.
– Прощай! И не осуждай меня за то, что мое искусство врачевания оказалось бессильным пред смертью.
– Яне осуждаю тебя. Так было суждено.
– Не предавайся также отчаянью. Сие есть не смерть, но успение. Мы не знаем путей Провидения. Ты видел в катакомбах Доброго Пастыря?
– Да, я видел, – нехотя ответил Виргилиан.
– Он взвалил на свои рамена грехи всего мира. Все обремененные, все труждающиеся и все, у кого душа пребывает в смятении, находят у него прибежище. Ах, друг мой, сын мой! Когда тебе некуда будет постучаться, вспомни, что на Мелите есть человек по имени Феликс. Да будет с тобою мир…
Виргилиан слышал, как удалялись в темноте шаги священника. Потом все смолкло. Он не стал подниматься по указанной тропинке, а присел на камень и закрыл лицо руками. В отдалении заливались собаки, чуя чужого человека. Какое им было дело до его горестей, до того, что больше не было на свете Делии, что весь мир стал иным? Казалось, что, в самом деле, ему некуда было постучаться. Скрибоний в этот час храпит, Феликс ушел в городок, но, если бы его окликнуть, он стал бы говорить о воскресении мертвых. А что если в его словах истина? Что если, в самом деле, душа человеческая не умирает вместе с телом, и, может быть, бессмертная душа Делии сейчас витает над ним в этой звездной темноте? В это мгновение ветерок коснулся его лица. Виргилиан вздрогнул.
– Делия, Делия, зачем ты меня покинула? – шептал он, храня где-то в самой глубине души надежду, что Делия слышит его призывы.
Так просидел он на камне весь остаток ночи. Рассвет поднимался над островом. Виргилиан рассмотрел сухую смоковницу, одиноко стоящую над тропинкой, камни и ниже темно-зеленые виноградники, белеющий в тумане городок.
В этот час в Сатале, на границе с Арменией, в лагере Пятнадцатого легиона пели утренние трубы.
Корнелин, в сопровождении трибунов, въехал в ворота лагеря. На площади перед преторием легионарии занимались военными упражнениями – метали копья в соломенные чучела, изображавшие врагов. Краснорожий центурион кричал неловкому новобранцу:
– Не так надо метать копье! Метай его не рукой, а всем телом. Смотри, вот так!
Центурион взял из рук растерянного солдата копье, вытянул вперед левую руку, отвалился всем телом назад и бросил оружие коротким рывком. Копье описало красивую дугу, точно радуясь своему полету, направленному умелой рукой, и тяжко вонзилось в соломенное чучело.
– Вот как надо метать копье! Сообразуйся также с движением ветра!
Центурион отошел, и в это время труба возвестила прибытие легата…
Под широким навесом солдаты чистили и скребли легионных коней. Галик, пафлагонец из Клавдиополя, о котором все знали, что он христианин, накладывал на тележку навоз и переругивался с товарищем, легионером Василием из Аппамеи, поклонником солнечного бога Митры. Разговор шел на религиозную тему. Раздраженный насмешками товарища, Галик говорил:
– Что есть твой бог? Огонь! Но пожелает Христос и погасит его, яко жалкий светильник! Тьфу!
– Никто не может погасить небесного огня!
Так они спорили о вере, один с вилами в руках, другой со скребницей, оставив работу. Они не заметили, что легат, в простом плаще, пылающий ревностью к службе, вошел на конюшню.
Корнелин услышал их теологический спор. Времена наступали странные. Новые веянья долетали и до грязного городишка Саталы. Как будто бы нетактично было наказывать людей за пристрастие к богословию. Но боги сами по себе, а служба сама по себе.
– Почему вы оставили работу? – спросил легат. – Центурион, скажи Ацию, чтобы он всыпал обоим по двадцать розог за нерадение.
Галик и Василий, один с вилами, другой со скребницей, растерянно смотрели друг на друга. Легат проследовал дальше.
Он осмотрел лошадей, повозки и запасы фуража, присутствовал на конном учении, проверил отчетные списки и потом возвратился верхом в Саталу, где они поселились с Грацианой, потому что ей мешали спать легионные трубы.
Медленно проехал он базаром, где портики странно мешались с ослиными криками и торговой суетой. Из далеких пустынь приходили сюда, по дороге в Диоскуриады, караваны верблюдов и варвары, живущие на берегах Гирканского моря, торговцы мехами из Херсонеса Таврического, персы и сирийцы, армяне, скифы и пафлагонцы.
У ворот своего дома Корнелин отдал лошадь конюху и, пахнущий потом, довольный порядком в лагере, бодрый, чувствуя сладостный голод, предвкушая удовольствие поцеловать прохладный лоб жены, он поднялся по ступенькам лестницы. Грациана Секунда, достопочтенная супруга легата, стояла у окна. Она смотрела на кипарисы и смоковницы, на черепичные крыши далекой Саталы и еще дальше, в ту сторону, где лежал Рим, где жил бледный непоседливый поэт, о стихах которого невозможно было забыть.
Жизнь текла своим чередом. Избранный императором Макрин сидел в Антиохии и то пылал жаждой деятельности, наводил порядки, распинал непокорных солдат на крестах, то впадал в уныние, в ничтожество. Меза не жалела золота, чтобы увеличить популярность внука. Ганнис распускал слухи, что Гелиогабал есть сын покойного августа Антонина, похож на него, как две капли воды.[43] В Гелиополе, в храме солнца, куда стекались солдаты Парфянского, любимого легиона Каракаллы, он шнырял среди молящихся и раздавал золотые:
– По всему видно, что вы добрые люди. Пойдите в таверну и выпейте за здоровье Гелиогабала Вассиана!
Солдаты смотрели на полученные монеты, а на них, как нарочно, было написано: «Марк Аврелий Антонин,[44] император».
Маммея беседовала с Оригеном о воскресении мертвых, задаривала подарками влиятельные восточные общины христиан.
Сын Макрина Диадумениан, девятилетний цезарь и соправитель империи, готовился к своей печальной судьбе.
За розовыми колоннами перистиля шуршал фонтан. Струя воды вырывалась из пасти дельфина, радужно рассыпалась и падала тяжелым дождем в круглый бассейн. Под этим водопадом, как в жестокую бурю, в бассейне бился игрушечный кораблик. За домом, в оливковой роще хлопали крыльями и ворковали кипрские голуби. Вокруг было жарко, тихо и сонно. Над Антиохией плыли медленные облака.
Диадумениан сидел за столом черного дерева, заваленным свитками. Подпирая кулачком прелестную белокурую голову, мальчик со скучающим видом смотрел на облака, на фонтан, на маленькую галеру в бассейне. Рядом стоял его воспитатель Целиан, сухой лысый старик, с козлиной запущенной бородой философа, в белой тоге. Целое утро он бубнил Диадумениану о цивических обязанностях, о доблести римских мужей. Потом они декламировали гекзаметры «Энеиды».
Мальчик едва слушал учителя, пропуская мимо ушей его многословные комментарии. С тех пор, как его привезли сюда на корабле из Рима, отобрали игрушки и приставили этого нудного человека с рыбьими глазами, жить стало очень скучно. Наверное, те мальчишки, которых он встречал во время прогулок на лаодикийской дороге, не обязаны знать ни стихов Виргилия, ни географии Помпония Мелы. Босые, в одних коротких рубашонках, они катались на палочках по пыльной дороге, выпрашивали у прохожих оболы на имбирный пряник, а вокруг них вертелась, припадала на передние лапы, лаяла черная лохматая собака, и бедно одетая женщина, вышедшая из хижины, звала детей есть луковую похлебку…
– А теперь, благочестивейший Цезарь, да угодно тебе будет перечислить мне наименования легионов. Вчера ты изволил путать. Стыдно! Придет время, и легионы покроют твое имя неувядаемыми лаврами. Ты поведешь их в Скифию, или в Индию, или, может быть, в далекую Эфиопию. Кто знает? Они понесут твою славу до пределов киммерийских или до берегов океана, где погрузился на дно морское остров атлантов, о которых я тебе рассказывал в свое время.
Мальчик оживился и тоненьким голоском попросил:
– Расскажи мне лучше про Атлантиду! Ничего-ничего не осталось? А вдруг осталась какая-нибудь гора? Если бы поплыть туда на корабле… Плыть, плыть…
Диадумениан мечтательно посмотрел на небо, но строгий учитель еще раз потребовал перечисления легионов. Мальчик, все так же подпирая кулачком голову, вспомнил, как отец в серебряном панцире, прохладном при прикосновении, носил его на руках по рядам легионеров, заклиная легионы любить своего сына, и солдаты, грубые бородатые люди, пахнущие чесноком, винным перегаром, медью, кожей и звериными шкурами, кричали и целовали его маленькие руки. Они покроют его имя неувядаемой славой? Он откашлялся и тем же самым детским голоском, которым только что декламировал Вергилия, стал перечислять почетные наименования легионов: Первый Италийский, Первый легион Минервы, Первый Парфянский, Второй Италийский, Второй Парфянский, Верный до гроба, Второй дополнительный постоянный…
– Какие легионные знаки у Второго дополнительного? – перебил Целиан.
– Вепрь и Пегас, – бойко ответил мальчик.
– А Второго Италийского?
– Волчица, питающая сосцами близнецов, – с меньшей уверенностью сказал Диадумениан и спросил: – А что такое сосцы?
– Продолжай, продолжай, – нахмурился строгий учитель.
Мальчик вздохнул и продолжал: Четвертый Флавиев Счастливый, Четвертый Скифский, Пятый легион Жаворонка…
– Я же говорил тебе, что этого легиона больше не существует. Его изрубили проклятые сарматы, он потерял орлы. Еще какие легионы навеки вычеркнуты из списков?
– Легионы Вара. Семнадцатый, Восемнадцатый и Девятнадцатый…
Плачущим голосом Диадумениан продолжал перечисления: Девятый Триумфальный, Десятый Близнец, Двенадцатый Громоносный в Милитене, Четырнадцатый Марциев Победоносный…
Целиан не знал жалости. Он готовил своего воспитанника для великих подвигов и деяний. Он уже мнил себя новым Аристотелем, учителем героя. Это по его настоянию к именам Диадумениана прибавили имя Антонина. Для древних имена, даже составляющие их буквы, имели некое магическое значение. Имя Антонина соединяло судьбу будущего августа с плеядой великих императоров. Для одних оно было связано с толпами пленных маркоманской войны, для других – с расцветом гражданской жизни, с процветанием искусств и ремесел, с золотым веком Антонина Пия, для третьих – с дерзостью Коммода, с непокрытой шлемом белокурой головой водившего легионы на сарматов и армян…
И в слезах мальчик продолжал: Пятнадцатый Аполлониев, Благочестивый и верный, Разоритель Арбелы…
Примечания
1
В римском летоисчислении года обозначались именами консулов данного года.
2
Календа – первый день месяца.
3
Диадохи – полководцы Александра Македонского, после его смерти разделившие между собой империю. Основатели династий Птолемеидов (Египет), Селевкидов (Вавилон и Сирия) и других.
4
Лугдунум – современный Лион, административный центр провинции Галлия.
5
Паннония —римская провинция между Восточными Альпами, Дунаем и рекой Савой.
6
Легион – в эпоху империи состоял из 10 когорт (в когорте 5 центурий) и насчитывал 6095 пехотинцев, 726 всадников и вспомогательные войска. Командовал легионом легат.
7
Нижняя Мезия —римская провинция между Дунаем и Балканами.
8
Турма – кавалерийский отряд в 30 всадников, делилась на 3 декурии; один из декурионов командовал и турмой.
9
Парфия – провинция государства Селевкидов, соперник Рима на востоке. Находилась на территории современного Ирана.
10
Каппадокия —область в Малой Азии.
11
Иллирия —римская провинция на северо-западе Балканского полуострова.
12
Преторий – 1. Палатка полководца в центре римского лагеря. 2. Во времена Империи штаб-квартира императора с его гвардией (преторианцами).
13
Фригия и Пафлагония – области в Малой Азии.
14
Ала —отряд кавалерии 500-1000 человек.
15
Кампания —область на западе Италии.
16
Пенаты —домашние боги, в переносном значении – родной дом, родина.
17
Морфей —греческий бог сновидений.
18
Эмпорий – оптовый рынок, обычно на берегу моря.
19
Понт Эвксинский —Черное море.
20
Стадий – (греко-римский) 176,6 метра (отсюда слово «стадион») – расстояние, которое преодолевали бегуны на короткую дистанцию.
21
Сафо (Сапфо) – величайшая лирическая поэтесса древней Греции. Родилась ок. 650 г. до н. э. на острове Лесбос где и жила. Собрала кружок знатных девушек и обучала их стихосложению, музыке и танцам. Жизнь и смерть Сафо окружены множеством легенд.
22
Антонины – династия римских императоров, предшествующая династии Северов. Имена всех Северов включали имя Антонин.
23
Каппадокия —область в Малой Азии.
24
Антиох – имя нескольких царей государства Селевкидов.
25
Траян – (53-117 гг. н. э.) Римский император с 98 г. Прославился завоевательными походами. При нем Римская Империя максимально расширила свои границы и пережила высший расцвет.
26
Фракия – область на юго-востоке Балканского полуострова от Карпат до Эгейского моря.
27
Лукиан —греческий писатель-сатирик (ок. 120 – ок.190).
28
Трирема —военное судно стремя рядами весел.
29
Ксенофонт —греческий полководец, историк и писатель, ученик Сократа. Участник походов Александра Македонского.
30
Винея – подвижное укрытие, в отличие от широкой «черепахи» делалась узкой. У славян аналогичное сооружение называлось гуляй-город.
31
Самний – область в центральной части Италии.
32
Галатия – область в центральной части Малой Азии.
33
1-5 апреля 217 г. н. э.
34
Ликторы —служители, сопровождающие высших магистров и некоторых жрецов.
35
Фасция – пучок прутьев с воткнутым топориком, символ высшей власти.
36
Борисфен —Днепр.
37
Каллипига (греч.) – прекраснозадая.
38
Иокаста – в греческой мифологии жена фиванского царя Лаия. Не зная, что Эдип ее сын, после смерти Лаия стала его женой. Узнав правду, покончила с собой.
39
Право трех детей (троедетство) – у римлян бездетность считалась нарушением обязанностей гражданина и наказывалась лишением некоторых прав, в том числе в наследовании имущества, однако с тех, кому жаловалось «троедетство», такие ущемления снимались.
40
Пресвитер – в раннехристианской общине – управляющий ее делами, позднее священнослужитель.
41
Аквилон – северный или северо-восточный ветер. Эвроклидон – восточный ветер, во все времена считался у моряков самым коварным.
42
Диотима —в диалоге Платона «Пир» жрица Диотима должна была искупить грехи афинян во время чумы 429 г. до н. э.
43
Гелиогабал родился почти через четверть века после смерти Марка Аврелия.
44
Имя племянника Каракаллы по прозвищу Гелиогабал (Элагабал) – Марк Аврелий Антонин совпадало с полным именем императора Марка Аврелия.