Ладлэм Роберт. На повестке дня - Икар

   Герберт рыгнул: похожая на мел успокаивающая жидкость действовала, но недостаточно быстро, а ему нужно подготовиться к встрече с человеком, который буквально через несколько минут войдет в его кабинет. Он сделал еще два глотка и посмотрелся в зеркало. Редеющие волосы, зачесанные назад, не доставили ему радости, хотя четкий пробор слева и макушка вполне соответствовали имиджу человека серьезного, не пустозвона. Деннисону хотелось бы, чтобы его серо-зеленые глаза были побольше. Он открыл их широко, как мог, и все равно они остались слишком узкими. Небольшая складка под подбородком напомнила, что надо делать какие-то упражнения или есть меньше. Но ни одна из этих перспектив его не привлекала. И почему при всех бешеных деньгах, уплаченных им за костюмы, он не похож на тех рекламных красавцев из журналов, которые присылают ему английские портные? И все же вид у него достаточно внушительный, что подчеркивают и строгая осанка, и выдающийся подбородок - и в том и в другом Герберт совершенствовался годами.
   Он снова рыгнул и отпил еще глоток своего персонального эликсира. Проклятый Кендрик, сукин сын, выругался Деннисон про себя. На сей раз причиной его гнева и дискомфорта стал этот выскочка неизвестно откуда... Ну ладно, если быть честным перед самим собой, а уж с самим-то собой он всегда честен, выскочка не сам по себе, все дело в эффекте, который этот ублюдок произвел на Лэнгфорда Дженнингса, президента Соединенных Штатов. Вот дерьмо собачье! Что у Лэнгфорда на уме? (Мысленно Герб называл президента Лэнгфордом и от этого злился еще больше.) Эту дистанцию, на которой настаивала власть Белого дома, он ненавидел... После инаугурации, на одном из балов, устроенных по этому поводу, Дженнингс негромко обратился к главе своего аппарата, который три года обращался к нему просто по имени. Президент был в хорошем настроении, в его голосе слышалось шутливое самоуничижение: "Знаете, Герб, мне-то наплевать, но, думаю, моя должность - не я, а она вроде как бы требует, чтобы вы говорили мне "мистер президент". Разве не так?" Проклятие! Так все и было!
   Что же у Дженнингса на уме? Президент небрежно согласился со всем, что Герб предложил относительно чудачества Кендрика, но его ответы были уж слишком небрежными, что граничило с равнодушием, и это беспокоило главу аппарата. Ласкающий слух голос Дженнингса звучал безразлично, но глаза вовсе не отражали отсутствия интереса. Лэнгфорд Дженнингс то и дело удивлял всю их чертову банду в Белом доме. Теперь Деннисон надеялся, что это не один из таких, часто неловких, случаев.
   Зазвонил телефон в ванной. От неожиданности глава президентского аппарата пролил "Маалокс" на свою куртку, сшитую на Севил-роу. Правой рукой он неуклюже схватил трубку телефона, висевшего на стене, одновременно левой открыл кран горячей воды и опустил под струю махровое полотенце. Затем принялся неистово тереть мокрой тканью по белым пятнам, радуясь, что они исчезают с темной материи.
   - Да?
   - Конгрессмен Кендрик подошел к восточному входу, сэр. Его сейчас детально обыскивают.
   - Его что?!
   - Проверяют, нет ли при нем оружия или взрывчатки...
   - О Господи! Я ведь не сказал, что это какой-то террорист! Он прибыл в правительственной машине в сопровождении двух агентов секретной службы!
   - Сэр, вы ведь выразили сильную степень опасения и неудовольствия...
   - Сейчас же поднимите его ко мне!
   - Возможно, ему понадобится одеться, сэр!
   - Черт!
   Через шесть минут секретарша ввела в кабинет взбешенного Эвана Кендрика. Вместо благодарности женщине его лицо выражало скорее нетерпение: "Убирайтесь-ка отсюда, дамочка, поскорее, этот человек - мой!" Сообразительная секретарша поспешила ретироваться, а глава аппарата подошел к конгрессмену с распростертыми объятиями, на которые Кендрик не обратил никакого внимания.
   - Я слышал о ваших здешних играх и забавах, Деннисон, - произнес он ледяным голосом, - но, позволив обыскать члена палаты представителей, который пришел сюда по вашему приглашению - мать твою! - вы зашли слишком далеко.
   - Неправильное толкование инструкций, конгрессмен! Боже мой, как вы могли подумать что-то другое?!
   - С вами все ясно! Многие мои коллеги нередко схватываются с вами. Гуляют ужасные истории, вроде той, что однажды вы ударили парламентария из Канзаса, который вроде бы вас оскорбил.
   - Это ложь! Он пренебрег процедурами Белого дома, за которые я несу ответственность. Может, я и дотронулся до него, главным образом чтобы поставить его на место, но это все. А он неправильно понял.
   - Не думаю. Я слышал, будто он назвал вас "никудышным начальником", и вы взорвались.
   - Искажение. Ну полное искажение. - Деннисон поморщился - кислотность давала о себе знать. - Послушайте, я приношу извинение за детальный обыск...
   - Не надо. Его не было. Снять куртку я согласился, полагая, что так принято, но, когда охранники велели также снять рубашку и брюки, вошли мои гораздо более умные провожатые.
   - Так какого же черта вы так кипятитесь?
   - Потому что вы предусматривали подобный вариант, а если и нет, то создали здесь такую атмосферу, в которой это стало возможным.
   - Я мог бы отклонить ваше обвинение, но не будем терять времени. Сейчас мы пойдем в Овальный кабинет, и, ради Христа, не сбивайте президента с толку всей этой проарабской чушью. Помните, он не знает о том, что произошло, а из попыток объяснить ему не выйдет ничего хорошего. Я все ему разъясню позднее.
   - Откуда я знаю, способны ли вы на это?
   - На что?
   - Вы слышали. Откуда я знаю, способны ли вы на это или что на вас можно положиться?
   - О чем вы говорите?
   - Думаю, вы разъясните ему все, что хотите, расскажете то, что желаете, чтобы он услышал.
   - Черт побери, да кто вы такой, чтобы разговаривать со мной подобным образом?
   - Я - тот, кто, возможно, богат так же, как и вы. А еще я тот, кто убирается из этого города. Уверен, Свонн уже сказал вам об этом. Так что в вашем политическом благословении не нуждаюсь - не принял бы его ни в коем случае. Знаете что, Деннисон? Я думаю, вы - настоящая крыса. Не симпатичная разновидность Микки Мауса, а подлинное животное. Уродливый, копающийся в отбросах длиннохвостый грызун, разносящий вшей. Это произошло из-за вашей неподотчетности.
   - А вы слов не жалеете, правда, конгрессмен?
   - Мне не нужно. Я ухожу.
   - Но президент-то не уходит! И мне он нужен сильным, убедительным. Дженнингс вводит нас в новую эпоху. Мы вот-вот снова возвысимся. Прикажем подонкам этого мира заткнуться или убираться!
   - Ваши выражения так же банальны, как и вы сами.
   - Да кто вы такой? Паршивый выпускник какого-нибудь университета из "Лиги Плюща", получивший степень по английскому языку? Да полно вам, конгрессмен! Мы жестко играем, вот в чем дело! В этой администрации шевелят кишками или уходят. Поняли?
   - Постараюсь запомнить.
   - Раз вы об этом заговорили, зарубите себе на носу: президент не любит разногласий. Все спокойно, понятно? Никаких вообще волнений. Все счастливы, ясно?
   - Вы повторяетесь, не так ли?
   - Я довожу все до конца, Кендрик. Это требуют правила жесткой игры.
   - Вы - убогая, подлая машина, вот кто вы такой.
   - Итак, мы не нравимся друг другу. Что же из того? Беда небольшая...
   - Это я понял, - согласился Эван.
   - Пойдемте.
   - Не так быстро, - твердо возразил Кендрик, отворачиваясь от Деннисона и подходя к окну так, словно кабинет был его собственным, а не человека президента. - Каков сценарий? Ведь так это называется, да?
   - Что вы имеете в виду?
   - Чего вы от меня хотите? - Кендрик посмотрел вниз, на газон перед Белым домом. - Если вы тот, кто здесь думает, зачем я тут.
   - Потому что игнорировать вас было бы непродуктивно.
   - Правда? - Кендрик снова повернулся и заглянул в глаза главы президентского аппарата. - Непродуктивно?
   - Вас надо наградить. Это достаточно ясно? Он не может сидеть на заднице и притворяться, что вы не существуете. Ведь так?
   - О понимаю! Скажем, во время одной из его занимательной, хотя и не сильно информативных пресс-конференций, идет речь обо мне, что сейчас неизбежно, а он не сможет точно припомнить, играю я за "Джетс" или за "Джайантс". Так, что ли?
   - Вы все правильно поняли. Пойдемте. Я буду направлять разговоры.
   - Имеете в виду, что будете руководить, не так ли?
   - Называйте как хотите, конгрессмен. Он величайший президент двадцатого века, и не забывайте этого. Мое дело - поддерживать статус-кво.
   - Но это дело не мое.
   - Черта с два не ваше! Это наше общее дело. Я был в сражении, молодой человек, и видел, как люди умирали за наши свободы, за наш способ жизни. Говорю вам, это святое дело! И нынешний президент возвращает ценности, за которые мы так дорого заплатили. Одной лишь своей силой воли, своим интеллектом, если угодно, он ведет нашу страну в правильном направлении! Он самый лучший!
   - Но не обязательно самый способный, - перебил его Кендрик.
   - Ничего это не значит. Из Галилея мог получиться никудышный поп и еще худший император.
   - Полагаю, главную мысль вы ухватили.
   - Конечно. Теперь сценарий, то есть разъяснение. Все до боли просто и знакомо. Какой-то сукин сын допустил утечку той оманской истории. Вы хотите, чтобы о ней как можно скорее забыли.
   - Я хочу?
   Деннисон помедлил, рассматривая Эвана с неприкрытым отвращением.
   - Я исхожу непосредственно из того, что тупица Свонн рассказал председателю Объединенного комитета начальников штабов...
   - Почему Свонн тупица? Он не разглашал эту историю. Он пытался отделаться от человека, который приходил к нему.
   - Свонн допустил, чтобы это случилось. Надеюсь, увижу его повешенным. Он руководил операцией, но допускал, чтобы такое произошло.
   - Вы употребили неправильное прошедшее время. - Что?
   - Не важно. Только для того, чтобы убедиться, что сценарии у нас один и тот же, ответьте, почему я хочу, чтобы об этом как можно скорее забыли?
   - Из-за возможных ответных мер против ваших тамошних вшивых арабских друзей. Вот что вы сказали Свонну, а он доложил своему начальству. Хотите это изменить?
   - Нет, конечно нет, - негромко проговорил Кендрик. - Сценарий тот же самый.
   - Хорошо. Предполагается краткая церемония, в ходе которой президент поблагодарит вас от лица всей страны. Никаких вопросов, только несколько снимков, сделанных ограниченным кругом фотографов, а потом вы исчезнете. Деннисон указал рукой на дверь, и они оба направились к выходу. - Знаете что, конгрессмен? - сказал глава президентского аппарата, взявшись за ручку двери. - Такое ваше разоблачение разрушило одну из лучших закулисных кампаний, которую только может пожелать любая администрация, - я имею в виду, в смысле связей с общественностью.
   - Закулисная кампания?
   - Ну да. Чем дольше мы хранили молчание, отклоняя вопросы под предлогом национальной безопасности, тем скорее люди полагали, что президент урегулировал оманское дело полностью самостоятельно.
   - Идея, конечно, принадлежала ему? - Эван улыбнулся не то чтобы зло, но как бы отдавая дань таланту, который не обязан одобрять.
   - Говорю вам, может, он не какой-нибудь Эйнштейн, но все же чертовски гениален. - Деннисон открыл дверь. Эван не двинулся с места.
   - Разрешите напомнить, что в Маскате были убиты одиннадцать мужчин и женщин. А двести оставшихся в живых всю дальнейшую жизнь будут мучить кошмары.
   - Это правда, - кивнул Деннисон. - Вот и он так говорит, да со слезами на глазах! Считает, что они настоящие американские герои, такие же храбрые, как те, кто сражались в Вердене, Омаха-Бич, Панмыньчжоне и Дананге. Президент действительно так сказал, конгрессмен, всерьез.
   - Сузив круг, чтобы сделать свое сообщение понятным, - согласился Кендрик. - Если кто-то и нес ответственность за спасение двухсот тридцати шести заложников, то, вне всякого сомнения, это был он.
   - Ну так что?
   - Ничего. Давайте покончим с этим.
   - Вы псих, конгрессмен. И правы, в этом городе вы - посторонний.
   Эван Кендрик однажды уже встречался с президентом Соединенных Штатов. Встреча длилась приблизительно пять, может быть, шесть секунд; это было во время приема в Белом доме для вновь избранных конгрессменов от партии президента. Бели верить Энн Малкей О'Рейли, присутствие на этом мероприятии было обязательным, она буквально угрожала взорвать офис, если Эван откажется туда пойти. Он часто говорил Энни: ему не то чтобы не нравится президент, а просто он не согласен со многими вещами, которые поддерживает Лэнгфорд Дженнингс, возможно даже с большинством из них. На вопрос миссис О'Рейли, почему же он все-таки баллотировался по списку кандидатов от партии президента, отвечал, что у его противника не было никаких шансов.
   Когда на том приеме Эван в ряду других приглашенных обменивался кратким рукопожатием с Лэнгфордом Дженнингсом, преобладающее его впечатление от президента было скорее отвлеченным, чем непосредственным, и все же не совсем лежало в области абстракции. Сама его должность ошеломляет. Если задуматься, один тот факт, что человеческому существу доверена такая устрашающая, глобальная власть, вызывает головокружение. Неточное указание по причине какой-нибудь ужасной ошибки в расчетах - может быть взорвана планета. И все же... все же... Невзирая на то, как Кендрик лично оценивал самого президента не такой уж блестящий интеллект, склонность к сверхупрощению, терпимость к рьяным дуракам вроде Герба Деннисона, - он все же должен был признать: Лэнгфорд Дженнингс обладал поразительным имиджем. Это был образ вождя, по которому рядовые граждане республики отчаянно тосковали. Эван пытался мысленно проникнуть за тонкую, словно паутина, вуаль, которая укрывала президента от более пристального взгляда, и в конце концов пришел к заключению, что все дело во влиянии этого человека. То же самое можно было сказать о Нероне, Калигуле, обо всех безумцах, авторитарных папах и императорах, о самых отъявленных злодеях двадцатого века - Муссолини, Сталине, Гитлере. Однако Дженнингс не излучал зла, свойственного тем, другим. Наоборот, от него исходила здоровая и глубокая надежность. Кроме того, президент обладал счастливой наружностью внушительной и привлекательной, а еще больше - внутренней убежденностью в правильности своих помыслов. Это был самый обаятельный, располагающий к себе людей человек, каких Кендрик когда-либо встречал.
   - Чертовски приятно встретиться с вами, Эван! Могу я вас так называть, мистер конгрессмен?
   - Конечно, мистер президент.
   Дженнингс обошел вокруг рабочего стола в Овальном кабинете. Во время рукопожатия он крепко сжал левой рукой левую руку Кендрика повыше локтя:
   - Я как раз закончил читать все эти секретные доклады о том, что вы сделали, и, должен вам сказать, горжусь...
   - В этом участвовали многие другие люди, сэр. Если бы не они, меня бы убили.
   - Понимаю. Садитесь, Эван, садитесь, ну садитесь же! - Президент вернулся к своему креслу, Герберт Деннисон остался стоять. - То, что вы совершили, Эван, попадет в учебники, по которым будут учиться многие поколения американской молодежи. Вы взяли хлыст в свои руки и заставили эту чертову штуку щелкать.
   - Не сам по себе, сэр. Существует длинный список людей, рисковавших жизнью, чтобы помочь мне. И некоторые из них действительно погибли. Если бы не они, я был бы мертв. Это по меньшей мере и дюжина оманцев, начиная с молодого султана, и подразделение израильских коммандос, которые нашли меня, когда мне оставалось жить буквально несколько часов. Ведь моя казнь была уже назначена...
   - Да, я слышал об этом, Эван, - перебил его Лэнгфорд Дженнингс, сочувственно кивая и хмуря брови. - Слышал также, что наши друзья в Израиле настаивают, чтобы не было ни намека на их участие в том деле, а наше разведывательное сообщество здесь, в Вашингтоне, не хочет подставлять свои кадры в районе Персидского залива.
   - Оманского залива, мистер президент.
   - Вы правы. - На лице Дженнингса появилась его знаменитая самоуничижающая ухмылка, которая очаровала американцев. - Не уверен, что могу отличить один от другого, но потренируюсь сегодня вечером. Как изобразили бы это мои штатные карикатуристы, жена не даст мне молока с печеньем, пока я не выучу все как следует.
   - Это географически сложный регион, сэр, для человека, незнакомого с ним.
   - Ну да ладно, думаю, как-нибудь с ним справлюсь с помощью карты для средней школы.
   - Я совершенно не имел в виду...
   - Все в порядке, Эван, это моя вина. Время от времени я допускаю промахи. Сейчас главный вопрос - что нам делать с вами, учитывая при этом ограничения, наложенные на нас ради сохранения жизни агентов и субагентов, которые работают на нашу страну в одном из взрывоопасных регионов земного шара?
   - Я бы сказал, что эти ограничения обязывают хранить молчание, соблюдать секретность...
   - Поздновато, Эван, - перебил Дженнингс. - Отговорки под предлогом национальной безопасности могут действовать только до определенного момента. С некоторого времени вы возбуждаете слишком много любопытства. Дело может принять весьма щекотливый и... опасный оборот.
   - И еще, - решительно вмешался Герберт Деннисон. - Как я уже говорил вам, конгрессмен, президент не может все просто игнорировать. Это было бы неблагородно и непатриотично. Сейчас я предлагаю, и президент согласен со мной, сделать серию фотоснимков здесь, в Овальном кабинете, - на одних вас поздравляет глава Белого дома, на других вы ведете с ним якобы конфиденциальный разговор. Это будет выглядеть в духе наведения того тумана, который требуют наши контртеррористические службы. Страна поймет, а вы не раскроете этим арабским подонкам ни одного тактического секрета.
   - Без многих арабов я бы далеко не ушел, о чем вы чертовски хорошо знаете. - Кендрик жестко и сурово посмотрел на главу президентского аппарата.
   - О, мы знаем это, Эван. - Дженнингса, очевидно, развлекала эта сцена. Уж я-то, по крайней мере, знаю. Между прочим, Герб, сегодня после обеда мне звонил Сэм Уинтерс, и, по-моему, у него отличнейшая идея, которая не идет вразрез ни с одним из наших понятий о безопасности и, само собой, может их объяснить.
   - Самуил Уинтерс - не обязательно друг, - воспротивился Деннисон. - Он неоднократно отказывался нас поддержать перед членами конгресса...
   - Тогда он был не согласен с нами. Но делает ли это его врагом? Черт, если да, то надо сразу посылать морских пехотинцев в кабинет министров. Ладно вам, Герб, сколько я себя помню, Сэм Уинтерс был советником президентов от обеих партий. Надо быть полным дураком, чтобы не прислушиваться к его мнению.
   - Ему следовало обращаться через меня.
   - Видите, Эван? - Президент озорно улыбнулся, наклонив голову. - Я могу играть в песочнице, но мне нельзя выбирать себе друзей.
   - Едва ли я...
   - Вы именно это имели в виду. Герб, и со мной все в порядке. Вы здесь всем распоряжаетесь, о чем постоянно мне напоминаете, и с этим тоже все в порядке.
   - И что же предложил мистер Уинтерс, то есть профессор Уинтерс? - спросил Деннисон, с сарказмом произнеся ученый титул.
   - Ладно, Герб, он действительно профессор, а не средний, заурядный учитель, так? Я имею в виду, что, если бы он захотел, то, полагаю, мог бы купить парочку славных университетов. Разумеется, университет, выпустивший меня, обошелся бы ему в сумму, которой он и не заметил бы.
   - Так что у него за идея? - озабоченно допытывался глава президентского аппарата.
   - Чтобы я наградил моего друга Эвана медалью Свободы.37 - Президент обернулся к Кендрику. - Это штатский эквивалент медали Чести конгресса.
   - Я это знаю, сэр. Но не заслуживаю такой награды и не хочу ее.
   - Ну, Сэм кое-что мне разъяснил, и, думаю, он прав. Начнем с того, что вы все же заслуживаете награды, хотите вы того или нет. Я буду выглядеть жалким ублюдком, если не награжу вас. А уж этого, ребята, я не допущу. Ясно, Герб?
   - Да, мистер президент. - Деннисон с трудом сдерживал гнев. - Однако вам следует знать: хотя оппозиции для перевыборов конгрессмена Кендрика нет, сам он намерен в ближайшее время оставить свой пост. Сосредоточивать на нем внимание больше нет смысла, поскольку у него есть собственные возражения.
   - Смысл-то, Герб, заключается в том, что я никогда не буду дешевым ублюдком, - повторил Лэнгфорд. - Кстати, Эван выглядит так, что вполне мог бы быть моим младшим братом. И мы можем воспользоваться этим сходством. К этому факту мое внимание привлек Сэм Уинтерс. Он назвал его имиджем удачливой американской семьи. Неплохо сказано, а?
   - Без этого вполне можно обойтись, мистер президент. - Деннисон был подавлен. Судя по его хриплому голосу, у него больше не было сил нажимать. Страхи конгрессмена обоснованны. Он полагает, что возможны ответные меры против его друзей в арабском мире.
   Президент откинулся на спинку кресла, безучастно глядя на главу своего аппарата.
   - Это меня не убеждает. Мир опасен, и мы только сделаем его еще опаснее, подчиняясь такой умозрительной чепухе. Я объясню стране - с позиции силы, силы, а не страха, - что не допущу полного раскрытия деталей оманской операции по причинам контртеррористической стратегии. В этой части вы абсолютно правы. Герб. Но Сэм Уинтерс сказал мне это первым. И еще раз: я не желаю выглядеть дешевым ублюдком. Иначе я - просто не я. Понятно, Герб?
   - Да, сэр.
   - Эван! - На лице Дженнингса снова появилась обаятельная улыбка. - Вы человек того типа, который мне нравится. А то, что вы сделали - я прочитал об этом, - просто потрясающе! И президент не поскупится! Между прочим, Сэм Уинтерс посоветовал мне сказать, что мы с вами работали сообща. Какого черта, Эван, ведь мои люди работали с вами, и это истинная правда.
   - Мистер президент...
   - Запланируйте это, слышите. Герб? Я заглянул в мой календарь, если это вас не обидит. Следующий вторник, десять утра. Таким образом мы станем главной вечерней новостью на всех телестанциях, а вечер вторника - хороший вечер.
   - Но, мистер президент... - взволнованно повторил Деннисон.
   - И еще, Герб, я хочу оркестр морской пехоты. В Голубой комнате. Черт меня побери, если я буду дешевым ублюдком! Это буду просто не я!
   Разъяренный Герберт Деннисон шел в свой кабинет в сопровождении Кендрика, чтобы выполнить президентский приказ: разработать детали церемонии награждения в Голубой комнате в следующий вторник. С оркестром морской пехоты. Гнев главы президентского аппарата был настолько силен, что он молчал, стиснув зубы.
   - Я и вправду раздражаю вас, да, Герби? - поинтересовался Эван, отметив бычью поступь Деннисона.
   - Вы меня раздражаете, и меня зовут не Герби.
   - Ну, не знаю. Там, у президента, вы выглядели как Герби. Он вас сразил, да?
   - Временами президент склонен слушать не тех людей.
   Кендрик смотрел на главу аппарата президента, пока они шагали по широкому коридору. Деннисон игнорировал робкие приветствия многочисленных сотрудников Белого дома, попадавшихся им навстречу; некоторые из них изумленно глазели на Кендрика, очевидно узнав его.
   - Не понимаю, - сказал Эван. - Побоку нашу взаимную неприязнь, но в чем ваша проблема? Это ведь меня, а не вас пихают туда, где я не хочу находиться. Чего вы скулите?
   - Потому что вы, черт возьми, слишком много болтаете. Я видел вас в программе Фоксли, и потом ту маленькую демонстрацию, которую вы учинили у себя в офисе на следующее утро. Вы непродуктивны.
   - Вам нравится это слово, не так ли?
   - Есть много других слов, которые я могу использовать.
   - Уверен в этом. Тогда у меня, возможно, есть для вас сюрприз.
   - Как, еще один? Что же это, черт возьми, такое?
   - Подождите, пока мы придем к вам в кабинет.
   Деннисон приказал своей секретарше не соединять его ни с кем, кроме абонентов приоритетной "красной линии". Секретарша поспешно кивнула в знак подтверждения, но испуганно добавила:
   - Для вас оставлено более дюжины сообщений, сэр. Почти все просят срочно перезвонить.
   - По приоритетной "красной линии"? Женщина покачала головой.
   - А что я вам только что сказал? - С этими учтивыми словами глава президентского аппарата втолкнул конгрессмена в свой кабинет и с шумом захлопнул дверь. - Ну, и какой у вас сюрприз?
   - Знаете, Герби, на самом деле я должен дать вам один совет. - Кендрик небрежно подошел к тому же окну, где стоял прежде, затем повернулся и посмотрел на Деннисона: - Можете грубить своим помощникам как хотите, пока они будут это терпеть, но никогда больше не хватайте члена палаты представителей и не вталкивайте его в кабинет, как если бы вы собирались его выпороть.
   - Да не толкал я вас!
   - Я понял это таким образом, и это все, что имеет значение. У вас тяжелая рука, Герби. Уверен, мой выдающийся коллега из Канзаса чувствовал то же самое, когда посадил вас на задницу.
   Неожиданно Герберт Деннисон сделал паузу, потом негромко рассмеялся. В его затянувшемся хихиканье не слышалось ни злости, ни враждебности; скорее, оно отражало облегчение. Он распустил узел галстука и небрежно сел в кожаное кресло перед письменным столом.
   - Господи, хотел бы я быть на десять - двадцать лет моложе, Кендрик, тогда я с удовольствием отхлестал бы вас по заднице. Но в шестьдесят три понимаешь, что осторожность - лучшая сторона доблести или чего бы там ни было. Мне все равно, если меня снова собьют с ног, хотя сейчас намного труднее подниматься.
   - Тогда не напрашивайтесь, не провоцируйте этого. Вы держитесь очень вызывающе.