Страница:
Трэйс вытащил бумажку в пятьдесят драхм — в сущности мелочь — и протянул парню. — Скажи мне, что такое эээ… Калликан… ээ… Калликан…
— Калликанзарос?
— Да, точно, Калликанзарос! Что это?
— Ошень плохо, — тут же отозвался. — Дьябол! — И он сделал пальцами рожки над головой.
Трэйс нахмурился, повернулся было, чтобы уйти и пробормотал:
— Сумасшедшая старуха!
Но парень услышал его слова и, выскочив из-за столика, преградил ему путь.
— Нет сумашедший! — Он отчаянно помотал лохматой головой как бы яростно отрицая услышанное. — Она нет. Она есть "i kali gynaikes! "
Уже в отеле, Трэйс спросил владевшего английским управляющего, что такое «i kali gynaikes».
— Это означает «хорошая женщина» — с улыбкой объяснил ему грек. — Мудрая, очень одаренная женщина. Женщина, которая может лечить руками, которая видит все. Даже то, чего не видим мы. На Родосе еще осталось несколько таких.
Трэйсу ничего не оставалось, как сказать "О! " и ретироваться. Но управляющий остановил его.
— Прошу прощения, вы ведь, кажется, недавно ходили гулять. Да? С мисс Гальбштейн?
— Точно, — ответил Трэйс. — Верно, было дело.
— Она спустилась вниз и оставила вам вот это, — Он протянул Трэйсу путеводитель по Родосу. Трэйс сразу же перестал хмуриться. Амира ведь сказала, что она на Родосе в первый раз, и он тогда подумал, не лжет ли она, но путеводитель сразу рассеял все его сомнения. Ведь в нем было написано как раз то, что она ему рассказывала.
Дьявол? Ну нет, уж кто-кто, но только не Амира Гальбштейн. А если и да, то очень умненький, и ужасно хорошенький дьяволенок.
Но, хотя теперь Трэйс и чувствовал некое облегчение, всю дорогу до своего номера он сильно прихрамывал…
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Калликанзарос?
— Да, точно, Калликанзарос! Что это?
— Ошень плохо, — тут же отозвался. — Дьябол! — И он сделал пальцами рожки над головой.
Трэйс нахмурился, повернулся было, чтобы уйти и пробормотал:
— Сумасшедшая старуха!
Но парень услышал его слова и, выскочив из-за столика, преградил ему путь.
— Нет сумашедший! — Он отчаянно помотал лохматой головой как бы яростно отрицая услышанное. — Она нет. Она есть "i kali gynaikes! "
Уже в отеле, Трэйс спросил владевшего английским управляющего, что такое «i kali gynaikes».
— Это означает «хорошая женщина» — с улыбкой объяснил ему грек. — Мудрая, очень одаренная женщина. Женщина, которая может лечить руками, которая видит все. Даже то, чего не видим мы. На Родосе еще осталось несколько таких.
Трэйсу ничего не оставалось, как сказать "О! " и ретироваться. Но управляющий остановил его.
— Прошу прощения, вы ведь, кажется, недавно ходили гулять. Да? С мисс Гальбштейн?
— Точно, — ответил Трэйс. — Верно, было дело.
— Она спустилась вниз и оставила вам вот это, — Он протянул Трэйсу путеводитель по Родосу. Трэйс сразу же перестал хмуриться. Амира ведь сказала, что она на Родосе в первый раз, и он тогда подумал, не лжет ли она, но путеводитель сразу рассеял все его сомнения. Ведь в нем было написано как раз то, что она ему рассказывала.
Дьявол? Ну нет, уж кто-кто, но только не Амира Гальбштейн. А если и да, то очень умненький, и ужасно хорошенький дьяволенок.
Но, хотя теперь Трэйс и чувствовал некое облегчение, всю дорогу до своего номера он сильно прихрамывал…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Действительно, ЛЕТАЮЩАЯ КРОЛИЧЬЯ КЛЕТКА! — подумал Трэйс. Очень верное сравнение. Самолет с квадратным фюзеляжем, с квадратными крыльями и с дверцей позади, похожей на заднюю дверь автомобиля, особого доверия не внушал. Просто крылатый серый микроавтобус с серебристыми полосками, да к тому же пилот производил впечатление человека, который еще вчера пас в горах коз!
Утром Трэйса разбудили по телефону, он поднял трубку, ответил… а после этого снова заснул! Когда до него наконец дошло, что кто-то стучится в дверь, на часах было уже 7. 40. Он соскочил с постели, мигом оделся, не стал ни умываться, ни бриться, а опрометью бросился с чемоданом вниз по лестнице. В баре он на скорую руку перехватил холодной яичницы с беконом, запил ее жидким кофе, вылетел на улицу и поймал такси — древний «мерседес», мотор которого задыхался и кашлял как динозавр-астматик.
В аэропорту Трэйс оказался лишь в 8. 25. Таможенное оформление не заняло много времени , а затем он отправился к стоявшему на другом краю летного поля самолету — сначала по асфальту, а затем по бетону. Но пройдя половину пути, с глазами, запорошенными песком, совершенно мокрый от пота, вдруг перестал торопиться.
К тому времени самолет был уже как на ладони — на крыше угловатой кабины на коленях стоял пилот, занимаясь заправкой. А совсем рядом с этим тупорылым крылатым сооружением виднелся автозаправщик, водитель которого сидел на переднем бампере, а в уголке его рта торчала незажженная сигарета.
РАДИ БОГА, ТОЛЬКО НЕ ПРИКУРИВАЙ! мысленно умолял его Трэйс, забираясь в пассажирский салон размерами с обычную ванную комнату. Там оставалось только одно пустое кресло — его, в самом хвосте у так называемого «багажного отсека». Он представлял собой несколько привинченных к бортам деревянных полок, на одну из которых кто-то поставил большую корзину, полную живых, аккуратно связанных цыплят — чтобы не доставлять беспокойства в полете. Похоже, это им не особенно нравилось.
Другими пассажирами были греческий священник, пара крестьян, те двое — худой и толстый — похожих на Лорела и Харди (а может, скорее, они напоминали Петера Лорре и Сидни Гринстрита?) , которых Трэйс в аэропорту принял за спутников Амиры, две средних лет гречанки, молодая восхитительно загорелая немецкая пара и Амира. Они сидела впереди, но, когда он появился в салоне, так и не оглянулась.
Буквально через несколько мгновений после того как Трэйс более-менее устроился, в кабину залез пилот и принялся щелкать переключателями до тех пор, пока у него над головой не загорелась надпись:
Будто прочитав его мысли, пилот развернулся в кресле, улыбнулся и, поприветствовав пассажиров кивком головы, сказал:
— Хэллоу — отправляемся!
Но когда самолет вырулил на взлетную полосу, развернулся, разбежался и взлетел, дурное настроение Трэйса осталось позади вместе с бетонной полосой.
Взлет был гладким как шелк, гортанный рев двигателей быстро превратился в мягкое урчание, самолет без усилий набрал высоту и взял курс на юго-запад, легко удерживая скорость примерно сто пятьдесят миль в час. И Трэйс вдруг почувствовал, что полностью захвачен происходящим.
Из иллюминаторов открывался удивительный вид. Все цвета и оттенки земли, линия побережья и море, казалось, были раскрашены какой-то волшебной светящейся кистью. Тень самолета темным пятнышком скользило сначала по суше, затем по воде, становясь все меньше.
Но Трэйс наслаждался этим зрелищем совсем недолго, поскольку вскоре самолет развернулся — и остров Родос исчез из виду. После этого за окнами воцарилось одно лишь вековечное море. Уже сам по себе вид бескрайних морских просторов мог бы хоть немного успокоить его. Но, поскольку, лететь им предстояло менее ста миль…
… Ему показалось, что прошло всего несколько минут, и вот уже вдали на юго-западе показались скалистые уступы — вытянутый кусок камня, который и был Карпатосом — и тут же нос самолета резко опустился, так как пилот повел машину на посадку.
Из кармана у Трэйса торчал подаренный Амирой путеводитель. Накануне вечером он перед сном полистал его и обратил внимание, что кроме истории и карты Родоса, там заодно изложена история Карпатоса и имеется карта острова. Трэйс примерно отметил на этой карте местоположение монастыря, о котором рассказывал Каструни и сейчас надеялся заметить его с воздуха, но вскоре осознал безнадежность этой затеи. Не зная точно, откуда самолет заходит на посадку, он сообразил, что не может сопоставить карту с островом. Тогда вместо этого Трэйс решил немного почитать о достопримечательностях Карпатоса.
Остров имел сорок семь километров в длину, и — в самом широком месте — десять километров в ширину. Здесь было множество садов, виноградников, источников И, конечно, повсюду громоздились горы.
Главный город — Карпатос, бывшая Пигадия или Пигадхия, или Пигатхи. Амупи, или Амопи — даже не деревушка, а просто «местечко», бухточка — находилась в нескольких милях к югу от Пигадии. А еще южнее — там, где высокие обрывистые утесы выдавались прямо в море — находился или, во всяком случае, должен был находиться монастырь…
Трэйс вдруг сообразил: а ведь он понятия не имеет, где собирается остановиться Амира Гальбштейн. В Пигадии? Или еще где-нибудь? Слишком невероятно, если бы она тоже забронировала комнату в Амупи. Нет, скорее всего, она выбрала Пигадию, а значит Трэйсу придется буквально разрываться между развалинами монастыря с одной стороны, и женщиной — с другой.
Как раз на этом месте раздумья Трэйса были прерваны тем, что самолет пошел вниз и, миновав узкую полоску пляжа, направился вглубь острова.
И чем ближе становилась земля, тем сильнее казалось, что увеличивается скорость, хотя ощущение это и было чисто иллюзорным. Затем самолет спустился еще ниже, и…
ГДЕ ЖЕ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, АЭРОПОРТ? удивился Трэйс незадолго до того как, наконец, увидел его.
Когда самолет коснулся колесами гаревой полосы, и, немного прокатившись по инерции, остановился, Трэйс наконец увидел его — и просто глазам своим не поверил! Самая настоящая хибара, с одной стороны обнесенная ветхим забором. Таможня? Досмотр багажа? Все остальные, обычные для аэропорта процедуры? Забудьте!
Когда Трэйс и остальные пассажиры вышли, откуда-то из-за хижины вырулил автозаправщик. Улыбнувшись и помахав на прощание своим бывшим подопечным, пилот выбрался из кабины на крышу, готовый начать заправлять самолет в обратный путь. А вот и новые пассажиры… Четверо греческих крестьян ( может, правда, не стоило всех греков принимать за крестьян?) и пара золотисто-коричневых скандинавов в футболках и шортах. Трэйс не смог удержаться от улыбки, заметив, что один из греков несет большой полиэтиленовый пакет красной кефали!
Внутри хибары новоприбывшие слонялись из угла в угол, то и дело налетая друг на друга, потом долго обменивались рукопожатиями с кем-то вроде здешнего начальника — маленького человечка с длинными усами и широкой во все лицо улыбкой. Затем им были предложены кофе и прохладительные напитки. Трэйс взял себе колу и попросил карту острова, а всего через минуту или две его вместе с остальными вывели через заднюю дверь на яркое солнце. Со стороны возвышавшихся неподалеку пыльных холмов к ним уже спешила целая вереница похожих на жуков таксомоторов.
Лорел и Харди (а может, скорее, Петер Лорре и Сидни Гринстрит?) и Амира Гальбштейн сели в первую же машину и попросили отвезти их в Пигадию. Когда машина отъезжала, Амира наконец заметила смотрящего на нее Трэйса, помахала ему и тщательно выговаривая слово по слогам, произнесла:
— У-ви-дим-ся.
— Ве-че-ром? — крикнул он вслед, но из-под колес отъезжавшего такси уже вырвалась огромная туча пыли, машина развернулась и исчезла в ней. Поэтому Трэйс успел заметить лишь улыбку… и как будто утвердительный кивок?
Молодая немецкая чета уже договаривалась с водителем второго такси. Трэйс услышал, как они произнесли «Амупи» и подошел к ним. Внезапно он почувствовал страшную усталость. Твердо решив не давать поблажек своей левой ноге, он старался сидеть, ходить и действовать так, cловно с ней все было в порядке, и это сильно утомило его. Ведь на самом деле с ней что-то было не так: какое-то мышечное расстройство, проблема, связанная с необычной формой ступни ( СКАЖЕМ ПРЯМО, — подумал он. — С МОИМ КОПЫТОМ) — но, рано или поздно, его выносливости все равно бы наступил предел.
Заняв переднее сиденье рядом с водителем, он откинул голову и закрыл глаза. И так и сидел до тех пор, пока примерно через полчаса водитель не потряс его за плечо и не сказал:
— Эй, мистер! Амупи!
Буклеты не лгали. Бухту действительно окаймлял длинный узкий пляж, а на нависавшем над бухтой утесе Трэйс обратил внимание на маленькую церквушку с колокольней, которая как будто очень гордилась своим положением. Таверна оказалась домом с односкатной наклоненной в сторону моря крышей и большой, пристроенной сбоку кухней. Перед таверной был небольшой дворик, где в тени виноградных лоз стояли несколько столиков. А буквально в десяти шагах от них — море, похожее на большой голубой пруд море. К северу из песка там и сям торчали выбеленные водой и солнцем остовы деревьев, и почти сразу за ними начинались заросли кустарника.
В сорока или около того шагах от таверны и чуть позади нее виднелось вполне современное двухэтажное строение из серого бетона с двумя — один над другим — рядами похожих на входы в гаражи дверей здание Оно стояло у самого подножия холмов, которые, вырастая, превращались в невысокие горы.
И еще солнце…
Из-за него бухта больше всего походила на раскаленную печь. Непонятно, как здесь вообще могло хоть что-то расти; тем не менее, и в крошечной долине и в бухте множество невысоких оливковых деревьев были сплошь унизаны ягодами, зеленели виноградные лозы, на которых виднелись тяжелые кисти поспевающего винограда. Очевидно, как справедливо отмечалось в путеводителе, здесь и вправду вполне хватало воды.
Содержала таверну энергичная греческая чета. Обоим супругам было лет под сорок. Пожилая женщина, наверное, мать кого-то из них, в неизменном для здешних старух черном платье и шали, сидела в тени и чистила картошку. Со временем Трэйсу предстояло узнать, что она находится здесь целыми днями, либо плетя кружева, либо чиня изношенную одежду, либо чистя овощи — одним словом, что-нибудь да делая. Но порой она и просто сидела сложа руки на коленях и уставившись неподвижным взглядом куда-то в морскую даль…
Трэйс с облегчением опустился на стул рядом с одним из столиков под сенью виноградных лоз и, заказав пива, стал дожидаться, чтобы ему показали его номер. Наконец выяснилось, что жить ему предстоит на первом этаже этого блока бетонных гаражей, причем, честно говоря, он видывал гаражи и получше. Из удобств в номере были умывальник, душ и туалет. В самой же комнате имелись лишь платяной шкаф и кровать. Входная дверь поднималась вверх. Окон не было, и если возникала необходимость в свете, можно было просто держать открытой дверь, которая ко всему прочему еще давала и тень.
Трэйс пока не стал раскладывать вещи, а просто нашел в чемодане плавки, надел их и медленно пошел обратно на берег к воде. Он вообще редко купался и поэтому плавок не надевал уже года два с лишним. Его удивило то, что они ему впору. Когда же все-таки я в последний раз их НАДЕВАЛ?
… Никак не меньше двух с половиной лет назад: тогда у него была подружка, вечно таскавшая его в бассейн в Крауч-Энде. Опытная пловчиха. Трэйс по сравнению с ней в воде выглядел просто смешным. Но продолжалось это совсем недолго. Вот еще, плавать! Нет, это удел рыб и уток!
Но здесь…
Здесь было бы просто преступлением игнорировать призыв моря.
Одного он не понимал: почему никто, кроме него, не купается? Но это действительно было так: сейчас весь этот кусочек Эгейского моря принадлежал ему одному. А все остальные отдыхающие — примерно с дюжину человек — сидели под навесом из виноградника в купальных костюмах или шортах, потягивая напитки и болтая.
Он плавал, лежал на спине, плескался в теплой воде этой огромной ванны почти час, а потом заметил у таверны какое-то движение. Кажется, начали разносить обед, а Трэйс как раз почувствовал, что зверски проголодался. Он вышел из воды, отряхнулся и почти мгновенно высох. Его сандалии — те, с закрытыми носами — стояли у самой кромки воды. Он надел их, дошел до тенистого дворика и сел за пустующий столик.
Странно, но ему вдруг бросилось в глаза, что все остальные, негромко переговариваясь и прикрывая при этом ладонями рты, искоса поглядывают в его сторону. Он сразу почувствовал себя несколько неуютно. Но, в конце концов, Фодула — лучшая половина содержателя таверны — подошла к нему. Она была очень приятной женщиной, круглолицей, тихой и вежливой. Трэйс заказал немного салата, фаршированные помидоры, острые греческие колбаски. И, разумеется, холодное пиво.
Не успел он закончить заказ, как молодой немец, с которым они ехали в такси вдруг поднялся из-за столика, где сидел со своей подругой, и подошел к нему.
— Извинить, — сказал он, наклоняясь к Трэйсу и дотрагиваясь до его руки. — Ви первый раз Греция, так?
— Да, первый, — подтвердил Трэйс.
— Ах зо! — воскликнул немец и с умным видом закивал своей светловолосой головой. Трэйс понемногу начал хмуриться.
— А почему вы спрашиваете? — осведомился он. — Я что-нибудь не так делаю?
— Вам бить некарашо. Пожалюста, берить!
Он протягивал коричневую пластиковую бутылочку с лосьоном от загара.
Бутылочка была на две трети пуста и, очевидно, больше не нужна — во всяком случае самой немецкой паре. На этикетке красовалась надпись: ВЫСОКАЯ СТЕПЕНЬ ЗАЩИТЫ. Когда немец вернулся за свой столик, Трэйс оглядел себя, свои обнаженные руки и ноги.
Так вот, значит, почему все остальные целый день старались не высовываться на солнце, а сидели в тени, в холодке и потягивали прохладительные напитки. Его кожа уже начинала краснеть. И тут ему на ум пришли слова из когда-то слышанной им песенки: "Лишь бешеному псу да англичанам полуденное солнце нипочем… "
Поев, он вернулся к себе в номер, побрился, принял душ, намазался остатками лосьона и тщательно втер его в кожу там, куда смог дотянуться. Затем надел шорты и футболку, поднял дверь и некоторое время посидел в ее тени. Пока лосьон оказывал свое благотворное воздействие на кожу, Трэйс принялся строить планы.
Купаясь, он заметил, что время от времени из-за холмов появляются такси, иногда по два-три за раз. Видимо среди местных жителей Амупи пользовалось определенной популярностью, возможно благодаря частому присутствию здесь женщин-отдыхающих в тесных крошечных бикини. Что ж, винить в этом водителей такси было трудно. Но Трэйс решил, что, когда появится следующая машина, он обязательно съездит в город. Ему непременно нужно было посетить там два или три места. Не успел он принять такое решение, как из тучи пыли вынырнуло одинокое такси, водитель которого возвестил о своем звуками музыкального клаксона, наигрывавшего ставший знаменитым благодаря фильму «Тесные Контакты Третьего Рода» сигнал связи из пяти нот.
Трэйс сунул в карман шортов несколько банкнот, опустил и запер дверь номера и поспешил к сидевшему на невысоком заборчике, попыхивая сигаретой, водителю. Ему повезло: это было то же самое такси и тот же водитель, который увез Амиру Гальбштейн в Пигадию. А вдобавок ко всему прочему, таксист еще и говорил на полуприличном английском. Когда машина углубилась в холмы, Трэйс принялся расспрашивать его об Амире.
— О, да — она быть сильно красива, — ответил, улыбаясь, водитель. — Она быть на вилла «Улисс».
— Отлично! — обрадовался Трэйс. — Непременно загляну. Слушайте, а в Пигадии можно купить выпивки?
— Что есть выпивки?
— Ну… спиртное… пить… понимаешь? Вино там… виски, и эта… как ее… оузо?
— Ааа, ОУЗО! Коктейли! Бары…
— Нет, не бары — магазины.
— О, да, конечно! Магазины хорошо. Три, четыре магазины! Все продавать вино, виски.
— А легко их найти, эти самые магазины?
— О, легко-легко! Городок маленький есть. Быстро идти, быстро находить…
Поездка заняла минут десять, за это время они преодолели никак не более четырех или пяти миль извилистой дороги. Трэйс вышел в «центре» и расплатился с водителем. Так значит, вот она какая — Пигадия.
Главная улица городка протянулась вдоль берега примерно на милю и примерно на столько же параллельно ей протянулась гавань, где мягко покачивались на воде лодки. В центральной части Пигадии имелось несколько магазинов, гостиниц, небольших ресторанчиков. Больше всего Пигадия напоминала каким-то удивительным образом пересаженный сюда кусочек столицы Родоса. Вот разве что здесь не было такого количества древних камней столь глубоко овеянных старинными легендами.
В принципе, если убрать отсюда море, то можно бы было снимать отличные дешевые вестерны. А человеку, пожелавшему затеряться, лучшего места для этого было бы просто не найти.
Затем мысли Трэйса обратились к Амире Гальбштейн. Но…
… сначала дело.
Трэйс побродил по улицам и наконец убедился, что вполне представляет себе схему городка. Затем он начал заходить в магазины, где торговали спиртным.
Поначалу ему удалось найти лишь один специализированный винный магазин — он располагался почти у самой гавани. Торговал в нем худой мрачного вида тип, а металлические полки были забиты просто сказочными напитками по баснословно низким ценам. Трэйс просто глазам своим не поверил, увидев двухлитровую бутылку «Гран Марнье» всего за 1700 драхм — то есть чуть больше чем за одиннадцать фунтов!
В магазине толкалось двое или трое покупателей, и он обводил взглядом выставленные на полках бутылки и сравнивал цены до тех пор, пока не ушел последний из них, а затем повернулся к тоскливого вида владельцу.
— Прошу прощения, — сказал он, — вы говорите по-английски?
— Немного.
— Я ищу винный магазин, которым владеет человек по имени Каструни. Это не его магазин?
— А? — на худом лице владельца застыло все то же отсутствующее выражение, глаза были полуприкрыты веками, и взгляд их казался каким-то змеиным.
— Каструни, — уже громче повторил Трэйс. — Это его магазин?
— Мой магазин! — похлопал себя по груди продавец. — Кто есть Каструни?
— Ладно, спасибо и на этом, — кивнул Трэйс. — Не беспокойтесь, просто я ищу одного человека, вот и все.
Он, так ничего и не купив, вышел на улицу и направился к другому — куда более маленькому — магазинчику в стороне от гавани. По дороге ему попалась всего пара туристов.
Владелец второго магазина оказался довольно молодым полным и добродушного вида человеком. Когда Трэйс вошел, он как раз угощал конфетами деревенских ребятишек. Дождавшись, пока малышня с довольным смехом не выбежит на улицу, он снова повторил вопрос.
И снова наткнулся на все тот же ничего не выражающий взгляд. Кроме разве что…
Ему показалось, что уголок рта продавца как-то нервно подрагивает. А еще он заметил, что когда продавец повторил это имя — Каструни — у него сильно задрожали руки — настолько сильно, что ему даже пришлось опереться ими на прилавок.
Трэйс оглядел магазинчик. Здесь продавалась не только спиртное. На полках лежали сигареты, коробки с сигарами, конфеты и разные сладости, консервы, пакеты печенья, даже местные яйца и сыр. Как бы невзначай, делая вид, что внимательно изучает этикетку на бутылке виски «Грантс», он сказал:
— Каструни был моим другом. Он приехал в Англию, что встретиться со мной и кое-что рассказать. Но теперь он мертв. — И уголком глаза заметил, как толстяк вздрогнул, нижняя челюсть его отвалилась так, будто кто-то вдруг подошел к нему и отвесил пощечину. Трэйс быстро повернулся к толстяку, но тот уже кое-как взял себя в руки.
— Мертв? Кто-то умер? Это очень плохо, но… — Он пожал плечами.
НЕ БОЛЬНО-ТО УБЕДИТЕЛЬНО, подумал Трэйс. Он заплатил за виски и вышел из магазинчика. СОВСЕМ НЕУБЕДИТЕЛЬНО. Но фактов ему было вполне достаточно. О, да. Если Каструни и вправду был совладельцем магазина здесь, в Пигадии, то, скорее всего, это и был его магазин. Даже НАВЕРНЯКА его. И, естественно, он предупредил партнера, чтобы тот держал язык за зубами…
Задумавшись на ходу, Трэйс налетел и едва не сбил с ног стоявшего у витрины человека, который разглядывал выставленные там товары. Им оказался какой-то толстяк в белом костюме.
— Простите, — тут же извинился Трэйс. — Зазевался.
Толстяк взглянул на Трэйса из-под широкополой шляпы. Это был мистер Харди — или Сидни Гринстрит.
— Ничего, — просопел он, с небольшим американским акцентом — или с неудачной имитацией американского выговора. — Черт, это и моя вина. Уж больно меня, черт побери, много. Натыкаюсь на всех подряд. — Он горестно всплеснул руками, кивнул на прощание и направился в сторону гавани. Трэйс поспешил за ним.
— Эээ… прошу прощения!
— Да? — Толстяк остановился и подождал, пока Трэйс его догонит.
— Я насчет той девушки, что ехала с вами в такси из аэропорта, Амиры Гальбштейн. Мы с ней договорились встретиться. Я знаю, что она остановилась на вилле «Улисс», но…
— Ну да, конечно! — просопел толстяк. — Еще бы! Такая красотка. Мы снимаем одну половину дома, а она — другую. (Трэйс сразу отметил про себя это «мы».) Так значит, хотите узнать, где это?
— Был бы вам очень признателен.
Толстяк быстро объяснил ему, как туда пройти, и удалился.
В четверти мили к северу от городка, у подножия холма, за которым начинались горы, Трэйс вскоре обнаружил виллу «Улисс». Дом был вполне современным, правда, по стилю напоминал чуть ли не испанскую гасиенду, которая, как ни удивительно, здесь казалась вполне уместной. Располагавшаяся в глубине обнесенного стенами и разгороженного на две половины дворика вилла выглядела исключительно уединенной и очень богатой. Стены сплошь покрывали каскады листьев и цветов зелено-пурпурной бугенвилии.
Менее чем в сотне ярдов от виллы прямо за дорогой тянулся берег, окрашенный солнцем в разные цвета — от чисто белого до светло-желтого — там, где в море уходили похожие на карты из засаленной колоды невысокие прибрежные скалы. Трэйс еще раз взглянул на виллу, а затем снова на берег . Он знал, что Амира занимает северную часть дома и соответствующую половину двора, но у самой кромки воды он вдруг заметил одинокий зонтик. А разве она не говорила, что ищет здесь тишины и покоя?
Амира лежала на животе, опершись на локти; на фоне золотившейся от масла кожи выделялись лишь две узенькие полоски бикини.
Запах кокоса Трэйс почувствовал задолго до того, как приблизился и смог заговорить не повышая голоса. Чтобы его тень не упала на нее и не напугала, он начал еще издали:
— Привет. Я так и знал, что это вы.
Амира бросила на него взгляд поверх темных очков, одним быстрым плавным движением села, скрестив ноги, и отложила книгу.
— Так и знала, что это вы, — улыбнулась она. — Хотя и появились часа на два раньше чем я ожидала. — Тут она пригляделась к нему повнимательнее, сняла очки и посмотрела еще, затем сказала: — Лучше идите-ка в тень. Что вы с собой сотворили?
Трэйс фыркнул.
— Да ведь никто же меня не предупредил, что греческие острова — это просто замаскированные микроволновки. Вижу, в этом году вы носите кокос. Лично же я предпочел все немецкое. Скорее всего, поросячья моча. Но фрицам плевать на то как и что пахнет, лишь бы действовало как надо.
Она рассмеялась:
— Так вот значит, как у вас там — я хочу сказать, в Амупи.
Утром Трэйса разбудили по телефону, он поднял трубку, ответил… а после этого снова заснул! Когда до него наконец дошло, что кто-то стучится в дверь, на часах было уже 7. 40. Он соскочил с постели, мигом оделся, не стал ни умываться, ни бриться, а опрометью бросился с чемоданом вниз по лестнице. В баре он на скорую руку перехватил холодной яичницы с беконом, запил ее жидким кофе, вылетел на улицу и поймал такси — древний «мерседес», мотор которого задыхался и кашлял как динозавр-астматик.
В аэропорту Трэйс оказался лишь в 8. 25. Таможенное оформление не заняло много времени , а затем он отправился к стоявшему на другом краю летного поля самолету — сначала по асфальту, а затем по бетону. Но пройдя половину пути, с глазами, запорошенными песком, совершенно мокрый от пота, вдруг перестал торопиться.
К тому времени самолет был уже как на ладони — на крыше угловатой кабины на коленях стоял пилот, занимаясь заправкой. А совсем рядом с этим тупорылым крылатым сооружением виднелся автозаправщик, водитель которого сидел на переднем бампере, а в уголке его рта торчала незажженная сигарета.
РАДИ БОГА, ТОЛЬКО НЕ ПРИКУРИВАЙ! мысленно умолял его Трэйс, забираясь в пассажирский салон размерами с обычную ванную комнату. Там оставалось только одно пустое кресло — его, в самом хвосте у так называемого «багажного отсека». Он представлял собой несколько привинченных к бортам деревянных полок, на одну из которых кто-то поставил большую корзину, полную живых, аккуратно связанных цыплят — чтобы не доставлять беспокойства в полете. Похоже, это им не особенно нравилось.
Другими пассажирами были греческий священник, пара крестьян, те двое — худой и толстый — похожих на Лорела и Харди (а может, скорее, они напоминали Петера Лорре и Сидни Гринстрита?) , которых Трэйс в аэропорту принял за спутников Амиры, две средних лет гречанки, молодая восхитительно загорелая немецкая пара и Амира. Они сидела впереди, но, когда он появился в салоне, так и не оглянулась.
Буквально через несколько мгновений после того как Трэйс более-менее устроился, в кабину залез пилот и принялся щелкать переключателями до тех пор, пока у него над головой не загорелась надпись:
«НЕ КУРИТЬ — ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ!»ВОТ ЭТО ДА! подумал Трэйс. Следующее же, что пришло ему в голову: НЕУЖЕЛИ Я И ВПРАВДУ ПОЛЕЧУ НА ЭТОЙ ШТУКЕ?
Будто прочитав его мысли, пилот развернулся в кресле, улыбнулся и, поприветствовав пассажиров кивком головы, сказал:
— Хэллоу — отправляемся!
Но когда самолет вырулил на взлетную полосу, развернулся, разбежался и взлетел, дурное настроение Трэйса осталось позади вместе с бетонной полосой.
Взлет был гладким как шелк, гортанный рев двигателей быстро превратился в мягкое урчание, самолет без усилий набрал высоту и взял курс на юго-запад, легко удерживая скорость примерно сто пятьдесят миль в час. И Трэйс вдруг почувствовал, что полностью захвачен происходящим.
Из иллюминаторов открывался удивительный вид. Все цвета и оттенки земли, линия побережья и море, казалось, были раскрашены какой-то волшебной светящейся кистью. Тень самолета темным пятнышком скользило сначала по суше, затем по воде, становясь все меньше.
Но Трэйс наслаждался этим зрелищем совсем недолго, поскольку вскоре самолет развернулся — и остров Родос исчез из виду. После этого за окнами воцарилось одно лишь вековечное море. Уже сам по себе вид бескрайних морских просторов мог бы хоть немного успокоить его. Но, поскольку, лететь им предстояло менее ста миль…
… Ему показалось, что прошло всего несколько минут, и вот уже вдали на юго-западе показались скалистые уступы — вытянутый кусок камня, который и был Карпатосом — и тут же нос самолета резко опустился, так как пилот повел машину на посадку.
Из кармана у Трэйса торчал подаренный Амирой путеводитель. Накануне вечером он перед сном полистал его и обратил внимание, что кроме истории и карты Родоса, там заодно изложена история Карпатоса и имеется карта острова. Трэйс примерно отметил на этой карте местоположение монастыря, о котором рассказывал Каструни и сейчас надеялся заметить его с воздуха, но вскоре осознал безнадежность этой затеи. Не зная точно, откуда самолет заходит на посадку, он сообразил, что не может сопоставить карту с островом. Тогда вместо этого Трэйс решил немного почитать о достопримечательностях Карпатоса.
Остров имел сорок семь километров в длину, и — в самом широком месте — десять километров в ширину. Здесь было множество садов, виноградников, источников И, конечно, повсюду громоздились горы.
Главный город — Карпатос, бывшая Пигадия или Пигадхия, или Пигатхи. Амупи, или Амопи — даже не деревушка, а просто «местечко», бухточка — находилась в нескольких милях к югу от Пигадии. А еще южнее — там, где высокие обрывистые утесы выдавались прямо в море — находился или, во всяком случае, должен был находиться монастырь…
Трэйс вдруг сообразил: а ведь он понятия не имеет, где собирается остановиться Амира Гальбштейн. В Пигадии? Или еще где-нибудь? Слишком невероятно, если бы она тоже забронировала комнату в Амупи. Нет, скорее всего, она выбрала Пигадию, а значит Трэйсу придется буквально разрываться между развалинами монастыря с одной стороны, и женщиной — с другой.
Как раз на этом месте раздумья Трэйса были прерваны тем, что самолет пошел вниз и, миновав узкую полоску пляжа, направился вглубь острова.
И чем ближе становилась земля, тем сильнее казалось, что увеличивается скорость, хотя ощущение это и было чисто иллюзорным. Затем самолет спустился еще ниже, и…
ГДЕ ЖЕ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, АЭРОПОРТ? удивился Трэйс незадолго до того как, наконец, увидел его.
Когда самолет коснулся колесами гаревой полосы, и, немного прокатившись по инерции, остановился, Трэйс наконец увидел его — и просто глазам своим не поверил! Самая настоящая хибара, с одной стороны обнесенная ветхим забором. Таможня? Досмотр багажа? Все остальные, обычные для аэропорта процедуры? Забудьте!
Когда Трэйс и остальные пассажиры вышли, откуда-то из-за хижины вырулил автозаправщик. Улыбнувшись и помахав на прощание своим бывшим подопечным, пилот выбрался из кабины на крышу, готовый начать заправлять самолет в обратный путь. А вот и новые пассажиры… Четверо греческих крестьян ( может, правда, не стоило всех греков принимать за крестьян?) и пара золотисто-коричневых скандинавов в футболках и шортах. Трэйс не смог удержаться от улыбки, заметив, что один из греков несет большой полиэтиленовый пакет красной кефали!
Внутри хибары новоприбывшие слонялись из угла в угол, то и дело налетая друг на друга, потом долго обменивались рукопожатиями с кем-то вроде здешнего начальника — маленького человечка с длинными усами и широкой во все лицо улыбкой. Затем им были предложены кофе и прохладительные напитки. Трэйс взял себе колу и попросил карту острова, а всего через минуту или две его вместе с остальными вывели через заднюю дверь на яркое солнце. Со стороны возвышавшихся неподалеку пыльных холмов к ним уже спешила целая вереница похожих на жуков таксомоторов.
Лорел и Харди (а может, скорее, Петер Лорре и Сидни Гринстрит?) и Амира Гальбштейн сели в первую же машину и попросили отвезти их в Пигадию. Когда машина отъезжала, Амира наконец заметила смотрящего на нее Трэйса, помахала ему и тщательно выговаривая слово по слогам, произнесла:
— У-ви-дим-ся.
— Ве-че-ром? — крикнул он вслед, но из-под колес отъезжавшего такси уже вырвалась огромная туча пыли, машина развернулась и исчезла в ней. Поэтому Трэйс успел заметить лишь улыбку… и как будто утвердительный кивок?
Молодая немецкая чета уже договаривалась с водителем второго такси. Трэйс услышал, как они произнесли «Амупи» и подошел к ним. Внезапно он почувствовал страшную усталость. Твердо решив не давать поблажек своей левой ноге, он старался сидеть, ходить и действовать так, cловно с ней все было в порядке, и это сильно утомило его. Ведь на самом деле с ней что-то было не так: какое-то мышечное расстройство, проблема, связанная с необычной формой ступни ( СКАЖЕМ ПРЯМО, — подумал он. — С МОИМ КОПЫТОМ) — но, рано или поздно, его выносливости все равно бы наступил предел.
Заняв переднее сиденье рядом с водителем, он откинул голову и закрыл глаза. И так и сидел до тех пор, пока примерно через полчаса водитель не потряс его за плечо и не сказал:
— Эй, мистер! Амупи!
Буклеты не лгали. Бухту действительно окаймлял длинный узкий пляж, а на нависавшем над бухтой утесе Трэйс обратил внимание на маленькую церквушку с колокольней, которая как будто очень гордилась своим положением. Таверна оказалась домом с односкатной наклоненной в сторону моря крышей и большой, пристроенной сбоку кухней. Перед таверной был небольшой дворик, где в тени виноградных лоз стояли несколько столиков. А буквально в десяти шагах от них — море, похожее на большой голубой пруд море. К северу из песка там и сям торчали выбеленные водой и солнцем остовы деревьев, и почти сразу за ними начинались заросли кустарника.
В сорока или около того шагах от таверны и чуть позади нее виднелось вполне современное двухэтажное строение из серого бетона с двумя — один над другим — рядами похожих на входы в гаражи дверей здание Оно стояло у самого подножия холмов, которые, вырастая, превращались в невысокие горы.
И еще солнце…
Из-за него бухта больше всего походила на раскаленную печь. Непонятно, как здесь вообще могло хоть что-то расти; тем не менее, и в крошечной долине и в бухте множество невысоких оливковых деревьев были сплошь унизаны ягодами, зеленели виноградные лозы, на которых виднелись тяжелые кисти поспевающего винограда. Очевидно, как справедливо отмечалось в путеводителе, здесь и вправду вполне хватало воды.
Содержала таверну энергичная греческая чета. Обоим супругам было лет под сорок. Пожилая женщина, наверное, мать кого-то из них, в неизменном для здешних старух черном платье и шали, сидела в тени и чистила картошку. Со временем Трэйсу предстояло узнать, что она находится здесь целыми днями, либо плетя кружева, либо чиня изношенную одежду, либо чистя овощи — одним словом, что-нибудь да делая. Но порой она и просто сидела сложа руки на коленях и уставившись неподвижным взглядом куда-то в морскую даль…
Трэйс с облегчением опустился на стул рядом с одним из столиков под сенью виноградных лоз и, заказав пива, стал дожидаться, чтобы ему показали его номер. Наконец выяснилось, что жить ему предстоит на первом этаже этого блока бетонных гаражей, причем, честно говоря, он видывал гаражи и получше. Из удобств в номере были умывальник, душ и туалет. В самой же комнате имелись лишь платяной шкаф и кровать. Входная дверь поднималась вверх. Окон не было, и если возникала необходимость в свете, можно было просто держать открытой дверь, которая ко всему прочему еще давала и тень.
Трэйс пока не стал раскладывать вещи, а просто нашел в чемодане плавки, надел их и медленно пошел обратно на берег к воде. Он вообще редко купался и поэтому плавок не надевал уже года два с лишним. Его удивило то, что они ему впору. Когда же все-таки я в последний раз их НАДЕВАЛ?
… Никак не меньше двух с половиной лет назад: тогда у него была подружка, вечно таскавшая его в бассейн в Крауч-Энде. Опытная пловчиха. Трэйс по сравнению с ней в воде выглядел просто смешным. Но продолжалось это совсем недолго. Вот еще, плавать! Нет, это удел рыб и уток!
Но здесь…
Здесь было бы просто преступлением игнорировать призыв моря.
Одного он не понимал: почему никто, кроме него, не купается? Но это действительно было так: сейчас весь этот кусочек Эгейского моря принадлежал ему одному. А все остальные отдыхающие — примерно с дюжину человек — сидели под навесом из виноградника в купальных костюмах или шортах, потягивая напитки и болтая.
Он плавал, лежал на спине, плескался в теплой воде этой огромной ванны почти час, а потом заметил у таверны какое-то движение. Кажется, начали разносить обед, а Трэйс как раз почувствовал, что зверски проголодался. Он вышел из воды, отряхнулся и почти мгновенно высох. Его сандалии — те, с закрытыми носами — стояли у самой кромки воды. Он надел их, дошел до тенистого дворика и сел за пустующий столик.
Странно, но ему вдруг бросилось в глаза, что все остальные, негромко переговариваясь и прикрывая при этом ладонями рты, искоса поглядывают в его сторону. Он сразу почувствовал себя несколько неуютно. Но, в конце концов, Фодула — лучшая половина содержателя таверны — подошла к нему. Она была очень приятной женщиной, круглолицей, тихой и вежливой. Трэйс заказал немного салата, фаршированные помидоры, острые греческие колбаски. И, разумеется, холодное пиво.
Не успел он закончить заказ, как молодой немец, с которым они ехали в такси вдруг поднялся из-за столика, где сидел со своей подругой, и подошел к нему.
— Извинить, — сказал он, наклоняясь к Трэйсу и дотрагиваясь до его руки. — Ви первый раз Греция, так?
— Да, первый, — подтвердил Трэйс.
— Ах зо! — воскликнул немец и с умным видом закивал своей светловолосой головой. Трэйс понемногу начал хмуриться.
— А почему вы спрашиваете? — осведомился он. — Я что-нибудь не так делаю?
— Вам бить некарашо. Пожалюста, берить!
Он протягивал коричневую пластиковую бутылочку с лосьоном от загара.
Бутылочка была на две трети пуста и, очевидно, больше не нужна — во всяком случае самой немецкой паре. На этикетке красовалась надпись: ВЫСОКАЯ СТЕПЕНЬ ЗАЩИТЫ. Когда немец вернулся за свой столик, Трэйс оглядел себя, свои обнаженные руки и ноги.
Так вот, значит, почему все остальные целый день старались не высовываться на солнце, а сидели в тени, в холодке и потягивали прохладительные напитки. Его кожа уже начинала краснеть. И тут ему на ум пришли слова из когда-то слышанной им песенки: "Лишь бешеному псу да англичанам полуденное солнце нипочем… "
Поев, он вернулся к себе в номер, побрился, принял душ, намазался остатками лосьона и тщательно втер его в кожу там, куда смог дотянуться. Затем надел шорты и футболку, поднял дверь и некоторое время посидел в ее тени. Пока лосьон оказывал свое благотворное воздействие на кожу, Трэйс принялся строить планы.
Купаясь, он заметил, что время от времени из-за холмов появляются такси, иногда по два-три за раз. Видимо среди местных жителей Амупи пользовалось определенной популярностью, возможно благодаря частому присутствию здесь женщин-отдыхающих в тесных крошечных бикини. Что ж, винить в этом водителей такси было трудно. Но Трэйс решил, что, когда появится следующая машина, он обязательно съездит в город. Ему непременно нужно было посетить там два или три места. Не успел он принять такое решение, как из тучи пыли вынырнуло одинокое такси, водитель которого возвестил о своем звуками музыкального клаксона, наигрывавшего ставший знаменитым благодаря фильму «Тесные Контакты Третьего Рода» сигнал связи из пяти нот.
Трэйс сунул в карман шортов несколько банкнот, опустил и запер дверь номера и поспешил к сидевшему на невысоком заборчике, попыхивая сигаретой, водителю. Ему повезло: это было то же самое такси и тот же водитель, который увез Амиру Гальбштейн в Пигадию. А вдобавок ко всему прочему, таксист еще и говорил на полуприличном английском. Когда машина углубилась в холмы, Трэйс принялся расспрашивать его об Амире.
— О, да — она быть сильно красива, — ответил, улыбаясь, водитель. — Она быть на вилла «Улисс».
— Отлично! — обрадовался Трэйс. — Непременно загляну. Слушайте, а в Пигадии можно купить выпивки?
— Что есть выпивки?
— Ну… спиртное… пить… понимаешь? Вино там… виски, и эта… как ее… оузо?
— Ааа, ОУЗО! Коктейли! Бары…
— Нет, не бары — магазины.
— О, да, конечно! Магазины хорошо. Три, четыре магазины! Все продавать вино, виски.
— А легко их найти, эти самые магазины?
— О, легко-легко! Городок маленький есть. Быстро идти, быстро находить…
Поездка заняла минут десять, за это время они преодолели никак не более четырех или пяти миль извилистой дороги. Трэйс вышел в «центре» и расплатился с водителем. Так значит, вот она какая — Пигадия.
Главная улица городка протянулась вдоль берега примерно на милю и примерно на столько же параллельно ей протянулась гавань, где мягко покачивались на воде лодки. В центральной части Пигадии имелось несколько магазинов, гостиниц, небольших ресторанчиков. Больше всего Пигадия напоминала каким-то удивительным образом пересаженный сюда кусочек столицы Родоса. Вот разве что здесь не было такого количества древних камней столь глубоко овеянных старинными легендами.
В принципе, если убрать отсюда море, то можно бы было снимать отличные дешевые вестерны. А человеку, пожелавшему затеряться, лучшего места для этого было бы просто не найти.
Затем мысли Трэйса обратились к Амире Гальбштейн. Но…
… сначала дело.
Трэйс побродил по улицам и наконец убедился, что вполне представляет себе схему городка. Затем он начал заходить в магазины, где торговали спиртным.
Поначалу ему удалось найти лишь один специализированный винный магазин — он располагался почти у самой гавани. Торговал в нем худой мрачного вида тип, а металлические полки были забиты просто сказочными напитками по баснословно низким ценам. Трэйс просто глазам своим не поверил, увидев двухлитровую бутылку «Гран Марнье» всего за 1700 драхм — то есть чуть больше чем за одиннадцать фунтов!
В магазине толкалось двое или трое покупателей, и он обводил взглядом выставленные на полках бутылки и сравнивал цены до тех пор, пока не ушел последний из них, а затем повернулся к тоскливого вида владельцу.
— Прошу прощения, — сказал он, — вы говорите по-английски?
— Немного.
— Я ищу винный магазин, которым владеет человек по имени Каструни. Это не его магазин?
— А? — на худом лице владельца застыло все то же отсутствующее выражение, глаза были полуприкрыты веками, и взгляд их казался каким-то змеиным.
— Каструни, — уже громче повторил Трэйс. — Это его магазин?
— Мой магазин! — похлопал себя по груди продавец. — Кто есть Каструни?
— Ладно, спасибо и на этом, — кивнул Трэйс. — Не беспокойтесь, просто я ищу одного человека, вот и все.
Он, так ничего и не купив, вышел на улицу и направился к другому — куда более маленькому — магазинчику в стороне от гавани. По дороге ему попалась всего пара туристов.
Владелец второго магазина оказался довольно молодым полным и добродушного вида человеком. Когда Трэйс вошел, он как раз угощал конфетами деревенских ребятишек. Дождавшись, пока малышня с довольным смехом не выбежит на улицу, он снова повторил вопрос.
И снова наткнулся на все тот же ничего не выражающий взгляд. Кроме разве что…
Ему показалось, что уголок рта продавца как-то нервно подрагивает. А еще он заметил, что когда продавец повторил это имя — Каструни — у него сильно задрожали руки — настолько сильно, что ему даже пришлось опереться ими на прилавок.
Трэйс оглядел магазинчик. Здесь продавалась не только спиртное. На полках лежали сигареты, коробки с сигарами, конфеты и разные сладости, консервы, пакеты печенья, даже местные яйца и сыр. Как бы невзначай, делая вид, что внимательно изучает этикетку на бутылке виски «Грантс», он сказал:
— Каструни был моим другом. Он приехал в Англию, что встретиться со мной и кое-что рассказать. Но теперь он мертв. — И уголком глаза заметил, как толстяк вздрогнул, нижняя челюсть его отвалилась так, будто кто-то вдруг подошел к нему и отвесил пощечину. Трэйс быстро повернулся к толстяку, но тот уже кое-как взял себя в руки.
— Мертв? Кто-то умер? Это очень плохо, но… — Он пожал плечами.
НЕ БОЛЬНО-ТО УБЕДИТЕЛЬНО, подумал Трэйс. Он заплатил за виски и вышел из магазинчика. СОВСЕМ НЕУБЕДИТЕЛЬНО. Но фактов ему было вполне достаточно. О, да. Если Каструни и вправду был совладельцем магазина здесь, в Пигадии, то, скорее всего, это и был его магазин. Даже НАВЕРНЯКА его. И, естественно, он предупредил партнера, чтобы тот держал язык за зубами…
Задумавшись на ходу, Трэйс налетел и едва не сбил с ног стоявшего у витрины человека, который разглядывал выставленные там товары. Им оказался какой-то толстяк в белом костюме.
— Простите, — тут же извинился Трэйс. — Зазевался.
Толстяк взглянул на Трэйса из-под широкополой шляпы. Это был мистер Харди — или Сидни Гринстрит.
— Ничего, — просопел он, с небольшим американским акцентом — или с неудачной имитацией американского выговора. — Черт, это и моя вина. Уж больно меня, черт побери, много. Натыкаюсь на всех подряд. — Он горестно всплеснул руками, кивнул на прощание и направился в сторону гавани. Трэйс поспешил за ним.
— Эээ… прошу прощения!
— Да? — Толстяк остановился и подождал, пока Трэйс его догонит.
— Я насчет той девушки, что ехала с вами в такси из аэропорта, Амиры Гальбштейн. Мы с ней договорились встретиться. Я знаю, что она остановилась на вилле «Улисс», но…
— Ну да, конечно! — просопел толстяк. — Еще бы! Такая красотка. Мы снимаем одну половину дома, а она — другую. (Трэйс сразу отметил про себя это «мы».) Так значит, хотите узнать, где это?
— Был бы вам очень признателен.
Толстяк быстро объяснил ему, как туда пройти, и удалился.
В четверти мили к северу от городка, у подножия холма, за которым начинались горы, Трэйс вскоре обнаружил виллу «Улисс». Дом был вполне современным, правда, по стилю напоминал чуть ли не испанскую гасиенду, которая, как ни удивительно, здесь казалась вполне уместной. Располагавшаяся в глубине обнесенного стенами и разгороженного на две половины дворика вилла выглядела исключительно уединенной и очень богатой. Стены сплошь покрывали каскады листьев и цветов зелено-пурпурной бугенвилии.
Менее чем в сотне ярдов от виллы прямо за дорогой тянулся берег, окрашенный солнцем в разные цвета — от чисто белого до светло-желтого — там, где в море уходили похожие на карты из засаленной колоды невысокие прибрежные скалы. Трэйс еще раз взглянул на виллу, а затем снова на берег . Он знал, что Амира занимает северную часть дома и соответствующую половину двора, но у самой кромки воды он вдруг заметил одинокий зонтик. А разве она не говорила, что ищет здесь тишины и покоя?
Амира лежала на животе, опершись на локти; на фоне золотившейся от масла кожи выделялись лишь две узенькие полоски бикини.
Запах кокоса Трэйс почувствовал задолго до того, как приблизился и смог заговорить не повышая голоса. Чтобы его тень не упала на нее и не напугала, он начал еще издали:
— Привет. Я так и знал, что это вы.
Амира бросила на него взгляд поверх темных очков, одним быстрым плавным движением села, скрестив ноги, и отложила книгу.
— Так и знала, что это вы, — улыбнулась она. — Хотя и появились часа на два раньше чем я ожидала. — Тут она пригляделась к нему повнимательнее, сняла очки и посмотрела еще, затем сказала: — Лучше идите-ка в тень. Что вы с собой сотворили?
Трэйс фыркнул.
— Да ведь никто же меня не предупредил, что греческие острова — это просто замаскированные микроволновки. Вижу, в этом году вы носите кокос. Лично же я предпочел все немецкое. Скорее всего, поросячья моча. Но фрицам плевать на то как и что пахнет, лишь бы действовало как надо.
Она рассмеялась:
— Так вот значит, как у вас там — я хочу сказать, в Амупи.