Ламли Брайан. Демогоргон

   Хумени заполнял собой почти все окно. Он широко расставил руки, придерживая створки ставней, а его пылающие ненавистью глаза были устремлены на Каструни.
   Но в этом взгляде было и кое-что еще: смертельная угроза, невыразимо страшные намерения.
   — Ты?! — взревел Хумени, нагибаясь, чтобы достать его руками. — Ну конечно! Кто же еще?
   Его глаза, его голос, само его присутствие — все это буквально гипнотизировало, как взгляд змея вводит в оцепенение пойманную птичку.
   Каструни почувствовал этот гипнотический паралич только когда ужасные руки потянулись к нему — почувствовал и попытался перебороть его. Он уставился в это чудовищную, составленное из лиц нескольких людей, физиономию, вложив в свой взгляд всю обуревающую его ненависть. Лицо Хумени было и лицом Ихьи Хумнаса, с его крючковатым носом и сверкающими белыми зубами, которые даже сейчас были оскалены в зловещей ухмылке, и, одновременно, лицом Якоба Мхирени, с его ярким зигзагом шрама, а откуда же тогда то уродливое, поросшее грубой шерстью тело от талии и ниже, которое сейчас было скрыто разделяющей их стеной?
   ХУМЕНИ! В совершенно одуревшем от всего случившегося мозгу Димитриоса Каструни вдруг что-то будто щелкнуло. Конечно же, Хумнас и Мхирени! Гуигос забрал не только их, он еще и воспользовался частями их фамилий. «Хум» от Хумнаса, а «ени» от Мхирени. И осознание этого мгновенно вывело его из ступора. Интересно, как назвало бы себя чудовище, сумей оно прихватить и Каструни? Касхумени? Эта мысль привела Каструни в ярость: теперь его ненависть и силы удвоились.
   Перед ним был не человек, а зверь — порождение преисподней, составленное из частей нескольких людей, а паралич, охвативший Каструни был результатом вовсе не гипноза, а самого обычного страха! Каструни растерялся лишь потому, что слишком много знал, и из-за постоянно владевшего им ужаса. Но теперь, когда руки Хумени вцепились в его плечи, он мгновенно сжал рукоятку своего ружья. Но не успел он даже начать поднимать свое оружие, как…
   Хумени без малейших усилий поднял его и втащил в открытое окно при этом едва не вывернув Каструни суставы. Да, это создание было воистину МОГУЧИМ! Ну еще бы, разве он не призвал в себя похоть, силу и могущество Демогоргона? Кем или чем был этот самый Демогоргон Каструни не представлял, или не мог быть уверен, даже несмотря на то, что узнал из книг, найденных им в сумках Гуигоса. Но он понял: хотя бы отчасти этот Демогоргон был Смертью, поскольку сейчас он определенно смотрел прямо в ей в лицо.
   Хумени держал его — совершенно беспомощного — на весу перед собой так, что ноги Каструни болтались где-то в футе от пола, вперившись в него взглядом с расстояния всего в несколько дюймов. Каструни от талии и выше был буквально скован. Но шевелить головой он все еще мог.
   Он взглянул вниз, увидел кривые поддерживающие тело Хумени задние ноги осла, а между ними — огромные ослиные гениталии. Но уже в следующее мгновение чудовище отшвырнуло его прочь, на стену. Удар оглушил Каструни и он тяжело сполз на пол. Тем не менее, ружья из рук он не выпускал и, пока одержимый похотью и властью над беспомощным противником чудовищный Пан неуклюже ковылял к нему, снова протягивая руки, чтобы схватить жертву, Каструни трясущейся рукой поднял ружье, прицелился и тут же спустил курок.
   На конце гарпуна был трезубец с зубцами длиной дюйма по три каждый и совершенно бурый от ржавчины. Если бы наконечник был стреловидным, он конечно насквозь пробил бы плечо Хумени. Но, учитывая вилкообразную форму острия, оно вонзилось в плоть лишь на глубину зубцов, погрузившихся в плоть противника до горизонтального основания вилки. Тем не менее, три ржавых острия попали в цель, глубоко вонзившись в правое плечо хромоногого чудовища под самой ключицей. Сила удара и острая боль отбросили его в сторону, он дико закачался, оступился, рухнул на пол и остался лежать, дрыгая ногами — обе они были сплошь покрыты шерстью, а одна, к тому же, по-видимому была искалечена — дико вопя и отчаянно пытаясь выдернуть гарпун из плеча.
   Даже раненый Хумени наверняка превосходил силой любого обычного человека.
   Понимая это, Каструни воспользовался единственной единственной оставшейся у него возможностью спастись. Он с трудом поднялся на ноги и бросился к выходу. Но лучше бы ему было выпрыгнуть в окно: Хумени, не обращая внимания на боль в плече, выбросил вперед заканчивающуюся копытом ногу и сбил его с ног уже почти в дверях.
   Вывалившись в коридор, Каструни вскочил, не удержавшись снова упал, поднялся и бросился к выходу. Хумени — все еще испуская странный, похожий на рев, какого-то огромного раненого животного, и по-прежнему отчаянно стараясь вырвать из плеча гарпун — несся за ним по пятам. Могучая рука упала на плечо Каструни и отшвырнула его в сторону. Он с треском врезался в тонкую дощатую дверь первой спальни и, проломив ее, влетел внутрь. Следом за ним в спальню ворвалось и чудовище.
   В полумраке спальни, освещенной единственной керосиновой лампой, пламя которой к этому времени совсем ослабло и почти не давало света, Каструни увидел силуэт своего преследователя на фоне дверного проема, заметил, что гарпуна в плече больше нет, а из трех ран обильно течет кровь.
   Чудовище приблизилось и загнало его в угол. Каструни увидел как невероятно сильные руки снова тянутся к нему — и тут раздался жалобный стон лежащей на кровати обнаженной девушки-гречанки.
   Хумени на мгновение отвлекся, взгляд его дьявольских глаз упал на девушку. Каструни мгновенно воспользовался случаем и бросился на него, сильно ударив плечом. Чудовище пошатнулось, с размаху врезалось в небольшой столик, на котором стояла лампа, и опрокинуло его. Пламя тут же взметнулось вверх, по стенам заплясали тени. Почти сразу загорелось кружевное покрывало, а от него занялось и постельное белье.
   Но дальше началось нечто странное: вместо того, чтобы возобновить атаку,
   Хумени лишь мельком взглянул на противника, всего раз рыкнул (от разочарования, решил Каструни) и, бросившись к гречанке, принялся стаскивать ее с пылающей кровати. Поскольку и она, и остальные, были попросту использованы Хумени для осуществления своих отратительных целей и, предположительно, больше не представляли для него никакой ценности, он, по мнению Каструни, прежде всего должен бы был позаботиться о спасении собственной шкуры. Но, как бы то ни было, Каструни предоставилась вторая возможность сбежать — он стремглав кинулся через разбитую дверь спальни, в коридор, затем — в холл, и выскочил на свежий ночной воздух.
   Позади за закрытыми ставнями окнами медленно разгоралось яркое оранжевое зарево и слышались хриплые крики Хумени. Перебравшись через невысокий окружающий сад заборчик, Каструни присел и оглянулся.
   Из распахнутой парадной двери пошатываясь появился Хумени с девушкой-гречанкой на плече, спустился по ступенькам и, отойдя на десяток шагов от горящего дома, положил ее на землю. Затем он поспешил обратно в холл, затянутый все более сгущающимся дымом, уже начинающим тонкими струйками просачиваться наружу из-под ставней. Теперь Каструни выяснил и сделал все, что было возможно в его положении. Поэтому он уже повернулся было, чтобы уйти, на замер, снова услышав хриплый голос Хумени. Чудовище выкрикивало его имя! Он еще раз оглянулся.
   Хумени стоял у открытого окна второй спальни. Он как раз выпихивал наружу девушку-англичанку, нижняя часть тела которой была по-прежнему оголена. Очевидно он намеревался спасти всех трех девушек, и теперь время от времени отвлекался от этого занятия лишь для того, чтобы в очередной раз выкрикнуть в ночь очередную угрозу:
   — Слушай, Каструни! Слушай, ты, Димитриос, сын Костаса! Я уже начал было думать, что ты мертв, но теперь знаю, что это не так. Запомни же: тебе удалось нарушить мои планы в последний раз. Теперь, куда бы ты ни отправился, Каструни, я все равно найду тебя, и тогда ты по-настоящему пожалеешь, что до сих пор жив!
   Каструни знал, что слова этого существа вовсе не пустая угроза. Он попятился, развернулся и бросился в темноту, направляясь к пляжу. А откуда-то сзади доносилось:
   — Ты все еще сомневаешься в этом, Каструни? Неужели сомневаешься? Тогда, может, это тебя… — И он выкрикнул короткий отрывистый гортанный приказ на каком-то то ли очень древнем, то ли просто незнакомом Каструни языке — приказ или заклинание? — закончившийся одним резким и ясно различимым словом: — Демогоргон!
   Ответ последовал незамедлительно.
   Та сверъестественная тишина, свидетелем которой стал Каструни, впервые приблизившись к вилле, сейчас показалась ему просто прелюдией к тому, что произошло: цикады, как по мановению волшебной палочки замолкли, а море, которое еще мгновение назад плескало о берег небольшими волнами, будто застыло. В тяжелом, ставшем вдруг почти осязаемым ночном воздухе подобно какому-то неприятному запаху почувствовалось электрическое напряжение.
   Каструни, то и дело оскальзываясь на камнях, добежал до одиноко стоящей оливы и укрылся за ней. Но, укрылся от чего? Он почувствовал как страх колотится в его груди, хотя и не знал, чего боится. О, да, конечно, он боялся этого чудовища Хумени — да и кто, будучи в здравом уме, не боялся бы? — но теперь ему казалось, что он боится уже и самой ночи и воцарившейся кругом ужасающей тишины.
   Над серебристой гладью моря вдруг возникло какое-то движение. Каструни заметил его уголком глаза и тут же резко обернулся, чтобы посмотреть в чем дело. Над морем начали сгущаться тучи, возникая как бы ниоткуда в совершенно ясном небе, где до этого не было ни единого облачка. Сначала появились какие-то клочья тумана, которые быстро сгустились, превратившись в грозовые тучи, формой напоминающие какую-то странную спиральную туманность, движущуюся в сторону берега!
   Движущуюся? Нет, скорее бешено НЕСУЩУЮСЯ — и это при том, что кругом стояло полное безветрие!
   Каструни принялся вглядываться в тучи. В странном спиральном облачном вихре начали мелькать прочерки света, которые с каждой секундой становились все ярче. А когда облачная масса приблизилась к берегу, то стало заметно, что в центре она постепенно обретает плотность и какую-то форму. Какую — этого Каструни даже представить себе не мог, да и не хотел — но ему показалось, что она обладает глазами, взирающими на него из поднебесья подобно каким-то обладающим собственным разумом сгусткам адского пламени! А в следующий момент прочерки света стали уже не прочерками, а длинными молниями, которые как бы огромными шагами шли через море, шли как…
   … как что-то, что он уже когда-то видел в одну ужасную ночь в чужой стране более двадцати лет назад!
   Каструни побежал.
   Он мчался к сосновой рощице, к своей машине, спасая жизнь.
   Ударившая молния была ослепительно-белой, а сопровождающий ее удар грома — просто оглушительным. Вместе с ними налетел и ветер, который накинулся на Каструни, как будто старась связать его рукам и ногам. Совершенно неподвижное до этого море буквально в считанные секунды пошло волнами, а над пляжем во все стороны носились целые песчаные вихри. В январе или феврале Каструни еще мог бы ожидать подобного, но в середине лета.. ?!
   Тучи теперь висели почти у него над головой, но бегущий человек боялся поднять голову и взглянуть на них. Очередная молния ударила в воду почти у самого берега и к небу поднялся столб пара. Еще один удар — на сей раз уже в полоску пляжа. Потом еще один — у самых ног Каструни. Эта штука, похоже намеревалась пройтись прямо по нему, испепелить его своими ножищами-молниями!
   Сосновая рощица, казалось, выросла прямо из вьющегося вихрем песка и ударов грома. Каструни мчался прямо к деревьям. Там его ждала машина. Нет, ДВЕ машины!
 
   Он бросился ничком на землю за ближайшей сосной, не столько увидев, сколько почувствовав, что неподалеку во тьме притаился еще кто-то. Затем он почувствовал удар по затылку и все растворилось в острой боли и утонуло в ледяной, чернильной тьме…
   Борясь с порывами ветра, англичанин Уиллис стоял над бесчувственным телом, направив на него свой пистолет с уродливым глушителем. Лежащий перед ним на песке человек был совершенно неподвижен.
   — Хорошо! — прошептал Уиллис, со своим как всегда безукоризненным произношением, хотя голос его слегка дрожал. — Очень хорошо. Тебе все равно было бе не уйти от ЭТОГО, мой неизвестный друг. Оно следовало за твоим страхом так же неотвратимо и безошибочно, как гончая идет на запах крови раненого зверя. В бессознательном же состоянии, ты просто не можешь испытывать страха и запах его как бы исчезает.
   Обескураженные молнии уже двигались вдоль пляжа прочь, а водоворот бешено крутящихся туч начал постепенно терять форму. Уиллис кончиком своего модного безупречно блестящего полуботинка перевернул Каструни на спину.
   — Вот видишь, на самом деле ты должен быть мне благодарен за этот удар по голове. Нет? — Он пожал плечами. — Ну, как знаешь. Кто же ты, интересно, и что ты натворил — а? — если он наслал на тебя такое? Шпионил за ним, что ли? Ох уж эти мне любопытные, нечистоплотные, бесстыжие греки!
   Грозные тучи удалялись в сторону моря, втягивая в себя огненные ноги и начиная рассеиваться. Ветер стих так же быстро, как и поднялся, и мало-помалу снова начали стрекотать цикады. Уиллис вытер мокрый от пота лоб. Он раздумывал, не стоит ли всадить в голову лежащего без сознания человека пулю, но решил, что это ни к чему. Указаний на этот счет он не получал и даже не знал, кто этот человек. Скорее всего, никто. Просто Хумени пришел в ярость, заметив, что кто-то подглядывает за ним, только и всего. Сохранил же он жизнь этому незнакомцу по одной простой причине: у него не было выбора. Он должен был спасти самого себя! Прямое попадание молнии — в незнакомого грека, или, что еще хуже, в одну из двух машин — вполне могло бы погубить их обоих.
   Уиллис прикусил губу. Может быть, все-таки лучше убить его? Он опустился на одно колено, прицелился в центр лба Каструни и…
   В этот момент он заметил вдали оранжевое зарево, постепенно приобретавшее красноватый оттенок и явно заслуживавшее немедленного внимания.
   В воздухе стал чувствоваться резкий запах дыма. Издалека донесся похожий на лай разъяренного пса голос Хумени, изрыгавшего проклятия и звавшего Уиллиса.
   Он встал и убрал пистолет. Вилла? Горит? Какого черта.. ?
   Уиллис бросился к своей машине и рывком распахнул дверцу. Он бросил еще один взгляд на распростертого под деревьями незнакомца и уселся за руль. Что бы ни стряслось там на вилле, стоявшей совсем рядом с дорогой — пожар или еще что-то — оно обязательно привлечет к ним внимание. И очень скоро. Конечно, в принципе именно таков и был план Хумени: привлечь внимание и оживить старые страхи, старинную вражду, но лишь после того, как они исчезнут с острова.
   Уиллис повернул ключ в замке зажигания, включил фары, врубил скорость и медленно поехал между соснами к дороге. К тому времени как он добрался до виллы, пламя уже выбивалось из всех окон, а Хумени — в одним мешковатых штанах и халате — в ярости бегал взад-вперед по засыпанному гравием проезду…

ЧАСТЬ II

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   Конец мая 1983 года, около полуночи, частное загородное имение близ Радлетта, к северу от Лондона.
   Расположенный среди поросших лесом холмов, обнесенный высокой каменной стеной дом представлял собой тщательно отреставрированный особняк елизаветинской эпохи. Он был трехэтажным, с высокой островерхой крышей и деревянными мансардами, сказочноно красивым и баснословно дорогим.
   Выпадало из общего стиля лишь большое современное крыльцо, сплошь застекленное и выходящее далеко вперед — прямо к асфальтовому проезду, ведущему к дому от высоких железных ворот.
   Владел особняком давно отошедший от дел старый негодяй Огаст или «Гас» (а в молодости более известный под кличкой «Кот») Картер, в прежние времена являвшийся одним из главарей лондонского преступного мира и один из тех немногих людей его занятий, кто благополучно дожил до старости, сохранив все нажитое неправедными путями добро. Он представлял собой одно из исключений, подтверждающих правило, гласящее: «ворованное впрок нейдет». Лично ему пошло, да еще как! Еще одним исключением из того же правила был Чарльз Трэйс (для узкого круга ближайших друзей — просто Чарли), который как раз в этот момент опустошал шкафы в запертом кабинете Картера, расположенном на верхнем этаже. По крайней мере, заперты были двери кабинета, но не окно, через которое Трэйс сюда и попал.
   Кот Картер и его молодая жена проводили время на Багамах, наслаждаясь первой неделей своего трехнедельного отдыха, а пока Кот отсутствовал, мыши — трое его взрослых детей от первого брака — два великовозрастных балбеса и только что закончившая школу и ищущая острых ощущений девица — развлекались.
   В просторных комнатах первого этажа старинного особняка целая толпа богатых бездельников, представителей разных так называемых свободных профессий и прочего сброда отплясывала под оглушительную музыку удостоившей их личным присутствием рок-группы. Обшарпанный фургончик группы был припаркован там же где и машины гостей. Неуклюжий «фольксваген» с яркими кричащими надписями на бортах и на крыше выглядел настоящим сиротой среди окружающих его «ягуаров», «мерседесов» и «порше». Здесь был даже один «роллс», в котором, надвинув на глаза фуражку, мирно дремал шофер.
   Трэйс и взбирался по стене, и влезал в окно очень тихо. Подъем оказался делом крайне несложным: дом был увит плющом, изобиловал карнизами, а окно так перекосилось от времени, что шпингалеты больше не держали и, чтобы оно открылось хватило одного-единственного толчка.
   Сигнализации тоже не оказалось. Кот Картер, видимо, считал третий этаж и без того достаточно безопасным местом, хотя кому-кому как не ему следовало бы знать, что это далеко не так. Поэтому, Трэйс пробрался внутрь без малейших осложнений
   И теперь он улыбаясь набивал карманы своего облегающего комбинезона лучшими экспонатами коллекции Картера. Его коллекции золота. Старый бандит лет сорок собирал эти сокровища: тонкой работы медальоны и миниатюры на золоте, филигранные цепочки и вычурные табакерки, старинные золотые гинеи, кулоны и распятия, часы, перстни и даже небольшие редкие германские слитки.
   Все это стоило огромные деньги и в первоначальном виде, но и в переплавленном виде принесло бы небольшое состояние. Трэйсу было достаточно и небольшого состояния, поскольку в Лондоне вряд ли нашелся бы хоть один скупщик краденого, который рискнул бы предложить кому-нибудь золото Картера в виде изделий, зато многие с удовольствием имели бы дело с небольшими, грубыми безымянными слитками.
   Золото: предмет обожания для старика Картера и средство заработать на жизнь для Чарли Трэйса. Первый жил для того, чтобы собирать его и наслаждаться красотой всех этих безделушек, в то время как второй был совершенно равнодушен к их красоте, а просто крал золото дабы обеспечить себе хлеб насущный, причем делал это весьма умело. Крал, чтобы жить, да, но, возможно, и чтобы умереть, поскольку, если Кот Картер когда-нибудь узнает, кто лишил его любимых сокровищ…
   Отяготив свои карманы примерно восемью фунтами разной дребедени (если только подобную добычу уместно так называть) Трэйс решил, что этого достаточно. Некоторое время он даже прикидывал, не сделать ли вторую ходку, но в конце концов пришел к выводу, что это будет уже чересчур.
   Не стоит так испытывать судьбу. Он, конечно, знал об отъезде Картера на Багамы, но вот вечеринка оказалась просто счастливым случаем. Поэтому, лучше не перебарщивать.
   Поскольку грохот музыки внизу стал совсем уж оглушительным и теперь содрогался буквально весь дом, Трэйс решил, что может позволить себе расслабиться и поскорее убраться от греха подальше. Сейчас он быстро спустится вниз, не беспокоясь о производимом при этом шуме. Очень кстати, поскольку он по опыту знал насколько тяжело совершать едва ли не акробатические трюки на отвесной стене с восемью или девятью фунтами золота в карманах.
 
   К счастью, окно кабинета Картера выходило на задний двор, а спальни на первом этаже с этой стороны пока не были заняты или, по крайней мере, не были освещены. Спускаясь вниз, Трэйс заглянул в одну из них и понял, что оказался неправ: в темноте на большой постели переплелись три мраморно-белых тела. Какой-то болван с парой пташек. Везет же некоторым! Но Трэйс не стал дожидаться пока его глаза привыкнут к царящей в спальне темноте. Ведь в любом случае, принять участие в потехе ему не светит. А через несколько секунд он уже был на земле.
   Затем, пригибаясь и стараясь по возможности держаться в тени деревьев и кустов, он за считанные минуты добежал до огораживающей поместье стены и перемахнул через нее. Неподалеку в кустах была спрятана его Черная Бесс — старый, но все еще в превосходном состоянии пятисоткубовый скоростной «Триумф», оборудованный самой современной коробкой передач. Он быстро уложил добычу в навесные багажники, закрыв их фальшивыми донышками, надел шлем и покатил мотоцикл через кусты к дороге. В это время суток движение обычно бывало крайне небольшим, но ближе к Лондону машин должно было стать гораздо больше.
   Перед тем как завести мотоцикл, он похлопал себя по правому нагрудному карману, проверяя на месте ли небольшой бумажник, в котором находились его права, страховка, техпаспорт мотоцикла, и позволил себе удовлетворенно кивнуть.
   Дорожный налог у него конечно же был уплачен и своевременно. Не хватало еще быть задержанным за какое-нибудь мелкое нарушение — о, нет, только не с этими желтенькими штучками, припрятанными в багажниках. По той же самой причине он не мог позволить себе и попасть в аварию.
   Таким образом, несмотря на то, что его Бесс могла не напрягаясь делать больше сотни миль в час, обратно домой он ехал на весьма умеренной скорости, был очень осторожен и подкатил к своему дому в Хайгейте в начале второго ночи. Трэйс закатил мотоцикл в небольшой сарайчик в укромном уголке двора, снял навесные багажники, вошел в дом, миновал холл и тихонько поднялся по лестнице к себе.
   Не выкладывая добычу из багажников, он переоделся в халат, налил себе выпить и уселся у выходящего на город широкого окна. Из него открывался прекрасный вид на Лондон: сквозь легкую дымку пробивалось мерцание городских огней и как будто даже ощущалось тепло тел миллионов живущих в нем людей. Даже в это позднее время скорее чувствовалось, чем слышалось медленно затихающее биение гигантского отходящего ко сну сердца. Это ощущение всегда оказывало на Трэйса умиротворяющее воздействие. При этом у него всегда сразу прояснялось в голове и он начинал думать: медленно, методично и ясно.
   Сейчас его мысли в основном были о сегодняшнем вечере: о только что провернутом в Радлетте дельце. Все прошло без сучка без задоринки.
   Разве нет? И все же что-то не давало ему покоя. Наконец Трэйс понял, в чем дело, и принялся вспоминать то, что вдруг так насторожило его.
   Это была машина, черная и сверкающая, безмолвная, приземистая и странно угрожающая, похожая скорее даже не на машину, а на какое-то хищное создание с желтыми горящими глазами-фарами. Сейчас она снова всплыла перед его мысленным взором. Он видел ее в зеркалах заднего вида: большую механическую мокрицу, неотступно следующую в ста пятидесяти ярдах позади.
   Какая-то, возможно французская, иномарка. Она пристроилась за ним почти сразу после того, как он уехал от Картера и преследовала (или ему только так показалось?) примерно с полдороги до дома. Тогда он тоже немного встревожился.
   Может, полицейская машина без опознавательных знаков? Какой-нибудь сменившийся с поста коп, решивший проследить за подозрительным ночным мотоциклистом? Или, что еще хуже, один из подручных Картера.. ?
   Но тут машина начала набирать скорость, бесшумно как тень промчалась мимо, причем призрачный водитель даже не взглянул на него, а просто сидел за рулем, глядя прямо перед собой на дорогу. Через некоторое время нервы Трэйса успокоились.
   Затем, когда он уже выехал на Северную кольцевую, у поворота на Голдерс-Грин на перекрестке, где вот-вот должен был загореться красный свет… снова появилась эта машина, или другая, но ужасно похожая на нее. Она замерла рядом с ним, полуприкрыв свои пылающие глаза. Водитель за отсвечивающим стеклом казался просто расплывчатым темным пятном — мозгом чудовища. Даже забавно: почему-то машина казалась ему гораздо более важной, чем ее водитель. Впрочем, не так уж и забавно — Трэйс вдруг осознал, что машина всего лишь продолжение сидящего за рулем человека и, кем бы он ни был, это наверняка крайне расчетливый и хладнокровный человек. Трэйс вспомнил, что это пришло ему в голову как раз когда свет для машины сменился на зеленый и она рванулась вперед, промчавшись всего в каких-нибудь нескольких дюймах от его переднего колеса, миновала перекресток и исчезла во тьме. И снова водитель не удостоил его взглядом, и снова у Трэйса тревожно заколотилось сердце…
   Он налил себе еще порцию и отхлебнул, а затем еще раз прокрутил в голове всю последовательность событий. Нет, просто совпадение, и не более того. Да еще чересчур богатое воображение. Машина была то ли «ситроеном», то ли чем-то в этом роде, совершенно новой модели, или по крайней мере такой, которую Трэйсу еще не доводилось видеть. Кроме того, скорее всего, ему попалась не одна машина, а две, и зловещими они показались ему просто из-за сопутствующих обстоятельств: должно быть совесть заговорила. Трэйс решил выбросить всю эту историю из головы.