Страница:
Зрелище было прекрасным в своей простоте, но безобразным в скрытом смысле цели существования Дома Дверей. Словно предупреждающие иероглифы на гробнице какого-то фараона, украшения в виде черепов и горгулий так и кричали: «Не подходи! Назад! Не трожь!»
«Или, наверное, — подумал Джилл, как и в прошлый раз, — оставь надежду всяк, сюда входящий».
Джордж нес Фреда Стэннерсли. Опуская как можно осторожнее лишенного сознания пилота на плоский участок поверхности, он взмолился, тяжело дыша:
— Господи, дайте мне хоть минутку передохнуть!
Джилл посмотрел на него и сказал:
— Остаток пути мы можем спустить его по склону своим ходом, как на салазках. Эта каменная осыпь и земля не повредят ему. — И он обратился к спецагенту:
— А насколько сильно ты, собственно, его ударил-то? Я имею в виду, сколько он, вероятно, пробудет в отключке?
Тарнболл пожал плечами, хотя и не беззаботно:
— Как, по-твоему, если бы ты прямо сейчас взял, да и заснул, то, сколько проспал бы? — ответил он вопросом на вопрос. — Всю ночь? Уж насчет себя-то я чертовски уверен! По меньшей мере, девять-десять часов. Так что, по идее, это должно относиться и к Фреду Стэннерсли — и еще как!
— Имеет смысл, — кивнул Джилл. — Но я предпочел бы знать наверняка. Значит, когда мы спустим его туда, возможно, неплохо будет завязать ему глаза и связать его самого, как в тот раз Кину Суна...
Спускаться в низину оказалось проще простого; съезжая по склону на прикрытых лохмотьями спинах и упираясь пятками, они гнали перед собой небольшие обвалы из гравия, оставляя на каменистой осыпи дымящийся след. Джилл и спецагент присматривали за Фредом Стэннерсли, который, впрочем, ничего и не почувствовал. Но когда они оказались в ложбине между отрогами, Джилл их предупредил:
— Держитесь подальше от кристалла. С этой минуты это по моей части.
А затем, глядя на сделавшееся более синим небо, он гадал, когда же должны появиться первые звезды. Время быстро истекало, и события начинали концентрироваться, концентрируя также мысли Джилла, когда тот созерцал огромный кристалл. Когда он в прошлый раз вел подобный бой, тот стал для него адом, и что-то подсказывало, что и на сей раз не будет иначе. Ведь Сит же, наверняка, усвоил в тот раз уроки, которые ему преподали? И хотел теперь преподать пару-тройку своих уроков.
И все же Джилл больше не боялся. И глядя на других, он считал, что и они тоже не боятся. Он знал, что давить на людей или угрожать им можно лишь до определенного предела, за которым угрозы перестают иметь какое-либо значение. Его группа дошла до этого предела, и у нее осталась лишь воля к борьбе. И покуда они все еще способны дышать, именно этим-то его спутники и будут заниматься.
Джилл знал еще одну вещь. Если конец и правда близок, каким бы ни стал этот конец, то точно так же, как и в прошлый раз, все решается именно здесь: в этих чуждых горах, на этой синтезированной, сверхъестественной планете огромного кристалла.
С такими вот мыслями он забрал у Анжелы сумку-баул и отошел, чтобы присесть не слишком далеко от загадочного кристалла. И когда тени еще больше удлинились, то он попытался стряхнуть усталость и сосредоточить свой машинный менталитет на этой последней причудливой грани Дома Дверей.
Глава сороковая
«Или, наверное, — подумал Джилл, как и в прошлый раз, — оставь надежду всяк, сюда входящий».
Джордж нес Фреда Стэннерсли. Опуская как можно осторожнее лишенного сознания пилота на плоский участок поверхности, он взмолился, тяжело дыша:
— Господи, дайте мне хоть минутку передохнуть!
Джилл посмотрел на него и сказал:
— Остаток пути мы можем спустить его по склону своим ходом, как на салазках. Эта каменная осыпь и земля не повредят ему. — И он обратился к спецагенту:
— А насколько сильно ты, собственно, его ударил-то? Я имею в виду, сколько он, вероятно, пробудет в отключке?
Тарнболл пожал плечами, хотя и не беззаботно:
— Как, по-твоему, если бы ты прямо сейчас взял, да и заснул, то, сколько проспал бы? — ответил он вопросом на вопрос. — Всю ночь? Уж насчет себя-то я чертовски уверен! По меньшей мере, девять-десять часов. Так что, по идее, это должно относиться и к Фреду Стэннерсли — и еще как!
— Имеет смысл, — кивнул Джилл. — Но я предпочел бы знать наверняка. Значит, когда мы спустим его туда, возможно, неплохо будет завязать ему глаза и связать его самого, как в тот раз Кину Суна...
Спускаться в низину оказалось проще простого; съезжая по склону на прикрытых лохмотьями спинах и упираясь пятками, они гнали перед собой небольшие обвалы из гравия, оставляя на каменистой осыпи дымящийся след. Джилл и спецагент присматривали за Фредом Стэннерсли, который, впрочем, ничего и не почувствовал. Но когда они оказались в ложбине между отрогами, Джилл их предупредил:
— Держитесь подальше от кристалла. С этой минуты это по моей части.
А затем, глядя на сделавшееся более синим небо, он гадал, когда же должны появиться первые звезды. Время быстро истекало, и события начинали концентрироваться, концентрируя также мысли Джилла, когда тот созерцал огромный кристалл. Когда он в прошлый раз вел подобный бой, тот стал для него адом, и что-то подсказывало, что и на сей раз не будет иначе. Ведь Сит же, наверняка, усвоил в тот раз уроки, которые ему преподали? И хотел теперь преподать пару-тройку своих уроков.
И все же Джилл больше не боялся. И глядя на других, он считал, что и они тоже не боятся. Он знал, что давить на людей или угрожать им можно лишь до определенного предела, за которым угрозы перестают иметь какое-либо значение. Его группа дошла до этого предела, и у нее осталась лишь воля к борьбе. И покуда они все еще способны дышать, именно этим-то его спутники и будут заниматься.
Джилл знал еще одну вещь. Если конец и правда близок, каким бы ни стал этот конец, то точно так же, как и в прошлый раз, все решается именно здесь: в этих чуждых горах, на этой синтезированной, сверхъестественной планете огромного кристалла.
С такими вот мыслями он забрал у Анжелы сумку-баул и отошел, чтобы присесть не слишком далеко от загадочного кристалла. И когда тени еще больше удлинились, то он попытался стряхнуть усталость и сосредоточить свой машинный менталитет на этой последней причудливой грани Дома Дверей.
Глава сороковая
Трансмат являлся частью системы, обеспечивавшей энергией корабли фонов. Он вел свою родословную от изощренной двигательной системы, которая искривляла пространство и разрешала как фонам, так и ггудднам пересекать за ограниченное время почти безграничные расстояния. Если трансмат был неисправен — положение неслыханное, — то Гыс У Кальк прав, и Сит оказался здесь в ловушке, в Замке на враждебной планете. Он просто-напросто не смел выбраться наружу. Земля была холодным, негостеприимным миром, но космос-то куда как холоднее, а на корабле, системы которого одна за другой выходят из строя...
Думать об этом было невыносимо.
Но здесь у Сита, по крайней мере, будет хотя бы какой-то шанс. Гыс У Кальк знал это, когда сказал: «Оставайся, продолжай мстить и заботься о себе сам». Шанс снова привести синтезатор в исправное состояние, устранить неисправность и остаться в живых. Но шанс даже по самой оптимистической оценке — слабый, а станет еще слабее, если Спенсер Джилл и его спутники спасутся и вернутся из Дома Дверей обратно в свой настоящий мир.
Ведь Сит знал, что именно они тогда сделают: накличут на него гнев всей планеты, и он не сможет помешать им.
Один небольшой удар «стратегического» ядерного оружия... верно, Замок синтетический, но ведь это синтетический камень. Удар, и дезинтегрирующая мощь станет такой, что Сит даже не узнает о случившемся.
Таким образом, его дальнейшее существование зависело от всяких «если» и «но». По сравнению с тюремной луной эта среда обитания должна бы казаться превосходной... но надолго ли? Если сюда летят фоны и если ггуддны предпочли оставить этот регион космоса, то что станет с Ситом? Фоны явно обнаружат его здесь, наводясь по этому предательскому маячку, о котором говорил Гыс У Кальк. Они, несомненно, разделаются с Ситом в соответствии со своей нелепой «этикой».
И сколько пройдет времени прежде, чем они окажутся здесь?
А если ггуддны сочтут нужным остаться и защищать свое право на этот мир, чем это закончится? Если победят фоны, то Ситу наступит конец! А если победят ггуддны, то, надо думать, не захотят, чтобы он мешал их перестройке своего приобретения. Перед мысленным взором Сита все еще плавала картинка с изображением камеры хранения Гыса У Калька, где даже металлы распадутся на кристаллы, а кристаллы — на составные газы.
Таким образом, Ситу, похоже, оставался только один путь: как можно быстрее отремонтировать или перепрограммировать синтезатор и сбежать как от фонов, так и от ггудднов, предоставив Землю ее судьбе. Вот только...
...Произошло нечто невозможное и даже абсурдное: когда Сит провел диагностику, выявляя неисправность в потоке трансмата, то обнаружил, что тот располагался... в мозгу человека? Эта якобы «мыслящая» машина сделала немыслимое, перенаправила свою искривляющую пространство энергию через разум и личность человека — того, что звался Фредом Стэннерсли. И таким образом, пока жив Фред Стэннерсли, Сит, более не принадлежавший к ггудднам, оставался парализованным, а доброе множество функций синтезатора — недоступными.
Да, пока жив Фред Стэннерсли...
Но Сит, конечно же, понимал, что пока жив любой из них, он всегда будет в разладе с самим собой, а в его собственных самых страшный кошмарах ненависть и злоба будут вечно жечь, как кислота. Если он не остановит этот процесс сейчас же...
— Спенсер? Ты в порядке?
Джилл посмотрел на верхнюю часть тела и лицо спецагента, обрисованные на фоне задника из ярких, чуждых созвездий, и вздрогнул. Ночь! Должно быть, она наступила быстро! А он уснул!
— Ты уже полчаса как отрубился, — тихо хмыкнул Тарнболл, накреняясь вперед и кладя руку ему на плечо для поддержки. — Так вот, не вскакивай, а то напугаешь их до полусмерти. Я им сказал, что мы уже видели тебя таким, мол, именно так ты и добиваешься результатов. Анжела поддержала меня. Поэтому начинай теперь вести себя так, будто все обстоит просто великолепно. Что бы ты там предположительно ни делал... сделай это, на хрен! О, и еще одно. Пока ты собираешься с мыслями, возможно, тебе стоило бы рассказать мне, чему это ты так странно улыбаешься?
Улыбаешься? Джилл привалился спиной к валуну, провел языком по губам, посмотрел на впадину, где сидели остальные, прислоняясь к скальному выходу.
— Господи, я подвел вас! — ужаснулся он. — И я улыбался?
— Нет, — покачал головой Тарнболл, — ты не подвел нас, во всяком случае, пока не подвел. Просто ты такой же человек, как и все остальные, и никакого вреда пока это не принесло. Но солнце зашло примерно тогда, когда ты заснул, и мы все очень нервничаем. Так что, Спенсер, если у тебя есть в загашнике какой-нибудь из приемчиков, какие тебе хотелось бы применить, я бы на твоем месте сперва проверил их, мой мальчик. — Он задрожал (что было необычным), а затем продолжал:
— Мне эта ночь начинает казаться очень подозрительной.
Черт побери, это место вообще подозрительное.
— Я улыбался? — снова промямлил Джилл, теперь уже хмурясь. И почти полностью проснувшись, он попытался вспомнить, что же ему снилось. У него имелась своя теория относительно сна или, правильнее сказать, сновидений. Насчет того, что они — расчетные палаты для всего мусора мира яви. Он знал историю о том, как Фридрих Август Кекуле увидел во сне бензольное кольцо, и слышал о многих писателях, произведения которых имели странную привычку приходить к развязке во время сновидений автора. Да и для Джилла не впервой, когда его трудности находили решения в глубинах его подсознания.
— Да, ты улыбался, — подтвердил спецагент, — если это верное описание. На самом-то деле, улыбка вышла мрачноватая, но это определенно была улыбка. И что из этого?
— Погоди! — оборвал его, подняв руку, Джилл. И Тарнболл подождал... в то время как Джилл повернул голову, чтобы посмотреть на огромный кристалл и прислушаться к нему. Никто иной в этом мире, никакой человек ничего бы не услышал, но Спенсер Джилл не походил ни на какого другого человека. И для него многогранный камень, этот огромный кристалл, был живым существом ничуть не в меньшей мере, чем любая другая машина. Живой машиной, пытавшейся поговорить с ним... точно так же, как пыталась поговорить с ним во сне!
— Господи! — воскликнул он, выпрямляясь. Остальные услышали и подбежали к нему. Все, за исключением Фреда Стэннерсли, лежавшего без сознания, небрежно связанным и с повязкой на глазах там, где его положили на хранение.
— Спенсер, что такое? — Анжела упала на колени в щебень рядом с ним.
Но Джилл отстранил ее, а также остановил других, подняв руки и задыхаясь, попросил:
— Отойдите-ка все! Ты тоже, Джек. Предоставьте теперь это дело мне. — И особо Тарнболлу:
— Я не единственный, кто сейчас только что проснулся. Этот кристалл, Дом Дверей, тоже пробудился ото сна. Прежде он был не особенно активен. Но сейчас он активен, и мне будет намного спокойнее, если вы все уберетесь от него подальше.
Барни прибежал вместе с остальными. Явно нервничая, он лизнул Джилла в лицо, глухо заскулил и заметался на свойственный только ему лад. Но обегая вокруг Джилла, он случайно столкнулся с сумкой-баулом — и тут же шарахнулся от нее прочь.
И Джилл ощутил то же, что и пес: вибрацию, пощипывание, покалывание, дрожь, — такое же ощущение, какое испытывал на поляне с плитой для жертвоприношений, и еще раз в мире пораженного раком мозга Джорджа Уэйта. Тогда он призвал:
— Ребята, вы должны отойти отсюда подальше, — крикнул он. — Я имею в виду, что вы должны отойти немедленно!
Когда они принялись отходить, причем Анжела — с неохотой, Джилл резко раскрыл сумку-баул и достал жало-антенну и поврежденный глаз. Рослый спецагент по-прежнему оставался с ним и спросил:
— Тебе чего-нибудь нужно? Не могу ли я чем-нибудь помочь? Черт, кажется, каким-то не правильным, что опасности должен подвергаться только ты один!
Джилл посмотрел на него и согласился:
— Оставайся, если ты настаиваешь, покуда девушки и остальные держатся подальше. В любом случае, если с нами чего-то произойдет, то, вероятно, произойдет и с ними тоже.
— Так что же все-таки происходит? — подступил поближе Тарнболл.
Джилл посмотрел на жало у себя в левой руке и на глаз в правой.
— Эти штуки активированы, — сказал он. — Или, скорее, реактивированы — присутствием кристалла. Это машины пришельцев, Джек, и, словно маленькие магниты, они находятся под влиянием того большого магнита, Дома Дверей. И вот эта, глаз, сосет энергию как безумная.
Он положил жало и заглянул в разбитую чашу глаза.
И оттуда на него смотрело отраженное в бледном свете звезд его собственное лицо. Оно должно быть его собственным лицом, но он видел его перевернутым и не мог сказать наверняка — свое ли. А Тарнболл-то стоял на противоположном конце и увидел лицо в правильном ракурсе. Что было и к лучшему, так как Джилл внезапно оцепенел, его собственное лицо, казалось, скомкалось в какой-то невыносимой муке, когда он упал на колени!
Но спецагент резко дернулся и заорал:
— Баннермен! — и выхватил глаз из рук Джилла.
Глаз этот пылал лучистым светом.
Джилл растянулся на земле, прижав руки к голове, но теперь, когда Тарнболл забрал у него глаз, внезапная, мучительная боль отступила также быстро, как и появилась. Он сделал глубокий вдох, почувствовал, как силы снова вливаются в него... и одновременно ощутил со стороны глаза стремительное нарастание взрывной энергии. Кренясь, он поднялся на ноги и заорал:
— Джек, сейчас же избавься от него!
Предупреждение едва ли требовалось Тарнболлу, руководствуясь инстинктом, спецагент уже начал действовать.
Отброшенный изо всех сил «мертвый» глаз, сам по себе являющийся экраном, описал дугу, уносясь в ночь и вниз за отвесные скалы, окаймляющие впадину. А ослепительная сетка, прочертившая след его отвесного полета вниз, и громовой взрыв бомбы, от которого по горам прокатились барабанные раскаты, и блестящий белый свет, озаривший небо, даже чересчур доходчиво сообщили, какая судьба ждала бы всех действующих лиц, не прояви Джек Тарнболл инициативу.
— Последний бросок Сита, — проморгался от слепоты Джилл, когда стих грохот небольших обвалов.
— Наверняка, не его, а мой, — возразил Тарнболл, наблюдая за тем, как тускнеет свет над впадиной, а затем кивнул:
— Я понимаю, что именно ты имеешь в виду... но не каким образом. Его последний бросок?
— Экраны, — пояснил Джилл. — Он в любое время мог воспользоваться экраном, как воспользовался в моем машинном мире. Разве ты не помнишь: когда он предупредил меня, чтобы я не жульничал? После этого он мог бы взорвать нас в любое время, когда мы сталкивались лицом к лицу со скорпионом. Он мог бы воспользоваться их глазами для прицеливания или же просто перегрузить их энергией до грани саморазрушения. Но он не сделал ни того, ни другого. Он хотел продлить мучения, устроить нам настоящий ад, чего и добился, и очень успешно. Так что же изменилось теперь, а? Сит ведь как раз сейчас достал меня, парализованного болью оттого, что он сделал со мной. Но, заметь, он может это сделать только тогда, когда держит меня в поле зрения, на обзорном экране. Как только ты выхватил у меня глаз и он перестал меня видеть, я быстро оправился. И, ей Богу, он собирался тотчас же убить нас всех! Я хочу сказать, на этот раз он действительно пытался!
Спецагент озадаченно пожал плечами.
— Значит, он внезапно заспешил. И хочет умертвить нас любыми средствами и как можно скорее.
— Правильно, Тарнболл, — согласился Джилл. — Возможно, потому что дела у него пошли не так. Ты спрашивал, узнает ли меня этот телепатический компьютер, этот синтезатор: вспомнит ли меня по тому первому разу? И знаешь что, Джек? По-моему, ты был прав, и он меня узнает!
Тарнболл хлопнул себя по бедру.
— Он поддерживает равновесие?
— Думаю, что да, — кивнул Джилл. — И Сит это прекрасно знает. Боже, пусть я окажусь прав, но мы оставались в живых не только благодаря умению или слепому везению, Джек. Нам помогал Дом Дверей!
— Это объясняет выражение на лице Сита-Баннермена, — заметил спецагент. — Когда я увидел его, глядящим из того глаза, он выглядел дьявольски взбешенным!
— Ты его ранил, — сказал Джилл. — Так что теперь он, вероятно, испытывает к тебе такую же «симпатию», как и ко мне. — И нагнувшись, он подобрал жало, но сделал это очень осторожно.
— Но ведь его беспокоит не просто пулевое отверстие, которое я проделал в его жидких внутренностях, ведь верно, Спенсер? — предположил Тарнболл. — Я хочу сказать, ведь Сит же, черт возьми, всего лишь медуза! Он запросто может исцелиться, вырастить новую колонию или что-то в этом духе.
— Совершенно верно, — ответил Джилл. — Если ты не попал в жизненно важный орган или не рассек его на части, то с ним будет все в порядке. Нет, я уверен, что прав, и Сит действительно теряет управление. И я уверен, что ты тоже прав, и синтезатор помнит и узнает меня. Значит, я теперь должен найти какой-то способ восстановить хорошие отношения с ним.
Пока они говорили, их коллеги снова подобрались поближе. Джилл взмахом руки велел им отойти и объявил:
— Слушайте, ребята, я еще не на все сто процентов уверен в том, что делаю. Даже на десять процентов не уверен! Поэтому дайте мне шанс, ладно? В то же время, если вы хотите помочь, то просто не смыкайте глаз. Один из вас может подняться обратно на отрог и караулить. А Джек останется здесь, со мной, в качестве дублера. Все согласны? Договорились? — И они опять послушно выполнили его инструкции.
— Ты вроде как пасешь отару? — вопросительно поднял брови Тарнболл.
Но Джилл покачал головой... а затем кивнул.
— Ну, может быть. Но покуда я их гоню не на бойню, у меня нет возражений.
Он посмотрел на жало.
— Сит теперь точно знает, где мы находимся. Мне кажется, что твой выстрел отвлек его, а может быть, даже заставил потерять наш след. Глаз скорпиона был очевидным способом опять найти нас, но он не мог им воспользоваться, не мог через него видеть, пока тот лежал в сумке. А теперь... теперь я теряюсь в догадках. насчет жала. Когда я воспользуюсь им, узнает ли об этом Сит? Я имею в виду, сможет ли он перегрузить его, как поступил с глазом?
— Ты воспользуешься им для связи с синтезатором? — Тарнболл, похоже, сомневался. — Несмотря на то, что недавно случилось с глазом?
— И тотчас же, — кивнул Джилл. — Ведь это же мир зверя, а сейчас ночь, и время у нас уже иссякает.
— Тогда давай начнем, — спецагент смирился с неизбежным, — и посмотрим, что именно из этого выйдет. А если все тут же взорвется, то не выйдет...
Джилл направил жало, инопланетянскую антенну, на огромный кристалл и сосредоточился, пытаясь почувствовать машину, заключенную в сердцевине из синтезированного камня. А затем покачнулся, и Тарнболл поддержал его, схватив за плечи.
— Эй, ты в порядке?
— Да, — кивнул Джилл. — В порядке. Я почувствовал какой-то контакт, вот и все. Джек, окажи мне услугу, не говори ни слова. Я не могу заниматься этим, да еще и разговаривать.
Он снова сосредоточился и почувствовал, как его мозг опутали сетью, изучили... и, да, узнали! И подумал: «Я вошел! Я вошел! Я пробился к Дому Дверей!»
— Я вошел, — ответил ему, словно эхо, огромный кристалл. — Я вошел в Дом Дверей! — Джилл почти услышал, как работает аналитический мозг компьютера, изучая его мысли.
«Синтезатор, компьютер, — обратился к нему Джилл. — Я — достойный. Мы — мои спутники и я — достойные. Разве ты не помнишь?»
— Помню, — произнес голос, который не был голосом, в чувствующем машины мозгу Джилла. — Наличествуют противоречащие инструкции. Вы — достойные, и вы — не достойные. Вопрос этот в ближайшее время будет решен.
«Но разве тебя перепрограммировали, чтобы убивать или допускать, чтобы из-за твоего бездействия происходила смерть? Разве это обычная твоя функция, убивать? Или твоя истинная функция анализировать, испытывать, проверять?»
— Вы — достойные... казалось бы. Следовательно, в Программе изъян. Вопрос этот будет решен. Одно последнее испытание.
«Испытание? Что еще за испытание? Но это же несправедливо! Нас уже протестировали и сочли достойными!»
— Я — инструмент. Воспользуйся мной. Покажи, чего ты стоишь. Покажите, чего вы все стоите... — И звучавший в мозгу у Джилла голос, который не был голосом, затих.
— Спенсер! — скрипучий голос Тарнболла и рука на плече у Джилла вернули его на землю. — Спенсер, тут кое-что происходит!
— Знаю, — отозвался Джилл. А затем увидел, куда показывал спецагент: прямо вверх на небо, где изменялись созвездия.
Изменялись, текли, образовывали узоры — картины куда более отчетливые, чем когда-либо представляли себе древние греки, видя в ночном небе мифических существ зодиака. Звезды стекались, становились сценами на фоне задника столь же широкого, как сам космос. Но что за сцены!
По небу тянулись бестелесные, изъеденные раком мозги с тянущимися за ними корчащимися спинными хребтами. Маршировали строем «хирурги» в белых халатах и хирургических масках, держащие в руках молотки-гвоздодеры и прожигающие Миранду взглядами горящих глаз. Усыпали небо кусками своих тел голые, мертвые и разлагающиеся Роды Денхольмы, куда более похотливые и отталкивающие в смерти, чем раньше, при жизни... все они делали знаки Анжеле и непристойно толкали вперед костлявые бедра. Стояла на коленях страдающая от боли жена Кину Суна, Лотос, обхватив руками свой огромный, готовый вот-вот лопнуть живот, из которого высыпала орда уродливых лилипутов сплошь с лицами Суна, ползавших по ней, словно улитки, и кусавших ее кровоточащие груди. И все это время она обвиняющее показывала на Суна, кляня его кривящимися от боли губами.
Каждый из них увидел самый страшный свой кошмар, написанный в небе, даже Джек Тарнболл и Спенсер Джилл, стоявшие около громадного кристалла.
Для Джилла небо заполняли машины в духе Хита Робинсона, более страшные для него, чем целая армия монстров Франкенштейна или свихнувшихся роботов из дешевых научно-фантастических романов. Потому что эти машины его воображение просто не могло постичь; они находились за пределами его машинной эмпатии и понимания, даже гипотетического. Но он знал, что их настоящая цель этим не ограничивалась, они находились тут с целью отвлечь, сманить его рассудок прочь от истины, от его наиважнейшего контакта с кристаллом.
А для Тарнболла повторялось то представление, которое он увидел в «Альт Дойчехаузе» в Берлине тысяча девятьсот семидесятого года. И несмотря на его огромную силу воли и физическую силу, это оказалось почти невыносимым. Его руки стиснули пистолет-пулемет...
И небо прострочила короткая, яростная очередь, вдребезги разбив пулями иллюзию, и приведя всех в чувство; по крайней мере, на какой-то миг.
— На нашей стороне? — процедил сквозь стиснутые зубы спецагент. — Синтезатор? Вот бы никогда не подумал! — Он проверил магазин, выругался и отшвырнул застучавшее по камням разряженное оружие. — И это оставило меня без патронов.
— Одно последнее испытание, — повторил слова компьютера Джилл. — Именно так он мне и сказал: мы должны показать, чего стоим.
Тарнболл, похоже, преисполнился надеждой:
— Одно последнее испытание? И какое именно?
— Нет, оно еще лишь предстоит, — покачал головой Джилл. — Я чувствую, как оно надвигается.
Именно в этот момент Джордж Уэйт и крикнул с гребня отрога:
— Внизу какое-то движение. Что-то многочисленное поднимается по склону!
— Лучше спустись обратно, — позвал его Джилл. И бросил остальным:
— Подойдите теперь все ко мне и принесите сюда Фреда Стэннерсли. Положите его вон туда, прислонив к тому камню. — А затем повернулся к спецагенту. — Чем бы там это ни оказалось, мы вполне можем встретить его все вместе. И Фред Стэннерсли тоже, там, где мы сможем постоянно наблюдать за ним.
Миранда подошла к кристаллу первой, бросившись в, объятия Тарнболла со словами:
— Ах, Джек!
Тот утихомирил ее и утешил:
— Это еще не все. Нам еще не конец.
Анжела посмотрела на Джилла, увидела, каким сделалось его лицо, и поняла, что все именно так и обстоит.
— Что делать? — спросила она.
— Ждем, — коротко ответил Джилл. И поскольку ничего не мог тут поделать, то экстрасенс направил жало на кристалл там, где тот высился, словно сияющий чернотой дом, и произнес или подумал: «Итак, вот мы все и здесь. И чего ты теперь ждешь? Проклятая, злобная... машина!»
Нехорошая мысль, но и не такая уж и плохая. Вызов — это последняя линия обороны непобежденного, неослабевшего, не павшего духом.
И кристалл ожил, сделался смазанным в беззвучном движении! Словно непоющая юла какого-то ребенка-великана, он закружился, его грани — его двери — сделались неотчетливыми. Затем четкость вернулась, как у колеса рулетки или фургона, когда вращение замедлилось. Это вращение не потревожило ни единого камешка среди окружающей кучи щебня. А когда оно замедлилось...
Шестеро стоявших, пошатываясь, оборванных людей увидели, что на дверях появились фамилии и всего один-единственный номер.
Слева направо, противосолонь, эти фамилии гласили: ДЖИЛЛ, ДЕНХОЛЬМ, ТАРНБОЛЛ, МАРШ, СУН И УЭЙТ. А единственный номер — тринадцать.
Дом Дверей перестал кружиться и остановился.
— Наши фамилии, — констатировала очевидное Миранда.
— Всех, кроме Фреда, — кивнул Тарнболл. — А номер?
— Сита, — сразу же определила Анжела. — SITH; 3, 1, 4 и 5. Если сложить эти цифры, то получится тринадцать.
— Но разве мы не складываем один и три, получив четыре? — не поняла Миранда.
— Только не на мой взгляд, — отвергла такой дилетантский подход Анжела. — Только не в этот раз. Спасибо, нам отлично сгодится и тринадцать. К несчастью для некоторых... надеюсь, — для Сита!
Думать об этом было невыносимо.
Но здесь у Сита, по крайней мере, будет хотя бы какой-то шанс. Гыс У Кальк знал это, когда сказал: «Оставайся, продолжай мстить и заботься о себе сам». Шанс снова привести синтезатор в исправное состояние, устранить неисправность и остаться в живых. Но шанс даже по самой оптимистической оценке — слабый, а станет еще слабее, если Спенсер Джилл и его спутники спасутся и вернутся из Дома Дверей обратно в свой настоящий мир.
Ведь Сит знал, что именно они тогда сделают: накличут на него гнев всей планеты, и он не сможет помешать им.
Один небольшой удар «стратегического» ядерного оружия... верно, Замок синтетический, но ведь это синтетический камень. Удар, и дезинтегрирующая мощь станет такой, что Сит даже не узнает о случившемся.
Таким образом, его дальнейшее существование зависело от всяких «если» и «но». По сравнению с тюремной луной эта среда обитания должна бы казаться превосходной... но надолго ли? Если сюда летят фоны и если ггуддны предпочли оставить этот регион космоса, то что станет с Ситом? Фоны явно обнаружат его здесь, наводясь по этому предательскому маячку, о котором говорил Гыс У Кальк. Они, несомненно, разделаются с Ситом в соответствии со своей нелепой «этикой».
И сколько пройдет времени прежде, чем они окажутся здесь?
А если ггуддны сочтут нужным остаться и защищать свое право на этот мир, чем это закончится? Если победят фоны, то Ситу наступит конец! А если победят ггуддны, то, надо думать, не захотят, чтобы он мешал их перестройке своего приобретения. Перед мысленным взором Сита все еще плавала картинка с изображением камеры хранения Гыса У Калька, где даже металлы распадутся на кристаллы, а кристаллы — на составные газы.
Таким образом, Ситу, похоже, оставался только один путь: как можно быстрее отремонтировать или перепрограммировать синтезатор и сбежать как от фонов, так и от ггудднов, предоставив Землю ее судьбе. Вот только...
...Произошло нечто невозможное и даже абсурдное: когда Сит провел диагностику, выявляя неисправность в потоке трансмата, то обнаружил, что тот располагался... в мозгу человека? Эта якобы «мыслящая» машина сделала немыслимое, перенаправила свою искривляющую пространство энергию через разум и личность человека — того, что звался Фредом Стэннерсли. И таким образом, пока жив Фред Стэннерсли, Сит, более не принадлежавший к ггудднам, оставался парализованным, а доброе множество функций синтезатора — недоступными.
Да, пока жив Фред Стэннерсли...
Но Сит, конечно же, понимал, что пока жив любой из них, он всегда будет в разладе с самим собой, а в его собственных самых страшный кошмарах ненависть и злоба будут вечно жечь, как кислота. Если он не остановит этот процесс сейчас же...
* * *
Джек Тарнболл остановился, возвышаясь над Джиллом, который сидел, прислоняясь к валуну, и окликнул:— Спенсер? Ты в порядке?
Джилл посмотрел на верхнюю часть тела и лицо спецагента, обрисованные на фоне задника из ярких, чуждых созвездий, и вздрогнул. Ночь! Должно быть, она наступила быстро! А он уснул!
— Ты уже полчаса как отрубился, — тихо хмыкнул Тарнболл, накреняясь вперед и кладя руку ему на плечо для поддержки. — Так вот, не вскакивай, а то напугаешь их до полусмерти. Я им сказал, что мы уже видели тебя таким, мол, именно так ты и добиваешься результатов. Анжела поддержала меня. Поэтому начинай теперь вести себя так, будто все обстоит просто великолепно. Что бы ты там предположительно ни делал... сделай это, на хрен! О, и еще одно. Пока ты собираешься с мыслями, возможно, тебе стоило бы рассказать мне, чему это ты так странно улыбаешься?
Улыбаешься? Джилл привалился спиной к валуну, провел языком по губам, посмотрел на впадину, где сидели остальные, прислоняясь к скальному выходу.
— Господи, я подвел вас! — ужаснулся он. — И я улыбался?
— Нет, — покачал головой Тарнболл, — ты не подвел нас, во всяком случае, пока не подвел. Просто ты такой же человек, как и все остальные, и никакого вреда пока это не принесло. Но солнце зашло примерно тогда, когда ты заснул, и мы все очень нервничаем. Так что, Спенсер, если у тебя есть в загашнике какой-нибудь из приемчиков, какие тебе хотелось бы применить, я бы на твоем месте сперва проверил их, мой мальчик. — Он задрожал (что было необычным), а затем продолжал:
— Мне эта ночь начинает казаться очень подозрительной.
Черт побери, это место вообще подозрительное.
— Я улыбался? — снова промямлил Джилл, теперь уже хмурясь. И почти полностью проснувшись, он попытался вспомнить, что же ему снилось. У него имелась своя теория относительно сна или, правильнее сказать, сновидений. Насчет того, что они — расчетные палаты для всего мусора мира яви. Он знал историю о том, как Фридрих Август Кекуле увидел во сне бензольное кольцо, и слышал о многих писателях, произведения которых имели странную привычку приходить к развязке во время сновидений автора. Да и для Джилла не впервой, когда его трудности находили решения в глубинах его подсознания.
— Да, ты улыбался, — подтвердил спецагент, — если это верное описание. На самом-то деле, улыбка вышла мрачноватая, но это определенно была улыбка. И что из этого?
— Погоди! — оборвал его, подняв руку, Джилл. И Тарнболл подождал... в то время как Джилл повернул голову, чтобы посмотреть на огромный кристалл и прислушаться к нему. Никто иной в этом мире, никакой человек ничего бы не услышал, но Спенсер Джилл не походил ни на какого другого человека. И для него многогранный камень, этот огромный кристалл, был живым существом ничуть не в меньшей мере, чем любая другая машина. Живой машиной, пытавшейся поговорить с ним... точно так же, как пыталась поговорить с ним во сне!
— Господи! — воскликнул он, выпрямляясь. Остальные услышали и подбежали к нему. Все, за исключением Фреда Стэннерсли, лежавшего без сознания, небрежно связанным и с повязкой на глазах там, где его положили на хранение.
— Спенсер, что такое? — Анжела упала на колени в щебень рядом с ним.
Но Джилл отстранил ее, а также остановил других, подняв руки и задыхаясь, попросил:
— Отойдите-ка все! Ты тоже, Джек. Предоставьте теперь это дело мне. — И особо Тарнболлу:
— Я не единственный, кто сейчас только что проснулся. Этот кристалл, Дом Дверей, тоже пробудился ото сна. Прежде он был не особенно активен. Но сейчас он активен, и мне будет намного спокойнее, если вы все уберетесь от него подальше.
Барни прибежал вместе с остальными. Явно нервничая, он лизнул Джилла в лицо, глухо заскулил и заметался на свойственный только ему лад. Но обегая вокруг Джилла, он случайно столкнулся с сумкой-баулом — и тут же шарахнулся от нее прочь.
И Джилл ощутил то же, что и пес: вибрацию, пощипывание, покалывание, дрожь, — такое же ощущение, какое испытывал на поляне с плитой для жертвоприношений, и еще раз в мире пораженного раком мозга Джорджа Уэйта. Тогда он призвал:
— Ребята, вы должны отойти отсюда подальше, — крикнул он. — Я имею в виду, что вы должны отойти немедленно!
Когда они принялись отходить, причем Анжела — с неохотой, Джилл резко раскрыл сумку-баул и достал жало-антенну и поврежденный глаз. Рослый спецагент по-прежнему оставался с ним и спросил:
— Тебе чего-нибудь нужно? Не могу ли я чем-нибудь помочь? Черт, кажется, каким-то не правильным, что опасности должен подвергаться только ты один!
Джилл посмотрел на него и согласился:
— Оставайся, если ты настаиваешь, покуда девушки и остальные держатся подальше. В любом случае, если с нами чего-то произойдет, то, вероятно, произойдет и с ними тоже.
— Так что же все-таки происходит? — подступил поближе Тарнболл.
Джилл посмотрел на жало у себя в левой руке и на глаз в правой.
— Эти штуки активированы, — сказал он. — Или, скорее, реактивированы — присутствием кристалла. Это машины пришельцев, Джек, и, словно маленькие магниты, они находятся под влиянием того большого магнита, Дома Дверей. И вот эта, глаз, сосет энергию как безумная.
Он положил жало и заглянул в разбитую чашу глаза.
И оттуда на него смотрело отраженное в бледном свете звезд его собственное лицо. Оно должно быть его собственным лицом, но он видел его перевернутым и не мог сказать наверняка — свое ли. А Тарнболл-то стоял на противоположном конце и увидел лицо в правильном ракурсе. Что было и к лучшему, так как Джилл внезапно оцепенел, его собственное лицо, казалось, скомкалось в какой-то невыносимой муке, когда он упал на колени!
Но спецагент резко дернулся и заорал:
— Баннермен! — и выхватил глаз из рук Джилла.
Глаз этот пылал лучистым светом.
Джилл растянулся на земле, прижав руки к голове, но теперь, когда Тарнболл забрал у него глаз, внезапная, мучительная боль отступила также быстро, как и появилась. Он сделал глубокий вдох, почувствовал, как силы снова вливаются в него... и одновременно ощутил со стороны глаза стремительное нарастание взрывной энергии. Кренясь, он поднялся на ноги и заорал:
— Джек, сейчас же избавься от него!
Предупреждение едва ли требовалось Тарнболлу, руководствуясь инстинктом, спецагент уже начал действовать.
Отброшенный изо всех сил «мертвый» глаз, сам по себе являющийся экраном, описал дугу, уносясь в ночь и вниз за отвесные скалы, окаймляющие впадину. А ослепительная сетка, прочертившая след его отвесного полета вниз, и громовой взрыв бомбы, от которого по горам прокатились барабанные раскаты, и блестящий белый свет, озаривший небо, даже чересчур доходчиво сообщили, какая судьба ждала бы всех действующих лиц, не прояви Джек Тарнболл инициативу.
— Последний бросок Сита, — проморгался от слепоты Джилл, когда стих грохот небольших обвалов.
— Наверняка, не его, а мой, — возразил Тарнболл, наблюдая за тем, как тускнеет свет над впадиной, а затем кивнул:
— Я понимаю, что именно ты имеешь в виду... но не каким образом. Его последний бросок?
— Экраны, — пояснил Джилл. — Он в любое время мог воспользоваться экраном, как воспользовался в моем машинном мире. Разве ты не помнишь: когда он предупредил меня, чтобы я не жульничал? После этого он мог бы взорвать нас в любое время, когда мы сталкивались лицом к лицу со скорпионом. Он мог бы воспользоваться их глазами для прицеливания или же просто перегрузить их энергией до грани саморазрушения. Но он не сделал ни того, ни другого. Он хотел продлить мучения, устроить нам настоящий ад, чего и добился, и очень успешно. Так что же изменилось теперь, а? Сит ведь как раз сейчас достал меня, парализованного болью оттого, что он сделал со мной. Но, заметь, он может это сделать только тогда, когда держит меня в поле зрения, на обзорном экране. Как только ты выхватил у меня глаз и он перестал меня видеть, я быстро оправился. И, ей Богу, он собирался тотчас же убить нас всех! Я хочу сказать, на этот раз он действительно пытался!
Спецагент озадаченно пожал плечами.
— Значит, он внезапно заспешил. И хочет умертвить нас любыми средствами и как можно скорее.
— Правильно, Тарнболл, — согласился Джилл. — Возможно, потому что дела у него пошли не так. Ты спрашивал, узнает ли меня этот телепатический компьютер, этот синтезатор: вспомнит ли меня по тому первому разу? И знаешь что, Джек? По-моему, ты был прав, и он меня узнает!
Тарнболл хлопнул себя по бедру.
— Он поддерживает равновесие?
— Думаю, что да, — кивнул Джилл. — И Сит это прекрасно знает. Боже, пусть я окажусь прав, но мы оставались в живых не только благодаря умению или слепому везению, Джек. Нам помогал Дом Дверей!
— Это объясняет выражение на лице Сита-Баннермена, — заметил спецагент. — Когда я увидел его, глядящим из того глаза, он выглядел дьявольски взбешенным!
— Ты его ранил, — сказал Джилл. — Так что теперь он, вероятно, испытывает к тебе такую же «симпатию», как и ко мне. — И нагнувшись, он подобрал жало, но сделал это очень осторожно.
— Но ведь его беспокоит не просто пулевое отверстие, которое я проделал в его жидких внутренностях, ведь верно, Спенсер? — предположил Тарнболл. — Я хочу сказать, ведь Сит же, черт возьми, всего лишь медуза! Он запросто может исцелиться, вырастить новую колонию или что-то в этом духе.
— Совершенно верно, — ответил Джилл. — Если ты не попал в жизненно важный орган или не рассек его на части, то с ним будет все в порядке. Нет, я уверен, что прав, и Сит действительно теряет управление. И я уверен, что ты тоже прав, и синтезатор помнит и узнает меня. Значит, я теперь должен найти какой-то способ восстановить хорошие отношения с ним.
Пока они говорили, их коллеги снова подобрались поближе. Джилл взмахом руки велел им отойти и объявил:
— Слушайте, ребята, я еще не на все сто процентов уверен в том, что делаю. Даже на десять процентов не уверен! Поэтому дайте мне шанс, ладно? В то же время, если вы хотите помочь, то просто не смыкайте глаз. Один из вас может подняться обратно на отрог и караулить. А Джек останется здесь, со мной, в качестве дублера. Все согласны? Договорились? — И они опять послушно выполнили его инструкции.
— Ты вроде как пасешь отару? — вопросительно поднял брови Тарнболл.
Но Джилл покачал головой... а затем кивнул.
— Ну, может быть. Но покуда я их гоню не на бойню, у меня нет возражений.
Он посмотрел на жало.
— Сит теперь точно знает, где мы находимся. Мне кажется, что твой выстрел отвлек его, а может быть, даже заставил потерять наш след. Глаз скорпиона был очевидным способом опять найти нас, но он не мог им воспользоваться, не мог через него видеть, пока тот лежал в сумке. А теперь... теперь я теряюсь в догадках. насчет жала. Когда я воспользуюсь им, узнает ли об этом Сит? Я имею в виду, сможет ли он перегрузить его, как поступил с глазом?
— Ты воспользуешься им для связи с синтезатором? — Тарнболл, похоже, сомневался. — Несмотря на то, что недавно случилось с глазом?
— И тотчас же, — кивнул Джилл. — Ведь это же мир зверя, а сейчас ночь, и время у нас уже иссякает.
— Тогда давай начнем, — спецагент смирился с неизбежным, — и посмотрим, что именно из этого выйдет. А если все тут же взорвется, то не выйдет...
Джилл направил жало, инопланетянскую антенну, на огромный кристалл и сосредоточился, пытаясь почувствовать машину, заключенную в сердцевине из синтезированного камня. А затем покачнулся, и Тарнболл поддержал его, схватив за плечи.
— Эй, ты в порядке?
— Да, — кивнул Джилл. — В порядке. Я почувствовал какой-то контакт, вот и все. Джек, окажи мне услугу, не говори ни слова. Я не могу заниматься этим, да еще и разговаривать.
Он снова сосредоточился и почувствовал, как его мозг опутали сетью, изучили... и, да, узнали! И подумал: «Я вошел! Я вошел! Я пробился к Дому Дверей!»
— Я вошел, — ответил ему, словно эхо, огромный кристалл. — Я вошел в Дом Дверей! — Джилл почти услышал, как работает аналитический мозг компьютера, изучая его мысли.
«Синтезатор, компьютер, — обратился к нему Джилл. — Я — достойный. Мы — мои спутники и я — достойные. Разве ты не помнишь?»
— Помню, — произнес голос, который не был голосом, в чувствующем машины мозгу Джилла. — Наличествуют противоречащие инструкции. Вы — достойные, и вы — не достойные. Вопрос этот в ближайшее время будет решен.
«Но разве тебя перепрограммировали, чтобы убивать или допускать, чтобы из-за твоего бездействия происходила смерть? Разве это обычная твоя функция, убивать? Или твоя истинная функция анализировать, испытывать, проверять?»
— Вы — достойные... казалось бы. Следовательно, в Программе изъян. Вопрос этот будет решен. Одно последнее испытание.
«Испытание? Что еще за испытание? Но это же несправедливо! Нас уже протестировали и сочли достойными!»
— Я — инструмент. Воспользуйся мной. Покажи, чего ты стоишь. Покажите, чего вы все стоите... — И звучавший в мозгу у Джилла голос, который не был голосом, затих.
— Спенсер! — скрипучий голос Тарнболла и рука на плече у Джилла вернули его на землю. — Спенсер, тут кое-что происходит!
— Знаю, — отозвался Джилл. А затем увидел, куда показывал спецагент: прямо вверх на небо, где изменялись созвездия.
Изменялись, текли, образовывали узоры — картины куда более отчетливые, чем когда-либо представляли себе древние греки, видя в ночном небе мифических существ зодиака. Звезды стекались, становились сценами на фоне задника столь же широкого, как сам космос. Но что за сцены!
По небу тянулись бестелесные, изъеденные раком мозги с тянущимися за ними корчащимися спинными хребтами. Маршировали строем «хирурги» в белых халатах и хирургических масках, держащие в руках молотки-гвоздодеры и прожигающие Миранду взглядами горящих глаз. Усыпали небо кусками своих тел голые, мертвые и разлагающиеся Роды Денхольмы, куда более похотливые и отталкивающие в смерти, чем раньше, при жизни... все они делали знаки Анжеле и непристойно толкали вперед костлявые бедра. Стояла на коленях страдающая от боли жена Кину Суна, Лотос, обхватив руками свой огромный, готовый вот-вот лопнуть живот, из которого высыпала орда уродливых лилипутов сплошь с лицами Суна, ползавших по ней, словно улитки, и кусавших ее кровоточащие груди. И все это время она обвиняющее показывала на Суна, кляня его кривящимися от боли губами.
Каждый из них увидел самый страшный свой кошмар, написанный в небе, даже Джек Тарнболл и Спенсер Джилл, стоявшие около громадного кристалла.
Для Джилла небо заполняли машины в духе Хита Робинсона, более страшные для него, чем целая армия монстров Франкенштейна или свихнувшихся роботов из дешевых научно-фантастических романов. Потому что эти машины его воображение просто не могло постичь; они находились за пределами его машинной эмпатии и понимания, даже гипотетического. Но он знал, что их настоящая цель этим не ограничивалась, они находились тут с целью отвлечь, сманить его рассудок прочь от истины, от его наиважнейшего контакта с кристаллом.
А для Тарнболла повторялось то представление, которое он увидел в «Альт Дойчехаузе» в Берлине тысяча девятьсот семидесятого года. И несмотря на его огромную силу воли и физическую силу, это оказалось почти невыносимым. Его руки стиснули пистолет-пулемет...
И небо прострочила короткая, яростная очередь, вдребезги разбив пулями иллюзию, и приведя всех в чувство; по крайней мере, на какой-то миг.
— На нашей стороне? — процедил сквозь стиснутые зубы спецагент. — Синтезатор? Вот бы никогда не подумал! — Он проверил магазин, выругался и отшвырнул застучавшее по камням разряженное оружие. — И это оставило меня без патронов.
— Одно последнее испытание, — повторил слова компьютера Джилл. — Именно так он мне и сказал: мы должны показать, чего стоим.
Тарнболл, похоже, преисполнился надеждой:
— Одно последнее испытание? И какое именно?
— Нет, оно еще лишь предстоит, — покачал головой Джилл. — Я чувствую, как оно надвигается.
Именно в этот момент Джордж Уэйт и крикнул с гребня отрога:
— Внизу какое-то движение. Что-то многочисленное поднимается по склону!
— Лучше спустись обратно, — позвал его Джилл. И бросил остальным:
— Подойдите теперь все ко мне и принесите сюда Фреда Стэннерсли. Положите его вон туда, прислонив к тому камню. — А затем повернулся к спецагенту. — Чем бы там это ни оказалось, мы вполне можем встретить его все вместе. И Фред Стэннерсли тоже, там, где мы сможем постоянно наблюдать за ним.
Миранда подошла к кристаллу первой, бросившись в, объятия Тарнболла со словами:
— Ах, Джек!
Тот утихомирил ее и утешил:
— Это еще не все. Нам еще не конец.
Анжела посмотрела на Джилла, увидела, каким сделалось его лицо, и поняла, что все именно так и обстоит.
— Что делать? — спросила она.
— Ждем, — коротко ответил Джилл. И поскольку ничего не мог тут поделать, то экстрасенс направил жало на кристалл там, где тот высился, словно сияющий чернотой дом, и произнес или подумал: «Итак, вот мы все и здесь. И чего ты теперь ждешь? Проклятая, злобная... машина!»
Нехорошая мысль, но и не такая уж и плохая. Вызов — это последняя линия обороны непобежденного, неослабевшего, не павшего духом.
И кристалл ожил, сделался смазанным в беззвучном движении! Словно непоющая юла какого-то ребенка-великана, он закружился, его грани — его двери — сделались неотчетливыми. Затем четкость вернулась, как у колеса рулетки или фургона, когда вращение замедлилось. Это вращение не потревожило ни единого камешка среди окружающей кучи щебня. А когда оно замедлилось...
Шестеро стоявших, пошатываясь, оборванных людей увидели, что на дверях появились фамилии и всего один-единственный номер.
Слева направо, противосолонь, эти фамилии гласили: ДЖИЛЛ, ДЕНХОЛЬМ, ТАРНБОЛЛ, МАРШ, СУН И УЭЙТ. А единственный номер — тринадцать.
Дом Дверей перестал кружиться и остановился.
— Наши фамилии, — констатировала очевидное Миранда.
— Всех, кроме Фреда, — кивнул Тарнболл. — А номер?
— Сита, — сразу же определила Анжела. — SITH; 3, 1, 4 и 5. Если сложить эти цифры, то получится тринадцать.
— Но разве мы не складываем один и три, получив четыре? — не поняла Миранда.
— Только не на мой взгляд, — отвергла такой дилетантский подход Анжела. — Только не в этот раз. Спасибо, нам отлично сгодится и тринадцать. К несчастью для некоторых... надеюсь, — для Сита!