Страница:
Но, похоже, что оператора тоже намного больше интересовали водоросли. Поэтому для финального кадра он выбрал вид за кормой, где сквозь коричнево-зеленый плот пролегала взбаламученная дорожка. Но вместо обычного, покрытого пеной канала, поверхность имела строение кипящей грязи. А водоросли, все-таки до странности «живые», почти сразу же смыкались в кильватере. Всего в сорока-пятидесяти ярдах за кормой «Осло Стар» не наблюдалось уже никаких свидетельств, что этот «плот» вообще потревожили...
Затем экран снова заполнила студия с Дэном Ладукой, и пошли остальные новости. Некоторое время все молчали, наконец, Тарнболл начал:
— Итак?..
— Все страньше и страньше, — ответил, задумчиво качая головой, Джилл.
— А твое машинное чутье? — продолжал нажимать на него агент. — Ты хоть что-нибудь уловил?
Тут встряла Анжела:
— Оно так не действует, Джек. Спенсер ничего не чувствует по картинкам, даже по «живым» картинкам. И, в любом случае, разве мы и так уже не в курсе, что это штучки Дома Дверей?
— Мне просто хочется узнать, сложилось ли у Спенсера хоть какое-то мнение об истоках ситуации, вот и все, — уведомил ее Тарнболл. — Например, поскольку это наверняка фоны, то почему они вернулись?
Лицо Джилла, когда он пристально поглядел на них обоих, было мрачнее, чем когда-либо. Он задержал взгляд на Анжеле, и между ними произошло нечто вроде беседы без слов. Затем, когда они пришли к молчаливой договоренности, то оба посмотрели на Тарнболла.
— Джек, — произнес наконец Джилл. — Ты кое-чего не знаешь. Пока ты там, на склонах горы, пытался убедить военных не взрывать нас всех к чертовой матери...
— Вам с Анжелой выпала аудиенция с Верховным фоном, я это знаю, — кивнул Тарнболл. — Он сказал вам: ладно, вы выиграли дело. Сит получит свое, а вас и ваш мир оставят в покое.
— Оставят в покое фоны, — уточнил Джилл, подчеркивая последнее слово. — Но он также поведал нам кое-что, о чем мы никогда не упоминали в докладах.
— О чем вы никогда?.. — нахмурился Тарнболл. — Но почему?
— По той же причине, по какой правительства всего мира никогда не обнародовали всех фактов о Доме Дверей, — ответил Джилл. — Это было нечто... ну, тревожащее, вызывающее беспокойство, такое, о чем лучше не знать. Мы и так уже достаточно пережили. Ты, я, все мы. Будь моя воля, я бы даже Анжелу не стал посвящать.
Тарнболл медленно переводил взгляд с одного лица на другое.
— Итак, вы с Анжелой что-то скрыли. Что-то, рассказанное Верховным фоном. — Тут ему припомнились слова, брошенные в свое время Джиллом, и Джек повторил:
— Он вам сказал, что в дальнейшем нас оставят в покое... фоны!
— Да только... — начал было Джилл.
— Да только, — опередил его рослый агент, — да только они там, в космосе, не одни, верно?
Анжела взяла Тарнболла за руку и подтвердила:
— Ггуддны, Джек. Они тоже там водятся.
— Чего... как? Ггуддны? — он сумел правильно произнести с первого раза.
— Путешествующая в космосе некая раса (или народ, вид? ), — продолжала она, — которая не обладает этикой фонов. И это все, что нам известно о них.
— Не совсем, — возразил Джилл. — Нам также известно, что фоны находят их отвратительными, неэтичными и, возможно, боятся их.
— Этика? — фыркнул Тарнболл. — У фонов? Черта с два! Хотя, может, у них есть своя собственная разновидность этики, иначе мы сейчас не сидели бы здесь. Но, с другой стороны, я уверен, что у Сита-Баннермена ее не было и в помине!
— Равно как и у ггудднов, — заключил Джилл. — Во всяком случае, по словам Верховного фона и его Совета. Когда Верховный фон упомянул о ггудднах, все члены Совета до одного — ну, до одного «человека» — содрогнулись. А сказал он следующее: «Будем надеяться, что вы никогда не столкнетесь с ггудднами и что они никогда не найдут вас».
— Он также напомнил нам, что космос велик, — кивнула Анжела. — И, как мы поняли, это-то и дает повод уповать на лучшее.
Агент давно уже приглушил звук телевизора. Теперь же, вообще выключив аппарат, он сказал:
— Да, космос велик — но, возможно, недостаточно велик? — И когда экран погас и гудение смолкло, продолжал:
— Все так и есть, Спенсер? Ты думаешь, что это могут быть ггуддны?
Джилл встал и принялся расхаживать по комнате:
— Слушай, отстань от меня, Джек! — Он пытался погасить в себе желание наброситься на агента и обнаружил, что это трудно. — Я ни черта не донимаю, может, и не пойму. Я способен обнаружить лишь: фоны скрываются за этими Дверями или те... другие. Если их механизмы окажутся знакомыми — то фоны, а если нет...
— То это будут ггуддны, — кивнул Тарнболл. — Но мне все равно кажется, что кем бы там ни являлись эти ггуддны, они играют по правилам фонов. Сперва Дом Дверей, в данном случае Дома, а потом игра. Так что даже если у ггудднов и нет этики, у них должны быть правила. Какие-то свои правила игры.
— Не знаю, упоминал ли я когда-нибудь об этом, — невесело усмехнулся Джилл, — но иногда мне кажется...
— Что я не такой тупой, каким выгляжу? — тут же догадался Тарнболл.
— Я не собирался выразиться именно так, — возразил Джилл.
Анжела нахмурилась и заявила:
— Разве вы никогда не слышали о римлянах? У них, знаете ли, тоже устраивались игры. Во всяком случае, они называли их играми. Но они не так уж и волновались насчет соблюдения правил.
— О, разумеется, — грубовато согласился Тарнболл. — Это же старые добрые Римские Игры. Орел — я выигрываю, решка — ты проигрываешь. Победителями всегда бывали те, кто за пределами арены!
— А почему же и этой игре не быть такой же? — задала ужасно логичный вопрос Анжела. — Для представлений римлянам необходимы были арены.
Рослый агент на секунду задумался:
— Ты хочешь сказать, что установка этих Домов Дверей может быть просто частью сценария? Вроде подготовки сцены перед первым актом или постройки эшафота перед повешеньем? Или чем-то вроде: «Эй, вы! Это никакая не уловка, а просто предупреждение. Нам всего-навсего желательно немного посмотреть, как вы мечетесь, прежде чем мы выпустим львов».
— Давай-ка поразмыслим над этим, — предложил Джилл. — Сперва ты организуешь арену, а потом приводишь гладиаторов или христиан, а после...
— Открываешь клетки, — сказала Анжела.
— Но христиане не могли отбиваться, — напомнил им Джилл. — У них не было оружия. А у нас есть, да притом весьма мощное. И кем бы там ни были эти «гости», они должны это знать. В смысле, нельзя же обладать такой технологией, как у них, не принимая в расчет того, что мы можем дать сдачи. Эти пришельцы знают, что у нас есть ядерное оружие.
— И оно их не беспокоит, — указал Тарнболл.
— Очевидно. Но, если эти нехорошие ребята нас не боятся, то почему они просто не врываются, паля во все стороны? Зачем им вообще заблаговременно предупреждать нас?
— Потому что это и есть самая жестокая игра, — настаивала Анжела. — Они сперва хотят увидеть, как мы будем мучиться, не зная, что делать, как, по словам Джека, будем метаться из стороны в сторону, пытаясь скрыться от неотвратимой опасности, на которую намекает появление Дома Дверей. То есть хотят позабавиться до того, как покажут нам свою силу, натравят своих «львов». А потом предъявят свои требования и начнут ждать, подчинимся мы или нет.
— Но прежде, чем мы сможем... ну, подчиниться или не подчиниться, нам понадобится узнать, каковы их условия. — Джилл закусил губу, прокручивая в голове варианты:
— Нам потребуется какой-то представитель для переговоров.
— И у нас он есть, — уведомил его Тарнболл. — Ты.
— Наши деятели наверху уже рассчитали все это задолго до нас, — сказал Джилл. — Именно потому-то нас и свели вновь.
— Потому что нам, вернее, тебе, в прошлый раз удалось провернуть этот трюк, — кивнул Тарнболл. — Мы те самые, единственные, у кого есть опыт. Хотя, держу пари, бомбовые отсеки уже загружены — просто на случай, если нашего опыта не хватит.
— Но, — вставила Анжела, — мы не единственные, у кого есть такой опыт. Варре, Клайборн и Андерсон тоже участвовали в испытании.
— Андерсон отпадает, — отверг Джилл. — Что же касается двух других, то, войди они в команду, я из нее выйду. По моему мнению, командный дух у них лишь на пару градусов выше абсолютного нуля. В любом случае, я некоторое время следил за их судьбой. Клайборн ударился в псевдорелигиозность, стал верховным жрецом какого-то не то культа, не то шабаша в пустыне Невада. А Варре... Ну, он исчез вместе с ЕКП, Европейским Космическим Проектом. Помните, у него была клаустрофобия? Боже, эта его фобия стоила нам немало седин! Но, как я думаю, теперь она улетучилась благодаря тем же фонам, испытывающим ненависть ко всем болезням, физическим или психическим. И все же я бы не стал радоваться, узнав, что наша безопасность будет зависеть и от Варре.
— Значит, остаемся только мы, — заключил Тарнболл, вставая (тогда как Джилл сел), и принимаясь, в свою очередь, расхаживать взад-вперед. Вдруг он обратился к Анжеле:
— Знаешь, я не прочь выпить. Есть какая-то возможность пропустить стаканчик? — Но, взглянув на Джилла, усомнился:
— Или, может, мне не стоит?
— Решать тебе, Джек, — пожал плечами Джилл и стал ждать его реакции.
Тарнболл провел языком по губам, он весь как-то обмяк и выглядел очень уставшим, глаза затуманились.
Но, впрочем, агент часто так выглядел. Он взглянул на Анжелу, тоже ждавшую его решения, перестал расхаживать и преодолел себя:
— Черт с ней, с выпивкой, — пожал плечами он. — Я согласен с тобой насчет Варре. Не хотелось бы думать, что на меня ты тоже не можешь положиться. Но должен тебе сказать, давать зарок не пить и исполнять его далеко не легкое дело!
— Странно, не так ли, — проговорил Джилл. — Когда мы вошли в Дом Дверей, у каждого из нас были свои проблемы, но нас вылечили. И что же — не успели мы развязаться с одной бедой, как подцепили другую.
— Э? — уставился на него Тарнболл, и в глазах Анжелы тоже отразилось недоумение.
— Андерсон был настолько нормален, насколько это вообще возможно. Немного одержим властью, но большинство политиков таковы, — принялся объяснять ему Джилл. — А теперь он совершенно спятил. Варре любил быть в центре внимания, но исчез, пропал из виду. Клайборн, президент ОИПЯ, был давним приверженцем идеи «Они-разгуливают-среди-нас». А теперь он сам тот, кто «разгуливает среди нас». Ну, во всяком случае, среди тех идиотов в пустыне Невада. И потом есть ты, Джек.
— Я... у меня тоже были свои «пунктики», — пожал плечами Тарнболл. — В Афганистане мне пару раз пришлось очень и очень тяжко. Воспоминания об этом преследовали меня. Теперь прошлое отпустило, но я спился — или был спившимся... — Он взглянул на Джилла с Анжелой. — Так значит, вы единственные, кто остался без шрамов.
— Я умирал, — покачал головой Джилл. — И к тому же делал это с вполне приличной скоростью. Да, Дом Дверей это исправил, но дал мне нечто другое.
— Со мной то же самое, — добавила Анжела. — Моей единственной «манией» был Род Денхольм, мой муж. Я его до смерти боялась. Теперь его не стало, но я все равно боюсь.
— Анжела права, — сказал Джилл. — Дело именно в нем — в страхе. Понимаешь, с тех пор, как мы вышли из Дома Дверей, мы все время тянули, не смея строить слишком много планов, желая, но не смея завести семью, боялись заглядывать слишком далеко вперед. Знание, что на свете есть такие существа, как ггуддны — или даже фоны, — делает будущее крайне неопределенным. Мы это ощущали и оказались правы.
— Но мы ведь прошли через это, — кивнул агент. — И, на мой взгляд, мы по-прежнему составим чертовски слаженную команду. О, не поймите меня превратно, я не рвусь снова пережить такое. Но если уж мне придется побывать с кем-то в этой передряге, то я рад, что это будете вы...
По гравию подъездной дорожки зашуршали шины.
Мотор заглох, и миг спустя раздался звонок в дверь.
Джилл открыл. Двое грузчиков доставили к порогу ящик, в котором имелись вентиляционные отверстия... И из него кто-то тихо скулил... Один из парней попросил Джилла расписаться в получении и вручил ему записку. Ее прислал Джордж Артур Уэйт.
"Спенсер!
К тому времени, когда ты получишь эту посылку, ты уже будешь знать, что происходит. Относительно посылки: хозяин этого малого умер пару недель назад — и с тех пор приятель жил в заключении, усиленно трудясь над важным решением. В своем докладе ты оценил его очень высоко. Памятуя об этом, мы подумали, что ты можешь счесть его полезным..."
Когда Джилл все-таки собрался с мыслями и, присев на корточки, начал открывать крышку ящика, к двери подошла и Анжела:
— Что за черт? — начала было она, как из ящика прямо на руки Джиллу выпрыгнул пес — черно-белая дворняга, неистово виляющая обрубком хвоста. Пес опрокинул его, заставив со стуком плюхнуться на гравий.
Анжела рассмеялась.
— Барни?!
— Да, — Джилл не смог увернуться от влажного носа и языка. — Тот самый единственный и неповторимый Барни. И ты совершенно права: что за черт! И что за дьявол!
— Похоже, команда в полном составе, — сказал из-за спины Анжелы Тарнболл. — По крайней мере, у этого члена нет никаких «пунктиков»!
— Именно так, — согласился Джилл, все еще отбиваясь от буйного пса. — Совершенно никаких — ну, за исключением кроликов. Да притом шестиногих кроликов!
Глава шестая
Затем экран снова заполнила студия с Дэном Ладукой, и пошли остальные новости. Некоторое время все молчали, наконец, Тарнболл начал:
— Итак?..
— Все страньше и страньше, — ответил, задумчиво качая головой, Джилл.
— А твое машинное чутье? — продолжал нажимать на него агент. — Ты хоть что-нибудь уловил?
Тут встряла Анжела:
— Оно так не действует, Джек. Спенсер ничего не чувствует по картинкам, даже по «живым» картинкам. И, в любом случае, разве мы и так уже не в курсе, что это штучки Дома Дверей?
— Мне просто хочется узнать, сложилось ли у Спенсера хоть какое-то мнение об истоках ситуации, вот и все, — уведомил ее Тарнболл. — Например, поскольку это наверняка фоны, то почему они вернулись?
Лицо Джилла, когда он пристально поглядел на них обоих, было мрачнее, чем когда-либо. Он задержал взгляд на Анжеле, и между ними произошло нечто вроде беседы без слов. Затем, когда они пришли к молчаливой договоренности, то оба посмотрели на Тарнболла.
— Джек, — произнес наконец Джилл. — Ты кое-чего не знаешь. Пока ты там, на склонах горы, пытался убедить военных не взрывать нас всех к чертовой матери...
— Вам с Анжелой выпала аудиенция с Верховным фоном, я это знаю, — кивнул Тарнболл. — Он сказал вам: ладно, вы выиграли дело. Сит получит свое, а вас и ваш мир оставят в покое.
— Оставят в покое фоны, — уточнил Джилл, подчеркивая последнее слово. — Но он также поведал нам кое-что, о чем мы никогда не упоминали в докладах.
— О чем вы никогда?.. — нахмурился Тарнболл. — Но почему?
— По той же причине, по какой правительства всего мира никогда не обнародовали всех фактов о Доме Дверей, — ответил Джилл. — Это было нечто... ну, тревожащее, вызывающее беспокойство, такое, о чем лучше не знать. Мы и так уже достаточно пережили. Ты, я, все мы. Будь моя воля, я бы даже Анжелу не стал посвящать.
Тарнболл медленно переводил взгляд с одного лица на другое.
— Итак, вы с Анжелой что-то скрыли. Что-то, рассказанное Верховным фоном. — Тут ему припомнились слова, брошенные в свое время Джиллом, и Джек повторил:
— Он вам сказал, что в дальнейшем нас оставят в покое... фоны!
— Да только... — начал было Джилл.
— Да только, — опередил его рослый агент, — да только они там, в космосе, не одни, верно?
Анжела взяла Тарнболла за руку и подтвердила:
— Ггуддны, Джек. Они тоже там водятся.
— Чего... как? Ггуддны? — он сумел правильно произнести с первого раза.
— Путешествующая в космосе некая раса (или народ, вид? ), — продолжала она, — которая не обладает этикой фонов. И это все, что нам известно о них.
— Не совсем, — возразил Джилл. — Нам также известно, что фоны находят их отвратительными, неэтичными и, возможно, боятся их.
— Этика? — фыркнул Тарнболл. — У фонов? Черта с два! Хотя, может, у них есть своя собственная разновидность этики, иначе мы сейчас не сидели бы здесь. Но, с другой стороны, я уверен, что у Сита-Баннермена ее не было и в помине!
— Равно как и у ггудднов, — заключил Джилл. — Во всяком случае, по словам Верховного фона и его Совета. Когда Верховный фон упомянул о ггудднах, все члены Совета до одного — ну, до одного «человека» — содрогнулись. А сказал он следующее: «Будем надеяться, что вы никогда не столкнетесь с ггудднами и что они никогда не найдут вас».
— Он также напомнил нам, что космос велик, — кивнула Анжела. — И, как мы поняли, это-то и дает повод уповать на лучшее.
Агент давно уже приглушил звук телевизора. Теперь же, вообще выключив аппарат, он сказал:
— Да, космос велик — но, возможно, недостаточно велик? — И когда экран погас и гудение смолкло, продолжал:
— Все так и есть, Спенсер? Ты думаешь, что это могут быть ггуддны?
Джилл встал и принялся расхаживать по комнате:
— Слушай, отстань от меня, Джек! — Он пытался погасить в себе желание наброситься на агента и обнаружил, что это трудно. — Я ни черта не донимаю, может, и не пойму. Я способен обнаружить лишь: фоны скрываются за этими Дверями или те... другие. Если их механизмы окажутся знакомыми — то фоны, а если нет...
— То это будут ггуддны, — кивнул Тарнболл. — Но мне все равно кажется, что кем бы там ни являлись эти ггуддны, они играют по правилам фонов. Сперва Дом Дверей, в данном случае Дома, а потом игра. Так что даже если у ггудднов и нет этики, у них должны быть правила. Какие-то свои правила игры.
— Не знаю, упоминал ли я когда-нибудь об этом, — невесело усмехнулся Джилл, — но иногда мне кажется...
— Что я не такой тупой, каким выгляжу? — тут же догадался Тарнболл.
— Я не собирался выразиться именно так, — возразил Джилл.
Анжела нахмурилась и заявила:
— Разве вы никогда не слышали о римлянах? У них, знаете ли, тоже устраивались игры. Во всяком случае, они называли их играми. Но они не так уж и волновались насчет соблюдения правил.
— О, разумеется, — грубовато согласился Тарнболл. — Это же старые добрые Римские Игры. Орел — я выигрываю, решка — ты проигрываешь. Победителями всегда бывали те, кто за пределами арены!
— А почему же и этой игре не быть такой же? — задала ужасно логичный вопрос Анжела. — Для представлений римлянам необходимы были арены.
Рослый агент на секунду задумался:
— Ты хочешь сказать, что установка этих Домов Дверей может быть просто частью сценария? Вроде подготовки сцены перед первым актом или постройки эшафота перед повешеньем? Или чем-то вроде: «Эй, вы! Это никакая не уловка, а просто предупреждение. Нам всего-навсего желательно немного посмотреть, как вы мечетесь, прежде чем мы выпустим львов».
— Давай-ка поразмыслим над этим, — предложил Джилл. — Сперва ты организуешь арену, а потом приводишь гладиаторов или христиан, а после...
— Открываешь клетки, — сказала Анжела.
— Но христиане не могли отбиваться, — напомнил им Джилл. — У них не было оружия. А у нас есть, да притом весьма мощное. И кем бы там ни были эти «гости», они должны это знать. В смысле, нельзя же обладать такой технологией, как у них, не принимая в расчет того, что мы можем дать сдачи. Эти пришельцы знают, что у нас есть ядерное оружие.
— И оно их не беспокоит, — указал Тарнболл.
— Очевидно. Но, если эти нехорошие ребята нас не боятся, то почему они просто не врываются, паля во все стороны? Зачем им вообще заблаговременно предупреждать нас?
— Потому что это и есть самая жестокая игра, — настаивала Анжела. — Они сперва хотят увидеть, как мы будем мучиться, не зная, что делать, как, по словам Джека, будем метаться из стороны в сторону, пытаясь скрыться от неотвратимой опасности, на которую намекает появление Дома Дверей. То есть хотят позабавиться до того, как покажут нам свою силу, натравят своих «львов». А потом предъявят свои требования и начнут ждать, подчинимся мы или нет.
— Но прежде, чем мы сможем... ну, подчиниться или не подчиниться, нам понадобится узнать, каковы их условия. — Джилл закусил губу, прокручивая в голове варианты:
— Нам потребуется какой-то представитель для переговоров.
— И у нас он есть, — уведомил его Тарнболл. — Ты.
— Наши деятели наверху уже рассчитали все это задолго до нас, — сказал Джилл. — Именно потому-то нас и свели вновь.
— Потому что нам, вернее, тебе, в прошлый раз удалось провернуть этот трюк, — кивнул Тарнболл. — Мы те самые, единственные, у кого есть опыт. Хотя, держу пари, бомбовые отсеки уже загружены — просто на случай, если нашего опыта не хватит.
— Но, — вставила Анжела, — мы не единственные, у кого есть такой опыт. Варре, Клайборн и Андерсон тоже участвовали в испытании.
— Андерсон отпадает, — отверг Джилл. — Что же касается двух других, то, войди они в команду, я из нее выйду. По моему мнению, командный дух у них лишь на пару градусов выше абсолютного нуля. В любом случае, я некоторое время следил за их судьбой. Клайборн ударился в псевдорелигиозность, стал верховным жрецом какого-то не то культа, не то шабаша в пустыне Невада. А Варре... Ну, он исчез вместе с ЕКП, Европейским Космическим Проектом. Помните, у него была клаустрофобия? Боже, эта его фобия стоила нам немало седин! Но, как я думаю, теперь она улетучилась благодаря тем же фонам, испытывающим ненависть ко всем болезням, физическим или психическим. И все же я бы не стал радоваться, узнав, что наша безопасность будет зависеть и от Варре.
— Значит, остаемся только мы, — заключил Тарнболл, вставая (тогда как Джилл сел), и принимаясь, в свою очередь, расхаживать взад-вперед. Вдруг он обратился к Анжеле:
— Знаешь, я не прочь выпить. Есть какая-то возможность пропустить стаканчик? — Но, взглянув на Джилла, усомнился:
— Или, может, мне не стоит?
— Решать тебе, Джек, — пожал плечами Джилл и стал ждать его реакции.
Тарнболл провел языком по губам, он весь как-то обмяк и выглядел очень уставшим, глаза затуманились.
Но, впрочем, агент часто так выглядел. Он взглянул на Анжелу, тоже ждавшую его решения, перестал расхаживать и преодолел себя:
— Черт с ней, с выпивкой, — пожал плечами он. — Я согласен с тобой насчет Варре. Не хотелось бы думать, что на меня ты тоже не можешь положиться. Но должен тебе сказать, давать зарок не пить и исполнять его далеко не легкое дело!
— Странно, не так ли, — проговорил Джилл. — Когда мы вошли в Дом Дверей, у каждого из нас были свои проблемы, но нас вылечили. И что же — не успели мы развязаться с одной бедой, как подцепили другую.
— Э? — уставился на него Тарнболл, и в глазах Анжелы тоже отразилось недоумение.
— Андерсон был настолько нормален, насколько это вообще возможно. Немного одержим властью, но большинство политиков таковы, — принялся объяснять ему Джилл. — А теперь он совершенно спятил. Варре любил быть в центре внимания, но исчез, пропал из виду. Клайборн, президент ОИПЯ, был давним приверженцем идеи «Они-разгуливают-среди-нас». А теперь он сам тот, кто «разгуливает среди нас». Ну, во всяком случае, среди тех идиотов в пустыне Невада. И потом есть ты, Джек.
— Я... у меня тоже были свои «пунктики», — пожал плечами Тарнболл. — В Афганистане мне пару раз пришлось очень и очень тяжко. Воспоминания об этом преследовали меня. Теперь прошлое отпустило, но я спился — или был спившимся... — Он взглянул на Джилла с Анжелой. — Так значит, вы единственные, кто остался без шрамов.
— Я умирал, — покачал головой Джилл. — И к тому же делал это с вполне приличной скоростью. Да, Дом Дверей это исправил, но дал мне нечто другое.
— Со мной то же самое, — добавила Анжела. — Моей единственной «манией» был Род Денхольм, мой муж. Я его до смерти боялась. Теперь его не стало, но я все равно боюсь.
— Анжела права, — сказал Джилл. — Дело именно в нем — в страхе. Понимаешь, с тех пор, как мы вышли из Дома Дверей, мы все время тянули, не смея строить слишком много планов, желая, но не смея завести семью, боялись заглядывать слишком далеко вперед. Знание, что на свете есть такие существа, как ггуддны — или даже фоны, — делает будущее крайне неопределенным. Мы это ощущали и оказались правы.
— Но мы ведь прошли через это, — кивнул агент. — И, на мой взгляд, мы по-прежнему составим чертовски слаженную команду. О, не поймите меня превратно, я не рвусь снова пережить такое. Но если уж мне придется побывать с кем-то в этой передряге, то я рад, что это будете вы...
По гравию подъездной дорожки зашуршали шины.
Мотор заглох, и миг спустя раздался звонок в дверь.
Джилл открыл. Двое грузчиков доставили к порогу ящик, в котором имелись вентиляционные отверстия... И из него кто-то тихо скулил... Один из парней попросил Джилла расписаться в получении и вручил ему записку. Ее прислал Джордж Артур Уэйт.
"Спенсер!
К тому времени, когда ты получишь эту посылку, ты уже будешь знать, что происходит. Относительно посылки: хозяин этого малого умер пару недель назад — и с тех пор приятель жил в заключении, усиленно трудясь над важным решением. В своем докладе ты оценил его очень высоко. Памятуя об этом, мы подумали, что ты можешь счесть его полезным..."
Когда Джилл все-таки собрался с мыслями и, присев на корточки, начал открывать крышку ящика, к двери подошла и Анжела:
— Что за черт? — начала было она, как из ящика прямо на руки Джиллу выпрыгнул пес — черно-белая дворняга, неистово виляющая обрубком хвоста. Пес опрокинул его, заставив со стуком плюхнуться на гравий.
Анжела рассмеялась.
— Барни?!
— Да, — Джилл не смог увернуться от влажного носа и языка. — Тот самый единственный и неповторимый Барни. И ты совершенно права: что за черт! И что за дьявол!
— Похоже, команда в полном составе, — сказал из-за спины Анжелы Тарнболл. — По крайней мере, у этого члена нет никаких «пунктиков»!
— Именно так, — согласился Джилл, все еще отбиваясь от буйного пса. — Совершенно никаких — ну, за исключением кроликов. Да притом шестиногих кроликов!
Глава шестая
В сердце узловой точки, имеющей вид Пирамиды, Сит, больше не принадлежавший к фонам, готовился к разговору с Гыс У Кальком ггудднов. Аудиенции с Кальком пришлось добиваться немало времени, что сильно истощило и так-то невеликий запас терпения Сита. Это было очевидно по его ментальной взволнованности. Поэтому, когда Кальк наконец отвернулся от жидких, плавно текущих экранов и сделался доступным, телепатический голос Сита звучал резко.
— Я свою часть сделки выполнил, — начал он без предисловий. — Я рассказал вам об этом мире, подробно изложил пригодность в пределах определенных параметров и дал его координаты. И теперь я жду, что вы исполните свою половину договоренности.
Будь рядом какой-нибудь сторонний наблюдатель человеческого происхождения, то сомнительно, что он признал бы в Сите или Гыс У Кальке разумных существ, а в центре управления — какой-либо «центр». Стены представляли собой струящиеся, постоянно меняющиеся калейдоскопическими цветами изображения — жидкие экраны. Потолок терялся в ярко-белом мареве. Необычный пол — мягкий, имевший лишь тридцать процентов сопротивления или силы сцепления твердого пола. А посредине — двое существ, кажущихся парой почти прозрачных, светящихся медуз, с метр в диаметре, с несколькими щупальцами, столь же нематериальные, как блуждающие огоньки. Ничто из находящегося здесь не было рассчитано на взаимодействие с человеческими сенсорными системами. Или, возможно, взаимодействовало бы чересчур бурно. И все же хорошо сбалансированный рассудок может приспособиться и к лабиринту зеркал, и к стробоскопическому свету, и даже к потере одного или нескольких органов чувств. Так же он приспособился бы и к этой чужеродной среде, хотя сенсорные возможности ее обитателей превосходили человеческие.
— А что, у вас был повод заподозрить, будто я не выполню наше соглашение? — Гыс У Кальк говорил с холодным равнодушием, его ответ прозвенел в мозгу Сита так же резко, как резко разрывает морозильная камера палача живую ткань человеческого тела. При температуре в центре управления свыше тридцати градусов Цельсия, мысли Калька казались особенно морозными.
Несмотря на жар своих тел, ггуддны славились своей холодностью в делах и отношениях. Немаловажной причиной тому был их статус — отверженные фоны, знающие, что их сочли неполноценными, недостойными — они исходили горечью и злостью. Они были ггудднами, что означало, буквально, «лишенные тепла, отклонившиеся от нормы, неэтичные, антифоны». Так с какой же стати Калька должно волновать, выполнит он свою половину договоренности или нет?
Ситу следовало бы охранять свои мысли построже, поскольку эту последнюю Кальк «подслушал».
— Честь есть даже у обесчещенных, — отозвался он. — Без нее мы оказались бы рассеяны по всему космосу, либо влачили жалкое существование на какой-нибудь бесплодной планете на окраине, куда нас сочли бы нужным отправить фоны. Верно, мы — отклонившиеся, но мы все отклонившиеся. И ты тоже. Сит. Поэтому прекрати мыслить, как фон. Ты теперь ггуддн. Я бы в любом случае вызволил тебя из твоей тюрьмы, потому что нас мало, а фонов много. И условия выдвинул ты, а не я. Но я принял их. И ты в самом деле был прав: этот мир созрел для колонизации ггудднами. Но, должен тебе сказать, что я лично нахожу твою мстительность мелкой. Что такое тот человек рядом с тобой?! Ты — ггуддн, ты подобен огромной акуле в морях космоса, в то время как он подобен мелкой рыбешке, прячущейся в камнях на своей жалкой планетке.
— Но у этой рыбешки есть жало! — отрезал Сит. — Он превзошел меня не потому, что был лучше, а потому что я недооценил его. Он не похож на других людей; он понял наши технологии, проник в синтезатор и обратил Дом Дверей против меня. Я мог бы стать Верховным фоном; если бы не он и его друзья, я мог бы даже подняться на кристаллический пьедестал! — В разгар этой вспышки, почувствовав холодное веселье Калька, Сит умолк. — Что? Ты считаешь меня посмешищем?
— Нет, — сказал Кальк. — Но ты определенно ггуддн. И мне никогда не доводилось видеть более пригодного.
Когда ты наконец уничтожишь этого человека и утолишь свою страсть, ты станешь силой, с которой приходится считаться. И всегда помни: ты все еще можешь подняться на кристаллический пьедестал или обзавестись собственным, когда миры фонов окажутся под контролем ггудднов! Месть? О да, я понимаю потребность в ней. Но я целю выше уничтожения единственной холоднокровной двуногой формы жизни на одной маленькой планетке. Выше самой планеты или даже сотни таких. Моя цель — фоны!
— И моя тоже, — согласился Сит. — Особенно так называемый Верховный фон: я хотел бы встретиться с ним в нужном месте и в нужное время. Но пока я удовольствуюсь Спенсером Джиллом.
— Но он ведь все равно обречен, — раздраженно заметил Кальк. — Он сам, его раса и даже его мир в своем нынешнем виде.
— Да, но я хочу, чтобы он знал, кто за этим стоит.
— Это... отклоненчество, если не отщепенчество, — заметил Кальк, и это было так же выразительно, как сузившиеся глаза или медленный, задумчивый кивок.
— Отклоненчество и ггудднность, — ответил Сит с ментальным эквивалентом широкой, но невеселой усмешки.
— Ты будешь его разыскивать? — Кальк, казалось, собирался посодействовать Ситу в его вендетте. — Если так, то тебе понадобится синтезировать скафандр для здешней среды.
— Пока нет, — ответил Сит. — О, я мог бы его найти. Только мне не понадобится этого делать. Спенсер Джилл сам придет ко мне. И я узнаю его, как узнает и узловая точка. Приборы прореагируют на него точно так же, как он реагирует на них. И поэтому, как ты понимаешь, мне незачем его искать. В то же время...
— В то же время, — вставил Гыс У Кальк, — я не намерен ждать. Если эти существа догадаются о нашей цели, то вполне могут попытаться остановить нас. А атомная радиация вредна для нас ничуть не меньше, чем для них и для их мира! Вернее, нашего мира, когда он им станет. Поэтому, невелика разница, ты ли отправишься искать Спенсера Джилла, или он сам к тебе явится: работа будет идти своим чередом. Наше расписание не принимает в расчет твое.
— Понятно, — сказал Сит. — Но он явится, будь уверен. Однако я приму твой добрый совет и синтезирую форму для данной среды, просто на всякий случай. Потому что мне очень не хотелось бы, чтобы Джилл или его мир умерли, не зная, что за это, по крайней мере частично, в ответе я. Мне требуется твое разрешение на пользование трансматом? Мобильность весьма важна, так как я не могу быть уверен, какую из узловых точек он посетит первой. Приборы в каждой точке сообщат мне, находился ли он поблизости или нет.
— Пользуйся трансматом сколько угодно, — интонация Калька была эквивалентна пожатию плечами. — Только помни: ггуддны-контролеры других узловых точек сами себе начальство. Как я заправляю здесь, так они заправляют там. И ты как новоприбывший должен будешь спрашивать их согласия на любой вид деятельности, хотя, если столкнешься с трудностями, всегда можешь сослаться на меня. Ведь в рамках данного синтезатора — я занимаю положение Верховного ггуддна.
— Едва ли нужно напоминать об этом, — насмешливо бросил Сит.
— А по моему мнению, нужно! — отозвался Гыс У Кальк. — В качестве фона-наблюдателя ты нарушил правила, рискнул всем и проиграл. Какие же у ггудднов гарантии, что твоя честолюбивая, оппортунистическая натура сколько-нибудь изменилась за четыре года изоляции на том астероиде, куда тебя поместили фоны?
Нельзя сказать, чтобы мы хотели видеть тебя другим, как ты понимаешь. Твоя потребность свести счеты с этим человеком, с этим Спенсером Джиллом вполне понятна.
Но я требую от тебя подумать вот о чем. Фоны известны своим милосердием тогда, когда находят обитателей разных миров достойными, они склонны к снисходительности, позволяя неполноценным расам существовать и самим решать свою судьбу. Но мы — ггуддны. Ггуддны не приемлют такой позиции: неполноценный есть неполноценный, а сильный всегда прав. И там, где снисходительность фонов требует от них всего лишь изгнать такого предателя, как ты, правосудие ггудднов действует куда решительнее. На борту этого синтезатора у меня есть камера сдерживания, которую я могу охладить до половины градуса от абсолютного нуля. И я могу понизить в ней температуру... медленно.
Этот бит информации, это предупреждение Кальк выдал с ледяной отвлеченностью, достойной той самой камеры. Сит задрожал, представив себе, как его тепловая энергия давным-давно истощилась, движение его молекул замедлилось до почти полной неподвижности и материя перешла в эфирные газы и так уменьшилась в объеме, как если бы являлась... ничем.
— Именно, — подтвердил Кальк.
И Сит тихо удалился...
— Завтракать будешь? — Джилл налил себе кружку из согретого Тарнболлом кофейника.
— Спасибо, хватит и кофе! — резко отказался тот. — Если съем что-то — меня, вероятно, вывернет наизнанку.
Джилл не собирался страдать от вспышек приятеля, вызванных воздержанием.
— Вот и хорошо, — в тон ответил он. — В любом случае, в холодильнике только вчерашняя индейка.
Тарнболл понял намек, и его раздражение стало еще больше.
— Я чувствую себя, словно я — один из кукурузных хлопьев, — проворчал он. — Я имею в виду — физически. Если ты польешь меня молоком, я, вероятно, лопну!
— Ты сможешь справиться со своим состоянием? — Джилл не испытывал ни малейшего сочувствия и даже демонстрировал это. — По-моему, вчера вечером мы уже расставили точки над i. Надеюсь, мне не придется теперь отмечать уровень спиртного в бутылках из бара?
Тарнболл ответил ему наполовину несчастным, наполовину вопросительным, но вполне мрачным взглядом.
— Что значит все это дерьмо, Спенсер? Ты что, из любителей обрывать лапки паукам?
— Джек, — сказал Джилл, — я почти всю ночь не спал, ломая голову над новой проблемой. И ни к чему не пришел. Во всяком случае, ни к чему хорошему. Мне думается, что нам, возможно, снова придется ей заняться, как в прошлый раз, а это означает, что нам придется быть чертовски собранными и подтянутыми. А ты сейчас, по правде говоря, выглядишь примерно таким же подтянутым, как промежность шлюхи. — Он встал, прошел в столовую, вернулся с бутылкой виски и поставил ее на кухонный стол прямо под носом у Тарнболла. Агент посмотрел на бутылку, глаза его были красными, потом он перевел взгляд на Спенсера.
— Выбирать — тебе, — уведомил его Джилл. — И сейчас. Я могу вызвать тебе такси, ты берешь бутылку и к вечеру, или когда ты там успеешь, возвращаешься в тот бар в Берлине. Либо ты можешь оставить бутылку в покое и забыть о ней на время работы. Что скажешь, Джек?
Агент отвел взгляд, закурил сигарету (она заметно дрожала в его губах) и приоткрыл рот, собираясь сказать нечто, чего на самом деле не хотели услышать ни он, ни Джилл... И тут, словно из ниоткуда, появилась в гневно взвихрившемся халате Анжела и заявила:
— Яичница с беконом! Я намерена приготовить ее, и вы оба ее съедите! Ты... — она набросилась на Тарнболла, — можешь перестать жалеть себя. А ты... — на этот раз — на Джилла, — можешь прекратить стращать.
Бога ради, мы же были командой. И хорошей! Мы помогали друг другу, мы не третировали друг друга, не плевали друг другу в лицо! — Она схватила бутылку, таким же вихрем вылетела из кухни и миг спустя вернулась, по-прежнему очень рассерженная, и рванула на себя дверцу холодильника. Нижняя губа у нее дрожала. — А так как все мы чувствуем себя весьма переполненными командным духом, то скажет ли мне хоть кто-нибудь, где этот чертов четвертый член команды?
— А? — отозвался ошеломленный ее стремительностью Джилл, он словно получил оплеуху.
Но тут Джек Тарнболл проснулся по-настоящему. Надвигающиеся события были для него последним и единственным способом отступить от края пропасти. Нельзя было упустить этот момент.
— Я свою часть сделки выполнил, — начал он без предисловий. — Я рассказал вам об этом мире, подробно изложил пригодность в пределах определенных параметров и дал его координаты. И теперь я жду, что вы исполните свою половину договоренности.
Будь рядом какой-нибудь сторонний наблюдатель человеческого происхождения, то сомнительно, что он признал бы в Сите или Гыс У Кальке разумных существ, а в центре управления — какой-либо «центр». Стены представляли собой струящиеся, постоянно меняющиеся калейдоскопическими цветами изображения — жидкие экраны. Потолок терялся в ярко-белом мареве. Необычный пол — мягкий, имевший лишь тридцать процентов сопротивления или силы сцепления твердого пола. А посредине — двое существ, кажущихся парой почти прозрачных, светящихся медуз, с метр в диаметре, с несколькими щупальцами, столь же нематериальные, как блуждающие огоньки. Ничто из находящегося здесь не было рассчитано на взаимодействие с человеческими сенсорными системами. Или, возможно, взаимодействовало бы чересчур бурно. И все же хорошо сбалансированный рассудок может приспособиться и к лабиринту зеркал, и к стробоскопическому свету, и даже к потере одного или нескольких органов чувств. Так же он приспособился бы и к этой чужеродной среде, хотя сенсорные возможности ее обитателей превосходили человеческие.
— А что, у вас был повод заподозрить, будто я не выполню наше соглашение? — Гыс У Кальк говорил с холодным равнодушием, его ответ прозвенел в мозгу Сита так же резко, как резко разрывает морозильная камера палача живую ткань человеческого тела. При температуре в центре управления свыше тридцати градусов Цельсия, мысли Калька казались особенно морозными.
Несмотря на жар своих тел, ггуддны славились своей холодностью в делах и отношениях. Немаловажной причиной тому был их статус — отверженные фоны, знающие, что их сочли неполноценными, недостойными — они исходили горечью и злостью. Они были ггудднами, что означало, буквально, «лишенные тепла, отклонившиеся от нормы, неэтичные, антифоны». Так с какой же стати Калька должно волновать, выполнит он свою половину договоренности или нет?
Ситу следовало бы охранять свои мысли построже, поскольку эту последнюю Кальк «подслушал».
— Честь есть даже у обесчещенных, — отозвался он. — Без нее мы оказались бы рассеяны по всему космосу, либо влачили жалкое существование на какой-нибудь бесплодной планете на окраине, куда нас сочли бы нужным отправить фоны. Верно, мы — отклонившиеся, но мы все отклонившиеся. И ты тоже. Сит. Поэтому прекрати мыслить, как фон. Ты теперь ггуддн. Я бы в любом случае вызволил тебя из твоей тюрьмы, потому что нас мало, а фонов много. И условия выдвинул ты, а не я. Но я принял их. И ты в самом деле был прав: этот мир созрел для колонизации ггудднами. Но, должен тебе сказать, что я лично нахожу твою мстительность мелкой. Что такое тот человек рядом с тобой?! Ты — ггуддн, ты подобен огромной акуле в морях космоса, в то время как он подобен мелкой рыбешке, прячущейся в камнях на своей жалкой планетке.
— Но у этой рыбешки есть жало! — отрезал Сит. — Он превзошел меня не потому, что был лучше, а потому что я недооценил его. Он не похож на других людей; он понял наши технологии, проник в синтезатор и обратил Дом Дверей против меня. Я мог бы стать Верховным фоном; если бы не он и его друзья, я мог бы даже подняться на кристаллический пьедестал! — В разгар этой вспышки, почувствовав холодное веселье Калька, Сит умолк. — Что? Ты считаешь меня посмешищем?
— Нет, — сказал Кальк. — Но ты определенно ггуддн. И мне никогда не доводилось видеть более пригодного.
Когда ты наконец уничтожишь этого человека и утолишь свою страсть, ты станешь силой, с которой приходится считаться. И всегда помни: ты все еще можешь подняться на кристаллический пьедестал или обзавестись собственным, когда миры фонов окажутся под контролем ггудднов! Месть? О да, я понимаю потребность в ней. Но я целю выше уничтожения единственной холоднокровной двуногой формы жизни на одной маленькой планетке. Выше самой планеты или даже сотни таких. Моя цель — фоны!
— И моя тоже, — согласился Сит. — Особенно так называемый Верховный фон: я хотел бы встретиться с ним в нужном месте и в нужное время. Но пока я удовольствуюсь Спенсером Джиллом.
— Но он ведь все равно обречен, — раздраженно заметил Кальк. — Он сам, его раса и даже его мир в своем нынешнем виде.
— Да, но я хочу, чтобы он знал, кто за этим стоит.
— Это... отклоненчество, если не отщепенчество, — заметил Кальк, и это было так же выразительно, как сузившиеся глаза или медленный, задумчивый кивок.
— Отклоненчество и ггудднность, — ответил Сит с ментальным эквивалентом широкой, но невеселой усмешки.
— Ты будешь его разыскивать? — Кальк, казалось, собирался посодействовать Ситу в его вендетте. — Если так, то тебе понадобится синтезировать скафандр для здешней среды.
— Пока нет, — ответил Сит. — О, я мог бы его найти. Только мне не понадобится этого делать. Спенсер Джилл сам придет ко мне. И я узнаю его, как узнает и узловая точка. Приборы прореагируют на него точно так же, как он реагирует на них. И поэтому, как ты понимаешь, мне незачем его искать. В то же время...
— В то же время, — вставил Гыс У Кальк, — я не намерен ждать. Если эти существа догадаются о нашей цели, то вполне могут попытаться остановить нас. А атомная радиация вредна для нас ничуть не меньше, чем для них и для их мира! Вернее, нашего мира, когда он им станет. Поэтому, невелика разница, ты ли отправишься искать Спенсера Джилла, или он сам к тебе явится: работа будет идти своим чередом. Наше расписание не принимает в расчет твое.
— Понятно, — сказал Сит. — Но он явится, будь уверен. Однако я приму твой добрый совет и синтезирую форму для данной среды, просто на всякий случай. Потому что мне очень не хотелось бы, чтобы Джилл или его мир умерли, не зная, что за это, по крайней мере частично, в ответе я. Мне требуется твое разрешение на пользование трансматом? Мобильность весьма важна, так как я не могу быть уверен, какую из узловых точек он посетит первой. Приборы в каждой точке сообщат мне, находился ли он поблизости или нет.
— Пользуйся трансматом сколько угодно, — интонация Калька была эквивалентна пожатию плечами. — Только помни: ггуддны-контролеры других узловых точек сами себе начальство. Как я заправляю здесь, так они заправляют там. И ты как новоприбывший должен будешь спрашивать их согласия на любой вид деятельности, хотя, если столкнешься с трудностями, всегда можешь сослаться на меня. Ведь в рамках данного синтезатора — я занимаю положение Верховного ггуддна.
— Едва ли нужно напоминать об этом, — насмешливо бросил Сит.
— А по моему мнению, нужно! — отозвался Гыс У Кальк. — В качестве фона-наблюдателя ты нарушил правила, рискнул всем и проиграл. Какие же у ггудднов гарантии, что твоя честолюбивая, оппортунистическая натура сколько-нибудь изменилась за четыре года изоляции на том астероиде, куда тебя поместили фоны?
Нельзя сказать, чтобы мы хотели видеть тебя другим, как ты понимаешь. Твоя потребность свести счеты с этим человеком, с этим Спенсером Джиллом вполне понятна.
Но я требую от тебя подумать вот о чем. Фоны известны своим милосердием тогда, когда находят обитателей разных миров достойными, они склонны к снисходительности, позволяя неполноценным расам существовать и самим решать свою судьбу. Но мы — ггуддны. Ггуддны не приемлют такой позиции: неполноценный есть неполноценный, а сильный всегда прав. И там, где снисходительность фонов требует от них всего лишь изгнать такого предателя, как ты, правосудие ггудднов действует куда решительнее. На борту этого синтезатора у меня есть камера сдерживания, которую я могу охладить до половины градуса от абсолютного нуля. И я могу понизить в ней температуру... медленно.
Этот бит информации, это предупреждение Кальк выдал с ледяной отвлеченностью, достойной той самой камеры. Сит задрожал, представив себе, как его тепловая энергия давным-давно истощилась, движение его молекул замедлилось до почти полной неподвижности и материя перешла в эфирные газы и так уменьшилась в объеме, как если бы являлась... ничем.
— Именно, — подтвердил Кальк.
И Сит тихо удалился...
* * *
Джилл спал плохо и в шесть часов утра уже выполз из постели, думая, что встал только он. Но в кухне уже хозяйничал Джек Тарнболл. Он делал кофе и выглядел весьма неважно.— Завтракать будешь? — Джилл налил себе кружку из согретого Тарнболлом кофейника.
— Спасибо, хватит и кофе! — резко отказался тот. — Если съем что-то — меня, вероятно, вывернет наизнанку.
Джилл не собирался страдать от вспышек приятеля, вызванных воздержанием.
— Вот и хорошо, — в тон ответил он. — В любом случае, в холодильнике только вчерашняя индейка.
Тарнболл понял намек, и его раздражение стало еще больше.
— Я чувствую себя, словно я — один из кукурузных хлопьев, — проворчал он. — Я имею в виду — физически. Если ты польешь меня молоком, я, вероятно, лопну!
— Ты сможешь справиться со своим состоянием? — Джилл не испытывал ни малейшего сочувствия и даже демонстрировал это. — По-моему, вчера вечером мы уже расставили точки над i. Надеюсь, мне не придется теперь отмечать уровень спиртного в бутылках из бара?
Тарнболл ответил ему наполовину несчастным, наполовину вопросительным, но вполне мрачным взглядом.
— Что значит все это дерьмо, Спенсер? Ты что, из любителей обрывать лапки паукам?
— Джек, — сказал Джилл, — я почти всю ночь не спал, ломая голову над новой проблемой. И ни к чему не пришел. Во всяком случае, ни к чему хорошему. Мне думается, что нам, возможно, снова придется ей заняться, как в прошлый раз, а это означает, что нам придется быть чертовски собранными и подтянутыми. А ты сейчас, по правде говоря, выглядишь примерно таким же подтянутым, как промежность шлюхи. — Он встал, прошел в столовую, вернулся с бутылкой виски и поставил ее на кухонный стол прямо под носом у Тарнболла. Агент посмотрел на бутылку, глаза его были красными, потом он перевел взгляд на Спенсера.
— Выбирать — тебе, — уведомил его Джилл. — И сейчас. Я могу вызвать тебе такси, ты берешь бутылку и к вечеру, или когда ты там успеешь, возвращаешься в тот бар в Берлине. Либо ты можешь оставить бутылку в покое и забыть о ней на время работы. Что скажешь, Джек?
Агент отвел взгляд, закурил сигарету (она заметно дрожала в его губах) и приоткрыл рот, собираясь сказать нечто, чего на самом деле не хотели услышать ни он, ни Джилл... И тут, словно из ниоткуда, появилась в гневно взвихрившемся халате Анжела и заявила:
— Яичница с беконом! Я намерена приготовить ее, и вы оба ее съедите! Ты... — она набросилась на Тарнболла, — можешь перестать жалеть себя. А ты... — на этот раз — на Джилла, — можешь прекратить стращать.
Бога ради, мы же были командой. И хорошей! Мы помогали друг другу, мы не третировали друг друга, не плевали друг другу в лицо! — Она схватила бутылку, таким же вихрем вылетела из кухни и миг спустя вернулась, по-прежнему очень рассерженная, и рванула на себя дверцу холодильника. Нижняя губа у нее дрожала. — А так как все мы чувствуем себя весьма переполненными командным духом, то скажет ли мне хоть кто-нибудь, где этот чертов четвертый член команды?
— А? — отозвался ошеломленный ее стремительностью Джилл, он словно получил оплеуху.
Но тут Джек Тарнболл проснулся по-настоящему. Надвигающиеся события были для него последним и единственным способом отступить от края пропасти. Нельзя было упустить этот момент.