Ламли Брайан. Воин древнего мира

   Аштарта нашла его сидящим на плоском валуне на берегу озера. Над ним склонились деревья, а лучи солнца, пробивавшееся сквозь ветви, высветили его лицо. Когда царица приблизилась, Кхай поднялся, но Аштарта жестом показала, чтобы он не вставал. Она подошла к нему, разложила на камне квадратный кусок ткани и села, не рядом, а чуть-чуть поодаль, и лишь после этого заговорила:
   — Кхай, я...
   — Да, Ваше Высочество?
   — Я... я хочу сообщить тебе, что мне сказали семеро мудрейших. Мы говорили о хамсине.
   — Он высушит землю, — механически заметил Кхай. — Именно это нужно Хасатуту для своей армии, но это нужно и нам для колесниц. С нашими колесницами и железными мечами мы сотрем их в порошок.
   — Да, так говорят маги, — ответила царица. — И еще они говорят, что мы вначале должны нанести удары на границах Сидона и Нубии с Кеметом. Это будет означать, что...
   — Войска фараона, собравшиеся напасть на Нубию и Сидон, повернутся, чтобы встретить нас, и окажутся в ловушке между...
   — Разве маги уже говорили с тобой? — с удивлением спросила царица.
   — Нет, кандасса, — повернулся к ней Кхай. — Но мне кажется очевидным, что...
   — Кхай, — снова перебила его Аштарта, ее слова походили на стон и звучали, как мольба, — если ты так умен, а столько вещей кажутся тебе очевидными, почему же ты не заметил самого главного?
   — Царица, я... — в удивлении посмотрел на нее кемет, не понимая, что она имеет в виду. Это разозлило владычицу Куша.
   Аштарта спрыгнула с камня, и Кхай встал вместе с ней.
   — Я помню то время, когда в тебе горел огонь, — сказала она, жаля Кхайя словами. — Ты был мужчиной по духу, хотя был мальчиком... кеметом!
   Она отступила, но подвернула ногу и упала бы, если бы Кхай не поймал ее и не поддержал. Его руки не были такими нежными, как могли бы быть, и Аштарта заметила, как скривилось его лицо. У Кхайя на скулах заходили желваки, а глаза блестели, как горный лед.
   — Ты забываешься, царица, — сказал он резким тоном. — Ты помнишь время, когда во мне горел огонь? — Она кивнула. — А я помню время, когда ты была испорченным ребенком. Но теперь ты кандасса Куша! Скажи, чем я тебя оскорбил?
   — Испорченным ребенком? — завизжала Аштарта в ярости. — Оскорбил меня? Отпусти! Отпусти меня немедленно!
   — Проклятье! — в сердцах воскликнул Кхай, пораженной такой сменой настроения. — Я тебя не держу!
   Это было правдой, потому что как только Аштарта восстановила равновесие, он выпустил царицу. Но теперь происходящее напоминало одно из старых видений Кхайя. Это все случалось раньше — или должно было еще случиться, Кхай не знал точно — но внезапно мужчина понял, что должен сделать и сказать.
   — Мне следовало бы разорвать на тебе одежду, как поступили насильники в тот день, когда я впервые увидел тебя, — рявкнул он, хватая царицу за руки так, чтобы она не смогла его ударить. — Я должен был бы бросить тебя на этот валун и овладеть тобой прямо здесь и сейчас!
   — Что? — прошептала Аштарта, с округлившимися от удивления глазами. — Как ты смеешь...
   — Что ты мне дашь, — продолжал Кхай, боясь, что его видение может предать его, — если я тебя освобожу?
   Теперь он до конца вспомнил свой сон. Он знал, что скажет царица, но тем не менее вздохнул с облегчением, когда она произнесла нужные слова:
   — Я дам тебе... все, что ты пожелаешь.
   — Тогда дай мне то, что едва не украли у тебя!
   Изменившимся голосом царица ответила:
   — Когда-нибудь, странный, голубоглазый мальчик, я сдержу свое обещание...
   И Кхай отпустил ее руки, и Аштарта обвила ими его шею, стала искать его губы.
   Она чувствовала его мужскую плоть, прижавшуюся к ней, стремящуюся к ней, и резко вдохнула воздух, когда их рты наполнились кровью от неистовства поцелуя. Руки Кхайя соскользнули по спине царицы.
   Они прижимали ее все сильнее и сильнее. Ее длинные ногти пронзили влажный хлопок его рубашки и впились в спину. Аштарта разорвала кожу воина. Она извивалась, прижимаясь к нему, не в силах получить столько, сколько ей хотелось. Затем...
   — Нет! — вырвалась она из объятий кемета. — Нет, Кхай. Не здесь, не сейчас.
   — Прошлой ночью я не спал, — сказал он, с трудом хватая ртом воздух и протягивая к ней руки. — Сегодня я даже не буду пытаться. Когда, Аштарта? Когда?
   — Когда? — отступила царица и чуть не упала. Ее щеки покрыл румянец. Она не находила слов и вся дрожала, как пойманная в силок птица, потом повернулась и бросилась бежать туда, откуда пришла.
   — Ш'тарра! — крикнул вслед ей Кхай голосом, больше напоминающим стон отчаяния. — Когда?
   Она оглянулась.
   — Когда мы встанем лагерем под Гилф-Кебиром, — ответила она, тяжело дыша. — В ночь перед тем, как твоя армия вторгнется в Кемет. Тогда, и не раньше.
   Ты придешь ко мне, Кхай, в мой шатер с пурпурными стенами? Ты придешь, невидимый в ночи, как вор, к той, которая любит тебя?
   — Да, — ответил молодой полководец, звуки клокотали в его пересохшем горле. — Я пойду за тобой куда угодно, даже в преисподнюю, если ты меня позовешь... Ш'тарра?
   Но царица уже исчезла.

Часть 9

Глава 1
Завоеватели

   Время тянулось для Кхайя очень медленно, пока не наступил последний день, и армии Куша не разбили лагерь под нависающими скалами Гилф-Кебира. Все обсуждения к тому времени были закончены, все планы одобрены и приняты. Семеро мудрейших вернулись на край плато, но обещали, что в предстоящих битвах будут рядом и, когда потребуется, придут на помощь.
   Так они сказали своим иносказательным языком. Генералы Аштарты не поняли значения их слов.
   Вечером перед началом наступления Кхай нашел тихое озеро и искупался в нем, стараясь смыть все беспокойство и напряжение, плавая в прохладной глубокой воде. Хамсин улетел в Кемет на раскаленных, подобно печи, крыльях, но оставил жару. А она изматывала, и людям казалось, что кровь кипит в венах.
   Кровь Кхайя кипела... Но не только от жары. Не от той жары, которую чувствует кожа или подошвы...
   К тому времени, как спустилась ночь, Кхай вернулся в лагерь и увидел Имтру, поджидающего его в шатре. Старый маг зашел поговорить, потому что они давно сделались добрыми друзьями. С момента воссоединения племен для разговоров времени не было.
   Увидев Имтру, Кхай расслабился. Они побеседовали, выпили вина. Когда стемнело и звезды на небе зажглись, подобно алмазам, Имтра почувствовал нетерпение Кхайя. Считая, что генерал хочет пораньше лечь спать, старик пожелал ему спокойной ночи и ушел. Кхай подождал еще несколько минут, а затем проскользнул под задней стеной своего шатра и направился к окраине лагеря.
   Он пробирался туда, где, как он знал, стоит шатер Аштарты. В этот раз его установили в стороне от лагеря. Задней частью он повернулся к горному массиву Гилф-Кебир. Все чувства Кхайя были напряжены. Как сказала царица? «Как вор в ночи». Именно так он подошел к ее царскому шатру. Кхай уже собирался проскользнуть под задней стеной, как вдруг из темноты вынырнул гигант-нубиец, прижал полководца к земле и приставил черный клинок к шее своего пленника. Кхай с трудом выдавил:
   — Остановись! Это я, Кхай!
   Рука, державшая его за горло, расслабилась. Чернокожий гигант склонил голову к лицу Кхайя и понюхал его.
   — Полководец Кхай! — в удивлении пробормотал он. — Я...
   — Ш-ш! — прошептал кемет, потирая горло. — Ты все правильно сделал. Теперь я вижу, вы хорошо охраняете кандассу. Только, пожалуйста, не шуми!
   — Полководец плохо видит ночью, — ответил чернокожий страж. — Дверь в шатер кандассы расположена с другой стороны. Пойдемте, господин, я покажу вам...
   — Нет, — покачал головой Кхай, хватая в темноте черную руку. — Я... Я не хочу входить с той стороны.
   На несколько секунд воцарилось молчание. Огромный нубиец внимательно рассматривал Кхайя, потом в темноте блеснули его зубы. Губы воина растянулись в широкую улыбку. Кхай нахмурился и спросил:
   — Ты что, смеешься над Кхайем-Мстителем?
   — Нет, господин, — нубиец перестал улыбаться. — Я подумал совсем о другом — вспомнил то время, когда сам ухаживал за девушками.
   — Я не хочу, чтобы меня видели, — суровым голосом ответил Кхай. — Ты понял?
   — Господин, я вас не видел, — сказал страж и отвернулся. — Я не видел и не слышал ваших шагов.
   Вы — тень в ночи.
   — Прекрасно, — сказал Кхай и повернулся к шатру, но нубиец снова окликнул его:
   — Господин?
   — Что?
   — Если моя госпожа станет ночью кричать, мне тоже сделать вид, что я ничего не слышу?
   — Она не станет кричать, — ответил Кхай. — А теперь возвращайся к своим обязанностям.
   В следующую секунду страж исчез, растворившись в темноте, но Кхай мог поклясться, что слышал, как тот усмехается себе под нос...
   И вот... Кхай снова оказался во сне, в том, который повторялся множество раз, только теперь его никто не прерывал. Все шло, как и всегда: песчаный пол (потому что шатер стоял на берегу высохшего русла реки, которая много столетий назад принесла песок с гор), сундук с драгоценностями, привезенными Манеком из Сидона, даже пурпурный цвет матерчатых стен в спальне царицы.
   Что касается кандассы, то она, конечно, не знала про сны Кхайя, так что когда пришло время ей открыть свое тело, она не смогла понять, почему с губ ее возлюбленного сорвалось ругательство, почему он сжал зубы, а лицо его внезапно скривилось от боли. Но Кхай вздохнул облегченно, когда главный момент наступил, миновал, и не прозвучало сигнала тревоги, этого нервирующего, раздирающего барабанные перепонки звука, который нарушал сон Кхайя именно в эту секунду.
   Сон стал реальностью, и впервые Кхай почувствовал себя целостной личностью. Время и пространство снов и реальности соединились. Мечты и грезы внезапно осуществились. Картинка-загадка сложилась воедино из маленьких частичек. Вселенная сомкнулась вокруг Кхайя и кандассы и прижала их к своей груди...

* * *

   А утром, когда взошло солнце, восточный горизонт превратился в туманную дымку, а с земли между Кушем и Кеметом стал подниматься пар, армия Куша отправилась в поход. Ранним утром с грохотом покатились вниз к саванне колесницы и повозки. Одетые в броню всадники казались великолепными, готовыми к битвам и настроенными на победу.
   Кхай отправился на север, потому что Манек не хотел возвращаться на границы Сидона, как и Кхай не горел желанием увидеть нубийские джунгли. Поэтому Манек ехал на юг, а Гендухр Шеббитон, теперь тоже полководец, направился на восток к кеметскому форту Петосу.
   Вновь армия Аштарты разделилась на три части.
   Кхай по пути взял форты Кураг и Гира, а потом понесся дальше на север, обходя по краю западные болота, направляясь к Таносу и лесам, за которыми лежал Нил. Манек взял форт Афаллах и уничтожил большой отряд кеметов к западу от Пех-Ила, затем отправился в Нубию, чтобы поддержать черные легионы Ньяки и уничтожить отряды фараона там, где они вновь перебрались через реку. Чуть больше чем через неделю кеметские армии отказались от вторжений в Нубию и Сидон.
   Полководцы фараона решили укрепить границу Куша, который простирался от Милах-Тона на севере до Субона на юге. Кеметы разбили лагерь к западу от реки. Там разместились тысячи воинов. В Асорбесе семи черным магам приказали временно оставить поиски бессмертия для Хасатута и заняться более неотложными делами.
   Фараон еще не решил, как наилучшим образом использовать их колдовскую силу.
   Хасатут знал, что его солдаты не могут противостоять железным мечам Куша, а колесницы кушитов оказались ужасными боевыми машинами, подобных никто никогда не видел в древнем мире. Простой численный перевес больше не имел значения, потому что клинки и колесницы кушитов превращали в насмешку все старые военные концепции. Тут и понадобились фараону семь черных магов, силу которых армии Куша скоро предстояло испытать.
   Прошла еще неделя. За это время армии Аштарты укрепили свои позиции, исследовали захваченные ими территории в лесах между болотами и вдоль края саванны к востоку от Дарфура. Нубия и Сидон были готовы нанести удар одновременно с Кушем. Но и фараон не терял времени даром. Паромы перевезли тысячи наемников и новобранцев через реку, и теперь к западу от Асорбеса из них формировали новые полки.
   Но, несмотря на всю мощь Кемета (его армии по численности все еще превосходили в три раза армии Куша и его союзников вместе взятых), Хасатут знал, что реальная сила его армии и армии Аштарты равны, но оружие Куша лишило его преимущества, поэтому он и обратился к семи черным магам. Первое оружие, выбранное приверженцами темноты из своего арсенала, достаточно часто встречалось вдоль берегов Нила: это были крысы.

Глава 2
В войну вступают колдуны

   Черные маги фараона работали быстро и уверенно, потому что их новое задание нравилось им гораздо больше и они могли выполнить его без особого труда.
   — Уничтожьте Куш! — приказал фараон. — Сотрите с лица земли кушитов, а также Нубию и Сидон.
   Делайте, что хотите, но уничтожьте их. Разбейте их армии и приведите ко мне их военачальников — тех, кто уцелеет!
   Если бы фараон пожелал этого семь лет назад, то колдуны тут же исполнили бы его желание, но тогда они лишили бы своего повелителя источника рабов, сырья для строительства пирамиды, посягнув на устои империи Хасатута. Какой смысл быть правителем пустынных земель? Однако теперь казалось предпочтительней править опустошенными землями, чем полностью лишиться власти. Отказываться от жизни, пока она не пришла к естественному концу, пока не удовлетворены амбиции, фараон не желал. Ныне же полное уничтожение врагов стало необходимостью.
   Так что семь черных магов разбудили силы тьмы, и те дали чародеям совет. Колдуны приняли его и постарались исполнить то, что им советовали...

* * *

   Кхай взял Танос два дня назад. Теперь его армия стояла лагерем в лесу между Таносом и Милах-Тоном, на краю высохших болот. Хамсин царствовал над Нилом. Пелена пыли затянула небо на востоке, но жгучий ветер пустынь оставил свой след: трава пожелтела, ветви и листья деревьев и кустарников высохли и опали, Стояла ночь, Кхай лежал в своем маленьком шатре и спал, стараясь отдохнуть — настолько, насколько позволяли условия. На следующий день он планировал начать наступление на Милах-Тон, а еще через день взять его. Однако полководец спал беспокойно и не только из-за жары, которая проникала сюда из сердца Кемета. Сон приходил и уходил, легкий, как привидение. Кхай вертелся на своей грубой постели и потел. Он лежал в полутьме. Его шатер освещала лишь небольшая, свисающая с потолка светильня. Наконец сон овладел полководцем, Кхай поддался его чарам, и к нему явились видения.
   ...Он оказался в сердце Куша.
   Над головой Кхайя горели звезды, а рядом с ним стоял маг — толкователь снов, тот, что с коричневой кожей и проницательными глазами. Неподалеку застыли Гендухр Шеббитон и Манек Тотак. Они стояли рядом и смотрели на восток, на Кемет.
   — Ты боролся с моими чарами, Кхай, с силой, которую мне редко доводилось встречать, — сказал маг. — Разве ты не почувствовал, что это я. Тот, кто не только растолковывает сны, но и использует их в других целях? Хотя неважно, потому что сейчас ты здесь, и я должен тебя предупредить.
   — Предупредить? — повторил Кхай.
   — Да. Семь черных магов фараона нашли ужасного союзника, и сейчас десять миллионов тварей движутся в сторону твоей армии!
   — Десять миллионов? — резко вдохнул воздух Кхай. — Но такого количества воинов нет в Кемете, Аравии и Тире, вместе взятых!
   — Людей — нет, — ответил маг-толкователь. — А крысы есть.
   — Крысы? — застонал Гендухр Шеббитон. — Крысы?
   — Да, крысы. Они несут чуму из глубин преисподней. Тот, кого они укусят, умрет на месте и сгниет.
   Плоть его тела превратится в слизь.
   — Где и когда они нападут на нас? — спросил Манек, держа руку на рукоятке меча.
   — Они сейчас идут к вам, — ответил маг. — Они движутся со стороны Нила. Вы должны немедленно разжечь костры, выстроить стену огня с севера на юг.
   Вы остановите крыс, и они повернут назад, туда, откуда пришли.
   — Костры? — нахмурился Кхай. — Но ветер? Хоть он и слаб, но все равно сейчас дует в нашу сторону!
   — Верь мне, Кхай, — с улыбкой ответил маг. — Верь.
   Верь в могущество стихий, которое пошлет вам ветер с гор Куша.
   Пока волшебник говорил, холм, на котором они стояли, закружился под ногами Кхайя, уменьшился в размерах. Полководца подняла гигантская рука и понесла, чтобы бросить назад на походную кровать в шатре на опушке леса.
   Кхай проснулся среди ночи с криком, выскочил из шатра и стал охрипшим голосом отдавать команды.
   Кемет немедленно поднял своих воинов и отправил посыльных во все концы лагеря с четкими указаниями. Затем к востоку от лагеря он сам запалил первый костер, и когда лес занялся пламенем, налетели первые порывы западного ветра, который стал играть с пляшущими языками огня, гоня их на север и юг, заставляя пламя перепрыгивать с дерева на дерево.
   Затем ветер усилился и понес огонь на восток. Лес ярко пылал, и стало светло, как днем.
   Тогда Кхай увидел крыс и понял, что успел как раз вовремя. Крысы натолкнулись на стену пламени. Они старались преодолеть этот барьер и добраться до людей, спрятавшихся за огненной стеной. Некоторым это удалось, потому что их гнала вперед магия семи черных колдунов. Но эти несчастные твари больше напоминали тлеющие клочья меха. Они визжали, бились о землю и кусались.
   Кхай стоял рядом с воином, которого укусила такая крыса. Солдат успел убить ее перед тем, как упал, а потом Кхай увидел, как тело воина тает. Мышцы и мясо превратились в слизь, и от человека остались только кости и жидкая вонючая гниль!
   — Убивайте их! — заорал Кхай, вкладывая в этот крик весь свой страх и ужас. — Убивайте всех прорвавшихся сквозь огонь крыс и старайтесь, чтобы они вас не укусили!

* * *

   То же самое повторилось в горах к западу от Асорбеса, где Гендухр Шеббитон поджег лес и траву. Огонь с ревом понесся на восток, уничтожая серую орду. То же произошло и в саванне к северу от нубийских лесов, где стоял лагерем Манек.
   Утром солнце взошло над черной, тлеющей пустыней. Казалось, что могущественный архитектор провел по земле прямую линию длиной в восемьдесят миль. К востоку от нее до самых берегов Нила вся земля почернела. В Пех-Иле кеметы увидели приближение огня, наполнили водой оросительные каналы и каким-то чудом спаслись и от пожара, и от повернувших назад уцелевших крыс, но все остальное сгорело.
   К западу от самого Асорбеса пожар остановили болота.
   Так что семь белых магов смогли победить черную магию слуг фараона... в этот раз.

* * *

   Кхай направился к Милах-Тону, который от пожара спасли лишь окружающие его болота. Его колесницы и воины прошли вдоль границ мертвых болот. Сидонцы переправились через реку южнее дельты и направились на восток в Синай. Сами синайцы, находившиеся под игом бесчисленное количество поколений, взялись за оружие и присоединились к ним. Они обратили свои клинки на юго-восток в Аравию.
   На юге Манек Тотак взял Пех-Ил и повернул на север вдоль Нила, в то время как к востоку от Нила Ньяка со своей армией наступал на Фемор. Тиранцы — в основном народ трусливый — бежали в горы за Узким морем, потому что почувствовали, что дни Кемета сочтены. Теперь им больше не хотелось ни союзов, ни дружбы с фараоном. В восьмидесяти милях к западу от Асорбеса у подножия гор широким полукругом стояла лагерем армия Гендухра Шеббитона.
   Сам полководец долго в тот вечер смотрел на восток в сторону столицы Хасатута и, как огромный кот, лежащий перед мышиной норой, облизывал губы в страшном нетерпении.
   Город Охат сдался Кхайю, и он перебрался через реку, чтобы взять Бану.
   Кеметские солдаты гибли тысячами. Тех, кто не покинул Кемет и не убежал, испугавшись железных завоевателей, отогнали назад, в самое сердце их страны.
   Восемь дней спустя после Великого пожара, Фемор сдался нубийцам, и теперь фараон оказался в кольце вражеских армий. Он еще мог бежать на восток — но куда? Узкое Море в конце концов остановило бы его, и он попал бы в ловушку между водой и безжалостными армиями Куша. Нет, лучше было остаться и защищать Асорбес, который фараон считал неприступным, подобно смотрящей на восток стене Гилф-Кебира.
   Более того, Хасатут получил знаки, подсказавшие, что ему следует остаться в Асорбесе. Теперь небеса над столицей Кемета на рассвете становились зелеными, а по ночам — оранжевыми. Легенды гласили, что подобное происходило перед тем, как боги спустились на землю. Семеро черных магов также предупредили своего повелителя, что сверхъестественные эксперименты подвели их очень близко к Великому Источнику всех Знаний, который был одновременно и источником всего Зла. Не исключено, что они еще подарят Хасатуту бессмертие, обрести которое он так страстно желал, а это даст фараону огромную власть над всеми людьми и животными. Ценой, которую придется заплатить за бессмертие, как Хасатут понимал, будет пришествие на Землю сил Зла, но это казалось фараону низкой платой...
   С благословения фараона семеро черных магов продолжали оккультные эксперименты. Они планировали наслать вторую и третью волну ужаса на приближающихся кушитов. Чем больше они трудились, тем легче им становилось общаться с силами Зла.
   Что касается фараона, он постоянно был в ярости: и угрожал всем, кто осмеливался предстать перед его очами. Анулеп постоянно успокаивал его, умоляя и давая обещания. Еще визирь выполнял поручения своего повелителя: передавал приказы и распоряжения Хасатута семи черным магам и военачальникам, а их ответы и извинения царю-богу.
   Так обстояли дела, когда, полководец Кхай Ибизин взял Вад-Гахар — городок, расположенный менее чем в тридцати милях от Асорбеса...

Глава 3
Крылатые легионы

   Вад-Гахар...
   Название задело струну в памяти Кхайя. Но воспоминания все время ускользали от него, когда перед полководцем вставали более насущные проблемы. Кушиты легко взяли Вад-Гахар, и регулярная армия фараона отступила назад к Асорбесу. Фараон возложил защиту города на десять тысяч тиранских наемников, фактически оккупировавших город. Коренных жителей Вад-Гахара отдали им на милость, а не под защиту.
   Кхай убил всех тиранцев до последнего, хотя это заняло много времени, потому что большая часть наемников попряталась. Когда жители города (среди которых в живых остались лишь старики и маленькие дети) поняли, что кушиты не причинят им зла, они стали показывать завоевателям, где прячутся наемники.
   Это было не предательство, а месть! Два дня после того, как кеметские полки ушли, чтобы занять позиции вокруг Асорбеса, наемники грабили город, забирая все, что только можно было взять. Они насиловали даже маленьких детей. Горожане старались, чтобы тиранцы все время были пьяны. Из-за этого воины Кхайя легко взяли Вад-Гахар. К вечеру резня закончилась, и полководец отдал приказ следить, чтобы простые люди не пострадали от рук кушитов, хотя в разграбленном наемниками городе уже ничего не осталось, а все его жители превратились в нищих.
   Пока Кхай наблюдал, как горожане жгут погребальные костры, отправляя в последний путь своих родных и близких, его внимание привлекли следы зверств тиранцев. Страшным местом стал местный публичный дом Вад-Гахара, где женщин постоянно избивали и насиловали, пока те не умирали. Кхай нашел в его залах нескольких спящих пьяных тиранцев, которых кушиты проглядели. Кемет сам разбудил каждого из наемников и потом зарубил.
   Выйдя из обители смерти, пропахшей горелым мясом, Кхай увидел неподвижную копну вьющихся волос цвета воронова крыла. Это была голова женщины, тело которой было завалено трупами других несчастных.
   Дрожь пробежала по телу Кхайя, и он прислонился к стене публичного дома, потому что ноги отказывались его держать. Теперь он понял, почему название Вад-Гахар показалось ему знакомым.
   В этот раз Кхайя сопровождали Кинду и Нунди — его нубийские друзья, чьи жизни он спас когда-то.
   — Господин, с вами все в порядке? — спросил Кинду.
   — Да, — кивнул Кхай. — Вон там лежит женщина.
   Он не чернокожая, но и не белая. Ее волосы больше похожи на ваши. Принесите ее тело сюда, потому что, мне кажется, что я ее знал.
   Через несколько секунд тело стройной и длинноногой женщины лежало на одеяле. Это была Мхина, которая помогла Кхайю бежать из Асорбеса. Из груди женщины торчал ее собственный кинжал, а рука крепко сжимала рукоятку.
   Кхай омыл лицо Мхины, положил голову себе на колени и долго молчал. Телохранители оставили его и продолжили свою работу. Когда спустилась ночь, Кхай поднял голову. Его глаза потемнели от слез. Нубийцы последовали за кеметом, когда он понес женщину к верфям и положил ее тело в лучшую баржу, какую нашел. Потом он полил маслом тростниковые палубы, отвязал судно от причала и кинул на палубу горящую головешку. Долго смотрел Кхай вслед погребальному костру Мхины, уплывающему вниз по реке.

* * *

   В ту ночь Кхай разбил лагерь к югу от Вад-Гахара, а на следующий день переправил свою армию на пароме на западный берег. Это было не так сложно, как могло показаться вначале, потому что меньше половины его людей уже переправилась на другой берег у Охата. Теперь перевезли лишь повозки и колесницы.
   Армия Куша готовилась к последним этапам войны — к осаде и взятию Асорбеса.
   Уже начало смеркаться, когда над долиной Нила воцарилась тишина. Казалось, небо потемнело слишком рано и не на западе, а на юге. Да, небо над Асорбесом стало темным — и эта тьма двигалась!