Ламли Брайан. Воин древнего мира

   Эти барельефы тут же привлекли внимание Кхайя.
   Они изображали совокупления мужчин и женщин, а также различных птиц и животных. Создавалось впечатление, что полные жизни и страсти фигуры двигаются вместе с тенями, так что Кхай тоже вскоре почувствовал возбуждение от зрелища, открывшегося его взору. В конце концов, с трудом справляясь со все нарастающим желанием, он заставил себя отвернуться.
   Его глаза нашли два темных проема: одинаковые коридоры, подобно двум огромным ноздрям, выходили в комнату, прямо напротив наблюдательного пункта Кхайя. Между этими туннелями на стене крепилась подпорка, из которой торчал незажженный факел. Обведя глазами помещение, Кхай увидел, что подобные факелы установлены и на других стенах, по всей вероятности, включая и ту, сквозь которую он рассматривал комнату. Если их зажгут, то Кхайю придется проявлять осторожность, чтобы блеск его глаз не привлек внимания.
   Однако пока у него оставалось время, чтобы устроиться поудобнее. А потом мальчик стал ждать. Наконец он услышал звуки, эхом отдающиеся от топких стен известняка, снова выглянул в отверстие и был вознагражден: Анулеп как раз заводил в комнату трех девушек. Верховный жрец фараона прищурился и взглянул туда, где за камнями прятался Кхай. Он встретился с мальчиком взглядом, а потом быстро отвернулся к невестам фараона.
   Каждой из девушек Анулеп вручил по тонкой восковой свече, которые они зажгли от лампы на пьедестале, потом невесты фараона прошли по периметру шестиугольной комнаты, зажигая факелы. Визирь приказал им ждать, а сам вышел из комнаты через другую дверь. Вскоре он вернулся в сопровождении шести черных гвардейцев, обутых в кожаные сандалии, одетых в красные юбки и высокие бронзовые шлемы. На запястьях у них блестели широкие золотые браслеты, а из-за черных кожаных поясов торчали длинные, кривые и очень острые кинжалы.
   На девушках были широкие, девственно-бледные туники, а черты их лиц почти скрывали тонкие вуали. Кхай посчитал зрелище несколько странным: три невысокие стройные женские фигурки — две кеметки и одна нубийка из знатного рода, как сообщил Анулеп, украденная из родной страны работорговцами Аравии во время тайного набега. Они дрожали, очутившись в помещении с толстыми известняковыми стенами, украшенными многочисленными эротическими картинами, и окруженные людьми фараона: высокими, чернокожими мускулистыми мужчинами с остро заточенными зубами. Мальчик нахмурился, а потом почувствовал внезапный и необъяснимый страх. Волосы у него встали дыбом, а руки и ноги похолодели.

Глава 2
Появление фараона

   Девушек подвели к одной из стен. По обеим сторонам каждой из них встало по гвардейцу. Руки несчастных прикрепили наручниками к стенам у них над головами.
   Когда это было сделано, Анулеп мягким масляным голосом объяснил невестам, что теперь они должны вести себя покорно, смиренно предлагая себя фараону, их господину, хозяину, богу и мужу. Ни одну из девушек, казалось, не беспокоило положение, в котором они оказались. Кхай старался разглядеть их закрытые вуалями лица и размышлял, о чем они сейчас думали.
   Боялись ли они церемонии, во время которой им предстояло стать женами Хасатута и войти в его гарем?
   Если и да, то они этого не показывали. Возможно, им дали подышать парами хен-ай, которым в последнее время увлекалась знать Кемета. Ходили слухи, что сам фараон привез его из земель, расположенных за островами, где жили морские народы. Хен-ай был смолой, и его дым вызывал приятные грезы наяву. Маги использовали наркотики с тех пор, как существовал Кемет, но в последнее время фараон добавил к уже известным еще несколько новых разновидностей.
   В одном Кхай не сомневался: все девушки — прекрасны. Невесты фараона всегда были красивы, как и весь его гарем, ставший довольно многочисленным.
   По идее, теперь пирамида должна представлять из себя целый улей цариц. Хасатут взял первых трех жен семь лет назад, в начале своего правления, а после этого каждые три месяца брал по три новых жены. Кхай обучался математике и, ожидая полуночи (когда, судя по тому, что сказал Анулеп, появится сам фараон), юноша вспомнил то, чему его учили, и определил нынешнее количество обитательниц гарема. Он подсчитал, что раз теперь шел третий квартал седьмого года, то у Хасатута имелась восемьдесят одна жена.
   Восемьдесят одна жена? Насколько было известно Кхайю, никто никогда их не видел. Мальчик стал размышлять, где их могут содержать. В сердце пирамиды имелось много помещений, и Кхай знал это лучше, чем кто-либо другой, но достаточно ли, чтобы разместить восемьдесят одну женщину? Кто готовит им еду? Где они едят? Где моются? Пирамида просто не приспособлена для этого. Разве каждой из них не требуются отдельные покои? Конечно, они должны иметь их, но в пирамиде не было такого числа комнат. Несмотря на ее величину, места внутри было не так много...
   Пытаясь решить эти загадки, Кхай услышал удар бронзового гонга где-то в глубине пирамиды, — могильный звук в каменных джунглях, разнесшийся эхом и долго зловеще висевший в воздухе. Однако он незамедлительно подействовал на нубийцев. Еще до того, как замолчало эхо, огромные чернокожие мужчины отступили от девушек и остановились возле украшенного драгоценными камнями трона — по трое с каждой стороны. Они расправили плечи и больше не улыбались, спрятав остро заточенные зубы за толстыми губами.
   Анулеп встал за троном. Верховный жрец стоял прямо и неподвижно, ожидая появления фараона.
   Теперь Кхай удивлялся больше, чем когда-либо, потому что становилось очевидным, что маленький, украшенный драгоценными камнями стул представлял собой трон Хасатута. Почему же это не был настоящий трон, размером подходящий для нормального мужчины? Ведь фараон не сможет уместить свое массивное тело в...
   Додумать Кхай не успел, потому что внезапно увидел то, во что сначала никак не мог поверить, поразившись до глубины души. Из туннеля вынырнула фигура — с высокой короной Хасатута на голове, одетая в золотисто-желтые одежды, расшитые крестами с двумя петлями — тай-анками. Это должен быть сам фараон... но подобное казалось невозможным. Мужчина («А в самом ли деле это мужчина?» — удивился Кхай) от силы достигал пяти футов, уродливый и хромой, он Двигался как-то кривобоко, напоминая недодавленное насекомое.
   Фараон или экзотическое домашнее животное фараона? Какой-то вид обезьяны? Но нет, это была не обезьяна. Это в самом деле оказался... Хасатут!
   Кхай понял это, как только существо заговорило.
   Мальчик сразу узнал голос уродца. Теперь он не звучал громоподобно и не сопровождался присвистом, как во время выступлений перед народом, когда звук, по всей вероятности, усиливайся надетой на голову маской. Но, тем не менее, это был тот же голос. Быстро, оправившись от потрясения, стараясь не думать об отвратительной внешности фараона, Кхай пригляделся повнимательнее. Теперь он хотел видеть и знать все-все.
   Лицо под высокой короной чертами напоминало старого фараона. Кхайю едва исполнилось семь лет, когда умер Танапет, но мальчик не забыл лицо предыдущего правителя: вытянутая челюсть, маленькие круглые глазки, похожие на кошачьи, тонкие, прямые брови, покатый лоб, линия которого плавно переходила в корону. Все эти черты четко прослеживались в сыне Танопета — Хасатуте. Что-то имелось и от матери, маленькой женщины с бледной кожей...
   Сколько лет Хасатуту? Его отец был очень стар.
   Ходили слухи, что он дожил до ста пятнадцати лет.
   Поскольку Хасатут родился, когда старику еще не исполнилось и сорока, то фараону сейчас должно быть немало лет. Тем не менее, его движения и манеры напоминали Кхайю ребенка, сильного и крайне злобного.
   Однако в его ужасном голосе не было ничего детского. Расхаживая по комнате в развевающихся золотисто-желтых одеждах, он по очереди останавливался перед каждой из девушек и заглядывал им в глаза, горящие под вуалями:
   — Красивая. Красивая. Очаровательная. Да, Анулеп, я очень доволен!
   Хотя слова Хасатута и были теплыми по содержанию, тон его оставался холодным, как глубокая, высеченная в скале гробница.
   — Удовольствие фараона — мое удовольствие, — ответил Анулеп, низко кланяясь, согнувшись так, что его лоб едва не касался спинки трона.
   Теперь карлик приблизился к своему трону. Движениями он напоминал нильского краба. Фараон бочком поднялся по крошечным ступенькам, развернулся и опустился на сиденье, уставившись на прикованных к стене девушек. Как только фараон сел, Анулеп выпрямился, затем нагнулся к уху фараона и что-то прошептал ему. Хасатут разразился жутким лающим смехом. Глаза фараона и визиря снова остановились на трех девушках.
   К тому времени нубийка в белой одежде, стоявшая между двумя золотокожими кеметками, начала проявлять интерес к происходящему. Очевидно, всем трем дали какой-то наркотик, потому что они безвольно опирались на камни, подняв руки над головой. Ближайшая к Кхайю девушка, казалось, даже задремала, и ее голова безвольно свесилась.
   Однако теперь все они очнулись и, судя по неловким движениям, Кхай понял, что они испытывают неудобство, находясь в одних и тех же позах столько времени. Кровь уже оттекла от рук. Действие наркотика ослабевало. Чернокожая девушка приходила в себя гораздо быстрее других. Ее карие глаза округлились, когда она обвела взглядом помещение. Наконец ее взгляд остановился на Хасатуте, все это время наблюдавшем за ней.
   Фараон облизал свои бледные, тонкие губы и встал.
   Он Дрожал, спускаясь с тропа. Оказавшись на полу, он заковылял через комнату к прикованным к стене невестам. Вначале он подошел к нубийке и уставился на нее. Осминожьи глаза фараона не мигали, а его язык постоянно облизывал губы. Нубийка смотрела на него сверху вниз. Когда же она смогла наконец сфокусировать взгляд на желтоватых выпуклых глазах фараона, в ее глазах появились отвращение и ужас.
   — Красивая, — только и сказал фараон.

Глава 3
Бог-чудовище

   Хасатут поднял левую руку, чтобы снять вуаль чернокожей девушки. Несчастная тяжело дышала, на лбу выступила испарина. Фараон еще с минуту смотрел на красавицу, а его язык, напоминающий змеиное жало, быстро двигаясь, облизывал губы. Фараон снова поднял руку с искривленными пальцами и взялся за верх платья девушки.
   Притаившийся в укрытии Кхай затаил дыхание.
   Да, это была не обычная церемония бракосочетания... вообще не церемония, а что-то ужасное, пародия на то, что ожидал увидеть мальчик. Обе девушки, стоявшие по бокам нубийки, наблюдали за происходящим, повернув головы к Хасатуту. Сам же фараон посмотрел вначале па одну из них, потом на другую немигающими глазами, затем снова повернулся к нубийке.
   Его рука сжала ее одежды, а затем фараон рванул ткань движением, напоминающим бросок кобры.
   Когда тонкая дорогая материя поддалась, фараон обнажил девушку до талии, продолжая разрывать тунику резкими движениями. Вид полуобнаженной красавицы, казалось, сильно распалил Хасатута и одновременно привел в ярость. Он отступил и стал внимательно изучать тело несчастной. Кхай видел, как дрожит тело фараона под золотисто-желтыми одеяниями. Большая грудь девушки тяжело вздымалась. Потом несчастная начала извиваться, стараясь высвободить руки из наручников, на ее груди и животе выступил пот.
   Хасатут снова разразился жутким лающим смехом, но на более высокой ноте, чем раньше, и начал хватать ртом воздух, как рыба выброшенная на берег. Фараон был возбужден. Все в его облике и поведении казалось зловещим. Он поднял руку к своей шее и расстегнул золотую булавку, удерживавшую его одежды. Накидка упала у его ног, и Хасатут оказался голым. Следующим движением он сбросил на пол корону. Нубийка тут же прекратила попытки высвободиться и уставилась на фараона. От страха глаза ее округлились, рот открылся от неописуемого ужаса.
   Кхай, наблюдавший за происходящим, тоже был поражен, увидев обнаженного Хасатута — царь-бог оказался намного уродливее, чем мальчик мог предположить. До этой минуты открытой оставалась лишь голова и левая рука, которые казались вполне нормальными, однако то, что скрывалось под одеждой, выглядело ужасно.
   На самом деле единственной нормальной частью тела Хасэтута являлся пенис, но даже он, поскольку по размеру соответствовал пенису нормального взрослого мужчины и в эту минуту был в состоянии возбуждения, казался необычно большим для карликового, изуродованного тела фараона. Правая рука царя-бога была вдвое короче левой, локоть находился на месте, но предплечье составляло не больше шести дюймов в длину. Кисть казалась обрубком. Перепончатые пальцы лежали у Хасатута на груди.
   Ноги фараона тоже оказались деформированы, правая — на несколько дюймов длиннее левой. Именно поэтому фараон и передвигался подобно крабу. Кожа была гладкой, розовой и почти прозрачной, на ней не росло ни волосинки. Между лопатками на спине Хасатута поднимался небольшой горб.
   Однако наиболее отвратительной казалась голова Хасатута — невероятно вытянутая, как череп какой-то древней злобной птицы. Неудивительно, что он носил такую высокую корону!
   Короче говоря, фараон выглядел, как настоящее чудовище!
   Хасатут встал прямо — насколько мог — и склонился вперед. Его изуродованная, перепончатая правая рука стала гладить левую грудь нубийки, а затем схватила ее огромный, почти квадратный сосок. И тут здоровой левой рукой фараон вонзил острие золотой булавки, раньше скреплявшей его одежды, в сосок девушки и воткнул ее в грудь несчастной на всю длину. Только самый кончик булавки торчал из соска.
   Мгновение, и из-под него начала капать кровь. Головка булавки теперь напоминала красную ягоду на черном бархате. Казалось, время остановилось. Какую-то долю секунды ничего не происходило, потом...
   Все три девушки одновременно закричали. Это были крики отчаяния. Красавицы утратили все свои надежды. Чернокожая нубийка снова принялась извиваться и биться в агонии, стучать головой о твердую каменную стену у себя за спиной. Их крики звучали оглушающе в подземной камере пыток. Хасатут прикрыл здоровой рукой одно ухо, и склонил голову, прижав правое ухо к плечу. В таком положении, не слыша криков, он, шатаясь, вернулся к своему трону и рухнул на него.
   — Начинайте! Пора! — приказал он гвардейцам и замер в ожидании заранее известной ему пьесы.
   Огромные негры по команде фараона разом шагнули к несчастным красавицам. Двое чернокожих закрыли руками рты кеметок. Нубийка к этому времени уже потеряла сознание. Кхай, прижавшийся к расщелине, запомнил, что случилось потом, до конца своих дней. Происходящее парализовало его, так что он даже не мог пошевелиться, и, как бы ему ни хотелось отвернуться, он не в силах был это сделать, а продолжал смотреть сквозь узкую щель между каменными плитами.
   Стена за головой нубийки теперь окрасилась в красный цвет от ее крови, капающей с густых жестких черных волос, девушка все еще оставалась без сознания. Двое гвардейцев прижали ее тело к стене и крепко держали, а третий пытался разжать зубы, потом четвертый запустил руку в ее открытый рот, вынул из-за пояса кривой острый кинжал и отрезал язык. Кхай едва сдержал, тошноту, наблюдая за происходящим из своего укромного места.
   К тому времени, как он немного пришел в себя и снова прижал слезящиеся глаза к отверстию, все три девушки были в глубоком обмороке. Кровь капала из их открытых ртов. Гвардейцы сорвали с невест фараона одежды, заляпанные кровью, и повернулись к своему повелителю.
   Кхай в ужасе смотрел на Хасатута, сидящего на украшенном драгоценными камнями троне. Анулеп встал на колени перед своим повелителем и подполз поближе, касаясь лбом пола, держа руки за спиной, потому что, как было известно Кхайю, ни один смертный не имел права дотрагиваться до фараона — прикосновение руки смертного осквернило бы царя-бога.
   Но... что могло осквернить это чудовище?
   В конце концов гладкая голова Анулепа легла на колени Хасатута. Верховный жрец не двигался. Не обращая на него внимания, фараон приказал гвардейцам:
   — Продолжайте! Приведите их в чувство!
   Один из нубийцев достал из кармана в юбке каменную бутылочку, вынул из нее затычку и по очереди поднес ее к ноздрям каждой девушки и держал, пока несчастная не начинала дергать головой и не приходила в сознание. Только нубийка никак не реагировала.
   Кхай надеялся, что она уже умерла. Две другие невесты зашевелились, стали крутиться из стороны в сторону и издавать жуткие булькающие звуки, постоянно выплевывая кровь.
   На какое-то время гвардейцы забыли о нубийке и разделились на две группы, встав по трое возле каждой кеметки. Они вынули ножи и стали снимать с несчастных кожу, вырезая широкие полосы от шеи до талии, пока лица и груди девушек не остались белыми пятнами на фоне красного мяса. Верхние части их тел представляли жуткое зрелище. К счастью для девушек, они снова потеряли сознание, когда гвардейцы еще не сделали и половины своей кровавой работы.
   Кхай на какое-то мгновение утратил ощущение реальности. Когда он очнулся, оказалось, что он сидит в той же укромной нише, прижимаясь лбом к холодной неровной стене. Мальчик пошевелился в темноте, вытер подбородок, на котором остались следы рвоты, потом глаза, разъедаемые слезами, с трудом выпрямился и опять припал к щели между плитами. Теперь он смотрел не на девушек, вернее, не на те кошмарные куски сырого мяса, которые когда-то были невестами фараона, а на Хасатута — с ужасом, страхом и ненавистью.
   Именно тогда, в нише, Кхай поклялся, что фараон, Анулеп и все черные гвардейцы заплатят за содеянное. Они заплатят за гибель его семьи, за этих несчастных девушек, подвергнувшихся нечеловеческим пыткам, за весь Кемет, порабощенный чудовищем — фараоном, которого обманутые люди называют богом!
   Кхай смотрел сквозь отверстие с нескрываемой ненавистью, и слезы туманили его взор.
   Он смутно видел, как голова Анулепа медленно движется вверх и вниз между ног фараона, и левую руку Хасатута, пальцами выбивающую ритм на лысине верховного жреца. Словно издалека Кхай услышал приказ фараона, а потом уголком глаза заметил, как блеснули ножи, вспарывая животы невест. На окровавленный пол вывалились внутренности. Кхай видел все происходящее, но взгляд его замер на лице Хасатута.
   Эта жуткая голова с осьминожьими выпуклыми глазами! Дыхание фараона стало учащенным, прерывистым, а пальцы все ускоряли ритм, барабаня по гладкой голове верховного жреца. Потом Хасатут хрипло закричал и спазматически задергался, обвив талию Анулепа ногами и сжав здоровой рукой голову верховного жреца, которая теперь двигалась с невероятной скоростью. Это продолжалось еще несколько секунд, а потом...
   Фараон закричал во второй раз, разведя ноги, уперся ступнями в плечи Анулепа и оттолкнул его от себя.
   Когда визирь растянулся на каменном полу, все еще сжимая руки у себя за спиной, Кхай увидел, как дрожит головка пениса Хасатута, и с нее стекают последние капли желтой слизи. И снова мальчика вырвало, но не от сцены, развернувшейся у него перед глазами, а из-за мыслей о своем будущем. Он просто вспомнил беззубую улыбку Анулепа. А ведь завтра Кхаю предстояла встреча с лекарем-зубодером!

Глава 4
Планы побега

   Кхай не видел, что еще произошло в глубинах великой пирамиды. Когда гвардейцы вынесли обмякшее тело обнаженного Хасатута из шестиугольной комнаты, и задолго до того, как они вернулись назад, чтобы вместе с Анулепом убрать помещение, Кхай уже вылез из ниши. Возможно, так было и лучше, потому что он не знал еще всех страшных тайн пирамиды и не догадывался, почему у гвардейцев фараона заточены зубы...
   Но у Кхая в груди загорелось пламя, красный огонь мести. Единственным желанием его стало вырасти, превратиться в мужчину — великого воина — а затем уничтожить фараона. Он не знал, как именно сможет достичь этой цели, ведь сейчас он ничего сделать не мог. В Асорбесе прятаться ему было негде, как, возможно, и во всем Кемете. Значит, ому следовало бежать из Кемета. Однако, в первую очередь, требовалось выбраться из пирамиды.
   У Кхайя в голове уже выстроился план, отчаянный, но вполне осуществимый. Было бы полнейшей глупостью пытаться бежать через нижние лабиринты, стараясь выбраться в город через входы, расположенные на уровне земли, потому что его мог заметить любой стражник из сотен тех, кто находился в услужении у фараона. Тогда его бы сразу отвели назад к Анулепу. Несомненно, уже отданы соответствующие приказы, и, если он попытается убежать, его остановят. Но каким еще путем можно отсюда выбраться?
   Для любого другого задача могла бы оказаться неразрешимой, но не для Кхайя, отец которого построил эту пирамиду и знал многие из ее секретов. Мальчик поспешил назад в свою маленькую келью по погруженным в темноту пыльным туннелям. Он думал о побеге, пока в голове его не сложился четкий план.
   Когда мальчик оказался в своей келье и зажег маленький светильник, он уже точно знал, что делать.
   Предметы, необходимые для побега, находились под рукой — пара плетеных из тростника ковриков на полу и соломенный тюфяк, который должен был служить ему кроватью. Кхай туго скатал их и привязал по всей длине спины.
   Год назад Харсин Бен Ибизин показал сыну систему водоснабжения пирамиды и объяснил, как она работает. Высоко на внешней части монумента находились огромные плоские каменные плиты, на которых собирались капли влаги, откуда они скатывались в сужающиеся проходы, а оттуда, в свою очередь, сливались в трубы внутри пирамиды, по которым спускались в резервуары, находящиеся на нижних уровнях. Каждая капля влаги, оседающая на огромных наклонных поверхностях стен пирамиды, в конце концов, попадала в кухни, ванные и бытовые помещения. Кхайю разрешили в свое время взобраться по одному из таких водотоков и выглянуть наружу с высоты четырехсот футов.
   С благоговейным страхом глядел он тогда на крыши Асорбеса.
   В тот раз Кхай спросил отца, возможно ли спуститься вниз по крутой наружной стене пирамиды, выбравшись из такого водостока. Конечно, ответил Харсин Бен, если только ты покрыт кожей гиппопотама, в противном случае камни, какими бы гладкими и ровными они ни казались, словно огромный напильник сорвут кожу с костей. На протяжении долгих лет строительства пирамиды, многие рабы соскальзывали вниз по гладкой каменной поверхности, но ни один не остался в живых.
   Кхай помнил слова отца. У него не было шкуры гиппопотама, но имелись тростниковые коврики и набитый соломой тряпичный матрац. Если ему удастся вылить немного воды из водотока на поверхность стены, то она послужит вместо смазки. В какой-то момент, когда Кхай, освещая себе дорогу маленьким светильником, направился к отверстию, напоминающему дымоход, он почувствовал такой страх, что почти отказался от приведения в исполнение своего плана. Но только на одну секунду. Он предпочел бы смерть той жизни, которая ожидала его в пирамиде, если он останется.
   Кхай влез в отверстие и стал взбираться вверх.
   Подъем был относительно легким, но казался нескончаемым, как и год назад. Здесь было за что ухватиться Руками и куда поставить ноги — своеобразная лестница, спроектированная, чтобы облегчить продвижение рабочих, которым могло потребоваться проверить водоток наверху. Попадались места, где можно было остановиться и передохнуть, сидя на небольших выступах, свесив ноги вниз, в черную пасть трубы.
   Через час Кхай добрался до края трубы и почувствовал прохладный ветерок. Обогнув выступ, он увидел звезды, сверкающие на черном агатовом небе. И тут пламя в его светильнике задрожало и потухло.
   Кхай пополз на четвереньках, то и дело ударяясь головой о низкий потолок, и вскоре оказался на краю трубы, спускавшейся в недра пирамиды. Дальше мальчик проследовал вдоль желоба, питающего трубу водой.
   Кхай обрадовался, когда его руки почувствовали холодную жидкость. Система была столь эффективной, что вода начинала собираться и течь вниз вскоре после захода солнца, поток усиливался на протяжении ночи, пока на рассвете желоба и трубы не превращались в реки и водопады. Кхай знал, что ему следует как можно быстрее покинуть пирамиду, и поспешил вперед, готовый привести свой план в исполнение.
   Наконец он добрался до места, где кончался желоб.
   Дальше ползти было некуда. Кхай выглянул, как и год назад, на спящий город. Он выбрался с южной стороны, так что слева виднелся блестящий в ночи Нил. Луна находилась в первой четверти и давала? мало света, но это было как раз кстати. Ночной воздух был полон знакомых запахов — костров, пищи, обильно приправленной специями. Но в этот раз Кхаю показалось, что он чувствует еще и аромат дальних земель, где его ждут тайны и приключения.
   Таких желобов для воды насчитывалось девять — по три с каждой грани пирамиды, за исключением незаконченной восточной, выходящей на Нил. Мальчик специально выбрал центральный на южной стороне и сделал это по нескольким причинам. Он знал, что у основания пирамиды в этом месте насыпан холм мягкого песка, который планировалось использовать для заполнения склепа, расположенного под землей.
   К тому же в южной части города в основном жили рабы иностранного происхождения — нубийцы и сидонцы, тиранцы, синайцы и кушиты. Стражники и патрульные фараона редко появлялись в подобных местах поздно ночью. Кроме того, за кварталами рабов, рядом с южной городской стеной жил старый друг отца — Архенос из Субона, города-крепости на границе Кемета-Тира-Нубии. Если кто-то и помог бы Кхайю выбраться из города, так это Архенос...