Ламур Луис. Бендиго Шефтер

   У нас набралось достаточно мяса, так что мы решили двигаться по каньону вниз. Тут, конечно, был риск, потому что можно было наткнуться на водопад, и тогда придется возвращаться и снова карабкаться вверх. Но нам повезло — вблизи обнаружилась тропинка, которая вывела нас на обширную плоскую террасу.
   Этан ехал первым. Вдруг он остановился. Мы подъехали, и он показал нам следы когтей на стволе дерева. Их мог оставить только медведь, причем гигантских размеров. Медведи именно так метят свою территорию — встают на задние лапы и оставляют на дереве царапины, причем как можно выше. Если приходит другой медведь и ему не удается достать до этих отметок, он отправляется дальше.
   — Либо этот медведь взгромоздился на сугроб, либо мне пора на покой, — сказал Этан.
   Наверное, так оно и было. Медведь выбрался из берлоги на прогулку, когда сугробы были высоки. Наверное, он был голоден, или кто-то его потревожил.
   — Ну и ну, — сказал Этан. — Такие были сугробы, не меньше семнадцати футов, а? Нет, джентльмены, ноги моей но будет в этом каньоне.
   Мы поехали дальше и вдруг увидали оленя.
   — Буд, это твой, — сказал я.
   Буд спрыгнул с седла и потихоньку двинулся вперед. Ветер дул в нашу сторону, так что Буд его не спугнул. Я ждал выстрела, опасаясь, что парень начнет нервничать и промажет. Но — нет, после выстрела олень метнулся, пробежал несколько шагов и рухнул в снег.
   Мы подъехали и принялись разделывать тушу. Я спустился к ручью попить. Ручей подмерз только с самых краев, а в середине поток был таким быстрым, что мороз его не брал. Вода в нем оказалась холодной, аж зубы заныли. Я уже поднимался, когда заметил, что на песчаном дне что-то светится, и окунул руку в воду.
   Когда я ее вытащил, на моей ладони блестело золото. Чистейший самородок, без примесей, весом не меньше унции. Может быть, он здесь единственный. Видно, что в воде он пробыл недолго, его, наверное, притащило течением, иначе вода и камень обточили бы острые края. Я выпрямился, вытер руки о штаны и спрятал самородок в карман. Постоял, прислушиваясь к разговору на берегу, и внимательно осмотрел окрестности.
   В этом месте ручей бежал по гладким камням, но на расстоянии примерно в пятьдесят ярдов вверх по течению переваливал через корявый выступ крошащейся скалы. Может быть, оттуда и появилось золото. Лезть сейчас на скалу я не собирался: болела спина, и я не хотел, чтобы кто-нибудь заметил, а тем более принялся обсуждать мои странные действия. Я просто постарался хорошо запомнить это местечко и вернулся к товарищам.
   На Западе полно затерянных месторождений. Очень трудно раз и навсегда запомнить точные приметы, чтобы вернуться в намеченную точку. Каждый рассчитывает вернуться сразу же, но это не всегда получается. Я выбрал приметы вначале отдаленные, а потом — близкие, стараясь подбирать их так, чтобы они имели строгий характер лишь тогда, когда смотришь с определенной точки и с определенного расстояния.
   До города мы добрались уже после заката, когда повалил снег.
   Оказалось, что яд все же попал в одну из моих рваных ран. Меня долго трепала лихорадка, и прошло порядочно времени прежде, чем я смог встать на ноги и выйти из дому.
   Пока я валялся с лихорадкой, я исписал несколько страниц. Записал все, что знал о пумах, — на то, чтобы вспомнить, ушла пара дней. Некоторые утверждают, что пума убивает жертву только ради еды, но это неправда. Я сам видел, как она убила олениху, а через минуту — еще двух молодых оленей, съела немного, а остальное прикрыла ветками и оставила. Иногда пума возвращается к старой добыче, но ест ее крайне редко, чаще перетаскивает с места на место, пока мясо не испортится.
   Когда я записал все известные мне сведения, то опять взялся за старые газеты. Читал и перечитывал, чтобы понять, как пишут другие. Потом, стараясь выражаться проще, потому что не знал многих слов, я написал все, что собирался. Я рассказал о двух случаях на охоте и о том случае, когда пума прыгнула на меня, только я все преподнес так, словно это приключилось с кем-то другим.
   Однажды вечером ко мне заглянул Стейси Фоллет, и я принялся его расспрашивать. Он рассказал мне две истории, в которых пума нападала и убивала людей, это был один белый и один индеец. Когда Стейси ушел, я записал все, что от него услышал.
   Постепенно мое сочинение разрасталось. Я написал о том, как перегонял коров из Орегона, и о перестрелках в пути. А потом меня обуяло тщеславие, и, раз мне все равно нечего было делать, кроме как поедать мясо и ворошить угли в очаге, я написал о том, как спас от индейцев Мэй Стюарт и других детей.
   Прямо перед Рождеством пришла почта, а с нею — кипа газет. Самые свежие были месячной давности. Но для нас свежее и не бывало — до сих пор новости нам доносили случайные приезжие. Поговаривали, что весной к нам проведут телеграф.
   Все написанное я отправил с почтой на Восток. Из того, что я прежде читал, получалось, что все индейцы одинаковые. Позже, еще ничего не зная о судьбе моего литературного труда, я получил письмо от редактора, в котором он выражал сомнение в том, что старшие индейцы могут сидеть тихо в то время, как их соплеменника на их глазах лупит белый человек. Похоже, редактору было невдомек, что индейцы могут так же, как и белые, испытывать к кому-нибудь личную неприязнь, будь он даже их соплеменник. А тот парень был заносчив, и его следовало проучить.
   По вечерам я часами читал и перечитывал газеты. Они рассказывали о разных событиях, которые издали казались такими удивительными, важными, красочными. Но при всем моем к ним почтении я не сомневался, что здесь, на фронтире, мы, переселенцы, участвуем в делах и событиях еще более важных.
   Тем не менее в Нью-Йорке на Девятой авеню открыли железную дорогу, которая проходила над землей, а американские фортепьяно «Стейнвей» и «Чиккеринг» потрясли мир, завоевав главные призы на Парижской выставке.
   Небраска стала штатом. Джефферсон Дэвис, который раньше был президентом Конфедерации, освобожден из-под стражи под поручительство Горация Грили, Корнелиуса Вандербильта и Геррита Смита.
   Президент Джонсон уволил своего военного помощника Стэнтона.
   Человек по имени Шольс запатентовал пишущую машину и продал права Элифалету Ремингтону — кто бы это ни был.
   Издан закон, ограничивающий рабочий день государственных служащих восемью часами — получается, что больше восьми часов никто работать не хочет.
   От Нинон письма не было.
   Несмотря на холода и снегопады, к нам приезжало все больше людей. За прошедший год деловая активность возросла раза в три. В окружающих поселениях то и дело случались всякие неприятности, но в нашем городке лихие парни предпочитали не появляться.
   Колли Бенсон построил себе землянку неподалеку от землянки Этана и залег на зимнюю спячку. Но, когда я уезжал, он нацеплял звезду и расхаживал по улицам.
   Надев ее, он тут же начинал ехидно улыбаться:
   — Ну что, Бен? Хочешь сделать из меня порядочного гражданина?
   Я улыбался ему в ответ, откинувшись на стуле:
   — Ничего подобного, Колли. Просто стараюсь, чтобы все остальные оставались честными.
   — Что это за разговоры о поездке на север весной?
   — Ты слышал когда-нибудь о Лечебном колесе, Колли?
   — Да уж, — кивнул он. — Но не встречал никого, кто бы его видел. Это ведь просто кольцо из камней, да?
   — Кажется, это что-то другое. Вроде религиозного символа или святыни у древних. Хочу на него посмотреть.
   — Ясно. — Он вытряхнул пепел из трубки. — Знаешь, ребенком я жил на границе между Каролиной и Джорджией, и как-то раз мать пошла стирать на реку. И принесла оттуда какую-то плоскую посудину с резьбой по стенкам. Она нашла ее в земле на берегу. Мы пошли туда и выкопали еще то ли десять, то ли двенадцать горшков, все одинаковые. Мы их помыли и долго ими пользовались. Это я все к чему? В нашей деревне жил человек, он когда-то был капитаном корабля. У него была куча всяких штук — пики, щиты, горшки, корзины и все такое. Он собрал их, когда плавал по южным морям или где там еще. Была там одна корзина, окантованная тонкой полоской из дубовой коры. Очень красивая. Как-то я с ним разговаривал, а тут пришел наш приятель. Индеец чероки. Короче, этот индеец пришел навестить капитана. Увидал эту корзину и стал клясться, что ее сделали чероки, а капитан сказал, что он привез ее из Южной Америки.
   Когда Колли ушел, я долго размышлял об индейцах. У меня было много вопросов, и на них нужно было получить ответы, а где их искать, я не знал. Скорее всего, ответы были известны старым индейцам, вроде Урувиши, но их никто не спрашивал, а им самим и в голову не приходило, что это может быть интересно белому человеку. Кроме того, часть из того, что они знали, нельзя было открыть чужаку.
   Ко мне заглянул Этан.
   — Видел следы лошадей на восток отсюда, — сказал он. — За нами наблюдают.
   — Сиу?
   — Угу. Бен, я не хочу, чтоб женщины тревожились, но, похоже, весною быть беде. Она в воздухе витает. — Он помолчал. — Знаешь, когда здесь стали появляться белые, сиу еще только завоевывали Запад… Они раздобыли лошадей в Висконсине и Миннесоте — и вперед. Начали походы на юг и на север и готовы были завоевать всю страну.
   Вот какие дела. Племя сиу, крепко сидящее на земле, охотившееся всегда пешим и сделавшее собак вьючными животными, стоило им раздобыть лошадей, превратилось в сообщество воинов-всадников, воинов невиданной в Старом Свете жестокости, неукротимых рыцарей, только что без лат… Оно стало одерживать победы.
   В Америке так же, как и в Африке, племя-победитель лицом к лицу сталкивалось с белым человеком. Столетиями племя банту в Африке продвигалось на юг, покоряя иные племена, пока не столкнулось с белыми, двигавшимися с юга на север. Несчастные готтентоты и бушмены угодили в мясорубку схваток между банту и белыми.
   В прериях 1865 год стал кровавым: сиу совершали набег за набегом, нападали на солдат, караваны переселенцев, белые поселения. В 1866-м, в канун Рождества, они уничтожили войска Феттермэна, вырезав всех до единого солдат. В 1867 году сиу напали на армейский обоз. Конвоем командовал опытный офицер, который знал тактику индейцев и потому победил, вернее, смог устоять перед сиу.
   Когда я рассказал все это Этану, он только пожал плечами.
   — Сиу пару раз объединялись с черноногими, но никогда — с кроу. Они испокон веку не жаловали друг друга. Вот шошоны — мирный народ. Весной мы будем проезжать по их территории. Вождь Вашаки не дурак, он готов к мирной жизни. Его племя небольшое, и ему не устоять перед сиу. Он хочет найти союзников. Даже если мы не станем ему помогать, он будет знать по крайней мере, что мы не будем ему грозить, пока он станет разбираться с сиу.
   — Я еду на Восток, Этан.
   Решение мое родилось вдруг, в тот самый момент. Наверное, оно давно таилось где-то в глубине сознания, а теперь вдруг всплыло на поверхность.
   — Я был уверен, что так и будет, — рассмеялся он. — Вернешься?
   — Конечно.
   — Дрейк надеялся, что ты так и сделаешь. Он переживает за Нинон и убежден, что ты тот мужчина, который ей нужен. Ей пора замуж.
   — Я очень хочу ее видеть, Этан, но ведь я беден, а ее родня — богачи.
   — Я думаю, что все образуется. Генри Страттон тоже.
   — Страттон?
   — Он говорил Мореллу, что ты подаешь надежды. Он думает, тебе стоит заняться политикой.
   Лестные слова, но я сам вовсе не был в атом уверен. Кто знает обо мне за пределами нашего городка и его ближайших окрестностей? И что знаю о политике я? Только одно — что это искусство, в котором большинство людей совершенно не разбирается. Добиться, чтоб тебя выбрали — это одно, а воплотить свою программу в жизнь — другое. Последнее вдесятеро сложнее.
   Ну вот, думал я, решение принято. Колли Бенсон справится с охраной порядка в городе не хуже меня. Значит, я могу спокойно уехать на некоторое время. Могу повидаться с издателем на Востоке и разыскать Нинон в Новом Орлеане. Чем больше я об этом думал, тем яснее понимал, что именно это я и должен делать.
   Когда поеду, обязательно возьму с собой Лорну, решил я про себя.

Глава 33

   Прошло немало времени, пока я наконец смог сесть в седло, оправившись после схватки с пумой. А тогда оделся потеплее, оседлал коня и отправился в горы, оставив город на попечение Колли Бенсона.
   День был морозный и ясный. Улица казалась оживленной. Приближалось Рождество, в домах уже украшали елки, а дети готовились к школьному представлению. В ближнем лесу звенели топоры — люди заготавливали дрова.
   Неподалеку от нас выросло еще несколько поселений, и тамошние хвастались, что они намывают в день долларов на двадцать-тридцать золота, а иногда попадаются самородки ценой до сотни. Золото мыли в Родниковом ущелье, в ущелье Янки и в Луговом.
   Склон, вдоль которого я ехал, был покрыт строевым лесом. На стволах кое-где светились голые пятна: это дикобразы объедали кору — со временем деревья могли запросто погибнуть. Ехал я осторожно, с оглядкой, помня о сиу. Для них любой чужак — потенциальный противник. Однако лес и горы для меня всегда в радость. Я петлял между большими валунами, пересекал след пумы, проезжал мимо заброшенной бобровой запруды, нарочно избрав окольный путь. Я делал вид, будто выехал на охоту.
   Вскоре я доберусь до места, где обнаружил золото, и потому на всякий случай затаился и проверил, не следит ли кто за мной. Потом поехал дальше. Я двигался медленно — приходилось пробиваться через бурелом. Стволы мертвых деревьев походили на кости какого-то гигантского монстра.
   Конь пил из ручья, а я оглядел крутые склоны. Движения не заметно, лишь высоко в небе парит одинокий орел. Но я уже научился быть осторожным. Неподалеку виднелись следы белохвостого оленя: здесь он щипал сосновые иголки. Через несколько минут я пустил своего мустанга по крутой звериной тропе вниз на дно каньона. Спешился под прикрытием сосен и валунов и привязал его на небольшом пятачке, где из-под снега торчала трава. С винчестером наготове спустился по склону, выбирая те места, где ветром сдуло снег. Сапоги скользили по голым камням. На дне каньона я нырнул в заросли кедра. Тут я остановился, затаился и стал ждать, поглядывая то вниз, то вверх по течению ручья.
   Чуть ниже меня по склону нависала та самая рыхлая, растрескавшаяся скала, где, как я полагал, залегало золото. Цепляясь за камни, я спустился к ручью, по дороге внимательно рассматривая их. Но пока что ни золота, ни его следов заметно не было. Чтобы сбить с толку возможного стороннего наблюдателя, я заполз на большой камень и напился из потока. На дне ручья что-то поблескивало. Я вытащил две блестящие крошки — золото. Один кусочек чуть больше булавочной головки, второй немного крупнее. Кажется, я близок к цели.
   Снова попил, осторожно оглянулся и осмотрел все вокруг. Сомнений нет — я здесь один.
   Наконец я подобрался к каменным воротам, подобрал кусок породы и принялся мять ее пальцами. Древний кварц крошился в руке. Я стукнул камнем по скале, он рассыпался в прах, но золота в нем не было. Чуть ниже, там где ручей обрастал льдом, я заметил кварцевую жилу, уходящую под лед. Разбил лед камнем. Опустил руку в воду, пошарил по дну и вытащил пригоршню песка. С песком попались три кусочка кварца. Снова окунул руку и отломил еще кусок от кварцевой жилы. На камешках были четко видны следы золота.
   Я выпрямился, обтер окоченевшие руки и сунул их под мышки, чтобы согревать.
   Золото… Только ли вкрапления или я нашел настоящее месторождение?
   Сейчас зима, разрабатывать прииск невозможно. В таком месте даже охрану не поставишь, а если о нем узнают, это будет необходимо. Мне хотелось сразу же добыть хоть немного золота. Плохо, что вскорости нужно собираться — я никого не предупредил, что останусь на ночь в горах.
   Все же я сходил к лошади, взял из сумки охотничий топорик и вернулся к ручью. Расширил топориком прорубь и принялся отбивать кусочки кварца под водой. Там было золото!
   Раньше я слышал разные толки о золотодобыче, время от времени и сам безуспешно пробовал его искать. Считалось, что, чем глубже ты раскалываешь жилу, тем богаче она становится. Но один старый золотоискатель утверждал обратное: жила, говорил он, уходя под землю, постепенно рассасывается. Чем ближе к поверхности, тем она богаче. Что было правдой, я не знал. Но подумал, что в низовьях ручья, в песке, нанесенном с верховьев, золота должно быть больше. Весной нужно будет хорошенько порыться на ближайшей отмели.
   Больше часа я работал, стараясь как можно меньше шуметь, избегая прикасаться к трещинам, чтобы не начали осыпаться большие камни, собирая только самые лучшие осколки. А когда тени стали удлиняться, аккуратно ссыпал всю пыль и осколки в прорубь и прикрыл ее заснеженной деревяшкой. К утру все снова обледенеет.
   Добытое добро я завернул в одеяло, вскочил на коня и поехал домой. Пошел снег. Похоже, мне повезло — через пару часов мои следы заметет.
   Домой я вернулся около полуночи. Занес свой груз в кузницу, а потом повел на конюшню лошадь. Из дома вышел Каин.
   — У нас сидит Рут, — сказал он. — Мы уже стали беспокоиться.
   — Погоди. Нужно поговорить.
   Обтерев мустанга и задав ему корму, я вернулся в кузницу. Выудил из мешка кусочек руды со следами золота. Сбил все лишнее, и кусок засверкал.
   — И много там его? — спросил Каин.
   Я пожал плечами.
   — Толком не знаю, но, кажется, кое-что есть. Конечно, через несколько футов жила может рассосаться. Но вниз по течению ручья стоит поискать, туда годами сносилась порода сверху. Похоже, сегодня я набрал долларов на сто.
   — Мы все это расколем и выплавим металл, — сказал Каин. — Что ж, сегодня ты неплохо поработал.
   Мы ссыпали руду в холщовый мешок и спрятали его под обрезками досок, грудой старых веревок и всяким прочим хламом.
   В доме я застал Рут, Буда и Дрейка Морелла. Голод и усталость не мешали мне испытывать восторг от своего открытия, хоть богатству я не придавал значения. Мне хотелось лишь идти своей дорогой, чтобы добиться уважения людей.
   — Бендиго, я слышала, ты собрался на Восток? — спросила за ужином Рут.
   — Да. Верхом до железной дороги, поездом до Омахи, а потом в Чикаго и Нью-Йорк.
   — А Новый Орлеан?
   У меня покраснели уши.
   — Возможно. Но ведь она меня давно забыла. На что ей дикарь из дикого края?
   — Ты давно не смотрелся в зеркало, Бендиго, — улыбнулась Рут. — Ты — красивый мужчина.
   Теперь покраснело и лицо. Я не привык к комплиментам насчет внешности и просто не знал, как себя вести и что ответить.
   — Кстати, Бен, — выручил меня Дрейк, — на побережье начал выходить новый журнал — «Оверленд мансли». Издателя зовут Брет Гарт. Пошли ему что-нибудь. Про жизнь на Западе ему интересно все.
   — Спасибо, я попробую.
   — Мы тут как раз говорили, — сказала Хелен, — что в будущем году обозов уже не будет.
   — Тут заезжал один человек, который работает на железной дороге, «Сентрал пасифик». Они строят пути на восток быстрее, чем «Юнион пасифик» на запад.
   Они пили кофе и тихо беседовали, а я принялся думать о прошлом, о том, что ушло безвозвратно. Когда-то мы приехали в эту необжитую долину, построили себе дома и живем здесь уже довольно много времени. Выращиваем скромные урожаи, охотимся, собираем ягоды, пьем воду из здешних ручьев.
   Что все это значит? Чем же мы лучше бобра, который ведь тоже строит, запасает еду, а потом меняет место и уходит туда, где жить лучше? Принесли ли мы пользу этой земле? Своей стране?
   Прислушиваясь к голосам, я думал о них — о Каине, Хелен, Рут, об Уэббе и Джоне Сэмпсоне, о Дрейке Морелле… Все мы только лишь гости здесь, на земле, но мы пытались жить без страха, и каждый из нас, как мне кажется, сильно изменился. Как будто вырос немного. Мы стали частью этой земли, ее лесов, зеленых холмов и снежных равнин. Мне нужно было научиться большему, чем другим, — и я научился. Здесь, в этом доме, сложенном нашими руками из бревен, которые мы сами заготовили, я беседовал с Плутархом и Локком, Юмом и Блэкстоуном. А теперь стало ясно, что мне пора двигаться дальше. Но куда?
   Только ли из-за Нинон притягивал меня Восток? Или в ней воплощалось для меня еще что-то? Может быть, мое стремление стать частью большого мира, как здесь я стал частью малого?
   — Значит, ты едешь на Восток, Бен, — задумчиво сказал Морелл.
   — Да. После Рождества. Вначале, наверное, в Нью-Йорк.
   — Не огорчайся, если то, что ты написал, не примут к печати. Так всегда бывает поначалу.
   Я улыбнулся.
   — Дрейк, я старый охотник. Охотишься на пушного зверя и ставишь множество капканов. А поймаешь двух или трех зверюшек. Наверное, с писательством то же самое.
   В дверь постучались, и вошел Этан. Я залюбовался его мужественной грацией — он двигался, словно трава на ветру. Даже завидно.
   Этан присел на корточки и прислонился к стене, с винтовкой в руках.
   — Бен, сегодня кое-кто шел за тобой. Он пытался тебя выследить.
   Я молчал, собираясь с мыслями.
   — Пытался? — спросил я.
   — Ему не удалось. Кто-то выстрелил, и это, видно, его сбило с толку.
   — Выстрелил?
   Этан ответил мне невинным взглядом.
   — Да. Мне кажется, кто-то подумал, что если того человека сбить со следа, то следующей попытки не будет, потому что снег закроет все следы. Я не говорю, что он стрелял в кого-то.
   — Кто же шел по следу?
   — Я бы сказал… Это был Мозес, преподобный.
   Все смотрели то на Этана, то на меня. Мне нужно было самому догадаться, что от Сэкетта ничего не скроешь. Так я и сказал.
   — Бен, ты мой друг, — улыбнулся он. — Чем ты занимаешься, твое дело, я не сую в это нос. Мне только не нравится, когда кто-то пытается выслеживать моих друзей… это нехорошо.
   — Спасибо, — сказал я.
   — Бендиго, я заказывала книги, сейчас их получила, — сменила тему Рут. — Некто по имени Тимоти Дуайт пишет о Новой Англии и Нью-Йорке.
   — Спасибо, — сказал я машинально. Я все думал о Мозесе Финнерли. Что ему от меня нужно? И почему именно сегодня?
   — Для школы нужно помещение побольше, — говорил Дрейк. — Было двенадцать учеников, а сейчас уже больше тридцати. Нужна еще одна комната и, конечно, еще один учитель, даже если Лорна будет помогать.
   — Скорее всего, нужно искать двух новых учителей; — сказал я. — Лорна поедет со мной на Восток.

Глава 34

   — Ты не мог его заметить, — сказал мне Этан на следующее утро. — Он шел не за тобой, а по следу. Он хотел узнать, куда ты едешь, и мне это не понравилось. Поэтому я его отвлек.
   — Он понял, кто стрелял?
   — Он? — хмыкнул Этан. — Он, конечно, ничего себе индеец, но не настолько. Я пустил ему пыли в глаза, и он смылся.
   — Мне нужно будет туда вернуться.
   Этан пожал плечами.
   — Езжай кружным путем. Сделай так, чтобы тот тип раскрылся. Не оставляй ему выхода, а потом устройся наверху и погляди.
   — Хорошая мысль. Хочешь поехать со мной?
   — Нет, там твои дела… Разве что понадобится помощь. Знаешь, Бен, у меня на этом свете есть все. Вряд ли я женюсь когда-нибудь, а если так оно вдруг случится, то смогу зарабатывать на жизнь пушниной. Богатство только испортит мне жизнь. Стань я богатым, придется сторожить добро, и не останется времени бродить по горам. А даже один день в горах я не променяю ни на что. Кстати, вчера видел огромного медведя. Серебристый гризли, весит не меньше тонны. Он меня тоже заметил, встал на задние лапы и смотрит. Я опустил приклад на землю, мол, я тебе зла не желаю. Стоим мы так друг против друга и принюхиваемся, а потом он приподнял лапу… Случайность, конечно, но получилось, что он мне помахал. Повернулся и пошел, а я его отпустил. Потом, уже на опушке, он обернулся, и тут я помахал ему. Он глянул на меня и исчез в чаще. Бен, вот это медведь! Он слишком долго тут прожил, чтоб я так просто взял бы его да убил.
   — Я там нашел золото, Этан.
   — Я понял. Что ж, раз ты собрался на Восток за этой артисткой, оно тебе понадобится. Я не к тому, что ей оно нужно, но золотом можно умаслить стариков.
   — Я хочу поглядеть мир. Нужно на что-то решиться.
   — Понятно. — Этан вынул свою трубку. — Бен, ты никогда не думал о том, чтобы оказаться на должности? Я серьезно. Я слыхал всякие разговоры. Вайоминг собираются сделать штатом. Тогда нам понадобятся образованные люди. Ты прочел горы книг, и, главное, ты — надежен. Твоему суду я бы доверился… Подумай.
   Я думал. Но чувствовал, что к этому еще не готов. Я так мало знаю. Вечером я читал и перечитывал только что полученные газеты. Я должен понять, зачем это Джонсон уволил Стэнтона, за что все так хотели отправить президента в отставку и почему люди предпочитали Гранта Сеймуру.
   Любым газетам я предпочитал Блэкстоуна. Мне нравилась ровная интонация его трудов, взвешенные суждения, холодная красота его принципов. Эту книгу читали и Джонсон, и Мэдисон, все они. И Плутарха они тоже читали.
   Еще пару раз я ездил на свой прииск и всякий раз возвращался с золотом. Каин плавил руду и отливал небольшие кругляшки — плоские и ровные, почти как серебряный доллар, только потолще.
   В последний раз я выехал ранним морозным утром. В такое время ехать никуда не хочется, но ведь это в последний раз. Назавтра — Рождество, а сразу после Нового года я отправляюсь на Восток. Я быстро проехал вверх по Бобровому ручью, повернул в гору и поднялся вверх по старой звериной тропе. Наверху я резко свернул и огляделся.