Страница:
Местами снег наметало на упавшее дерево, оставляя под ним нечто вроде норы, где легко мог бы спрятаться зверь или ребенок. Мы тщательно проверяли такие норы. Один раз я поскользнулся на обледенелом бревне и упал. А поднявшись, увидел, что Этан что-то рассматривает, присев на корточки.
Это был силок на зайца. Снег вокруг силка натоптан, виднелись слегка припорошенные снегом капли крови. Этан примял самое большое пятно, наст поддался, — видно, кровь не успела еще промерзнуть.
— Индейцы, — сказал Этан.
Озноб страха добавился к холоду. Похоже, не прошло и часа, как какой-то индеец вынул зайца из силка и убил его. Может быть, он проверял силки в то самое время, когда дети собирали ягоды у ручья. Уж на что суров был Уэбб, но и он вздрогнул.
— Индейцы! — сказал он. — Их отловили индейцы!
Силок мы обнаружили случайно — еще несколько минут, и его бы замело, другие следы уже скрылись под снегом. А метель все усиливалась. У нас были с собой револьверы, и мы не собирались прекращать поиски. Возможно, индейцы и не видели детей, а те, заметив их, спрятались. Мы обследовали каждый куст, заглядывали в пещеры под корнями повалившихся деревьев, под нижние лапы елей. Но час за часом наша надежда таяла.
Когда к нам присоединились все остальные, мы, совершенно измотанные, сгрудились под ненадежным прикрытием толстых деревьев. Нили стонал и валил все на Этана, но тот не обращал на него внимания. По выражению его лица я догадался, что он размышляет об индейцах. Зная местность и повадки краснокожих, он пытался прикинуть, далеко ли они ушли и где их лагерь.
Я почти жалел о том, что вместе с ребятами ушла Мэй, а не моя сестра Лорна. Лорна тоже хороша собой, может быть, даже покрасивее Мэй, но своим хладнокровием она походила на Каина. Уж она бы смогла найти выход из такой ситуации.
Приходилось возвращаться. В нас еще теплилась слабая надежда, что ребята сами нашли дорогу, но никто особенно на это не рассчитывал.
Мы пошли за Этаном. Он чувствовал направление ветра и шел под определенным, только ему ведомым углом. Вряд ли ветер мог поменяться в самый разгар бури.
— Бендиго, давай рискнем, — сказал Этан. — Я прикинул, где могут быть эти индейцы.
— Только мы двое?
— До ночи нам не вернуться. Идешь?
Эту метель я буду помнить до своего смертного часа. Этан поставил Каина впереди.
— Держись лицом к ветру, чтобы он дул тебе слева в глаз или в нос, — сказал он. — Через несколько минут вы попадете в долину. А как перевалите через низкую гряду, увидите деревья у дома миссис Макен, и все будет в порядке.
Каин остановился, повернувшись к ветру широкой спиной, и глянул на Этана.
— А ты?
— У нас с Бендиго есть одна идея. Если что, так мы выроем яму в снегу и в ней отсидимся. Когда не слишком устал, так можно пересидеть бурю.
Мы с Этаном вновь повернулись навстречу метели и пошли, скрючившись от ветра. Мы почти ослепли, ветер, словно бритвами, резал наши ничем не прикрытые брови. Казалось, что прошло не меньше года, пока мы забрались на бугор и остановились передохнуть в густой осиновой роще.
— В тот день, когда мы здесь остановились, я заприметил десяток индейцев с повозками и скарбом, — сказал Этан. — Не хотел пугать женщин и потому ничего не сказал. Может быть, они просто проезжали мимо. Но силок-то свежий, недавно поставлен. Похоже, они где-то неподалеку.
Осины росли так плотно, что ветер почти не продувал рощу.
— Лучшее место, чтобы переждать метель — это ложбина под горой. Индейцы могут быть там. Пошли.
Позабыв о холоде, я расстегнул куртку и положил руку на револьвер. Еще никогда я не направлял его на человека и, даст Бог, не направлю без крайней необходимости.
— Держи его наготове, — сказал Этан. — Индейцы уважают только силу.
Мы двинулись, утопая по колено в снегу. Еще на склоне мы почуяли запах дыма. Вот и вигвамы, целых три. Их замело снегом, и только вверху, там где были отверстия для дыма, снег подтаивал.
Чутко прислушиваясь, мы переходили от одного вигвама к другому. Вдруг послышался голос Мэй, следом — резкие голоса индейцев. В вигваме шел спор. Этан приподнял полог и быстро вошел, я — следом.
Посредине горел небольшой костер, после морозного воздуха внутри показалось душно и угарно. Тут же были дети и Мэй. Пока, слава Богу, они были невредимы, только сильно напуганы.
Индейцев было пятеро. Один, молодой, просто заходился от ярости.
Остальные оказались постарше, а тот, к которому обращался парень, был совсем стар. Но взор у него был ясен, и, как мне показалось, в глазах сверкали грозные огоньки, как будто ему не нравилось то, что выкрикивал молодой жеребец.
Как только мы вошли, разговор оборвался. Молодой индеец схватился за томагавк. И тут же я навел на него дуло своего шестизарядного револьвера.
Я был удивлен не меньше, чем индеец, ибо у меня и в мыслях не было вытаскивать пушку. Я выдернул ее не рассуждая. Каким бы храбрецом ни оказался молодой индеец, он прекрасно понял, что означает мой жест, и отбросил томагавк, словно кусок раскаленного железа.
Этан заговорил со стариком на языке шошонов. Старик ответил, а Этан потихоньку переводил его слова для меня.
— Этот молодой козел положил глаз на Мэй, он хочет оставить ее у себя, а малышей убить, но старику это не нравится. Он говорит, что шошоны — друзья белому человеку. И тут есть кое-что еще. Похоже, этот парень вырос из коротких штанишек, а старик хочет поставить его на место.
Я не спускал глаз с юного воина. Похоже, он был в ярости, словно дикий кот в ловушке, и просто лез в драку.
— Этан, скажи им, что мы друзья. Пусть возвращаются, когда растает снег, мы будем с ними торговать. Пусть привозят меха, шкуры — все, что могут. И поблагодари, что выручили детей из беды. Скажи, что весной у нас будут для них подарки.
Сэкетт заговорил, но не успел старик ему ответить, как молодой взорвался в крике. Он яростно размахивал руками, будто призывал на помощь население соседних вигвамов.
— Нужно хватать детей и бежать, — шепнул я Этану. — Здесь пахнет неприятностями.
Этан даже не повернул головы.
— Мэй, встань, бери детей за руки и — к нам!
Молодой индеец вновь заорал, но я заехал ему кулаком в живот. Он согнулся от боли, а я добавил: врезал ему в скулу рукояткой револьвера.
Остальные даже не шевелились, а старик что-то сказал на своем языке. Похоже, они не очень расстраивались от того, что случилось.
Этан вытащил кисет с табаком и протянул его старику, показав жестом, что табак предназначен для всех. А я вынул топор работы Каина — таких не сыскать больше нигде — и протянул его старику.
— Друг, — сказал я, тыча себе в грудь. — Это волшебный топор, он сделан из небесного железа.
— Дети вперед, ты за ними, — сказал Этан.
— Я позади с пушкой, а ты иди с детьми.
Мы тащились, утопая в снегу, который с каждой минутой делался все глубже, и — Боже! — как медленно тянулось время, пока мы не перевалили через хребет. У нас за спиной кричали индейцы, и сердце гулко колотилось в моей груди.
Мы шли вслед за Этаном, но дом наш был далеко. Нам не успеть добраться до темноты, а идти ночью, в метель — слишком рискованно. Этан искал укрытие, расположенное по ветру, подальше от индейцев. Наконец он нашел две поваленные сосны с огромными вывороченными корнями, под которыми образовалась настоящая пещера. Над ней нависали снежные сугробы. В ней можно было спрятаться от ветра и от индейцев.
Мы утоптали снег в выемке, и получилась глубина около восьми футов. В одной из снежных стен я выкопал руками углубление и утрамбовал снег, чтобы там могли спрятаться дети.
Этан набрал толстых сучьев, веточек и коры и разжег небольшой костер. Из сосновых веток мы построили над нашим убежищем крышу, а когда ее замело снегом, получился уютный домик.
И все же тревога нас не покидала — лагерь шошонов был совсем близко, а кроме револьверов у нас другого оружия не было. Правда, револьверы были шестизарядными, и к каждому еще запасной барабан с патронами.
Энн заснула у меня на руках, а Мэй пристроила голову на моем плече и крепко прижалась ко мне. Может быть, чуточку крепче, чем следовало. Для Ленни Сэмпсона Этан соорудил лежанку из веток, и измученный мальчишка тут же уснул.
Этан смотрел на меня сверху.
— Ну вот, славная у нас семейка, — сказал он. — Похоже, единственная за всю мою жизнь.
— У тебя нет родни?
Он подкинул дров в огонь.
— Множество, вот только я давно с ними не встречался. Один вроде меня — только и знает, что шататься по свету, тоже Сэкетт — из долины Камберленд-Ривер, что в Теннесси. Как-то наткнулся я на него. Вообще я о родне не скучаю. Сэкеттов полно и в Теннесси, и в Каролине, а родной души все-таки нет. Команчи убили моего отца в ущелье у Санта-Фе, когда мне было четырнадцать. С тех пор я и шатаюсь по стране от Миссури до западных морей. И порой приходит охота, парень, чтобы был наконец свой дом, а в нем — свой человек, родная душа.
Маленькая Энн, как и Ленни, уснула в одночасье, а вот Мэй заставляла меня нервничать: только вид делала, что спит, а сама прижималась так, будто вот-вот сползет в мои объятия. Думаю, что Этан это видел, но промолчал.
Все у нас считали, что Этан положил глаз на вдову Макен, и нечего объяснять почему. Ей было чуть за тридцать, и она была очень красивая. Высокая, темноволосая и сероглазая, с чистой шелковистой кожей.
Она не расстраивалась по мелочам и всегда легко и мило улыбалась. А еще она была честна и правдива, никогда не делала глупостей, была с нами, но всегда твердо и уверенно шла своим путем, держалась особняком, став кем-то вроде лидера. Однажды, когда мы ехали верхом вместе с Этаном, я ему так и сказал.
— Так, да не так, — ответил он. — Ты, Бендиго, приглядывайся и прислушивайся. Она, конечно, женщина умная и затевает все сама, и сама делает первый шаг. Но никто даже не пошевелится, пока не даст добро Каин.
Это как-то не приходило мне в голову, но как только он сказал, я понял, что оно так и есть. Каин был искушен в своем ремесле. Он предпочитал работать руками, а не болтать языком. Наверное, такая работа помогает думать. Он никогда не поддавался порыву чувств, не сходил с рельс, а вот решения принимал мгновенно и ошибался очень редко. Так от чужого человека я узнал кое-что о собственном брате.
— Женщине нужен мужчина, Бендиго, даже такой, как Рут. Какой бы сильной она ни казалась. Просто она делается еще сильней, когда рядом есть такой человек, как Каин.
Мороз крепчал, я подкидывал сучья в огонь, чтобы, не дай Бог, не замерзли дети, поддерживал огонь и размышлял о наших мужчинах.
Больше всех, пожалуй, в дороге он из тех самых мест, что и Рут Макен. Он умел делать все на свете, его уважали за мастерство, а он все больше ощущал свою силу и достоинство. Одни люди сгибались перед суровостью неба и просторов земли, а вот он словно делался выше, и его глаза все чаще устремлялись вдаль, к горизонту.
На горизонте, честно говоря, не было ничего. Мы проезжали по семь-восемь, а то и по двенадцать миль в день. Пару раз устраивались на ночлег там, откуда еще видно было место прежней ночевки. Для Джона Сэмпсона наше путешествие было чем-то большим, чем просто дорога, оно стало его возрождением. Сумеет ли наш поселок изменить людей так, как меняли их прерии? Я догадывался, что город создают не дома и улицы, а мужчины и женщины. Я радовался, что с нами Джон Сэмпсон, Рут Макен, мой брат Каин, и пытался понять — гожусь ли я сам для того, чтобы созидать наш будущий город.
И вот наступило утро. Мертвое серое небо висело над белыми снежными холмами, деревья казались черными, а на севере возвышались величественные и спокойные белые горы. Мы покинули нашу нору, обошли по краю долину, в которой обосновались индейцы, и поднялись на гряду, которая закрывала наш поселок.
Ветер улегся еще до зари, дома были отчетливо видны в прозрачном утреннем воздухе, а из их труб поднимался дым, манящий нас к теплу и безопасности. Мы остановились и долго смотрели на наш поселок, горло сжимал ком: вот оно, то, что мы построили своими руками, такое новое, но уже наше.
Каин вышел из дому с ведром в руке и двинулся к загону доить коров. Заржала лошадь. Каин взял вилы и стал накладывать сено в ясли. Что-то заставило его поднять голову.
Мы видели, как он замер, отбросил вилы и рванул к дому, распахивая дверь. В морозном безветренном воздухе звук его голоса легко достиг нас.
— Мать! Они вернулись! Они вернулись с детьми!
Открывались двери, на снег высыпали люди, прикрывая глаза рукой, чтобы нас разглядеть. Они кинулись нам навстречу, а мы побежали к ним с горы, увязая в сугробах. Этан Сэкетт медленно шел позади — к нему бежать было некому.,
Каин обнял Энн, а Ленни прильнул к отцу.
Глаза Нили жадно шарили по лицу Мэй.
— С тобой все в порядке?
— Конечно. Мистер Сэкетт и Бендиго нас спасли.
Смущенный Нили повернулся к Этану и протянул ему руку. Это движение ему далось нелегко.
— Спасибо, Сэкетт.
Этан отмахнулся.
— У Бендиго заслуги побольше. Если бы не его пушка, живыми нам оттуда не выбраться. Ну ничего. Когда начинаешь новое дело, приходится и не такое терпеть.
Увязая в снегу, мы пошли по домам. Люди говорили без умолку — счастливые, торжествующие свою первую победу.
Город тогда еще не родился, но начало ему было положено.
Глава 3
Это был силок на зайца. Снег вокруг силка натоптан, виднелись слегка припорошенные снегом капли крови. Этан примял самое большое пятно, наст поддался, — видно, кровь не успела еще промерзнуть.
— Индейцы, — сказал Этан.
Озноб страха добавился к холоду. Похоже, не прошло и часа, как какой-то индеец вынул зайца из силка и убил его. Может быть, он проверял силки в то самое время, когда дети собирали ягоды у ручья. Уж на что суров был Уэбб, но и он вздрогнул.
— Индейцы! — сказал он. — Их отловили индейцы!
Силок мы обнаружили случайно — еще несколько минут, и его бы замело, другие следы уже скрылись под снегом. А метель все усиливалась. У нас были с собой револьверы, и мы не собирались прекращать поиски. Возможно, индейцы и не видели детей, а те, заметив их, спрятались. Мы обследовали каждый куст, заглядывали в пещеры под корнями повалившихся деревьев, под нижние лапы елей. Но час за часом наша надежда таяла.
Когда к нам присоединились все остальные, мы, совершенно измотанные, сгрудились под ненадежным прикрытием толстых деревьев. Нили стонал и валил все на Этана, но тот не обращал на него внимания. По выражению его лица я догадался, что он размышляет об индейцах. Зная местность и повадки краснокожих, он пытался прикинуть, далеко ли они ушли и где их лагерь.
Я почти жалел о том, что вместе с ребятами ушла Мэй, а не моя сестра Лорна. Лорна тоже хороша собой, может быть, даже покрасивее Мэй, но своим хладнокровием она походила на Каина. Уж она бы смогла найти выход из такой ситуации.
Приходилось возвращаться. В нас еще теплилась слабая надежда, что ребята сами нашли дорогу, но никто особенно на это не рассчитывал.
Мы пошли за Этаном. Он чувствовал направление ветра и шел под определенным, только ему ведомым углом. Вряд ли ветер мог поменяться в самый разгар бури.
— Бендиго, давай рискнем, — сказал Этан. — Я прикинул, где могут быть эти индейцы.
— Только мы двое?
— До ночи нам не вернуться. Идешь?
Эту метель я буду помнить до своего смертного часа. Этан поставил Каина впереди.
— Держись лицом к ветру, чтобы он дул тебе слева в глаз или в нос, — сказал он. — Через несколько минут вы попадете в долину. А как перевалите через низкую гряду, увидите деревья у дома миссис Макен, и все будет в порядке.
Каин остановился, повернувшись к ветру широкой спиной, и глянул на Этана.
— А ты?
— У нас с Бендиго есть одна идея. Если что, так мы выроем яму в снегу и в ней отсидимся. Когда не слишком устал, так можно пересидеть бурю.
Мы с Этаном вновь повернулись навстречу метели и пошли, скрючившись от ветра. Мы почти ослепли, ветер, словно бритвами, резал наши ничем не прикрытые брови. Казалось, что прошло не меньше года, пока мы забрались на бугор и остановились передохнуть в густой осиновой роще.
— В тот день, когда мы здесь остановились, я заприметил десяток индейцев с повозками и скарбом, — сказал Этан. — Не хотел пугать женщин и потому ничего не сказал. Может быть, они просто проезжали мимо. Но силок-то свежий, недавно поставлен. Похоже, они где-то неподалеку.
Осины росли так плотно, что ветер почти не продувал рощу.
— Лучшее место, чтобы переждать метель — это ложбина под горой. Индейцы могут быть там. Пошли.
Позабыв о холоде, я расстегнул куртку и положил руку на револьвер. Еще никогда я не направлял его на человека и, даст Бог, не направлю без крайней необходимости.
— Держи его наготове, — сказал Этан. — Индейцы уважают только силу.
Мы двинулись, утопая по колено в снегу. Еще на склоне мы почуяли запах дыма. Вот и вигвамы, целых три. Их замело снегом, и только вверху, там где были отверстия для дыма, снег подтаивал.
Чутко прислушиваясь, мы переходили от одного вигвама к другому. Вдруг послышался голос Мэй, следом — резкие голоса индейцев. В вигваме шел спор. Этан приподнял полог и быстро вошел, я — следом.
Посредине горел небольшой костер, после морозного воздуха внутри показалось душно и угарно. Тут же были дети и Мэй. Пока, слава Богу, они были невредимы, только сильно напуганы.
Индейцев было пятеро. Один, молодой, просто заходился от ярости.
Остальные оказались постарше, а тот, к которому обращался парень, был совсем стар. Но взор у него был ясен, и, как мне показалось, в глазах сверкали грозные огоньки, как будто ему не нравилось то, что выкрикивал молодой жеребец.
Как только мы вошли, разговор оборвался. Молодой индеец схватился за томагавк. И тут же я навел на него дуло своего шестизарядного револьвера.
Я был удивлен не меньше, чем индеец, ибо у меня и в мыслях не было вытаскивать пушку. Я выдернул ее не рассуждая. Каким бы храбрецом ни оказался молодой индеец, он прекрасно понял, что означает мой жест, и отбросил томагавк, словно кусок раскаленного железа.
Этан заговорил со стариком на языке шошонов. Старик ответил, а Этан потихоньку переводил его слова для меня.
— Этот молодой козел положил глаз на Мэй, он хочет оставить ее у себя, а малышей убить, но старику это не нравится. Он говорит, что шошоны — друзья белому человеку. И тут есть кое-что еще. Похоже, этот парень вырос из коротких штанишек, а старик хочет поставить его на место.
Я не спускал глаз с юного воина. Похоже, он был в ярости, словно дикий кот в ловушке, и просто лез в драку.
— Этан, скажи им, что мы друзья. Пусть возвращаются, когда растает снег, мы будем с ними торговать. Пусть привозят меха, шкуры — все, что могут. И поблагодари, что выручили детей из беды. Скажи, что весной у нас будут для них подарки.
Сэкетт заговорил, но не успел старик ему ответить, как молодой взорвался в крике. Он яростно размахивал руками, будто призывал на помощь население соседних вигвамов.
— Нужно хватать детей и бежать, — шепнул я Этану. — Здесь пахнет неприятностями.
Этан даже не повернул головы.
— Мэй, встань, бери детей за руки и — к нам!
Молодой индеец вновь заорал, но я заехал ему кулаком в живот. Он согнулся от боли, а я добавил: врезал ему в скулу рукояткой револьвера.
Остальные даже не шевелились, а старик что-то сказал на своем языке. Похоже, они не очень расстраивались от того, что случилось.
Этан вытащил кисет с табаком и протянул его старику, показав жестом, что табак предназначен для всех. А я вынул топор работы Каина — таких не сыскать больше нигде — и протянул его старику.
— Друг, — сказал я, тыча себе в грудь. — Это волшебный топор, он сделан из небесного железа.
— Дети вперед, ты за ними, — сказал Этан.
— Я позади с пушкой, а ты иди с детьми.
Мы тащились, утопая в снегу, который с каждой минутой делался все глубже, и — Боже! — как медленно тянулось время, пока мы не перевалили через хребет. У нас за спиной кричали индейцы, и сердце гулко колотилось в моей груди.
Мы шли вслед за Этаном, но дом наш был далеко. Нам не успеть добраться до темноты, а идти ночью, в метель — слишком рискованно. Этан искал укрытие, расположенное по ветру, подальше от индейцев. Наконец он нашел две поваленные сосны с огромными вывороченными корнями, под которыми образовалась настоящая пещера. Над ней нависали снежные сугробы. В ней можно было спрятаться от ветра и от индейцев.
Мы утоптали снег в выемке, и получилась глубина около восьми футов. В одной из снежных стен я выкопал руками углубление и утрамбовал снег, чтобы там могли спрятаться дети.
Этан набрал толстых сучьев, веточек и коры и разжег небольшой костер. Из сосновых веток мы построили над нашим убежищем крышу, а когда ее замело снегом, получился уютный домик.
И все же тревога нас не покидала — лагерь шошонов был совсем близко, а кроме револьверов у нас другого оружия не было. Правда, револьверы были шестизарядными, и к каждому еще запасной барабан с патронами.
Энн заснула у меня на руках, а Мэй пристроила голову на моем плече и крепко прижалась ко мне. Может быть, чуточку крепче, чем следовало. Для Ленни Сэмпсона Этан соорудил лежанку из веток, и измученный мальчишка тут же уснул.
Этан смотрел на меня сверху.
— Ну вот, славная у нас семейка, — сказал он. — Похоже, единственная за всю мою жизнь.
— У тебя нет родни?
Он подкинул дров в огонь.
— Множество, вот только я давно с ними не встречался. Один вроде меня — только и знает, что шататься по свету, тоже Сэкетт — из долины Камберленд-Ривер, что в Теннесси. Как-то наткнулся я на него. Вообще я о родне не скучаю. Сэкеттов полно и в Теннесси, и в Каролине, а родной души все-таки нет. Команчи убили моего отца в ущелье у Санта-Фе, когда мне было четырнадцать. С тех пор я и шатаюсь по стране от Миссури до западных морей. И порой приходит охота, парень, чтобы был наконец свой дом, а в нем — свой человек, родная душа.
Маленькая Энн, как и Ленни, уснула в одночасье, а вот Мэй заставляла меня нервничать: только вид делала, что спит, а сама прижималась так, будто вот-вот сползет в мои объятия. Думаю, что Этан это видел, но промолчал.
Все у нас считали, что Этан положил глаз на вдову Макен, и нечего объяснять почему. Ей было чуть за тридцать, и она была очень красивая. Высокая, темноволосая и сероглазая, с чистой шелковистой кожей.
Она не расстраивалась по мелочам и всегда легко и мило улыбалась. А еще она была честна и правдива, никогда не делала глупостей, была с нами, но всегда твердо и уверенно шла своим путем, держалась особняком, став кем-то вроде лидера. Однажды, когда мы ехали верхом вместе с Этаном, я ему так и сказал.
— Так, да не так, — ответил он. — Ты, Бендиго, приглядывайся и прислушивайся. Она, конечно, женщина умная и затевает все сама, и сама делает первый шаг. Но никто даже не пошевелится, пока не даст добро Каин.
Это как-то не приходило мне в голову, но как только он сказал, я понял, что оно так и есть. Каин был искушен в своем ремесле. Он предпочитал работать руками, а не болтать языком. Наверное, такая работа помогает думать. Он никогда не поддавался порыву чувств, не сходил с рельс, а вот решения принимал мгновенно и ошибался очень редко. Так от чужого человека я узнал кое-что о собственном брате.
— Женщине нужен мужчина, Бендиго, даже такой, как Рут. Какой бы сильной она ни казалась. Просто она делается еще сильней, когда рядом есть такой человек, как Каин.
Мороз крепчал, я подкидывал сучья в огонь, чтобы, не дай Бог, не замерзли дети, поддерживал огонь и размышлял о наших мужчинах.
Больше всех, пожалуй, в дороге он из тех самых мест, что и Рут Макен. Он умел делать все на свете, его уважали за мастерство, а он все больше ощущал свою силу и достоинство. Одни люди сгибались перед суровостью неба и просторов земли, а вот он словно делался выше, и его глаза все чаще устремлялись вдаль, к горизонту.
На горизонте, честно говоря, не было ничего. Мы проезжали по семь-восемь, а то и по двенадцать миль в день. Пару раз устраивались на ночлег там, откуда еще видно было место прежней ночевки. Для Джона Сэмпсона наше путешествие было чем-то большим, чем просто дорога, оно стало его возрождением. Сумеет ли наш поселок изменить людей так, как меняли их прерии? Я догадывался, что город создают не дома и улицы, а мужчины и женщины. Я радовался, что с нами Джон Сэмпсон, Рут Макен, мой брат Каин, и пытался понять — гожусь ли я сам для того, чтобы созидать наш будущий город.
И вот наступило утро. Мертвое серое небо висело над белыми снежными холмами, деревья казались черными, а на севере возвышались величественные и спокойные белые горы. Мы покинули нашу нору, обошли по краю долину, в которой обосновались индейцы, и поднялись на гряду, которая закрывала наш поселок.
Ветер улегся еще до зари, дома были отчетливо видны в прозрачном утреннем воздухе, а из их труб поднимался дым, манящий нас к теплу и безопасности. Мы остановились и долго смотрели на наш поселок, горло сжимал ком: вот оно, то, что мы построили своими руками, такое новое, но уже наше.
Каин вышел из дому с ведром в руке и двинулся к загону доить коров. Заржала лошадь. Каин взял вилы и стал накладывать сено в ясли. Что-то заставило его поднять голову.
Мы видели, как он замер, отбросил вилы и рванул к дому, распахивая дверь. В морозном безветренном воздухе звук его голоса легко достиг нас.
— Мать! Они вернулись! Они вернулись с детьми!
Открывались двери, на снег высыпали люди, прикрывая глаза рукой, чтобы нас разглядеть. Они кинулись нам навстречу, а мы побежали к ним с горы, увязая в сугробах. Этан Сэкетт медленно шел позади — к нему бежать было некому.,
Каин обнял Энн, а Ленни прильнул к отцу.
Глаза Нили жадно шарили по лицу Мэй.
— С тобой все в порядке?
— Конечно. Мистер Сэкетт и Бендиго нас спасли.
Смущенный Нили повернулся к Этану и протянул ему руку. Это движение ему далось нелегко.
— Спасибо, Сэкетт.
Этан отмахнулся.
— У Бендиго заслуги побольше. Если бы не его пушка, живыми нам оттуда не выбраться. Ну ничего. Когда начинаешь новое дело, приходится и не такое терпеть.
Увязая в снегу, мы пошли по домам. Люди говорили без умолку — счастливые, торжествующие свою первую победу.
Город тогда еще не родился, но начало ему было положено.
Глава 3
Зародышем будущего города стали пять домов и землянка с бревенчатым накатом, которую соорудил Этан Сэкетт. Как вы можете догадаться, она оказалась самым теплым жилищем из всех.
Снегопад застал нас врасплох. В домах были готовы только стены и крыши, а окна пришлось занавешивать тентами от фургонов. Земля промерзла, и мы уже не успели сделать вокруг домов земляные насыпи для защиты от ветра. Пришлось нагребать высокие снежные валы.
Мы работали и все поглядывали на окружающие холмы — не появятся ли индейцы. Но, похоже, хоть нас и было мало, они признали нашу силу.
Каин как-то сказал:
— Слава Богу, у нас появилась решимость выжить. Нас мало, но какие бы испытания не свалились нам на голову, мы выстоим. Мы никуда не уйдем отсюда, а когда придет весна, встретим ее с радостью.
Нили Стюарт ухмылялся, но прислушивался. Наверное, и на него слова Каина действовали ободряюще, ведь Каин упорен и непоколебим, как горы. После того как Этан Сэкетт раскрыл мне глаза, я стал замечать, что мы все зависим от Каина и ждем, куда он нас поведет. Его сила передавалась другим, даже Нили Стюарт как будто выпрямлялся, слушая моего брата.
Однажды, когда мы вырубали кусты на опушке, чтобы в них не могли спрятаться индейцы, Каин сказал:
— Не удивительно, что египтяне смогли построить огромные пирамиды.
— Почему? — спросил Крофт.
— Там приветливая земля, горячее солнце, нет нужды заботиться о дровах, там течет река, приносящая плодородный ил и несущая вдоволь воды. У них хватало времени, чтобы подумать и о других вещах.
— Нам тоже нужно найти время для таких вещей, — сказал Джон Сэмпсон. — Нашим детям недостаточно одной только пищи.
— Ты о чем?
— О школе. О школе с партами и с грифельными досками. На том холме я приметил пластины сланца. А поищем, так найдем и мел.
— Да, нужна не только школа, нужна и церковь, — согласился Каин.
— Уже и школа! — сказал Нили. — Еще дома не достроены.
Однако похоже, что и он заинтересовался не на шутку. После этого разговора он стал как-то меньше болтать о солнечной Калифорнии.
А я затосковал. Я из школьного возраста уже вырос, а знал мало, и все мои знания были случайными. Всю жизнь я проработал на ферме в родном Иллинойсе, а в школу ходил всего лишь несколько месяцев, да и то — от случая к случаю. Правда, родители все время читали Библию, а я запоминал и обдумывал услышанное. Потом и сам стал перечитывать отрывки. Не ради слова Божьего, а ради всех этих удивительных историй, ради музыки словесных созвучий. Я мечтал овладеть словами так, чтобы уметь говорить и писать разумно.
Меня огорчало, что я ничего не знаю о библейских землях. Древние люди повествовали о знакомых вещах: о стадах, о пастухах, о ночных дозорах. А те, что разрушили стены Вавилона, — неужели и они тоже начинали с малого, как и мы — с ручейка, небольшого стада, нескольких стен?
Мне хотелось бы прочитать и другие книги, но в дорогу мы взяли с собой только Библию. Там, дома, мне довелось прочесть «Свободу воли» Джонатана Эдвардса, ее оставил у нас какой-то проезжий, когда я был совсем маленьким. От него же нам достались и «Плоды одиночества» Уильяма Пенна. В моей памяти эти книги как-то связывались с кончиной моего отца, который следовал учению преподобного Джона Уитерспуна, шотландского священника. Его вполне земная философия, полная здравого смысла, видно, чем-то привлекала моего родителя. Смутно припоминаю какие-то разговоры за столом. Конечно, они имели отношение к воспитанию Каина, не к моему.
По пути на Запад, сидя вечерами у костра, я прислушивался к разговорам мужчин, особенно к тому, что говорил незадолго до смерти муж Рут Макен, человек образованный, терпимый и вдумчивый.
Он говорил о писателях прошлого, пересказывая своими словами те мысли, что они нам оставили в наследство. И мне захотелось встретиться с похожи людьми: с теми, кто пишет музыку, картины, книги. Однажды я сказал об этом вслух, и мистер Макен сказал:
— Бывает, что эти люди достойны восхищения. А часто они подвержены обидным человеческим порокам и слабостям. И тем не менее значение имеет только их труд, да его плоды. Многие из тех, кто вел грешную и беспутную жизнь, оставили после себя великие, прекрасные творения. Только с такой меркой можно подходить к человеку: смотреть на то, что он успел создать и оставил после себя.
Рут Макен догадывалась, что меня тянет к знаниям, к загадочному большому и светлому миру. Она умела понимать и сочувствовать. Парень, такой как я, мог, не смущаясь, рассказывать ей о своих мечтах. Тем более что и ее влекло к тому же. Об этом не переставал размышлять ее покойный муж, жизнь которого унесла стрела индейца в самом начале нашего пути. Другая женщина, не такая сильная, повернула бы назад. Но Рут не отступила, несмотря на то, что средства ее были на исходе и нужно было растить сына. Впрочем, возвращаться ей было некуда.
Как-то раз, заканчивая работу у нее в доме, я передал ей то, что говорил о школе Джон Сэмпсон.
— Школа нам, конечно, нужна, — сказала она. — Только дело тут не в здании, а в учителе. Школа — это, во-первых, учитель. А во-вторых — все остальное, где можно научиться хоть самой малости. Человек может учиться у гор и деревьев, учиться, слушая чужие разговоры и обдумывая их. Мистер Шафтер, — продолжила Рут, — а нельзя ли застелить пол досками?
Мы все пока еще довольствовались твердо утрамбованным земляным полом.
— Доски-то сделать можно, — сказал я вяло. — Их можно вытесать из бревен, но, сдается мне, плоские камни тоже сойдут.
— Я предпочитаю доски, мистер Шафтер. Мне не подходит, когда говорят «сойдет». Если вас не затруднит, а?
Так она ненароком, потихоньку воспитывала меня, сама того не подозревая. Она пускала в ход женские уловки, бросающие вызов мужскому тщеславию и гордости. Ее лукавые слова будили во мне желание показать себя с лучшей стороны.
Пока я у нее работал, она каждый раз в полдень объявляла перерыв, объясняя это тем, что Буд нуждается в отдыхе. Мы садились за стол пить чай или кофе. Она подавала крохотные пирожки, и мы принимались беседовать. Дело было не в Буде, просто ей нравился этот обряд, он напоминал ей об иной, ушедшей жизни. Вскоре я догадался, что она тонко и незаметно направляет меня. От нее я многое узнал о том мире, что лежит за пределами нашей глухомани, о том, что мир этот так же широк и огромен, как и его познающий разум. У нее и у Каина учился я любви к созиданию и неприятию всех тех, кто предпочитает рушить.
Она никогда не звала меня по имени, как остальные, а только «мистером Шафтером». Когда я говорил, она внимательно слушала.
Стоило ей сказать мне о досках, как я понял, что мне от этой работы не уйти. Прощайте, рыбалка и охота — Рут Макен может доставить радость только самое лучшее, и я принялся заготавливать доски, раскалывая бревна клиньями, кувалдой и деревянным молотом.
Однажды, когда пол был уже наполовину готов, миссис Макен подошла к своему сундуку. Когда наши фургоны еще катили на Запад, этот сундук был притчей во языцех. Несколько раз фургон завязал в грязи и сундук приходилось вытаскивать. Поднять его можно было только вчетвером, таким он был тяжелым, и некоторые, например, жена Нили Стюарта, поговаривали о том, что он полон золота. Никто никогда не видел его открытым, и только Этан Сэкетт догадывался, что в нем спрятано.
А тут Рут открыла сундук при мне. Его содержимое оказалось ценнее золота. В три ряда там плотно лежали укутанные клеенкой книги и запас писчей бумаги.
— Здесь пятьдесят книг, мистер Шафтер. Даже если вы прочтете только эти пятьдесят, вы получите неплохое образование. Некоторые из тех, кто кичится своей образованностью, в жизни не видели так много хороших книг.
Нет нужды объяснять, чем пожертвовали Макены, захватив с собой эти книги. Каждая из них занимала место какого-то другого предмета, быть может, крайне необходимого. А необходимым было все: топоры, лемеха, пилы, сверла, котлы, ящики-духовки, сковородки. Основную массу груза составляли одежда и еда. Самые умные везли с собой еще и жестяные печки, так как на ветру бывает трудно разжечь костер. Нагружать больше 2500 фунтов не советовали, но те, у кого были крепкие лошади, везли больше, рассчитывая, что к концу пути половина еды будет съедена. Чаще всего так и получалось. Мы с братом привезли два фургона, Рут Макен столько же, Каин вез весь свой инструмент, а она — товар для будущей лавки.
Рут вынула несколько книг.
— Некоторые книги мой муж Взял с собой, потому что они могут кое-что рассказать о землях, в которых мы теперь оказались. Остальные — для образования Буда и такие, что мой муж сам хотел перечитывать. Они выбраны по весу, чтобы не возить лишней тяжести. Муж говорил, что мог бы составить другой список, и книги были бы не хуже этих. Сперва я дам вам почитать те, что о Западных землях. Они вам помогут.
Мне и в голову не приходило, что кто-то уже успел написать тома о землях, в которых мы остановились. Рут дала мне «Торговлю в прериях» Джосии Грега, «Дневники» Луиса и Кларка, «Путешествие по прериям» Вашингтона Ирвинга и новенькую книгу «Три года среди команчей», излагающую подлинную историю Нельсона Ли, техасского рейнджера. Она была напечатана недавно, в 1859 году.
В восторге я сунул книги под куртку и отнес домой. После ужина устроился с первой у огня. Я выбрал книгу Нельсона Ли и вскоре с головой погрузился в повествование, в котором то и дело возникали имена людей, слышанные мною в разговорах у костра. В этой книге знаменитые Джек Хейз, Бен Мак-Каллоф скакали на конях, сражались с мексиканскими бандитами, бились с команчами, а сам автор в конце концов угодил в плен к индейцам.
Быстро бежали дни, но я не забывал подниматься на холмистую гряду, чтобы осмотреть окрестности. Иногда мы с Этаном охотились верхом или просто ездили по округе, чтобы получше ее узнать.
Наш поселок располагался в широком Южном ущелье, по которому обычно на Запад двигались фургоны. Севернее в небо упирались горы Уинд-Ривер, и мне хотелось узнать их не хуже Этана.
Индейцы нам больше не встречались, но мы все же были настороже, потому что они могли вернуться в любой момент. Давешний молодой воин наверняка может собрать компанию таких же, как и он, воинственных парней, и они явятся за нашими скальпами и за нашими лошадьми.
Когда я бывал свободен от работы в доме миссис Макен, то помогал Каину. Планы у нас были громадными. Мы обустраивали кузницу, а потом собирались построить лесопилку. Нужно было заранее заготовить обтесанные брусья и дать им вылежаться.
— В семье нашей матери все были строителями, — рассказывал Каин. — Строили корабли, пароходы, дома, мосты. Часть нашей родни — французы из Канады. Мама была хорошо образованна и говорила по-французски.
О семье матери я знал совсем мало, еще меньше — о предках отца и дорожил каждой крупицей этих знаний. Каин помнил гораздо больше, чем я.
Питались мы скудно, со страхом думая о предстоящей долгой зиме. Пока снег не стаял — свежего мяса не жди. Этану иногда удавалось добывать дичь, но это случалось нечасто. Наши запасы начали понемногу истощаться, а стадо из-за нехватки кормов почти не прибавляло в весе.
Я обычно вставал первым. Просыпался и, греясь под одеялом, глядел на серый пепел в очаге, размышляя, остался ли там хоть один тлеющий уголек, чтобы раздуть огонь.
Потом я выпрыгивал из постели и, дрожа от холода, ворошил угли, выкладывал над вчерашним угольком кучку сосновых щепок и коры и раздувал первый крохотный огонек. Как только занималось пламя, я подкидывал дров и нырял обратно в постель, ожидая, пока дом хоть немного согреется.
Трудно сберечь огонь до утра: сосновые дрова горят жарким ярким пламенем, почти не оставляя углей, большие чурбаны поначалу тлеют, а потом гаснут совсем. Приходилось изобретать тысячи способов, как сохранить огонь, и порой некоторые из них срабатывали. А еще по утрам нужно было разбить лед в ведрах с водой, а если ведро промерзло до дна — поставить его поближе к огню, чтобы растаяло.
Снегопад застал нас врасплох. В домах были готовы только стены и крыши, а окна пришлось занавешивать тентами от фургонов. Земля промерзла, и мы уже не успели сделать вокруг домов земляные насыпи для защиты от ветра. Пришлось нагребать высокие снежные валы.
Мы работали и все поглядывали на окружающие холмы — не появятся ли индейцы. Но, похоже, хоть нас и было мало, они признали нашу силу.
Каин как-то сказал:
— Слава Богу, у нас появилась решимость выжить. Нас мало, но какие бы испытания не свалились нам на голову, мы выстоим. Мы никуда не уйдем отсюда, а когда придет весна, встретим ее с радостью.
Нили Стюарт ухмылялся, но прислушивался. Наверное, и на него слова Каина действовали ободряюще, ведь Каин упорен и непоколебим, как горы. После того как Этан Сэкетт раскрыл мне глаза, я стал замечать, что мы все зависим от Каина и ждем, куда он нас поведет. Его сила передавалась другим, даже Нили Стюарт как будто выпрямлялся, слушая моего брата.
Однажды, когда мы вырубали кусты на опушке, чтобы в них не могли спрятаться индейцы, Каин сказал:
— Не удивительно, что египтяне смогли построить огромные пирамиды.
— Почему? — спросил Крофт.
— Там приветливая земля, горячее солнце, нет нужды заботиться о дровах, там течет река, приносящая плодородный ил и несущая вдоволь воды. У них хватало времени, чтобы подумать и о других вещах.
— Нам тоже нужно найти время для таких вещей, — сказал Джон Сэмпсон. — Нашим детям недостаточно одной только пищи.
— Ты о чем?
— О школе. О школе с партами и с грифельными досками. На том холме я приметил пластины сланца. А поищем, так найдем и мел.
— Да, нужна не только школа, нужна и церковь, — согласился Каин.
— Уже и школа! — сказал Нили. — Еще дома не достроены.
Однако похоже, что и он заинтересовался не на шутку. После этого разговора он стал как-то меньше болтать о солнечной Калифорнии.
А я затосковал. Я из школьного возраста уже вырос, а знал мало, и все мои знания были случайными. Всю жизнь я проработал на ферме в родном Иллинойсе, а в школу ходил всего лишь несколько месяцев, да и то — от случая к случаю. Правда, родители все время читали Библию, а я запоминал и обдумывал услышанное. Потом и сам стал перечитывать отрывки. Не ради слова Божьего, а ради всех этих удивительных историй, ради музыки словесных созвучий. Я мечтал овладеть словами так, чтобы уметь говорить и писать разумно.
Меня огорчало, что я ничего не знаю о библейских землях. Древние люди повествовали о знакомых вещах: о стадах, о пастухах, о ночных дозорах. А те, что разрушили стены Вавилона, — неужели и они тоже начинали с малого, как и мы — с ручейка, небольшого стада, нескольких стен?
Мне хотелось бы прочитать и другие книги, но в дорогу мы взяли с собой только Библию. Там, дома, мне довелось прочесть «Свободу воли» Джонатана Эдвардса, ее оставил у нас какой-то проезжий, когда я был совсем маленьким. От него же нам достались и «Плоды одиночества» Уильяма Пенна. В моей памяти эти книги как-то связывались с кончиной моего отца, который следовал учению преподобного Джона Уитерспуна, шотландского священника. Его вполне земная философия, полная здравого смысла, видно, чем-то привлекала моего родителя. Смутно припоминаю какие-то разговоры за столом. Конечно, они имели отношение к воспитанию Каина, не к моему.
По пути на Запад, сидя вечерами у костра, я прислушивался к разговорам мужчин, особенно к тому, что говорил незадолго до смерти муж Рут Макен, человек образованный, терпимый и вдумчивый.
Он говорил о писателях прошлого, пересказывая своими словами те мысли, что они нам оставили в наследство. И мне захотелось встретиться с похожи людьми: с теми, кто пишет музыку, картины, книги. Однажды я сказал об этом вслух, и мистер Макен сказал:
— Бывает, что эти люди достойны восхищения. А часто они подвержены обидным человеческим порокам и слабостям. И тем не менее значение имеет только их труд, да его плоды. Многие из тех, кто вел грешную и беспутную жизнь, оставили после себя великие, прекрасные творения. Только с такой меркой можно подходить к человеку: смотреть на то, что он успел создать и оставил после себя.
Рут Макен догадывалась, что меня тянет к знаниям, к загадочному большому и светлому миру. Она умела понимать и сочувствовать. Парень, такой как я, мог, не смущаясь, рассказывать ей о своих мечтах. Тем более что и ее влекло к тому же. Об этом не переставал размышлять ее покойный муж, жизнь которого унесла стрела индейца в самом начале нашего пути. Другая женщина, не такая сильная, повернула бы назад. Но Рут не отступила, несмотря на то, что средства ее были на исходе и нужно было растить сына. Впрочем, возвращаться ей было некуда.
Как-то раз, заканчивая работу у нее в доме, я передал ей то, что говорил о школе Джон Сэмпсон.
— Школа нам, конечно, нужна, — сказала она. — Только дело тут не в здании, а в учителе. Школа — это, во-первых, учитель. А во-вторых — все остальное, где можно научиться хоть самой малости. Человек может учиться у гор и деревьев, учиться, слушая чужие разговоры и обдумывая их. Мистер Шафтер, — продолжила Рут, — а нельзя ли застелить пол досками?
Мы все пока еще довольствовались твердо утрамбованным земляным полом.
— Доски-то сделать можно, — сказал я вяло. — Их можно вытесать из бревен, но, сдается мне, плоские камни тоже сойдут.
— Я предпочитаю доски, мистер Шафтер. Мне не подходит, когда говорят «сойдет». Если вас не затруднит, а?
Так она ненароком, потихоньку воспитывала меня, сама того не подозревая. Она пускала в ход женские уловки, бросающие вызов мужскому тщеславию и гордости. Ее лукавые слова будили во мне желание показать себя с лучшей стороны.
Пока я у нее работал, она каждый раз в полдень объявляла перерыв, объясняя это тем, что Буд нуждается в отдыхе. Мы садились за стол пить чай или кофе. Она подавала крохотные пирожки, и мы принимались беседовать. Дело было не в Буде, просто ей нравился этот обряд, он напоминал ей об иной, ушедшей жизни. Вскоре я догадался, что она тонко и незаметно направляет меня. От нее я многое узнал о том мире, что лежит за пределами нашей глухомани, о том, что мир этот так же широк и огромен, как и его познающий разум. У нее и у Каина учился я любви к созиданию и неприятию всех тех, кто предпочитает рушить.
Она никогда не звала меня по имени, как остальные, а только «мистером Шафтером». Когда я говорил, она внимательно слушала.
Стоило ей сказать мне о досках, как я понял, что мне от этой работы не уйти. Прощайте, рыбалка и охота — Рут Макен может доставить радость только самое лучшее, и я принялся заготавливать доски, раскалывая бревна клиньями, кувалдой и деревянным молотом.
Однажды, когда пол был уже наполовину готов, миссис Макен подошла к своему сундуку. Когда наши фургоны еще катили на Запад, этот сундук был притчей во языцех. Несколько раз фургон завязал в грязи и сундук приходилось вытаскивать. Поднять его можно было только вчетвером, таким он был тяжелым, и некоторые, например, жена Нили Стюарта, поговаривали о том, что он полон золота. Никто никогда не видел его открытым, и только Этан Сэкетт догадывался, что в нем спрятано.
А тут Рут открыла сундук при мне. Его содержимое оказалось ценнее золота. В три ряда там плотно лежали укутанные клеенкой книги и запас писчей бумаги.
— Здесь пятьдесят книг, мистер Шафтер. Даже если вы прочтете только эти пятьдесят, вы получите неплохое образование. Некоторые из тех, кто кичится своей образованностью, в жизни не видели так много хороших книг.
Нет нужды объяснять, чем пожертвовали Макены, захватив с собой эти книги. Каждая из них занимала место какого-то другого предмета, быть может, крайне необходимого. А необходимым было все: топоры, лемеха, пилы, сверла, котлы, ящики-духовки, сковородки. Основную массу груза составляли одежда и еда. Самые умные везли с собой еще и жестяные печки, так как на ветру бывает трудно разжечь костер. Нагружать больше 2500 фунтов не советовали, но те, у кого были крепкие лошади, везли больше, рассчитывая, что к концу пути половина еды будет съедена. Чаще всего так и получалось. Мы с братом привезли два фургона, Рут Макен столько же, Каин вез весь свой инструмент, а она — товар для будущей лавки.
Рут вынула несколько книг.
— Некоторые книги мой муж Взял с собой, потому что они могут кое-что рассказать о землях, в которых мы теперь оказались. Остальные — для образования Буда и такие, что мой муж сам хотел перечитывать. Они выбраны по весу, чтобы не возить лишней тяжести. Муж говорил, что мог бы составить другой список, и книги были бы не хуже этих. Сперва я дам вам почитать те, что о Западных землях. Они вам помогут.
Мне и в голову не приходило, что кто-то уже успел написать тома о землях, в которых мы остановились. Рут дала мне «Торговлю в прериях» Джосии Грега, «Дневники» Луиса и Кларка, «Путешествие по прериям» Вашингтона Ирвинга и новенькую книгу «Три года среди команчей», излагающую подлинную историю Нельсона Ли, техасского рейнджера. Она была напечатана недавно, в 1859 году.
В восторге я сунул книги под куртку и отнес домой. После ужина устроился с первой у огня. Я выбрал книгу Нельсона Ли и вскоре с головой погрузился в повествование, в котором то и дело возникали имена людей, слышанные мною в разговорах у костра. В этой книге знаменитые Джек Хейз, Бен Мак-Каллоф скакали на конях, сражались с мексиканскими бандитами, бились с команчами, а сам автор в конце концов угодил в плен к индейцам.
Быстро бежали дни, но я не забывал подниматься на холмистую гряду, чтобы осмотреть окрестности. Иногда мы с Этаном охотились верхом или просто ездили по округе, чтобы получше ее узнать.
Наш поселок располагался в широком Южном ущелье, по которому обычно на Запад двигались фургоны. Севернее в небо упирались горы Уинд-Ривер, и мне хотелось узнать их не хуже Этана.
Индейцы нам больше не встречались, но мы все же были настороже, потому что они могли вернуться в любой момент. Давешний молодой воин наверняка может собрать компанию таких же, как и он, воинственных парней, и они явятся за нашими скальпами и за нашими лошадьми.
Когда я бывал свободен от работы в доме миссис Макен, то помогал Каину. Планы у нас были громадными. Мы обустраивали кузницу, а потом собирались построить лесопилку. Нужно было заранее заготовить обтесанные брусья и дать им вылежаться.
— В семье нашей матери все были строителями, — рассказывал Каин. — Строили корабли, пароходы, дома, мосты. Часть нашей родни — французы из Канады. Мама была хорошо образованна и говорила по-французски.
О семье матери я знал совсем мало, еще меньше — о предках отца и дорожил каждой крупицей этих знаний. Каин помнил гораздо больше, чем я.
Питались мы скудно, со страхом думая о предстоящей долгой зиме. Пока снег не стаял — свежего мяса не жди. Этану иногда удавалось добывать дичь, но это случалось нечасто. Наши запасы начали понемногу истощаться, а стадо из-за нехватки кормов почти не прибавляло в весе.
Я обычно вставал первым. Просыпался и, греясь под одеялом, глядел на серый пепел в очаге, размышляя, остался ли там хоть один тлеющий уголек, чтобы раздуть огонь.
Потом я выпрыгивал из постели и, дрожа от холода, ворошил угли, выкладывал над вчерашним угольком кучку сосновых щепок и коры и раздувал первый крохотный огонек. Как только занималось пламя, я подкидывал дров и нырял обратно в постель, ожидая, пока дом хоть немного согреется.
Трудно сберечь огонь до утра: сосновые дрова горят жарким ярким пламенем, почти не оставляя углей, большие чурбаны поначалу тлеют, а потом гаснут совсем. Приходилось изобретать тысячи способов, как сохранить огонь, и порой некоторые из них срабатывали. А еще по утрам нужно было разбить лед в ведрах с водой, а если ведро промерзло до дна — поставить его поближе к огню, чтобы растаяло.